Экономическое чудо Японии

Мирнинская средняя общеобразовательная школа №1 Основы рыночной экономики

Реферат на тему:

Экономическое "чудо" Японии

Автор реферата –

Богатова Екатерина

11 "Б" класс

Руководитель –

Канева Елена Павловна

Мирный 2000

 ПЛАН

стр.

I  Введение 3 II Основная часть:

1.   Народное просвещение и продвижение 4

2.   Система пожизненного найма 6

3.   Утесы и песчинки (практика субподрядов) 9

4.   Стремительный рывок 11

5.   Потребление и накопление 15

6.   Прогресс за счет гармонии 18

III Заключение 21

IV Список литературы 22

ВВЕДЕНИЕ Мы живем в такое время, когда недостаточно одного лишь знакомства с зарубежными народами, когда требуется не просто знание, а понимание друг друга.

Чтобы познать зарубежную страну, важно прежде всего преодолеть привычку "мерить на свой аршин'', подходить к другому народу со своими мерками.

Японский опыт уже много лет активно изучают во всех странах мира. Причем наиболее активно изучают его, в промышленно развитых странах. И это естественно. Именно много умеющие руководители хотят понять: как удалось достичь того, что называется сегодня японским "чудом"; с помощью каких методов, благодаря каким подходам японские управляющие обеспечивают производство качественной продукции и услуг; какие методы позволяют им делать это быстро, дешево; что и как делают японцы для того, чтобы захватывать все новые и новые рынки сбыта? Причем интересно то, что все те особенности управле­ния, которые являются сегодня предметом пристального изучения, представляют собой результат деятельности японских управляющих за достаточно короткий пе­риод — после 1945 г. За эти годы японцы не только сумели в корне изменить свою традиционную органи­зацию системы управления, но и включить в нее целесо­образные элементы американского менеджмента в той мере, в какой они соответствовали системе их куль­турных ценностей, а также получить соответствующую "отдачу": рост валового национального продукта, крепкую иену, захват рынков и т. п.

Условия для изучения японского опыта управления создаются и в нашей стране. Изданы книги советских авторов' , ряд переводных работ, все больше появляется статей в средствах массовой информации, научных журналах. Это дает возможность изучать, сравнивать, оценивать.

' Курицын А. И. Управление в Японии: организации и методы. М.: Наука, 1981; Бронников В. А., Ладанов И.Д., Японцы. М.: Наука, 1985; М. Портер Международная конкуренция, М., 1993; В.Овчинников Сакура и дуб. М.: Роман-газета, 1987.

НАРОДНОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ И ПРОДВИЖЕНИЕ

Японская мораль возводит в число добродетелей не только труд, но и учение. Считается, что усердный поиск новых знаний и навыков возвышает и украшает человека в любом возрасте. Со школьных лет у япон­цев воспитывают привычку к групповому учению. Оно рассматривается как один из видов общественной деятельности, которую желательно продолжать всю жизнь. При приеме на работу или новом назначения японец морально подготовлен к длительному периоду ученичества. Он старательно следует наказам, усерд­но перенимает опыт, пока сам не становится настав­ником для других. "Учить других всегда почетно, учиться у других — никогда не зазорно" — гласит рас­пространенное изречение.

Япония рас­полагает наиболее эффективной и массовой системой народного просвещения, утверждал Франк Гибней, если не считать Советского Союза.

 Практически все японские дети получают обязательное образование в объеме девяти классов. А к началу 80-х годов Япония опере­дила большинство капиталистических стран по охвату молодежи полным средним образованием. Почти 90 процентов учащихся оканчивают среднюю школу второй ступени, тогда как в 1955 году до двенадцатого класса продолжали учиться лишь около 50 процен­тов школьников.

Если четверть века назад лишь 10 процентов школьников стремились попасть в университеты и колледжи, то теперь студентами хотят стать больше трети выпускников школ. В Японии больше универси­тетов, чем во всей Западной Европе. В стране насчи­тывается около двух миллионов студентов высших и средних специальных учебных заведений. (В Англии, население которой составляет половину японского, цифра эта в четыре раза ниже.)

Для японского образа жизни "давка у эскалато­ра"—очень характерная, можно сказать, символичная сцена. Чуть ли не с детских лет японец ведет отчаян­ную схватку со своими сверстниками. Но если ему удалось пробиться сквозь толпу и оказаться в числе счастливцев, нанятых "солидными" фирмами, сопер­ничество на этом обрывается. Последующий жизнен­ный путь японцы уподобляют эскалатору, то есть рав­номерному подъему, при котором каждый остается на своей ступеньке и сохраняет подобающее ему место.

При японской системе найма скорость продвиже­ния по службе определяется уровнем образования и выслугой лет. Так что молодежь после школы или после вуза оказывается как бы перед различными эскалаторами, которые движутся с неодинаковой ско­ростью и поднимают на разные этажи.

Ключом к успешной карьере служит не диплом сам по себе. Огромную роль играет, какой именно университет человек окончил.

Перворазрядные коммерческие фирмы и государ­ственные учреждения предпочитают пополнять свой персонал выпускниками перворазрядных университе­тов. А они, как уже говорилось, пользуются в Японии неоспоримым преимуществом перед обладателями других дипломов.

Питомником правящей элиты считается Токийский университет. Его выпускники —главные кандидаты на ключевые посты в стране. Они составляют 80 процен­тов высокопоставленных чиновников, 40 процентов ве­дущих бизнесменов. В деловом мире много людей, кончавших университет Кэйо, среди политических дея­телей—воспитанников университета Васэда.

Ранг учебного заведения предопределяет и угол восхождения человека по служебной лестнице, и уро­вень его личных связей на всю остальную жизнь, то есть социальный слой, в котором ему предстоит вращаться. Так что дети именитых родителей предпочитают, сдавать экзамены, скажем, в Токийский университет, по три-пять раз, чем идти во второразряд­ный вуз, так как после него они оказались бы на эскалаторе, который вовсе не доходит до верхних эта­жей.

Все это обостряет конкуренцию среди поступаю­щих. Существует пословица: "Будешь спать четыре часа - попадешь, будешь спать шесть часов—про­валишься".

Причем экзаменационная горячка носит в Японии затяжной, как бы хронический характер. Некоторые преимущества при поступлении в Токийский универ­ситет дают перворазрядные средние школы. Чтобы попасть в них, тоже нужно пройти трудный конкурс. Есть даже привилегированные детские сады, откры­вающие путь в перворазрядные начальные школы. Таким, образом, японец чуть ли не с шести лет всту­пает в полосу так называемого экзаменационного ада. И, разумеется, на каждом этапе состоятельные роди­тели имеют несравненно больше возможностей хоро­шо подготовить своих детей к экзаменам, нанимая для них репетиторов.

Одно из самых ходких в университетской среде слово "арбайто", занесенное из немецкого языка в предвоенные времена, означает не работу вообще, а именно приработок на стороне, без которого не мыс­лится студенческая жизнь.

Для абсолютного большинства японской молоде­жи учиться — значит одновременно подрабатывать себе на жизнь. Различие может быть лишь в том, что для одних "арбайто"—это дополнение к помощи ро­дителей, а для других—единственный источник средств к существованию.

Самый старый, можно сказать, классический вид "арбайто"—быть репетитором. Из-за экзаменацион­ной горячки спрос иа них есть всегда. Но одними уро­ками, даже. Если давать их ежедневно, теперь не про­живешь.

Трудно бывает в пору экзаменов, когда для арбайто" не остается времени. Трудно в апреле и ок­тябре, когда, кроме текущих расходов, надо вносить полугодовую плату за обучение. Однако для студен­та, который сам себе зарабатывает на жизнь, нет ни­чего хуже, чем заболеть.

Высшее образование в Японии стоит дорого. И хотя цена его продолжает расти, тяга к университетскому диплому не ослабевает. Ведь это—единственный канал социальной мобильности, единственный шанс подняться вверх по лестнице общественной иерархии. В Японии, по существу, имеет место финансирование высшего образования самим народом, простыми семья­ми, которые вкладывают в него значительную часть своих средств.

Почти целиком за счет этих трудовых сбережений, а не за счет государственного бюджета существуют частные японские университеты, где обучается три четверти студентов. Хотя выпускникам второразряд­ных вузов нет надежды подняться до верхних этажей общественной пирамиды, на определенное "подобаю­щее место" они могут рассчитывать.

Люди одного возраста, ровесники, знающие друг друга со студенческой скамьи, по существу, поднима­ются по ступеням своей карьеры плечом к плечу. Узнав, когда и какое учебное заведение человек кон­чал, где он работает, японец легко определяет и его нынешнее служебное положение, и его зарплату, и его перспективы.

В крупных частных корпорациях и государствен­ных учреждениях часто создаются клубы одногодков, то есть людей, принятых на работу одновременно. Все они ревниво следят за "равнением в шеренге". Выдвижение одних дает основание другим претендо­вать на то же самое. Возможности для этого, однако, сужаются с каждой ступенью. И как только кто-то из данного поколения получает ранг заместителя мини­стра или члена совета директоров, всем его ровесни­кам по неписаной традиций надлежит подавать в от­ставку.

Как правило, это происходит в возрасте 55 лет. Но отставка высокопоставленных сотрудников чаще всего означает не уход на покой, а "сошествие с не­бес" или "парашютирование" на другую должность.

Государственные служащие "парашютируются" в частные корпорации, связанные по роду своей деятельности с данным министерством. Такая практика укреп­ляет узы между правительственным аппаратом и де­ловым миром. Она, в сущности, представляет собой одну из форм коррупции. Ведущие фирмы стремятся заинтересовать чиновников, с которыми они имеют дело, перспективой получения теплых местечек на склоне лет. (Обычно это посты консультантов с боль­шими окладами и с необременительными обязанно­стями "поддерживать контакт" с бывшими коллега­ми в министерстве.) Частные компании направляют своих отставников в дочерние фирмы, причем обе сто­роны видят в этом выгоду для себя.

Японцы не случайно стремятся чуть ли не до конца дней поддерживать связи со своими бывшими одно­классниками по школе или вузу.

Бывших однокурсников объединяет отнюдь не только воспоминание о студенческих временах. Даже те из них, которые, по японским представлениям, на­чали карьеру наиболее удачливо, то есть попали в "перворазрядные" министерства, заинтересованы общаться со своими сверстниками в частных корпора­циях и в парламенте, по возможности оказывать им услуги. Ведь государственная служба ценится не только сама по себе, но и как удобный трамплин для прыжка на командные высоты в деловом и политическом мире. Личные отношения, основанные на личном знаком­стве, играют у японцев не менее важную роль, чем официальные связи. Если чиновнику из министерства финансов нужно решить какой-то вопрос в министерстве иностранных дел, он перво-наперво обратится в чужом ведомстве к кому-то из своих знакомых (пусть даже вовсе не имеющему отношения к подобным про­блемам), чтобы через него быть представленным нужному лицу. Такая личная рекомендация служит своего рода привязкой к уже существующим отношениям.

"Эскалаторная" система продвижения по старшин­ству практически исключает возможности для какой-то головокружительной карьеры. Так что каждое поколение бывших одноклассников достигает ведущих постов в государственном аппарате, деловом мире или политической жизни примерно в одно и то же время, имея за плечами 25—30 лет личного знакомства и связей. Здесь, видимо, коренится одна из причин взаимного доверия и тесного взаимодействия трех полюсов японской элиты — чиновников, дельцов и по­литиков.

Соотношение этих трех сил иногда сравнивают с японской игрой в камень, ножницы и бумагу. Каж­дый ее участник одновременно с другими выбрасы­вает вперед правую руку: или сжатую в кулак (что символизирует камень), или с двумя вытянутыми пальцами (ножницы), или с распрямленной, ладонью (бумага). Считается, что бумага сильнее камня, ко­торый она может обернуть. Камень сильнее ножниц, которые он может сломать. Ножницы сильнее бумаги, которую они могут разрезать. Стало быть, любой из трех предметов способен одерживать верх в зависи­мости от сочетания, в каком он окажется.

При всех противоречиях, неизбежно возникающих в Японии между тремя полюсами власти—чиновниками, дельцами и политиками,—они находят способы "ублажать" друг друга и потому взаимодействуют как пружины некоего единого механизма. По выра­жению историка Титоси Янага, японская политика— это спектакль, который сообща ставят дельцы, поли­тики и чиновники. Большой бизнес дает сюжет пьесы и деньги на его постановку. Партия парламентского большинства разрабатывает сценарий и подбирает актеров. Государственному аппарату остается роль режиссера-постановщика и администратора.

Что касается до народного просвещения в Японии, то, сравнивая, массою один целый народ с другим, японцы, по моему мнению, суть самый просвещённый народ во всей подсолнечной. В Японии нет человека, который бы не умел читать и писать. \ Записки капитана В. М. Головина в плену японцев в 1811, 1812, 1813 годах (Россия)

СИСТЕМА ПОЖИЗНЕННОГО НАЙМА

Японские фирмы принимают новичков не для заполнения каких-то конкретных вакансий, а как бы впрок; по такому же принципу как армия ежегодно наполняется призывниками, которых еще предстоит обучать и распределять по частями и подразделениям. Зато для молодежи это самый драматичный момент в жизни. Ведь от первого трудоустройства зависит, удастся или им попасть в категорию штатных сотрудников или многие годы обивать пороги бирж труда, прозябать в положении поденных или сезонных ра­бочих.

Эти своеобразные черты связаны с бытующей в Японии системой пожизненного найма.

Японский труженик приходит к нанимателю, что­бы установить с ним отношения, очень похожие на пожизненный брачный контракт. Важность подобного шага в человеческой судьбе действительно сравнима только со свадьбой, с выбором спутника жизни, ибо сменить работу значит для японца примерно то же что сменить жену. Даже если это и случается, то лишь как исключение, причем исключение нежелательное.

При первом и нередко единственном найме на ра­боту японец думает не столько о зарплате, сколько о положении и престиже фирмы, с которой он связы­вает судьбу. Ведь жизненная орбита человека опреде­ляется в японских условиях прежде всего тем, с какой точки он ее начнет.

Оговоримся сразу, что система пожизненного най­ма существует, лишь на крупных предприятиях, то есть охватывает примерно пятую часть рабочей силы. Но само ее существование свидетельствует, что наряду с погоней за всем ультрасовременным в области тех­ники и технологии японские предприниматели в то же время старательно сохраняют докапиталистические, феодальные пережитки в области производственных отношений.

На предприятиях тщательно и продуманно куль­тивируется дух патриархальной общины. Сама система заработной платы и продвижение по службе построе­ны так, чтобы накрепко связать судьбу человека с бу­дущим фирмы.

Буфером, который принимает на себя удары в слу­чае кризиса, служат временные и поденные, рабочие. Эта категория трудящихся образует, в Японии как бы низшую касту. Никто не гарантирует этим людям ста­бильной занятости—их нанимают и рассчитывают когда угодно. Им не дают надбавок за стаж, их стараются не допускать в профсоюз. Существование "лю­дей второго сорта" помогает администрации поддерживать антагонизм между штатными и внештатными рабочими.

Да и для тружеников крупных, современных пред­приятий система пожизненного найма в определенном смысле оборачивается системой пожизненного рабства. Она, по существу, лишает человека возможности ме­нять место, работа по своему желанию. На всякого, кто вздумал уйти из одной фирмы, чтобы наняться на другую, смотрят, чуть ли не как на прокаженного.

Система пожизненного найма, практика набора ра­бочей силы привели к тому, что в Японии нет свободного рынка труда в подлинном смысле этого слова. Поскольку классификация рабочих рук происходит в основном внутри фирм, трудящимся нелегко узнать, где именно требуется рабочая сила их квалификации. К тому же у рабочего класса Японии еще весьма сла­бы связи по профессиям.

Система пожизненного найма вынуждает японца мириться с тем, что на протяжении первых пятна­дцати — двадцати лет трудовой жизни ему явно недо­плачивают. При этом его пытаются убедить, что у мо­лодого человека, дескать, и потребностей меньше. Зато, мол, потом, когда деньги будут ему гораздо нужнее, в течение последних десяти-пятнадцати лет стажа, зарплата его будет превышать фактическую производительность.

При такой системе зарплаты японским предпри­нимателям выгодно, чтобы большую часть персонала составляла молодежь, к чему они и стремятся. К то­му же армия наемного труда в Японии более чем на треть состоит из женщин. Зарплата их всегда остается в нижней части шкалы, ибо женщины, как правило, состоят в штатах предприятий лишь до замужества. Если они спустя несколько лет после свадьбы и воз­вращаются на производство, то их берут лишь на временную или поденную работу.

С другой стороны, наниматель может не трево­житься, что ценных для фирмы специалистов перема­нят конкуренты. Американский делец, рассчитывавший, что в Японии он сможет нажиться на более де­шевой, чем в США, рабочей силе, вдруг обнаружи­вает, что люди не хотят переходить к нему даже на удвоенную зарплату, ибо он не может обеспечить им то, что дает японская фирма, то есть гарантию пожиз­ненной занятости, ежегодное повышение зарплаты за стаж.

Что же заставляет японских предпринимателей придерживаться традиций, которые мешают фирме привлекать специалистов со стороны и избавляться от ненужных людей?

 Система пожизненного найма действительно являет собой пережиток феодальной патриархальщины. Но как ни парадоксально, японский капитал сумел использовать эту систему для того, чтобы ускорить мо­дернизацию промышленности страны.

 1. Во-первых, система эта ставит в преимущественное положение новые, быстро растущие отрасли. Ведь за­ново созданная фирма целиком укомплектовывается молодежью, что на первое время сокращает издержки в оплате труда. (Характерно, что в молодых отраслях японской индустрии, скажем в автомобилестроении, средний уровень зарплаты, как и средний возраст персонала, ниже, чем в сходных, но более старых отраслях—например, в судостроении.)

 2. Во-вторых, благодаря системе пожизненного найма японские предприниматели не жалеют средств да по­вышение квалификации своих рабочих, на обучение их многим смежным профессиям, будучи уверены, что плодами этих затрат воспользуется фирма.

 3. В-третьих, именно вследствие системы пожизненного найма труженики не привыкли видеть в техниче­ских новшествах угрозу остаться без работы. Япон­ские профсоюзы в отличие, скажем, от английских не противятся внедрению новой техники. Когда какая-нибудь профессия устаревает, фирма обеспечивает рабочим переквалификацию.

Далее, рабочая сила в Японии действительно менее подвижна, чем в США или Англии, в смысле пере­мещения ее между компаниями. Зато западные фир­мы уступают японским во внутренней подвижности персонала. Японские профсоюзы в отличие от англий­ских объединяют трудящихся не по профессиям, а по предприятиям. Это позволяет администрации маневрировать рабочей силой без каких-либо ограничений, в то время как в Англии профсоюз электриков, на­пример, не разрешил бы использовать этих людей на каких-то других работах.

Гибкое использование рабочих рук, обладающих разносторонней квалификацией, помогает крупным фирмам сносить перепады экономической конъюнкту­ры. Порой удивляешься: отчего японские предприни­матели избегают полной специализации производства, предпочитают заниматься "всем понемногу"? Зачем, скажем, судостроительному концерну иметь также производственные мощности, выпускающие оборудование для заводов химических удобрений? А дело в том, что в эти цехи легко перебросить людей с верфей, если на суда не поступит заказов.

Чтобы пережить трудные времена, японская компания может приостановить набор молодежи и уже за счет убыли старшего поколения сократить свои шта­ты. Она может также воздержаться от передачи субподрядчикам каких-то производственных операций и поручить их выполнение штатным рабочим.

Наконец, система пожизненного найма сводит к минимуму текучесть рабочей силы. Она способствует сохранению на предприятиях не только духа патриархальной семейственности, выгодного нанимателю, но и атмосферы терпимости, взаимной доброжелательно­сти. Японцы шутят, что на сослуживцев надо смотреть как на родственников собственной жены: нравятся они или нет - никуда от них не денешься. А раз суждено оставаться в одном коллективе всю трудовую жизнь, нельзя забывать, что испортить отношения с челове­ком легче, чем снова их наладить

В 80-х годах система пожизненного найма претерпела серьезные встряски. Во-первых, на рынок тру­да сократился приток молодежи с неполным средним образованием. Эти пятнадцатилетние юноши и девуш­ки представляли собой самую желанную добычу для нанимателей. С одной стороны, они достаточно гра­мотны для производственного обучения, а с другой— являют собой наиболее дешевую, а стало быть, при­быльную рабочую силу.

Но поскольку большинство школьников учится до двенадцатого класса, а треть выпускников средних школ стремится продолжать образование в вузах, у предпринимателей сузились возможности для омолаживания рабочей силы. К тому же в города почти истощился приток сельской молодежи, которая в 50— 70-х годах соглашалась на низкую зарплату, мири­лась с плохими условиями жизни, считая, что кресть­янский труд и быт еще более тяжелы.

С ростом средней продолжительности жизни япон­ский рабочий класс заметно "поседел": почти одну треть его составляют теперь люди в возрасте 45— 65 лет. А поскольку совершенствование технологии ведет к упрощению трудовых операций, предпринима­тели ищут способы избавиться от пожилых рабочих, чья квалификация становится для них менее ценной.

Многие фирмы предлагают людям добровольно уходить в отставку уже в 45 лет, откупаясь от них выходным пособием. Теоретически в таком возрасте еще можно начать трудовую карьеру заново. Но прак­тически—при японской системе пожизненного найма и малом спросе на рабочую силу—перспективы для этого ничтожны.

Параллельно вносятся коррективы в, традицион­ную систему зарплаты: уменьшаются надбавки за стаж, особенно после определенного возраста; внед­ряются элементы сдельщины. Если в 60-х годах пяти­десятилетний труженик обычно получал в Японии в три-четыре раза больше двадцатилетнего, то в 80-х годах —лишь в полтора-два раза больше, чем послед­ний.

УТЕСЫ И ПЕСЧИНКИ

Сад камней, на мой взгляд, может символизировать собой своеобразие экономической структуры Япо­нии, где утесы монополистического капитала, глыбы крупных заводов с ультрасовременной организацией производства и управлений возвышаются над морем песчинок —мелких и мельчайших предприятий, осно­ванных подчас на ручном труде надомников.

Двойственность экономической структуры — харак­терная черта Японии. Констатировать такую бесспор­ную истину просто. Труднее разобраться: каковы по­следствия своеобразного соседства утесов и песчинок?

Экономисты отмечают, что даже после рывка впе­ред, который Япония совершила с середины пятиде­сятых годов, удельный вес мелких и средних пред­приятий в её экономике остается значительно более высоким, чем в других развитых странах. Хотя модер­низация старых и рождение новых отраслей ведет к концентрации производства, большинство японских рабочих до сих пор трудятся на средних и мелких предприятиях.

Около 60 миллионов человек, составляющих в 80-х годах рабочую силу Японии, для наглядности можно округленно поделить на пять примерно равных частей. Лишь первая из них, занятая на крупных предприя­тиях, в полной мере может быть отнесена к категории современного промышленного пролетариата. Вторая часть трудится на средних предприятиях, третья — на мелких предприятиях, четвертую часть составляют люди, занятые в семейном производстве (кустари и мелкие торговцы), наконец, пятую, самую малочис­ленную- земледельцы и рыбаки.

Средние и мелкие предприятия дают почти поло­вину промышленной продукции ведущей, индустриальной державы мира, в том числе около трети японского экспорта. Причем предприятия эти, где недостатки оборудования компенсируются интенсивностью труда, вовсе не ограничиваются выпуском потребительских или так называемых "фольклорных" товаров.

Они вносят свой вклад почти во все отрасли про­мышленности, участвуют в выпуске даже сложных видов продукции, вплоть до автомобилей, цветных телевизоров и электронно-вычислительных машин.

Возникает вопрос: Как могут мелкие и средние предприятия соседствовать и тем более состязаться с крупными? Разве не обречены они на неминуемую гибель в конкурентной борьбе.

Всякий раз, когда отраслевые ассоциации ведут дележ рынка между ведущими фир­мами, они милостиво сохраняют за мелкими и средними предприятиями "подобающую долю". Слой пес­чинок не исчезает. В чем же причина? Не в том ли, что каменные глыбы чувствуют себя устойчивей на такой подушке?

 Заинтересованность крупных корпораций в суще­ствовании мелких и средних предприятий— одни из главных причин жизнеспособности песчинок. Для Япо­нии характерно не размывание слоя мелких пред­приятий, а его подключение к производственному ме­ханизму монополий через систему многостепенных подрядов.

Двойственная структура японской экономики по­зволяет монополиям сочетать преимущества современ­ного производства с дешевизной рабочей силы на мел­ких предприятиях, поставляющих наименее сложные, но зато наиболее трудоемкие детали и узлы. Нещад­ная эксплуатация целой цепочки субподрядчиков, вплоть до кустарей и надомников, позволяет снижать себестоимость конечной продукции, сходящей с кон­вейеров крупных ультрасовременных заводов.

Мы привыкли говорить: стихия мелкотоварного производства. Но мелкий производитель в Японии дав­но уже перестал быть кустарем-одиночкой. Его рабо­чие руки обычно привязаны к целой системе производ­ственных связей. Тот, кто дает ему в кредит оборудо­вание и сырье, приобретает и его изделия.

Внутренние районы Японии, некогда славившиеся шелководством, после войны обезлюдела. Тутовые плантации пришли в упадок. В горных селениях оста­лись одни старики и старухи. Но монополистический капитал нашел способ использовать даже такие весь­ма слабосильные рабочие руки.

Агенты крупных птицефабрик предлагают преста­релым крестьянам брать для выращивания цыплят. Все необходимое для этого оборудование поставляется в кредит. Рабочие монтируют на усадьбах стандартные клетки с отделениями по числу птиц, кормушки, желоба для поения. Специальные грузовички-фургоны развозят из инкубатора цыплят. Такая птицеферма не требует большого ухода, а бумажные пакеты с комбинированными кормами регулярно доставляются с фабрики.

С подобными примерами сталкиваешься в Японии на каждом шагу. В местах, прославленных своим фар­фором, где-нибудь в Кутани или Сацума, у гончарной печи рядом с вазами классических форм можно вдруг увидеть какие-то предметы явно индустриального на­значения—изоляторы, изготовленные по заказу, круп­ной электротехнической компании.

ПРАКТИКА СУБПОДРЯДОВ

В Японии ничего подобного быть не может. Если какой-то субподрядчик делает рессоры иди бамперы для концерна "Тоета", он вряд ли решится взять за­каз, у концерна "Ниссан". Японская деловая этика требует верности однажды установленным связям, даже если субподрядчик несет из-за этого ущерб. Сложная пирамида многостепенных подрядов подпер­та все тем же вездесущим в Японии вертикальным стержнем "оя — ко" (покровитель— подопечный).

Возьмем для примера концерн "Тоета", крупней­ший в японском автомобилестроении. Ядро его состоит из головной компании и дюжины примыкающих к ней фирм. Их заводы представляют собой вполне совре­менные предприятия не только по уровню производ­ства, но и по условиям труда. Рабочие получают там относительно высокую для Японии зарплату.

Но участвуют в создания каждой сходящей с конвейера автомашины не только они... До сорока про­центов вложенного в нее труда выполняется где-то за заводской оградой.

Помимо конвейерной сборки, головные предприя­тия концерна занимаются в основном исследователь­скими работами, проектированием новых моделей, со­вершенствованием техники и технологии, планирова­нием производства и распределением заказов. Что же касается деталей и узлов, то их изготовление почти целиком перекладывается на субподрядчиков (исклю­чая лишь такие изделия, как кузова, требующие сложного кузнечно-прессового оборудования).

Многоступенчатая система подрядов строится так чтобы самые примитивные и в то же время самые трудоемкие и неблагодарные операции выполнялись в нижних ярусах. При отборе субподрядчиков суще­ствует беспощадный критерий: заказ получает тот, кто готов поставлять детали по более низкой цене. А уж как выкручивается этот мелкий предприниматель, по скольку часов в день работают у него люди — никого не интересует.

Соблюдать сроки и качество поставок—это для мелкого предпринимателя вопрос жизни и смерти. Удалось заручиться благосклонностью свыше—значит, можно рассчитывать на новые заказы, а то и на кредит в трудный момент. С верхних этажей концерна в нижние происходит перемещение устаревшего оборудования, а параллельно — и стареющего персонала. Начальник цеха с головного, завода после 50 лет мо­жет быть рекомендован в состав правления дочерней фирмы. И там будут рады принять его, чтобы подкрепить "родственные отношения".

Соседство утесов и песчинок, точнее говоря, их своеобразная взаимозависимость и взаимодействие показывает, что излюбленной формой предпринимательства в Японии стал концерн, позволяющий объединить в производственные комплексы множества предприятий без прямого поглощения их.

Когда конъюнктура благоприятна, связи со сред­ними и мелкими предприятиями приносят крупным компаниям дополнительные прибыли, позволяют им наживаться на дешевизне рабочей силы, снижать из­держки производства. Зато при кризисных толчках именно мелкие и средние предприятия, именно слой песчинок служит тем буфером, который принимает на себя удар и позволяет утесам монополистического ка­питала сохранять устойчивость.

Крупной японской компании выгодно иметь много субподрядчиков, но нет расчета "проглатывать" их. Ведь чем меньше людей имеет капиталист в штате своей фирмы, тем легче ему сопротивляться нажиму профсоюза, тем ограниченнее результаты борьбы трудящихся за свои права.

Напрашивается вывод, что существование множе­ства средних и мелких предприятий оказалось в спе­цифических условиях Японии не помехой для модер­низации индустрии, а одной из скрытых пружин этого процесса. Устремившиеся ввысь утесы во многом обя­заны своим величием соседству песчинок.

СТРЕМИТЕЛЬНЫЙ РЫВОК

Япония — это страна, где природа и человек со­стязаются в неистовстве. Здесь постоянно дает о себе знать необузданность стихийных сил. Но здесь же на каждом, шагу видишь следы упорнейшего человеческого труда. Японская, природа не только жестока, но и скупа. Пять шестых территории страны, составляют крутые горные склоны. А лишь одна шестая остается человеку—тут и поля, возделанные словно клумбы и города, и заводы. Япония столь же гориста, что и Швейцария, но ее равнинная часть заселена при этом в пять раз плотнее.

Есть меткое сравнение: если американцы измеряют эффективность во времени, то японцы—в простран­стве. В стране вулканов и землетрясений, в стране, где слишком много гор, но слишком мало дела для горняков, природные возможности служат скорее кон­трастом тому, что создает человеческий труд.

Ведь Япония, которая спускает на воду больше половины строящихся в мире судов, которая сравня­лась с Соединенными Штатами по выплавке стали и опередила их по производству автомашин—эта стра­на создала свой производственный потенциал почти целиком на привозных ресурсах.

Металл, из которого созданы каркасы цехов и небоскребов, станки и автомобили,— весь этот металл приве­зен в виде руды из других стран. Нефть, которая при­водит в движение моторы автомашин и турбины элек­тростанций, дает жизнь индустрии, доставлена гигант­скими танкерами из-за морей. Даже каждый грамм хлопка или шерсти в одежде людей тоже откуда-то транспортирован.

Япония вынуждена ввозить 80 процентов необходи­мого ей промышленного сырья и почти 30 процентов продовольствия. Чтобы существовать в подобных условиях, стране приходится быть гигантским обрабаты­вающим заводом и одновременно экспортно-импорт­ной фирмой. Как можно дешевле приобрести сырье и, обогатив его вложенным трудом, как можно выгоднее сбыть в виде готовой продукции — такова стратегия японских предпринимателей.

Как же удалось Японии в столь неблагоприятных условиях совершить в 1955—1980 годах стремитель­ный рывок вперед и стать третьей ведущей индустри­альной державой мира? Всю эту четверть века Япо­ния неизменно опережала по темпам развития другие капиталистические страны. На протяжении почти двух десятилетий —с 1955 по 1973 год—валовый национальный продукт ежегодно увеличивался на 10— 12 процентов, то есть давал вдвое более высокий при­рост, чем у конкурентов.

Японские предприниматели увлекались в ту пору энергетической революцией, то еcть переводили производственные мощности с отечественного угля на привозную нефть. Поэтому ''нефтяное эмбарго", при­нятое арабскими странами против пособников Израи­ля, и последовавшее за этим вздорожание жидкого топлива в четыре раза нанесли Стране восходящего солнца болезненный удар. В 1974 году валовый национальный продукт Японии впервые не увеличился, а даже несколько сократился.

Однако японской экономике удалось оправиться от шока и вновь набрать темпы. Средний, прирост валового национального продукта стабилизировался на уровне 5—6 процентов в год, то есть, хоть и снизился вдвое по сравнению с прежними, показателями, все равно остался более высоким, чем в США и странах Западной Европы.

Япония вступила в 80-е годы, перешагнув еще, один знаменательный рубеж: ее валовой национальный продукт (ВНП) достиг 1000 миллиардов долла­ров, то есть в три с лишним раза превзошел англий­ский и достиг половины американского.

 Соединенным Штатам потребовалось тридцать лет (1940—1970), чтобы увеличить свой валовый нацио­нальный продукт со 100 до 1000 миллиардов долла­ров в год. Японии удалось сделать это вдвое скорее (1965—1980). По такому показателю, как производ­ство товаров и услуг на душу населения, японская экономика догнала американскую.

Какие же причины позволили Японии совершить столь стремительный рывок? Какие факторы послу­жили здесь скрытыми пружинами?

Самое распространенное объяснение: высокая степень эксплуатации, дешевизна рабочей силы в Японии. Это, безусловно, главная причина. Но было бы упрощением считать её единственной, сводить все лишь к ней. Ведь тогда закономерно рождался бы вопрос: почему подобная же норма эксплуатации, дешевизна рабочих рук не привели к аналогичным результатам во многих других странах Азии, Африки, Латинской Америки?

Понять причины сделанного Японией рывка, оце­нить его скрытые пружины можно, лишь исходя из целой совокупности факторов, а не из какого-то од­ного в отдельности. Только анализируя сочетание и взаимодействие многих факторов — внутренних и внеш­них, политических и экономических, исторических и национально-психологических, — можно получить до­статочно полный ответ.

Часто спрашивают: как удалось Японии быстро вырваться после войны в первую тройку индустриаль­ных держав, несмотря на огромные разрушенная от американских бомбардировок; несмотря на то, что страна подверглась оккупации; несмотря на то, что колонии были отобраны, а своих природных ресурсов на островах, практически нет.

Каждый из этих вопросов превращается в ответ, если сло­во "несмотря" заменить на "благодаря".

-Из-за того, что Англию бомбили немецкие "юнкерсы-88", а Японию—американские сверхкрепости Б-29, англичанам после войны пришлось заниматься восстановлением устаревших предприятий, а мы сра­зу же взялись строить новые, делая к тому же упор на самые перспективные отрасли промышленности,— говорят японские дельцы.

 Заново построить завод на пустом месте легче, чем восстанавливать старый. Если, конечно, располагать деньгами. Но прежде чем пояснить, откуда взялись эти деньги в разрушенной" поверженной стране хо­чется отметить еще одно обстоятельство.

Когда японцы говорят, что, разрушив старое, война расчистила место для нового, эту фразу можно пони­мать и в широком смысле. С разгромом, японского милитаризма были разбиты многие оковы, сдержи­вавшие развитие производительных сил.

После капитуляции в стране была проведена аг­рарная реформа, которая практически ликвидировала помещичье землевладение. Вступило в действие новое трудовое законодательство, было узаконено существо­вание профсоюзов.

Особый вопрос—почему американские оккупаци­онные власти пошли на подобные меры. Они хотели, во-первых, уничтожить социальную опору милита­ристских кругов в лице помещичьего класса; а во-вторых, лишить японских промышленников такого важного козыря, как дешевизна рабочей силы. Воссо­здавая в Японии профсоюзы, американцы радели о своих интересах в конкурентной борьбе.

Тем не менее реформы первых послевоенных лет изменили социально-экономическую и политическую обстановку в стране, привели к некоторому росту до­ходов трудящихся, оживила внутренний рынок.

Но вот оккупированная Япония, на которую аме­риканцы поначалу смотрели как на поверженного ти­хоокеанского соперника, стала играть в политике США совеем иную роль: она оказалась ближней ты­ловой базой в тех войнах, которые американский им­периализм развязал в Азии — сначала в Корее, а за­тем во Вьетнаме.

Через пять лет после капитуляции еще лежавшая в руинах Япония вдруг стала прифронтовой полосой корейской войны. Американцам надо было срочно ор­ганизовать снабжение войск, ремонт боевой техники. Тут-то и пролился на Японию золотой дождь интен­дантских заказов. Три миллиарда долларов было впрыснуто в организм частного предпринимательства. По тем временам — деньги немалые.

Такая инъекция послужила изначальным толчком послевоенной деловой активности. Без нее потребова­лось бы, наверное, целое десятилетие, чтобы сдвинуть с места парализованную разрухой японскую экономику.

Как известно, вооруженные силы США остались в Японии и после формального прекращения оккупа­ционного режима—на основании "договора безопас­ности". Причем японский монополистический капитал сумел использовать к своей выгоде положение, в ко­тором оказалась страна. Именно благодаря американ­скому военному присутствию Япония смогла тратить на вооружение значительно меньше средств, чем дру­гие развитые страны Запада.

Военные расходы Японии, которые в 30—40-х го­дах поглощали примерно 9 процентов ее валового на­ционального продукта, в течение всех послевоенных десятилетий, вплоть до 80-х годов, не превышали 1 процента ВНП. (Англия все это время тратила в 5—6 раз больше.)

Разумеется, после того как валовый национальный продукт Японии перевалил за 1000 миллиардов дол­ларов, даже 1 процент его составляет гигантскую сумму. Этих 10—15 миллиардов долларов достаточно для создания более мощного военного потенциала, чем имела в свое время милитаристская Япония. Ми­ролюбивая общественность правомерно бьет тревогу по поводу ежегодного увеличения военных ассигнова­ний. Однако даже при том, что в абсолютном исчис­лении военные расходы растут, они не служат для японской экономики столь непосильным бременем, как, скажем, для английской. (В три с лишним раза уступая Японии по объему ВНП, Англия тратит на военные цели вдвое больше средств.)

Потерпев военное поражение, Япония лишилась своих колоний, возможности эксплуатировать недра захваченных земель, рабский труд корейских и китай­ских рабочих. Кое-кто считал, что экономика бывшей метрополии окажется нежизнеспособной. Но подобные прогнозы не сбылись.

Когда деньги, нажитые на корейской войне, вос­кресили деловую активность, за умелыми рабочими руками дело не стало. Многие отрасли, работавшие на военные нужды, например металлургия, судострое­ние, оптика, сохранили костяк опытных специалистов. Наряду с высоким общеобразовательным уровнем мо­лодежи в целом все это обеспечило промышленности достаточный приток квалифицированных кадров. Что же касается отсутствия собственного сырья, то, по мнению японских предпринимателей, на ка­ком-то этапе это даже помогло стране совершить стре­мительный рывок вперед. Япония, считают они, смогла сосредоточить все силы на создании самых новых и перспективных отраслей индустрии именно потому, что у нее не висели гирями на ногах добывающие отрасли—наименее рентабельные, наиболее трудоем­кие и капиталоемкие.

Избавив себя от обременительных расходов на модернизацию рудников, шахт, железнодорожных перевозок, японские монополии сделали ставку на мор­ской транспорт, на те новые возможности, что откры­лись с созданием судов-гигантов и механизацией погрузочно-разгрузочных работ.

Бедная полезными ископаемыми, Япония богата... побережьем. Это оказалось огромным преимуществом для страны в условиях удешевления морских перевозок. На каждый квадратный километр японский тер­ритории приходится 72 метра побережья, вдвое боль­ше, чем в другой островной стране — Англии, и в две­надцать раз больше, чем в США,

Извилистая береговая линия Японских островов благоприятствует тому, чтобы почти каждое промыш­ленное предприятие, перерабатывающее импортное сырье в экспортную продукцию, имело собственный порт.

Старые металлургические заводы строились вблизи угольных шахт Кюсю или Хоккайдо. После войны их стали создавать "на воде". С одной стороны насып­ного участка оборудуется приемный порт, где руда, уголь и другое сырье прямо с судов поступают в обра­ботку. А на противоположной стороне отвоеванной у моря территории создается отгрузочный порт, куда поступает готовая продукция. Именно так были заду­маны и построены 15 новых металлургических комби­натов, благодаря которым Япония обеспечила потреб­ности своей индустрии и стала поставщиком стального листа и труб на мировой рынок.

Став продолжением цехов, порты сократили до минимума нужду в железнодорожных перевозках. Япония сейчас почти не знает товарных поездов. Под­считано, что доставить тонну коксующегося угля мо­рем из Австралии в Японию дешевле, чем по железной дороге из Рура в Лотарингию.

Словом, пользуясь преимуществами морских пере­возок, японские фирмы предпочитали покупать сырье в наименее обработанном виде, чтобы максимально обогащать его человеческим трудом, то есть тем ви­дом ресурсов, которым страна наделена в достатке.

На каком-то этапе отсутствие собственной добы­вающей промышленности облегчило Японии задачу сравняться с западными соперниками и даже пере­гнать их. Однако обострение конкурентной борьбы на мировом рынке, особенно в области энергетических ресурсов, все чаще напоминает об уязвимости япон­ской экономики, ее зависимости от зарубежных источ­ников сырья и энергии.

Тем не менее разгон был взят. В гонку со своими западными соперниками Япония вступила "налегке".

Первой отраслью, в которой Япония завоевала ми­ровое первенство, стало судостроение. Можно напом­нить, что еще в годы второй мировой войны под япон­ским флагом ходили два крупнейших в мире линко­ра—"Ямато" и "Мусаси".

В 1955 году, то есть как раз в ту пору, когда Япония вышла на первое место в мире по судостроению, в США появился первый приемник на транзисторах. Однако перспективность этого события в радиотехнике прежде американцев оценили японцы. Буквально несколько месяцев спустя фирма "Сони" выпустила в широкую продажу карманный радиоприемник. Он положил начало "буму транзисторов"—массированному прорыву на мировой рынок совершенно нового вида продукции с маркой "Сделано в Японии".

''Не столько нашей изобретательностью, сколько умением распознавать неиспользованные возмож­ности чужих изобретений, нам удается опережать зарубежных конкурентов'',—отмечает г-н Масару Ибука,президент фирмы ''Сони''

Президент "Сони" любит повторять, что теряет ин­терес к продукции, как только она перестает быть новинкой. Едва выпуск миниатюрных радиоприемни­ков на транзисторах освоили другие японские компании, "Сони" сделала ставку на цветные телевизоры. Благодаря их высокому качеству и надежности, она сумела победить в конкурентной борьбе даже амери­канские фирмы, которые специализировались на те­левизионной технике еще с довоенных лет.

Чтобы не терять времени иа научные исследования и на внедрение новых открытий в производство, япон­ские предприниматели сделали ставку на импорт зарубежной мысли, на массовое заимствование из других стран передовой техники и технологии.

Ставка на импорт зарубежной технической мысли в целом оправдала себя, хотя имела и отрицательные последствия. Она привела к отставанию фундамен­тальных наук. Японские ученые сосредоточили внима­ние на прикладных исследованиях, видели свою за­дачу лишь в том, чтобы приспосабливать заимство­ванную технологию для массового производства.

Вплоть до 70-х годов американские и западноев­ропейские фирмы продавали свои лицензии в патенты сравнительно дешево. Им казалось, что эта техноло­гия все равно скоро устареет или будет скопирована японцами вовсе без всякого вознаграждения. Но по­том они поняли, что проявили близорукость, недо­оценив угрозу японской конкуренции в дальней пер­спективе.

…Япония усвоила себе все наши новейшие изобретения и открытия, испытала все системы, какие она нашла в Европе, и применила их у себя не точно в таком виде, нет,—она применила их настолько, насколько это нужно было для укрепления ее сил. Она воспользовалась Европой как лестницей, по ступень­кам которой взобралась на вершину Дальнего Вос­тока.

Эрнст фон Гессе-Вартег (Германия), Япония и японцы. 1904

 

ПОТРЕБЛЕНИЕ И НАКОПЛЕНИЕ

Японцы усердны как труженики и воздержаны как потребители...

 За соот­ношением потребления и накопления действительно кроется одна из пружин совершенного Японией рывка.

С середины 50-х годов доля накопления в валовом национальном продукте Японии держится на уровне 30-—35 процентов (в то время как в других развитых капиталистических странах она составляет 17—20 про­центов).

Каковы же источники ускоренного накопления ка­питала в Японии? Как, за счет чего японским пред­принимателям, удается из года в год выделять при­мерно вдвое больше средств на обновление оборудования и расширение производства, чем их американ­ским и западноевропейским конкурентам? Вот ключ, к пониманию динамичности японской экономики.

Важнейший фактор —более низкий, чем в других капиталистических странах, уровень личного потреб­ления. (Причем это в немалой степени касается и обеспеченных слоев.)

Японский монополистический капитал сумел до­биться максимальной мобилизации внутренних ресур­сов, занижая долю потребления и завышая долю на­копления. Он опирался при этом на многие местные особенности. Тут и двойственность экономической структуры — своеобразное соседство "утесов" и "пес­чинок"; тут и система пожизненного найма; тут, на­конец, и устои традиционной морали, возводящей в добродетель усердие в труде и умеренность в быту.

Японским монополиям бесспорно помогла набрать темпы для рывка более высокая степень эксплуатации наемного труда, чем в других странах капитала. Еще в середине 60-х годов зарплата рабочих в обрабаты­вающей промышленности страны была в семь раз ниже, чем в США, и в три раза ниже, чем в Англии. Лишь в последующем она постепенно приблизилась к западноевропейскому уровню и в 80-х годах превзошла его. Однако производительность труда в Японии все это время росла быстрее, чем зарплата, и более высокими темпами, чем у ее конкурентов.

В Токио любят доказывать, что разговоры о деше­визне рабочей силы в Японии давно устарели. И всё-таки труд в этой стране доныне дешев—дешев в со­поставлении с его качеством: квалифицированностью, добросовестностью, эффективностью.

Японии присуща еще одна весьма своеобразная черта: низкому уровню личного потребления в этой стране сопутствует, весьма высокий уровень личных сбережений.

Японцев отнюдь не назовешь людьми скаредными, прижимистыми, мелочно расчетливыми. На взгляд американцев, они даже легкомысленно относятся к деньгам. Тем не менее японская семья откладывает, в виде сбережений около 20 процентов доходов — примерно втрое больше, чем английская или амери­канская.

Быть столь рачительными японцев вынуждает сама жизнь. Деньги прежде всего необходимо откла­дывать на старость из-за японской системы социаль­ного обеспечения, вернее сказать, из-за отсутствия таковой. Ведь уходя в отставку в 55 лет, японский, труженик обычно получает не пенсию, а единовремен­ное пособие—по месячному окладу за каждый про­работанный год. Этого, конечно, недостаточно, чтобы прожить остаток лет.

Приходится также откладывать деньги на обра­зование детей, поскольку оно, во-первых, очень дорого, а во-вторых, имеет решающее значение для их карь­еры.

Традиция заботиться о сбережениях порождена и многими другими причинами: это дороговизна меди­цинской помощи; быстрый рост квартирной платы, а также цен на землю; это обычай тратить непомерные суммы на свадьбы и похороны, постоянная угроза стихийных бедствий.

С, другой стороны, иметь сбережения японцам по­могают некоторые местные особенности оплаты труда. По существующей традиции, наниматели занижают ежемесячные выплаты с таким расчетом, чтобы тру­женик в течение года получал не 12, а, к примеру,15 окладов. Два из них выдаются в форме наградных перед Новым годом, а еще один — в середине лета. Часть этих денег семьи используют для каких-то се­зонных покупок, но от половины до двух третей обыч­но откладывают в форме сбережений.

В отличие от американцев, которые предпочитают приобретать акции, японцы обычно держат свои сбережения в форме вкладов. Средства эти широко используются для кредитования японской экономики. Причем частные коммерческие банки, куда, стекается основная масса личных сбере­жений, могут значительно дальновиднее, чем мелкие акционеры, учитывать общую конъюнктуру, а стало быть, использовать эти средства с наибольшей эф­фективностью.

Итак, японские труженики подталкивают машину частного предпринимательства, во-первых, тем, что в сравнении со своей производительностью мало получают, а во-вторых, тем, что не тратят, а оставляют в банковском обороте значительную часть своих и без того заниженных доходов.

А японские предприниматели? Проявляют ли они такую же склонность ограничивать себя, откладывать на завтрашний день деньги, которые пригодились бы и сегодня? Совсем наоборот. Им присуща диаметраль­но противоположная черта: готовность постоянно быть по уши в долгах.

Впрочем, сказать "по уши", пожалуй, даже недостаточно. Долги японских фирм в несколько раз пре­вышают размер их капитала. Причем речь идет не о каких-то мелких предприятиях, находящихся на грани банкротства. Подобная степень задолженности присуща как "песчинкам", так и "утесам".

Средства, которыми располагает японская компа­ния, обычно на 80 процентов состоят из банковских кредитов и лишь да 20 процентов из акционерного ка­питала, Но ведь в Соединенных Штатах и Западной Европе нормальной, считается как раз обратная про­порция. Может ли японская корпорация сохранять устойчивость, если ее финансовая структура подобна перевернутой пирамиде?

— Может,—отвечают японские дельцы,—если ее, как велосипед, хорошенько разогнать.

Действительно, такая финансовая акробатика пред­полагает высокие скорости — без них она просто не­мыслима. Получая банковские ссуды под весьма боль­шие проценты (обычно из расчета 9—10 процентов в год), японский предприниматель вынужден делать ставку на стремительные темпы роста производства, искать самые радикальные пути повышения произво­дительности труда, вновь и вновь переоснащать цехи, даже если ради этого приходится еще глубже зале­зать в долги. Но, больше завися от банковских кре­дитов, чем от акционерного капитала, японская компания может уделять больше внимания долгосрочным перспективам, чем текущим прибылям. Поскольку требования владельцев акций о ежегодных дивиден­дах звучат в этом случае куда менее весомо, управ­ляющие смелее жертвуют накоплениями ради буду­щего успеха. Они готовы идти на большие затраты, которые окупятся лишь впоследствии, обучать рабо­чую силу профессиям, которые могут потребоваться лишь через несколько лет.

У промышленных корпораций вошло в практику ежегодно обновлять значительную часть оборудова­ния. Средний возраст станков в обрабатывающей про­мышленности Японии не превышает пяти лет. Во-пер­вых, благодаря этому на внутреннем рынке страны постоянно поддерживается производственный спрос. А во-вторых, при столь активном обновлении техни­ческой базы заметно повышается эффективность про­изводства. Японцы иронически прозвали такую эко­номику "велосипедной": чтобы сохранять равновесие, нужно мчаться вперед.

В сравнении со сложившимися на Западе нормами тактика японских промышленников выглядит смелой, дерзкой, рискованной. Причем подобные же качества можно в полной мере отнести и к японским банкирам. Они без колебаний предоставляют новые ссуды, не дожидаясь полного возмещения старых. Передача взаймы до 95 процентов вкладов—нередкое явление для японских коммерческих банков. А ведь в других странах такую, практику сочли бы авантюристической.

Долги, вчетверо превышающие капитал фирмы, об­рекли бы западного промышленника—да и его банкира—на бессонные ночи. В Японии же именно такая задолженность и перезадолженность, на которую со­глашаются обе стороны, помогает индустрии быстро расти и модернизироваться.

Чем же объяснить такую смелую, даже рискован­ную практику финансирования японских предприя­тий? В действительности смелость эта выглядит вовсе уж не такой безрассудной, если учесть, что финансо­вую акробатику частного бизнеса в Японии страхует, поддерживает и направляет государство.

Именно зависимость японских предпринимателей от банков помогает правительственным органам регу­лировать направления и темпы развития экономики. Огромная и постоянная задолженность японских фирм—это как раз те вожжи, с помощью которых правительство способно управлять частным бизнесом.

Поскольку капиталы фирм на четыре пятых состоят из банковских кредитов, уровень деловой активности легче поддается регулированию. Понижая или повы­шая размер ссудного процента, то есть делая кредиты то доступнее, то недоступнее. Центральный банк Япо­нии (принадлежащий государству) как бы нажимает на разные педали экономической машины страны, то ускоряя, то тормозя ее движение.

Своей финансовой политикой правительство на­правляет поток средств из менее перспективных звень­ев хозяйства в более перспективные, содействует тому, чтобы выпуск новой продукции быстрее сосредоточи­вался в руках фирм, имеющих наименьшие издержки Новые отрасли индустрии рождаются под покровительством государства, которое представляет им, кредитные льготы, налоговые скидки, пока они не окрепнут.

Взаимное доверие, основанное на системе много­летних личных связей, помогает правительственным чиновникам и частным предпринимателям действовать в тесном контакте. В результате государственно-моно­полистическое регулирование экономики осуществляет­ся в Японии, пожалуй, более эффективно, разносто­ронне и, с точки зрения интересов монополий, более рационально, чем в каком-либо другом капиталисти­ческом государстве. Именно в этом смысле некоторые исследователи уподобляют Страну восходящего солн­ца гигантской компания — акционерному обществу "Япония инкорпорейтед".

Перечисляя источники ускоренного накопления ка­питала в Японии, мы отмечали, во-первых, низкий уровень личного потребления при высокой доле лич­ных сбережений. (Добавим, что в силу ряда особен­ностей японского образа жизни размеры паразитиче­ского потребления в верхушке общества заметно скромнее, чем в США и Западной Европе.) Мы гово­рили также о высокой доле заемного капитала, о готовности японских предпринимателей глубоко залезать в долги ради повышения уровня производства; об активной роли государственно-монополистического ре­гулирования. Но есть еще одно обстоятельство: срав­нительно низкий уровень правительственных расхо­дов. Благодаря этому государственные и местные налоги составляют в Японии 16 процентов валового национального продукта, тогда как в США—24, а в Англии—39 процентов.

Здесь конечно, сказывается то обстоятельство, что в течение всех послевоенных лет Япония тратит на военные нужды примерно один процент ВНП. Во-вто­рых, что уже отнюдь нельзя назвать положительным фактором, в государственном бюджете Японии очень низка доля расходов на социальные нужды. (Этот показатель в два-три раза ниже, чем в Англии и дру­гих Западноевропейских странах.) За последние четверть века главной заботой правительства было помочь монополиям ускоренно наращивать производ­ственные мощности, пренебрегая благосостоянием народа.

Ниже подробнее поговорим о том, сколь доро­гой ценой пришлось расплачиваться стране за лозунг:

"ВНП—превыше всего".

Еще одна примечательная черта эконо­мики Страны восходящего солнца. Широкий импорт зарубежной технической мысли, на которую сделали ставку японские предприниматели, не сопровождали столь же широким притоком прямых иностранных ка­питаловложений. Японцы охотно занимали за рубежом деньги, они не жалели средств на покупку лицензий и патентов, но всячески противились появлению на япон­ской земле предприятий, где хозяйничали бы ино­странцы.

К началу 80-х годов Япония стала одним из веду­щих экспортеров мира. Однако считать, что ее эконо­мическое развитие целиком опирается на внешнюю торговлю, было бы неверно.

Американский публицист Уильям Форбис так рисует несколько упрощенную, но наглядную схему японской экономики. Страна восходящего солнца вво­зит из-за рубежа почти все сырье и топливо, необхо­димое для ее гигантской индустриальной машины. Обогащая это сырье своим трудом и умом, японцы повышают его стоимость примерно в десять раз. Япо­ния сохраняет девять десятых готовой продукции для собственных нужд, а оставшуюся десятую часть экс­портирует, чтобы получить деньги на новые закупки сырья и топлива.

Доля японского экспорта в валовом национальном продукте составляет лишь примерно 10 процентов. Более низкую экспортную квоту среди развитых ка­питалистических стран имеют только Соединенные Штаты, в то время как в Англии она составляет 17, в ФРГ—25, в Голландии—34 процента. Как ни па­радоксально, в 80-х годах Япония зависит от экспор­та меньше, чем в 30-х, когда дешевый текстиль, ко­торый она сбывала в Азии, составлял 30 процентов ее ВНП. Большая часть современных японских авто­машин и цветных телевизоров предназначается для японских дорог и японских жилищ.

 

ПРОГРЕСС ЗА СЧЕТ ГАРМОНИИ

Японские предприниматели радели лишь о расши­рении производственных мощностей, гипнотизировали себя цифрами роста валового национального продук­та. Но чем гуще становился лес заводских труб, тем болезненнее сказывалось отставание социальных ты­лов, давали о себе знать нездоровая концентрация индустрии и населения в отдельных районах, загряз­нение природной среды промышленными отходами.

Японские дельцы куда щедрее, чем их западные соперники, вкладывали средства в обновление техни­ки и технологии. Зато они были до неразумности скупы в затратах на все то, что обслуживает произ­водство и самого труженика. Рывок индустрии к пе­реднему краю научно-технического прогресса был совершен на фоне и за счет отставания транспортной сети, коммунального хозяйства, жилищного строитель­ства. Уже говорилось, что на социальные нужды в японском бюджете выделяется в два-три раза меньше средств, чем в других развитых капиталистических странах.

Поселок Амагасаки. Здесь воочию видишь отрицательные последствия перекосов, навязанных стране монополисти­ческим капиталом. Амагасаки—это чудовищная тес­нота. Именно здесь, в Тихоокеанском промышленном поясе, на пяти тысячах квадратных километров вынуждены жить и трудиться 50 миллионов человек. Это место, где земля оседает, потому что для промышленных нужд из почвы выкачано слишком много грунтовых вод. Наконец, это воздух, отравленный дымами тысяч труб, родивший новую болезнь-''астму Амагасаки''.

К числу стихийных бедствий, издавна угрожаю­щих Японии, добавилось еще одно, порожденное сти­хией капиталистического хозяйства. Новоиспеченное слово "когай" (его употребляют вместо громоздкого , термина "загрязнение природной среды промышлен­ными отходами") стало в Японии 80-х годов таким же ходовым, как в 50-х и 60-х годах было слово "ВНП".

Последствия нездоровой концентрации промыш­ленности, бесконтрольного роста городов стали в наш век общемировым явлением. Но, чтобы представить себе, насколько страдает от этого Япония, недоста­точно лишь сопоставить с ведущими индустриальны­ми странами объем ее валового национального про­дукта как основного показателя экономической ак­тивности.

Чтобы понять остроту проблемы "когай" для япон­цев, считает шведский экономист Хакан Хедберг нужно, посмотреть, сколько ВНП приходится на каждый квадратный километр за вычетом непригодных к освое­нию горных склонов и возделанных полей. По рас­четам Хедберга, такое "пространство для работы и жизни" составляет в Японии.46 тысяч квадратных километров. Это почти столько же, сколько в Англии, и в сорок раз меньше, чем в Соединенных Штатах. А поскольку японский ВНП составил к началу 80-х годов почти половину американского, на единицу тер­ритории японских равнин производится, стало быть, примерно в двадцать раз больше продукции, чем в США.

К 80-м годам наращивание производственных мощностей дошло до критического рубежа, когда обо­значилась нехватка земли, воды и даже воздуха. Та­кие выражения, как "охрана окружающей среды", "качество жизни", перестали быть уделом узкого кру­га специалистов. Даже газеты и телекомпании, кото­рые пели хвалебные гимны божеству по имени "ВНП", принялись предавать анафеме побочное детище этого божества — "когай".

На рубеже 80-х годов стало очевидным, что Япо­ния в основном исчерпала те преимущества, на кото­рые она опиралась в течение первых послевоенных десятилетий: дешевая и образованная рабочая сила; дешевое привозное сырье и топливо; доступная по сходной цене зарубежная технология; ставка на но­вые виды продукции для прорыва на мировые рынки.

Обострение социальных проблем, которыми в уго­ду росту производства слишком долго пренебрегали; повышение зарплаты до уровня западноевропейских стран и трудности с омолаживанием рабочей силы; вздорожание нефти, руды—все это тормозит разви­тие экономики и внешней торговли Японии. Все это ставит нелегкий вопрос: как поведет себя "велосипед­ная экономика" на иных, сниженных скоростях?

И вот как раз на этом драматическом рубеже, именно в ту пору, когда разительно выявились несу­разицы и перекосы однобокого развития, когда разрыв между возросшими потребностями и реальностями обострил социальную напряженность внутри страны—именно в этот период Япония с небывалой силой ощутила внешнюю уязвимость своей экономики.

Зависимость от привозных ресурсов и прежде яв­ляла собой слабое место Страны восходящего солнца. Но никогда еще уязвимость эта не напоминала о себе столь тревожно. Можно ли надеяться на стабильность поставок сырья, и прежде всего нефти, поступающей из такого взрывоопасного района, как Ближний Вос­ток?

В начале 40-х годов, когда 80 процентов необхо­димой Японии нефти шло из Соединенных Штатов, Токио, ответил на американское нефтяное эмбарго ударом по Пирл-Харбору. Но, даже обладая военно-морским флотом, который считался одним из самых сильных в мире. Страна восходящего солнца оказа­лась не в состояний обеспечить поставку трех миллио­нов тонн нефти в год. Где уж уповать на военную силу, когда японская экономика поглощает почти по миллиону тонн нефти в день!

Во-вторых, к чему приведет растущее сопротивле­ние японской внешнеторговой экспансии со стороны развитых государств? Не окажутся ли рынки Север­ной Америки и Западной Европы закрыты протек­ционистскими мерами из-за хронического перекоса торгового баланса в пользу Японии, которая умуд­ряется неизменно ввозить в эти страны больше това­ров, чем вывозить оттуда?

Наконец, в-третьих, как защитить отвоеванные за четверть века позиции от нажима азиатских конку­рентов, прозванных "бандой четырех"? Ведь Южная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур используют соче­тание новой, закупленной за рубежом технологии с дешевой рабочей силой—то есть те самые преиму­щества, на которые в 50-х и 60-х годах опиралась Япония.

Словом, как внутренние, так и внешние факторы поставили на рубеже 80-х годов правящие круги То­кио перед необходимостью пересмотреть экономиче­скую стратегию послевоенных десятилетий и вновь радикально видоизменить промышленную структуру Японии.

В середине 50-х годов японский производственный потенциал, основой которого с довоенных лет служи­ла легкая промышленность, был переориентирован на тяжелую и химическую индустрию. Это соответство­вало росту мирового спроса на сталь, суда, продукты нефтехимии.

В 80-х годах взят курс на преимущественное раз­витие наукоемких производств при сдерживании энер­гоемких и материалоемких отраслей, особенно тех, которые наиболее пострадали от вздорожания нефти, а также от возросшей конкуренции со стороны "банды четырех". В ходе такой перестройка предстоит посте­пенно свернуть, то есть принести в жертву даже мно­гие отрасли, которые прославили послевоенную Япо­нию, например металлургию, судостроение, бытовую электротехнику.

Новая экономическая стратегия предусматривает также перенос производственных, мощностей—особенно если они занимают много земли, потребляют много энергии и сильно загрязняют окружающую среду—за пределы Японии. Курс, попросту говоря, взят на то, чтобы по возможности экспортировать "когай" в другие страны. Проектируются, например, танкеры, которые станут плавучими нефтеперегонными заво­дами. Они сделают свое дело на долгом пути от Пер­сидского залива, оставляя дым и копоть на океанских просторах, вместо того чтобы окуривать японское небо.

Другой, более распространенный путь — приобре­тать рудники и строить заводы за рубежом. Японские предприниматели стали все чаще вкладывать капи­талы в других странах, чтобы более надежно обеспе­чить потребности в сырье, использовать дешевизну рабочей силы, а нередко и чтобы обходить таможенные барьеры. (Если, скажем, телевизор фирмы "Сони" сошел с конвейера в Ирландии, в странах "Общего рынка" его можно продавать беспошлинно.)

Выше говорилось, что из-за отсутствия собствен­ных природных ресурсов Япония вынуждена быть ги­гантским перерабатывающим заводом и одновремен­но — экспортно-импортной фирмой. Теперь ставка де­лается на то, чтобы Япония все больше становилась конструкторским бюро и главным сборочным цехом, куда поступали бы полуфабрикаты и детали из цехов-филиалов, расположенных в других государствах. Нетрудно видеть, что монополии хотели бы распро­странить выгодное им сочетание "утесов" и "песчинок" за пределы японских рубежей.

— Промышленная слава послевоенной Японии ро­дилась в области электрификации быта, — говорит президент фирмы "Ниппон дэнки" господин Кобая-си. — Но это направление уже себя исчерпало. Не только потому, что отечественный рынок в основном насыщен бытовой электротехникой — почти каждая семья имеет электрическую рисоварку, холодильник, стиральную машину. Дело, прежде всего в том, что новинки, благодаря которым Япония совершила успеш­ный прорыв на мировые рынки в 50-х и 60-х годах, перестали быть ее монополией. Гонконгу потребова­лось десять-пятнадцать лет, чтобы освоить выпуск портативных транзисторных приемников, и примерно такой же срок, чтобы начать производство цветных телевизоров. Будущее Японии—наукоемкие произ­водства. Сочетание компьютеров с телекоммуника­ционным оборудованием открывает новые возможно­сти для накопления и распространения информации для передачи на расстояние как текстов, так и изоб­ражений. Это позволяет сделать реальностью элек­тронную почту, электронную газету, даже электрон­ную справочную библиотеку. Словом, если прежде мы экспортировали овеществленный труд, то впредь основой японского экспорта должен стать овеществленный разум...

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В заключении можно рассмотреть небольшой план, который в полной мере раскрывает истоки экономического "чуда” в Японии:

I 1945 год. Хиросима. Разруха

II 60-е годы. Вьетнам. США Япония военная база ( 3 млрд.$ )

III Малочисленность армиии

IV Просвещение,наем, продвижение, потребление и накопление

V Отсутствие добывающих отраслей:

закупка дешевого сырья + дешевый труд ( молодежь, женщины)

VI Размещение производства в портах

 

 

 

 

 

 

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

 

 

1.    Портер М. Международная конкуренция, М., 1993

2.    Мировая экономика и международные отношения,М: ''Наука''.,6-1998

3.    Российский экономический журнал ЭКО 9-1998

4.    Мировая экономика и международные отношения, М., МАИК ''Наука/ интерпериодика''.,1999

5.    Экономическая история зарубежных стран. Курс лекций. Под общей редакцией В.И. Голубовича, Минск ''Экоперспектива''.,1997