Мифы и реальность Санкт-Петербурга

РЕФЕРАТ

МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Санкт-Петербург

2004 г.

СОДЕРЖАНИЕ:

Введение.. 3

1.Мифология Санкт-Петербурга.. 4

2. Памятники Петербурга как символы мифологии и реальности.. 7

Заключение.. 10

Список литературы... 11

Введение

Любой вопрос о Петербурге вызывает гамму ассоциаций, особую переполненность души и сердца. О Петербурге в принципе невозможно говорить с помощью строго логического дискурса. Город, не знавший в своей истории классического европейского средневековья, тем не менее, является городом древним, мудрым, в чем-то глубоко иррациональным и вполне соответствующим критериям европейской «столичности».

Петербург принято считать произведением совершенным, завершенным и эстетически целостным. Между тем, в архитектуре Петербурга сокрыта целая вереница противоречий и недомолвок. Чего стоит только полулегендарная история с «кривым» Невским проспектом, ломающимся в районе Московского вокзала, хотя задумывался он изначально как прямая «першпектива», связывающая между собой два удобных выхода к Неве. Согласно легенде, прорубая болотистую лесину, проектировщики ошиблись в расчетах. Или же Казанский собор, который должен был представлять собой в окончательном варианте некое подобие римских соборов: напротив нынешнего Казанского планировалось соорудить точно такой же, зеркальное его отражение. «Римский проект», однако, не состоялся. Петербург так и не увидел классической круглой площади, которая могла бы образоваться во внутреннем пространстве собора. Не состоялся и другой «итальянский проект», согласно которому нынешние Линии Васильевского острова должны были стать подобием венецианских каналов.

Город удивительным образом «недостроен», половинчат, хотя внешняя его оболочка не выдает секретов.

Миф Петербурга складывался под воздействием многих идей, культурных традиций и политических концепций, что предопределило в целом его непростую судьбу. До сих пор не ясно, какой он подлинный облик Петербурга: «мистический» или «блистательный».

1. Мифология Санкт-Петербурга

Библиография о Санкт-Петербурге очень обширна, поэтому представить ее во всей полноте в рамках данной работы невозможно. Анализируя различные источники, автор постарался выявить наиболее яркие суждения и поэтические образы города в представлениях краеведов, историков, философов, поэтов и писателей.

Один из доминирующих мотивов в творчестве многих мыслителей - особая миссия Петербурга, его ментальная связь с историей Россией и т.п. В «Петербургских пророчествах» В.Вейдле устами одного из своих респондентов замечает: «Петербург - искусственный город, возникший необычайно быстро, и когда российское государство распадется, он исчезнет с такой же быстротой»[1].

Н.П.Анциферов, один из самых тонких исследователей культуры Петербурга, писал: «Пушкин был последним певцом светлой стороны Петербурга... Его строгая красота словно исчезает в туманах»[2]. И дальше: «...слышится похоронный звон Петербургу, умышленному и неудавшемуся городу»[3].

Целая вереница еще более трагических и «пророческих» определений Петербурга принадлежит поэтам «Серебряного века», среди которых: А.Белый, А.Блок, З.Гиппиус, О.Мандельштам, И.Анненский, А.Ахматова.

Не вызывает сомнений тот факт, что от Петра до Николая I архитектурный облик Петербурга воплощал идеи величия Российской империи, разрыва с старомосковской «дикостью», торжество прогресса, порядка, закона. Литература XYIII- первой трети XIX века от Прокоповича до Батюшкова воспринимала этот комплекс идей и, в общем, разделяла их. Город, построенный с чистого листа, олицетворение будущности России воспринимался в духе идей прогресса и Просвещения. Петр I оптимистически попирал змею и оправданно поднимал Россию на дыбы.

Со времен пушкинского «Медного всадника» и вплоть до начала XX века отношение к императорской России и к ее державному основателю резко меняется. И западники, и славянофилы считают Петербург воплощением строя основанного на произволе над человеческой личностью. Для славянофилов важна еще и культурная чуждость России постпетровской культуры и архитектуры этих, словами Достоевского, «языческих храмов в чухонских болотах». В результате классический Петербург воспринимается как бездушное скопище казарм и дворцов - нечто глубоко формальное, неоригинальное, второсортное. Это ощущение города пропагандируется «властителями дум» от Гоголя и Лермонтова до Достоевского и Салтыкова-Щедрина. Оно продолжается в XX веке у символистов - прежде всего у Блока.

В советское время изучение классического Петербурга становится на некоторое время одной из немногих легально возможных в Ленинграде форм ностальгии по старому Петербургу. «Летний сад», «Царское село», «Мойка, 12» становятся понятиями-символами. От Анциферова и Яцевича до Грабаря, Аркина и Гримма книги местных краеведов и историков архитектуры несут зашифрованное послание об имперском прошлом. С другой стороны официальная сталинская Россия черпает в классицистическом Петербурге некую модель для заимствования этикета, архитектурных форм, геополитических идей. С 1950-х годов интерес к классическому Петербургу вытесняется двумя другими мифами о Петербурге серебрянного века и о Петербурге Достоевского (только декабристский миф в брежневское время обращен собственно к «золотому веку»). Внимание к классике в середине 1990-х связано с конъюнктурой международного антикварного рынка, где всегда котировался «имперский» стиль.

Цельного мифа о Ленинграде не было. Ранняя версия (до середины 1920-х) годов исходила из идеи Петрограда как четвертого Рима, города в котором началась мировая революция. Ленин становился в ряд с Константином и Петром. Москва в будущем должна была оставаться столицей РСФСР, Петербург столицей всемирного СССР, местоположением Коминтерна, председатель которого, Григорий Зиновьев именно здесь имел свою ставку. Кировский и раннеждановский миф - Ленинград, колыбель трех революций, город особый, но все же явно второй в СССР. Рудименты петроградского и петербургского мифа считались политически опасными. При всем своем различии «Дело краеведов» и «Дело ленинградского центра» были направлены против местного регионализма.

В послевоенное время появляется «блокадный миф», дополняющий кировско-ждановский. И Киров и в особенности блокада становятся частью народного ленинградского мифа.

В постсоветское время постепенно создается миф романовско-ходыревский, имеющий две инкарнации - коммунистическую и внепартийно-ностальгическую.

В первой - Ленинград, город, где без задержек платили пенсии, дети ездили в пионерские лагеря, не было бандитов и нищих, комсомол отличался боевитостью, строилось муниципальное жилье.

Во втором варианте - советский Ленинград город особой духовной культуры, город Мравинского, Товстоногова, Акимова, истинной культуры, самый рафинированный город СССР (отсюда идея «культурной столицы»). И наконец, ленинградский неофициальный миф. Ленинград - город Бродского, Довлатова, «Сайгона», Гребенщикова, Науменко, Цоя, «Митьков», «системы» - столица неофициальной России.

Не удалось найти не одного исследования, посвященного изучению современного мифа нового - «возрожденного» Петербурга. Пришел рынок, и мифы закончились. Несмотря на пышность 300-летия, очевидно, что город переживает не лучшие времена.

2. Памятники Петербурга как символы мифологии и реальности

В Петербурге, несомненно, существуют метафизические «точки», суть которых остается неизменной вне зависимости от внешнего антуража и политической ситуации. В них история как бы замыкается на самой себе, создавая удивительные центры культурного притяжения.

Многие памятника города прямо или опосредованно связаны с его основателем Петром I. Судьбу реального Петра Великого почти досконально повторяют памятники императору, частично уничтоженные, частично ставшие метафизическим символом «жизненной смерти» (Медный всадник, Восковая персона из эрмитажной коллекции). Шемякинский памятник Петру возникает совершенно неожиданно, возникает как надежда на покаяние. Но все же - из посмертной маски Петра, символа состоявшейся смерти. И очень двусмысленными видятся сегодня попытки превратить Петра в нового идола, заместить его фигурой идолов «употребленных» (сюжет с заменой бюста на московском вокзале). Что-то до боли знакомое, уже состоявшееся и никчемное слышится в этих играх, и как-то слаба надежда на то, что симуляция жизни воссоздаст пространство жизни подлинной[4].

В отношении триумфаторской фигуры Петра акт покаяния состоялся в тот момент, когда во внутреннем пространстве Петропавловской крепости появился иной по своему решению памятник Петру, памятник работы М. Шемякина. В спорах по поводу «неправедного эпатажа» потонула главная идея памятника, если рассматривать последний в зримом контексте исторической судьбы города. А именно идея состоявшейся исповеди. Памятник императору, созданный скульптором, конечно же, амбивалентен по замыслу. Это – «святой черт», образ, так популярный в русском самосознании последних четырех столетий. Образ императора замыкает треугольник, начинающийся на Сенатской площади, проходящий незримой линией через Инженерный замок и наконец-то завершенный внутри Петропавловской крепости. Образ триумфаторства находит здесь свою антитезу.

Удивительные метаморфозы, сопровождающие фигуру Петра в отечественном самосознании, хорошо проиллюстрированы в антологии «Реформатор: Русские о Петре I». Образ императора последовательно деформируется и демистифицируется в оценочных суждениях его современников (и наследников). «Творец России», «спаситель отечества», «просветитель-универсалист» постепенно обращается в «нетрадиционного самодержца», «антипатриота», «псевдореформатора», «религиозного отступника», «человека крайностей» и даже «русского лешего»[5].

Особая тема - бесконечная, заложенная в основание города «реальная» смерть его создателя, воплощенная не только в судьбе памятников императору, не только в смерти самого Петра, но и наследников его. «Смерть Петра» происходит перманентно, неизбежно. В XVIII веке в Петербурге погибли все четыре Петра русской истории. Не только сам Петр Великий и его четырехлетний наследник Петр Петрович, но и два внука императора - Петр Второй, короновавшийся в Москве, практически сбежавший из Петербурга и не вернувшийся в чуждый ему «парадиз»; и Петр Третий, убиенный в окрестностях Петербурга.

Но образ города связан не только с темой Петра. Интересны, например, образы пушкинской темы. В Петербурге три «традиционно» значимых памятника поэту - знаменитый аникушинский у Русского музея и менее известные - в вестибюле станции метро «Пушкинская» и на Пушкинской улице. Они воплощают идею жизненности, света, творчества. «Юбилейный» Пушкин впитан многими с детства и, вроде бы, что еще может вписаться в петербургский ландшафт, как не такой Пушкин. Геометрическое замыкание пушкинской темы все же произошло, но, как и в случае с шемякинским Петром, совсем недавно, когда появился памятник у Черной речки (тоже на станции метро). Здесь Пушкин смятенный, вглядывающийся в запредельное. И то, что в свое время Биржевая площадь (стрелка Васильевского острова) «не приняла» традиционный образ поэта, отторгнула как деталь ненужную, лишнюю, в исторической ретроспективе приобретает особый смысл. Уходит в прошлое «Пушкинская площадь», никогда таковой и не бывшая. А неприметная стела у Черной речки, на предполагаемом месте дуэли, совмещается в нашем сознании с трагическим памятником, возникшим совсем рядом. Символ Черной речки впервые становится подлинной частью культурно-исторического ландшафта города.

Заключение

Петр Великий намеревался построить идеальный искусственный город, который должен возникнуть «вдруг», на новом месте (не на месте разрушенного старого). У такого города нет истории, а если нет истории, ее заменяют тут же возникающие мифы. Прежде всего, мифы эсхатологические - о возникновении города и о его конце, потому что то, что имеет начало, должно обязательно иметь конец.

Город Петербург носит имя святого Петра - Санкт-Петербург. Петр в переводе на русский язык значит «камень». Великий Петр настойчиво внушал современникам мысль о том, что он Русь деревянную превратил в Русь каменную. России нужен был символ – символ коренной перестройки, ее совершенно нового облика, и Петр задумывает Петербург как город исключительно каменный. Известно, что все, кто въезжал при Петре в новую строящуюся столицу, должен был привезти с собой камень, который пойдет потом на строительство. Но петербургский камень не природный феномен, это – это артефакт. Поэтому камень, скала, утес в петербургском мифе наделяется не привычными признаками неподвижности, устойчивости, способности противостоять напору ветров и волн, а противоестественным признаком перемещаемости.

Петербург стал городом символов, городом загадок, постоянных перекодировок. Даже имя его постоянно менялось: Петербург - Петроград – Ленинград - Петербург. Круг замкнулся.

Отсутствие современных мифов – тревожный симптом. Учитывая ментальную и реальную связь города с судьбой России, можно предположить, что дух Петербурга (России) не может противостоять натиску современного рынка: он стремительно разрушается, теряя репутацию культурного центра страны. В настоящее время процесс разрушения еще не приобрел характер катастрофы. Но она близка. И такова нынешняя реальность.

Список литературы

1.   Анциферов Н.П. Душа Петербурга. СПб., 1990.

2.   Вейдле В. Петербургские пророчества // Современные записки. Париж, 1939. Т. 69.

3.   Кара-Мурза А.А., Голяков Л.В. Реформатор: Русские о Петре I. М., 1994. - 320 с.

4.   Лотман Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города// Труды по знаковым системам. Т. 18. Тарту, 1984. С. 32–44.

5.   Уваров М.С. Экслибрис смерти. Петербург //Фигуры Танатоса. №3, специальный выпуск: Тема смерти в духовном опыте человечества. Материалы первой международной конференции, С.-Петербург, 2-4 ноября 1993 г. СПб.: изд-во СПбГУ, 1993. С.72-77.

[1] Вейдле В. Петербургские пророчества // Современные записки. Париж, 1939. Т. 69. С.394.

[2] Анциферов Н.П. Душа Петербурга. СПб., 1990. С.47.

[3] Там же, С.69.

[4] Уваров М.С. Экслибрис смерти. Петербург //Фигуры Танатоса. №3, специальный выпуск: Тема смерти в духовном опыте человечества. Материалы первой международной конференции, С.-Петербург, 2-4 ноября 1993 г. СПб.: изд-во СПбГУ, 1993. С.72-77.

[5] Кара-Мурза А.А., Голяков Л.В. Реформатор: Русские о Петре I. М., 1994. - 320 с.