Методологический смысл психологического схизиса

Министерство образования

Новгородский Государственный

Университет им. Ярослава Мудрого

Контрольная работа

по методологическим

основам психологии.

Тема : “Методологический

смысл психологического схизиса”

Выполнила

студентка

2 курса п/ф 1564-зу

Хатилова

Елена

Александровна

 Преподаватель

Дергач Т.А.

Великий Новгород

2003 г.

ПЛАН

1.  Введение

2.  Практика как принцип познания

3.  Философия практики как методология психологии

4.  Психотехника

5.  Сознание

6.  Практика

7.  Заключение

8.  Список литературы

 

Введение

Карта отечественной психологии за последние 10 лет изменилась, пожалуй, более радикально, чем карта Восточной Европы. Тогда, в 1985г., над пустынными психологическими пространствами возвышались несколько  академических крепостей (то были главным образом столичные психологические институты и факультеты психологии), кое-где виднелись ведомственные бастионы (психологические лаборатории в «ящиках», больницах, МВД, образовательных учреждениях, и самый многочисленный их вид - кафедры психологии провинциальных педвузов), большей частью находившиеся в вассальном теоретическом положении у одной из крепостей, а ручейки вольной психологической практики с высоты птичьего полета почти не были видны.

Бурное пятилетие ( с 1986 по 1991г ) подняло волну энтузиазма психологов – практиков. Волна окатила крепостные стены, кое-где перехлестнула через них и отхлынула, разлившись

по обширным неакадемическим просторам. Она стала заполнять все ложбины и низменности – всюду появились психологические службы, ТОО, ООО, да и просто лихие молодые люди с очень

ограниченной ответственностью, но с безграничной готовностью

на любую психологическую услугу от подготовки кандидата в

президенты страны до снятия порчи.

Недавняя пустыня между академическими крепостями и

ведомственными бастионами превратилась в неспокойное море

психологической практики. Есть в нем уже и глубокие чистые течения, хотя, разумеется, преобладают пока мутноватые воды

самоуверенного дилетантизма.

Но нравятся нам последствия наводнения или нет, факт

остается фактом: все это вместе и есть «отечественная психоло-

гия» , хотя ее рельеф, климат, флора и фауна неузнаваемо изме-

нились. Раньше судьба нашей психологии ковалась за академическими стенами, отныне она определяется тем, как бу-

дут складываться отношения между образовавшимся «морем» и

«сушей», между «психологической практикой» и «научной пси-

хологией».

В упомянутое выше пятилетие «энтузиазма», когда большин-

ство психологов-практиков составляли специалисты с универси-

тетским академическим образованием, порой казалось, что про-

дуктивное соединение науки и практики произойдет само собою.

Казалось, что началась уже новая историческая эпоха, что позади

старые естественнонаучные идеалы, высокомерное отношение к практике как косной сфере, куда «внедряются» научные достиже-

ния, что сбывается пророчество Л.С.Выготского – « практика входит в глубочайшие основы научной операции», «становится конструктивным принципом науки» [4; 387-388], что психология действительно вбирает в свой состав практику и вот-вот начнет изнутри преображаться.

Однако, в науке не совершается ничего автоматически. Когда начался отлив, обнаружилось, что перехлестнувшая волна оста-

вила после себя несколько психотехнически - ориентированных лабораторий, но никакого внутреннего оплодотворения психоло-

гической науки «философией практики» не произошло. Напро-

тив,отлив продолжался, разрыв между психологической наукой и практикой стал увеличиваться и достиг угрожающих размеров.

Самое тревожное, что это расщепление, проходящее по телу пси-

хологии, никого особенно не волнует – ни практиков, ни иссле-

дователей. Если бы ситуация определялась острым противобор-

ством сторон, попыткой сломить сопротивление друг друга и

перекроить всю психологию по-своему, это было бы более пло-

дотворно. Тогда можно было бы говорить об очередном кризисе психологии. К сожалению, приходится диагностировать не кри-зис, но схизис нашей психологии, ее расщепление. Психологичес-

кая наука и психологическая практика живут параллельной

жизнью как две субличности диссоциированной личности : у

них нет взаимного интереса, разные авторитеты ( думаю, что

больше половины психологов - практиков затруднились бы назвать фамилии директоров академических институтов, а директора вряд ли информированы о «звездах» психологической

практики), разные системы образования и экономического существования в социуме, непересекающиеся круги общения с западными коллегами. Опасно, что ни исследователи, ни прак-тики не видят научного, теоретического, методологического значения практики. А для психологии сейчас нет ничего теоре-тичнее хорошей практики.

Наиболее актуальными для нашей психологии являются психотехнические исследования, их значение не сводится только к разработке эффективных приемов и методов влияния на челове-

ческое сознание, но состоит прежде всего в выработке общепси-

хологической методологии. Методологическая миссия психотех-ники определяется не только внешними факторами – массовым

распространением психологических практик, социальным зака-

зом, но и внутренними тенденциями самой психологической

науки. Последнее кажется особенно важным – убедиться,что пси-

хотехника не просто частная прикладная дисциплина, но обще-

психологическая методология, «генетически» заложенная в оте-

чественной психологии. Наступило время, когда эта программа

начала реализовываться.

Практика как принцип познания

В современной методологии познания стало общим местом

утверждение о нереализуемости классических научных канонов при изучении человека . Парадигма классической науки при изу-

чении человека дает трещину в решающем пункте, гласящем:

объект не зависим от познания. В тех дисциплинах, которые изу-

чают конкретных людей, особенно очевидно, что названная акси-

ома не оправдывает себя. Причем в двух с мыслах: во-первых,

само знание о человеке реально изменяет его. Явный пример то-

му – психоанализ, изменяющий человека как в каждом конкрет-ном клиническом случае,так и в смысле того культурного челове-

ческого типа, который сформировался на Западе: психоаналити-ческая символика, психоаналитическое искусство, менеджмент,

лечение, воспитание и пр.- все это сегодня неотъемлемые элемен-

ты реальной жизни обычного западного человека. Во-вторых,

сам процесс познания вовсе не безразличен для человека: и пото-му, что он, являясь объектом исследования, реализует лишь один из многих модусов своего существования с особыми культурны-ми нормами, ритуалами, ожиданиями, вовсе не совпадающими

с другими модусами ( Я как испытуемый, исследуемый вовсе не равен «себе» играющему, работающему, любящему и т.д.); и потому, что формы, процессы и методы познания влияют не толь-ко на характер получаемого знания ( не безразлично, будет ли это знание об условных рефлексах или о жизненном стиле) , но и на самого исследуемого человека.

Здесь для нашей психологии нет никакой гностической новиз-ны. Из этих констатаций вытекает методологическое задание,ко-торое отечественная психология так еще до конца и не выполни-ла. Суть этого задания в том, что психология деятельности долж-на стать деятельной психологией (А.Н.Леонтьев), или «психотех-нической» (Л.С.Выготский) .Еще в знаменитых тезисах К.Марк-са[7]это методологическое задание было сформулировано ясно и четко. В одном из тезисов речь шла о том, что философы лишь

различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его, а в другом - о том, что изучаемую действи-тельность следует брать не в форме объекта и не в форме созер-цания, а как человеческую чувственную деятельность, как прак-тику.

Эта мысль систематически воспроизводилась . В.С.Степин формулирует ее в следующем виде: «Как в любой познавате-льной деятельности, в эмпирическом слое науки проявляется фундаментальный принцип теории отражения, согласно кото-рому объект познания определен лишь относительно некоторой системы практики. Познающему субъекту предмет исследова-ния всегда дан не в форме созерцания , а в форме практики…» [10;88].

Но признание идеи и ее реализация – разные вещи. В нашей

психологии она истолковывалась таким образом: исходный предмет психологического исследования- человеческая практика, деятельность. Центральный, решающий пункт состоит в том,

в какой позиции находится сам исследователь по отношению к

исследуемой действительности. Одно дело- позиция Абсолютно-

го Наблюдателя, созерцающего деятельность « либо в форме

объекта либо в форме созерцания». Здесь он саму деятельно-

сть берет «объективно». Другое– если он занимает участную позицию в бытии, становится в практическое отношение к познаваемой действительности и свою человеческую деятельность делает исходным пунктом познания. В этом случае деятельность берется «субъективно».

Эти две методологические схемы резко отличаются. В первой исследователь полагает себя вне и над бытием, бытие мыслит независимым от своих исследований. В пределах второй схемы исследователь включает себя именно как исследователя внутрь изучаемой действительности, входит в поля чувственно-практической деятельности, которые и являются первоначальной и единственной действительностью, в которой затем уже проступают объективный и субъективный полюса. Образ первой схемы - зрительное восприятие, образом второй является тактильно -кинетическое. Если первую схему можно условно назвать «философией гносеологизма », то вторую - философией практики.

Философия практики – это не философское познание прак-

тики, это и не познание, ориентированное прагматичеки на то, чтобы служить исключительно практическим целям; философия практики не является вообще методологией одного лишь познания, так, чтобы научная истина мыслилась как высшая ценность . Но поскольку познание осуществляется в недрах философии практики, оно должно непрерывно удерживать в своих процедурах факт собственной жизненно-практической укорененности в познаваемом бытии. Познание, реализующее философию практики, не смотрит на практику извне, а изнутри смотрит на открываемый ею мир.

Каким образом можно эти общефилософские положения превратить в конкретную методологию психологии?

Философия практики

как методология психологии

Л.С.Выготский, анализируя кризис в психологии, пришел к выводу, что его глубинной причиной была оторванность психологии от практики. Связи, сложившиеся между теоретической и прикладной психологией, напоминали, по словам Л.С.Выготского, взаимоотношения между метрополией и колонией: «…теория от практики не зависела нисколько; практика была выходом, приложением, вообще выходом за пределы науки, операцией занаучной, посленаучной, начинавшейся там, где научная операция казалась законченной»[4;387]. Выход психологии из кризиса Л.С.Выготский связывал с тем, чтобы практические дисциплины заняли принципиально иное положение во всем строе науки. Практика должна стать краеугольным камнем новой науки, т.е. таким, на который опирается все возводимое здание, по которому выверяются все его стены. В новой психологии « практика входит в глубочайшие основы научной операции и перестраивает ее с начала до конца; практика выдвигает постановку задач и служит верховным судьей теории, критерием истины; она диктует, как конструировать понятия и как формулировать законы» [4; 387-388].

Л.С.Выготский надеялся, что столкновение психологии с высокоорганизованной практикой приведет к тому, что промышленность и армия, политика и образование реформируют нашу науку.

Эти надежды не сбылись. Прежде всего, из-за тех гонений , которым подверглись практически ориентированные психологические дисциплины – педология и психотехника. Во вторых, из-за уродливых форм самой социальной практики, насквозь идеологизированной, ориентированной не на эффективность, а на плановые показатели.

Однако непосредственной причиной задержки методологического развития нашей психологии явилось то, что она, взаимодействуя все же (особенно в 60-е годы) с различными видами социальной практики - медициной, промышленностью, педагогикой, участвовала только в «чужой» практике, не имела своей психологической практики, не была самостоятельной практической дисциплиной.

Только в последние 10-15 лет ситуация стала меняться . Буквально за несколько лет психологов – практиков стало на порядок больше, чем психологов-исследователей и преподавателей. Можно с уверенностью утверждать, что пропорция «практики/исследователи» будет неуклонно расти, учитывая опыт развитых стран, стремление студентов-психологов к обучению практической психологической работе.

Появление психолога-практика как массовой профессии создает новую ситуацию для всей нашей психологии. Возникает потребность в новых теоретических подходах , новых формах обучения и новых типах психологических организаций.

Чтобы отвечать этим ожиданиям, исследовательская, теоретическая психология должна реализовывать такой методологический подход, который позволил бы научно изучать не психику испытуемых, а опыт работы с психикой. Чтобы продуктивно развиваться, психологическая теория должна включиться в контекст психологической практики и сама включить эту практику в свой контекст. Т.е., психологическая теория должна реализовывать психотехнический подход.

В отечественной психологии есть прекрасный образец реализованного психотехнического подхода. Это теория поэтапного формирования умственных действий П.Я.Гальперина. Суть этой теории : не теория мышления, не теория умственных действий, но теория формирования, т.е. теория работы с психикой, а не самой психики. Здесь реализуется надежда Л.С.Выготского на то, что практика войдет в основу научной операции.

Если проследить важнейшую линию развития отечественной психологии, линию Выготский – Леонтьев, то психотехническая закваска обнаруживается в ней в явном виде. Учение Л.С.Выготского об интериоризации как возникновении психических образований в ходе процесса «сворачивания» межличностного взаимодействия, о высших психических функциях, реализующие эти идеи, эксперименты А.Н.Леонтьева[5;6] по изучению опосредствованной памяти –

все это психотехнические, в широком смысле слова, представления. Ведь что изучается в знаменитом эксперименте А.Н.Леонтьева? Память, взятая не как независимый от исследования натуральный объект, а как некое искусственное новообразование сознания, сформированное вместе с экспериментатором и испытуемым с помощью предложенных средств ( картинок ) и в мотивирующем контексте социальной ситуации проверки памяти. Изучается, значит, не память вообще, а , по сути, социальная мнемотехника, т.е.. измеряются результаты взаимодействия двух людей – экспериментатора и испытуемого, свернутые в способности воспроизвести ряд слов в данной специальной ситуации.

Идея философии практики в приложении к психологической науке предстает как психотехническая методология. Психотехника – это философия практики для психологии. Отечественная психологическая традиция в лице культурно-исторической школы Выготского является психотехнической по своему изначальному замыслу, по своему методологическому «генотипу».

 Психотехника

Сейчас понятие «психотехника» употребляется в самых разных смыслах: и как набор приемов психического воздействия на человека, и как совокупность методов саморегуляции , и как новейшая методология психологии, предполагающая новый тип рациональности [9] , и как культура психической деятельности в той или иной философско-религиозной традиции, а иногда это понятие осмысляют как «психология - технике», т.е. как психофизиологическое исследование человека как субъекта труда с целью научной организации профотбора, профориентации, вообще рационализации труда. Сейчас важно вернуться к истокам понятия. Автор термина – Г.Мюнстерберг. Он считал психотехнику прикладной дисциплиной. В ней можно выделить три части: предмет, способ и область приложения.

Область приложения психотехники Г.Мюнстерберг категорально осмысливает как культуру : « Во всех сферах человеческой культуры возникают психотехнические проблемы»[8;7]. Учитель воздействует на ученика, продавец- на покупателя, врач – на пациента. В качестве примеров сфер культуры Г.Мюнстерберг использует социальные сферы, имеющие отчетливо выраженный практический характер. Психотехника здесь предстает как дисциплина, встроенная внутрь социальной практики как ее необходимый элемент, позволяющий и познавать психику, и влиять на нее.

Предметом приложения в теоретической рефлексии Г.Мюнстерберга остается классическая психология сознания. В одной из ключевых дефиниций он говорит, что психотехника – это использование учения о явлениях сознания для того, чтобы решить, что мы должны делать.

По мнению Л.С.Выготского [4[ методологическое значение мюнстерберговой психотехники огромно, и оно определяется тем, что с самого начала каркас понятия «психотехника», состоящий из трех блоков : предмет приложения – способ приложения – область приложения, был наполнен связкой трех категорий : сознание – практика – культура, т.е. теми самыми категориями, которыми конституируется целостный человек.

Но если так, то, может быть, - назад к Г.Мюнстербергу? Может ли идея психотехники, сформулированная Г.Мюнстербергом, стать главной методологической доктриной новейшей психологии? И да, и нет. Да, поскольку она выдвинула важнейшую задачу научно-практического освоения проблемы «сознание-культура», т.е. такого освоения, где теория сознания могла бы черпать жизненный материал не из интроспекции психолога или философа, а из процессов взаимодействия в той или другой сфере культуры, и в то же время вносить действенный вклад в оптимизацию, развитие и понимание интимных механизмов функционирования этой сферы ( будь то школа, наука, искусство, медицина или менеджмент). Нет, прежде всего потому, что созданная в недрах классической психологии теория сознания, на которую рассчитывал Г.Мюнстерберг, не была способна по-настоящему

участвовать в решении этой проблемы. Классическая психология сознания была неадекватна самой идее психотехники. Чтобы действительно, конкретно связать в рамках одной дисциплины под названием «психотехника» сознание с практикой и культурой, нужно было сделать радикальный шаг в теории сознания.

Сознание

Такой шаг был сделан в культурно-исторической концепции Л.С.Выготского. Он состоял в том, что само сознание было понято как «культурное» и «практическое» по своему генетическому происхождению и функционированию.

Это утверждение лучше всего пояснить на примере такой психической функции, как память. В классической психологии ( у Г.Эббингауза) память исследовалась как отдельная функция, как натуральный объект, вещь, внутри себя содержащая законы, по которым она живет. У З.Фрейда память ( в его объяснениях процесса забывания) стала рассматриваться в контексте личной судьбы, как личное действие, разворачивающееся во внутрипсихическом пространстве и решающее какие-то смысловые проблемы жизни. У П.Жанэ, в его теории памяти как рассказа, как «реакции на отсутствие», память также понималась как действие, но разворачивающееся в социальном контексте и мотивированное этим контекстом (необходимостью воспроизвести в рассказе некое социально-значимое событие). П. Жанэ и З .Фрейд как бы извлекли память из замкнутого мирка внутрипсихических функций классической психологии и вывели ее в виде человеческого действия в реальные жизненные контексты – социальный и биографический.

Однако радикальные преобразования понятия памяти совершились в культурно-исторической теории Л.С.Выготского, который добавил к предшествующим еще

один контекст рассмотрения – контекст культуры – и сумел произвести в понятии «высшей психической функции», относящемся и к памяти, синтез всех этих контекстов. Можно вспомнить еще раз вдохновленные Л.С.Выготским опыты А.Н.Леонтьева по изучению опосредствованной памяти [5], [6]. Во-первых, им предшествовал культурологический экскурс в историю, который был анализом функционирования культурных средств памяти. Использование средств запоминания стало центральным пунктом проводимых экспериментов. Во-вторых, социальный контекст (взаимодействие экспериментатора и испытуемого) был интимным внутренним механизмом, порождающим исследуемый предмет – опосредствованное запоминание, а не просто внешним условием «включсния» опыта и контроля результатов. В-третьих, память здесь изучалась в генетическом аспекте, но не в смысле естественного созревания, а в смысле искусственного построения. И последнее: память, понимаемая так же , как в теориях З.Фрейда и П.Жанэ, как действие, в отличие от этих теорий одновременно возвращала себе достоинство и облик психической функции, т.е. вновь «возвращалась» сознанию. Таким образом, в школе Л.С.Выготского память была понята как искусственное образование, порождаемое в социальном контексте совместной деятельностью двух людей с помощью культурных средств (знаков) и интериоризуемое, натурализуемое в биографическом контексте в новую «высшую» психическую функцию. Л.С.Выготский добавил к контекстам рассмотрения памяти – функциональному, биографическому и социальному – идею культурной опосредствованности, генезиса и интериоризации и сумел осуществить синтез всех этих представлений в понятии «высшая психическая функция».

На этом примере отчетливо видно, что Л.С.Выготский создал теорию сознания, где оно было понято как феномен, которому внутренне присуще культура и практика. Ее можно было бы назвать не просто культурно-исторической, но и культурно-практической, т.к. один из основных смыслов слова «историческая» в принятом названии отражает идею генезиса сознания, но не естественного ( поэтому это не « генетическая

психология» , как у Ж.Пиаже), а искусственного, производимого совместной деятельностью, опосредованной культурными средствами, т.е. практикой.

Такое понимание сознания в отличие от классической психологии сознания адекватно общей идее психотехники, поскольку изначально включает в свернутом виде всю молекулярную структуру этой идеи – «сознание – практика – культура».

Но почему Л.С.Выготский не назвал свою теорию культурно-практической, хотя считал практику краеугольным камнем новой психологии, и почему не создал психотехнического подхода, хотя признавал за психотехникой величайшее методологическое значение?

Ответ на этот вопрос кроется в понимании второго узла категоральной структуры психотехники - узла практики.

Практика

У Л.С.Выготского было понятие «практической психологии», но не было еще понятия «психологическая практика». На первый взгляд, это синонимы, но по существу между ними – пропасть, радикальный сдвиг, разделяющий две исторические эпохи в развитии психологии (ср.[9]).

Практическая психология – это приложение и развитие психологических знаний в какой -либо сфере общественной практики – педагогике,медицине, обороне и т.д. Виды практической психологии получают соответствующие ведомственные имена: педагогическая психология , медицинская, военная и т.д. Каждая разновидность практической психологии включает в себя частную прикладную психологическую теорию, реализующую общепсихологические принципы в материале данной сферы социальной практики и для решения ее задач. Психологическая практика – это самостоятелная практическая деятельность психолога, где он выступает “ответственным производителем работ”, непосредственно удовлетворяющим и обслуживающим

социально оформленные жизненные потребности заказчика. Психологическая практика обслуживает “потребителя”, а не “производителя”. Одно дело – консультирование пациента, обратившегося за психологической помощью, другое - консультирование того же пациента по заказу его лечащего врача. Хотя процессы могут быть очень похожи, но их внутренний смысл, форма осмысления результатов, сам способ мышления и тип складывающихся в этих деятельностях отношений разительно отличаются друг от друга. Наиболее “чистыми” видами психологической практики являются индивидуальное и семейное консультирование и различного рода психологические тренинги [3].

Но почему все-таки Л.С.Выготский при ясном понимании, что психотехника является краеугольным камнем новой психологии, что только она может вывести психологию из кризиса, не создал психотехнического подхода? Причина в том, что у него не только не было, но и не могло быть понятия «психологической практики», потому что психологической практики при жизни Л.С.Выготского вообще не существовало как сложившейся социальной реальности, она еще только зарождалась из недр практической психологии, которая сама еще в ту пору не достигла совершеннолетия.

Первой, отчасти переходной, формой был ранний психоанализ. Психоанализ осуществлялся уже как самостоятельная психологическая практика, но осознавал себя в начале как своего рода лечебную, медицинскую деятельность, оправдывающуюся ценностью здоровья. Однако это была уже не вполне медицина: слишком большой вес для психоаналитика имело раскрытие истины по сравнению с обычным медицинским прагматизмом; и это была не практическая, именно – не медицинская психология, поскольку психоаналитик, хоть и преследовал не собственно психологические, а медицинские цели, но обслуживал не врача, а непосредственно самого обратившегося за помощью человека; и это была уже не прикладная психология: психологические знания черпались не из научных психологических систем, чтобы потом быть использованными в

психоаналитической работе, а формировались опытом самой этой работы.

Событие произошло, психоанализ дал еще небывалый в истории психологии и даже в истории культуры феномен собственно психологической практики, самостоятельной социальной сферы, живущей по своим законам, а не обслуживающей какую-либо иную сферу социальной жизни. Правда, этот феномен не был явлен еще в чистом виде, это был еще «неандерталец» будущей психологической практики, несущий на себе отпечаток своего происхождения из медицинской практики и естественнонаучного мышления. Возможно, поэтому Л.С.Выготский не успел полностью оценить масштаба события, произошедшего с выходом психоанализа на сцену культурной жизни.

Начало века изобиловало грандиозными научными открытиями, философскими прозрениями, художественными свершениями. Но даже на этом фоне психоанализ по своему влиянию на европейскую, а через нее и мировую культуру предстает одной из первых вершин. Уже к 60-м гг. нашего века чуть ли не в каждом втором литературном произведении, фильме или спектакле, философской доктрине, а то и в сновидении образованного европейца можно было обнаружить следы, влияния, отголоски образов, схем и понятий психоанализа. Он в тех или других вариантах буквально пронизал и изнутри реформировал культуру.

Разве мог кто-нибудь в конце ХIХ, да и в начале ХХ в., предположить, что психология, только-только появившаяся на свет как самостоятельная наука и находившаяся на периферии как научной, так и культурной жизни, вдруг так быстро и громко заявит о себе?

Но чему психоанализ обязан своей головокружительной карьерой? Были и другие научные психологические теории такого же ранга – гештальтпсихология, генетическая эпистемология Ж.Пиаже или культурно-историческая психология Л.С.Выготского. Волшебная сила психоанализа состояла в том, что он не был в строгом смысле слова научной психологической теорией. Ни научной, ни психологической, ни

теорией. Он был первой психотехнической системой, поставившей «камень, который презрели строители» психологическую практику - во главу угла.

Именно это обстоятельство – что ставка была сделана на свою, психологическую практику, определило как внутренние теоретические достижения психоанализа – развитие принципиально нового стиля и типа мышления, так и его внешние социальные продвижения.

И Г.Мюнстерберг, и Л.С.Выготский мечтали о новой, сильной, жизненной, реальной психологии, оказывающей влияние на человеческую жизнь, на культуру. Они предполагали, что психология войдет в город современной цивилизации через ворота существующих социальных практик педагогики, промышленности, медицины, юриспруденции и т.д. как надежный и дельный оруженосец этих практик, а оказалось, она сама въехала сюда, открыв свой собственный, именно ей принадлежащий вход. Начался небывалый процесс психологизации культуры.

Ключ к достижениям психоанализа в том, что он создал самостоятельную психологическую практику. Главная же его заслуга перед наукой психологией – разработка принципиально новой методологии: в психоанализе практика стала методом научного познания, в то же время психологическое познание стало методом практики. Возможно это стало потому, что психоанализ дал особую идею психотехнической практики,которой внутренне присущи категории сознания и культуры. Психоаналитическая практика была прежде всего практикой работы с сознанием, где сознание рааматривалось как элемент системы «работа-с-сознанием». Что касается категории культуры, впервые культурные символы стали объяснительным принципом психологических явлений. Впервые возникла такая система, которая сделала психологические интерпретации культурных явлений достаточно вескими и серьезными. Психоаналитические построения легко включались в культурную жизнь и, наоборот,свми впитывали в себя разного рода культурные влияния.

Заключение

Расщепление, грозящее расколоть психологию на две дисциплины, может быть преодолено развитием психотехнического подхода, вводящего психологическую практику внутрь психологической науки, а науку – внутрь практики. Принципиальная категоральная схема психотехнического подхода – сознание – практика – культура. Культурно-историческая теория разработала категорию сознания, адекватную этому подходу, психоанализ развил другой категоральный блок – практику – и за счет этого дал первый образец действующей психотехнической системы. В соответствии с этой логикой наиболее актуальной задачей, замыкающей становление психотехнического подхода, является формирование категории культуры с психотехнической точки зрения.

Контуры рождающейся на наших глазах новой психологии уже проступают. Имея дело с сознанием человека, она вовсе не откажется от объяснения его механизмов, но в то же время станет феноменологической и диалогической, т.е. понимающей психологией, способной профессионально относиться не только к «третьему лицу», но и к живому Ты. Не отрекаясь от того, чтобы быть деятельностной психологией, она станет еще и деятельной психологией , ставящей психологическую практику во главу угла своей методологии. Не отбрасывая своих естественно-научных традиций, она станет, наконец, и полноценной гуманитарной дисциплиной, способной понимать человека в культуре и культуру в человеке и взаимодействовать с ним с учетом этого понимания.

Перед психологией в связи с психотехнической разработкой категории культуры встает много проблем, и одна из них - проблема культурной ответственности. Чем больше развивается психология как особая социальная практика, тем более психологизируется культура. В то же время идет встречный

процесс «культуризации психологии» : у психологии нет самостоятельного культурного содержания ( философского,эти-

ческого, религиозного), и она становится агентом, проводником, даже «сверхпроводником» различных содержаний из культуры в сознание. Страшно бывает наблюдать, как через канал психологии в человеческую душу под профессионально благовидными предлогами эмоциональной поддержки, расширения сознания, устранения невротических симптомов и т.д. вводятся чудовищные смеси образов, мотивов, идей из совершенно несовместимых культур и культов от шаманизма до бахаизма. Спасение от «идеологии»

не в идеологической всеядности ( это замена рабства на худшее - быть слугой многих господ), а в свободе. В свободе совести, в частности. Но у нас теперь такая профессия, что мы в ответе за то, будет ли человек в своей душе искать Эдипа или Христа. Это и значит, что психология становится культурно – исторической.

 

Список литературы

1.  Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества

М.:Искусство, 1979

2. Василюк Ф.Е. К проблеме единства общей психологии//

Вопр.филос. 1986. №10 с.76-86

3.  Василюк Ф.Е.От психологической практики к психотех - нической теории // Моск.психотерапевтический журн. 1992 №1. С.15-32.

4.  Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса// Собр.соч.: В 6 т. Т.1.М.: Педагогика,1982

5.  Леонтьев А.Н. Опосредованное запоминание у детей с недостаточным или болезненно измененным интеллектом// Вопр.дефектол.1928.№4. С.15-277.

6.  Леонтьев А.Н. Развитие памяти. М.: Учпедгиз, 1931.

7.  Маркс К. Тезисы о Фейербахе//Маркс.К.,Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.Т.3. С.3-4

8.  Мюнстерберг Г. Основы психотехники. М.: Рус.книжник,1924.

9.  Пузырей А.А. Культурно-историческая теория Л.С.Выготского и современная психология.М.: Изд-во МГУ,1986.

10.     Степин В.С. Становление научной теории. Минск,1976.