Современная политико-административная элита России

Понятие и функции политической элиты

«Элита» в переводе с французского означает «лучшее», «отборное». В словарях она обычно определяется следующим образом: «1) лучшие, отборные семена, растения или животные, полученные в результате селекции и предназначаемые для дальнейшего размножения или разведения; 2) наиболее видные представители какой-либо части общества, группировки и т.п.; верхний слой господствующего класса или отдельных его групп; 3) в некоторых иностранных армиях — отборные воинские формирования».

Под элитой, как правило, понимают высшие привилегированные слои в обществе, осуществляющие функции управления, развития науки и культуры. Теория элиты развивалась еще Платоном, Карлейлем, Ницше, но как система взглядов была сформулирована в XX в. Парето, Моской, Михельсом, Миллсом и др.

Все названные мыслители, говоря об элите, имели в виду небольшую группу наиболее активных, компетентных, влиятельных людей, определяющих в конечном счете поведение многих социальных структур, общества в целом. Именно данные личности преимущественно «производят» идеи, меняют характер общественных отношений, создают новые возможности, что называется, творят историю. И в этом смысле вполне можно согласиться со следующими словами Г. Лебона: «Изучение цивилизаций показывает, что в действительности только очень незначительной кучке избранных мы обязаны всеми завоеванными успехами... Благоприятствовать их появлению и их развитию, значит благоприятствовать расцветанию прогресса, которым будет пользоваться все человечество»2.

В последующем ученые все пристальнее стали анализировать различные виды элит — политическую, экономическую, военную и иные. Среди них, бесспорно, особое место было отведено элите политической, под которой понимают тех, кто принимает непосредственное участие в принятии политических решений, занимает ведущее положение в политической жизни общества и в этой связи обладает привилегированным статусом.

Политическая элита — это относительно немногочисленный слой людей (своего рода управляющий класс), занимающий руководящие посты в органах государственной власти, политических партиях, общественных организациях и т.п. и влияющий на выработку и осуществление политики в стране.

Политическая элита есть властвующая часть общества, правящий слой. Данным понятием обозначаются группы лиц, имеющих высокое положение в обществе, активных в политической и иных сферах деятельности, обладающих влиянием, богатством. В основном это профессиональные политики высокого ранга, наделенные властными функциями и полномочиями. Это также высшие государственные служащие, подготовленные к участию в разработке и реализации политических программ, к выработке и осуществлению стратегии общественного развития.

Существование политической элиты обусловлено действием следующих факторов:

1) психологическими и социальными особенностями людей, их неодинаковыми способностями, возможностями и желанием участвовать в политике;

2) законом разделения труда, который требует профессионального занятия управлением, определенной специализации;

3) высокой социальной значимостью управленческого труда и его соответствующим стимулированием;

4) широкими возможностями использования управленческой деятельности для получения социальных привилегий (ибо она прямо связана с распределением ценностей);

5) практической невозможностью осуществления всеобъемлющего контроля за политическими руководителями;

6) политической пассивностью широких масс населения, главные интересы которых обычно лежат вне политики (В.П. Пугачев и А.И. Соловьев).

Политическая элита не просто совокупность лиц, силой случая оказавшихся наделенными властью, а социальная группа, которая формируется в результате «естественного отбора», слой общества, сформированный из личностей, обладающих определенными способностями, профессиональными знаниями, навыками, умениями. Поэтому политическая элита является центральным звеном государственного управления, от деятельности которого в значительной степени зависит направление и ход политического развития общества, функционирование политической системы.

Политическая элита призвана выполнять следующие функции:

а) стратегическую (определение политической программы действий путем генерирования новых идей, отражающих интересы общества, классов, слоев и т.п.);

б) организаторскую (осуществление на практике выработанного курса, воплощение политический решений в жизнь);

в) интегративную (укрепление стабильности и единства общества, устойчивости его политической и экономической систем, недопущение и разрешение конфликтных ситуаций).

Политическая элита классифицируется на правящую (непосредственно обладающую государственной властью), оппозиционную (т.е. контрэлиту), высшую (принимающую значимые для всего общества решения) и т.д.

Современная элита России

Главная особенность в процессе формирования современной политической элиты России заключается в том, что она приобрела черты во многом аналогичные с политическими элитами демократических государств. Это обусловлено процессом становления демократического государства и многопартийной политической системы в России. Вместе с тем основной удельный вес в политической элите современной России продолжает принадлежать административно-политической элите — высшему персоналу государственно-административных органов.

В истории и современной политической жизни России доминирующее положение всегда занимали политико-административные элиты — социально-управленческий слой, образованный высшим чиновничеством. Можно выделить следующие стереотипы и ценностные ориентации этой элиты этатизм и патернализм; чиновный корпоративизм и авторитаризм, «указно-порученческое» право и государственная (революционная, реформаторская) целесообразность, утопизм и социальное нетерпение, с одной стороны, патриотизм и толерантность к другим культурам, государственность и самоотверженность в отстаивании национальных интересов и ценностей — с другой.

Это существенно сближает современную Россию со многими предшествующими этапами ее исторического развития.

Несмотря на казалось бы полную смену бывшего звена сословной элиты России в первые годы Советской власти, многие особенности деятельности и ментальности российских элит оказались в последующем воспроизведены. На воспроизводство прежних стереотипов влияет как действие глубинных социокодов страны и преемственность объективных проблем, существующих в управляемой среде, так и кадровая преемственность. Особенно это касается среднего и низшего звена чиновников.

Уже в начале 20-х годов XX в. бюрократические стереотипы, что называется, стали разъедать систему государственно-административного управления. «Самый худший у нас внутренний враг — бюрократ», — вынужден был констатировать В. И. Ленин. [Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 15.] Ничего удивительного в этом не было, поскольку из-за недостатка квалифицированных людей пришлось привлечь в систему государственного управления основную часть прежнего чиновничества со всеми его достоинствами и недостатками. Уже в 1918 г. в Народном комиссариате путей сообщения бывшие чиновники составляли 88,1 % от общего числа административных работников, в Наркомпроде — 60,8 %, в Наркомземе — 58 %.

Аналогичные процессы протекали при смене современной партийно-номенклатурной элиты в начале 90-х годов.

Анализируя состав трех крупных волн — когорт в смене правящей политической элиты: брежневской, горбачевской, ельцинской — исследователи института социологии Российской академии наук под руководством О. Крыштановской отметили, что последняя лишь на 10 % состоит из людей, пришедших к власти при нынешнем президенте. 37 % ельцинской элиты стали относиться к политической элите еще при Брежневе, 39 % — при Горбачеве. Около 70 % глав администраций в регионах занимали руководящие посты в прежних поколениях политической элиты.

Оценивая первые результаты такой смены, авторы большого исследования, проведенного ВЦИОМ, отмечали, что с одной стороны: «Масштабы изменений в составе элиты в начале 90-х годов, наверное, можно сравнить лишь с 30-ми годами. Около трети правящей элиты образца 1993 г. состояли в номенклатуре в 1988 г., а две трети пришли с предноменклатурных должностей — заместителей руководителей, начальников подразделений в министерствах, ведомствах, на предприятиях и т. п.», а с другой — эта «революция заместителей» сохранила преемственность с прежней элитой: «Придя к власти, они хотя и принесли «новый взгляд» на вещи, но вместе с тем в существенной мере способствовали сохранению и воспроизводству «номенклатурных связей».

Еще в большей мере указанная преемственность просматривается на региональном уровне. По данным Е. В. Охотского [Охотский Е. В. Политическая элита. М., 1993. С. 55.] общая картина выглядит так:

Таблица “Преемственность политической элиты”

Область, край	Всего глав администраций	Среди них представителей бывшей партноменклатуры
Ростовская	54	28	51,9 %
Липецкая	27	11	40,7 %
Воронежская	33	25	75,8 %
Белгородская	25	21	77,8 %
Ставропольский	33	21	63,6 %
Краснодарский	58	32	55,2 %

По данным, относящимся к ростовской административно-политической элите, преемственность ее номенклатурного и современного состояния очевидна.

Продолжая структурно-функциональный срез, характеризующий современную российскую политико-административную элиту и сопоставляя ее общий структурный портрет с западной элитой, мы видим, наряду с существенными различиями по ряду основных параметров, и довольно большое сходство.

Прежде всего, если в западной политической элите приоритетом выступает социальное происхождение, определяющее стартовые возможности, условия и ориентиры первичной и вторичной социализации, то в современной российской элите место этого фактора занимает предшествующая связь с номенклатурной элитой и приверженность лидеру — руководителю. Иными словами, корпоративное происхождение.

Политическая корпоративность означает господство в политической системе совокупности лиц, объединившихся для достижения, реализации и удержания государственной власти. Взаимодействие политических корпораций позволяет им поделить рынок власти, не допуская к нему представителей широких слоев населения. Между корпорациями действует механизм «увязки» и согласования интересов. Корпорации могут строиться по социально-классовому, профессиональному, родственно-земляческому и иным признакам, но в их основе всегда лежит единство интересов. Политическая система современной России представляет собой пример взаимодействующих между собой корпораций.

Политические корпорации, чтобы быть действенными, должны обладать в определенной степени монополией на представительство интересов. Это необходимо с точки зрения влияния на принимаемые политические решения, поскольку государственная власть, формируя цели и задачи своей деятельности (особенно в переходный период, когда из множественности интересов оформляются ведущие их группы), неизбежно принимает в расчет лишь те группы интересов и корпорации, которые располагают соответствующими ресурсами, т.е. в состоянии мобилизовать и контролировать значительные группы населения. Тем самым складываются определенные корпоративистские представительства, а государство становится «корпоративистским государством». В основании его политики в этом случае лежит не «общественный интерес», а интерес той политической корпорации, чьи представители в данный момент находятся у руля государственной власти или обладают на нее наибольшим влиянием.

Наиболее могущественными корпорациями в современной России являются те, которые основываются на фундаменте финансово-промышленных групп, обладающих огромными финансовыми ресурсами, контролирующими самые важные предприятия и производства, монополизирующие постепенно рынок средств массовой информации и тем самым способные влиять на процесс принятия решений по правительственным и парламентским каналам.

Особенность корпоративистской системы в России состоит в том, что она строится на основе взаимозависимости наиболее влиятельных заинтересованных групп и государства и носит договорный характер. Так, например, бывшее Правительство В. Черномырдина, покровительствуя корпорации «Газпром», получало взамен возможность с его помощью «латать дыры» в социальной политике.

Государственная власть в России, побуждаемая необходимостью преодоления кризиса, будет и далее предоставлять возможности подобной монополизации интересов в обмен на политическую и финансовую поддержку. Об этом, в частности, свидетельствует фактический договор Правительства России с 12 крупнейшими российскими банками во время финансового кризиса в августе 1998 г.

Поэтому корпорации следует рассматривать в качестве главной опоры существующего в России политического режима.

В итоге государственная власть может оказаться заложником группы политических и экономических монополистов и подвергаться целенаправленному давлению со стороны представителей частных интересов, что ведет к олигархизации политического режима и усилению социальной напряженности в стране.

Специфика распределения российского «политического капитала» (и ныне, и в номенклатурные времена) состоит в монополизации властных функций узким кругом лиц, в существовании формального или неформального «политбюро». В «высший» состав включаются (зачастую неформально) лица, входящие в околоэлитное окружение (помощники, советники, начальники охраны, политические обозреватели, консультанты, редакторы газет, лечащие врачи, родственники). Серьезное воздействие на подготовку и принятие решений оказывают аналитические отделы и службы, осуществляющие работу с информацией и документами и ведающие правом доклада руководству или допуска на доклад. Канцелярия, общий отдел, Администрация Президента — вот примерно эквивалентные по значимости структуры, обслуживающие высшую власть России и серьезно влияющие на принятие государственных решений.

Отмеченные особенности высшей политической элиты России проецируются по вертикали на высшие политические эшелоны регионального уровня и по горизонтали на другие центры власти (правительство, парламент, центральные аппараты политических партий и общественных движений).

Продолжая структурно-функциональный срез, характеризующий современную российскую политико-административную элиту и сопоставляя ее общий структурный портрет с западной элитой, мы видим существенные различия по ряду основных параметров.

Прежде всего, если в западной политической элите приоритетом выступает социальное происхождение, то в современной российской элите — корпоративное происхождение, т.е. предшествующая связь с номенклатурой и приверженность лидеру-руководителю.

Образовательный уровень российской политической элиты и его профиль в целом соответствует уровню западной элиты. Другие структурные показатели политико-административной элиты России в целом близки показателям западноевропейской. У нас так же значителен удельный вес выходцев из малых городов и поселков, низок процент женщин, более рельефно обозначился представительский отрыв от основных социальных слоев (рабочие, крестьяне, молодежь). Современная российская политико-административная элита моложе своей предшественницы и политической элиты Запада на 7—10 лет. Она более динамична психологически, процесс утверждения ее ценностных ориентации не завершен.

Важным в характеристике политических элит выступает анализ механизмов формирования, выстраивания карьерной лестницы, инфильтрации элит между собой. Новая российская элита прошла период «первичной стабилизации», и в значительной мере «утрамбовалась». Элита от открытого состояния опять постепенно движется в состояние закрытости. Действует в полной мере тенденция «аристократичности», открытая Моской. Внутри ее высшего эшелона возможны и неизбежны перестановки, но маловероятны прорывы совершенно новых, свежих сил. (Хотя все может быть, ведь элита лишь складывается.)

Этот этап сближает современную российскую элиту с институционализированными формами воспроизводства и продвижения, характерными для западных элит. Вместе с тем сохранилась преемственность с номенклатурной ротацией кадров. Типичной становится ротационная кадровая схема: «политическая элита — административная элита — бизнес-элита». Она как бы воспроизводит в обратной последовательности прежнюю номенклатурную схему: «хозяйственный руководитель — административный работник — политический руководитель». Указанная особенность, с одной стороны, маргинализирует элиты, а с другой — за счет циркуляции и инфильтрации, повышает степень их корпоративности. В этом отношении новая российская политико-административная элита ближе к номенклатурной, нежели к западному типу политико-административной элиты. Такую систему можно назвать номенклатурно-демократической, поскольку власть фактически не избирается, а распределяется, но в рамках не одного политического центра, а нескольких. Затем идет борьба за перераспределение между несколькими центрами.

Изнутри элита остается гораздо более неоднородной и дифференцированной, нежели ранее. Все это проявляется в существовании различных крупных группировок в политической, да отчасти и в политико-административной элите. Но более явно это просматривается в типологии региональных элит.

По вопросу выделения типов элит есть различные, но достаточно близкие точки зрения. Например, О. Гаман в качестве основания типологии выделяет отношение элит к осуществлению модернизации в России. И с этой точки зрения говорит о либеральном, неоконсервативном и социалистическом типах модернизаторских элит. «Сферой влияния лидеров либерального направления стали промышленно развитые северные и восточные районы РФ, крупные мегаполисы — Москва, Санкт-Петербург, Н. Новгород. Территории среднего уровня развития и преимущественно аграрного профиля Юга и Центра России (Орловская, Белгородская.области и ряд других), для которых характерны традиционно консервативные установки, стали социальной базой политиков неоконсервативной ориентации. В регионах, сочетающих высокий уровень промышленного развития и современный агрокомплекс, руководство стремится выработать.стратегическую линию, равноудаленную от крайностей радикальных модернизационных проектов (Ростовская область, Краснодарский край, Алтай). К модернизации социалистического типа тяготеет Ульяновская область». В близкой к этой классификации Д. В. Бадовского и А. Ю. Шутова говорится о патриархально-консервативной и практическом типах модернизации регионов и соответствующих элит.

Соответственно фрагменты центральной элиты с различной ориентацией имеют в своих регионах социальную базу и поддержку региональных элит.

Структурно-функциональный срез в исследовании политико-административной элиты позволяет составить ее портрет, но он будет не полон и не вполне понятен, если его не дополнить генетическим срезом, из которого вытекает объяснение базовых деятелъностных характеристик современной российской элиты.

Поэтому вторым основополагающим аспектом изучения политико-административной современной элиты является генетический. Непосредственной предшественницей современной элиты была номенклатурная элита. Ей посвящены многочисленные работы 3. Бжезинского, Р. Такера, М. Джиласа, М. Восленского, А. Авторханова, Е. Старикова, А. Зиновьева, О. Крыштановской, С. Кислицына и др. Значительное место анализу этого типа российской политической элиты было уделено и в наших работах. [См.: Понеделков А. В. Политическая элита: генезис и проблемы ее становления в России. Ростов н/Д, 1995; он же. Компетентность востребована (социологический аспект). М., 1991.] Не повторяя известные характерологические и количественные показатели этого типа элиты, заметим, что подавляющая часть исследований рассматривала номенклатуру либо в критическом, либо в апологетическом ключе. Между тем следует обратить внимание и на ту сторону цивилизационного соответствия этой элиты задачам развития России.

Прежде нужно подчеркнуть, рассматривая генезис и эволюцию советской партийно-номенклатурной системы, ее соответствие основным критериям элитизма. Однако это весьма своеобразный элитизм. При всей враждебности партийных теоретиков к парадигме элитизма сама жизнь привела их к созданию особого элитизма — «элитизма низов». Это явление в политической жизни носило инновационный характер, и до XX в. не имело прецедентов на уровне государственной власти и государственно-политической системы.

Рассмотрение этапов генезиса и эволюции партийно-номенклатурной системы показывает, что в социально-функциональном отношении здесь мы имеем дело с формированием программно-целевого типа государственного управления. Вначале этот тип управления реализовался в процессе борьбы за завоевание государственной власти, а затем при использовании государственной власти — в решении социально-экономических и военно-политических задач. По мере изменения и усложнения этих задач трансформировалась и партийно-номенклатурная система.

Внутрисистемные дефекты качеств и деятельности представителей партийно-номенклатурной системы всегда компенсировались и дополнялись общественными механизмами. Партийно-номенклатурная система рухнула не в результате внутренних дефектов, а при попытке трансформации типа государственно-политического управления.

Перестройка, начатая элитной группой М. С. Горбачева и частью партийной номенклатуры, подготовила начальный этап перехода от системы программно-целевого политического управления к социально-представительскому типу политического управления, который призван реализовать социально-экономические интересы разных слоев и групп населения. В этих условиях партийно-номенклатурная система оказалась просто неэффективной и ненужной, а вовсе не «изжившей себя». Изжившими себя оказываются некоторые организационные формы и методы номенклатурной системы, отставшие от требований времени. Что же касается системы в целом — она содержала еще ресурсы развития.

Между тем анализ политических, социально-экономических и цивилизационных особенностей развития России показывает, что, в отличие от западных государств, для российской действительности программно-целевой метод политического управления оказывается наиболее адекватным и едва ли не единственным, позволяющим сохранять государственную целостность и идентичность. Что касается социально-представительского типа управления, к которому тяготеет Запад, то он более адекватен для развития России на региональном уровне, да и то — не повсеместно (значительная часть северных и восточных регионов не сможет длительное время существовать без опоры на программно-целевые методы и на региональном уровне).

Так что воспроизведение современной политической элитой некоторых форм и методов деятельности номенклатурной системы объясняется не только генетическими причинами, но и цивилизационными особенностями России.

Переход от партийно-номенклатурной системы к представительской демократии привел в советском обществе, с одной стороны, к освобождению от давления прежней идеологии, а с другой — к потере политического управления, системному кризису общества, распаду государства и реализации социально-групповых и этнических интересов, которые десятилетиями.не находили выхода.

На первом этапе этого процесса сама демократическая система начала складываться как народно-демократическое государство в традиционных советских формах. Однако в последующем под воздействием части прежней номенклатуры, трансформировавшейся в «новый» элитарный слой и новые социальные группы, произошло преобразование политической системы в узкоэлитарный слой административно-бюрократического типа.

В составе новой политической элиты России произошли значительные изменения в образовательном, возрастном и профессиональном планах.

Так, Правительство и элита в регионах стали моложе почти на десять лет. В то же время парламент постарел на шесть лет, это объясняется лишь искусственным его омоложением в брежневский период. Прекращение квотирования по возрасту освободило высшую законодательную власть страны, как от комсомольцев, так и от квотируемых молодых рабочих и колхозников.

Б. Ельцин приблизил к себе молодых, блестяще образованных городских политиков, экономистов, юристов. Доля «сельчан» в его окружении падает почти в 5 раз (с 58% до 12,5% против брежневской элиты). Даже среди региональных руководителей (самой близкой к селу группы) доля «сельчан» ныне меньше в 2 раза. В целом доля сельских выходцев в элитных слоях упала за последние 10 лет в 2,5 раза.

Элита всегда была одной из самых образованных групп общества. Даже в брежневские времена, когда элита происходила из низких слоев общества, доля тех, кто имел высшее образование, была близка к 100%. Резкий скачок образовательного ценза элиты произошел в современной России. Так, в состав ближайшего окружения Б. Ельцина входят известные ученые, общественные деятели. Президентская команда Б.Н.Ельцина на 2/3 состояла из докторов наук. Высок также процент имеющих ученую степень в Правительстве и среди лидеров партий. Отсюда можно сделать вывод: власть в России стала более интеллектуальной.

Изменения затронули не только уровень образования элиты, но и характер образования. Брежневская элита была технократической. Подавляющее большинство руководителей партии и государства 80-х гг. имели инженерное, военное или сельскохозяйственное образование. Причем 2/3 брежневской когорты заканчивали провинциальные политехнические вузы. При М. Горбачеве процент технократов снизился, но не за счет прироста числа гуманитариев, а за счет роста доли партократов (имеющих высшее политическое или партийное образование). И, наконец, резкое снижение удельного веса лиц, получивших техническое образование, мы видим при Б. Ельцине (почти в 1,5 раза). Причем это происходит на фоне все той же образовательной системы в России, где по-прежнему 70% вузов имеют технический профиль.

Наконец, важнейшим моментом является вопрос о преемственности между старой, номенклатурной элитой и новой политической элитой России. При Л. Брежневе практически невозможно было войти в элиту, минуя номенклатурную лестницу или перескакивая через ступени иерархии.

В постперестроечный период неноменклатурный путь наверх открылся практически для всех субэлитных групп. Половина всех лидеров партий, 59% новых бизнесменов, треть депутатов, четверть президентской команды и правительства никогда в прошлом не были в составе номенклатуры. Наиболее традиционным путем рекрутировалась региональная элита, где лишь 17% оказались свободными от номенклатурного прошлого.

И все же, несмотря на существенные изменения в механизмах рекрутирования, сохраняется существенная преемственность между новой и старой политическими элитами. Особенно это относится к структурам исполнительной власти, в которых основная часть прежней элиты после падения коммунизма сумела не только сохранить свои позиции, но и укрепить их за счет соединения в своих руках власти и собственности.

В этих условиях в российской политической элите тон задает новая бюрократия, доминирующей чертой которой выступает редистрибутивное (рентное) отношение к экономической деятельности.

Рассмотрим такую важную характеристику элиты, как ее ментальность. Мы располагаем данными социологических исследований региональных административно-политических элит. Об этом и пойдет далее речь.

Деятельностные ориентации и их реальное воплощение в делах региональных политико-административных элит отражаются как в их собственном мировосприятии, так и в оценках населения.

Характеризуя ментальные особенности административно-политических элит Юга России, мы хотели бы подчеркнуть значимость такого феномена, как федералистское мышление.

Федералистское мышление представляет часть политического сознания и политической культуры современного российского общества, точнее говоря, политическую субкультуру. В многонациональных образованиях каждая национальная культура имеет ряд этнических субкультур. Так, в современной России политические субкультуры кавказских народов сильно отличаются от татарской, якутской или центрально-российской субкультур. Что касается федералистского мышления, то как показывают социологические замеры, эта политическая субкультура не центрируется именно в моно- или полиэтнических образованиях России. Здесь она находит более яркое и четкое проявление. Федерализм в политическом сознании — это один из векторов преобразований советской политической культуры в последние 8—10 лет. В национальных республиках России он, естественно, приобретает национальные формы, в русскоязычных регионах Юга России — базируется на казачьем факторе. В других российских регионах основой выступают экономические условия (например, в регионах-«донорах») и т. п.

Рассматривая федерализм как новую политическую субкультуру, мы сталкиваемся с проблемой ее идентичности. Что считать политической культурой данного общества: убеждения и установки граждан или мнения и поведение чиновников? «И то и другое» — полагают Р. Такер и многие западные политологи. Исследования подтверждают такой подход относительно федералистского мышления. Мнения и оценки населения во многом коррелируют с ориентациями элиты. Естественно, что оценки в общественном мнении населения носят более резкий и непосредственный характер, в то время как элита более дипломатична, умеренна, в особенности по отношению к проблемам взаимоотношения центра с республиками.

"Рассматривая федералистское мышление как политическую субкультуру и соглашаясь с определением политической культуры Г. Алмонда, понимающего под ней особый тип ориентации на политические объекты, в число которых включена и политическая система, уточним определение федерализма как основного объекта федералистского мышления. С точки зрения проф. Томаса Р. Дая, «Федерализм есть система управления (syctem of government), при которой полномочия разделены между более высокими и более низкими уровнями управления таким образом, что оба уровня имеют значимый объем собственной, автономной ответственности за социальное и экономическое благосостояние тех, кто проживает под соответствующей юрисдикцией». Т. Дай предлагает подходить к федерализму как к совокупности правительств, действующих с автономной ответственностью на благо людей, живущих под их юрисдикцией.

Остановимся более подробно на основных параметрах федералистского мышления, как они представлены в результатах социологических исследований общественного мнения политических элит и населения по проблемам федерализма.

Общий фон мнений свидетельствует о незавершенности динамики в формировании федералистского мышления. При констатации определенного удовлетворения сложившимися политико-правовыми отношениями центра и республик.

Почти во всех аспектах элита фиксирует в качестве смысловых рамок федералистских преобразований сохранение целостности РФ. Так полагает почти 40 % респондентов — представителей элиты. Несколько смещены оценки элиты КБР и Ингушетии, где более приоритетное место занимают проблемы равноправия всех субъектов. Этот вывод подтверждают и ответы на вопрос: «Как должны строиться политико-правовые отношения центра и субъектов?». Довлеющие позиции занимает стремление к равноправным отношениям (45,4 % респондентов), хотя в ответах представителей элит ДР, КБР, РА некоторое предпочтение отдается модели приоритета федеральных законов над республиканскими. Что касается населения, то оно более ярко выражено тяготеет к паритетным политико-правовым отношениям Центра и республик. Если попытаться типологизировать такой федерализм, то согласно классификации Томаса Р. Дая, это скорее модель «соревновательного» федерализма, суть которого в стремлении более полно использовать возможность субъектов федерации для удовлетворения потребностей населения и устранить излишнюю централизацию. Чувствуется, что ныне реализуемая модель «дуального федерализма», при которой субъекты Федерации занимаются сугубо «домашними» проблемами (образование, культура, здравоохранение, благосостояние, охрана порядка и т. п.), а Центр берет на себя функции обороны, внешней политики, эмиссии денег, кредитования и т. п., не вполне устраивает республиканские элиты и коренное население. Им видится некоторая более суверенная перспектива. Об этом свидетельствуют также ответы на вопрос: «В какой части необходимы и возможны изменения (дополнения) в Конституции РФ?». 28,9 % представителей элит (это приоритетная позиция) указали на необходимость увеличения объема полномочий республиканских органов власти. Причем это желание более определенно высказано представителями Дагестана и Адыгеи. Но здесь просматриваются пределы суверенизации: во-первых, в том, что лишь незначительная часть (менее 4 %, за исключением РД, где уровень достигает 11 %) элит видит смысл в создании конфедерации, а, во-вторых, в том, что значительная часть считает федеративные полномочия ныне действующей Конституции вполне достаточными.

Мы можем также констатировать значительное ослабление центро-патерналистских надежд. В сознании элит надежды на возможности Центра и собственные силы в развитии экономики и хозяйственных связей почти уровнялись. Причем в Адыгее, Ингушетии и русскоязычных областях Юга России уже превалирует настроение «опоры на собственные силы». Таким образом, этнофедералистские, экономико-федералистские и политико-федералистские факторы оказываются сопряженными в один комплекс и действуют сейчас одновекторно, способствуя более быстрому формированию федералистской парадигмы мышления.

Хотелось обратить внимание на один парадокс, просматриваемый при сопоставлении мнений и оценок элит русскоязычных регионов (Ростовская область, Ставропольский и Краснодарский край) с республиканскими. Порой складывается мнение, что федералистские компоненты мышления региональных русскоязычных элит более ясно выражены, нежели у республиканских. Русскоязычные элиты как бы устремлены к более форсированному созданию политико-правовых гарантий защиты интересов населения своих областей. Все эти области выступают «донорами», но объем их прав и полномочий, а также возможности привлечения внимания Центра уступают пока возможностям республик. И, таким образом, федерализм получает импульс развития на экономической основе. В то же время республиканские элиты свои этнофедералистские устремления, очевидно, используют в качестве инструмента экономического лоббирования Центра.

Таким образом, федералистское мышление как часть современной политической культуры России фиксируется в ментальности политических элит и населения республик и русскоязычных областей Северного Кавказа. Оно развивается в разных этноцентристских и экономико-центристских формах и является существенным детерминирующим фактором политического поведения.

Как отмечают сами представители элит, они испытывают острую потребность в осознании начал федералистского мышления и его образовательном обрамлении.

Остановимся и на других характеристиках ментальности. Данные социологических исследований свидетельствуют о том, что региональная элита достаточно самокритично оценивает результаты своей деятельности. Так, например, представители более 50 % Ростовской региональной элиты полагают, что деятельность местных властей в народе оценивается низко. Немногим более 40 % считают, что если деятельность властей и одобряется, то только отчасти. Лишь 8 % полагают, что общественностью их деятельность поддерживается.

Что же касается самого населения, то опросы, проведенные в 1994—1996 гг. более чем в 30 городах и районах Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев и Республики Адыгея об отношении к деятельности администрации, дали следующую картину.

Население области считает администрацию городов и районов наиболее сильным держателем властных полномочий. Так считает около 23 % опрошенных. Вместе с тем на второе место в оценках вышла такая структура, как мафиозные группы — свыше 18 %. Является ли это положение реальностью или индуцировано средствами массовой информации, но в любом случае — это весьма тревожный симптом в настроении людей. На третьей позиции — представительствуют богатые предприниматели — 15 %. Представителям хозяйственной элиты предпочтение отдают — 6,5% и силовым структурам — 5,5% опрошенных.

Важным вопросом является доверие населения к администрации. Полностью или в основном доверяют ей 27 % опрошенных. Не всем доверяют или не доверяют — 61,1 %. Причинами неэффективности деятельности властей люди считают недостаток необходимых ресурсов (39,3 %), бюрократизм (32,2 %), коррупцию (24 %). Доминирующие чувства, связанные с деятельностью местной административно-политической элиты, — это равнодушие (23,8 %) и безнадежность (около 33 %). Однако есть еще некоторый резерв надежды (24,7 %), но, по-видимому, он быстро улетучивается.

Такой эмоциональный настрой людей в немалой степени определяет их взгляд на то, чьи интересы выражает и защищает администрация. На первом месте среди них — интересы самой администрации (27 %), затем — отдельных людей (24,5 %). На последнем месте (14,6 %) — всех жителей города, района. Как видим, в этом пункте образуется огромный разрыв между намерениями и мотивами самой элиты и ее пониманием населением. В основе" этого разрыва, очевидно, лежат развивающиеся кризисные процессы. Однако несомненен и вклад массовой информации. Приоритетными источниками информации о деятельности местной администрации выступают СМИ (45,5 %), случайные источники и слухи (28,5 %). Сама администрация является «держателем» информации лишь для 10,8 % опрошенных. Естественно, что доминирующее в умах представление о деятельности администрации — это «известно в общих чертах» (38 %) или «ничего не известно» (32 %). Однако, как видно, это «в общих чертах» имеет вполне определенные акценты антипатий. Кстати, и в отношении к населению в действиях администрации многие опрошенные выделяют: «безразличие» (41 %), «грубость и неуважение» (6,7 %), хотя некоторые и видят «стремление помочь людям» (14,8 %), желание развивать экономику территории (17,4 %). Этот и другой опросные блоки показывают на нарастающий негативизм восприятия населением деятельности местной администрации. Многие указывают на пренебрежение (27 %) или напряженность в отношении населения (27,5 %) со стороны администраций. Такое восприятие сказывается и на оценке авторитета властных структур. На его снижение указывают 30 % опрошенных. На то, что он не повысился — 27,1 %.

Наибольшим авторитетом, причем здесь очень большой разрыв со вторым и третьим лицами, пользуются у населения главы администраций (16,1 %). Вместе с тем более половины населения считает, что никому не следует доверять.

Уровень профессионализма, стиль руководства. В ростовском высшем политико-управленческом корпусе по ряду качественных параметров есть существенные резервы для своего развития. Прежде всего это касается компетентности и сориентированности в государственной деятельности и политике. Более половины опрошенных, например, вообще не понимают или смутно представляют суть, цель и задачи проводимых в стране реформ. У них наблюдается больше нормативно-теоретическое, чем реально-практическое представление о происходящих преобразованиях. Хотя в собственных глазах все они «демократы-реформаторы», «рыночники», «прагматики». Впрочем, напрашивается вывод и о значительной целевой размытости происходящих перемен в самой действительности. Сама же региональная элита не имеет четких представлений о собственной региональной версии производимых реформ.

О профессионализме и стратегической ориентированности элиты можно судить и по тому, на какие авторитеты, на каких лидеров она ориентируется. Полученные данные свидетельствуют, что для ростовской элиты характерен невысокий уровень какой-либо идеализации политических лидеров. Сегодня они не ориентируются на единые для всех политико-идеологические авторитеты. Лишь для четверти ее представителей существует идеал политика. Каждый второй заявил, что такого идеала у него нет.

В представлении большинства (61 %) современный политический и государственный руководитель — это патриот, человек, для которого главное интересы государства, а не личное благополучие. К этим характеристикам многие добавляют прагматизм, деловитость, предприимчивость, умение сбросить идеологические оковы.

В отличие от бытующего мнения, что на высоких руководящих постах находятся люди «крутого характера», «твердой руки», только 5 % опрошенных отдают предпочтение диктаторам, руководителям жесткого, волевого стиля руководства; 2,6 % (мало, но такие есть) считают, что руководитель их масштаба должен держать окружение в страхе. Но для большинства — это не идеал руководителя. Похоже, что и областная пресса придерживается таких же позиций. Практически в каждой второй проанализированной публикации, затрагивающей вопросы личностных качеств и стиля управленческой деятельности, 19,7 % авторов приветствуют демократический стиль, 25 % — крайне отрицательно оценивают деятельность тех лидеров, стиль которых отличается формально-нажимным, бюрократическим, жестко-неприступным характером.

Говоря о своем личном стиле, почти 60 % опрошенных заявили, что в реальной жизни они центристы, «дипломаты».

По методам же участия в разработке каких-либо проектов каждый четвертый чаще всего отводит себе роль генератора идей, разработчика концепции проекта или руководителя проекта в целом. Все это нормально. Настораживает другое: каждый десятый представитель элитного слоя ни разу не принимал участия в разработке перспективных проектов развития региона.

Вывод: высшее руководство области в целом мало «занимается стратегией». По оценке опрошенных, 54 % их рабочего времени уходит на решение текущих вопросов и лишь 28 % — перспективных, стратегических задач. То есть именно тех задач, которыми и должна заниматься административно-политическая элита в первую очередь. Отсюда стиль импровизаций, «тушения пожаров», лозунговость. А это означает, что в составе элиты пока преобладают тактики, а не стратеги.

Далее, наблюдается парадоксальная картина: в случае принятия ответственных управленческих и политических решений подавляющее большинство областных руководителей не обращается (а 35 % вообще не обращаются) за советом и помощью к ученым-консультантам, а поручают готовить решения подчиненным, консультируются с коллегами-руководителями своего уровня (46,2 %), с членами своих семей (33,7 %). Лишь каждый двадцатый привлекает к этой работе представителей политических партий и общественных движений. Настораживает то, что более 12 % опрошенных заявили, что при принятии ответственных решений они, как правило, ни с кем не советуются.

Анализируя систему приоритетов безопасности России, опрошенные выделили следующие факторы, стрессирующие нестабильность в обществе, мешающие нормальному функционированию государства и гражданского общества: обнищание народа — 92,5 %; разгул преступности — 61,3 %; отсутствие общенациональной патриотической идеи, объединяющей народы страны, — 64 %; безнравственность, культурно-психологическое разложение национальных устоев— 51,9 %; межнациональные конфликты — 46,9 %; превращение России в сырьевой придаток западных стран — 45,4 %.

У опрошенных, как политических экспертов, не вызывает особой заботы высказываемые некоторыми аналитиками тревожные прогнозы об угрозе массовой безработицы и установлении в стране авторитарного диктаторского режима. Полученные данные свидетельствуют о том, что иерархия стрессов тревожности в представлении областной элиты все больше перемещается в сторону отсутствия сильной системы социальной защиты людей, отсутствия мощной общенациональной идеи, объединяющей людей, слабости борьбы с преступностью. Это полностью совпадает с данными исследований общероссийских настроений.

Определенную ясность в систему политических взглядов и ориентаций правящей элиты вносит представление ее симпатий к идеям и целевым установкам различных политических партий и движений.

Результаты социологического анализа свидетельствуют, что пальма первенства здесь принадлежит партиям и движениям, в чьих программах провозглашаются социал-демократические идеи и принципы. В элите, похоже, уже сложилась более или менее четкая ориентация на реформы в духе социал-демократической модели общественного устройства.

Если же оценить ситуацию в целом, то можно уверенно утверждать, что в целом в элитном слое области преобладают реформаторские ориентации.

Изложенные данные позволяют заметить, что за последние 5 лет российская элита значительно изменилась: помолодела, гуманитаризовалась, приобрела опыт руководства в новых условиях, стала больше похожа на европейскую политическую элиту. Но самое главное, она значительно дифференцировалась по своим ценностным ориентациям и социальной направленности. Это придает внешне целостной политико-административной элите внутреннюю напряженность, являющуюся залогом дальнейшего развития. Находясь в политизированной среде, будучи оппонируемой и лоббируемой со стороны раз-: личных политических сил, политико-административная элита чутко, реагирует на посылаемые сигналы.

Вместе с тем политико-административная элита России остается всецело российским явлением и здесь нельзя не согласиться с прозорливым замечанием Ф. М. Достоевского, высказанным 120 лет назад по поводу спора славянофилов и западников: «Россия вовсе была не Европа, а только ходила в европейском мундире, но под мундиром было совсем другое существо» (Сочинения. В 30т. М., 1951. Т. 23. С. 41).

Привилегии как признак политической элиты

Независимо от того, как тот или иной ученый понимает политическую элиту, практически все авторы подчеркивают одну ее непременную черту — это привилегированный слой субъектов.

Г. Моска в 1896 г. в книге «Правящий класс» писал: «Во всех обществах (начиная со слаборазвитых вплоть до наиболее развитых) существуют два класса людей: класс правящих и класс управляемых. Первый, всегда менее многочисленный, выполняет все политические функции, монополизирует власть и наслаждается теми преимуществами, которые дает власть, в то время как второй, более многочисленный класс управляется и контролируется первым в форме, которая более или менее законна, более или менее произвольна и насильственна и обеспечивает первому классу материальные средства существования».

Да, действительно, привилегии — один из важнейших признаков политической элиты. Могут быть привилегии не для элиты. Но никак не наоборот — трудно себе представить элиту без привилегий. Иначе элита просто не сможет существовать и выполнять свое предназначение.

Что же такое привилегии и почему они играют такую важную роль в жизни элиты?

Понятия «элита» и «привилегия» имеют немало общего в смысловом аспекте. Элитный в переводе означает лучший. Аналогичным является и одно из толкований слова «привилегированный». Если элита предполагает исключительные качества своих представителей, то привилегия (в переводе с латинского «особый закон») — тоже своего рода исключительность, ибо это исключительное право, преимущество (государственного органа или должностного лица). То есть привилегия — есть узаконенные льготы, прежде всего, для властных структур и должностных лиц, необходимые им для полноценного выполнения своих полномочий.

Привилегии как исключительные права, как особые возможности тесно связаны с элитой потому, что она включает в себя группы лиц, обладающих природной одаренностью, яркими талантами, особыми идеологическими, социальными и политическими качествами (далеко не всегда, правда, направленными на благо всего общества), которые определяют исключительность роли людей, выполняющих исключительно важные функции управления обществом. Политическая элита, активно участвуя в осуществлении государственной власти или в прямом воздействии на нее, затрачивает немало энергии, сил, ресурсов. Отсюда для того, чтобы эффективнее управлять (больше отдавать себя общему делу), необходимы соответствующие источники восполнения данной энергии (нужно и больше получать). То есть роли граждан и политической элиты по причине их разной значимости для общества должны и вознаграждаться по-разному. Вот почему положение элиты подкрепляется ее престижем, привилегиями, льготами, вот почему она пользуется значительными материальными и духовными благами.

В этом смысле можно согласиться с тезисом о том, что чем большей «волей к власти» одарен индивид, тем ярче выражен в нем инстинкт к господству, тем выше его социальная значимость, а следовательно, тем большие права он имеет в обществе (Ф. Ницше).

Поэтому формирование политической элиты стимулируется тем, что высокий статус управленческой деятельности сопряжен с возможностью получения различного рода материальных и моральных привилегий, преимуществ, почета, славы.

И подобное не является нарушением принципа равноправия, ибо «равноправие... не означает, что право вообще не может устанавливать привилегий и льгот»2. В цивилизованных странах допускаются и иные проявления неравенства перед законом, что выступает подчас необходимым с точки зрения защиты ряда конституционно-правовых ценностей. Это относится к порядку привлечения к юридической ответственности судей, депутатов представительных органов, некоторых других категорий должностных лиц государства. Такое неравенство перед законом (иммунитет) представляет собой привилегию, обеспечивающую правовую безопасность и независимость данных лиц. В социальном государстве принцип равноправия нарушается и предоставлением законных привилегий и льгот по признакам принадлежности к той или иной категории, социальной группе и т.п.

Еще один фактор, обусловливающий существование политической элиты, а также ее тесную связь с привилегиями, состоит в том, что данная группа лиц олицетворяет собой власть, которая (в силу того, что сопряжена с распределением ценностей и ресурсов) открывает широкие возможности для реализации индивидуальных интересов элиты и ее окружения. Ну а тот, кто распределяет, себя и близких, как известно, «не забывает». Не зря же существуют поговорки: «Кто у власти, тот и у сласти», «У воды, да не напиться» и т.п.

Властвующая элита, как пишет Р. Миллс, «состоит из людей, занимающих такие позиции, которые дают им возможности возвыситься над средой обыкновенных людей и принимать решения, имеющие крупные последствия... Это обусловлено тем, что они командуют важнейшими иерархическими институтами и организациями современного общества... Они занимают в социальной системе стратегические командные пункты, в которых сосредоточены действенные средства, обеспечивающие власть, богатство и известность, которыми они пользуются».

Однако в силу ограниченности ресурсов власти (материальных и духовных благ, ценностей), представители элиты в добровольном порядке, как правило, не торопятся уступать «место под солнцем», за которое разворачивается тайная и явная борьба. Элиты для того, чтобы победить в этой войне, вынуждены сплачиваться, группироваться. Само высокое положение политической элиты в обществе обусловливает необходимость ее сплоченности, групповой заинтересованности в сохранении своего привилегированного статуса. «Для элитистской парадигмы, — подчеркивает Г.К. Ашин, — характерно утверждение о том, что общество не может нормально функционировать без элиты, что она имеет право на привилегированное положение, более того, должна бдительно охранять свои привилегии от «посягательств» со стороны масс».

Борьба за привилегии — это во многом борьба за власть, возможности, ресурсы, влияние. История весьма ярко демонстрирует самые различные формы «войны» за привилегии и с привилегиями. Причем «война» с ними в конечном итоге сводится к борьбе за привилегии новой нарождающейся политической элиты.

Учитывая такую тесную, «генетическую» связь элиты с привилегиями, необходимо для более детального их анализа хотя бы кратко рассмотреть исторический аспект привилегий. Ведь история привилегий — это по большому счету история элиты, которой они принадлежали.

Разумеется, любая власть хотела бы представить имеющиеся у нее преимущества в качестве узаконенных льгот, показать справедливость и обоснованность пользования значительными материальными и духовными благами (что она не зря «ест хлеб с маслом»).

Вместе с тем управляемый класс далеко не всегда разделял с элитой такие представления, а зачастую, наоборот, считал привилегии для властвующих чрезмерными, не правовыми. И действительно, социальная практика показывает, что представители политических элит нередко «увлекались» расширением своих преимуществ, нарушая тем самым правовые и моральные нормы, идя вразрез со здравым смыслом. В подобной ситуации привилегии правящей верхушки воспринимались управляемым большинством как несправедливость, как незаслуженное наделение особыми «сверхправами» отдельных лиц, как посягательство на равенство.

В эпоху Февральской и Октябрьской революций 1917 г. произошла массовая отмена феодальных несправедливых, во многом уже отживших свое привилегий, произошла смена политических элит. Кроме этого, законные преимущества, исключительные права для органов и должностных лиц советского государства стали в законодательстве обозначать в большей мере посредством понятия «льготы». Развернувшаяся борьба против классовых и сословных привилегий, несовместимых с идеалами равенства и справедливости, с принципами социалистического строительства, привела к тому, что термин «привилегия» стал восприниматься как сугубо отражающий противоправные преимущества. В связи с чем и был практически вычеркнут из правотворческого оборота.

Однако, вопреки марксистскому учению в советском обществе с самого начала наметилось расслоение населения на классы, занимающие различное положение в социальной структуре и, соответственно, обладающие различными возможностями в распределении жизненных благ Неравенство в этом отношении было не каким-то уклонением от неких правильных норм, предписанных классиками марксизма, а проявлением объективных законов социального бытия. К концу брежневского периода классовое расслоение советского общества достигло высокого уровня. Стала очевидной тенденция к снижению вертикальной динамики населения, т.е. сокращались возможности перехода из одних слоев в слои более высокого уровня. Представители высших эшелонов власти редко опускались в низшие, ибо имели «разнообразные привилегии сравнительно с низшими слоями и возможности приобретать жизненные блага благодаря своему положению в обществе. Они были хозяевами общества. Ничто не угрожало их привилегированному положению. Они имели такие гарантии своего положения, каким могли завидовать привилегированные слои западных стран. Они имели блага без риска потери, без особых усилий и забот.

Подобные привилегии, получаемые, прежде всего, номенклатурой, не были закреплены в нормах права либо были установлены в «закрытых» решениях. К таким преимуществам относились следующие: распределение жилья, дачных участков, путевок в санатории и престижные дома отдыха, дефицитных товаров и т.п.

Очередная революция (а точнее контрреволюция, по меткому выражению А.А. Зиновьева) в основном «начала бродить на дрожжах» номенклатурных привилегий. Произошло то, что оказалось в явном несоответствии с социальными законами и даже со здравым смыслом. «Те советские люди, которые стали активными идеологами и деятелями контрреволюции, как правило, были выходцами из высших слоев общества, принадлежали к его привилегированной части, занимали в нем высокие посты (достаточно назвать Горбачева, Яковлева, Ельцина), принадлежали к идеологической и культурной элите. Они поднялись в высшие слои за счет советской системы, в ней добились успехов, сделали карьеру. Согласно социальным законам они по своему положению в обществе должны были быть опорой этого общества, его апологетами и защитниками. А они ринулись разрушать его, превзойдя на этом пути диссидентов, критиков режима, самых отъявленных антикоммунистов Запада. Они начали с остервенением рубить сук, на котором сидели. Почему? Никаких объективных факторов в социальной организации советского общества не было. Очевидно, вступили в силу факторы, действовавшие извне советского общества, причем действовавшие как факторы, породившие в нем определенное идейное, моральное и психологическое состояние населения, т.е. как факторы субъективные... Часть советского населения, которой предстояло стать основной силой и опорой контрреволюции, подверглась моральному и идейному разложению. Она стала прозападно настроенной и возжаждала иметь для себя западные жизненные блага, сохраняя то, что уже имела. Этот фактор послужил одним из важнейших условий успеха контрреволюции».

Новые борцы с привилегиями — так называемые динамические слои и демократы под предводительством Б.Н. Ельцина и его окружения — сами весьма быстро превратились в сверхпривилегированное сословие. Много было шума по поводу кремлевских поликлиник, спецтранспорта, загородных резиденций и т.д. Однако, новая политическая элита не только не отказалась от имеющихся привилегий, но и увеличила их.

Система привилегий, как пишет С.В. Поленина, получила, к сожалению, «широкое распространение не только в годы застоя и деформации социализма, но и в еще большей степени в нынешний, демократический период. Речь идет о льготах, с помощью которых создаются условия повышенной комфортности жизни для избранного круга «наиболее ответственных» лиц, вычлененного по признаку их принадлежности либо приближенности к власть предержащим. В этом случае льготы не базируются на объективных основаниях и превращаются в обычные привилегии, существование которых противоречит идее формирования правового государства и подрывает как принцип равноправия граждан, так и принцип социальной справедливости, под лозунгом которой они обычно устанавливаются». Верно и то, что масштабы и характер ныне имеющихся привилегий «мы, возможно, даже не осознаем еще в полной мере и демонтаж которых, по существу, еще и не начинался».

Подавляющее большинство представителей правящей современной российской элиты, не обладая высокими управленческими и нравственными качествами, получив громадные привилегии в результате номенклатурной «прихватизации» значительной части общенародного достояния, оказалось неспособным достойно управлять страной и во многом виновно в кризисе.

В результате можно сказать, что в борьбе демократических сил с привилегиями победили привилегии. В этой связи не лишним будет напомнить власть имущим известное и неоднократно подтвержденное историей изречение Клода Тилье: «Кто сеет привилегии, пожинает революцию».

Конечно, управленческий труд должен высоко оцениваться и стимулироваться в обществе. Но не в такой же мере, когда на фоне «развалин» незаслуженно «пируют» отдельные руководящие лица.

В подлинно демократической стране незаконные и чрезмерные привилегии должны быть отменены. Необходимо инкорпорировать по тематическому принципу нормативные акты, посвященные льготам для высших должностных лиц, включая Президента Российской Федерации, а затем и опубликовать для всеобщего сведения («прозрачности») и контроля за их соблюдением. Кроме того, все чаще встает вопрос о тщательном контроле за имеющейся и формирующейся политической элитой (через институт выборов, референдумов, отчетов депутатов перед избирателями, средств массовой информации, опросов общественного мнения и т.п.), чтобы она не превращалась в замкнутую господствующую привилегированную касту, а работала, как ей и положено, на благо общества, большинства граждан России.

По-настоящему «демократической может считаться политсистема, которая реализует верховенство народа, влияние которого на политику является решающим, тогда как влияние элиты — ограниченным, лимитированным законом, политсистема, в которой элита подконтрольна народу. Следовательно, если мы не можем игнорировать тезис о том, что наличие элиты — это реальная или потенциальная угроза демократии, то выход, условие сохранения демократии — в постоянном контроле народа над элитой, ограничение привилегий элиты лишь теми, которые функционально необходимы для осуществления ее полномочий, максимальная гласность, возможность неограниченной критики элиты, разделение властей и относительная автономия политической, экономической, культурной и иных элит, наличие оппозиции, борьба и соревнование элит, арбитром которой (причем не только во время выборов) выступает народ, иначе говоря, все то, что в своей совокупности и составляет современный демократический процесс».

В нынешних тяжелых кризисных российских условиях важно формировать общественное мнение таким образом, чтобы политическая элита сама начала ограничивать себя в ряде привилегий, которые с моральной точки зрения выглядят явно несоразмерными на фоне разоренного большинства населения.

Для нашего современного государства все острее встает проблема становления совершенно новой, качественной, результативной, квалифицированной политической элиты, которой могло бы доверять население. Такую элиту необходимо российскому обществу создавать, буквально «выращивать», прилагая значительные усилия для того, чтобы с помощью демократических и юридических норм и механизмов (в том числе и посредством законных и обоснованных привилегий) проводить своеобразную «селекцию» новых политиков, имеющих государственное мышление и способных взять ответственность на себя в эти трудные для России времена.

Список литературы

Ашин Г. К. Смена элит // Общественные науки и современность. 1995. №1

Ашин Г. К. Элитология в зеркале политической философии и политической социологии // Элитологические исследования. 1998. №1. С. 11.

Бадовский Д. В. Шутов А. Ю. Региональные элиты в постсоветской России: особенности политического участия // Кентавр. 1995. № 6.

ВосленскийМ.С. Номенклатура: господствующий класс Советского Союза. М., 1991.

Гозман Л. Я., Шестопал Е. Б. Политическая психология. Ростов н/Д, 1996.

Гаман О. Региональные элиты в постсоветской России // Российская Федерация. 1995. № 10.

Зиновьев А. Советская контрреволюция // Советская Россия. 1998. 19сент.

Крыштановская О. В. Трансформация старой номенклатуры в новую российскую элиту // Общественные науки и современность. 1995. № 1.

Лэйн Д. Перемены в России рост политической элиты // Социс. 1996. №12

Куколев И. В. Трансформация политических элит в России / / Общественные науки и современность. 1997. № 4.

Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1995. С. 124—125.

Миллс Р. Властвующая элита. М., 1959. С. 24.

Охотский Е. В. Политическая элита М., 1993.

Охотский Е.В. Политическая элита и российская действительность. М., 1996.

Понеделков А. В. Политическая элита: генезис и проблемы ее становления в России. Ростов н/Д, 1995.

Теория и история административно-политических элит России. Ростов н/Д, 1996

Almond G. Comparative Political System // Journal of political. 1956. vol. 18. №13.

Thomas P. Jye. American Federalism Competition amend Governments. 1990.

Tucker R. Political Culture and leadership in Soviet Russia. From Lenin to Gorbachev. N.-Y.-London. 1992. P. VII-VIII.