Экономика торга

О "крахе" либеральных реформ в России

Общее место оценок развития России после 17 августа 1991 года - поражение либерализма. Этот тезис активно используют в своей пропаганде левые и центристы, впрочем, не очень утруждая себя аргументацией. Мол, и так все ясно. С этим не согласны политики, концентрирующиеся на правом фланге российского политического спектра.

Собственно, речь идет о том, как оценивать либеральные реформы в России.

Да и были ли они? Сегодня свой ответ на этот вопрос дает ПЕТР АВЕН, президент Альфа-банка, а в 1991-1992 годах министр внешнеэкономических связей в правительстве Егора Гайдара. Автор приходит к выводу, что либеральной экономики в России так и не было. Притом что только она дает России шанс остаться в ряду развитых стран.

За мифом - миф

Советская экономическая наука по большей части являла собой набор мифов и сказок. Собственно, вся политэкономия социализма была одной большой сказкой - рассказом об экономических законах, действующих в виртуальной стране. Разоблачение общепринятых мифов стало модным занятием "передовых" экономистов в 70-е и 80-е годы. Так, активно разоблачался миф о "командной экономике", о плане-приказе и доказывалось, что командной экономики в СССР давно нет, а есть "экономика торга", в которой плановые задания, материальные ресурсы, деньги распределяются между хозяйствующими субъектами на основе многочисленных вертикальных и горизонтальных торгов - согласований.

Разоблачались и другие, более "специальные" мифы.

Увы, развал советской системы привел к появлению новых, требующих разоблачения мифов, популярность которых прямо влияет на принимаемые сегодня решения.

Самый распространенный из них: в России была либеральная экономическая реформа и она потерпела крах. Соответственно, после 17 августа следует отказаться от либерализма, монетаризма, усилить государственное вмешательство в экономику, напечатать побольше денег.

Либерализм и "либералы"

В основе мифа о либеральной реформе в первую очередь лежит самоназвание тех, кто отвечал за экономическую политику начиная с 1991 года. Желание слыть либералом не было удивительным: либерализм являлся наиболее ясной антитезой тоталитаризму, в профессиональной среде (и на Западе, и в Восточной Европе) доминировала либеральная идеология "чикагцев", именно явно либеральные экономисты получали наибольшее число Нобелевских премий (и среди них самые известные - фон Хайек, Фридмен, Бьюкенен). Поэтому и определение "чикагские мальчики" льстило, а не задевало, вполне соответствовало господствующей моде.

С другой стороны, оппоненты эксплуатировали образ либерала, сложившийся в коммунистической печати,- образ слабака-интеллигента, космополита и антигосударственника.

Желание быть либералом никуда не ушло - никто из тех, кто делал реформы, не поставил под сомнение их либеральный характер. Поэтому и обвинения (учитывая результаты) по-прежнему адресуются либерализму. Справедливо ли? В чистом виде либерализм - это философия свободы. С точки зрения экономики чем меньше запретов на деятельность хозяйствующих субъектов, чем меньше помех свободе конкуренции - тем более либеральной является экономическая система. Если следовать классификации Виталия Найшуля, то коммунисты пытаются вмешиваться в частную жизнь, левые социал-демократы оправдывают (и пытаются организовать) вмешательство в общественное производство, правые социал-демократы считают правильным перераспределять произведенное (не влезая в само производство), а либералы, по возможности, хотели бы вообще не вмешиваться в экономику.

Как и во всякой классификации, в приведенной есть элемент упрощения. Однако не вызывает сомнения, что с "большим либерализмом" связано относительно меньшее перераспределение валового внутреннего продукта через бюджет и, как условие этого: меньшие налоги; меньший объем субсидий и централизованных кредитов; большая свобода внешнеэкономической деятельности, в том числе меньшие экспортные и импортные тарифы, меньшая зависимость предприятий от органов власти любого уровня и т. д.

Посмотрим, как обстояло дело со всем перечисленным с 1992 года.

Начнем с перераспределения. Существует легенда, что доходы нашего государства крайне малы. Отсюда - постоянные истерики власти и ежегодная смена руководителей Госналогслужбы. Собираем мы, однако, совсем не мало.

Доходы расширенного правительства (консолидированный бюджет плюс внебюджетные фонды) в 1992-1997 годах колебались от 35 до 40% ВВП. Это действительно меньше, чем было в Советском Союзе, меньше, чем в наиболее успешных постсоциалистических странах Восточной Европы - Чехии, Венгрии, Польше (где собирают около 50% ВВП). Однако больше, чем во всех государствах бывшего Союза, за исключением Эстонии. Больше, чем в странах, близких к нам по уровню экономического развития,- Бразилии, ЮАР, Турции, Таиланде и т. п.

Впрочем, никаких доходов не хватит, если расходовать деньги так, как это пытаемся делать мы. Расходы расширенного правительства в 1993-1997 годах колебались в диапазоне 42-50% ВВП. Это существенно больше, чем в подавляющем большинстве развитых стран, особенно если сравнивать с теми, чья экономика считается либеральной (США - 36-37%, Япония - около 35%).

Только в странах традиционной социал-демократии (Швеция, Дания, Австрия) соответствующий показатель превышал или был близок к российскому.

Правда, существует аргумент, что развитые страны нам не указ. Мы намного беднее, поэтому если относительно ВВП будем тратить столько же, то в абсолютном выражении ни на оборону, ни на образование, ни на науку нам хватать не будет. На самом деле все наоборот. Давно доказано, что большие государственные расходы ограничивают экономический рост. Богатым это не страшно: они свое построили. Бедным же надо расти, умеряя сегодняшние претензии. Однако, если сравнить наши расходы с расходами все тех же близких по уровню развития (ВВП на душу населения) стран, можно увидеть, что наши - существенно выше. Обычными являются расходы на уровне 30% ВВП, 36% - абсолютный предел.

И совсем удивительный пример: государственные расходы социалистического Китая составляют 16-18% ВВП. Не в этом ли одна из главных причин огромных, по нашим понятиям, темпов экономического роста КНР? Кстати, если по объемам перераспределения ВВП через бюджет наша экономика вряд ли может быть отнесена к либеральным, то и с классификацией наших правительств по "уровню либерализма" тоже все обстоит не вполне тривиально.

Так, наибольшие государственные расходы имели место при "самом либеральном" правительстве Гайдара (по разным оценкам, от 65 до 71% ВВП). Данные по 1992 году требуют коррекции ввиду резкого роста реального курса рубля, и все же именно в этом году целевые кредиты, выданные внутри страны, составили гигантскую сумму 13,8% ВВП, а импортные субсидии - 10,5% (позже и те и другие, к счастью, были практически изведены). Я пока не обсуждаю причины подобных трат - просто привожу цифры.

Теперь о налогах. Тема всем надоела, но нельзя не отметить, что, по расчетам Андрея Илларионова (см.Вопросы экономики, N11, 1998), в нашей стране "либеральных реформ" эффективная налоговая ставка (потенциальный доход от всех начисленных налогов, соотнесенный с правильно посчитанным ВВП) составляет 60% валового внутреннего продукта.

Это, кажется, самая высокая ставка в мире. Отсюда и обреченность любого руководителя налогового ведомства - столько собрать нельзя. Даже если кампания по сбору налогов окончательно заменит приснопамятную битву за урожай.

И вновь неувязка с общепринятой классификацией наших либеральных правительств: при в целом немаленьких ставках самая высокая ставка НДС (28%) действовала с января 1992 года (снижена в 1993 году); максимальная ставка подоходного налога (60%) тоже введена в январе 1992 года (уже летом сокращена до 40%).

Замечательный же либерал Сергей Кириенко и вовсе собирался увеличить налоговое бремя в среднем на 13%, доведя эффективную налоговую ставку до 68% ВВП.

Это уж точно мировой рекорд.

О внешней торговле. Конечно, если сравнивать наш внешнеторговый режим с советской госмонополией внешней торговли (а точнее, с монополией одного министерства), то либерализм полный. Трудно, однако, назвать либеральной систему, где большую часть экспорта осуществляют только спецэкспортеры (мне не надо напоминать, кто принимал решение об институте спецэкспортеров, почему оно было принято - чуть позже). Отменили спецэкспортеров, ввели валютный контроль в формах, давно изжитых в либеральных экономиках.

Действующие импортные тарифы тоже не вполне подтверждают особый либерализм нашей внешней торговли. В 1997 году средневзвешенная ставка тарифа в России составляла 13,4%. Это намного больше, чем в Европейском Союзе (5%), США (4,2%) и Японии (2,7%). Ладно, внутренний рынок этих стран можно уже особенно и не защищать. Но наши средневзвешенные ставки близки (или выше) аналогичным ставкам многих развивающихся и постсоциалистических стран, в том числе и вовсе не претендующих на звание "либеральных" (скажем, Украина - ставка 7,2%, Чехия - 5,9%, Венгрия - 10,9%).

К обычным протекционистским барьерам у нас, кроме того, добавляются специфические налоги на внешнеэкономические операции. Скажем, налог на покупку наличной валюты или экспортный налог, вытекающий из обязательной продажи части валютной выручки (и растущий по мере роста инфляции). Кстати, именно внешнеторговые - самые антилиберальные - налоги увеличило "ультралиберальное" правительство Кириенко (таможенные пошлины - на 3%, налог на покупку валюты - до 1%).

Наконец, именно в области внешней торговли отчетливо проявилась фундаментальная антилиберальная особенность нашей экономической системы - эксклюзивная поддержка отдельных предприятий властью. Действительно, либеральная экономика означает, что, с одной стороны, не мешают работать мне, с другой - не создают преимуществ моему конкуренту. Иными словами, существует свобода конкуренции. Ничего менее соответствующего духу свободной конкуренции, чем льготы по внешнеэкономической деятельности, придумать было нельзя.

Объем этих льгот ("спортсменам", "инвалидам", "слепым" и т. д.) в 1994-1995 годах оценивается в $2-3 млрд в год. Заметим, что речь идет только о прямых и безвозвратных потерях бюджета; отсрочки по уплате таможенных пошлин - отдельная тема.

Статистика льгот наглядно демонстрирует исключительные возможности влияния власти на бизнес в нашей "либеральной" стране. И необязательно строить различные "индексы уровня административного контроля", достаточно вспомнить первые приходящие в голову примеры зависимости доходов хозяйствующих субъектов от благоволения властей, чтобы понять: у нас не было и нет либеральной экономики. Мы по-прежнему живем в "экономике торга", где не только материальные ресурсы или деньги можно выторговывать у государства, но и сами правила хозяйственной жизни не являются прозрачными и единообразными, а могут быть предметом обсуждения, торга предприятия и власти. Отсутствие общих правил в течение всего периода 1991-1998 годов ставит крест на возможности определения наших реформ как либеральных.

Действительно, чего стоит, например, прекращенная только в 1996 году практика предоставления валютных депозитов Минфина коммерческим банкам.

Альфа-банк однажды участвовал в "конкурсе" на получение такого депозита, дал абсолютно лучшее предложение (самую высокую, впрочем, вполне рыночную ставку) и проиграл. Формулировку отказа трудно забыть: "Если ваша ставка выше, чем у других, то вы, видимо, собираетесь более других рисковать государственными деньгами". (Позже мы тоже, конечно, научились выигрывать.) Депозиты были отменены. Однако осталось право обслуживать различные госпрограммы (например, экспортные контракты "Росвооружения" или Минатома). Автор не понаслышке знает, как завоевывают такое право: процедуры подобного завоевания далеки от прозрачно-либеральных.

Аналогичные права на обслуживание счетов казначейства и различных региональных программ получают из рук губернаторов местные банки - вообще, зависимость бизнеса от власти на местном уровне, как правило, намного сильнее, чем на уровне федеральном. В частности, льготные параметры хозяйствования (энерготарифы, нормативы платы за природные ресурсы и т. п.) обмениваются на "поддержку" региона и губернатора, в руках которого такие эффективные инструменты конкурентной борьбы, как прокуратура и налоговая полиция.

Да и редкий губернатор не контролирует местный арбитражный суд - замечательно либеральная экономика, не правда ли? Отношения губернаторов с федеральным правительством тоже не слишком прозрачны.

Чего стоит хотя бы ежегодный торг за трансферты: сначала за их уровень, а после - за фактическое получение. Конечно, существуют формулы и нормативы, но спросите любого губернатора, как на самом деле получаются деньги в Минфине, и увидите, что торг за трансферты значительно меньше отличается от торга за материальные ресурсы и план в советское время, чем этого можно было бы ожидать.

А предоставление прав на участие в государственных программах экспорта нефти и нефтепродуктов вплоть до 1997 года? Ну чем не либеральная система? А распределение из казны индийских рупий, отмененное пару лет назад, но, кажется, опять возвращаемое? А многолетняя система скидок отдельным перевозчикам, действующая в МПС? А, наконец, приватизация и апофеоз "либерализма" - залоговые аукционы? На этом стоит остановиться подробнее. Альфа-банк имел опыт участия (в целом безуспешного) в залоговых аукционах, и я берусь утверждать: во всех "больших" случаях победитель был известен заранее, до конкурса. Речь в чистом виде шла о "назначении в миллионеры" (или даже в миллиардеры) ряда предпринимателей, должных по замыслу стать главной опорой существующего режима. Конечно, в практической реализации залоговых схем участвовало много чиновников, некоторые из них не всегда соглашались с выбором руководства, и поэтому возникали определенные "волны", создававшие иллюзию борьбы, но в конечном итоге всегда побеждал тот, кто был выбран на самом "верху".

Не было конкурса предложений, было состязание во влиянии.

Кулуарное распределение наиболее привлекательных кусков государственной собственности (на основе неясных приоритетов власти) - издевательство над либерализмом. И это издевательство происходило все годы реформ, достигнув своего апогея 17 августа. Мораторий на выплату долгов одних частных банков (российских) другим частным банкам (западным) - ярчайшее свидетельство ментальности нашего руководства, да и его квалификации. Мораторий не имел никакой юридической силы, он не препятствовал аресту активов банков-должников (что и было сделано), но оказался явным сигналом готовности нашего государства вмешиваться в экономические отношения между частными структурами. Действительно, если губернаторы вмешиваются в решения судов, защищая "своих" от "московских", то почему бы правительству не препятствовать в выплате долгов наших ненашим? Дело-то вроде полезное. Разница в том, что губернаторы, за редким исключением, не числят себя в либералах. А решение 17 августа принималось Кириенко, Чубайсом, Дубининым и Алексашенко - самыми главными "либералами".

"Русское чудо"

Безусловно, после 1991 года российская экономика приобрела многие черты экономики либеральной. Это и свободные цены, и единый валютный курс, и доминирование негосударственной собственности, и многое другое. Безусловно и то, что в отдельные периоды реформ изничтожались импортные льготы, сокращались до нуля целевые кредиты, делались попытки сбалансировать бюджет и т. п.

Все это необходимые, но недостаточные условия для либеральной жизни. Более того, все перечисленное имеется и в любой социал-демократической экономике правого толка. А учитывая степень государственного вмешательства, можно сказать, что на практике наша модель ближе к идеологии социал-демократии левой. Так, где-то по центру социал-демократии, да еще и с сильной российской спецификой, нам и следует определить наши реформы.

Те, которые действительно потерпели крах - и не могли не потерпеть, учитывая свой эклектичный и крайне непоследовательный характер. По сути, реформы только дискредитировали либеральную идею, которой прикрывались реформаторы.

Удивительно, что, несмотря на очевидную ограниченность и противоречивость преобразований, вера в "русское чудо" распространилась так широко. В экономику со всеми перечисленными выше характеристиками, не растущую и сильно криминализованную, где господствует бартер и практически неизвестны банкротства, финансирующую бюджет за счет непонятных зачетов и бессмысленно дорогих ГКО, вкладывались десятки миллиардов долларов. Всеми. Ладно бы только российскими предпринимателями: доверчивость и вера в чудо - русская национальная особенность (да и вкладывали то, что слишком легко заработали). Так нет - крупнейшими инвестиционными банками мира. Их клиентами. И МВФ.

Роль МВФ в происшедшем заслуживает отдельного разговора. Маниакальная зацикленность фонда на бюджетной и денежной политике, абсолютно поверхностное, формальное отношение ко всему остальному (не к "промышленной политике", не дай Бог, а к реальным институциональным преобразованиям) сыграли немалую роль в происшедшем. Позиция МВФ, ежегодные транши кредитов создавали иллюзию нормальности происходящего, успешности реформ. На деле фонд так, кажется, и не понял, как функционирует удивительная экономика нашей страны. Отсюда ошибочные советы МВФ и в сфере его основного интереса - бюджета.

Сдача

Таковы результаты. Теперь о причинах практического отказа от заявленного еще в 1991 году курса либеральных реформ. Если реформаторы стремились, как они утверждают, к либеральным преобразованиям, а получили что-то не то, причин может быть только две. Либо либералы "по заявлениям" не были либералами по убеждениям, либо в процессе своей работы они соглашались на компромиссы, выхолостившие из их реформ либеральную суть.

Начнем с компромиссов. Они неизбежны. И вопрос о допустимом компромиссе всегда конкретен: в чем и до какой степени? Думается, что с самого начала работы "правительства реформ" уровень соглашательства был недопустимым.

Более того, некоторые вопросы изначально нельзя было делать предметом торга. Например, кадровые.

Вплоть до V Съезда народных депутатов (апрель 1992 г.) в лексиконе команды Гайдара не было слова "сдать". Сдать члена правительства, коллегу и зачастую попросту друга. Слово появилось. Начали сдавать.

Сейчас, приобретя отсутствовавший в то время административный опыт, позволю себе высказать банальную мысль: "Если ваш начальник приказывает вам уволить вашего подчиненного, он не доверяет не ему - вам. И, соглашаясь, вы перестаете отвечать за порученное вам дело - делите ответственность с начальником.

И, значит, не сможете принимать самостоятельные решения даже в формально вашей области компетенции". Согласие "сдавать", деля ответственность, означало безусловную демонстрацию готовности идти на содержательные компромиссы. И согласие на постоянное вмешательство президента и его администрации в деятельность правительства (президентские резолюции по экспортным квотам, налоговым льготам, целевым кредитам) в период, когда президент даже формально уже не был главой кабинета.

Я не говорю о нравственном аспекте "сдачи" соратника по сути без возражений, о моральном климате в коллективе и т. п.

Нельзя было соглашаться на компромиссы и по основным, знаковым вопросам идеологии. Даже если некоторые из них и не имели серьезных практических последствий. Например, на введение института спецэкспортеров. Соглашаясь на это решение, я исходил из очевидных соображений.

Первое. Президент и его окружение крайне недовольны "разбазариванием страны", о том же кричат и левые депутаты. Ограничение списка экспортеров - кость, брошенная в эту сторону.

Второе. На введении спецэкспортеров настаивает аппарат собственного министерства.

Чиновники хотят решать в данном случае, кому предоставлять право экспорта.

(Как на самом деле становятся спецэкспортерами, я, конечно, узнал, уже уйдя из правительства.) Третье. Объем экспорта из России основных сырьевых товаров не слишком зависит от внешнеторгового режима. По нефти и газу действует простое физическое ограничение - пропускная способность портов и "трубы". Хотя по остальным (нефтепродукты, металл) физические ограничения не столь жестки, отлаженность экспорта этих товаров и его эффективность (особенно в условиях 1992 года) гарантируют, что даже необходимость поделиться прибылью со спецэкспортером не уменьшит объем экспорта. Иными словами, введение спецэкспортеров приведет к перераспределению прибыли, но не повлияет на общую экспортную выручку.

А это главное.

Фактически я обменивал свое сохранение в правительстве на идеологически важную, но практически не очень значимую уступку. Обменивал, безусловно, зря. Я все равно ушел из правительства через три месяца, а спецэкспортеры остались. Реформаторы же лишний раз продемонстрировали готовность не просто стоять на месте, но и двигаться вспять.

Подобные же соображения самосохранения лежали в основе и смягчения бюджетной политики весной 1992 года, и согласия на беспрецедентные импортные льготы в 1994 году, и предоставления налоговых уступок "Газпрому" в течение всего периода реформ и т. д. Стыдиться, однако, следует не отдельных уступок или ошибок - они действительно неизбежны. Стыдной была общая позиция соглашательства, во многом вытекающая из отношения к верховной власти - робкого и подобострастного - в худших традициях советской интеллигенции.

В итоге реформаторы, на деле не получившие необходимых для осуществления реформ полномочий, зачастую узнававшие о важнейших политических и хозяйственных решениях чуть ли не из газет, в общественном сознании оказались ответственными за все.

Конечно, были отставки. Увы, все добровольные отставки по идеологическим причинам можно сосчитать по пальцам одной руки. Значительно чаще происходила постепенная трансформация "молодого реформатора" в средних лет конформиста.

Самоидентификация с Богом

Неверно, однако, думать, что в основе желания сохраниться в правительстве лежали преимущественно меркантильные соображения, стремление остаться "в элите" или простая жажда власти. Власть большинства министров во многом эфемерна. Что же до "меркантильного", то, в отличие от 95% населения страны, я абсолютно убежден в личной честности и неподкупности Гайдара, Чубайса, большинства других "младореформаторов". Кроме того, уже в 1992 году было ясно, что для профессионального экономиста жизнь за пределами госструктур куда как комфортнее и богаче. Стремление остаться "в элите", безусловно, имело значение, но главное, по-моему, все-таки в другом. В искренней вере в свою исключительность. В то, что "если не я, не мы, то - никто". В то, что "лучше я соглашусь на уступки и останусь в правительстве, чем придет некто совсем негодящийся и вообще остановит реформы".

Здесь мы переходим к убеждениям.

В основе либерального мироощущения лежит представление об ограниченности собственных знаний и возможностей и, наоборот, уважение к чужим знаниям, возможностям и желаниям. Каждый человек лучше других знает не только то, что ему нужно, но и как этого достичь. Отсюда - отсутствие права на вмешательство в чужую жизнь, права на навязывание как своих представлений о счастье, так и способов его достижения. Вмешиваться можно только тогда, когда деятельность одного мешает жизнедеятельности другого и мирное согласование интересов невозможно или заведомо неэффективно без внешнего участия. При этом в области экономики подобная ситуация - достаточно большая редкость.

Вера в свою исключительность, в свои особые знания принципиально антилиберальна.

Как и вера в особые возможности государства - его аппарат тоже состоит из людей. Именно поэтому либеральная экономика предполагает низкие налоги: предприятия и население лучше государства распорядятся своими деньгами.

Именно поэтому меньше должны быть трансферты - кто в федеральном центре может правильно проранжировать регионы? Именно поэтому единые правила лучше постоянного торга: истинной информации о возможностях и потребностях нижестоящих у вышестоящих все равно нет.

Самоидентификация с Богом, естественно вытекающая из веры в свою особость, к несчастью, была типичной для наших реформаторов. А посему, несмотря на все клятвы в либерализме, выстраиваемая экономическая система не могла не предполагать избыточные права реформаторов принимать конкретные хозяйственные решения. И уже отсюда - индивидуальные схемы приватизации, льготы, "тяжелый" бюджет и т. п. Вспоминаю в этой связи, что когда во время самого скандального залогового аукциона, фатально расколовшего "союз реформаторов и олигархов", я возмущался произволом и правом одного человека фактически определять победителя, то от своего бывшего коллеги услышал в ответ: "Я решаю, потому что сегодня меня назначили на эту должность. Назначат тебя - принимать решение будешь ты". Проблема, однако, в том, что многие вопросы, авторитарно решавшиеся нашими "либералами", вообще не должно решать государство или, во всяком случае, не должен решать отдельный чиновник.

Замечу, что в Чили пришедшие к власти либеральные экономисты физически уничтожили мощнейший компьютер, специально закупленный правительством социалистов в США для расчетов государственного плана. Уничтожили, чтобы не соблазняться. Понимая, что то, что пытаются посчитать социалисты, правильно посчитать попросту нельзя.

Избыточные права госчиновников принимать решения, касающиеся отдельных предприятий и граждан,- главная причина коррупции. Либеральные экономики менее коррумпированы не потому, что у бюрократии там другая ментальность или большая зарплата (хотя и это, конечно, имеет большое значение). Главное в ином: в нормальной экономике практически не остается вопросов, за решение которых можно давать взятки. Нет там и понятия "исключения", когда "ничего нельзя, но все можно". Предоставляя избыточные полномочия по принятию индивидуализированных решений себе, реформаторы не могли не дать аналогичные права своим подчиненным. И обычная для "либералов" страусиная позиция ("я честен, а с коррупцией в моем ведомстве пусть разбирается прокуратура") никого не оправдывает, реформаторы ответственны за сохранение системы, традиционной советской "экономики торга и исключений".

С преувеличением возможностей государства (вытекающим из абсолютизации собственных возможностей) связано и неадекватное представление о его роли.

Автору лестно слышать, что правительство Ельцина-Гайдара в 1991 году спасло страну от голода и холода. Это, однако, преувеличение. Народ вообще значительно меньше зависит от государства, чем в это хочется верить правительственным чиновникам. И если государство не будет народу мешать, устраивая, например, войны или вводя продразверстку, то никто не замерзнет и от голода не умрет.

Особенно в России, где, несмотря на многолетний государственный патернализм, на правительство никто особенно не рассчитывает. Поэтому и не платятся налоги.

"Безответственный упрощенец"

Много лет назад один из моих мудрых учителей дал навсегда запомнившееся мне определение Ленину: "Безответственный упрощенец". Боюсь, что, несмотря на частое повторение тезиса о том, что "не бывает простых решений", отечественные реформаторы призыва 90-х во многом заслужили то же название.

Заслужили технократической подменой реального мира схемой, игрой под названием "экономический механизм". Критериями оценки успеха в этой игре стали не естественные и конечные цели экономического развития - качество и уровень жизни, а, скорее, средства достижения этих целей. Прежде всего финансовая стабилизация (аналогично индустриализации у большевиков). Соответственно внимательно отслеживались те показатели, которые характеризовали выбранные критерии (темпы инфляции). Я вовсе не за инфляцию, но стабильные цены не могут быть целью преобразований. Не являются они и единственным средством лечения всех тех болезней общества, которые остались "вне игры".

Заслужили способностью не заниматься тем, чем неясно, как заниматься.

Наглядный пример - социальная сфера. Осмысленные реформы пенсионной системы, здравоохранения, системы социальной защиты и т. д. так и не начались.

Или можно иметь эффективную капиталистическую экономику и отнюдь даже не социалистическую, а типично советскую "социалку" (со спецполиклиниками, госдачами, фактическим отсутствием пенсионных фондов)? Заслужили догматичным следованием чужим даже не идеям, а лозунгам. Я имею в виду не жесткую денежную политику, здесь как раз чужие советы "ужесточаться" были весьма кстати. Я, прежде всего, опять о приватизации. Не так давно один из самых главных наших олигархов доказывал мне успешность приватизации тем, что она, во-первых, состоялась и, во-вторых, не привела к гражданской войне. Более продвинутые, защищая приватизацию, цитируют теорему Ричарда Коуза - еще одного нобелевского лауреата-чикагца: "Неважно, как собственность распределена, главное, что она распределена". Боюсь, что точно так же, как теоремы геометрии Евклида не действуют в геометрии Лобачевского, теорема Коуза не вполне применима к нам. Слишком разная аксиоматика. Мог ли предположить (и одобрить) чикагский профессор распределение собственности, при котором приватизация только одного алюминиевого завода приводит к двадцати трупам? Или покупку крупнейших предприятий страны на их собственные, т. е. государственные, деньги? Или приобретение собственности через инвестиционные конкурсы, условия которых выполняются в 20% (или 10%?) случаев, а отыграть назад (отобрать собственность у обманувшего) легально практически нельзя? Более всего остального происшедшая приватизация повинна в том, что вопрос о гражданской войне до сих пор не снят с обсуждения.

Заслужили своим безудержным, детским оптимизмом. Он проявился уже в оценках ожидаемого роста цен после их освобождения в 1992 году. Позже - в ежегодных прогнозах экономического роста, который пока не начался, но обязательно начнется в следующем квартале. Совсем недавно - в прогнозах курса рубля сразу после 17 августа: какой там был потолок - 9,50? Примеры можно приводить до бесконечности.

Оптимизм, безусловно, связан с отмеченной выше характерной чертой наших реформаторов - серьезной переоценкой собственных способностей и возможностей.

"У наших предшественников не получилось, но мы-то умные. Мы сможем". Подобный оптимизм лежал в основе бессмысленно дорогих заимствований на рынке ГКО - "ведь завтра начнется экономический рост, соберем налоги, отобьемся".

Увы.

Он же оправдывал залоговые аукционы: "В этом году закроем дыру в бюджете, пусть и дешевой распродажей госсобственности, в следующем - начнется подъем и сбалансируем бюджет без всяких распродаж". Подъема так и нет.

Дорогой госсобственности почти не осталось.

Оптимизм же подвигнул на согласие взять на Россию весь внешний долг СССР.

Согласовывая передачу этого долга и условия его реструктуризации, я исходил из того, что "относительно ВВП долг небольшой, к тому же есть много встречных обязательств - что-нибудь обязательно получим. Наладим экономический механизм - с долгами справимся". Не справились. В последнее время многие экономисты заговорили о необходимости списания с России всего (или части) советского долга. Согласен. Но что делать уже с российскими долгами? Например, с почти $4 млрд, взятыми через размещение евробондов летом 1998 года? По весьма высоким ставкам и, главное, накануне почти неизбежной девальвации.

Тогда, когда все более или менее разумные банки замещали выданные рублевые кредиты валютными? Чем, кроме веры в чудесное избавление от девальвации, можно объяснить готовность брать (и тратить) дорогие доллары в такой момент? Верой в чудо и надеждой на авось. Сегодня залатаем, завтра как-нибудь пронесет. Это и есть безответственность.

А вовсе не "крах либеральных реформ".

И не "кризис долга", а "кризис чувства долга", как верно заметил один мой умный коллега.

Новые мифы

Давно и не мною замечено, что у многих революционеров любовь к человечеству удивительным образом совпадает с нелюбовью и неуважением к отдельному человеку. Так и у нас: миссия осуществления либеральных реформ выпала советским интеллигентам, внутренне далеким от либерализма - высокомерно самоуверенным, лишенным необходимого уважения к чужому мнению. А посему не утруждающим себя объяснением своих действий. И присвоившим себе право на мифотворчество и ложь. На ложь о достижениях, в том числе в тех областях, которые сами реформаторы считали важными.

Так, вопреки распространяемому мнению, у нас не было финансовой стабилизации.

Не было, поскольку финансовая стабилизация означает сбалансированный бюджет, а не низкие темпы инфляции, выбитые благодаря невыплате заработной платы, недофинансированию госзаказа и сумасшедшим заимствованиям. Политика нереального бюджета не могла не взорваться инфляцией, точно так же как не мог не взорваться "денежный навес", созданный мягкой бюджетной политикой и регулируемыми ценами в конце 80-х.

У нас не было жесткой денежной политики. Была бы - не случилась бы трехкратная девальвация рубля в течение месяца. Была же безответственная и профессионально беспомощная политика поддержки курса рубля с помощью растраты валютных резервов ЦБ, сформированных за счет "чудесного" притока в страну иностранных инвестиций. Не хочется отсылать к учебникам - сам их давно не читал.

Но, господа экономисты, сравните динамику валютных резервов с динамикой денежной базы (сколько печатают денег) на протяжении 1997-1998 годов.

Что, можно было избежать девальвации? Только за счет продолжения чуда - нового притока западных денег. Не случилось.

У нас не было эффективного банковского надзора. Был бы, не потеряли бы в одночасье треть (или половину?) коммерческих банков. Была трусливая боязнь контроля и, тем более, санации "великих" и слабое понимание правил жизни "мелюзги". Кстати, немедленная - в самом начале кризиса - санация банков, ставших фактическими банкротами еще до 17 августа, не только спасла бы часть средств, но и явилась бы важным фактором восстановления доверия со стороны западных инвесторов. А то мораторий, закрытие глаз на вывод активов, отсутствие санаций - полное впечатление спасения своих банков, в то время как их иностранные кредиторы остаются ни с чем. Вот и закрыты все лимиты на Россию.

У нас не было независимого Центрального банка. Был бы, не вложили бы абсурдные по объему ресурсы ЦБ и особенно Сбербанка в ГКО.

У нас не было (и нет) налоговой системы в общепринятом смысле этих слов.

Не было, так как налог, ставка которого определяется в индивидуальном торге (например, "Газпром" - правительство),- это не налог, а дань, подать, спонсорский взнос (я не знаю, что ближе).

У нас не было необходимого для либеральной экономики уважения частной собственности. Было бы - не произошла бы конфискация сбережений населения в 1991 году или капиталов банков в 1998-м. Было же типично советское равнодушие к чужому богатству и неуважение к нему. Поэтому и раскаяния по поводу фактически украденных денег никто не испытывает.

Одним словом, у нас много чего не было из того, что, как нам говорили, у нас было.

Я могу только радоваться, что ни один записной "либерал" не остался во власти. Иначе мои выступления были бы небезопасны для Альфа-банка. Так как отдельные "либералы" на редкость невосприимчивы к критике и мелко мстительны. Истерическую реакцию прежнего руководства ЦБ на любые замечания в свой адрес вообще трудно забыть. Как и заявления Сергея Алексашенко о том, что в происшедшей девальвации виновата не денежная политика Центробанка, а мировой финансовый кризис и предсказания (кстати удивительно точные) Андрея Илларионова. Что до кризиса, то сравните нашу трехкратную (!) девальвацию рубля с аналогичной посткризисной девальвацией валют в Юго-Восточной Азии (Индонезия - 80%, Южная Корея - 50%, Малайзия - 45%). Есть вопросы? Что же до предсказаний, то начните, хоть ежедневно, предсказывать скорое падение доллара. Боюсь, устоит.

С невосприимчивостью к критике пересекается и еще одно фундаментальное свойство наших реформаторов - абсолютная неспособность признавать свои ошибки. Правы всегда и во всем - даже если отрицательный результат всем давно очевиден. Апофеозом стало отсутствие отставок после 17 августа.

Как же: "виноваты не мы, а лучше нас с ситуацией не справится никто".

Я - член команды Гайдара. И вместе со всеми несу ответственность за происшедшее.

И отсутствие способности к признанию своей вины, к покаянию мне представляется исключительно важным. Потому что без откровенного разговора о сделанном, о всех ошибках и компромиссах тех, кто шел в правительство ради того, чтобы делать рыночные реформы, у либеральной идеи в России нет шансов на скорую реабилитацию.

Как и у самих реформаторов. Чего мне искренне жаль - многие отнюдь не выработали свой ресурс. Научиться бы делать выводы и винить в происходящем себя.

Собственно, именно ради призыва к беспристрастному анализу сделанного и написана эта статья. Все происшедшее меня лично убеждает не в том, что России не подходит либеральная идеология, а ровно в обратном: Россия должна быть самой либеральной из либеральных стран. Потому что именно здесь любой запрет традиционно обходится с помощью "исключений" и взяток, потому что "суровость именно российских законов смягчается необязательностью их исполнения".

Свободная экономика - сильная власть

Существует легенда, что либеральная экономика несовместима с сильной властью. В ее распространенности у нас в первую очередь виноваты те, кто руководил страной начиная с 1991 года. Действительно, давно российское государство не было таким слабым. И слабело оно под флагом либеральных реформ. И, во многом, благодаря тому, что пришедшие к власти "либеральные демократы" нанесли сильнейший (хотя и не первый) удар по советской государственной машине, исключительно отлаженной и вполне эффективной для решения своих задач.

Вместе с тем именно либеральная экономическая система нуждается в сильной власти. Нуждается, так как либеральная экономика предполагает единые законы и правила - обеспечить единообразие может только сильная власть. Не допускающая исключений. Неподкупная. Способная наказать.

И идеальным государством для либерального экономиста будет поэтому то, где губернатор, заявивший о выходе из России, назавтра проснется в тюрьме.

Где олигархи не смогут вызывать на отчет министра финансов (было, увы, и такое).

Свободная экономика и сильная власть. Ровно наоборот тому, что имеем сегодня: регулируемую экономику и слабое государство.

"Сильное", однако, не означает "большое". Наоборот. Впрочем, здесь не хочется повторяться. Только концентрация государства на своих "истинных" функциях (прежде всего, на обеспечении правопорядка, а не на делении ресурсов) может привести к успеху. (Поэтому недофинансирование силовых структур глупее недофинансирования социальной сферы. Первые необходимо усиливать.

Бремя второй нынешнему российскому государству все равно придется сокращать.) Фундаментальной неудачей реформ 90-х стало то, что так и не было определено место государства в жизни общества. Место, соответствующее нынешнему состоянию России и мира, задачам, стоящим перед нашей страной. Чем, собственно, должен заниматься сегодня федеральный центр? Чем региональные власти? Где можно и нужно обходиться без государства? Отсюда и нереальный бюджет. Так как структура бюджета отражает именно желаемую роль государства.

Академик Шаталин в свое время негодовал, когда обсуждение программ экономических реформ сводилось к "игре в показатели" - к вопросу, например, о ставках отчислений в разнообразные создаваемые на предприятиях фонды: "При чем тут ставки, если не решены кардинальные вопросы устройства государства и хозяйственного механизма?" Всем вроде понятно, что дело не в цифрах.

Однако по-прежнему обычными для дискуссий являются вопросы типа ставок НДС (18 или 14%), доли налоговых сборов, оставляемых регионам (50 или 54%), и т. п. Это бухгалтерия, а не макроэкономика. Основное же - функции государства, права и обязанности федерального центра и регионов - остается за кадром.

Поэтому трудно упрекать внезапно назначенного премьером Примакова в том, что вновь предлагается принимать нереальный бюджет. А кем был подготовлен реальный? Вот через год ответственность за нереальность бюджета будет лежать уже на нынешних руководителях правительства.

Я убежден, что рано или поздно в России начнется строительство сильного государства. И создание либеральной экономики с жесткой денежной политикой и сбалансированным бюджетом. Для "экономических" улучшений есть как минимум одна важная предпосылка: новое поколение экономистов гораздо образованнее авторов экономических программ 80-х.

Я, правда, боюсь, что опоздаем. И лидеров будет уже не догнать. Тем более что в "русское чудо" никто больше не поверит. И золотого дождя западных денег больше не будет. И результаты реформ проявятся не через год - через десятилетия. Десятилетия тяжелой работы.

Напомню, кстати, что в начале нынешнего столетия Бразилия и Аргентина по уровню экономического развития находились рядом с Италией. Потеряли три четверти века. Начали радикальные реформы. Но в великие державы, кажется, уже не пробиться.

Впрочем, не обязательно быть великой державой. Можно и не быть. И не умирать с голоду, устраивать карнавалы, играть в футбол. Правда, тогда придется смириться с тем, что большая часть населения живет бедно по меркам развитых стран. Что не будет лидерства в науке и технологиях. Невозможно претендовать на особую роль в мировых делах. И нет великой культуры - она не рождается в захолустье (разве что случайно появится какой-то писатель, да и тот уедет в Париж).

Я же, ввиду воспитания, хотел бы видеть Россию великой. И боюсь, что, если сильное государство и свободная экономика не появятся у нас уже в ближайшие годы, пока живы еще остатки былого величия, не до конца растрачен научно-технический потенциал и не прошла новая (на сей раз фатальная) волна эмиграции - уже не успеть. И тогда, перефразируя Евгения Замятина, можно будет смело сказать, что у Великой России одно будущее - ее прошлое.

Список литературы

Петр Авен. Экономика торга.