Мать императрицы Анны

Мать императрицы Анны

Царица Прасковья Федоровна — жена царя Ивана V — происходила из «древней Российской благородной фамилии Салтыковых». Салтыковы являлись отделившейся в XV веке ветвью еще более старого боярского рода Морозовых, известного с XIV века. Наиболее заметный след в русской истории род Салтыковых оставил в XVII-XVIII веках. К нему принадлежал «боярин-изменник» Михаил Глебович Салтыков, который одним из первых перешел на сторону Лжедмитрия I и активно сотрудничал с поляками во время их управления Москвой в 1610-1611 годах. Из этого рода вышли и братья Борис Михайлович и Михаил Михайлович Салтыковы — «кузены» первого царя из династии Романовых, Михаила Федоровича. Родство шло по женской линии: мать царя Михаила, «инокиня» Марфа была родной сестрой их матери. Б.М. и М.М. Салтыковы получили при Михаиле Федоровиче боярство, активно влияли на правительственную политику до возвращения из польского плена царского отца Филарета Никитича Романова. Дочка царицы Прасковьи, императрица Анна Иоанновна, подняла род Салтыковых На «тронную» высоту. Но это еще не все! Многие исследователи считают, что истинным отцом императора Павла I был камергер Сергей Васильевич Салтыков. Причем на свою связь с фаворитом фактически указывает в своих мемуарах сама императрица появилась на свет 12 октября 1664 года. Ей повезло в том, что она родилась в 60-е годы. Ведь упомянутый выше «боярин-изменник» Михаил Глебович приходился Прасковье прадедом. Он бежал в Польшу и получил там земельные владения. Сын изменника Федор построил православный монастырь, постригся там в монахи под именем Сергий и замаливал грехи Михаила. Отца будущей царицы назвали Александром. Он являлся сыном Петра Михайловича, брата монаха Сергия. Во время удачной для России войны с Речью Посполитой в 1654-1667 годах был возвращен Смоленск. Именно под этим городом находились имения Александра Петровича Салтыкова, и он вернул себе русское подданство. Казалось бы, клеймо «изменников» должно было вечно стоять несмываемым пятном на репутации этой ветви рода Салтыковых. Но нет, очень скоро грехи Смутного времени были забыты в большой степени потому, что Салтыковы были весьма заметны в Русском государстве и обладали обширными родственными связями со многими знатными фамилиями, тем более с царствующим домом Романовых.

Прасковья росла и воспитывалась так, как это было принято в знатных и влиятельных семьях того времени. Вокруг нее суетились мамки и няньки, строго следившие, чтобы девочку, а позже девушку не мог видеть кто-либо из посторонних. Это была традиция домашнего затворничества: во-первых, боялись «порчи» и «сглаза», а во-вторых, свято берегли репутацию будущей невесты. Девочку учили грамоте, но ученицей она была никудышной, интереса к научным знаниям не проявляла. Зато на всю жизнь Прасковья сохранила особое почтение к православию и привыкла скрупулезно следовать церковным традициям и обрядам. Она охотно и подолгу общалась с лицами духовного звания. Очевидно, в этом была потребность ее души. Но православная религиозность в Прасковье мирно уживалась с суевериями и предрассудками, с которыми постоянно воевала официальная церковь. Справедливости ради нужно заметить, что в то время была распространена вера в колдовство, чудеса и почтение к носителям языческой религиозно-культурной традиции. Так Прасковья выросла в статную, дородную барышню, вполне подходившую в невесты отпрыску и боярской, и царской семьи.

Надо сказать, что в качестве возможной царской невесты Прасковья Салтыкова рассматривалась дважды. Когда в 1681 году овдовел царь Федор Алексеевич, его ближайшая родня Милославские полагали, что лучшей девушки, чем семнадцатилетняя Прасковья, в качестве второй жены царя не найти. Так как женитьба государя была актом Политической важности, усиливавшим ту придворную группировку, к которой относилась родня невесты, мы можем утверждать, что семья Прасковьи Салтыковой принадлежала к партии Милославских. Но Милославские в то время уступали объединившимся фаворитам царя Федора и партии Нарышкиных. Кандидатура Прасковьи не прошла, и царицей стала четырнадцатилетняя Марфа Апраксина, креатура А.С. Матвеева.

Определяющую роль в судьбе и Прасковьи, и всей ее семьи сыграла царевна-правительница Софья Алексеевна. Александр Салтыков занимал незначительный пост воеводы в сибирском Енисейске. Софья — глава партии Милославских, — очевидно, заранее решила определить Прасковью в невесты к своему брату Ивану, царствовавшему вместе с выходцем из партии Нарышкиных сводным братом Петром I. Испытывал ли Иван V нежные чувства к Прасковье, или был к ней равнодушен — решающей роли не играло. Все определяла властная правительница Софья Алексеевна. Незадолго до свадьбы отец Прасковьи удостоился видного поста киевского воеводы и получил боярский чин. Кроме того, ему было приказано переменить свое имя. Так Александр стал Федором. Произошло это, видимо, потому, что имя Александр практически не использовалось в то время для наречения боярских и дворянских сыновей. Считалось, что оно приличествовало государям (вспомним Александра Невского!).

Свадьба восемнадцатилетнего Ивана V и двадцатилетней Прасковьи Салтыковой состоялась 9 января 1684 года. Обряд венчания происходил, как и положено, в кремлевском Успенском соборе, пол которого был устлан алым сукном. Щедрый новобрачный потом пожаловал израсходованные на церемонию 34 метра ткани «ключарям» собора. Царь Иван был мужчиной совсем не завидным. Он страдал от физической немощи и цинги, что и отличало мужское потомство царя Алексея Михайловича от первого брака с Марией Ильиничной Милославской. Кроме того, современники отмечали у него явные признаки слабоумия. Во всяком случае, Иван V нуждался в постоянном уходе, который осуществляли приставленные к нему придворные служители, и в столь же постоянном попечительстве сестры Софьи, находясь целиком под ее влиянием. Что и говорить! Никудышный жених достался Прасковье, вступившей в счастливую пору расцвета девичьей красоты. Но, разумеется, о личных чувствах невесты никто не спрашивал. Да и сама она вряд ли могла о них говорить открыто. Ведь замужество за царем круто меняло статус семьи, возносило ее на вершину пирамиды власти. Словом, как говорили, «стерпится — слюбится».

Образ жизни, приличествующий русской царице, уже давно был определен. Детально разработаны все правила придворной жизни и особенности официальных церемоний, в которых обязана была участвовать государыня. Так, в 1690 году, по случаю Масленицы, 26 февраля в подмосковное село Воскресенское выехали оба царя, Петр 1 и Иван V, вместе с царицами. Прасковья Федоровна тогда была свидетельницей двух праздничных фейерверков (сперва двухчасового, а затем трехчасового), пальбы из 50 пушек, парада войск и их маневров. В том же году 10 июля на праздник Ризоположения Царь Иван и царица Прасковья устраивали прием в Золотой палате для духовенства, бояр, «ближних людей», богатого купечества и горожан Москвы. Гости поднесли государю и государыне серебряные, позолоченные сосуды, соболей, дорогие ткани и ювелирные изделия по случаю крещения новорожденной дочери царевны Феодосии. Но Иван и Прасковья приняли в качестве подарков только иконы, принесенные духовенством. Других гостей они поблагодарили, но от их даров милостиво отказались. Вечером в Грановитой палате состоялся пир. Иван и Прасковья принимали участие 18 октября 1692 года в церемонии пострига царевны Анны Михайловны в монахини. Они провожали «тетку» из хором в церковь, где постриг совершил патриарх Адриан. Царственная чета посещала и московские монастыри. Так, 1 мая того же года они обедали в Симоновом монастыре.

У царя и царицы в Кремле были особые терема со своим штатом прислуги различных рангов. Важную роль в русской культурной традиции играла баня, или «мыльня», как ее тогда называли. У Прасковьи была своя «мыльня». Для нее покупали специальные деревянные «казанские» «кади» и «извари». Изготавливалась эта банная утварь из дерева липы. Царица любила побаловаться в бане пивом. Сохранились свидетельства, что Прасковья, посещая «мыленку с царем Иваном, требовала четыре кружки пива «ячного».

Наряду с обычным убранством принадлежащих ей помещений Прасковья Федоровна заказывала и необходимые ей предметы. В 1684 году был сделан липовый «поставец» (сундук) размерами метр на полметра. Три комода из липы с выдвижными ящиками потребовались царице в 1693 году. Причем они были позолочены и расписаны «красками розными травы». Личинки замков и ключи велено было посеребрить. Тогда же Прасковья распорядилась сделать ей четыре медных «шандала» (подсвечника): три «против образцового серебряного», а один «турецкого дела». В следующем году Прасковье, как и всем царицам, заменили в хоромах фонари.

Время от времени украшались и сами апартаменты царицы. Так, печи в ее двух деревянных комнатах заново расписывались красками, то сплошь зеленой, то разными «меж» изразцов. Стены комнат грунтовались, а в 1694 году были обиты «золотными» кожами. В 1696 году изменили убранство трех комнат Прасковьи. Очевидно, это было связано с кончиной 29 января ее мужа царя Ивана V, — уж больно траурный вид они приобрели. В марте стены и двери обили сукном, в одной комнате черным, в другой — черным и зеленым, в третьей зеленым. В июле одна из комнат стала выглядеть чуть «веселее» — наряду с зеленым сукном в отделке пола и лавок использовали лазоревое. Как видим, зеленый цвет часто употреблялся для украшения интерьеров царицыных хором. Вероятно, Прасковья этот цвет любила. Правда, овдовев, она была вынуждена «полюбить» и черный цвет, поскольку вдовым царицам полагалось носить траурное одеяние.

Невинными развлечениями Прасковьи были карты и катание на качелях. В ее комнатах стояли клетки с птицами, как диковинными (попугаями, канарейками), так и с обычными (соловьями, щеглами и перепелами). Очевидно, птичье пение и щебетание отнюдь не раздражали царицу. Напротив, зимой и в ненастную погоду они напоминали погожий весенний или летний денек, а может быть, Райский сад?

Как ни болезнен и слаб был царь Иван, а все же смог стать отцом пятерых дочерей. Впрочем, и его отец, царь Алексей, и его дед, царь Михаил, тоже не отличались богатырским здоровьем, но могли похвастаться многодетными семьями, в которых абсолютное большинство составляли дочки. В этом смысле Иван V продолжил родовую традицию. Прасковья впервые родила в 1689 году, затем в 1690 году. Первые дочери, Мария и Феодосия — умерли младенцами. Зато три следующие девочки — Екатерина (1691-1733), Анна (1693-1740) и Прасковья (1695-1731) — благополучно выросли. Анна стала императрицей, а Екатерина немного не дожила до провозглашения в 1740 году своего внука-младенца Ивана VI императором (правда, судьба его сложилась трагически). Период с 1688-го по 1695 год, то есть семь лет, царица Прасковья Федоровна практически целиком посвятила материнским заботам: она то вынашивала очередное дитя, то рожала, то была втянута в хлопоты по новорожденной и старшим дочкам.

Первая беременность Прасковьи не на шутку всполошила партию Нарышкиных. Вообще между стоявшими за спинами Ивана V и Петра I партиями Милославских и Нарышкиных шло постоянное соперничество. Пока правительницей была царевна Софья, Нарышкины находились на вторых ролях. Но по сложившейся тогда традиции Софья не могла объявить себя полновластной государыней. Юридически она правила государством как опекунша не вполне дееспособного родного брата Ивана V и несовершеннолетнего сводного брата Петра 1. Так вот, Нарышкины встревожились тем обстоятельством, что Прасковья могла родить сына. И этот мальчик впоследствии, как старший мужской потомок царей-соправителей, имел бы наилучшие шансы занять престол. Не случайно в январе 1689 года Петр I женился на Евдокии Лопухиной, то есть еще до того, как Прасковья Федоровна родила в марте дочь Марию. У Нарышкиных отлегло от сердца с рождением девочки-первенца у царицы Прасковьи. Милославские же, как писал французский дипломат де ла Невилль, обманулись в своих ожиданиях. Когда же у царя Петра и царицы Евдокии в 1690 году появился на свет первенец царевич Алексей, именно эта чета получила желаемое преимущество.

Бурные события 1689 года завершились победой Петра I: царевна Софья и партия Милославских были отстранены от управления страной. Но Петр продолжал формально делить власть с Иваном. При этом уже давно стали очевидными полная противоположность их характеров и абсолютное превосходство Петра в интеллекте и в способности к активной деятельности. Петр I в 90-е годы XVII века приступил к реорганизации государственного управления и войска, начал создавать военный флот, вел активную внешнюю политику. Это была прелюдия к эпохе преобразований, выдвинувшей Петра в ряд великих государственных мужей в истории человечества. Иван V же вполне удовлетворился ролью «церемониального» царя. Деятельный Петр подолгу не заезжал в Москву, он буквально «перестраивал» державу. Иван же скрупулезно выполнял весь разработанный придворный ритуал: посещал церковные службы, присутствовал на приемах послов, возглавлял торжественные выходы и шествия по случаю церковных праздников и памятных дат, касавшихся царского семейства. Там, где это было положено по протоколу, его сопровождала царица Прасковья Федоровна, если ей не мешала очередная беременность. Ни Иван, ни Прасковья политикой не интересовались и политиками не являлись.

Для Прасковьи Федоровны серьезная перемена в укладе жизни произошла в 1696 году. 29 января скончался ее муж царь Иван V. «Печальная церемония» прощания с Иваном была проведена строго по давно сложившемуся обычаю. В том числе в поминовение по усопшему в течение пяти дней в особых комнатах были «кормлены» триста нищих. Петр 1 принимал участие в отпевании и погребении своего сводного брата-соправителя.

Прасковья отныне становилась вдовствующей царицей, ей полагалось вести тихий, размеренный образ жизни. На ней самой, ее одежде, убранстве ее комнат должен был теперь лежать отпечаток печали по ушедшему супругу. О повторном замужестве, разумеется, не было и речи. Тридцатидвухлетней молодой женщине предстояло если не похоронить себя в стенах предназначенной ей резиденции, то, во всяком случае, заметно сократить возможное общение с внешним миром. В следующем, 1697 году наша героиня лишилась отца.

В качестве постоянной резиденции Прасковье с дочерьми было выделено село Измайлово, когда-то любимое детище царя Алексея Михайловича. В Измайловском дворце по этому случаю провели ремонтные работы, а в 1701 году выстроили новый корпус для подросших дочерей-царевен. Во дворце постоянно толпились нищие, убогие. Вдовствующую царицу окружали монахини, приживалки, забавляли «карлы и карлицы». Петр 1 не любил бывать в гостях у невестки. Хоть и слыла она хлебосольной и радушной хозяйкой, но дом ее живо напоминал преобразователю о ненавистном старомосковском быте, Петр называл Измайловскую резиденцию Прасковьи Федоровны «госпиталем уродов, ханжей и пустосвятов».

Прасковья с дочерьми ежегодно пользовалась денежным содержанием из казны. Его размеры колебались от 13 до 30 тысяч рублей. Кроме того, царица получала доходы со своих вотчин, расположенных в разных уездах. Всего ей принадлежали около 2,5 тысячи дворов, населенных крестьянами и горожанами. Прасковья в хозяйственные дела не вникала. И потому, что это было тогда не принято, и потому, что не имела склонности к подобным занятиям. Хозяйством ведал ее брат Василий Федорович Салтыков, исполнявший должность дворецкого. Не проело преданным человеком, но и, как тогда говорили, «галантом» Прасковьи был стольник Василий Алексеевич Юшков. Вдовство вдовством, но ведь сердцу не прикажешь! А вообще при дворце, помимо многочисленной женской прислуги, находились конюхи, истопники, сторожа, стряпчие, подьячие и прочие служители мужского пола. Помимо «братца» и сердечного друга большое влияние на царицу оказывал юродивый Тимофей Архипович, убежденная в его святости, Прасковья в течение многих лет верила его предсказаниям. Разумеется, Петр I и его окружение считали подобное увлечение Прасковьи Федоровны глупым чудачеством, но отвратить ее от таких черт старомосковского воспитания было невозможно.

При всем при том Петр I выделял Прасковью Федоровну из сонма своей родни. Во-первых, она была в близком родстве со многими знатными и влиятельными деятелями его царствования.

Л во-вторых, она явно были наделена здравым смыслом и гибкостью характера, особенно необходимыми на крутых поворотах истории. Прасковья знала, как вести себя с Петром, и никогда не вызывала его гнева. Царь недолюбливал своих сводных сестер, близких к опальной царевне Софье. Зная это, Прасковья с ними не общалась. Она охотно принимала в своей резиденции иностранцев, понимая, что это будет приятно Петру. Так, ее посетил в 1698 году посол императора Священной Римской империи. Секретарь посольства Корб упомянул в своих записках о приятных прогулках августейших обитателей Измайловского дворца во время музицирования оркестра, привезенного послом. Словом, Прасковья была готова следовать европейским требованиям, предъявляемым к подобным церемониям. Она с готовностью восприняла также и европейскую моду, правда, сама не переодевалась, зато переодела дочерей в европейское платье, когда этого потребовал Петр 1.

А дочери подрастали. Прасковья Федоровна в полной мере ощущала свою ответственность за их судьбу. Европеизация придворной и в целом дворянской жизни открывала перед царевнами перспективу замужества, что ранее было невозможно. Но царевен надо было не просто обучить грамоте при помощи «мастериц», как это делалось раньше, и развить в них интерес к старорусском домоводству, им следовало привить знание европейского «политеса». Для женщин это означало уметь соответствующим образом одеваться, танцевать, музицировать, вести непринужденную светскую беседу, знать языки. Уроки брались у немца и у француза. Правда, дочки больших успехов не стяжали, особенно в иностранных языках. Да и младшенькая, царевна Прасковья, девица слабая и болезненная — так и не избавилась от разнообразных комплексов.

Петр I не услышал от Прасковьи ни одного слова поперек, не поймал от нее ни одного косого взгляда. Осторожная вдовствующая царица вела дружбу с любимой родной сестрой царя — с царевной Натальей Алексеевной. Вместе они любовались в 1702 году в Москве церемонией по поводу первой победы над шведами в Прибалтике, вместе посещали Немецкую слободу. Когда Петр I охладел к своей первой жене, царице Евдокии, Прасковья Федоровна тут же отдалилась от несчастной. В благодарность за все царь устроил невестке блестящий праздник. По его распоряжению в Измайлове собрались до пятисот представителей знати, богатого русского и иностранного купечества, иностранные послы с женами. Причем все они обязаны были подарить Прасковье дорогие подарки. Наконец, по приказу государя художник де Бруин написал портреты Прасковьи Федоровны и ее дочерей в немецких платьях. Это, разумелся, факт не случайный. Петр имел виды на своих племянниц. Они еще только подрастали, но царь-реформатор уже обдумывал планы будущих династических браков с целью укрепления влияния России в Европе. Прасковья никоим образом не вмешивалась в тонкие политические расчеты и заранее готовилась принять любых кандидатов ⁸ женихи своим дочкам, которых наметит Петр I.

По первому же призыву Петра в 1708 году, как только было построено подходящее жилье, Прасковья Федоровна с дочерьми, с царскими сестрами и видными сановниками переехала из Москвы в Петербург. Недавно основанный город был еще малоудобен для обитания. Но вдовствующая царица стойко переносила и климатические особенности новой столицы (построенной на болоте и насквозь продуваемой холодными ветрами), и периодические наводнения, и частые пожары. Зато было весело! Государь любил частые праздники с парадами и фейерверками, морские прогулки, шумные пиры, под конец походившие, скорее, на повальные пьянки. Прасковья с семейством поспевала всюду.

Наконец подросли старшие дочери. Первой замуж была отдана средняя, Анна. В 1710 году в Петербурге отпраздновали ее свадьбу с герцогом Курляндским Фридрихом-Вильгельмом. Анна не была красавицей и не обладала женской привлекательностью. Жених же, племянник прусского короля (что было важно для царя Петра), оказался горьким пьяницей. Эта его страсть полностью раскрылась при сильно пьющем в петровское время русском дворе. Царевна Анна Ивановна, как известно, «поклонников Бахуса» не любила. Ведь позже, когда она стала русской императрицей, ее двор был самым «трезвым» в России в XVIII столетии. Но делать было нечего. Анне приходилось мириться с мужем-пьяницей. Эта первая церемония свадьбы иностранного владетельного герцога и русской царевны была весьма пышной. 31 октября молодые в дорогих белых одеяниях с сопровождавшими их строго по рангам лицами, начиная с самого царя, сперва плыли по Неве на пятидесяти судах. В доме петербургского губернатора князя А.Д. Меншикова, самом лучшем в то время здании города, происходил обряд венчания. После был дан роскошный пир. Гости пили и ели под пушечную пальбу. Завершился тот торжественный день танцами. В последующие дни пиры продолжались, а также была сыграна потешная свадьба «карлика и карлицы».

Брачная жизнь Анны Ивановны длилась чуть больше двух месяцев. По дороге в Митаву, где находилась герцогская резиденция, 9 января 1711 году, только отъехав от Петербурга, герцог Фридрих-Вильгельм скончался. Поговаривали, что причиной смерти молодого человека явилось беспробудное пьянство. Анна пожила в Петербурге, погостила у Прасковьи Федоровны в Измайлове (как видим, последней разрешалось навещать свою любимую резиденцию) и была вынуждена в качестве вдовствующей герцогини уехать в Митаву. Петр I видел в Анне и посланных с ней людях представителей интересов России в Курляндии. Одно время он даже хотел послать туда и Прасковью Федоровну с дочками. Но обошлось! И хотя Анне Ивановне разрешалось приезжать погостить в Измайлово к матери, подолгу жить в России герцогине Курляндской Петр I не позволял.

Конечно, Прасковью Федоровну очень огорчал несчастливый брак своей средней дочери, хотя последняя и не считалась ее любимицей. Но образ жизни курляндской герцогини в Митаве вызывал постоянное беспокойство матери. Во-первых, Дочь все время нуждалась в средствах, и Прасковья, как могла, ей помогала, в том числе и просьбами о казенном вспомоществовании. Во-вторых, Прасковье Федоровне не нравилась интимная ^вязь Анны с ее гофмейстером Петром Михайловичем Бестужевым. Бестужев был выбран царем Петром как наиболее подходящий защитник его интересов в герцогстве. Прасковья же требовала удалить дочкиного «таланта» из Митавы, хотя, как мать, она могла бы быть терпимее к увлечению дочери, ставшей в восемнадцать лет вдовой. К тому же царь Петр не желал переводить Бестужева из Митавы, а для Анны официально подыскивал кандидата в новые женихи. Чувствуя свое бессилие в том, чтобы повлиять на Анну в желательном для себя направлении, Прасковья Федоровна распекала дочку во время встреч с ней в Измайлове, в Риге, куда вдовствующая царица ездила по воле Петра I, и в своих письмах. При дворе Прасковьи кумушки постоянно «перемывали косточки» Анне Ивановне при активном участии царицы-матери.

В 1716 году пришел черед старшей дочери, Екатерины, выходить замуж. Катюша считалась любимицей матери. В отличие от сестер она была бойка, смела в обращении, весела. Ранняя полнота не портила ее из-за живого, общительного характера. Екатерина без умолку болтала с дамами, кокетничала с кавалерами, на празднествах танцевала буквально до упаду. Веселость и беззаботность старшей дочери умиляли не только Прасковью. Этот тип женского характера импонировал и царю Петру. У него ведь ничего не было наполовину: работать — так работать, веселиться — так веселиться! Прасковья Федоровна не раз прибегала к посредничеству Катюши в обращении с различными просьбами к Петру и его новой жене, Екатерине.

Прасковья не хотела спешить с замужеством своей ненаглядной Катюши. Свеж был пример неудачного брака Анны. Но Екатерина, по понятиям того времени, «засиделась в девках»: ей уже перевалило за двадцать лет. И вот в январе 1716 года в Петербург приехал посол герцога Меклен-бургского просить руки вдовствующей герцогини Курляндской. Однако Петр I не захотел выдавать за него Анну Очевидно, царя устраивала выгодная ситуация политической зависимости Курляндии от России, и пускать сюда еще и герцога Мекленбургского смысла не было. Петр предложил Мекленбуржцу в жены царевну Екатерину.

Судьба не благоволила дочкам Прасковьи Федоровны. Мекленбургский герцог Карл-Леопольд оказался еще похуже курляндского пьяницы. Он начал сговариваться о браке с племянницей Петра I, еще не разведясь с первой женой. По своему характеру герцог был скупым, грубым и жестоким деспотом. Его подданные, с которыми он не церемонился, будучи убежден в постоянных заговорах против своей особы, роптали. Конечно, не о таком муже для своей любимицы мечтала Прасковья Федоровна. И хотя Петр I обо всем этом знал, ему нужно было привязать Мекленбург к политической колеснице Российской империи.

Свадьбу решили сыграть в Мекленбурге в присутствии Петра 1. Прасковья занедужила и не смогла поехать на церемонию. Она со слезами на глазах проводила дочку в дорогу и потом долго не могла привыкнуть к отсутствию Катюши. Герцогиней Мекленбурге кой Екатерина Ивановна стала 8 апреля 1716 года. Свадьба сопровождалась увеселениями, пирами и забавами. Герцогиня была, как всегда, весела и беззаботна. Однако жизнь с Карлом-Леопольдом складывалась непросто. Герцог перессорился со всеми сословиями своего маленького государства. Даже с собственным дворянством он не находил общего языка. Разумные советы Петра I Карл-Леопольд игнорировал. Конфликт в Мекленбурге обострился настолько, что в герцогство из Вены была послана имперская армия. Муж Екатерины не только посягал на имущество своих подданных и противодействовал попыткам венского двора улучшить ситуацию, но и не выделял положенных ей по брачному контракту денежных сумм. Екатерина Ивановна, родившая в 1718 году дочь Анну (которая в 1740-1741 годы правила Россией под именем Анна Леопольдовна при малолетнем сыне, императоре Иване VI), нуждалась в средствах. Она обращалась с письмами о помощи к матери, Прасковье Федоровне. Та же забрасывала «слезными посланиями» Петра I и Екатерину Алексеевну, умоляя помочь Катюше. И в подобных хлопотах проходили годы.

Расположение Петра Великого к невестке еще более укрепилось после того, как Прасковья Федоровна безоговорочно поддержала царя в непростой ситуации, связанной с его вторым браком. В 1712 году состоялась свадьба Петра с Екатериной Алексеевной (она же Марта Скавронская). Новая царская жена была «самого подлого» происхождения. Известно, что ее взяли в плен в Мариенбурге «в одной рубахе». Прислуживала фельдмаршалу Шереметеву, прислуживала Меншикову. Недоброжелатели за глаза не стеснялись в крепких выражениях в ее адрес. Обидных кличек было много, в числе самых приличных — «прачка». Петр воспылал любовью к бывшей пленнице. И вот она уже царская невеста. Царь-реформатор рвал со многими устоявшимися традициями. Но здесь он грубо вторгся в деликатную сферу августейших семейных отношений: сослал в монастырь жену, царицу Евдокию, подарившую ему наследника, царевича Алексея, прилюдно «путался» с Анной Монс, а теперь вот захотел жениться на безродной «чухонке». Представители знатных родов роптали. Конечно, у Петра было достаточно сил, чтобы окриком заставить замолчать недовольных. Но в этом деле ему нужна была моральная поддержка на самом высоком уровне. И она была оказана вдовствующей царицей Прасковьей Федоровной. Именно она играла на свадьбе роль посаженой матери, а ее дочки, Екатерина и Прасковья, являлись ближними девушками. Прасковья очень быстро сориентировалась и едва ли не раньше всех стала проявлять признаки всяческого уважения к Екатерине Алексеевне, когда она еще состояла в царских фаворитках. Сохранилась их переписка. В письмах Екатерина подчеркнуто уважительно обращается к Прасковье Федоровне, подробно отвечает на ее просьбы, объясняет, какие из них решены после ходатайства перед царем, какие нет, а какие еще ждут своего решения. Тон писем Прасковьи со временем меняется с уважительно-доверительного вначале на уничижительно-заискивающий, как только Екатерина становится царицей.

Между тем надвигалась старость. Жизнь Прасковьи шла по давно заведенному порядку, только вот она все чаше стала жаловаться на недуги, посещать модные, с легкой руки царя Петра, Кончезеркие и Олонецкие воды, рекомендуя то же и своим дочерям-герцогиням. С возрастом нашу героиню все больше огорчает чувство одиночества. Жившая с ней младшая дочь, царевна Прасковья Ивановна, — некрасивая, болезненная и недалекая девица, — постоянно нуждалась в материнской опеке. В своих письмах Прасковья Федоровна все чаше просит приехать к ней в Измайлово дочь Екатерину с внучкой Анной. К маленькой Аннушке бабушка в письмах обращается с особой нежностью, называя ее «свет мой», «друг сердечный», беспокоится о том, чтобы девочку учили «русской грамоте». Просьбы герцогини Екатерины и Прасковьи Федоровны, сдобренные многочисленными жалобами на беспутного герцога Мекленбургского, наконец подействовали. Петр I разрешил Екатерине с дочерью приехать в Россию.

Шел 1722 год. Получив известие о скором приезде дочери и внучки, Прасковья, забыв про хвори, увлеклась хлопотами об устройстве дорогих гостей в Измайлове. Надо было подготовить апартаменты, запастись всем необходимым, распорядиться о встрече. Наконец, в августе Прасковья Федоровна смогла увидеть свою самую любимую родню. Дом снова наполнился шумом, звонким смехом неунывающей Екатерины Ивановны Прасковья умилялась детской непосредственности внучки Анны. Словом, жизнь расцветилась новыми красками.

Между тем в 1722 году Прасковье пришлось пережить и немало тревожных минут. Некий подьячий Василий Деревнин служил ранее по учету денежной казны вдовствующей царицы. Но в чем-то прогневил ее всесильного фаворита Юшкова и был от должности отставлен. Причем Деревнина обвинили в упущениях по службе и потребовали немалом денежной компенсации. Подьячий протестовал, обивал пороги дома Юшкова. И вот тут-то, в начале января, он случайно нашел необычное письмо. Хорошо зная руку Прасковьи Федоровны, Деревнин определил, что это ее послание к Юшкову. Однако письмо имело странный вид. Некоторые слова были зашифрованы цифрами («литерами»). В то время такого рода записки таили в себе большую опасность как для отправителя, так и для получателя. Можно было легко попасть под подозрение, что под «литерами» скрываются слова, содержащие угрозу жизни и здоровью государя. Зловещая формула «Слово и дело» притягивала заинтересованных лиц в Тайную канцелярию, где под пытками выясняли суть дела. Попасть в застенок было легко, а выйти из него невредимым очень трудно. Причем чаша сия ожидала любого, даже Прасковью Федоровну. Вспомним, как Петр I привлекал к розыску по обвинению в заговоре свою родню, как погиб в застенке его сын царевич Алексей.

Деревнин не смог удержать язык за зубами, и Юшков проведал про опасную находку. Действуя от имени вдовствующей царицы, фаворит схватил подьячего и посадил под замок. Его держали взаперти, требуя вернуть письмо. Деревнин отпирался, а про себя решил предъявить его самолично государю. В конце января его пришлось выпустить. В это время царь находился в Москве, и, ^если бы до его ушей дошли подобные факты, не миновать беде. Подьячий почел за благо уехать из Москвы и вернулся в столицу только осенью. Все это время Прасковья Федоровна сильно беспокоилась. Что и говорить, много крови ей попортил бывший подьячий.

Когда осенью 1722 года царь Петр I находился в Астрахани, Прасковья с фаворитом решила воспользоваться отсутствием государя и вырвать наконец злополучное письмо из лап Деревнина. У вдовствующей царицы было большое влияние в Москве, и без особого труда ее люди смогли убедить московского обер-полицмейстера арестовать подьячего, обвиненного в хищении большой суммы денег. Но Деревнин долго не давался в руки полиции. Зато пострадали его родня и друзья. Вольно или невольно дело получило огласку и дошло до страшной Тайной канцелярии. Там допросили родственника беглого подьячего и выяснили, что суть дела в «литерном» письме Прасковьи Федоровны. Деревнин не стал скрываться от столь грозного учреждения, пришел туда сам и принес письмо, которое тут же было положено в особый конверт и запечатано до приезда императора. Попытка Прасковьи воздействовать на Тайную канцелярию через послушного ей московского обер-полицмейстера ни к чему не привела. Разгневанная царица решила сама вмешаться в дело и вечером 2 октября в сопровождении свиты выехала из Измайлова в Москву. А там прямиком в Тайную канцелярию. Прасковьины слуги оттеснили часовых и внесли ее (сама она, страдая от водянки, уже почти не ходила) в камеру, где сидел Деревнин. Прасковья Федоровна начала самолично экзекуцию над бывшим подьячим, избив его тростью. У руководителей Тайной канцелярии, обер-прокурора Сената Скорнякова-Писарева и генерала Бугурлина, Прасковья потребовала выдать ей Деревнина. Опытные вельможи не могли ответить царской невестке прямым отказом и велели своим слугам объявить посланным к ним в дома царицыным людям, что они в отъезде. Между тем Прасковья Федоровна все более распалялась: Деревнина ей не выдавали и письма при нем не оказалось. Весь свой неукротимый гнев она решила излить на несчастного. Его жестоко били, жгли огнем, несмотря на просьбы служителей Тайной канцелярии не пытать подследственного. Причем все это происходило в присутствии царицы, а потом еще появилась и ее дочь, герцогиня Мекленбургская. Последняя уговорила Прасковью на время прекратить избиение. Но гнев царицы не прошел, и ее слуги-палачи вновь принялись за дело, но уже в отсутствие непривычной к таким сценам Екатерины Ивановны. Деревнина запытали бы до смерти, если бы не появление в Тайной канцелярии генерал-прокурора Сената П.И. Ягужинского, который прекратил своеволие Прасковьи и наотрез отказался выдать ей подьячего, за которым числилось «государево дело». Случай с Деревниным открывает нам совершенно новые черты характера нашей героини. Когда она чувствовала свою безнаказанность, ей не чужды жестокость, грубое своеволие, пренебрежение к закону.

Пока ожидали приезда Петра I, измученный Деревнин получил возможность подлечиться. Немощная Прасковья Федоровна в основном досаждала домашним своим ворчанием. Екатерина Ивановна порхала как мотылек с одной пирушки на другую. Мать ни в коей мере ей не препятствовала и даже посылала на забавы жаловавшуюся на больную ногу Прасковью Ивановну. Нужно было соблюдать принятый при дворе «политес». В декабре 1722 года появился в Москве и Петр с женой Екатериной. На церемонию встречи государя и государыни Прасковья из-за недуга явиться не смогла.

Семью представляла веселая герцогиня Мекленбургская. В феврале 1723 года дошел черед и до дела Деревнина. Слуги Прасковьи, участвовавшие в избиении подьячего, были «биты батоги нещадно», но с тем и отпущены на свободу. Фаворита Юшкова Петр 1 приказал сослать на житье в Нижний Новгород. Деревнина между тем еще долго держали в заточении: дело о злосчастном письме двигалось медленно. Мало находилось охотников всерьез за него взяться. Да и среди облеченных властью лиц много было родственников и свойственников вдовствующей царицы. Письмо же не сохранилось, да и никакой «политики» оно, скорее всего, не содержало. Прасковья всю жизнь ее сторонилась, и маловероятно, что в почтенном возрасте она вдруг изменила своим правилам. Петр I об этом знал, а то бы розыск по делу был бы намного серьезнее. По-видимому, зашифрованные слова касались интимных отношений Прасковьи и ее фаворита.

В 1723 году государь приказал Прасковье Федоровне ехать с семьей в Петербург. Тяжела была эта дорога для нашей хворой героини и для ее разболевшейся дочки Прасковьи. Только в мае семейство появилось в Северной столице. По-настоящему радовалась жизни лишь веселая Екатерина Ивановна, не пропускавшая ни одной придворной забавы. Ее обхаживал сам государь-дядюшка, подшучивавший над изрядной полнотой племянницы и всерьез советовавший ей умерить привычку к чревоугодию. Как ни скверно чувствовала себя Прасковья Федоровна, все же она не могла увильнуть от месячного летнего морского путешествия всего двора из Петербурга в Ригу. Не раз ей было плохо на корабле, но все же это путешествие Прасковья перенесла. Но осень — самую скверную пору в Петербурге, с дождями, сильными ветрами и наводнениями, — она не пережила. С конца сентября жизнь в Прасковье постепенно угасала. Петр I, а еще чаще царица Екатерина навещали невестку. Развязка наступила 13 октября 1723 года. Похоронами нашей героини распоряжался сам император. Организованы они были пышно и торжественно. Петр I приказал оплатить долги родственницы. Ее дочерям, Екатерине и Прасковье, было предусмотрено денежное содержание. Анна Ивановна находилась в Курляндии и не смогла проводить мать в последний путь.

Прасковья Федоровна, будучи воспитанной в старомосковских традициях, смогла найти вполне достойное себя место при дворе царя-преобразователя. Это позволило ей по-своему адаптироваться к новой жизни и, сохранив семью, дать возможность пусть и не вполне благополучно, но все же как-то устроиться своим дочерям.