"Экзистенциализм - это гуманизм" Ж.-П.Сартр

«Экзистенциализм - это гуманизм» Ж.-П.Сартр

Оглавление

1. Введение

2.1. Экзистенциализм как философское течение

3.2. Французский экзистенциализм как гуманистическое философское учение

4. Заключение

5. Список использованной литературы

Введение

Экзистенциализм как философское учение сложился в период мировых войн начала прошлого века. У поколения интеллигенции, пережившего первую мировую войну, обманчивую стабилизацию 20-30-х годов, приход фашизма, гитлеровскую оккупацию, эта философия вызвала интерес, прежде всего, потому, что обратилась к проблеме критических, кризисных ситуаций, попыталась рассмотреть человека в его «хождениях по мукам», в претерпевании жестоких исторических испытаний. Экзистенциализм обращается к проблеме человеческого существования в мире, к таким явлениям жизненного ряда как вера, надежда, боль, страдание, забота, тревога, любовь, страсть и т.д. Ставится задача описания и анализа экзистенциальных структур повседневного опыта человека в его полноте, конкретности, уникальности и изменчивости. Экзистенциализм исследует сознание на дорефлексивном уровне, в процессе непосредственного «наивного» контакта человека с миром, переживающего свою «заброшенность» в мир «здесь и теперь». Так, размышляя о сущности человека, Камю пишет: «...Если же я попытаюсь понять это Я, в коем я столь уверен, если я предпринимаю попытку определить и понять его в целостности, то это Я расплывается в моих руках и протекает меж пальцев, словно вода... Для меня самого мне навсегда суждено остаться чужим» [1, с.38]. Эти слова прекрасно выражают актуальность данной работы – человек в ходе своего интеллектуального развития находится в процессе непрерывного поиска самого себя.

Отказ от ориентации на научное знание и стремление вслушаться в подвижные умонастроения и ситуационно-исторические переживания человека современной эпохи, делают экзистенциализм интересным объектом исследования, и целью данной работы я вижу исследование экзистенциализма как философского учения гуманистической направленности.

В соответствии с поставленной целью можно выделить две задачи исследования:

·  рассмотреть экзистенциализм как философское направление;

·  выделить основные особенности французского экзистенциализма.

Реферат состоит из 5 разделов. В первом сформулированы цель и задачи исследования, во втором описываются особенности возникновения и сущность экзистенциализма как философского учения, его основные черты, понятия, концепции, в третьем дается обзор французского экзистенциализма как философского учения периода второй мировой войны, выявляются его отличия, их предопределенность тяжелой политической ситуацией, в четвертом сделаны основные выводы по содержанию работы, в пятом указаны основные первоисточники по теме работы.

1.  Экзистенциализм как философское течение

Экзистенциализм, или философия существования - одно из крупнейших направлений философии XX века. Возникает накануне первой мировой войны в России (Шестов, Бердяев), после нее в Германии (Хайдеггер, Ясперс) и в период второй мировой войны во Франции (Марсель, Сартр, Камю). После войны экзистенциализм широко распространился и в других странах, в том числе и США. В 50-е — 60-е годы стал одним из наиболее влиятельных и продуктивных культурных факторов эпохи, определял интеллектуальные поиски широких слоев интеллигенции, оказал сильное влияние на литературу и искусство. Различают экзистенциализм религиозный (Шестов, Бердяев, Ясперс, Марсель) и атеистический (Хайдеггер, Сартр, Камю). Предшественниками экзистенциализма считают Паскаля, Кьеркегора, Достоевского, Ницше. Большое влияние на экзистенциализм оказала также феноменология Гуссерля.

Внепредметная интерпретация сознания, экзистенции, «самости» человека позволяет экзистенциалистам предельно заострить свой тезис об уникальности человека, представить его единственным субъектом в мире объектов. Только он способен мыслить, переживать, воспринимать в истолковывать мир. Лишь он может судить о всем сущем. О нем же самом в его истоке судить невозможно. Невозможна, стало быть, наука о человеке как таковом, хотя и существует целый ряд специальных теоретических дисциплин, изучающих человека в качестве своего «предмета». Человека как субъекта просто невозможно как-либо зафиксировать, сделать предметом анализа и понятийного выражения. Только внешний человеку мир может обладать определенными, предметными характеристиками именно потому, что он представлен, противоположен человеку как субъекту.

Человек «всегда находится впереди самого себя», как пишет Сартр: бытие, сознание есть всегда «не то, что оно есть, а то, что оно не есть», оно осуждено пребывать «вне себя самого» и как раз в этом заключена его подлинная (экзистенциальная) сущность [5, с.89].

В частности, «экзистирование», или «трансцендирование», означает, что человек не исчерпывается тем, что он есть на самом деле, наличие, теперь или чем стал в прошлом; он не есть то, каким он реализовал себя в своих поступках, творениях и личном облике. Он есть, прежде всего, свои возможности неисчерпаемые, неограниченные и не реализуемые до конца. Он определяется через будущее (свои проекты, замыслы и устремления), а не через прошлое; через долженствование, а не через свою действительность. Из этой онтологической устремленности бытия - сознания вовне и возникает, согласно экзистенциалистам, долженствование как способ существования человека.

Экзистенция, по словам Ясперса, это не то, о чем можно сказать «есть», а то, что «должно быть», становление и устремленность за свои границы. Человек лишен и внешних обусловливающих его предпосылок, и внутренне присущей ему «природы». Он, следовательно, не имеет какой бы то ни было, раз навсегда данной определенности, он не обладает никакой «сущностью». Сущность человека есть «ничто», в противоположность конкретно-содержательной определенности всего остального мира вещей. Как су-щество «конкретное», он не сущность, а существование. Философия, если она берется определить, что такое человек, должна искать в нем не что-то данное, равное себе в многообразных его проявлениях, потенциально заложенное в нем, что затем актуализуется в действии, движении и состоянии. Напротив, эти преходящие состояния и переходы в иное, нахождение в ситуации и вечное обновление, устремленность и становление, словом, сам жизненный процесс в его пульсаций и беспокойстве, все это и есть определенность человека, он сам как существование. Для обозначения способа бытия человека в мире Хайдеггер использует термин «Dasein» (здесь-бытие).

Экзистенциализм подчеркивает драматизм и трагичность человеческого бытия, неисполнимость замыслов и проектов, отторженность смысла жизни от социально-исторических процессов, вечный разлад человека с собой по поводу поисков своей «подлинности», отсутствие внешних ориентиров в моральном выборе и прочее. Человеческое бытие есть вечное становление, не имеющее никакой конечной цели и предметного результата. Его драматизм и безысходность обретают значение подлинно человеческого удела и призвания. Трагедия, поражения, падения и противоборство с собой это не жизненный путь человека к чему-то, не испытание и искупление на пути к спасению, не цена истории, которую человек платит ради достижения собственных целей, а единственный, исчерпывающий смысл человеческого существования, если угодно, его назначение.

Так производится окончательный разрыв с традиционной рационалистической интерпретацией самоопределения человека, с пониманием его выбора и решения как разумного акта. По этой общепризнанной ранее схеме человек сначала уясняет себе, что он такое (по своей сущности, понятию человека, в идеале, каким он еще должен стать, или же по своей индивидуальной природе и естественным интересам), а затем, исходя из этого понимания и самосознания, решает, что ему следует желать, предпочесть и делать. Всякое такое основание, соображение, признание необходимого или обязательного является, с точки зрения экзистенциалистов, уже результатом более изначального, еще до того совершенного выбора, исконного порыва, предпочтения.

Когда человек что-то решает, то приведение им оснований, доводов «за» и «против», осознание своих мотивов, выделение существенных обстоятельств и проч. лишь внешне «рационализируют» спонтанный акт выбора. Таким образом, экзистенциально истолкованная свобода это полный антипод классически интерпретированной «свободы разумной», деятельности «со знанием дела», на основе самосознания или с пониманием объективных обстоятельств.

Это сказалось и на экзистенциалистской интерпретации морального выбора. Традиционно он понимался как выбор между добром и злом, как разрешение альтернативы, возникающей перед человеком, когда он либо совершит требуемое от него действие, выберет единственно правильный принцип, либо же отступит от требований нравственности, впадет в заблуждение, в чем и будет виновен. В экзистенциализме же сами понятия добра и зла оказываются лишь функцией совершаемого избрания, его следствиями: что бы человек ни избрал, это для него благо.

«Экзистирование» как движение вовне не имеет цели, а значимо как таковое. Всякое данное состояние преодолевается не потому, что оно не соответствует должному, «назначению» человека, а просто потому, что оно определенно (все равно в каком качестве). И долженствование определяется не через идеальное состояние, которого следует достичь, а через отрицание всякого конкретного и статичного состояния. То, что трансцендирует в человеке, заставляет его «пребывать вовне» и постоянно «оставлять позади себя» свою сущность, не является каким-либо позитивным началом. Это ничто, чистая отрицательность, недостаточность как онтологические характеристики человеческой реальности. В силу своего изначального беспокойства, отрицания себя человек и должен постоянно преступать через себя. За этим самоотрицанием у Сартра (а также у Камю) уже ничего больше не стоит. Человек здесь — чистая субъективность («безосновность», самопроизвольность, абстрактная неудовлетворенность собой, выдвижение все новых проектов и ниспровержение всего устойчивого).

Такую субъективистски - нигилистическую интерпретацию человеческого бытия подвергают критике Ясперс и Хайдеггер. По Хайдеггеру же, то, что «высказывается» в человеке и заставляет его экзистировать», есть «бытие». В экзистенциализме совершается окончательный отказ от поисков каких бы то ни было «истинных», «абсолютных» определений мира, поскольку в самой универсальной системе усматривается все та же «конечность», «ограниченность». А потому «истина» бытия представляется как «неисповедимое», «неизреченное», «тайное», «сокрытое» или неустранимо «парадоксальное». Иначе говоря, экзистенциализму глубоко чужды какие-либо конкретные философские программы, которые могли бы стать основанием для определенной социально-исторической позиции. Вот почему, в конечном итоге, подлинно нравственная установка человека в экзистенциализме рисуется как пресечение самого поиска универсальных абсолютов, всеобщих принципов и идеалов. Состоит ли эта «подлинная» нравственность в готовности человека ввергнуться в жизненную авантюру, или в возвращении к истокам, к «всеобъемлющему единому», она во всех случаях сводится к «стиранию граней», к принципиальней неопределенности моральной позиции. По отношению к любой и все равно, какой именно определенной моральной системе она есть полная отрицательность.

Экзистенциализм - философское выражение глубоких потрясений, постигших западную цивилизацию в первой половине XX века. Экзистенциалисты резко критически оценивают предшествующую рационалистическую философию, которая, по их мнению, оставляла в стороне живой, конкретный опыт человеческого существования в мире и сосредотачивала внимание на процессе познания. В центре их внимания - непосредственное переживание человеком своей ситуации в мире, его самоопределение в бытии, свобода и ответственность.

2.Французский экзистенциализм как гуманистическое

философское учение

К 1941 году центр экзистенциалистского движения переместился во Францию. Именно здесь, в оккупированной стране, поставленной на грань национальной катастрофы, впервые возникла реальная ситуация, которая на время оправдала экзистенциалистское восприятие истории и сделала его понятным и близким для тысяч не искушенных в философии людей.

То, что в работах Ясперса было философией, стало теперь непритязательной, будничной достоверностью, абстрактно - всеобщей истиной радиосводок и газетных сообщений. Тоталитарный «новый порядок» был налицо: фашисты оккупировали всю континентальную Европу. Каждый день приходили известия о новых сенсационных успехах гитлеровской армии: русские отступали; перспектива открытия второго фронта оставалась сомнительной. Рядовой француз, если он мыслил в соответствии с всеобщими требованиями рассудка (то есть исходил из доступной для него информации о событиях и делал выводы, не нарушая элементарные требования логики), легко приходил к мысли о конце национальной истории, о фатальности и долговечности нацистского господства.

Разумеется, и в этот период во Франции находились люди, верящие в крутой перелом в ходе войны и в последующее поражение фашистской Германии. Но если считаться с фактами, исходить из того, о чем свидетельствует неумолимая статистика побед и поражений 1940-1942 годов, то необходимо признать, что сопротивление нацизму, какие бы благородные мотивы не лежали в его основе, есть осужденный историей субъективизм, опасная и бессмысленная авантюра. За каждого убитого нациста придется расплачиваться сотнями ни в чем не повинных людей, которых уничтожат карательные отряды. Здравый рассудок говорил: будьте рассудительны и подчинитесь горькой исторической судьбе.

Сотни честных французских интеллигентов приходили к тем же самым представлениям об исторической перспективе, хотя и отказывались от капитулянтского личного выбора. По Франции прокатывается волна рационально мотивированных («политических») самоубийств. Беспощадная достоверность рассудка прямым путем ведет личность либо к сотрудничеству с «новыми хозяевами истории», либо к самоубийству.

Но наряду с этой достоверностью для тысяч французов существовала еще и другая. Она вспыхивала в сознании при первом же взгляде на тупые и самодовольные лица носителей «нового порядка». Настроение гнева и протеста разом овладевало всем существом, и, прежде чем срабатывала рефлексия, прежде чем удавалось скалькулировать выгоды и невыгоды возможного поступка, эти чувства превращались в мотив активного действия. Нельзя разобраться в природе французского Сопротивления как движения действительно народного и массового, если сбросить со счетов миллионы таких импульсивных действий, совершенных людьми, вовсе не определявшими себя к историческому подвижничеству. В условиях оккупированной Франции доверие к своему безрассудному настроению сплошь и рядом приводило личность на путь антифашистского протеста.

Основная экзистенциалистская установка сложилась во французской культуре тех лет самостоятельно и стихийно: сплошь и рядом она формулировалась людьми, далекими от философии и совершенно незнакомыми с работами Кьеркегора, Ортеги-и-Гассета, Ясперса и Хайдеггера. Исключительно интересно в этом отношении творчество Антуана Сент-Экзюпери и особенно его новелла «Военный Летчик», написанная в 1941 году.

Своеобразие концепции человека, предложенной французскими экзистенциалистами, состоит в том, что «действие без надежды на успех» принимается в ней в качестве изначального постулата. Ситуация, сложившаяся во Франции, рассматривалась в данном случае не как аномалия, а как впервые проступившая на поверхности жизненных обстоятельств норма истории. Личность, отрекающаяся от всех целеуказаний, которые предлагает ей рациональный прогноз ситуации, выступает в экзистенциализме как носительница глубокого и подлинного исторического сознания. Ей открылся абсолютный трагизм и мрак истории, и поэтому она не унижается ни до трусливых надежд капитулянта, ни до трусливого отчаяния самоубийцы. Она действует, доверяя своему непосредственному чувству.

В 1942 году во Франции появляется работа, содержащая первый философски-систематический очерк этого стоического, бунтарского сознания, - «Миф о Сизифе» А. Камю (1913-1960), французского философа и писателя. Камю предлагает честно, без уверток вглядеться в глубину существующего социально-психологического кризиса, понять, что этот кризис превратил самоубийство в серьезнейшую проблему каждодневного философствования, что мысль о самоубийстве перестала быть привилегией маньяков и отныне надежно опирается на саму всеобщность рассудка. Познаваемая и предвидимая действительность такова, что человека уже невозможно ни ободрить, ни утешить с помощью рациональных доводов.

Чтобы преодолеть отчаяние (а философский замысел Камю состоит именно в этом), нужно прибегнуть к иной, парадоксальной мере: к изменению основной установки, или типа человеческих ожиданий. Отчаяние, ведущее к осмысленному («политическому») самоубийству, коренится в крушении надежд, возлагаемых на историю. Но кто доказал, что на историю можно положиться? История не сказка со счастливым концом, ибо нет Бога, который бы так ее устроил. Представление, будто социально-исторический процесс («мир» в терминологии Камю) предрасположен к человеку, есть иллюзия, порожденная размеренным буржуазно-реформистским развитием. Отчаяние есть расплата за эту иллюзию: прогрессистское доверие к истории, а не сам человек, находится в кризисе, и именно оно - эта привычка, этот стереотип мирного времени — толкает личность к самоубийству. Чтобы преодолеть отчаяние, нужно «выбить клин клином»: обескураживающему ощущению неразрешимости и бессмысленности конкретной ситуации противопоставить прочное, уверенное, идущее из глубин дохристианской истории сознание неустранимого трагизма человеческого существования.

«Мир», по определению Камю, «безрассудно молчалив»; это значит, что история сама по себе не содержит ни задания, ни запроса, ни оправдания человеческих поступков, нелепо искать в ней ответ на вопрос о нашем предназначении, о том, ради чего нам следует жить. «Безрассудному молчанию мира» противостоит у Камю «порыв», или «бунт», самого человека. Поскольку историческая действительность не имеет разумно-целостного строения, поскольку сама по себе она абсурдна и бессвязна, постольку нет никаких оснований квалифицировать бунт как слепое и деструктивное действие: история до такой степени нелепа, что обвинение в авантюризме просто не имеет смысла. Бунтарь не разрушитель, напротив, своим действием он впервые вносит в разрозненно-бессвязную реальность нечто гармонизированное.

Противопоставление, намеченное Камю — «безрассудное молчание мира», с одной стороны, и «бунт человека» — с другой, было доведено до аналитической чистоты виднейшим представителем французского экзистенциализма Ж.-П. Сартром.

Жан Поль Сартр (1905-1980), философ и писатель, участник французского Движения Сопротивления. В середине 30-х годов Сартр сам был приверженцем того благодушного историцистского оптимизма, который немецкие экзистенциалисты изобличали в других.

Для немецких экзистенциалистов (это отчетливо зафиксировано в ясперсовской «Духовной ситуации эпохи») воплощением веры в непременную «разумность действительного» была гегелевская философия истории. Сартр убежден, что первоначало этой веры, всю обольстительную силу которой он испытал на себе, надо искать у истоков европейского философского рационализма.

Путь к искоренению историцистского легковерия Сартр видит в радикальной версии обезбоженности мира, в утверждении такой картины бытия, которая не оставляла бы места ни божественному промыслу, ни его многоликим суррогатам. К последним Сартр относит любые представления об упорядоченности и цельности мира, о наличии в нем закономерности, о самодвижении материи. Эта версия мира получает окончательное завершение в главном труде Сартра «Бытие и ничто» (1943) в концепции «в-себе (бытия)».

Мир, согласно Сартру,— это «универсальное не то», полное отсутствие чего-либо, соответствующего человеческим ожиданиям, образам, понятиям. Быть реальным - значит оказываться чуждым сознанию, совершенно «случайным» (противоположным столь охотно предполагаемой упорядоченности мира), а в пределе — абсурдным. Только такое понимание мира соответствует, по мысли Сартра, подлинному атеизму, последовательному убеждению в том, что Бога не существует. Другой стороной этой же «радикально атеистической» темы является сартровская версия самой субъективности человека.

Если мир ни в чем не похож на Бога и даже в малейшей степени не позволяет уповать, рассчитывать, полагаться на него, то логическим следствием этого должно быть отрицание и всякой способности воздействовать на человека, определять его поступки.

Представление о детерминированности человека порицается им как предрассудок, последний пережиток религиозной веры в предопределение. Тайна человеческого и состоит в его абсолютной необусловленности, спонтанном индетерминизме, и всякая попытка подставить под поступок вынуждающую силу обстоятельств или внутренних склонностей есть, согласно Сартру, не более чем уловка. В уловке этой выражает себя то же малодушие, тот же страх перед личной ответственностью и риском, который когда-то приводил человека на стезю, религиозного фатализма. Поэтому с человека можно спрашивать за все, что он совершил, не делая никаких скидок на обстоятельства его жизни или прирожденные ему склонности, инстинкты; предрасположения.

Миру как «в-себе (бытию)», в котором нет ничего похожего на намерение и тенденцию, противостоит у Сартра человек в качестве чистого «для-себя (бытия)», которое является сплошной преднамеренностью и тенденцией, «проектом», как выражается Сартр. Он развивает психологически недоказуемую теорию, согласно которой у человека вообще не бывает непроизвольных действий, а действия, представляющиеся таковыми, на деле являются лишь лицемерно—скрытными преднамеренными актами.

С этической точки зрения концепция Сартра относится к числу учений, противопоставляющих долг склонности и видящих сущность морали в ригористическом выполнении обязанностей. Действия по обязанности есть, по Сартру, проявление решимости и мужества. Именно они реализуются в признании бытия как горькой истины, в приятии и удерживании тоски.

Строго говоря, сартровская ригористическая мораль знает одну-единственную обязанность - готовность сознаться, готовность отвечать за все, что совершилось при твоем (пусть даже бессознательном) участии. Сартр высокопарно называет это решимостью «взвалить на себя бремя бытия», или выбором.

Вспомним еще раз жестокие условия гитлеровской оккупации и попытаемся понять, как они могли повлиять на осмысление основных сартровских категорий. Эта предельно субъективистская концепция оказалась морально оправданной в условиях сумасшедшей реальности оккупационного режима. Капитулянт обосновывает свою позицию тем, что победа захватчиков фатально неотвратима. Но, согласно Сартру, ход вещей кажется фатально неотвратимым лишь тому, кто капитулировал перед миром, предал свои убеждения. История сама по себе не может ни принудить человека, ни вовлечь его в грязное дело. «Человек...- пишет Сартр, - несет всю тяжесть мира на своих плечах: он ответствен за мир и за самого себя как определённый способ бытия... Поэтому в жизни нет случайности. Ни одно общественное событие, возникшее внезапно и увлекшее меня, не приходит извне: если я мобилизован на войну, это есть моя война, я виновен в ней, и я ее заслуживаю. Я ее заслуживаю прежде всего потому, что мог уклониться от нее - стать дезертиром или покончить с собой. Раз я этого не сделал, значит, я ее выбрал, стал ее соучастником».

Человек, как субъект решения и выбора не имеет никакой готовой конституции, он еще должен себя конституировать. С обычной, психологической точки зрения этот субъект представляет собой пустоту, бессодержательность или «ничто». Он вакуум, страдающий от незаполненности и жаждующий заполнения. Человек несет ответственность за то, из какого источника он утолит эту метафизическую жажду, какому из живущих в нем мотивов отдаст предпочтение. Если человек уступил своим витальным побуждениям, значит, он предпочел, выбрал свой страх боли и смерти, заполнил им ту пустоту, которая предназначалась для большего. В этой подмене — его экзистенциальная вина.

Рациональной осмотрительности, с одной стороны, и витальной трусости - с другой, противостоит у Сартра мятежное безрассудство, берущее свое начало в непосредственности и аффективной категоричности восприятия. Сцена насилия молниеносно рождает в нас чувство ненависти. Это чувство органически непреложно, как зубная боль, тошнота, головокружение. И вместе с тем мы видим, что оно невыводимо из состояний нашего тела, из витальной организации, требования которой мы можем подавить. Ненависть к насилию выше нас самих: она не только по времени, но и по существу опережает всякое наше размышление, ибо ни рациональные аргументы, ни доводы, на которые нас толкает инстинкт самосохранения, не в состоянии поколебать сознания обязательности действия, основывающегося на этом чувстве.

Таким образом, французский экзистенциализм развивает психологически недоказуемую теорию, согласно которой у человека вообще не бывает непроизвольных действий, а действия, представляющиеся таковыми, на деле являются лишь лицемерно — скрытными преднамеренными актами. Отрицая объективность исторического процесса, Сартр считает все социальные действия обусловленными человеческой субъективностью, а человека - полностью ответственным за свои поступки, без скидок на исторические обстоятельства.

Заключение

В предшествующей философии человек рассматривался как часть или высший пункт развития природы; единственный творец в мире неодухотворенных и пассивных предметов. В идеализме человек - это субъективный разум, раскрывающий повсюду в действительности разум объективный. В материализме — сознание, пассивно воспринимающее впечатления извне. Во всех этих случаях человек представлен, по оценке экзистенциалистов, по аналогии со всей остальной действительностью. Он рисуется или абстрактным разумом, продуцирующим идеи, или психическим механизмом, получающим извне впечатления и анализирующим их, но во всех случаях «предметом». При всех различиях и противостоянии человека внешней действительности, он рассматривался как нечто принципиально сопоставимое с нею, с миром объектов. Экзистенциалисты противопоставляют человека и остальной мир. Человек есть реальность совсем иного порядка, лишённая предметности (пусть даже внеприродной, идеальной, сколь угодно абстрактной предметности тождественного себе «чистого Я»)

Ненависть к насилию выше нас самих: она не только по времени, но и по существу опережает всякое наше размышление, ибо ни рациональные аргументы, ни доводы, на которые нас толкает инстинкт самосохранения, не в состоянии поколебать сознания обязательности действия, основывающегося на этом чувстве. Оно есть внутренняя изготовка к безусловно обязательному поступку, взрыв заряда, за которым не может не последовать выстрел. Исторический процесс понимается экзистенциалистами как ненаправленный, безразличный к человеку, поэтому все социальные действия обусловлены человеческой субъективностью, а человек полностью несет ответственность за свои поступки, не учитывая тяготы исторических обстоятельств.

Список использованной литературы

1.  Голубинцев, В.О. Данцев А.А., Любченко В.С. Философия для технических вузов./ Ростов-на-Дону.:Феникс, 2004.

2.  Западная философия ХХ века. М.: Интерпракс, 1994.

3.  Спиркин А.С. Философия. М., 2001

4.  Пассмор Д. Сто лет философии. М.: Прогресс-Традиция, 1999.

5.  Сартр Ж.-П. Экзистенциализм - это гуманизм// Сумерки богов. М.: Политиздат, 1989. С.319-344.

6.  Философский словарь / под ред. Фролова И.Т. М. 1991.