Терроризм и его истоки в Российской империи

РЕФЕРАТ: ТЕРРОРИЗМ И ЕГО ИСТОКИ В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Изучая проблему терроризма и, в частности, его проявления в русском освободительном движении, необходимо разобраться в самом термине: а что же такое «терроризм»? Существует целый ряд трудностей, связанных с разработкой данного термина. Главным объективным препятствием, по мнению многих ученых, является многозначность явлений, которые охватывает терроризм: здесь и идеология, и человеческая деятельность, и метод запугивания, и тяжкие преступления, и целый ряд других действий[1].

Московский ученый В.И. Чекалкин среди основных причин, не позволивших успешно решить эту проблему, называет сложность феномена терроризма, его быстрое эволюционирование как во времени, так и в пространстве, изменение политических и идеологических ориентиров, тактики и стратегии деятельности террористов[2].

Наиболее вероятным представляется то, что выделить универсальную теорию в определении данного феномена невозможно, так как существует чересчур много его причин и проявлений[3].

Терроризм в разных странах проявляет себя по-разному в зависимости от конкретных исторических, политических, социальных и культурных условий.

Тем не менее политологами западноевропейских стран и США было предложено более ста определений терроризма, а всего уже имеется около двухсот. Но ни одно из них не может быть признано безупречным. Каждое акцентирует внимание на той или иной стороне этого явления, раскрывает какую-то особенность, черту, частичку сущности: «Терроризм есть мотивированное насилие с политическими целями» (Б. Крозье, Великобритания). «Терроризм – это систематическое запугивание правительств, кругов населения и целых народов путем единичного или многократного применения насилия для достижения политических, идеологических или социально-революционных целей и устремлений» (Г. Деникер, Швейцария). «Терроризм – это угроза использования или использование насилия для достижения политической цели посредством страха, принуждения или запугивания» (Сборник под ред. И. Александера. Терроризм: теория и практика., США). Как видим, ни одно из вышеприведенных определений западных историков не охватывает всех аспектов и проявлений терроризма.

В российской историографии также предпринимаются попытки найти универсальное определение. К примеру, в монографии «Левый терроризм на Западе: история и современность» авторы дают следующее определение: «Терроризм – это политическая тактика, связанная с использованием и выдвижением на первый план тех форм вооруженной борьбы, которые ранее сводились к убийствам «отдельных высокопоставленных лиц», в современных условиях могут носить форму угона самолетов, захвата заложников, поджогов предприятий и офисов и т.д., но объединяет их с терроризмом прежних времен то, что главной угрозой со стороны террористов остается угроза жизни и безопасности людей. Террористические акты направлены на нагнетание страха в обществе и, разумеется, они должны быть политически мотивированы»[4].

Однако подобная формулировка подходит прежде всего к терроризму 70–80-х гг. XX в. на Западе, и совершенно не отвечает реалиям России XIX в. Достаточно приложить ее к «дезорганизаторской» деятельности землевольцев 1870-х гг., рассматривавших террор прежде всего как орудие самозащиты и мести, и становится очевидным, что современная политологическая терминология «не срабатывает» применительно ко многим историческим ситуациям[5].

Таким образом выработать универсальное определение терроризма не представляется возможным. Однако можно попытаться найти ту формулировку, которая дает наиболее полную и исчерпывающую трактовку терроризма интересующего нас периода. Таковой по нашему мнению является определение, данное американским историком Дж. Хардманом в статье «Терроризм», опубликованной в 1934 г. «Терроризм, – писал Хардман, – это термин, используемый для описания метода или теории, обосновывающей метод, посредством которого организованная группа или партия стремится достичь провозглашенных ею целей преимущественно через систематическое использование насилия. Террористические акты направляются против людей, которые как личности, агенты или представители власти мешают достижению целей такой группы». Далее он продолжает: «терроризм как метод всегда характеризуется не только тем фактом, что он стремится вывести из равновесия законное правительство или нацию, но также продемонстрировать массам, что законная власть больше не находится в безопасности и без вызова. Публичность террористического акта является кардинальным моментом в стратегии терроризма. Если террор потерпит неудачу в том, чтобы вызвать широкий отклик в кругах за пределами тех, кому он напрямую адресован, это будет означать, что он бесполезен как орудие социального конфликта. Логика террористической деятельности не может быть вполне понята без адекватной оценки показательной природы террористического акта»[6].

Нет единого мнения у ученых и относительно времени возникновения терроризма. Одни отодвигают корни этого явления в античные времена, другие считают терроризм феноменом конца XX в., третьи относят происхождение современного терроризма к эпохе постнаполеоновской Реставрации.

Интересным является тот факт, что многие ученые Запада полагают, что праматерью современного терроризма во всем мире является терроризм «Народной воли»[7].

Нас же прежде всего интересует вопрос о том, когда и почему терроризм пустил прочные корни именно в российской почве. По нашему мнению, терроризм как идеология начал формироваться еще в 60-е гг. XIX в., постепенно превращаясь в систему действий революционных организаций, найдя свое классическое воплощение в борьбе «Народной воли». Генезис террористических идей в российском революционном движении носил достаточно самобытный характер, корни которого лежат прежде всего в идеологии и, в значительной степени, психологии определенной части русских революционеров.

Начало террористическим идеям в России было положено ничем не примечательным, в принципе, студентом Московского университета Петром Зайчневским, автором получившей большую известность и широкую огласку в обществе прокламации «Молодая Россия». Пожалуй, главная и самая страшная мысль данной прокламации состоит в том, что автор впервые в России открыто признает убийство нормальным средством достижения пусть даже и самых благородных целей. «Мы изучали историю Запада, – писал Зайчневский, – и это изучение не прошло для нас даром; мы будем последовательнее не только жалких революционеров 92 года, мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами в 90-е гг.». Для Зайчневского террор – средство убрать с дороги «императорскую партию». Если захватить Зимний дворец и перебить «живущих там», то «может случиться, что все дело кончится одним истреблением императорской фамилии, т.е. какой-нибудь сотни, другой людей»[8].

В другом месте автор «Молодой России», указывая на связь царя с «императорской партией», уничтожающей народ, замечает: «Ни он без нее, ни она без него существовать не могут. Падет один – уничтожиться и другая»[9].

П.А. Зайчневского нельзя назвать сторонником индивидуального террора. Но именно в этой мимоходом брошенной фразе сформулирована идея, воодушевлявшая тысячи русских революционеров на убийства и самопожертвование. Для русских власть ассоциировалась с царем, она была персонифицирована. А раз власть – это царь, возникает большой соблазн одним ударом разрушить могущество этой власти, расчистить дорогу для осуществления идей, которые должны привести ко всеобщему благоденствию.

Конечно, все написанное П. Зайчневским можно списать на юношеский максимализм, но, как известно, все революции совершают молодые. И уже другие люди, не без влияния «Молодой России», развивая взгляды о необходимости истребления политических противников или придя к этим взглядам самостоятельно, создадут целую систему идеологического обоснования терроризма и, что самое существенное, перейдут от теории к практике в невиданных еще в мировой истории масштабах[10].

Уже П.А. Зайчневским была предпринята попытка предать некую своеобразную «гуманность» террористической идее, с одной стороны, истребление «сотни, другой людей», а с другой, если придется издать крик: «В топоры!» – «.. .тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам! Помни, что тогда, кто будет не с нами, тот будет против, тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами»[11].

Уже у П.А. Зайчневского, пока еще в теории, проявилось то, что много позже в своей практике будут использовать эсеры – стремление уничтожать всех, кто имеет хотя бы косвенное отношение к «вражескому» лагерю. «Молодая Россия» вызвала критику со стороны здравомыслящих лидеров радикального лагеря. Еще неизвестных тогда авторов пожурил А.И. Герцен, списывая, впрочем, их чрезмерную кровожадность на молодость и любовь к революционной фразе: «Кто знаком с возрастом мыслей и выражений, тот в кровавых словах «Юной России» узнает лета произносящих их. Террор революций с своей грозной обстановкой и эшафотами нравится юношам так, как террор сказок с своими чародеями и чудовищами нравится детям»[12].

Но, как известно, «террор сказок» впоследствии вполне успешно был сделан кровавой былью.

П. Зайчневский и его друзья были не одиноки в своих настроениях. В.И Кельсиев, приезжавший в Россию весной 1862 г., свидетельствовал впоследствии, что « «Молодую Россию» никто не хвалил, но думавших с нею было множество; ей только в вину ставили, что она разболтала то, о чем молчать следовало»[13].

Конкретные же очертания идея цареубийства стала принимать в организации Н.А. Ишутина – И.А. Худякова. Давая после своего ареста путанные и непоследовательные показания, Н.А. Ишутин говорил о том, что цареубийство планировалось в том случае, если правительство откажется по требованию революционеров «устроить государство на социалистических началах». Непосредственно подготовкой цареубийства должны были заниматься члены организации с устрашающим названием «Ад». Кроме того, каждый член «Ада» должен был «жертвовать жизнью других, тормозящих дело, мешающих своим влиянием».

Как показал на следствии «ишутинец» Д.А. Юрасов, члены «Ада» должны были «находиться во всех губерниях и должны знать о настроении крестьян и лиц», которыми «крестьяне недовольны, убивать или отравлять таких лиц, а потом печатать прокламации с объяснением, за что убито лицо»[14].

Таким образом, можно говорить о том, что уже «ишутинцы» подумывали о систематическом терроре.

Поворотной же точкой в генезисе российского терроризма, безусловно, можно считать выстрел Д.В. Каракозова 4 апреля 1866 г. Можно сказать, что покушение на Александра II открыло эпоху терроризма в России. Если до этого звучали лишь слова и прокламации, то с выстрелом из револьвера Каракозова терроризм становится реальностью и неотъемлемой частью российского революционного движения.

Возможность разобраться в том, что двигало этим молодым человеком, и дать психологический портрет Д.В. Каракозова, нам позволяют воспоминания Е.К. Брешко-Брешковской. Вот, что она пишет о посещениях Каракозовым собраний «ишутинского» кружка: «Казалось, что этот высокий человек с ясными, голубыми глазами, выросший вблизи народа в одной из приволжских губерний, наслаждался новым для него миром вопросов и задач и в то же время разбирался в собственных чувствах и мыслях, дотоле дремавших в нем... Наконец Каракозов громко заявил свое решение убить Александра II. В коротких словах он доказывал, что царская власть есть тот принцип, при наличии которого нечего и думать о коренных социальных реформах. Он говорил, что «усилия и жертвы революционеров будут напрасны, пока трон царский уверен в своей безопасности. Говорил он спокойно, сдержанно, страстно, всем глядя в лицо и ни на ком не останавливаясь, точно он громко отвечал себе на те глубокие запросы своей души, которые давно томили его, но все ускользали от понимания. Предложение Дмитрия Владимировича поразило всех, и все протестовали, кроме Н.А. Ишутина. Все утверждали, что после убийства царя некому еще будет воспользоваться смятением, что надо сперва привлечь на свою сторону больше людей, сорганизовать революционные кадры. Говорили, что народ будет против, в его глазах царь есть освободитель и благодетель»[15].

Д.В. Каракозов, как свидетельствует Е.К. Брешко-Брешковская, «терпеливо выслушал ораторов, сдержанно отвечал им и только когда, отойдя в сторону, закрывая лицо руками и подолгу не шевелясь, сидел в углу комнаты, полный горячих речей, можно было заметить, какая страстная и трудная борьба мучила этого человека»[16].

Что последовало затем, подробно описано в исторической литературе.

С места покушения Д.В. Каракозов не бежал, поскольку желал выглядеть тираноборцем. Однако при аресте у покушавшегося отобрали записку, где император был назван «главным врагом русского народа», т.е. несостоявшийся тираномах использовал «террористическую» терминологию и аргументацию[17].

Террористическая направленность каракозовского покушения была очевидной для современников: Александра II пытались убить не за какое-либо отступление от законности, но потому, что он – царь и, согласно якобинской логике, не может быть невиновным. Известный революционный публицист В.В. Берви-Флеровский в листовке, предназначенной специально для простонародья, объяснял: «Как ударил Каракозов-студент в Александра царя цареубийственно, все вельможи перепугалися. Он ударил неразборчиво, а не так как бьют беззаконника за вину определенную»[18].

Реакцию общества на покушение Д.В. Каракозова нельзя назвать однозначной. Известный общественный деятель того времени А.А. Шилов писал, что события показали, прежде всего, что выстрел 4 апреля 1866 г. был преждевременным, что идея царизма была еще очень популярна в массах и что Александр II был еще окружен ореолом «царя-освободителя». Покушение вызвало взрыв энтузиазма, патриотизма и верноподданнических чувств, и нельзя сказать, что патриотические манифестации были проявлением только казенного восторга. Со всех концов России неслись выражения сочувствия Александру II и негодования на «злодея», поднявшего руку на «помазанника божьего»[19].

В народе сложилась легенда, что Каракозова послали дворяне, желающие отомстить царю за освобождение крестьян[20].

А.И. Герцен в первом своем отклике на покушение заявил, что «мы ждали от него бедствий, нас возмущала ответственность, которую брал на себя какой-то фанатик... Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами». Не верил Герцен и в наличие заговора, считал его «сочинением» муравьевской комиссии. Как и Герцен, известные шестидесятники М.К. Элпидин и Н.Я. Николадзе выступили против террористической тактики[21].

Однако отнюдь не все российские революционеры отнеслись к покушению Д.В. Каракозова отрицательно. Так, после публикации статьи «Иркутск и Петербург», А.И. Герцен получил несколько анонимных ругательных писем, в которых его называли «изменником». Лидер «молодой» эмиграции А.А. Серно-Соловьевич в брошюре «Наши домашние дела» писал: «Нет, господин основатель русского социализма, молодое поколение не простит вам отзыва о Каракозове, – этих строк вы не выскоблите ничем»[22].

«Выстрел Каракозова, – вспоминала Е.К. Брешковская, – был ударом, удивившим, поразившим одних, смутивших, вогнавших в раздумье других. Пусть ругают и поносят Каракозова, пусть вся Россия распинается в преданности царю и подносит ему адреса и иконы! А он все-таки наш, наша плоть, наша кровь, наш брат, наш друг, наш товарищ!»[23].

Как мы видим, русская революционная интеллигенция весьма остро и по-разному отреагировала на события 1866 г. Вставал вопрос: допустим ли террористический метод как средство революционной борьбы? По этому поводу в конце 60-х гг. разворачивается острая полемика между М.А. Бакуниным, А.И. Герценом и Н.П. Огаревым.

В ряде прокламаций М.А. Бакунин сформулировал анархический вариант революции: партия готовит восстание, однако следует естественному ходу событий, будучи «не диктатором-указателем для народа, а только повивальной бабкой самоосвобождения народного», и, коль скоро восстание - волеизъявление большинства, меньшинство уже не сможет узурпировать власть, обратившись к «террору»[24].

А.И. Герцен в цикле статей «к старому товарищу» оспорил бакунинскую программу. Революционерам, согласно Герцену, надлежит только просвещать, воспитывать народ, который сам найдет нужные формы. Он утверждал, что деятельность партий, прибегающих к террору, не менее пагубна для народа, чем неистовство якобинских правительств[25].

Выводы А.И. Герцена оспорил Н.П. Огарев, солидаризировавшись с М.А. Бакуниным. По его мнению, Герцен ошибался, полагая, что неудачи прежних революций – аргумент против новых попыток обращения к «террору». Можно, – писал Огарев, – «взглянуть на целую историю как на ряд неудавшихся революций», поскольку «уход от прежнего, от существующего в иное отношение и есть революция, укорять ее тем, что она не удалась нельзя». Революция, «смотря по обстоятельствам, действует путем сделки или путем террора», и «террор является не побуждением мести, а невольным делом перестройки». Герцену, – настаивал Огарев, – не стоило бы здесь отрицать наличие перспектив «террора»: «Насколько террор может или не может иметь успех – для этого расчета у меня опять нет данных. Быть может террор будет повторяться n раз и удастся только в n-ый раз»[26].

Н.П. Огарев обращается к взлелеянной им и А.И. Герценом легенде о декабристах. Он доказывает, что отрицание террора – это отрицание культа этих героев, «с ног до головы выкованных из чистой стали», ибо декабристы на самом деле были верными последователями Робеспьера. «Наши декабристы», – утверждал Н.П. Огарев, – так же собирались использовать «террор» «во имя нового, народного общественного строя», как и якобинцы. «Террор, предполагавшийся декабристами, был беспощаден; пути его сообразно с духом времени были пути исключительно военные. Почему же тебе их пути не казались страшными? А как скоро эти пути переходят в террор крестьянский и работничий – они тебе кажутся страшными?»[27].

На основе сопоставления декабристов и «террористов» Н.П. Огарев пытался примирить А.И. Герцена с едва ли не самой эпатажной идеей Бакунина – апологией «разбоя и грабежа» как истинно народных средств революционной борьбы. «Ты все пугаешься перед словом разбой или грабеж (и даже коммунизм), – писал он Герцену, – но я уже давно говорил, что разбой или грабеж, который обыкновенно всегда является временно, при всякой вспышке (даже 14 декабря предлагалось разбить кабаки, а Южное общество шло еще решительнее), я давно говорил, что разбой может быть и не быть, может явиться как частный случай восстания – ради его спасения, – но главное дело в неизбежном восстании».

Таким образом, к исходу 1860-х гг. «террор» был очередной раз «реабилитирован» в России стараниями тех же социалистов, что ранее отрекались от него, называя «буржуазным» методом. Естественным следствием радикализации настроений, как в среде идеологов революционного движения, так и среди интеллигенции явилось образование первой в России последовательно террористической организации. Речь, безусловно, идет о «Народной расправе» и «Катехизисе революционера», созданных невероятной энергией и извращенно-последовательной мыслью С.Г. Нечаева.

Как известно, патриарх анархизма М.А. Бакунин поддержал молодого эмигранта, выдававшего себя за полномочного представителя могущественной русской подпольной организации. Бакунин ввел С.Г. Нечаева в круги женевской эмиграции, помог найти финансовые источники и написать «Катехизис революционера» – документ, впоследствии ставший пусть не катехизисом, но универсальным «учебным пособием» для поколений экстремистов.

«Катехизис революционера» предлагает и конспиративную методику, и эффективную стратегию политических убийств, как средства управления: «Должно руководствоваться мерой пользы, которая должна произойти от смерти известного человека для революционного дела. Итак, прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, а также внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергичных людей, потрясти его силу»[28].

Призывая вышедшую из народа молодежь обратить все внимание и силы на «уничтожение всех тех ясно бросающихся в глаза препятствий, которые могут особенно помешать восстанию и затруднить его ход», С.Г. Нечаев перечислил главнейшие из этих препятствий: «1) Те из лиц, занимающих высшие, правительственные должности и сосредотачивающих власть над военными силами, которые особенно усердно выполняют свои начальнические обязанности. 2) Люди, обладающие большими экономическим силами и средствами и употребляющими эти силы исключительно для себя и своего сословия, или для пособий государству. 3) Люди, рассуждающие и пишущие по найму, т.е. публицисты, подкупленные правительством и литераторы, лестью и доносами надеющиеся добиться административных подачек»[29].

Таким образом, мы видим, что С.Г. Нечаев готов был уничтожать людей просто за то, что они хорошо исполняли свои обязанности, находясь на государственной службе. То, что публицисты или литераторы, выражающие мнения, отличные от его собственных, могут делать это из идейных, а не исключительно корыстных побуждений, его не интересовало. Их он предполагал «заставить молчать тем или другим способом (хотя бы лишением языка)»[30].

У С.Г. Нечаева напрочь отсутствовало понимание того, что казнить человека, будь то аристократ, священник или буржуа только из-за того, что он придерживается других взглядов, преступно. Но такова революционная мораль, согласно которой действовали и последующие поколения российских борцов за интересы всего народа. Но при этом мало кто из них интересовался мнением самого народа.

Подход у С.Г. Нечаева к различным категориям «препятствий» на пути революции был дифференцированным. Одних предполагалось «истребить без всяких рассуждений», у вторых просто отбирать средства на дело революции, третьих, «высокопоставленных скотов», на их счастье не отличающихся «особенным умом и энергиею» просто «сбивать с толку» и компрометировать[31].

Особая участь была уготовлена сотрудникам III отделения и «полиции вообще». Они должны были быть казнены «самым мучительным образом в числе самых первых»[32].

С.Г. Нечаевым был даже составлен перечень лиц – первоочередных кандидатов на уничтожение. Наряду с такими правительственными деятелями как Н.В. Мезинцев и П.А. Валуев, в нем значились публицисты, издатели, историки – М.Н. Катков, А.Д. Градовский, А.А. Краевский, М.П. Погодин и др.

Однако осуществить С.Г. Нечаеву удалось только один террористический акт. Как известно его жертвой стал не правительственный чиновник или реакционный публицист, а студент, участник нечаевской «Народной расправы» И.И. Иванов, выразивший сомнения в некоторых действиях Нечаева. Убийство Иванова стало классическим «террористическим» убийством. Он, по мнению Нечаева, представлял опасность для «Народной расправы», подрывая авторитет ее руководителя – и был уничтожен в полном соответствии с шестнадцатым параграфом «Катехизиса» «прежде всего должны быть уничтожены люди особенно вредные для организации»[33].

Нечаевская традиция физическое истребление или терроризация «особенно вредных» лиц, беспрекословное подчинение «низов» революционному начальству (не случайно в книге, вышедшей в 1929 г., Нечаев был назван «неумолимым судьей в деле нарушения партийной дисциплины»), наконец оправдание любого аморализма, если он служит интересам революции, прослеживается на протяжении всей последующей истории русского революционного движения. Терроризм и заговорщичество стали его неотъемлемой частью, и нравственные основы, заложенные декабристами и А.И. Герценом, все больше размывались.

Полвека спустя после создания «Катехизиса» революционер, гораздо более удачливый чем Нечаев, выступая перед «коммунистической» молодежью, произнес фразу, которую вполне можно представить в параграфе 27 «Катехизиса революционера»: «Нравственность – это то, что служит разрушению старого, эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, созидающего новое общество коммунистов»[34].

Надо ли уточнять, что духовного сына Нечаева звали Владимиром Ульяновым?

Подводя итоги и давая оценку первому этапу генезиса российского терроризма, можно сделать следующий вывод. Истоки терроризма можно отнести еще к декабристам, среди которых впервые в российской истории зародилась идея цареубийства как средство сделать общество более совершенным. Однако после подавления декабристского восстания террористическая идея надолго сошла с политической арены России. Вновь вернувшись к жизни в 60-е гг. XIX в., она очень быстро и стремительно стала приобретать все большее число сторонников. И это была уже не просто идея, а пусть только начинающая свое формирование, но уже идеология. В это время она еще не представляла собой некой стройной концепции, но уже было покушение Д. Каракозова; были влиятельные общественные деятели, которые вели активную дискуссию о терроре. Необходимо отметить, что убийство, как способ решения проблем, не появляется в благополучном обществе. Российская же действительность 1860-х гг. представляла собой клубок противоречий, выход из которого многие увидели в своевременно подкинутой идее - такова, пожалуй, главная причина того, что терроризм так быстро пустил свои корни в России.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

1.  Свекла В.И.Сущность терроризма, его причины. – Мн., 1999.

2.  Чекалкин В.И.Терроризм в России: реальность и перспективы // Политическая теория: тенденции и проблемы. – М., 1994.

3.  Будницкий О.В. Терроризм в российском освободительном движении. – М., 2000.

4.  Малкин К.М., Носова Л.В. Левый терроризм на Западе: история и современность. – М., 1989.

5.  Андронов И. Убийство без возмездия. – М., 1987.

6.  Ковалев З.В., Малышев В.В. За кулисами террора. – М., 1985.

7.  Террор и культура в русской исторической перспективе: Материалы «Круглого стола». – М., 1997.

8.  Утопический социализм в России: Хрестоматия. – М., 1985.

9.  Зайчневский П.А. Молодая Россия // Утопический социализм в России: Хрестоматия. – М, 1985.

10.  Кан Г.С. «Народная воля»: Идеология и лидеры. – М., 1997.

11.  Виленская Э.С. Революционное подполье в России (60-е гг. XIX в.). – М., 1965.

12.  Герцен А.И. Журналисты и террористы // Собр.соч. – В 30 т – Т. 16. – М., 1959.

13.  Козьмин Б.П. П.Г. Зайчневский и «Молодая Россия» // Из истории революционной мысли в России. – М., 1961.

14.  Покушение Каракозова 4 апреля 1866 г. // Красный архив. – 1926. – Т. 4 (17).

15.  Кошель П. История российского терроризма. – М., 1995.

16.  История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. – Р/Д., 1996.

17.  Революционный радикализм в России: Век девятнадцатый: Документальная публикация / Под ред. Е.А. Рудницкой. – М., 1997.

18.  Революционное движение 1860-х гг. – М., 1932.

19.  Шилов А.А. Каракозов и покушение апреля 1866г. – Пг., 1919.

20.  Пирумова Н.М. Социальная доктрина М.А. Бакунина. – М., 1990.

21.  Одесский М., Фельдман Д. Поэтика террора и новая административная ментальность: очерки истории формирования. – М., 1995.

22.  Огарев Н.П. Избранные социально-политические и философские произведения. – В 2 т. – Т. 2. – М, 1952–1956.

23.  Нечаев и нечаевцы. «Катехизис революционера» // Сб. материалов. – М; Л., 1931.

24.  Ленин В.И. Задачи союзов молодежи // Поли. собр. соч. – М., 1979. – Т.41.

[1] Свекла В.И.Сущность терроризма, его причины. – Мн., 1999. – С. 3.

[2] Чекалкин В.И.Терроризм в России: реальность и перспективы // Политическая теория: тенденции и проблемы. – М., 1994. – С. 205

[3] Будницкий О.В. Терроризм в российском освободительном движении. – М., 2000. – С. 18–19

[4] Малкин К.М., Носова Л.В. Левый терроризм на Западе: история и современность. – М., 1989. – С. 135–136

[5] Андронов И. Убийство без возмездия. – М., 1987. – С. 125–126

[6] Ковалев З.В., Малышев В.В. За кулисами террора. – М., 1985. – С. 28–30

[7] Террор и культура в русской исторической перспективе: Материалы «Круглого стола». – М., 1997. – С. 155

[8] Утопический социализм в России: Хрестоматия. – М., 1985. – С. 331, 333–334

[9] Зайчневский П.А. Молодая Россия // Утопический социализм в России: Хрестоматия. – М, 1985. – С. 329

[10] Кан Г.С. «Народная воля»: Идеология и лидеры. – М., 1997. – С. 85–86

[11] Цит. по: Виленская Э.С. Революционное подполье в России (60-е гг. XIX в.). – М., 1965. – С. 82–83

[12] Герцен А.И. Журналисты и террористы // Собр.соч. – В 30 т – Т. 16. – М., 1959. – С. 221

[13] Козьмин Б.П. П.Г. Зайчневский и «Молодая Россия» // Из истории революционной мыс¬ли в России. – М., 1961. – С. 289–290

[14] Покушение Каракозова 4 апреля 1866 г. // Красный архив. – 1926. – Т. 4 (17). – С. 120

[15] Покушение Каракозова 4 апреля 1866 г. // Красный архив. – 1926. – Т. 4 (17). – С. 188–120, 123–124

[16] Цит.по: Кошель П. История российского терроризма. – М., 1995. – С. 130

[17]Ковалев З.В. Малышев В.В. Указ. соч. – С. 102–103

[18] История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. – Р/Д., 1996. – С. 38–39

[19] Будницкий О.В. Терроризм в российском освободительном движении. – М., 2000. – С. 48

[20] Кошель П. История российского терроризма. – М., 1995. – С. 98

[21] Революционный радикализм в России: Век девятнадцатый: Документальная публикация / Под ред. Е.А. Рудницкой. – М., 1997. – С. 41-42

[22] Революционное движение 1860-х гг. – М., 1932. – С. 146

[23] Цит. по: Шилов А.А. Каракозов и покушение апреля 1866г. – Пг., 1919. – С. 55–56

[24] Цит. по: Пирумова Н.М. Социальная доктрина М.А. Бакунина. – М., 1990. – С. 86

[25] Одесский М., Фельдман Д. Поэтика террора и новая административная ментальность: очерки истории формирования. – М., 1995. – С. 115–116

[26] Огарев Н.П. Избранные социально-политические и философские произведения. – В 2 т. – Т. 2. – М, 1952–1956. – С. 212, 219, 291

[27] Огарев Н.П. Избранные социально-политические и философские произведения. – В 2 т. – Т. 2. – М, 1952–1956. – С. 212, 219, 291

[28] Нечаев и нечаевцы. «Катехизис революционера» // Сб. материалов. – М; Л., 1931. – С. 21–22

[29] Нечаев и нечаевцы. «Катехизис революционера» // Сб. материалов. – М; Л., 1931. – С. 29–30

[30] Нечаев и нечаевцы. «Катехизис революционера» // Сб. материалов. – М; Л., 1931. – С. 31

[31] Нечаев и нечаевцы. «Катехизис революционера» // Сб. материалов. – М; Л., 1931. – С. 34–35

[32] Нечаев и нечаевцы. «Катехизис революционера» // Сб. материалов. – М; Л., 1931. – С. 37

[33] Нечаев и нечаевцы. «Катехизис революционера» // Сб. материалов. – М; Л., 1931. – С. 38

[34] Ленин В.И. Задачи союзов молодежи // Поли. собр. соч. – М., 1979. – Т.41. – С. 311