Особенности трансформации российской культуры

Федеральное агентство по высшему образованию РФ

УГЛТУ

КАФЕДРА ИСТОРИИ И СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ДИСЦИПЛИН

Контрольная работа по предмету: «Социология культуры».

 

Тема: «Особенности трансформации российской культуры»

 

Екатеринбург 2008.

План

 

1.  Этнические истоки культурного разнообразия.

2.  Православие в структуре духовной жизни.

3.  Противоречия русской культуры.

4.  Поликонфессиональность российской империи.

5.  Противоречия модернизации.

6.  Государство в социокультурной структуре России.

7.  Русская интеллигенция.

8.  Социокультурное размежевание и революция.

9.  Социоультурное формирование советского общества.

10.  Советская система как цивилизация.

11.  Социокультурные проблемы модернизации России.

12.  Социокультурные перспективы.

Этнические истоки культурного разнообразия

 

По этническому генотипу русская культура принадлежит к об­щеславянскому типу, что на протяжении всей истории создавало предпосылки общности славянских культур и порождало силь­ную тягу к панславизму. Однако в этническом плане русской куль­туре присуща, с одной стороны, значительная степень сходства в языковом и этническом планах, а с другой — заметная степень внутренней разделенности на субэтносы (население Поморья, русского Севера, Поволжья, Сибири, Приморья, казаки и т.д.).

Эта разделенность формировалась как адаптацией населения к местным природным и культурным ареалам, так и историчес­ким опытом. Жизнь в районах русского Севера с его лесами, тор­говыми городами, традиционными промыслами, монастырями весьма отлична от степных районов с огромными пространства­ми пахотных земель, интенсивным животноводством и длинны­ми торговыми трактами. Другим фактором разнообразия было взаимодействие с народами Евразии в тех ареалах, где обосновы­валось русское население и где происходило смешение и взаим­ная культурная адаптация. Это и определило одну из важнейших характеристик этнокультурного облика России - значительный диапазон вариативности диалектов, фольклора, обрядов, форм бытовой культуры и верований.

Еще более значимым источником этнического разнообразия было взаимодействие различных этнических групп: славянских, финно-угорских и тюркских. На обширных пространствах Евра­зии на протяжении многих веков происходило смешение разных народов, и с середины XVI в. (время Ивана Грозного) Русь ста­новится многоэтничным государством. К концу XIX в. в России насчитывалось свыше 150 больших и малых этносов, между кото­рыми налаживались все более интенсивные отношения, что при­водило к растущей дисперсности этнического расселения.

Формирование российского общества в политическом и куль­турном планах проходило на протяжении веков через преодоле­ние этнической рыхлости и разобщенности, но в условиях ин­тенсивного воздействия извне, как со стороны Запада, так и Вос­тока. Это воздействие носило не только собственно культурный характер, но принимало нередко экстремальные формы, подвер­гая русский народ угрозе вытеснения и рассеяния. Как мы знаем, общим механизмом консолидации и защиты общества являются государство и религия, которые и в России приобрели столь боль­шое значение.

Православие в структуре духовной жизни

 

Важнейшая социологическая характеристика того религиоз­ного порядка, который утвердился в России с принятием и рас­пространением православия, относится не к содержанию рели­гиозного учения, а к месту религиозного института, т. е. церкви, в общей социокультурной системе. На западе результатом разви­тия цивилизации, который не был «запланирован» в первона­чальном христианстве, стало отделение единой церкви от множе­ства центров государственной власти. Это означало, что полити­ческий и общекультурный порядок были отделены друг от друга, хотя в перипетиях взаимной борьбы этот принцип мог нарушать­ся обеими сторонами. Напротив, восточное христианство сложи­лось как система независимых друг от друга (автокефальных) патриаршеств, которые находились между собой в отношениях ревнивого соперничества за власть над душами и умами «своих» верующих. Такое рассогласование резко снижало способность церковных властей противостоять власти политической. Автокефальный статус различных церквей восточного христианства означал не только независимость друг от друга, но и их зависимость от государства, выступавшего как гарант веры. В сущности, такова была уже византийская традиция, в соответствии с которой церковь утверждала божественную санкцию монаршей власти. С утверждением самостоятельности московского патриаршества в XV и. церковь на Руси становится существенным орудием централизации, утверждения государственного единства и борьбы против «неверных», т. е. государств, защищающих иные конфессии.

Московские государи проявили большое «своеволие» в орга­низационных церковных делах, назначая на высшие церковные должности или прогоняя неугодных иерархов. Однако чем силь­нее была организационная зависимость, тем крепче религиозное сознание держалось за независимость «священного предания». Поэтому пересмотр богослужебных книг в середине XVII в., при­нятый по инициативе патриарха Никона, был воспринят значи­тельной частью народа как отступление от канона и привел к длительному расколу с его постоянной тенденцией перехода в народные бунты, непризнание официальных властей и т.д.

Национально-государственная привязанность православия утвердилась и в других восточных церквах. Важнейшим культур­ным результатом такого положения явилась культурная замкнутость, локальная изолированность этих церквей и застойность их вероучения. Тот богословский итог, который был достигнут в Византии и зафиксирован в постановлении семи Вселенских со­боров, был воспринят восточным православием как окончатель­ная «истина», и уже не было такого авторитета, который мог бы реализовать ее изменение. Сопротивление «еретическому» ина­комыслию, неприятие любого изменения «стародавних» обрядов сковало силы православия и превратило его в покорного слугу авторитарного государства.

Застойный характер религиозной жизни привел к тому, что уже с середины XVII в., т. е. до Петровских реформ, присущее русскому обществу противоречие между принципами стабильности и развития приняло характер противостояния самобытности «свя­той Руси» и западничества («латинствующие»). Православие со­противлялось европейским влияниям в духовной жизни, пред­ставляя их как «отступление от чистой веры Христовой». Церков­ные порядки, установленные Петром I и его преемниками (вве­дение Синода, секуляризация церковных земель и другие меры), усилили организационную зависимость церкви от государства. Однако содержание вероисповедания, «святыня веры», осталось незатронутым, превращаясь все более в косное, архаичное нача­ло. Православию были чужды сколько-нибудь серьезные попыт­ки реформации. Незыблемость церковной жизни, устарелость ее языка и обрядов, застой ортодоксии усиливали изоляцию церкви от образованной части общества. Прочная связь церкви и пре­стола приводила к тому, что растущая оппозиция против власти переносилась и на церковь. Официальная церковь не могла стать накопителем народного протеста против социальной несправедливости. Она не породила мучеников борьбы с самодержавием и крепостным правом, постоянно призывая к смирению перед влас­тями и заглушая народное негодование. Вместе с тем духовная косность православия лишь способствовала усилению секуляризма и неверия среди образованных слоев общества. Развитие куль­туры проходило мимо религиозной жизни и вело не к реформа­ции, а к секуляризации, выражавшейся в форме равнодушия, прямого неверия и принципиального атеизма.

Застойный характер православия не устранял сам по себе сдви­гов в культурной жизни, которая отнюдь не сводилась к религи­озно регулируемому «благочинию». Одним из источников этого разнообразия была народная, во многом еще языческая, почвен­ническая и «мужицкая» культура, представленная фольклорной, об­рядовой, праздничной, смеховой традициями. Вторым источником было влияние извне, со стороны многих культур Запада и Востока, интенсивное общение с которыми Россия поддерживала на протя­жении многих веков. Третьим источником разнообразия стало го­сударство как одна из важнейших сил, которая не только объеди­няла население, распространенное на огромных пространствах Евр­азии, но и так или иначе способствовало развитию и дифферен­циации как хозяйственной, так и культурной деятельности.

Противоречия русской культуры

Хорошо известно то, что исходная историческая и социоло­гическая характеристика русской культуры состоит в том, что в ней отражается пограничное положение России между двумя кон­тинентами и цивилизационными типами — Европой и Азией, За­падом и Востоком. Длительные споры, протекавшие в России на протяжении почти всего XIX в. и продолжающиеся до сих пор, породили разные ответы. Мыслители западнической ориента­ции предпочитали видеть в России неуклонную тенденцию при­общения к Западу и преодоления «восточной отсталости», мыс­лители славянофильского типа, напротив, отстаивали самобыт­ность России, принципиальное отличие от Запада, как, впрочем, и от Востока, видя в ней общинно-православное начало. Позднее выявилась и евразийская линия в понимании русской культуры, в которой утверждалось ее пространственное, историческое и духовное слияние с азиатским ареалом.

Однако эти идейные споры отражали несводимость русской культуры к одному из вариантов или к сочетанию и синтезу того и другого. Такие попытки неизменно оказывались неудачными. Часто встречающиеся в научных работах формулировки о пара­доксальности русской культуры свидетельствуют, что ее понима­ние требует преодоления однозначных, линейных схем и обра­щения к многомерной концепции. Такой подход возможен именно на основе применения цивилизационного анализа, так как рус­ская культура несводима к этическому или национальному суб­страту, хотя, несомненно, несет в себе характеристики обоих этих уровней.

Бердяев о противоречиях русской культуры. Именно это про­межуточное положение между Западом и Востоком, взаимодей­ствие с обоими этими началами и противодействие им привело к глубокой противоречивости русской культуры, ее раздвоенности и внутренним расколам. Неся в себе черты сходства с культурой Запада и культурами Востока, русская культура вместе с тем от­личается от них. По выражению Н. Бердяева, Россия соединяет в себе Запад и Восток как два потока мировой истории и это со­единение превращает ее отнюдь не в некий интегральный вари­ант, а в арену «столкновения и противоборства восточных и за­падных элементов». Эта хорошо знакомая исходная антиномия развертывалась в «поляризованности русской души», в культур­ном расколе между правящим классом и народными массами, в переменах внутренней политики от попыток реформ к консерва­тизму, а во внешней политике от тесного союза со странами За­пада до противостояния им всем.

Конкретизируя исходное противоречие русской истории, Н. Бердяев выделяет в ней пять периодов, которые вместе с тем образуют разные сущности, «пять разных Россий»: киевская, татар­ского периода, московская, петровская, императорская. Особым образованием становится и советская Россия. Эти России, сме­няя друг друга, вместе с тем накладывались друг на друга, не образуя органического единства и преемственности. Напротив, общество проходило через радикальные, во многих отношениях катастрофические, изменения социокультурной ориентации.

Хотя приводимое Бердяевым перечисление номинально связано с меняющимися центрами и типами государственности, конечно не в этом был его критерий, определяющий характер общества. С типом государственности был тесно связан общий характер культуры, тенденции, определяющие ее динамику в каж­дом периоде.

Каждый переход от одного периода к другому сопровождался не только далеко идущей перестройкой предшествующих поли­тических и социальных структур, но и их ломкой, энергичными мерами по отрицанию и разрушению отвергаемого прошлого. Та­ков был вынужденный результат татаро-монгольского господства, политики Ивана Грозного и потрясений Смутного времени. Тако­вы были следствия целеустремленной политики Петра I и его пре­емников. В дворянско-бюрократической империи были отменены или ограничены прежние феодальные привилегии и порядки, со­здана новая социальная иерархия на основе табели о рангах и вы­слуги на государственной службе. Европеизация осуществлялась через крайнее социальное и культурное расслоение «по вертика­ли»: европеизированные и просвещенные верхи и закрепощенные, бесправные и темные низы. В свою очередь, дворянская культура решительно отвергалась разночинной интеллигенцией, а нарас­тающая буржуазия беспощадно рубила «вишневые сады» и обрека­ла на разорение «дворянские гнезда». Нарастание социальных про­тиворечий и движений социального протеста зачастую отражалось в отрицании господствующей культуры и культурном нигилизме.

Но дело не только в диахронических разрывах русской исто­рии. Слабость интегрирующего духовного начала приводила к постоянной внутренней раздробленности этого общества. Бердя­ев имеет в виду не только хорошо знакомые нам по социально-политическому анализу противоречия между трудящимися и иму­щими слоями, народом и интеллигенцией, обществом и государ­ством. Этим противоречиям он придает несомненное значение как ситуативных причин, во многом обусловивших протекание революции 1917 г. Однако глубокие разлады были присущи са­мой русской культуре на разных этапах ее истории.

В этой культуре можно найти немало антиномий, свойствен­ных всякой культуре и создающих разнообразие национально-духовной жизни: индивидуализм - коллективизм, смирение - бунт, природная стихийность - монашеский аскетизм, мягкость - жестокость, самоотверженность - эгоизм, элитарное - народное, высокое - обыденное и т.д.

Но наряду с этими антиномиями постоянно присутствуют устойчивые черты принципиального разрыва:

- между природно - языческим началом и высокой религиоз­ностью;

- между культом материализма и приверженностью к возвы­шенным духовным идеалам:

- между всеохватной государственностью и анархической воль­ницей;

 -между национальным самомнением, смыкавшимся с вели­кодержавностью, и мессианским универсализмом;

-между поисками социальной свободы и подчинением дес­потическому государству;

- между «русификацией» православия как оплота христиан­ской России и стремлением к превращению православия во все­ленскую религию;

- между поисками социальной свободы и подчинением госу­дарственному деспотизму и сословной иерархии;

- между принятием косного земного бытия, «крепкого быта и тяжелой плоти», стяжательством и безграничной свободой, иска­нием Божьей правды;

- между «западничеством» как увлечением образцами про­гресса, свободы личности, рациональной организации жизни и «восточничеством» как интересом к упорядоченной и стабиль­ной, но сложной и разнообразной жизни, отличной от русской действительности, или же как к региону высокой духовности и мистических озарений.

Сложилось ли в русской культуре ценностно-смысловое ядро? Отмеченные противоречия русской культуры постоянно прояв­ляют себя в различных сферах, отражаясь в художественном пла­не в поисках высокого ценностно-смыслового содержания в жиз­ни, что и придало ей несомненное мировое значение. Это отно­сится прежде всего к русской художественной литературе. Сама постановка «неразрешимых» проблем и выяснение их высшего гуманистического смысла придавали литературе общечеловечес­кую значимость. В своих классических достижениях русская ли­тература выступала как носительница современного просвеще­ния, разума и гуманизма, как средство выяснения соотношения личности и общества, личности и государства, социального уст­роения жизни, отношений между представителями разных соци­альных слоев и культур. Социальный критицизм делал ее вырази­тельницей подлинно народных интересов, все больше расходив­шихся (начиная с Чаадаева, Грибоедова и Пушкина) с самодер­жавием и связанной с ним официальной культурой. Отмеченная Достоевским «всемирная отзывчивость» придавало этой культуре широкое общесоциальное значение, делила ее духовной заступницей всех людей без социальных, национальных или религиозных различий.

Несмотря на то что в этой культуре несомненно существовали тенденции к складыванию некоторого «ядра» и формирования «медиативных», т. е. посреднических ориентаций и структур, ко­торые примиряли бы крайности, эти тенденции не получили пол­ноценного развития, что обрекало духовную жизнь общества на ожесточенное противостояние различных течений, приводило к резким срывам и переходам от одного состояния к прямо проти­воположному.

Это были противоречия собственно «русской идеи», выражав­шие внутреннюю несистемность и разорванность как русской культуры, так и всего общества. Важным фактором, способство­вавшим такой разорванности, было распространение этой куль­туры вширь, на огромных пространствах Евразии, от Санкт-Пе­тербурга до Калифорнии. Как считали многие мыслители, роль пространства, распространение «по горизонтали» приводили к ослаблению системообразующих начал русской культуры и несформированности ее «вертикали», т. е. устойчивой иерархии цен­ностей и ориентации. К тому же на этом пространстве русская культура находилась в тесном взаимодействии в рамках единого государства с другими культурами и цивилизациями.

Поликонфессиональность российской империи

 

Православие было распространено в ограниченном регионе. Западное христианство — католицизм — твердо удерживалось в западных частях империи, в том числе среди «латинизирован­ных» украинцев, и никакое идеологическое поношение со сторо­ны славянофилов не могло уменьшить его влияния. Другая миро­вая религия — ислам — создавала отчетливую общность народов Центральной Азии, части Кавказа и некоторых внутренних об­ластей России (Татария). Бухара и Самарканд были влиятельны­ми центрами для исламских регионов империи, а также и для зарубежных мусульман. В Южной Сибири в пределах Россий­ской империи был распространен буддизм, составляющий значи­тельный религиозный регион, граничащий с Монголией и Кита­ем, а косвенно связанный с Тибетом как духовным центром.

Каждый религиозный регион имел специфическую структуру духовной жизни, влиявшую не только на организацию культа, но и на все сферы жизни и деятельности населения. Религии опре­делили пределы соответствующих цивилизаций, отнюдь не со­впадающие с имперскими границами. Неправославные части им­перии, хотя и в разной степени, обнаруживали несомненное тяготение к своим «метрополиям» за российскими рубежами.

Противоречия модернизации

 

Но было еще одно крупномасштабное противоречие, которое с нарастающей силой проявилось в последние два века существования Российской империи: между государственным единством этого огромного разнородного конгломерата и потребностью общества в развитии, которое не могло осуществиться без активизации деятельности всех сословий и групп и без преобразования присущих им ценностей и ориентаций. Потребности промыш­ленного и научного прогресса интенсивно требовали трансфор­мации российского общества и освоения достижений Запада, который уже в сильной степени переманил на свою сторону гос­подствующий класс, хотя и ценой сильного отрыва от народной культуры. Против такого отрыва Россия пыталась выставить свою самобытность, которая, как мы видели, была глубоко подорвана вековыми противоречиями. И уже оказалось невозможным про­должить это противостояние через мобилизацию православия - наподобие того, как десятилетия спустя в ответ на экспансию Запада проводили «ревайвал» своего религиозного достояния ис­ламские фундаменталисты или индусские коммуналисты. Про­исходивший почти повсеместно в XX в. разрыв, обусловленный модернизацией, принял особенно катастрофические формы в России в силу отмеченной выше разорванности цивилизации.

Конечно, культура всякого развитого общества имеет поли­морфный характер, она богата и разнообразна, выполняет одно­временно или по временным циклам существенно различные функции. Для «топора и иконы» русской культуры могут быть приведены аналоги из других культур: священная и смеховая куль­тура, монах и рыцарь, рыцарь и буржуа, дворец и церковь (и костер), хризантема и меч и т.д. Тем не менее рассмотрение вся­кой «нормальной», т. е. зрелой и устойчивой цивилизации убеж­дает нас в том, что при всей дифференцированности и внутрен­ней противоречивости их духовным системам был присущ либо некоторый духовный стержень и нормативный принцип - как в исламе, либо устойчивое структурное распределение ценностей по сферам бытия (и разным религиям) – как в Китае, или по иерархии социокультурных компонентов – каст – как в Индии. Цивилизация утверждает некоторую соразмерность, формирует нормативную сердцевину, а тем самым выполняет и влиятельную интегрирующую функцию, соединяя воедино различные этнические, социальные и политические единицы.

В Западной Европе, кик мы видели, в средние века такой еди­ный универсализирующий порядок обеспечивала католическая церковь. Переход к Новому времени сопровождался острыми про­тиворечиями, конфликтами и длительной враждой между разны­ми социальными сторонами, имевшими принципиально различ­ные духовные установки. Лишь постепенное утверждение буржу­азного строя с устойчивыми рыночными и правовыми механиз­мами регуляции отношений ослабило степень конфликта, хотя так и не устранило соперничества между нациями.

Не то было в России. Смешение, переплетение и наложение не только противоречивых, но и взаимоисключающих ориента­ции пронизывало всю культурную жизнь России, раздирая ее не только по сословиям и классам, но и субкультурам и по крайним ориентациям — между нигилизмом и апокалипсисом, «двумя куль­турами», «белыми» и «красными» и т.д.

Государство в социокультурной структуре России

 

При исторически сложившемся положении именно самодер­жавие выступало как носитель наиболее универсального принци­па, объединяющего столь разноликий конгломерат социальных и культурных структур, к тому же большей частью ограниченный в своих смысловых ориентациях. Только оно могло выходить за локальные пределы, соединяя в себе Запад и Восток, Север и Юг на огромном пространстве от Варшавы до Калифорнии и затем Чукотки и Кушки, обеспечивая несомненное единство этого про­странства и населения в политическом, административном, а в определенном смысле и в хозяйственном планах. Империя была более универсальной, чем официальная религия и культура ее титульного народа.

Именно степенью универсальности Российская империя от­личалась от других подобных ей имперских образований того вре­мени, что делало ее в самом деле продолжением и подобием пер­вого и второго Римов, придавало ей такой огромный масштаб и длительную устойчивость, несмотря на то, что XIX в. все более обнаруживал ее хозяйственную и военную слабость. Государство показало себя достойным воплощением этой угодной ему, но роковой идеи «третьего Рима». Воспользовавшись потенциями православия, оно превзошло его территориальные и духовные рамки. Более того, оно превзошло то пространство, на которое могла претендовать «русская идея», конечно, в ее самобытно- русском виде, а не мессиански вселенском размахе. Уже в XVIII в. русская общественная мысль в основном преодолевает присущее православию прямое и упрощенное противостояние «неверным», «нехристям», «басурманам». Хотя замирение степных кочевников и кавказских горцев, передел территорий с восточными импе­риями завершились лишь к концу XIX в., около трех веков шла работа по постепенной нормализации административного управ­ления империей. Длительный опыт продвижения на Восток и на Запад научил русское правительство, начиная с Ивана Грозного, не опираться лишь на силу, а достигать компромисса с местными политическими структурами. Авторитарное правление допускало гибкий режим политической регуляции и ограниченную культур­ную и религиозную автономию включенных территорий. Триеди­ная идеологическая формула «православие, самодержавие, народ­ность» не только сковывала правоверие и не только привязывала патриотизм к самодержавию. Она нередко оказывалась обреме­нительной для имперского правительства, сталкивавшегося с многотрудной задачей стабилизации государства, населенного многочисленными иноверцами. Реальная политика была направ­лена нередко на преодоление антагонизма между православием и другими конфессиями, и продвижение православия в другие райо­ны империи было достаточно скромным, затрагивая в основном лишь пришлое русское население.

Имперское правительство довольно рано стало руководство­ваться принципами конфессиональной терпимости для налажива­ния эффективной системы управления. В западных землях со­храняют свою самостоятельность протестантские и католические церкви, а на Востоке — мусульманские и буддийские. При Петре 1 православие было поставлено под контроль правительственного Святейшего Синода, а при Екатерине II эдикт «О терпимости всех вероисповеданий» (1773) отделил «иноверные исповедания» от вмешательства православия и перепоручил все религиозные дела светским властям. Российские генерал-губернаторы не отя­гощали себя распространением православия и нередко старались поддерживать в своих владениях сносные отношения с местной политической и духовной элитой.

Включение в Российскую империю все новых и новых терри­торий не сопровождалось установкой на ассимиляцию, измене­ние жизни, религии и языка подчиненных народов, Напротив, предметом показной идейной гордыни было «многообразие пле­мен, вер и языков». Бывшие соперники и противники постепен­но замиряются, их населению предоставляется значительная культурная и религиозная автономия, а элита привлекается на государственную службу.

Распространение русской культуры с одной стороны, несомненно было средством приобщения образованных инонацио­нальных слоев к достижениям передовой культуры Запада, ожив­ления духовной жизни, внедрения новых представлений о роли личности, характере социальных отношений и путях преобразо­вания общества. С другой стороны, это было чревато русифика­цией и отрывом просвещенной верхушки от своего народа, по­груженного в прежние формы труда и быта.

Реальная практика государственной власти далеко расходи­лась с ожиданиями различных слоев и отражала интересы дворянско-бюрократического сословия. Утверждаемые самодержав­ной монархией принципы правления, регуляции социальных от­ношений, контроля за деятельностью государственных и общест­венных структур и организаций были привязаны к корыстным и партикулярным запросам класса, имевшего монопольную собст­венность на землю (дворянство) и административные должности (бюрократия). Власть изымала из подданных и подчиненных слоев налоги - в денежной форме, трудовых и воинских повинностях.

Глухой и дикий протест народа подавлялся силой и загонялся вглубь. Однако уже к концу XVIII в. общественное сознание вы­разило это расхождение между интересами государства и общест­ва критикой социальных порядков (Радищев, Новиков), а в нача­ле XIX в. были выдвинуты оппозиционные проекты социального переустройства (декабристы). Ведущей темой русской культуры становится критика власти и социальных порядков. Со своей сто­роны, государство выступило с жестокими репрессиями по отно­шению не только к политическим контрдвижениям, но и к про­явлениям всякой оппозиционной мысли как в светской культуре, так и в религии.

Авторитарный политический строй царской России не допус­кал оформления отдельного, автономного от него или хотя бы дополняющего нормативного порядка. Жесткая подчиненность православной церкви правящему режиму дополнялась и жесто­ким контролем над светской культурой.

Поэтому характерной чертой духовной жизни России в XIX в. стало усиление оппозиционных течений. Создание тайных поли­тических обществ сопровождалось ростом духовного инакомыс­лия, принимавшего форму подполья как скрытого распростране­ния запретных мыслей, иносказании как метафорического изло­жении таких мыслей или же эмиграции и открытого обращении к обществу с «вольным» словом.

Именно литература (и особенно литературная критика) взяла на себя функции осмыслении жизни, нравственной или эстетической оценки, духовной критики и исканий. Литература в большой степени выполняла роли, которые обычно выполняет рели­гия: мировоззренческую, критическую, воспитательную и пропа­гандистскую. Повышенная социальная значимость придавала лите­ратуре черты идеологичности и философичности.

Русская интеллигенция и культура

 

Именно духовная структура российского общества во многом определила характер деятельности русской интеллигенции. В тех длительных и многочисленных спорах о роли и судьбах русской интеллигенции, которые велись на протяжении десятилетий, мы найдем начальную общую социологическую схему, если выделим узкое и широкое понимание этого термина.

Из многих разнообразных определений русской интеллиген­ции в узком смысле мы выбираем, как наиболее точное, то, кото­рое дал в 1926 г. известный русский мыслитель Г.П.Федотов: «Го­воря простым русским языком, русская интеллигенция «идейна» и «беспочвенна». Это ее исчерпывающее определение». Идей­ность раскрывается как приверженность идеалу, практически за­меняющему религию, но возникшему не как «божественное от­кровение», а построенному в теоретическом мировоззрении. Идей­ность основана на этически окрашенном рационализме, изгоня­ющем иррациональные или мистические начала, и поэтому по большей части противопоставлена религии. Беспочвенность пред­стает как отрыв от национальной культуры, государства, религии и даже быта, от всех органически выросших социальных и духов­ных образований. Амплитуда идейных поисков и утверждений, присущих интеллигенции, может быть весьма широка: от всесто­ронне развитого мировоззрения, включающего обоснование спра­ведливого порядка, до нигилизма и безверия.

Очевидно, что такое определение интеллигенции не охваты­вает всех лиц умственного труда или тех мыслителей и деятелей культуры, которые так или иначе примыкали к существующим структурам или были «укоренены» в социальной жизни и народ­ном быте.

Однако в широком смысле мы определим интеллигентно как го духовное сословие русского общества, в которое входят люди, занятые умственной, духовной деятельностью, как в светской, так и в религиозной сфере, как работающие на ниве просвеще­ния, здравоохранения (огромная масса учителей и врачей), в су­дебных органах (адвокаты), технических профессий (связисты, агрономы, инженеры и т.д.). Хотя большая часть этой интелли­генции состояла на государственной службе (в том числе учите­ля), но ее деятельность так или иначе отвечала интересам всего общества, содействовала просвещению народа, подъему уровня образования, развитию новых видов производства. Это положе­ние способствовало принятию ее принципов умеренности, по­степенности и компромисса, т. е. либерального направления в общественной жизни. Таким образом, интеллигенция в широком смысле, ориентированная на просветительские, либеральные и прогрессистские ценности, играла важную конструктивную роль в преобразовании русской культуры. Ее деятельность способст­вовала постепенному сглаживанию социально-культурных и на­циональных антагонизмов, утверждению идеалов справедливос­ти, прогресса и терпимости, принятию и адаптации достижений западной цивилизации к национально-историческим условиям, расширению народного просвещения и правового порядка в стра­не, межнациональному взаимопониманию и т.д. Во второй поло­вине XIX и начале XX в. эта интеллигенция стала движущей си­лой в процессах модернизации и индустриализации страны на основе использования ее эндогенного потенциала - через собст­венное развитие техники и науки.

Однако возможности этой части интеллигенции были огра­ничены теми социальными и культурными противоречиями, ко­торые накапливались в России и раскалывали общество на верхи и низы, имущих и неимущих. Посредническая прослойка рус­ской культуры, воплощавшая ее либерально-прогрессистскую ориентацию, оказалась слишком слабой, чтобы создать общест­венную систему взаимодействия и взаимопонимания. Радикаль­ная критика клеймила эту часть интеллигенции как «соглашате­лей», «приспособленцев» и «героев оговорочки», резко осуждала позицию умеренности и постепенности в пользу радикальных преобразований.

Оппозиционность радикальной интеллигенции по отношению к самодержавию резко усиливали ее социальный критицизм, пре­небрежение к самоценным, автономным формам духовности и отрицательное (или атеистическое) отношение к религии, то и другое казалось ей ложными и излишними формами деятельности, не приносящими пользы «народному делу». Усиление такого критицизма и прагматизма, отказ от устойчивых нравственных ориентаций способствовали допущению, а затем и утверждению желательности насилия и террора как наиболее эффективного средства радикального переустройства общества. В поисках той социальной опоры, которая поддержит политику социальных пре­образований, радикальная интеллигенция обращалась первона­чально к крестьянству (народничество), затем к люмпен-проле­тариату, накапливавшемуся в России в процессах модернизации, и наконец - к зарождающемуся рабочему классу.

Именно марксизм стал для лево - радикальной интеллигенции тем идейным учением, которое сложилось во всеобъемлющее мировоззрение, обосновывающее программу радикального пере­устройства общества.

Социокультурное размежевание и революция

 

На рубеже веков в России происходит нарастание тех проти­воречий, которые накапливались на протяжении всей ее исто­рии. Подобно тому как в социальном плане усиливалось соци­альное расслоение, в культуре оформляется идейное размежева­ние, подрывается прежняя классическая парадигма культуры как носительницы просвещения, прогресса, гуманизма и народнос­ти. В общественной мысли формируется проблема противостоя­ния этического и эстетического, науки и религии, веры и разума, личности и общества, социального и культурного прогресса, За­пада и Востока, государства и свободы, элиты и массы, консерва­тизма и прогрессизма. Падает престиж классической парадигмы как некоего общего достояния, равно приемлемого для верхов и низов, господствующих слоев и трудящихся, консерваторов и ра­дикалов, «западников» и «восточников». Эти тенденции протека­ют на фоне растущей плюрализации духовной жизни, сопровож­давшей развитие капитализма и ослабление авторитарного кон­троля со стороны самодержавия. Сама по себе такая плюрализа­ция содействовала обогащению духовной жизни, что привело к тому, что получило название «русский культурный ренессанс». Однако органической слабостью этого ренессанса стала утрата той социальной значимости, к которой тяготела радикальная часть российского общества, отход от проблем социальной справедли­вости и правды, ослабление элементов этического. Для предста­вителей «русского культурного ренессанса» были характерна сла­бость общественной активности, переход на позиции элитарности и любования искусством. Оторванность художественных, религиозных и философских исканий от политики и социологии, от массовой психологии, уход в сферу «чистого искусства» обрек­ли духовную жизнь на поляризацию противостоящих и враждеб­ных сил. Взаимоисключающий, антагонистический характер двух основных направлений в истории русской культуры предопреде­лил глубокий и непримиримый раскол, которому не могла про­тивостоять какая-либо устойчивая, умеренная или компромисс­ная концепция. В этих условиях марксизм выступил как естест­венное и логическое завершение той лево-радикальной тенден­ции в истории русской общественной мысли, которая постоянно воплощала в себе критическое неприятие существующего строя, поиск социальной справедливости и решения социальных про­блем. Но это решение обреталось отнюдь не в культуре, а в поли­тической революции, которая должна вырвать власть у самодер­жавия и передать ее в руки «трудящихся», а вернее, их «передово­го отряда» - коммунистической партии. Допускаемая культура должна стать «частью партийного дела», подчиненного партий­ному руководству.

Итак, Россия представляла собой огромное образование из частей различных культурно-исторических регионов, примыкаю­щих к русско-православному региону как номинально основно­му. Но основа русского региона предстает глубоко противоречи­вой, разрываемой на противоположные начала сразу в несколь­ких направлениях. Все это было присуще российскому обществу еще в прологе к великим переменам. И они застали его в состоя­нии напряженного внутреннего разлада. Социальные катаклиз­мы, сопровождающие переход к новому обществу, происходили как до большевистского переворота в России (в Англии, Фран­ции, Германии, Японии), так и после него (в Турции, Испании, Египте, Иране). Но именно в России этот катаклизм принял наи­более радикальный и длительный характер, даже по сравнению с крайностями азиатских — китайской и вьетнамской или кампу­чийской - революций. Одна из основных причин такой специ­фики состоит в том, что на этом огромном геокультурном про­странстве отсутствовали устойчивые механизмы социальной ре­гуляции, которые могли бы обеспечить хотя бы относительную стабилизацию, единство и преемственность в развитии общества.

Конечно, в Российской империи, как и в других странах, были важны внешние причины, поставившие под сомнение сохране­ние внешнего порядка. Военные поражения, понесенные Рос­сией на Востоке и на Западе, были несомненными признаками эфемерности огромной империи. Как и повсюду, насущная потребность в модернизации вызвала острые социальные противоречия. Сочетание этих факторов уже было достаточно для революции. Но если в нормальных вариантах революции вскоре за­вершались поражением и «реакцией», то Россия стала не только первой и ведущей страной торжествующей революции. В ней она продержалась дольше, чем где бы то ни было.

Социокультурное формирование советского общества

 

Как в политико-экономическом, так и в социокультурном отношении коммунистический режим уже после победы в граж­данской войне в полной мере столкнулся с жестким выбором: либо допустить в той или иной степени частную собственность, хозяйственную многоукладность и капиталистическое производ­ство, а значит и элементы плюрализма в политической и духов­ной жизни, либо создать новую тотальную систему регуляции. Краткий период НЭПа был отмечен продолжающейся конфрон­тацией двух общественных сил и «двух культур». Однако допуще­ние культурного (в том числе научного и художественного) плю­рализма, даже в рамках политической диктатуры коммунистичес­кой партии и идеологической монополии российского марксизма (Плеханов, Ленин и некоторые из его сподвижников) и постоян­ного директивного и организационного вмешательства комму­нистической партии в культурную деятельность, породило в 20-х гг. разнообразную и интенсивную духовную жизнь. Ленинский вариант культурной революции как этапа, следующего за побе­дой в политической борьбе, был направлен на длительную, рас­считанную на десятилетия, работу по внедрению «культурности» в широкие массы. Это предполагало широкую просветительскую работу, ликвидацию неграмотности, развитие начального обуче­ния, распространение научных и технических знаний, создание «новой» интеллигенции.

Важнейшая задача состояла во внедрении в массы простей­ших навыков культуры труда и «социалистического» образа жиз­ни, но общая цель ленинской программы представала как соеди­нение «победоносной пролетарской революции с буржуазной куль­турой». Характерно, что именно западная буржуазная культура в ранний период признавалась официально более приемлемой как носительница научно-технического прогресса, а до определен­ных пределов и воплощением демократических тенденций, очигом передовой общественной мысли, вершиной и завершением которой был марксизм. Поэтому в 20 - х гг. существовало терпимое отношение к авангардному искусству Запада, зачастую выступавшему как отрицание «буржуазности». Особенно активная борьба велась против религии, превратившаяся в интенсивную официальную кампанию по насаждению атеизма. Однако, по су­ществу, атеизм стал превращаться в новую квазирелигию, осно­ванную на идее «исторической необходимости» как Сверхзакона, управляющего движением природы, общества и человека. Задача индивида, согласно «научному коммунизму», заключается в том, чтобы понять эту необходимость и через свою деятельность под­ключиться к ее реализации, конечной целью которой было созда­ние «гармоничного общества», в котором индивид сливался с обществом.

С 30-х гг. происходит решительный официальный поворот культурной политики в сторону конфронтации с «капиталисти­ческим окружением» и «построения социализма в отдельно взя­той стране» на основе внутренних сил. Формируется «железный занавес», отделяющий общество не только в территориально-по­литическом, но и в духовном отношении от остального мира. Стержнем всей государственной политики в области культуры ста­новится формирование «социалистической культуры», предпосыл­кой чего стали беспощадные репрессии по отношению к различ­ным слоям населения, особенно интеллигенции, и установление жесткого тоталитарного режима. Во всех сферах жизни общества были проведены кампании «чисток», в результате которых на производстве, в органах управления, системе образования, в на­учно-исследовательских учреждениях были изгнаны и подверглись репрессиям множество людей, заподозренные в «отходе от пра­вильной линии». В культурной жизни проводился жесткий «клас­совый», а по существу «партийно-директивный» отбор допусти­мых и рекомендуемых произведений. Был взят курс на подрыв и уничтожение русской крестьянской и национально-патриотичес­кой культуры. Такая же политика осуществлялась и в националь­ных республиках.

Важнейшим идейным и организационным инструментом уст­ранения социальных противоречий из социальной и культурной жизни стал принцип классовой борьбы. Этот принцип утверж­дался всей системой идеологии и партийной пропаганды как «объ­ективно-исторический» и в соответствии с ним переосмыслялась вся мировая история и жизнь советского общества. Классовый подход означал изъятие из духовного обращения (нередко с реп­рессивными «оргвыводами») идей, представлений, ценностей, расходящихся с официально признанными и утвержденными в масштабах всего общества. Это означало зачастую нагнетание атмосферы «политической бдительности», подозрительности, поиск «внутренних врагов», «беспощадную критику буржуазной идео­логии».

В конце 30-х гг. эти установки привели к включению меха­низма «большого террора», в ходе которого официальные инсти­туты культуры приобрели репрессивные и карательные функции и превращены в средство насаждения единомыслия и беспрекос­ловного повиновения воле высшего руководства.

Но после осуществления этих негативных предпосылок «куль­турной революции» — и наряду с ними — выдвигались и задачи «культурного строительства» для созидания принципиально ино­го строя, меняющего все измерения народного бытия.

Советская система как цивилизация

 

Цивилизационный анализ советского общества во многом за­темнен обстоятельствами генезиса его духовной основы — марк­сизма. Народившись в типично европейских условиях, марксист­ское учение неизменно рассматривалось его приверженцами как конечное духовное достижение наивысшей всеобщности, но уже отжившей западной цивилизации — капитализма, которая должна быть превзойдена обществом нового типа. Отсчет всей истории марксизма шел, начиная с его европейского зарождения. Однако в переходе с Запада на Восток марксизм перестал быть идейно-критическим коррелятом западной цивилизации, отражением ее способности к устойчивой — и плюралистической — саморегуля­ции. Проведенный через ленинскую интерпретацию, марксизм стал духовным стержнем антизападной цивилизационной системы. Ко­нечно, коммунизм был не только русским явлением. В 40—60-х гг. XX столетия он распространился на различные страны всех конти­нентов земного шара. Тем не менее Россия стала стержнем и яд­ром той мировой системы, которая стремилась к утверждению коммунизма. По словам Н.Бердяева, «коммунизм оказался неот­вратимой судьбой России». Опираясь на Н. Бердяева, можно выделить следующие общие принципы и ценности, создающие облик коммунизма как цивилизации:

-  ограничение экономических отношений, основанных на рынке и частной собственности (капитализм), и замещение их коммунистическими отношениями (социализм);

-  ограничение права как сферы, не зависимой от политики и идеологии, в пользу совокупной власти советов и партии;

-  ограничение содержательного присутствия западной куль­туры с ее принципами личностного развития, свободной иници­ативы, личной ответственности, плюрализма и дифференциации различных сфер жизни в пользу коллективизма и целостной ор­ганизации жизни;

-  вытеснение христианства и других религий, основанных на теистических принципах и отношении человека к Богу, в пользу деперсонализованной атеистической веры во всеобщий истори­ческий процесс (или историческую необходимость), обеспечиваю­щий неизбежность коллективного спасения для избранного на­рода — рабочего класса, организуемого и направляемого комму­нистической партией.

Устранение теистических религий в пользу научного атеизма вело фактически к отказу от идеи и символики личного Бога. Взамен утверждалась вера в трансцендентный деперсонифицированный Сверхзакон, управляющий судьбами человека, обще­ства и природы. Европейская и прежняя русская культуры про­должали присутствовать, но подвергались жесткой идеологичес­кой реинтерпретации, локализовавшей ее во времени и простран­стве через принцип историзма. Заимствовались идеи и образы античной, ренессансной или классической культуры Европы как идеального воплощения красоты, любви, мужества, гармонии - при затушевывании трагических мотивов этой культуры или их списании за счет социальных конфликтов. Трагические или кри­тические сюжеты отводились на долю «предысторического» про­шлого или «неразвитости общества», еще не включенного в про­грессивное движение.

В национальной сфере перспектива состояла в унификации всех больших и малых народностей в «единый советский народ». Этнические различия допускались лишь во второстепенных сфе­рах: народное искусство, фольклор, промыслы, одежда, еда, фор­ма быта. Тот же курс проводился и в отношении социальных и территориальных субкультур, подчиненных унифицирующему воздействию идеологии, школы, художественной культуры соцре­ализма, масс-медиа и т.д. Особенное значение придавалось уни­фикации языкового общения на основе «генерализованного» рус­ского языка.

В результате советская система в своих смыслах и ценностях воспроизводилась как прежде всего универсализованное (а не локальное), незападное и даже антизападное образование. «Идейная непримиримость» и противостояние утверждались даже тогда, когда уже были признаны, казалось бы, принципы мирного сосуществования и даже сотрудничества.

Конечно, отличительной чертой советской системы была ори­ентация на всемерное развитие материального производства, чтобы «догнать и перегнать» наиболее передовые страны. Для всей офи­циальной культуры советского общества была характерна уста­новка на то, что «главное - это материальное производство», до­полнявшаяся лозунгами «Техника решает все», «Кадры решают все». Это находило воплощение в «пятилетних планах», в кото­рых подавляющее место отводилось отчетам и планам о росте тяжелой промышленности. Однако хорошо известно, что это производство было направлено не на удовлетворение челове­ческих потребностей, а во многом на утверждение того анти­западного (антибуржуазного) типа социальности, в котором исключались рыночные отношения, опосредованные капита­лом, и утверждался «социалистический коллективизм». Дру­гой задачей этого производства было «отстаивание завоеваний социализма», что и привело к наращиванию гигантского воен­ного комплекса и огромным «престижным» тратам, самосо­хранению властной системы и т.д.

Таким образом, коммунизм в советской России предстает как грандиозная попытка преодоления тех цивилизационных разры­вов, которые донимали эту огромную страну на протяжении веков:

-  природно-языческое начало провозглашалось первичным в «материалистической философии» для того, чтобы устранить как «иллюзии» и «предрассудки» все прежние формы религиозности и создать культ производства, подчинив его сверхсоциальному и сверхличностному принципу «общей справедливости». Материа­лизм тем самым избавлялся от «буржуазности», от привязанности к благосостоянию, вещизму и приобретал безличное содержание;

-  обретение свободы состоит в «признании необходимости» и самоотверженном подчинении деятельности человека сверхпро­грамме, воплощающей такую необходимость;

-  государство воплощает в себе осознанную общественную необходимость и укрепляется в ожидании периода, когда оно «по­степенно отомрет»;

-  конечное спасение должно наступить в скором будущем, когда «наступит коммунизм», и ради этого можно принять все текущие ограничения;

-  отменяются, изживаются, или ослабляются все ограничен­ные, локальные формы бытия - семейные, клановые, территори­альные, национальные, религиозные - в пользу «интернациона­лизма», объединяющего всех «трудящихся» на классовой основе.

Интенсивная идеологическая обработка широких слоев населения в сочетании с массированным соцреализмом в художественной культуре должна была быстрыми темпами стереть суще­ственные различия между национальными группами, сведя эти различия к форме с единым содержанием.

Структура советской социокультурной жизни складывалась по принципам, присущим незападным цивилизациям. Как и водит­ся, в ее основе было три компонента:

а) сакрализованные фигуры Учителя и Основателя (Основоположника);

б) сакрализованное учение, сопровождаемое огромными комментариями, интерпре­тацией, догматикой, чтобы связать с ним мировоззрение общест­ва и основные сферы духовной регуляции;

в) партия как инсти­тут, выступающий организатором и вдохновителем всей идеоло­гической жизни, а через нее подчиняющий себе в той или иной степени функционирование других сфер.

Эта основа держала на себе всеобъемлющую систему духов­ного производства, утверждающую единообразную культуру - и не только в мировоззрении, но и в образе жизни, языке, нормах поведения, желательных ценностях и перспективных идеалах. Все это воплощалось в крупномасштабной системе идеологического воспитания, образования, культуры соцреализма, насаждалось через массовую культуру.

На уровне теоретического сознания потребности формируе­мой цивилизации связывались с «борьбой за новое, передовое», отвечающее непреложной исторической необходимости. На мас­совом уровне эти надличные принципы приобретали неизбежно персонифицированный вид, связывались с вождем, как подлин­ным выразителем этого начала. В этом и состоит «тайна» столь губительного культа, в котором земной, злобный и жестокий - или же никчемный и неспособный - вождь возводился почти до уровня космического всезнания и всемогущества. От него шел прямой канал веры в «правое дело» партии, а от нее к онтологи­ческому сверхпринципу, принадлежность к которому вызволяла обездоленных из тьмы небытия. Все духовное пространство об­щества было обставлено предметными воплощениями этого спа­сения как надличностной реальности, придающей смысл каждой индивидуальной жизни: музеи, лозунги, символы, ритуалы, изда­ния классиков марксизма-ленинизма, обязательная партийная литература, специальная агитационная массовая культура и т.д.

Всякий культурная жизнь приводились и соответствие с дог­матами марксизма-ленинизма и культом вождя. Изымались все направления и произведения, которые могли восприниматься как идущие вразрез с официальной идеологией и культом. Первое, иаиболее почетное место в издании книг, кинематографии, драматургии, живописи не только в пропагандистской, но и в художественной культуре отводилось идеям и символике официаль­ного культа. Как современная обстановка, так и история подле­жали соответствующей интерпретации, фальсификации и пере­писыванию для приведения их в соответствие с принципами идео­логии. Важной частью тоталитарной культуры была политичес­кая мифология, ведущими темами которой были «строительство социализма», «единство партии и народа», «капитализм - отжив­ший и обреченный строй», «слава КПСС» и т.д.

Идеология, оторванная от действительности, превращалась в средство официальной идеализации жизни. Реальность подлежа­ла не объективному осмыслению, а «правильной трактовке». За­малчивание и искажение действительности привели к широкому распространению двойного мышления, лицемерия и цинизма.

Унификация культурной жизни достигалась изъятием и за­малчиванием нежелательных элементов культурного наследия или новых направлений, провозглашением некоторых классических или же новых официально признанных направлений «академически­ми», их всемерной государственной поддержкой через систему офи­циальных творческих союзов, почетных званий, премий, привиле­гий и т.д. Организационным воплощением такой политики стало установление жесткого бюрократического контроля над всей твор­ческой и научной деятельностью. Была проведена централизация и объединение творческих союзов и научных организаций как сред­ство подчинения их работы партийному руководству.

Темпы решали не только - и не столько - задачу экономи­ческого соревнования. Как известно, последнее отнюдь не стало достижением «зрелого социализма». Главный критерий заключался в утверждении многоликого политического единства и социаль­ной однородности советского общества (впрочем, жестко разде­ленного на «народ» и «номенклатуру»). Тому же способствовали и тщательно регулируемые духовные средства.

Несомненная устойчивость и стабильность советской систе­мы была обязана во многом радикальному устранению противо­речий, которые раздирали имперскую Россию. Снятие принци­пиальных различий между гетерогенными социальными и этни­ческими образованиями и их объединение - и не только прину­дительное, но и во многом идеологически мотивированное - не­сомненно создавали большую степень стабильности. Прочность режима в противостоянии внешним антагонистам также способ­ствовала его принятию - ценой превращения всего земного шара в арену противостояния двух мировых держав.

Однако, создав жесткую тотальную систему регуляции общества, устранив или же загнав вглубь прежние противоречии, раздиравшие Россию (или другие страны социализма), государственно-партийная система столкнулась с неразрешимыми проти­воречиями. Главным из них была неспособность к устойчивому развитию, что вытекало из той насильственной «консолидации», которая сковывала внутренние ресурсы общества и требовала по­стоянного напряжения сил и огромных ресурсов на противостоя­ние «внутренним проискам» и «враждебному окружению». Необ­ходимость повышения мобильности общества требовала усиле­ния его дифференциации, развязывания инициативы, а значит, допущения плюрализма - и не только в формах собственности, но и в принципах отношения к миру, смыслах и нормах деятель­ности. Огромные силы государственно-партийной системы рас­ходовались на то, чтобы ограничить все пути независимой мо­дернизации и подчинить все общество единым принципам, со­гласованным с верховным центром.

Социокультурные проблемы модернизации России

 

Приведенный выше социологический анализ исторической динамики русской культуры дает возможность выявить и некото­рые общие социокультурные тенденции, сложившиеся в нашей стране в период перестройки. Как мы видим, в этих тенденциях следует выявлять не только собственно политические и хозяйст­венные стороны, на которые обращается преимущественное вни­мание. Без учета духовных закономерностей общественной жиз­недеятельности всякий анализ не пойдет далее публицистики одно­го года или даже недели. Недооценка этих закономерностей, от­сутствие должного понимания социокультурных принципов функ­ционирования общества приводит ко многим издержкам и кри­зисным тенденциям в российском обществе.

За последние годы в российском обществе были проведены радикальные преобразования, которые привели к основательным изменениям в экономическом, политическом, социальном и куль­турном планах. Все более значительное место в обществе занима­ют рыночные отношения. В нарастающей степени идет привати­зация государственной и коллективной собственности и ее пере­ход в частную собственность. Преобразуются институты исполнительной, законодательной и судебной власти. Меняется система государственного управления, в которой происходит все боль­шая децентрализация. Идет процесс формирования многопартий­ности. В обществе складывается обстановка политического, идеологического, национального и религиозного плюрализма, выра­жающегося как в разнообразии частичных позиций и ориента­ции, так и в их напряженной полемике и соперничестве.

В идейно-политическом плане соперничество привело к офор­млению нескольких основных направлений, которые резко рас­ходятся между собой как в оценке сложившейся ситуации, так и перспектив изменения социально-экономического, политического и социокультурного устроения России. Многообразие точек зре­ния зачастую заменяется противостоянием противоположных подходов, складывающихся в некоторые «лагеря». Согласно прин­ципам западнического радикального крыла модернизаторов Рос­сия должна максимально быстро преодолеть «груз прошлого», все «соблазны» и «пагубные утопии», встречавшиеся на ее пути. Иногда как констатация неизбежности, но иногда и с явным удовлетво­рением отмечается, что произошло «крушение» и «распад» Рос­сии и в ее истории наступил «переломный период». Россия долж­на изменить свой геополитический и цивилизационный облик, а во многом сменить и сам народ, представленный «многочислен­ными, но отсталыми группами и слоями». По таким представ­лениям максимально быстрое и форсированное усвоение запад­ных, прежде всего американских, образцов обеспечит необходи­мое осовременивание российского общества, без чего оно может скатиться до уровня второстепенной слаборазвитой страны.

Призывы к «коренному повороту истории», к «преодолению позорного прошлого», к «смене цивилизации» из публицистичес­кого контекста переходят в научный оборот. Тезис о тотальной «ненормальности» России в прошлом и настоящем стал чуть ли ни общим местом в выступлениях как представителей либераль­ной интеллигенции, так и официальных реформаторов. Лишь с большим трудом и замедленными темпами проникает в научный оборот идея специфичности и многообразия процессов модерни­зации, их зависимости от принимающей среды, идея цивилизационного своеобразия, присущего всей мировой истории и со­храняющего свое значение и в современности.

Политико-идеологические крайности прозападной демокра­тии порождают столь же упорное - и растущее - противостоя­ние право-националистических сил. Как тотальное «преобразо­вание» сложившихся типов жизнедеятельности, подрывающее жиз­ненное обеспечение - хозяйственное, социальное, духовное, мо­ральное - значительных масс населения, так и приводимые для них идейные обоснования вызывают антиномическое (тотальное) неприятие. Национально - патриотические программы направлены на приоритетное решение принципиально иной задачи: поиск формулы «национального самосохранения», «спасения Рос­сии», восстановления ее духовно-нравственных ценностей, да­вавших основу для единства народов громадного евразийского пространства или даже для «всечеловеческого единения».

Каждая из сторон обращается к тем или иным фактам соци­альной реальности или тем или иным компонентам совокупного общественного опыта, чтобы отстоять свою правоту. Однако слож­ность и многообразие происходящих процессов имеют неодно­значный и противоречивый характер. Поэтому нельзя ограни­читься описанием «пагубного» наследства прошлого или «катас­трофических» последствий реформ для полноценного анализа пер­спектив трансформации российского общества.

Процесс модернизации не может рассматриваться как осуществление некоторой «образцовой» мо­дели, сформированной на опыте некоторых западных стран, ко­торые реализовали позднеиндустриальный тип общественного производства или переходят к постиндустриальному. Этот про­цесс во всякой стране неизбежно развертывается через некото­рые противоречия, накладывающиеся на реальную социально-экономическую, политическую и социокультурную специфику данного общества. Через выделение такого рода противоречий в социокультурном плане мы можем более системно представить себе общий характер происходящих процессов.

Развитие или преемственность? Первым, наиболее очевид­ным и легко воспринимаемым противоречием процесса модер­низации в сфере собственно культурной является противоречие между необходимостью достаточно быстрого обновления сложив­шегося культурного достояния и системы духовной регуляции, уже не отвечающей новым потребностям общества, и сохранени­ем того ценного, что поддерживает жизненно важные функции общества в его многообразной и многоуровневой системе произ­водства и деятельности. Это противоречие выливается как в рос­сийском обществе, так и в других странах в противостояние, а подчас и ожесточенную борьбу между модернизаторами и кон­серваторами, между западниками и сторонниками российской самобытности, авангардистами и классикалистами, между сто­ронниками новой индустрии культуры и ее перевода на рыноч­ные отношения и теми, кто отстаивает гуманистическое достоя­ние культуры прошлых эпох.

Обе сферы культуры имеют соответствующее функциональное значение для полноценного существования общества, поэтому их противостояние вызывает социальные, культурные и психологические разлады. Если критика негативных и пагубных явлений в прошлой истории общества переходит в тотальное отри­цание и изничтожение позитивных достижений в прошлом, в попытку создавать «с чистого листа» новую историю и культуру, в общественном сознании широко распространяется ощущение утраты жизненных ориентиров и ценностей, аномичности (не­нормативности) жизни. Новые прагматические ориентации не могут возместить весь комплекс утрачиваемых ценностей, так как важные сферы человеческого существования и социальной регу­ляции нуждаются в поддержании и постоянном воспроизводстве функциональных норм, ценностей и смыслов, вошедших в цивилизационное достояние данного общества.

Утверждение утилитарных ориентаций, романтизация «здо­рового бизнеса» и поэтизация богатства и потребления могут за­полнить лишь ограниченное место в культурном комплексе об­щества, за рамками которого по-прежнему необходимы идейно возвышенные, высокодуховные ориентации, устойчивые идеалы и представления о должном и достойном.

Развитие или социальная стабильность? Второе сущностное противоречие процессов модернизации в российском обществе — это столкновение между потребностью в радикальном обнов­лении и преодолении сложившихся в обществе застойных поряд­ков, приведших к нарастающему отставанию общества от совре­менного мирового уровня, с одной стороны, и необходимостью поддержания социальной стабильности и единства общества — с другой. Как в хозяйственном, так и в социокультурном плане обновление означает прежде всего широкое внедрение рыноч­ных отношений и частной собственности, что в принципе резко ограничивалось системой государственного социализма как в идео­логических принципах, так и на практике. Это означает, что под­вергается радикальному изменению система социализации обще­ства в целом: резко сокращается сфера коммунитарных (межлич­ностных) отношений, определявшихся как «социалистические», и расширяется сфера товарно-денежных связей. В ценностном плане это сопровождается расширением предпринимательских, достижительных, прагматических ориентаций, получающих со­ответствующую поддержку со стороны реформаторских кругов.

Такого рода перемены неизбежно влекут за собой подрыв сложившихся моральных норм и ценностей, что выражается как в «падении нравов», так и в росте корыстных, коррумпированных, криминальных отношений.

Наложение и столкновение разных типов социальности уси­ливается и растущим классовым разделением. Такое разделение, с одной стороны, - необходимое условие становлении рыночных отношений. С другой стороны, стихийный процесс разделения приводит не только к резкому расслоению на богатых и бедных (в гораздо большей степени, чем в советский период или по сравне­нию с буржуазными странами), но и к резкому возрастанию ко­личественных диспропорций - между небольшим числом сверх­богатых и растущим числом беднеющих слоев — при малочислен­ном среднем классе.

Это не только экономическая и не только нравственная про­блема, но и социокультурная, так как последствием такого рас­слоения становится не только количественная диспропорция, но и наследственный характер массовой бедности — на фоне расту­щего благополучия немногочисленных слоев, которые унаследо­вали свои привилегии и которым реформы обеспечивают благо­приятные условия для дальнейшего продвижения. Резкое разли­чие доходов сопровождается ломкой системы социального обес­печения, что выражается в развитии платного образования и здра­воохранения. Недовольство беднейших слоев, которым «нечего терять» и которые ощущают себя ограбленными и жертвами об­мана, неизбежно подрывает стабильность в обществе. Привиле­гии элиты, стремящейся к быстрому обогащению любой ценой, ощущаются как нелегитимные, полученные за счет присвоения общенародного достояния, а не накопленные через самоограни­чение и инициативное расширение общественного производства.

Негативным последствием становится подрыв стимулирова­ния тех слоев, которые не видят для себя шанса выбраться из бедности. Ставка на немногочисленную группу экономически активных собственников как социальную опору реформ и предо­ставление им хороших стартовых возможностей неизбежно де­стабилизирует весь процесс модернизации. У значительной части населения возникает состояние аномии и чувство отчуждения от общества, что сужает размах инициативы в обществе и подрыва­ет его человеческий потенциал

Заимствование или самобытность? Третье противоречие - между необходимостью широкого заимствования современного мирового опыта и сохранением самобытности общества, без ко­торой оно перестает быть самостоятельным субъектом мировых отношений. Широкая открытость общества облегчает усвоение новейших достижений внешнего мира, прежде всего высокора­звитых стран. Однако оборотной стороной такой открытости ста­новится чрезмерное имитаторство, перенос излишних элементов чужеродных культур, что приводит к подрыву собственного культурного достояния. Слепое копирование образцов иноземной культуры, без должной адаптации к своему достоянию, оборачивается не только духовным, но и социальным разладом, порож­дающим реакцию отторжения. Происходит растущее расхожде­ние между классовыми и социальными группами, центром и про­винцией, поколениями.

Форсированная вестернизация происходит через внедрение прежде всего гедонистических ориентаций, способствующих по­требительскому «включению» в мировой рынок, и той массовой культуры, которая утверждает потребительские ценности, обес­печивает манипулятивное отвлечение от содержательного учас­тия в общественной жизни, культ развлечений.

Биосоциальные компоненты западного общества, встроенные в упорядоченную систему регуляции, обеспечиваемую института­ми частной собственности, права, политической системой, глу­боко внедренными моральными и ценностными механизмами, получают возможность облегченного проникновения в дезорга­низованную структуру российского общества и стимулируют в нем встречную биосоциальную реакцию. Утверждается конфликт­ный вариант модернизации, озна­чающий растущие социальные антагонизмы, демонстрационное потребление, массовую деморализацию населения, коррупцию, этнические конфликты, произрастание мафиозных структур, девиантное поведение и т. д.

Это противоречие реализуется через поляризацию установок политически активного населения России в форме двух противо­стоящих стратегий:

а) присоединение к западной модели — ре­шительная вестернизация страны;

б) формирование специфичес­кой цивилизационной модели, учитывающей достижения Запа­да, но при этом основывающейся на собственной исторической и культурной традиции, собственном типе мотивации. Естест­венно, что во втором случае предполагается энергичное социо­культурное дистанцирование от Запада, защита от его «соблаз­нов» то ли с помощью мощных контридей, то ли новых охрани­тельных — в широком смысле слова — барьеров.

Часто встречающийся в публицистике призыв «войти в миро­вую цивилизацию» подразумевает наличие лишь одной цивили­зации — европейско-американской. Между тем, как мы видели, несмотря на преобладание западной культуры в мировых куль­турных процессах сохраняются и устойчивые структуры других мировых цивилизаций. Россия имеет спои цивилизационные ха­рактеристики, и хотя эти характеристики отличаются противоречивостыо, общество не может допустить отрыва от своего куль­турного достояния.

Инверсионные повороты или устойчивое накопление. Мы уже увидели насколько характерными для истории российского об­щества оказались инверсионные повороты, в которых происхо­дила резкая смена господствующих социальных укладов, преоб­ладающих норм ценностей, системы культурных смыслов. В кон­це века, как и в его начале, Россия проходит через радикальные революционные перемены, сопровождаемые тенденциями к раз­рушению или отказу от многих позитивных достижений предше­ствующего периода. Происходящие при этом утраты не возме­щаются частичными или поверхностными обретениями, что при­водит к усилению в обществе негативных реакций. Избавление от политических или культурных крайностей достигается через создание устойчивой системы общественного самоуправления и формирования срединной культуры, обеспечивающей участие раз­личных социальных, этнических и конфессиональных общнос­тей. Наряду с тенденциями противостояния в российском обще­стве идут интенсивные поиски центристских принципов, кото­рые способны нейтрализовать конфронтацию и обеспечить со­гласие всех созидательных сил.

При этом следует иметь в виду, что принято различать по крайней мере «два Запада»: католический и протестантский или, как предпочитают говорить политологи, континентально-европейский и атлантический. И различие сказывается не только в политических системах или конфессиональных привязанностях, но и степени приверженности культурному достоянию Европы или своей национальной культуре.

Распад централизованного государства, связанного прежде с Российской империей, а затем с СССР, не означает устранения исторически складывавшихся связей и отношений с Востоком. Взаимодействие России с восточными регионами — постоянный фактор ее истории и «евразийское» начало в цивилизационном облике России — важнейший компонент ее социокультурного и геополитического устройства. Вместе с тем Россия издавна втя­нута в орбиту западной цивилизации и соединяет в себе оба на­чала, что создает постоянное поле острых противоречий. В этом соединении противоречивых начал - та важнейшая составляю­щая, которая постоянно формировала облик России.

Этническое - общенациональное - мировое. Четвертое проти­воречие - между процессами национальной консолидации, ко­торые сопутствуют процессам модернизации, и поддержанием межнационального взаимодействия. Распад единой централизо­ванной политической и культурно-идеологической системы ре­гуляции бывшего СССР выявляет отсутствие устойчивых общих механизмов интеграции и стабилизации общественных отноше­ний. В этих условиях естественно происходит реставрация преж­них форм социокультурной саморегуляции более низкого уров­ня, отличающихся локальностью в пространственных и времен­ных измерениях. Этническое и национальное возрождение, увя­зываемое с политическим самоопределением, предстает как рес­таврация сепаратистских модусов бытия, значение которых к концу XX в. во многом исчерпалось. Функционирование такого рода социокультурных общностей требует введения сложного коррек­тирующего механизма, отнюдь не сводимого ни к межгосударст­венной политике, ни к «миротворческим силам». Политика и власть имеют свои пределы, они функционируют в пространстве между волей к власти и политической культурой общества в це­лом или совокупной культурой его различных частей. Нужна до­статочно хорошо налаженная система взаимодействия разных ком­понентов общественной системы, чтобы политический механизм был в состоянии решать задачи установления согласия.

В переходных условиях происходит интенсивное возрожде­ние и утверждение тех социокультурных типов интеграции, кото­рые служат исходной основой складывания человеческих общнос­тей. Характерной особенностью современных процессов, кото­рые протекают в постсоветском обществе, является сильное про­явление именно этнического фактора наряду с национальным или цивилизационным, а подчас и его преобладание. Этнические общности, основанные на единстве «крови и почвы», т.е. генети­ческого родства и сходства природно-хозяйственной среды, ста­новятся важной «витальной» формой первичной самоидентифи­кации локальных общностей в силу ослабления всех связей более высокого уровня.

Среди различного рода причин, вызвавших такие процессы, следует выделить прежде всего противоречивость процесса скла­дывания наций в рамках СССР. С одной стороны, происходило формирование политических, институциональных и культурных факторов национального уровня, носителем которого выступала прежде всего городская интеллигенция и административная эли­та. А с другой — эти процессы перекрывались мерами по форми­рованию наднациональной советской государственности, социа­листической системы хозяйства и цивилизации, перекрывающей значение всех форм национальной идентичности. Поэтому национальным образованиям в рамках советской социокультурной сиетемы присуща слабость общекоммуникативных ресурсов - в хо­зяйственной, политической и культурной сферах.

В этих условиях и происходит выявление социокультурных факторов более низкого уровня, так как этнические ориентации не соотносятся ни с экономическими, ни с общеполитическими принципами, разрывая все связи более высокого порядка как «им­перские» и как «посягательство» на местную идентичность. От­стаивая принцип консолидации на основе этнической идентич­ности, этноцентризм оказался способным идти вразрез с потреб­ностью в национальной консолидации разнородных генетичес­ких и лингвистических групп и цивилизационным устроением судеб разных культурных общностей. Тем самым этноцентризм становится одним из факторов дестабилизации отношений.

Складывание нации происходит как объединение далеко не идентичных этнолингвистических групп на основе утверждения общих отношений и связей, в которых задействованы хозяйст­венные, политические и социокультурные факторы. Особенно следует подчеркнуть значение именно культурных факторов, ко­торые зачастую служат важной предпосылкой и основой после­дующего формирования хозяйственной общности, а до некото­рой степени могут и заменять ее. К числу этих факторов следует отнести и адаптацию различных образов жизни, выработку обще­го языка и символики, отвечающих совокупным потребностям всех этнических групп.

Типологический анализ должен выявить соотношение национально-интегративных потенций для основных стержневых на­ций региона. Конечно, для различных этнических общностей России и стран СНГ национализм предстает в различном содер­жании. Для одних задача состоит прежде всего в преодолении общинной, клановой и родоплеменной раздробленности, хотя бы и через вытеснение представителей других этнических групп. Для других — в преодолении собственно этнических рамок нацио­нальной консолидации, во взаимной адаптации к приемлемым общим ценностям, нормам и смыслам. Такой национализм го­раздо ближе цивилизационным методам решения проблем интег­рации.

Важной социокультурной проблемой становится налаживание межкультурных взаимоотношений на территории бывшего СССР. Оживление националами усиливает культурную разнородность населения, не устраняемую отныне ни общей национальной куль­турой, ни общей государственной системой. Однако националь­но - территориальное размежевание в условиях бывшего СССР оказывается крайне затруднительным, так как в течение нескольких веков в едином политическом и социокультурном простран­стве происходило перемещение и смешивание населения. Тен­денции к размежеванию приводят к ожесточенным конфликтам, перерастающим в военные столкновения. Попытки урегулирова­ния таких столкновений на основе посредничества оказываются неустойчивыми, зависящими от соотношения сил. Очевидно, что долговременное урегулирование и прочная стабилизация как меж­национальных, так и социальных отношений могут быть обеспе­чены только в ходе длительного формирования фундаменталь­ных наднациональных принципов и их соответствующего инсти­туционального обеспечения.

Формирование центристской модели общественного устрое­ния для России и формулы «согласия» стало одной из основных задач многих политических и интеллектуальных течений. Состав­ными частями или вариантами такой модели стали положения о необходимости усиления государственного централизма как нор­мативной гарантии общественного единства либо положение о «согласии» и «консенсусе» основных участников общественного взаимодействия.

Несомненно, что и то, и другое — необходимые компоненты действенной общественной интеграции. Однако становящийся уже ключевым термин «центризм» еще в огромной степени обращен к политической стороне жизни, слишком уповает на возможность соединения в каком-то единстве воли многих политических сил. Между тем политика и власть имеют свои пределы, они функци­онируют в пространстве между волей к власти и политической культурой общества в целом. Нужна достаточно хорошо нала­женная система взаимодействия разных компонентов обществен­ной системы, чтобы политический механизм был в состоянии решать задачи установления согласия.

Межнациональные отношения в современном мире во все возрастающей степени смыкаются с общемировыми. Поэтому в этнических и национальных проблемах Центральной Азии или Закавказья сказывается влияние как сопредельных стран Восто­ка, так и высокая заинтересованность многочисленной диаспоры в разных странах мира.

Спор о верах. В дополнение к этнонациональным противоре­чиям в геокультурном пространстве СНГ интенсивно проявля­ются и межконфессиональные расхождения, которые сопутству­ют процессам широкого оживления религиозных верований. Само по себе такое оживление неизбежно, и в культурологическом плане можно выделить несколько важнейших причин, способствующих такому оживлению. Прежде всего прогрессирующее падение доверия к государству, неспособному решить многие насущные проблемы жизнеобеспечения, а нередко и защиты своих граждан от насилия, побуждает многих людей искать защиты и поддерж­ки, надежду на будущее в религии.

Кроме того, продолжающийся рост национального само­сознания народов России сопровождается активным обраще­нием многих граждан к истории, древним традициям, к цен­ностям религии, с которыми эти народы были связаны в тече­ние многих веков и которые воспринимаются ими как нацио­нальные.

К усилению влияния религии на различные слои населения ведут обострившиеся межнациональные отношения, поскольку лидеры противоборствующих сторон и силы, выступающие за скорейшее их примирение, за прекращение и предотвращение межэтнических конфликтов, стремятся максимально исполь­зовать разноплановый потенциал религий и их институтов. Вместе с тем усиленная политизация, означающая включение в политическую борьбу различных общественных движений и связанное с этим желание заполучить поддержку религиозных организаций и служителей культа, стимулирует усиление со­циальной активности духовенства, повышает его авторитет в массовом сознании, способствует росту привлекательности ре­лигиозных ценностей.

Естественно, что напряженный интерес в общественной мысли вызывают тенденции, свидетельствующие о деятельности основ­ных претендентов на высокую духовную власть в постсоветском цивилизационном пространстве — коммунизма, православия и ис­лама. О своих претензиях на власть над умами и душами заявля­ют и другие духовные силы с Запада и Востока. Многое будет зависеть от степени приверженности каждой «конфессиональной общности» своей вере, устойчивости, мобильности и органичности института каждой из «конфессий». Социокультурная неполнота и историческая слабость каждого из этих претендентов означают, что «достижение согласия» может быть длительным и зависит как от внешних факторов, так и эндогенных потенций каждого из них. Необходимо выявление не только соотношения цивилизационных потенций больших традиций, но и их взаимодействие, достигаемое через духовный и институциональный механизм диа­лога и взаимопонимания.

Конечно, и современном мире коммуникативных и социализующих потенций любой религии недостаточно для решения слож­ных многомерных задач модернизации и интеграции. На про протяжении XIX XX вв. все цивилизации претерпели в той или иной мере процесс дезинтеграции на национальные общности, а в рамках каждой нации сформировались те или иные механизмы сре­динного и низового уровня, обеспечивающие самоорганизацию и самоуправление в применении к локальным условиям.

Социокультурные преспективы

 

Культура российской цивилизации представ­ляет собой сложное, многоуровневое, противоречивое образова­ние, формирующее обустройство большого общества на огром­ном геокультурном пространстве Евразии. Поэтому всякое пол­ноценное, подлинно научное рассмотрение современных или прошлых проблем этого общества, а равным образом и выявле­ние перспектив его изменения требует учета разных сторон, из­мерений, уровней и компонентов. Соответственно, и всякая прак­тическая работа по налаживанию, поддержанию или модерниза­ции социокультурных компонентов общественной регуляции должна происходить на основе взаимодействия различных ин­ститутов и с учетом тех разнообразных компонентов, которые и составляют культурную систему. В общем плане среди таких ком­понентов следует выделить хозяйственные, социальные и управ­ленческие структуры, в том числе рыночные, государственные и кооперативные, этнонациональные и конфессиональные, ком­плекс отношений город — деревня, центр — периферия, классо­вые, стратификационные, профессиональные и т.д. На культур­ные аспекты регуляции этих отношений воздействуют не только государственные органы, как это было прежде, и не только ком­мерческие структуры, на которые столько надежд возлагается те­перь. Воспроизводство духовной деятельности обеспечивается сис­темой образования, научными учреждениями, церковными ин­ститутами, структурами масс-медиа, творческими организация­ми и т.д. Вместе с тем, как мы видели, культура в значительной степени создается в духовном пространстве личности и межлич­ностных отношений. Именно взаимодействие всех этих компо­нентов и обеспечивает постепенное, но полноценное и устойчи­вое решение сложных проблем культурной трансформации.

Настойчивая, постоянная, упорная работа по самоорганиза­ции на всех уровнях и в самых различных сферах и является про­цессом формирования срединной культуры, обеспечивающей поддержание всех значимых жизненных функций, а вместе с тем сочетание факторов интеграции и дифференциации, необходимое для успешной модернизации. В этой сети отношений создается то взаимодействие различного рода компонентов и структур, которое так или иначе включает всех, хотя и разводя по разным местам, уровням и блокам общественной регуля­ции. В нем и достигается взаимная адаптация социальных слов, этнических, национальных и конфессиональных компонентов, реализуется симбиоз и синтез разнородных структур, распреде­ляются функции центра и периферии, формируется устойчивое региональное и местное самоуправление, находящееся в орга­ническом соотношении с целостной системой общецивилиза-ционных связей.

Список используемой литературы

 

1.  Ерасов В. С. Социальная культурология: Пособие для студентов и высших учебных заведений. – М.: Аспект Пресс, 1998.

2.  Каган М. С. Философия культуры. – Санкт – Петербург, ТОО ТК «Петрополис», 1996.

3.  Кравченко А. И. Социология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. – Екатеринбург: Деловая книга, 1998.

4.  Кравченко А.И Введение в социологию. Учебное пособие. – М., «На Воробьевых», 1994.