Некоторые аспекты американского геостратегического планирования в 90-х гг. ХХ века и современная реальность на Ближнем Востоке

Некоторые аспекты американского геостратегического планирования в 90-х гг. ХХ века и современная реальность на Ближнем Востоке

На современном этапе именно столкновение геополитических и геоэкономических интересов крупнейших игроков на международной арене является основным двигателем международной политики. Выстраивание долгосрочных геополитических стратегий поэтому стало ныне первостепенной задачей любой администрации и любого политического режима, так как, в конечном счете, способность учитывать глобальные тенденции предстает как важное условие поддержки его жизнеспособности.

В эпоху глобализации, в период, когда биполярная система мира ушла в прошлое, а мировые центры силы соперничают за мировое лидерство, актуальность изучения связи между тремя важными составляющими современной политики – геополитическим прогнозированием, установлением приоритетных геостратегических задач и их конкретным воплощением – очевидна. Ведь оставаясь очень подвижным, основание геополитики базируется в любом случае на конкретной деятельности определенной администрации и находится в сильной зависимости от сложившихся в мире на данный момент условий.

Говоря о современной эпохе, нельзя не отметить, что ведущая роль США в современной мировой политике мало кем оспаривается. Но насколько нынешний статус США как «державы номер один» (хотя и не безусловного лидера) обязан планомерной реализации продуманного некогда плана, представители какого крыла американской политической элиты являются авторами этого геостратегического плана, каким было их видение долгосрочных перспектив и ближайших задач, – все эти вопросы возникают, если условно рассматривать американский внешнеполитический курс на протяжении последних полутора десятилетий как нечто цельное.

В действительности смена демократической и республиканской администраций, закулисная борьба и кардинальные кадровые перестановки среди влиятельных политиков, а также борьба в Конгрессе среди различных лоббистских групп (в том числе и представителей бывших советских республик, – например, украинское, армянское лобби) не могли не сделать внешнеполитический курс США неоднородным. На практике внешнеполитическая линия оказывается весьма извилистой в силу того, что между политической мыслью, внешнеполитической стратегией определенной администрации и ее реализацией существует обратная связь¹. Намеченная некогда глобальная стратегия постоянно корректируется в зависимости от складывающихся в мире условий, от активности основных действующих лиц на международной арене и внутри страны, а в последнее время и от действий главных проводников международного хаоса – различного толка террористов.

В этой связи представляется полезным проследить судьбу американского геостратегического планирования 90-х годов на примере идей некоторых американских неоконсерваторов, писавших об этом. Практическую реализацию этой теории целесообразно рассмотреть в связи с ближне- и отчасти средневосточными проблемами², принимая как уже неоднократно доказанную ту точку зрения, что на статус державы (а тем более сверхдержавы) имеет колоссальное влияние степень ее авторитета и участия в делах решения проблем на Ближнем Востоке.

Еще в конце восьмидесятых – начале девяностых годов прошлого века глобальная концепция развития мировой политики разрабатывалась идеологом американского глобализма, бывшим советником по национальной безопасности президента США с 1977 по 1981 гг. З.Бжезинским, консультантом Центра стратегических и международных исследований, профессором Школы перспективных международных исследований. Он опубликовал несколько работ, сами названия которых весьма красноречивы: «Ограниченное глобальное обязательство» (1991 г.), «Холодная война и ее последствия» (1992 г.), «Порядок, беспорядок и лидерство США» (1992 г.), «Великая трансформация» (1993 г.), «Планирование Европы» (1995 г.). В 1997 г. он выпускает книгу под названием: «Великая шахматная доска: господство Америки и ее геостратегические императивы», в которой суммирует и развернуто излагает свою позицию относительно глобальной стратегии Соединенных Штатов.

Крайний сторонник утверждения американского глобального влияния, Бжезинский в этой работе ориентировался на перспективный анализ сложившихся на 1997 г. условий с точки зрения геостратегического планирования. Исходя из фактического состояния важнейших геополитических сил и определяя основные геополитические центры, автор сформулировал свое видение ближайшей и долгосрочной глобальной стратегии Соединенных Штатов как сверхдержавы. Он определил тогда следующие приоритетные задачи в глобальной политике США: «В течение нескольких ближайших десятилетий может быть создана реально функционирующая система глобального сотрудничества, построенная с учетом геополитической реальности, которая постепенно возьмет на себя роль международного «регента», способного нести груз ответственности за стабильность и мир во всем мире. Геостратегический успех, достигнутый в этом деле, надлежащим образом узаконит роль Америки как первой, единственной и последней истинно мировой сверхдержавы»³.

Было бы неверным считать, что эта позиция, высказанная Бжезинским в 1997 г. – это позиция ученого-политолога (или группы исследователей) и только. Более того, сразу после выхода в свет эта работа вызвала критику со стороны американских ученых. Однако в смелой, местами эпатирующей форме Бжезинский артикулировал мнение по вопросам внешнеполитической стратегии целого круга влиятельнейших политиков, не одно десятилетие формирующих внешнеполитический курс США.

Можно сказать, что такая позиция отлилась в более или менее оформленную идеологию, которая с известной долей условности может быть определена как идеология американского глобального гегемонизма. Как писал автор «Великой шахматной доски», американская глобальная гегемония базируется на четырех основных факторах: «в военной области она располагает не имеющими себе равных глобальными возможностями развертывания; в области экономики остается основной движущей силой мирового развития …; в технологическом отношении она сохраняет абсолютное лидерство в передовых областях науки и техники; в области культуры … Америка пользуется не имеющей себе равных притягательностью, особенно среди молодежи всего мира, – все это обеспечивает Соединенным Штатам политическое влияние, близкого которому не имеет ни одно государство мира»⁴.

Каждый из этих тезисов справедлив, хотя и до некоторой степени относителен. В общем, они отражают обобщенный подход к американскому мировому лидерству целой прослойки в среде американского истэблишмента, большей части политиков нынешней администрации США, так называемых ястребов. Коснувшись каждого из этих тезисов, интересно будет проследить, до какой степени он является свершившимся фактом, какие факторы мешают осуществлению этой американской программы-максимум, а также какие события и мировые процессы влияют или смогли бы повлиять на лидирующие позиции Соединенных Штатов в мире – укрепить их или пошатнуть – по каждому пункту этой идеологической установки.

Прежде всего сомнение вызывает однозначность тезиса о привлекательности и глобальном доминировании американской культуры. С культурно-цивилизационной точки зрения к проблеме мирового сотрудничества и глобального лидерства подходил еще Сэмюель Хантингтон⁵. Применяя цивилизационный подход, Хантингтон рассматривал современные и будущие глобальные мировые процессы через призму социокультурного плюрализма и глобальной унификации. Такой подход, безусловно, правомочен и интересен именно как подход. Кроме того, мировые макроэкономические и геополитические тенденции также рассматривались только с этой точки зрения, а значит, не были целью целостного и системного освещения.

Бжезинский же, констатируя факт распространения по всему миру и внедрения почти во все традиционные культуры некоторых аспектов американской культуры, например, в индустрии развлечений или заведений быстрого питания, не упоминает, что основой этого в первую очередь являются финансовые усилия и долгосрочная инвестиционная и рекламная политика крупнейших, ставших уже транснациональными компаний.

Вообще, говоря о привлекательности американской модели общественно-политического развития, Бжезинский постоянно приводит и культурный фактор как немаловажный, напрямую влияющий на укрепление лидерства Соединенных Штатов в мире. Так, о результате противостояния социалистического лагеря и капиталистических государств он пишет: «На конечный результат существенное влияние оказали также явления культурного порядка. Возглавляемая Америкой коалиция в массе своей воспринимала в качестве положительных многие атрибуты американской политической и социальной культуры. Два наиболее важных союзника Америки на западной и восточной периферии Евразийского континента – Германия и Япония – восстановили свои экономики в контексте почти необузданного восхищения всем американским. Америка широко воспринималась как представитель будущего, как общество, заслуживающее восхищения и достойное подражания»⁶.

Выделяя культурное влияние как одну из четырех «имеющих решающее значение областей мировой власти (выделено автором. – А.С.)», Бжезинский указывает на большую роль культуры, «несмотря на ее некоторую примитивность» (в этом месте он единственный раз проговаривается о низком качестве американской массовой культуры, что еще раз доказывает зависимость ее распространения от других факторов). «Культурное превосходство является недооцененным аспектом американской глобальной мощи. Что бы ни думали некоторые о своих эстетических ценностях, американская массовая культура излучает магнитное притяжение, особенно для молодежи во всем мире… Американские телевизионные программы и фильмы занимают почти три четверти мирового рынка. Американская популярная музыка также занимает господствующее положение, и увлечениям американцев, привычкам в еде и даже одежде все больше подражают во всем мире. Язык Internet – английский, и подавляющая часть глобальной компьютерной «болтовни» – также из Америки и влияет на содержание глобальных разговоров»⁷.

Многие традиционные культуры, в том числе и мусульманские, действительно заполонены американизмами и обнаруживают внутри себя некоторые тенденции либерализации по американскому образцу. Но не нужно забывать, что эти элементы вошли в национальные культуры не как самостоятельные и самоценные, а в русле тенденции секуляризации обществ, а также, что немаловажно, как сопровождение процесса активного внедрения высоких технологий и современных средств коммуникации.

Поэтому, что действительно является «локомотивом» идеи американского мирового лидерства, а также важнейшим фактором сдерживания сопротивления мусульманских традиционалистов и фундаменталистов, так это глобальный характер американской экономики, которая в общих чертах основывается на следующих принципах:

– инвестирование в развитие высоких технологий;

– вывод низкотехнологических и энергоемких процессов производства в страны третьего мира;

– поддержка банковской системы;

– масштабное инвестирование в области средств массовой информации с целью насаждения и утверждения определенного взгляда на действия США и на события в мире⁸.

Все это и позволяет существовать политике так называемого культурного империализма. Этот экономический базис, как представляется, и несет на себе всю конструкцию активного культурного влияния на государства, вовлеченные в экономические отношения с Соединенными Штатами.

Вышеописанная концепция, существенно доработанная целой волной молодых политологов, придерживающихся в целом идеи гегемонизма Соединенных Штатов, является в настоящее время доминирующей в американской идеологии; речь идет уже об утверждении в сознании молодого поколения в странах мира идеи американского глобализма⁹. Внутри этого течения можно выделить определенные направления, различающиеся пониманием степени американского глобального лидерства. Отечественный исследователь американской внешней политики Т.А.Шаклеи-навыделяет несколько основных направлений в американской политической мысли, разделяющих, в общем, идею мирового лидерства США: 1) концепцию «жесткой» мировой гегемонии Соединенных Штатов, 2) либерально-консервативную концепцию лидерства и 3) самую взвешенную, «мягкую» концепцию лидерства – либерально-реалистскую¹⁰. Все три направления характеризуются общим подходом к современной и будущей мировой роли США как основного полюса системы международных отношений. И даже у сторонников концепции так называемого мультилатерализма преобладает идея решающего влияния Соединенных Штатов на развитие международных отношений при равноправном участии остальных главных акторов.

Различия касаются скорее уровня культурного, социального и прежде всего политического участия остальных игроков на политической арене в деле построения нового мирового порядка. Так, сторонники «жесткой» концепции предполагают, что все мировое сообщество, включая и ведущие современные центры сил, не должно сопротивляться построению нового мира по американской модели, а также должно безоговорочно принять западную (читай: американскую) систему культурных и социальных ценностей.

В работах авторов-сторонников гегемонизма (Р.Кейган¹¹, Ч.Краутхаммер¹², М.Макфол¹³ и др.) рассматриваются способы и формы оказания с этой целью давления на различные геополитические центры, а также варианты возможного поворота событий и расклада сил в мире в том или ином случае. Общая идея их подхода – многоплановая мировая гегемония Соединенных Штатов. К сторонникам этой концепции среди видных действующих политиков можно отнести П.Вулфовица, Д.Чейни и Д.Рамсфелда. Они отвергают любые попытки принятия в качестве основной внешнеполитической линии концепцию многополярности и считают, что только США как сверхдержава должны определять ход мировой истории.

Впрочем, даже самые умеренные сторонники концепции американского лидерства говорят о многополярном мире (или о мультилатерализме) и о поддержании баланса сил с большой осторожностью. Так, ИммануэльВаллерстайн и Кристофер Лэйн в этой связи говорили о внутреннем кризисе Соединенных Штатов и их неспособности на современном этапе играть роль мирового судьи. В своей работе они настаивают на сосредоточении усилий США не на экономическом и политическом подчинении себе, а на достижении баланса сил в мире. Однако роль координатора и наблюдателя в этом процессе должна, по мнению этих политологов, оставаться все же за Америкой¹⁴.

Среди других наиболее заметных идейных течений в политической элите Соединенных Штатов, противостоящих гегемонизму, Т.А.Шаклеина выделяет либеральный интернационализм: «Либералов-интернационалистов больше интересует процесс, находящийся в основе кампании по борьбе с терроризмом, и ее идейное оформление. Они уделяют внимание решению таких вопросов, как роль и участие ООН; следование международному праву, отношение к террористам не только как к врагам США, а как к международным преступникам, передача их в ведение сил полиции; осуждение международным сообществом через ООН государств, поддерживающих терроризм, их дипломатическая изоляция, введение экономических санкций, распространение эмбарго на торговлю оружием с ними; масштабы и формы использования военной силы; деятельность Международного трибунала и возможность присоединения к нему США»¹⁵. Этот подход, хотя и весьма распространен (см. например, работы Ч.Мэйнса¹⁶, А.Ливена¹⁷), все же не является доминирующим во внешнеполитической стратегии Соединенных Штатов. Именно гегемонисты, «ястребы», играют главную роль в нынешней американской администрации.

Важнейшим пунктом в построениях американских геополитиков 90-х годов было рассмотрение отношений с Европой – их оценка и возможные перспективы европейских государств в смысле распределения ролей в глобальной политике. В этом вопросе со всей яркостью отображалось видение мира американских геостратегов из числа крайних гегемонистов. В качестве примера можно привести слова Роберта Кейгана, видного идеолога американского гегемонизма: «Американцы достаточно мощны, чтобы не бояться европейцев, даже и «дары приносящих». Чем рассматривать Соединенные Штаты как Гулливера, связанного нитями лилипутов, американским лидерам следовало бы понять, что они вообще едва ли чем-либо связаны, что Европа, в действительности, не способна ограничивать Соединенные Штаты»¹⁸.

Складыванию такой ситуации предшествовал длительный период «холодной войны», когда Америка наращивала свой стратегический потенциал, неся на себе «бремя» противостояния Запада социалистическому лагерю, а Европа была занята построением таких отношений, при которых ситуация с нацистской Германией была бы уже невозможна. Европа боялась повторения эпохи 30-х годов прошлого века – чрезмерного роста аппетитов и амбиций одной из стран, но стран только европейских. Европейцы строили европейский дом, а Америка превращалась в милитаризованную сверхдержаву. Европейские аналитики отмечают огромную разницу в нынешнем положении дел в сфере государственного управления в Евросоюзе и в США. Автор статьи «Элементы пространственной стратегии Европы» Жан-Жак Дорден пишет: «Структура государственной активности в Европе радикально отличается от американской. Так, в Европе она почти наполовину зависит от доходов финансовых рынков, тогда как в американской экономике эта зависимость составляет менее 20%. Государственное управление в Европе на 90% состоит из гражданской деятельности, тогда как в Америке расходы на военные и гражданские мероприятия примерно равны. В США вся цепочка составляющих государственных мероприятий (пиар, телекоммуникация, наблюдение, управление) поддерживается государственными ведомствами, и чаще всего военными, что дает экономике стабильность планирования расходов»¹⁹.

Такая оценка свидетельствует о различии в видении приоритетных векторов в государственном управлении Европы и Америки. А это различие, в свою очередь, связано с несовпадением их принципиальных подходов к вопросу об «унилатеральном» и «мультилатеральном» глобальном управлении. Практическая реализация этих подходов стала в принципе возможна только после падения второго мирового «полюса» – СССР. С конца 80-х годов прошлого века между Европой и США наметились явные противоречия в подходах, которые в 90-е годы переросли в несогласие некоторых европейских государств с политикой Соединенных Штатов на Среднем Востоке, с одной стороны, и в игнорирование мнения международных организаций со стороны США, с другой.

По мнению Р.Кейгана, «значительный американский военный арсенал, достаточный ранее, чтобы только сбалансировать мощь Советского Союза, был теперь развернут в мире без этого единственного мощнейшего противника. Этот «униполярный момент» имел полностью естественное и предсказуемое последствие: Соединенные Штаты пожелали в большей мере использовать свою военную силу за рубежом. Они стали вольны вмешаться фактически везде и всякий раз, когда считали это необходимым. Этот факт находит подтверждение в быстром увеличении заграничных военных операций, начавшихся в период правления Буша-ст. с вторжения в Панаму в 1989 г., войны в Персидском заливе в 1991 г., гуманитарного вмешательства в Сомали в 1992 г. и продолжившихся в период Клинтона вмешательствами в Гаити, Боснии и Косово»²⁰.

Кейган как бы подводит черту под былым европейским могуществом и, говоря о прекращении влияния на третьи страны Советского Союза, констатирует неспособность и Европы составить конкуренцию американскому господству в ключевых геополитических регионах: «Вторая мировая война почти разрушила европейские государства как мировые державы, и их послевоенная неспособность содержать вооруженные силы за границей, достаточные, чтобы поддерживать колониальные империи в Азии, Африке и на Ближнем Востоке, вынудила их сдать позиции после более пятисот лет имперского господства»²¹.

В 90-е годы в результате создавшегося вакуума силы в Восточной Европе США использовали все политические средства, чтобы не допустить создания коалиции государственных образований на постсоветском пространстве и среди стран – бывших членов ОВД. Для идеологического обслуживания этого процесса активно использовалась концепция «ценностей западной демократии». Это позволило Соединенным Штатам добиться успеха в привлечении верных союзников среди части кавказских, прибалтийских и других восточноевропейских государств. В результате стало ясно, что геостратегические задачи, поставленные перед Америкой в начале 90-х годов, были, в общем, выполнены, и к концу десятилетия уже явно назрела необходимость пересмотреть тактику отношений с международными организациями (что и было сделано, когда в обход решения СБ ООН начались бомбардировки Югославии) и ужесточить позицию в отношении непокорных ближневосточных лидеров.

«Мягкая» политика демократов из администрации Б.Клин-тона показала свою эффективность, и после выборов 2000 г. не произошло резких изменений в направлении милитаризации внешнеполитического курса США. Только после «рубежа» – сентябрьской трагедии 2001 г. в Нью-Йорке – стали востребованы во всей полноте позиции «вашингтонских ястребов», и гегемонизм стал доминирующим принципом в американской геостратегии. Т.А.Шаклеина замечает по этому поводу: «В период правления администрации Клинтона идеи гегемонии не звучали столь часто и откровенно, так как, выступая в роли носителя демократических принципов, США не могли открыто объявить себя страной-гегемоном, поскольку термин «гегемон», как и «империя», имеет негативный оттенок в силу как его определения, так и исторического опыта. При республиканцах терминологические и поведенческие ограничители были сняты, и США стали открыто называть себя гегемоном»²².

Относительно мягкая политика Б.Клинтона на Ближнем Востоке демонстрировала стремление преимущественно к политическому, а не силовому решению вопросов усиления американского влияния в этом ключевом регионе. Это подтверждают и экономический акцент в сотрудничестве с ближневосточными монархиями, и участие в налаживающемся переговорном процессе между израильтянами и представителями Палестинской автономии в 90-е годы.

Такая позиция демократической администрации может объясняться (помимо общей либеральной направленности внешнеполитического курса демократов) стремлением Соединенных Штатов в первую очередь «насадить» проамериканскую политическую ориентацию в бывших советских республиках после распада СССР, а также обеспокоенностью по поводу возможной реализации ядерных программ Северной Кореей и Ираном. Прямое вмешательство в решение проблем на территории так называемого Большого Ближнего Востока в то время, видимо, не являлось приоритетной задачей.

Это подтверждается также и тем, что в работах американских политологов – сторонников мирового гегемонизма США, посвященных геостратегическому планированию, с середины 90-х годов большее внимание уделяется странам Восточной Европы, Китаю, России, Средней Азии, Ирану и некоторым другим государствам. При этом заметно стремление избегать акцентирования влияния дел в ближневосточном регионе на события в мире. Скорее всего, для западных политологов этот регион стоял особняком в вопросе евразийского доминирования, и его рассмотрение не увязывалось напрямую с вопросом возможного возникновения в Евразии нового центра сил глобального масштаба, новой империи.

Тем не менее на протяжении всего последнего десятилетия ХХ в. внимание к ближневосточному региону последних американских администраций не ослабевало. Так, еще в 1995 г.в своей работе «Очерчивая глобальное будущее Америки» сенатор-республиканец Боб Доул подчеркивал, кроме прочего, следующий важный аспект американской политической стратегии – «сохранение доступа к природным ресурсам, особенно в средоточии энергетического сырья – в Персидском Заливе»²³. Этот пункт американской стратегии он увязывал с ужесточением политики в отношении государств региона, могущих соперничать здесь с американским влиянием. Он прямо называл угрозы, с которыми может столкнуться Америка в ближайшем будущем: «…укрепившийся Ирак угрожает нефтяным разработкам в Саудовской Аравии; фундаменталистски ориентированный Иран стремится к господству в Персидском Заливе…»²⁴.

В современных подходах администрации США прослеживаются эти крайние тенденции в геостратегическом планировании, но сама идея гегемонизма все же предстает в трансформированном виде, подчиняясь реалиям современной мировой политики. Прежде всего это касается круга проблем на Ближнем и Среднем Востоке, и, как видно, именно в этом регионе активно действуют США с 2001 г. Сентябрьская катастрофа поставила Америку перед необходимостью масштабной борьбы с терроризмом, однако на этой волне администрация Буша решила воплотить свои стратегические планы, сформулированные еще в 90-е годы, – планы доминирования в важнейших геополитических центрах, прежде всего на Ближнем и Среднем Востоке (военные действия в Афганистане и в Ираке, жесткая политика в отношении Ирана и Сирии, планомерное усиление политического и экономического влияния на аравийские монархии).

Очевидно, что политическая составляющая американской геополитики и экономические интересы США идут рука об руку. Ближневосточный аспект американской экономической стратегии в этом смысле является важнейшим. И он напрямую связан с внешнеполитическими решениями. Исторически этот регион являлся лакомым куском для многих сильных государств с имперскими амбициями, но после активных разработок в этом регионе нефтяных месторождений во второй половине ХХ в. районы, прилегающие к Персидскому заливу, стали ключевыми²⁵. Важность для Америки доминирования в этих районах иллюстрируется уже тем, что одной из первых руководимых США крупных военных операций после ослабления России стала «Буря в пустыне» 1991 г.

Свои экономические интересы на всех континентах США отстаивают не без помощи армии и при политическом участии в делах интересующих их регионов. Ярким примером является последняя военная операция в Ираке. Одним из основных, лежащих на поверхности внутренних экономических мотивов свержения иракского лидера был доступ к иракской нефти, снятие угрозы с нефтеносных районов Бахрейна, ОАЭ, Саудовской Аравии, а также – как следствие – повышение авторитета и более активное участие в экономиках стран Персидского залива (в том числе, как средство контроля над мировыми ценами на нефть).

После 2000 г. Соединенные Штаты развернули, можно сказать, целую информационную войну с целью обосновать свои намерения свергнуть режим Хусейна в Ираке и перераспределить зоны влияния в этом регионе. Была сформирована коалиция государств, готовых поддержать США в военном, политическом и экономическом закреплении в Ираке – на этом важнейшем восточном плацдарме.

Если «активная фаза» военных действий в Ираке, начатая в марте 2003 г., привела коалицию к желаемому (и, в общем, предсказуемому) результату, то в отношении второй части операции (собственно закрепление на иракской земле, контроль и безопасность добычи и транспортировки нефти, создание заинтересованного в американском влиянии правительства, пользующегося поддержкой абсолютного большинства населения, устранение конфессиональной розни, что обеспечило бы основу для нормального развития страны) этого сказать нельзя. Об этом свидетельствуют и постоянные заявления президента Дж.Буша о правильности его решения начать войну, и различного рода оправдания высокопоставленных лиц перед американским обществом за постоянно растущие потери среди американского контингента в Ираке²⁶.

В целом такие радикальные действия, как военные операции на территориях других государств, для Америки далеко не являются приоритетными. На современном этапе развития мировых отношений они оправдывают себя (с точки зрения США) только как необходимая мера в структуре более общей программы защиты национальных интересов США в ключевых регионах, таких как Ближний Восток. Одной из основных задач, сформулированных сторонниками крайних взглядов на американскую глобальную гегемонию, должно стать неуклонное следование американским национальным интересам в любых внешнеполитических вопросах и в любых международных акциях. Как писал Б.Доул, на пороге ХХI в. «два принципа должны оставаться неизменными: следование интересам Соединенных Штатов и обеспечение американского лидерства. По окончании «холодной войны» Америка получила уникальную историческую возможность. Такую возможность не следует упускать только из желания следовать утопическому принципу мультилатерализма, как и не нужно отказываться от нее, следуя сознательному изоляционизму. Мы уже увидели угрозу американским интересам, престижу и влиянию от этих двух подходов»²⁷.

Такое понимание общей линии геостратегии США нашло свое воплощение в стратегическом планировании администрации Буша. Исходя из такого подхода, Доул так видел принцип взаимодействия с мировым сообществом: «Стоящий перед Америкой выбор не таков: действовать ли с многосторонним участием, в одиночку или вовсе не действовать, как это пытаются представить некоторые в администрации президента. Это неверный подход. Настоящий выбор состоит в том, позволять ли международным организациям брать инициативу в свои руки (как это было в Сомали или в Боснии) или направлять действия коалиционных формирований в интересах Америки (как в ходе операции «Буря в пустыне»)»²⁸. Очевидно, нынешняя внешнеполитическая линия американской администрации демонстрирует большую склонность к выбору второго варианта, обозначенного еще девять лет назад. На этом выборе, как можно полагать, базируется и долгосрочная внешнеполитическая стратегия Соединенных Штатов.

Идея опоры в своих действиях на международные институты, организации и блоки, а главное, политического доминирования в них США высказывается практически всеми американскими сторонниками глобального лидерства – как крайними гегемонистами, так и политиками «либерально-реалистской» ориентации. Эту идею высказывал в свое время и З.Бжезинский, определяя ее одновременно и как основу американской гегемонии, и как важнейшее направление в укреплении последней. «Следует считать частью американской системы глобальную сеть специализированных организаций, особенно «международные» финансовые институты. Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк, можно сказать, представляют глобальные интересы, и их клиентами можно назвать весь мир. В действительности, однако, в них доминируют американцы, и в их создании прослеживаются американские инициативы»²⁹.

Это политическое доминирование автор видит в распространении модели отношений в политике и бизнесе, принятой в самой Америке. Глобальная власть осуществляется уже не по образцу прежних региональных империй, основанных на принципе подчинения центру. Вот как Бжезинский определяет принцип новой мировой империи: «Америка стоит в центре взаимозависимой вселенной, такой, в которой власть осуществляется через постоянное маневрирование, диалог, диффузию и стремление к формальному консенсусу, хотя эта власть происходит, в конце концов, из единого источника, а именно: Вашингтон, округ Колумбия. И именно здесь должны вестись политические игры в сфере власти, причем по внутренним правилам Америки. … Американское превосходство, таким образом, породило новый международный порядок, который не только копирует, но и воспроизводит за рубежом многие черты американской системы. Ее основные моменты включают:

1) систему коллективной безопасности, в том числе объединенное командование и вооруженные силы, например НАТО, Американо-японский договор о безопасности и т.д.;

2) региональное экономическое сотрудничество, например, АРЕС, NАFТА и специализированные глобальные организации сотрудничества, например, Всемирный банк, МВФ, ВТО;

3) процедуры, которые уделяют особое внимание совместному принятию решений при доминировании Соединенных Штатов;

4) предпочтение демократическому членству в ключевых союзах;

5) рудиментарную глобальную конституционную и юридическую структуру…»³⁰.

Для поддержания такого мирового порядка, безусловно, необходимо пристальное внимание к основным геостратегическим действующим лицам (то есть государствам, имеющим объективную потенциальную возможность существенно влиять на существующую геополитическую ситуацию) и внимание к процессам, происходящим в основных геополитических центрах (то есть в имеющих особое местоположение регионах, силовое или политическое влияние на которые основных геополитических актеров имеет определяющее значение для мировой ситуации в целом). Без опоры на существующие международные институты или следуя в русле тенденций изоляционизма, подобного было бы крайне сложно добиться.

В современных оценках стратегической концепции аппарата Дж.Буша иногда звучит акцент на одностороннем действии на международной арене. Мировые институты и международные санкции уже не являются для США обязательными факторами, без опоры на которые или без их поддержки Америка не смогла бы действовать. В силу вступают новые «законы», когда американская военная мощь должна, по мнению нынешней администрации, быть определяющим критерием. Составляются стратегические альянсы, но они носят весьма кратковременный характер. США успешно лоббируют свои интересы в ООН и в НАТО, но даже при этом их резолюции все чаще принимаются уже после начала реализации американских инициатив. Идея «превентивных» мер для защиты «национальных интересов» Америки в любом месте земного шара стала доминирующей. И.Даалдер и Дж.Линдсей в этой связи пишут о революционном повороте внешней политики США, совершенном командой Буша, для которой система международных соглашений в области международной политики теперь является несущественной и необязательной³¹. США, полагают авторы, больше не считают себя связанными в свободном стратегическом планировании, силовом воздействии на ключевые регионы и в выборе средств для давления на неугодные режимы.

Такой крайний взгляд на современный внешнеполитический курс Соединенных Штатов представляется несколько тенденциозным и, думается, верен только в общих чертах, так как не учитывает множества стратегических тонкостей, о которых писали американские политологи в 90-е годы. Факты, которые будут приведены ниже, также доказывают, что Соединенные Штаты стараются использовать как методы устрашения несговорчивых лидеров государств «Большого» Ближнего Востока, так и политические средства с целью повлиять на позиции руководящих кругов в этих странах – напрямую или через те или иные международные организации. В качестве иллюстрации полной скоординированности усилий США и ООН можно привести единодушие по ситуации в политической жизни Ирака в связи с запланированными и состоявшимися в декабре 2005 г. парламентскими выборами и почти одновременное посещение страны госсекретарем США К.Райс и генсеком ООН К.Аннаном в рамках их масштабных турне по Ближнему Востоку в ноябре 2005 г.³²

Для анализа практики американского планирования воздействия на геополитические центры представляется важным понятие «геополитический плюрализм», введенное в свое время З.Бжезинским для обозначения важной стратегической задачи по предотвращению появления враждебной коалиции, способной соперничать с Америкой за мировое лидерство. Древний принцип «разделяй и властвуй» работает и в современных условиях. Бжезинский приводил в качестве примера мéста, где актуально усиление геополитического плюрализма, постсоветское пространство: «Россия с большей вероятностью предпочтет Европу возврату империи, если США успешно реализуют вторую важную часть своей стратегии в отношении России, то есть усилят преобладающие на постсоветском пространстве тенденции геополитического плюрализма. Укрепление этих тенденций уменьшит соблазн вернуться к империи»³³. Иными словами, геополитический плюрализм в ключевых регионах – это гарантия невозникновения враждебного для США блока.

Такая же стратегия по недопущению объединения усилий наблюдается и сейчас в отношении арабских государств Ближнего Востока. Желательной для Америки альтернативой в отношении этих государств является их интеграция в международную экономическую систему и систему международной безопасности, в которых неоспоримо мощное влияние США.

Такая глобальная система отношений, построенная по американской модели, не будет угрожать возникновением союза государств, противостоящих американскому глобальному влиянию. Так, продуманная политика США, в том числе на постсоветском пространстве, не позволила такому образованию, как СНГ, перерасти в сильный стратегический блок и стать реальным соперником Америки в Евразии или даже отдаленно приблизиться к тому весу, которым обладал некогда Советский Союз. В общих чертах, отчасти американская же политика на Арабском Востоке, поддержка тенденций «геополитического плюрализма» не позволила Лиге арабских государств превратиться в стратегический блок, способный если не бросить вызов Америке в глобальном масштабе, то хотя бы удерживать под своим контролем политическую ситуацию и экономические отношения внутри такого важнейшего геополитического центра, как Ближний Восток.

Говоря о «геополитических центрах», можно указать на одну существенную деталь: в основном стратегически важные в глобальном значении районы обладают не только выгодным расположением для потенциального контроля над некой «макрозоной», но и крупными залежами природных ресурсов. В этом смысле ближневосточный регион или отдельные его части полностью подпадают под это определение.

Теракты 11 сентября 2001 г. ускорили процесс переноса стратегического акцента США на страны Азиатского региона. Публичное объявление США своих стратегических противников, объединенных ими в «ось зла» (на манер фашистской «оси» более чем полувековой давности), явилось началом прямой демонстрации силы, в частности, в отношении государств Среднего Востока, призванной сделать руководства этих государств более сговорчивыми, признающими глобальный характер власти Соединенных Штатов.

Ближний Восток признается американскими политическими стратегами как ключевой регион для решения сразу нескольких задач американской внешней политики – национальной безопасности, политического влияния, а также экономического глобального доминирования. Доказательством этому служат действия, которые предприняли американцы и проамериканская коалиция в этом регионе в отношении Ирака, а также пристальное внимание, которое они оказывают таким странам, как Иран, Сирия, Саудовская Аравия и, конечно, взаимоотношениям палестинцев и израильтян.

Нью-Йоркская трагедия 2001 г. в значительной мере скорректировала позицию республиканской администрации и дала мощный толчок для более серьезного восприятия прямой зависимости международной и собственной американской национальной безопасности от развития ситуации на Ближнем и Среднем Востоке. В определенной администрацией Буша-мл. «оси зла» иракский режим стоял на первом месте. После Афганистана настало время наводить «порядок» на Ближнем Востоке, и большинство в американской политической элите стояло за прямое военное вмешательство.

Дело в том, что весь этот регион рассматривался США в комплексе, и, с их точки зрения, чтобы повлиять на позицию потенциальных противников американского лидерства на Ближнем Востоке, таких как Сирия, Саудовская Аравия, необходимо было любой, в том числе, и «политической» ценой (то есть, например, серьезными разногласиями с такими ценными партнерами Америки, как Франция и Германия) оккупировать Ирак. Для свержения режима Хусейна теперь, в отличие от 1991 г., был найден подходящий повод, и американская администрация, использовав данные о якобы имеющемся в распоряжении Ирака ОМП, постаралась (как теперь известно, даже путем подтасовки таких данных) представить вторжение в Ирак объединенных сил коалиции вполне легитимным. Несмотря на возражения ООН, на неоднократные отрицательные результаты комиссий МАГАТЭ, «антииракская коалиция» вторглась в Ирак.

Отечественный политолог А.И.Шумилин приводит свидетельство ведущего американского эксперта-ближневосточникаДж.Кэмпа, что еще в начале 2002 г. администрацией Буша-мл. было принято решение, что следующим за Афганистаном объектом военного вторжения станет Ирак, что режим Хусейна должен быть свергнут до 2005 г. Дж.Кэмпобосновывал правильность этого решения, в частности, тем, что падение режима Саддама «избавило бы США от необходимости сохранять массированное военное присутствие на Аравийском полуострове, что использовалось Усамой бен Ладеном в качестве оправдательного аргумента для нанесения ударов по США»³⁴.

За силовое решение «иракской проблемы» голосовали как республиканская часть американского истеблишмента, так и демократы. Такое поразительное единодушие было вызвано очевидностью для тех и других того, что режим Хусейна, и без того не одно десятилетие являвшийся для США раздражителем в этом регионе, теперь стал и прибежищем террористов разных толков. Как пишет А.И.Шумилин, такой «общенациональный консенсус» сложился в результате восприятия иракского режима как «непосредственной угрозы а) безопасности США, б) их интересам на Ближнем Востоке (для перспектив урегулирования палестино-израильского конфликта и стабильности монархических режимов в Персидском заливе). Кроме того, считали в Вашингтоне, контроль США над Ираком неизбежно обернется «эффектом окружения» как для Сирии (на севере – враждебная Турция, на юге – Израиль), так и для Ирана … Американское военное присутствие в Ираке призвано стать важным рычагом давления на режимы в этих странах»³⁵.

Сирия. Что касается Сирии, то, действительно, в ее адрес не раз раздавались резкие замечания и даже угрозы со стороны США и Великобритании, особенно в начале вторжения в Ирак, когда через сирийскую границу шло движение в обоих направлениях. Администрация Асада обвинялась тогда в укрывательстве членов иракского крыла ПАСВ, а также в содействии иракским повстанцам.

Связь и тесное взаимодействие сирийских и иракских финансовых кругов также не могли не раздражать Пентагон. Так, Р.Бадини на страницах «НГ», говоря о санкциях США против Сирии, упоминал, что «среди претензий, предъявляемых американцами к сирийскому руководству, есть особо чувствительная, но не афишируемая. Это досье по регулированию иракских фондов. Речь идет о деньгах, которые были получены близкими к сирийскому руководству лицами от торговли с Ираком в обход эмбарго»³⁶.

В мае 2004 г. Вашингтоном были наложены на Сирию санкции за пособничество террористам, действующим в Ираке (было якобы установлено сирийское гражданство 26 террористов в Ираке). Иными словами, США попытались переложить часть ответственности за гибель американских солдат в результате идущей партизанской войны в Ираке на плечи правительства Башара Асада. Это вызвало гневную реакцию большинства сирийских парламентариев, которые в июне подготовили и приняли проект закона, предусматривающего ответные санкции против США с целью «наложить жесткие ограничения на американские интересы в Сирии», а также в ответ на «политику, проводимую США в регионе, и их безусловную поддержку Израиля»³⁷.

До настоящего времени, несмотря на недовольство и резкие высказывания американского командования в адрес Сирии, о реальной возможности военного давления на администрацию Башара Асада, а тем более оккупации Сирии речи не шло. Сирийское общество вынуждено было жить в постоянном напряжении ввиду периодически раздававшихся агрессивных заявлений в адрес правительства Сирии со стороны лидеров антииракской коалиции. Однако такого мощного политического давления на Сирию, а также столь остро стоящей перспективы военного вмешательства, как осенью 2005 г., все же не было по нескольким причинам.

Во-первых, сирийцы в свое время серьезно восприняли угрозы Д.Рамсфелда и К.Пауэлла, прозвучавшие через две недели после начала войны в Ираке, и приняли некоторые требовавшиеся от них меры. Например, в Дамаске было арестовано несколько высокопоставленных иракских офицеров – сторонников С.Хусейна, был серьезно ужесточен контроль на границе Сирии с Ираком. А уже после создания иракского Временного правительства между Сирией и Ираком было достигнуто соглашение по укреплению их общей границы, проходящей по Сирийской пустыне, и тем самым ограничить проникновение иностранных боевиков на территорию Ирака³⁸. Этот шаг был призван продемонстрировать проамериканской коалиции решимость сирийского руководства бороться с терроризмом и этим отвести от себя обвинения американской администрации в укрывательстве террористов.

Во-вторых, в условиях, когда американцы «увязли» в Ираке и несут ежедневные потери уже после окончания «активной фазы операции», ведение боевых действий на территории другой страны региона будет весьма затруднительно оправдать перед американским обществом, и без того настроенным критически к иракской войне.

К тому же среди официальных лиц Вашингтона не было и нет единодушия относительно целесообразности ввода войск в Ирак. Так, руководитель отдела борьбы с терроризмом в администрациях Клинтона и Буша, помощник бывшего госсекретаря К.Пауэлла Ричард Кларк еще 18 июня 2004 г. в интервью французскому журналу «LaNouvelObservateur» сказал, в частности, что он «вынужден констатировать, что террористическая сеть бен Ладена раскололась на несколько самостоятельных групп, имеющих независимое управление в Саудовской Аравии, Европе, Индонезии и Ближнем Востоке». Он заявил также, что вторгшись в Ирак, американский президент совершил стратегическую ошибку, что «наибольшее заблуждение Буша происходит из его безусловной веры, что Соединенные Штаты способны к изменению политической географии Ближневосточного региона»³⁹.

Последние скандалы в США и Великобритании в связи с изучением документов о ядерной программе Ирака, послуживших основанием для ввода войск коалиции в Ирак, ошибочность сведений о закупке Ираком урановой руды в Нигерии, о существовании заводов по изготовлению материалов для химического оружия и т.п. еще больше раскололи как правительства, так и общества стран-участниц коалиции по вопросу возможности прямого военного давления на третьи страны при отсутствии прямой угрозы с их стороны.

В-третьих, в администрации Дж.Буша вызывало обеспокоенность присутствие сирийского контингента на территории Ливана и, таким образом, возможность определенного контроля политической ситуации в этой стране. Ситуация же в Ливане весьма связана с палестинской проблемой, и присутствие в стране силы, однозначно настроенной на противодействие израильским инициативам, осложняло дело. К тому же антиамерикански настроенный шиитский юг Ливана также может служить потенциальной мишенью для военных действий американцев⁴⁰. Таким образом, выведение Ливана из сферы влияния Сирии и даже порождение некоторой розни между двумя связанными глубокими историческими корнями странами являлось первостепенной задачей США и их единомышленников. Умело используя гибель бывшего ливанского премьер-министраР.Харири, им удалось форсировать давление ООН на Сирию с требованием немедленного выполнения резолюции №1559. В результате сложных переговоров в апреле 2005 г. из Ливана был выведен сирийский контингент. А в конце лета этого же года американцы инициировали деятельность комиссии Д.Мехлиса по расследованию убийства ливанского экс-премьера. Такая последовательность событий демонстрирует продуманность шагов администрации США по поэтапному ослаблению Сирийской республики и ее изоляции в региональном масштабе.

Если все же предположить, что американцам удастся быстро и относительно безболезненно (что довольно сложно представить) положить конец правлению Башара Асада, то, скорее всего, повторится ситуация с Ираком – невозможность контролировать ситуацию в условиях жесткого противоборства различных сил, сдобренная ежедневными терактами против оккупационных войск. В отношении ситуации в Ираке сразу после оккупации отечественный востоковед Л.И.Медведко писал: «Установившийся в стране «порядок» напоминает скорее безвластие. Помимо военной администрации и назначенного ею Временного правящего совета Ирака (ВПС), действуют также «Параллельное шиитское правительство» и некое «Демократическое исламское движение». В Курдском автономном районе на севере Ирака власть осуществляют контролирующие его две курдские партии – Демократическая партия Курдистана (ДПК) и Союз патриотических сил (СПС). В горных районах на границе с Ираном окопались сторонники бен Ладена из «Ансар аль-ислям»»⁴¹.

Возможный расклад оппозиционных сил в Сирии в случае падения режима Асада мог бы быть еще пестрее и взрывоопаснее. Сирийская внутренняя политика базируется на сложившемся балансе сосуществования в армии, во властных структурах и в правительстве представителей различных религиозных конфессий – суннитов, шиитов, алавитов, православных, христиан-униатов разных толков (хотя, безусловно, в разных пропорциях). Нужно принять во внимание также и наличие в составе сирийского общества крупных инонациональных диаспор. Если эти пропорции представительства будут нарушены, Сирия может превратиться в зону гражданской войны и безвластия, где весьма вольготно будут чувствовать себя террористы из «Хизбаллы», палестинских «Исламского джихада», ХАМАСа, а также «Братья-мусульмане». Представители этих организаций находятся на территории Сирии, что является серьезным фактором напряжения отношений с США. Кроме того, это вызвало бы новую волну эмиграции христиан, которые уже много десятилетий не чувствовали себя меньшинством и были полноправными членами сирийского общества, руководимого кланом Асадов, но которые ясно понимают тенденции исламизации, могущие реализоваться с непредсказуемыми последствиями в случае смены власти.

Американцы явно надеялись, что весь этот комплекс проблем удастся решить политическими и экономическими средствами. В свое время и К.Райс, и премьер-министр Великобритании Т.Блэр заверили Дамаск, что военные действия против Сирии коалиция не планирует. Летом 2004 г. Великобритания всячески подчеркивала стремление развивать многосторонние контакты с Сирией. А в августе-сентябре был проведен ряд встреч между представителями американского и сирийского руководства высокого уровня, демонстрирующих желание США действовать в отношении Сирии исключительно политическими методами. Так, 22 сентября 2004 г. в Нью-Йорке состоялась встреча на уровне министров иностранных дел обеих стран, на которой рассматривались вопросы выполнения Сирией резолюции ООН №1559, а также запланирована новая встреча, посвященная проблемам контроля сирийско-иракской границы⁴².

Безусловно, это следовало воспринимать всего лишь как элементы политического маневрирования со стороны США и Великобритании в русле политики «кнута и пряника». Через полгода (после видимого налаживания отношений летом 2004 г.) Т.Блэр уже в конце декабря в ходе своих встреч с израильским коллегой А.Шароном жестко отзывался о поддержке Сирией иракских повстанцев: «Сирийцы стараются осложнить нашу с американцами задачу в Ираке и, кроме того, непосредственно участвуют в военных операциях против нас»⁴³. От ключевых перестановок в аппарате вновь избранного американского президента также не приходилось ждать смягчения политики в отношении Сирии, а тем более тесного сотрудничества с ней. Сменившей на посту госсекретаря США К.ПауэллаК.Райсблизки позиции «вашингтонских ястребов» – Д.Чейни, Д.Рамс-фелда, П.Вулфовица и др. Правда, ее воинственные высказывания, не сулящие ничего хорошего Ирану, в адрес Сирии пока не звучат.

Говоря о персоналиях, нужно упомянуть немаловажный фактор, дающий американцам надежду на возможность успеха политико-экономических средств давления на Дамаск. Хотя до сих пор нынешний сирийский президент Башар Асад не обнаружил желания допускать в своей стране американского влияния, США видят в нем более либерального политика, чем прежний президент – Хафез Асад. Позиции в обществе нынешнего президента чрезвычайно высоки. Б.Асад планомерно проводит курс на масштабные внутриполитические и административные реформы в Сирии, направленные, в частности, на развитие в стране демократии и многопартийной системы⁴⁴. Американцы могут, в принципе, интерпретировать этот факт как свидетельство усиления их влияния на сирийскую политику.

Наконец, не в пользу возможности военных действий против Сирии говорит тот факт, что Сирия Б.Асада обладает несравнимо большим авторитетом в мире, чем Ирак С.Хусейна. Американская риторика, использованная для обоснования необходимости вторжения в Ирак, в случае с Сирией не должна бы сработать. Американцы в таком случае настроили бы против себя не только весь арабский мир (который не одобрял политику иракского лидера), но и мировое сообщество, обнаружив неумеренное стремление к тотальному контролю над Ближним Востоком.

Об этом, в частности, говорят октябрьские события, связанные с вопросом возможности введения санкций против Сирии в случае невыдачи высокопоставленных лиц международному суду для дачи показаний по делу убийства Р.Харири. В ходе обсуждения в СБ ООН возможных санкций против Сирии были обозначены жесткие позиции России, Китая и Алжира и готовность наложить вето на резолюцию, если не будут приняты соответствующие поправки и изменены некоторые формулировки. В результате принятая резолюция № 1636 носит более сдержанный характер и прямо не предусматривает экономических санкций в случае невыдачи Сирией лиц, подозреваемых в убийстве оппозиционного ливанского лидера. Этот пример демонстрирует готовность государств, не согласных с направлением действий «мирового гегемона» – США, а также его союзников, до конца отстаивать свои позиции политическими средствами. Впрочем, как показывает история, для убедительного доказательства своей позиции необходимо бывает приводить и силовой аргумент, тем более, что США уже допускали военные вмешательства в дела других государств без санкций на то СБ ООН.

Что касается соседних с Сирией арабских государств, то они ни в коем случае не заинтересованы в единоличном утверждении Соединенных Штатов в регионе. В решении ближневосточных проблем ими признается необходимость участия международных институтов и европейских стран. Так, например, ливанский президент Э.Лахуд отмечал, что «стабильность в регионе не может быть достигнута за счет Сирии», что Ливан призывает Европу более активно участвовать в мирном процессе на Ближнем Востоке, что позволило бы преодолеть, по его словам, «влияние сионистского лобби в администрации США»⁴⁵ на этот процесс. Более активное участие Евросоюза в ближневосточных проблемах позволит сбалансировать жесткую позицию Америки в отношении арабских регионов. К тому же в вопросе урегулирования палестинско-израильского противостояния на протяжении десятилетий была очевидна поддержка Америкой израильской стороны, и без серьезной работы в этом процессе остальных участников «ближневосточной четверки» положительных результатов трудно ожидать.

Попутно следует упомянуть о сделанном в январе 2005 г. обращении Сирии в СБ ООН с предложением посредничества между новым главой ПНА М.Аббасом и такими палестинскими организациями, как ХАМАС, в вопросе долгосрочного перемирия с Израилем⁴⁶. Это предложение поступило после неудачных попыток достижения такой договоренности со стороны представителей ЕС.

Рассмотренные факты позволяют заключить, что по отношению к Сирии США постепенно усиливают все элементы давления с целью ослабления ее позиций, падения, как считают многие на Среднем Востоке, последнего оплота противодействия американскому влиянию.

Такую же, в общем, тактику политического и экономического влияния, как в отношениях с Сирией, правда, с большей осторожностью, учитывая большее влияние на мировые финансовые рынки экономики этой страны, США, видимо, применяют и в отношении Саудовской Аравии.

Саудовская Аравия. Взаимоотношения с королевством заметно охладились после сентябрьской трагедии в Нью-Йорке, когда стало известно о саудовском гражданстве 15 из 19 террористов. Публиковались данные о финансировании через исламские банковские структуры ряда террористических организаций, о причастности сотрудников саудовского посольства к финансированию обучения в Америке членов террористических групп. Последовавшие вскоре политические шаги саудовской монархии по восстановлению партнерства с США имели некоторый успех. В конце концов, комиссия по расследованию событий 11 сентября в своем докладе пришла к выводу о полной непричастности официального Эр-Рияда к террористическим атакам на ВТЦ⁴⁷.

Накануне войны в Ираке американцы стремились демонстрировать налаживание отношений с кланом Саудидов. Это, однако, носило скорее характер дипломатической «сверки часов» перед военными действиями в Ираке. Недоверие США к саудовскому режиму, с одной стороны, и желание освободить его от обвинений в проамериканизме, используемых саудовской оппозицией и террористами, с другой, заставили искать возможность вывести американские военные базы с территории королевства. Об этом говорили ведущие американские эксперты (см. вышеприведенные слова Джеффри Кэмпа), на это указывали и некоторые заявления замминистра обороны США П.Вулфовица.

Отношение американской администрации к нынешнему положению в Саудовской Аравии можно охарактеризовать как двоякое. Прежде всего в королевстве давно назрела необходимость административных и социальных реформ. Сосредоточение всех структур власти в руках одного клана далеко не является чем-то новым на Востоке. Однако колоссальный разрыв в уровне жизни населения, отсутствие демократических свобод, авторитаризм в правлении и т.п. тормозят развитие общества. Для Америки это означает невозможность в существующих в этой стране условиях осуществлять «экспорт» культурных, социальных, политических ценностей и приоритетов, что является, в общем, необходимой составляющей гегемонии.

В то же время американцы склонны всячески поддерживать существующий режим, настроенный на тесные экономические контакты с США. Другое дело, что все труднее становится контролировать финансовые потоки, которые королевство направляет на усиление своего авторитета в мусульманском мире, на подпитку ваххабитских эмиссаров в регионах распространения ислама (в том числе, и на территории Российской Федерации). И в этом смысле необходимы некоторые изменения взаимоотношений США и Саудовской Аравии, а также коренные преобразования в самом королевстве. До сих пор саудовские зарубежные инвестиции большей частью служат задаче утверждения образа саудовской монархии как оплота мусульманской цивилизации. Но эти средства зачастую направляются на подготовку кадров для экстремистских организаций и, как любая «палка о двух концах», могут использоваться (и уже использовались) против самих Соединенных Штатов.

Реформы в королевстве необходимы также по причине множества социальных проблем, накопившихся в обществе, вопиющего диссонанса провозглашаемых монархией принципов с реальным положением дел. Разница в уровне жизни населения страны и правящей элиты колоссальна. Важнейшей все еще остается проблема бедности. На фоне обвинений правящего режима в сотрудничестве с США, сомнений представителей крайних фундаменталистских течений в преданности клана Саудидов идеалам мусульманской культуры такая социальная ситуация оказывается взрывоопасной.

Кроме того, возможным дестабилизирующим саудовское общество фактором остается борьба различных группировок во властных структурах. Недавняя смерть короля Фахда не внесла существенных изменений в расстановку политических сил в стране. Как пишет отечественный исследователь ближневосточных проблем А.О.Филоник, «линии потенциального разлома проходят в разных направлениях. Они затрагивают правящий класс, разные сегменты которого имеют собственные, порой сильно расходящиеся экономические и политические интересы, которые при случае могут сыграть роль детонатора антагонистических противоречий и привести к непредсказуемым изменениям в пирамиде власти и в устройстве политического пространства королевства»⁴⁸.

Существующая общественная ситуация является плодородной почвой для развития радикального ислама, усиления исламских сект, проповедующих религиозный экстремизм и нетерпимость. Проведение социальных и административных реформ сможет ослабить хорошо организованную исламистскую оппозицию, отрицательно настроенную по отношению к тесным связям королевства с Америкой. Как пишет в своей работе М.Хасан, «секретные донесения показывают, что 80% саудовцев или симпатизируют Усаме бен Ладену, или не верят, что он несет ответственность за террористические нападения на США⁴⁹. Более того, единственная как-то политически организованная группа в Саудовской Аравии, помимо госаппарата, – это салафистскиепроповедники, так что единственной возможной альтернативой саудовской королевской семье может быть жесткийсалафизм, возможно даже такфиризм. …[Теракты против США] подрывали режим, зажатый в тиски между Западом и общественным мнением в Саудовской Аравии. Эти акции по сути являются средствами достижения конечных целей, первая из которых – создание государства такфира в Саудовской Аравии, а следующая – образование исламского мира такфира (под руководством Усамы бен Ладена или фигуры, ему подобной)»⁵⁰.

Заинтересованные в стабилизации обстановки на Ближнем Востоке, Соединенные Штаты пытаются содействовать демократическим реформам в Саудовской Аравии. В их интересах большая либерализациясаудовской экономики и создание возможности более активного размещения американского капитала. Что немаловажно, США одобряют конституционные реформы, идущие в стране с начала 90-х годов и усилившиеся вновь после нью-йоркской трагедии. Принципиальная готовность Саудидов соглашаться с требованиями американцев и постепенно следовать по пути реформ привела к быстрому налаживанию отношений с Америкой после 11 сентября.

Российский специалист по истории и политике Ближнего Востока Г.Г.Косач приводит высокопарные высказывания, свидетельствующие о сближении отношений двух стран после этих терактов: «Если американский президент подчеркивал в связи с ними, что «королевство Саудовская Аравия является другом» Соединенных Штатов⁵¹, то в Саудовской Аравии заявляли, что «события 11 сентября в Соединенных Штатах и 12 мая в Саудовской Аравии означают лишь, что отныне кровь американцев и кровь саудовцев слиты воедино»⁵²…Запад (прежде всего США) видит в Саудовском королевстве силу, без участия которой искоренение международного терроризма стало бы трудновыполнимой задачей»⁵³.

Проводимые в королевстве реформы, помимо их безусловной ценности для самого саудовского общества, дают возможность саудовской монархии еще более активно взаимодействовать с американской администрацией. Кроме конкретных политических шагов и мер Саудовской Аравии против международных террористических организаций, в немалой степени нормализации отношений с США способствовали именно проводимые в последние годы социальные и административные реформы.

Саудовское королевство является крупным культурным авторитетом, но претендует на роль «центра» ислама среди мусульманских стран. Этим фактом идеологического влияния ни в коем случае нельзя пренебрегать. При условии проведения демократических реформ и прекращения финансовой подпитки из Саудовской Аравии религиозных экстремистов в разных странах, при правильном подходе к сотрудничеству США с королевством авторитет последнего мог бы сыграть важную роль в либерализации отношений на Арабском Востоке и в противодействии международному терроризму.

Однако серьезным препятствием в деле опоры на авторитет Саудовской Аравии в арабском мире является недоверие к ее нынешнему режиму со стороны многих арабских организаций, а тем более экстремистских групп, стоящих на позициях исламизма, видящих источник всех бед лишь в сионизме и в его американской военно-экономической и политической подпитке. Чтобы исключить момент военного участия и не провоцировать негативного отношения к Саудидам со стороны остальных мусульманских государств и арабских исламистских организаций, США решились на вывод американских военных баз с территории королевства.

Конечно, американцы намерены поддерживать существующий режим как наиболее лояльный из возможных на данный момент в саудовском обществе. Как возможное последствие смены власти в королевстве следует рассматривать победу фундаменталистов и в этом случае ожесточенную конкуренцию, а возможно, даже вооруженное противостояние с Ираном за идеологическое первенство в мусульманском мире и за морские нефтяные месторождения, а кроме того, еще большее усиление консерватизма в культурной и общественной жизни Саудовской Аравии. Если же процесс пошел бы по пути раздробления государства на небольшие монархии-эмираты (что вполне можно допустить, учитывая количество наследников и претендентов на трон в доме Саудидов), то в важнейшем геостратегическом районе мира – Персидском заливе – это могло бы привести, как пишет отечественный востоковед В.Пашков, «к образованию не просто нового очага, а дуги нестабильности»⁵⁴, которая чревата распространением на соседние монархии Залива тенденции усиления исламизма.

Указанные выше факторы способствуют тому, что Америка проводит политику поддержания политического режима в Саудовской Аравии и очень осторожно содействует ему в либерализации и демократических реформах, не предполагая военного давления на правящий режим.

Иран. Среди основных раздражителей для Америки на Среднем Востоке, безусловно, главным остается Иран. Непримиримая позиция иранского руководства не вписывается в глобальнуюгеостратегию Соединенных Штатов. А угрозы, которые американцы видят в реализации Ираном ядерной программы, в стремлении служить идейным центром шиитов всего мира и «экспортировать» исламскую революцию, заставляют их рассматривать Иран как ключевой элемент «дуги нестабильности».

В контексте этой работы следует ограничиться рассмотрением роли ИРИ в комплексе проблем арабских государств «Большого» Ближнего Востока. В этой связи необходимо указать на два основных пункта, на которых можно основываться в рассуждениях по данному вопросу.

Первое, это сложная и неоднозначная проблема противостояния ближне- и средневосточных шиитов и суннитов, имеющая выход, в том числе, на евразийские геополитические реалии. Дело в том, что Иран находится в окружении государств, в которых или большое число, или даже подавляющее большинство населения исповедует ислам суннитского толка. Между тем Пакистан, Афганистан, Туркменистан, Азербайджан, Турция, Ирак, монархии Персидского залива по-своему видят возможности взаимоотношений с Ираном и угрозы, исходящие от него. И каждое из этих государств по-своему выстраивает свои отношения с США, стремящимися к тотальному контролю над Ближним и Средним Востоком. Лояльный к Америке режим в Афганистане, американский военный флот в Заливе, пользующийся американской поддержкой режим П.Мушаррафа в Пакистане, войска коалиции в Ираке не могут не внушать тревоги Тегерану. К тому же некоторые отечественные аналитики говорят о складывающейся пронатовской линии «Тель-Авив – Анкара – Баку»⁵⁵, что является, безусловно, фактором усиления идеологического и геополитического противостояния, ведущего за собой весь комплекс взаимоотношений Ирана с международными организациями, Америкой и ее ближневосточным протеже – Израилем, а также с соседними государствами. Это заставило Иран переходить от однозначно непримиримой позиции в отношении «врагов революции» к методу политического лавирования между основными международными актерами – США, европейскими государствами, Россией и соседними мусульманскими странами. В качестве примера такой «дифференцированной» дипломатии можно привести усилия Тегерана по налаживанию отношений с Саудовской Аравией и подписание договора о взаимной безопасности как раз в то время, когда отношения этой последней и США значительно пострадали из-за того, что клан Саудидов подозревался в поддержке терроризма.

Осложняется это положение тем, что население самого Ирана чрезвычайно пестро в этническом отношении, и кроме мусульман его населяют представители других религий. В этой связи ясно, что современное statusquo Исламской Республики может быть обеспечено в будущем только при условии централизованного, сцементированного единой идеологией, пусть в большой степени теократического государства.

Здесь нужно сказать о втором ключевом пункте, на котором базируются как внешнеполитическая линия Ирана, так и в целом вопрос безопасности «Большого» Ближнего Востока. Главной задачей, позволяющей прежнему и нынешнему иранским режимам сохранить централизованное и экономически сильное государство, в Тегеране считали и считают реализацию ядерной программы.

Попытки Ирана активно развивать атомную энергетику являлись предметом озабоченности не только для Америки. Европейские государства уже проводили в 2003 г. переговоры с официальными лицами Ирана по поводу планируемой ядерной программы. Летом 2004 г., когда США попытались убедить Иран провести с ними двусторонние переговоры, М.Хатами отверг это предложение, заявив через официальных лиц, что Иран теперь будет вести переговоры по этому вопросу только с комиссией МАГАТЭ.

Этот шаг свидетельствовал о ясном понимании в Тегеране того, что только привлечение авторитета Евросоюза и остального мирового сообщества может несколько умерить претензии США к Ирану. Ни Европе, ни России, которая рассматривает Иран как надежный щит с юга для своих интересов в бывших советских республиках Средней Азии, не нужен нестабильный, раздираемый воюющими национальными и религиозными группировками, бесконтрольный Иран. «Демократизация» Ирана по афганскому сценарию привела бы к возникновению еще одного центра дестабилизации в этом важном регионе. Децентрализация власти в Иране, возможная гражданская война между различными этноконфессиональными группами могла бы привести к непредсказуемым результатам в региональном масштабе.

В связи с явным намерением Америки продолжать курс навязывания своего видения демократии в глобальном масштабе встает вопрос о возможности силового воздействия на новый иранский режим М.Ахмадинеджада, будь то в рамках «антитеррористической» коалиции или же с применением американских войск. Еще в 2003 г. российские аналитики не исключали такой возможности в отношении относительно либерального режима М.Хатами, упоминая заключение американских спецслужб о причастности иранского отделения «Аль-Каиды» к взрывам в Эр-Рияде в мае 2003 г., а также многочисленные заявления официальных лиц США по этому поводу. В американской печати регулярно появлялись заключения аналитиков о подготовке и возможности скорой военной операции, направленной против Сирии и Ирана⁵⁶. Однако до недавнего времени многие склонялись к выбору многостороннего давления на иранский режим, а не прямого военного прессинга⁵⁷. Несмотря на жесткие высказывания госсекретаря США К.Райс, прозвучавшие в адрес Ирана сразу после ее назначения, такая мера, как ввод войск на территорию Ирана, представлялась маловероятной.

Нынешняя ситуация свидетельствует о чрезвычайном обострении отношений Исламской Республики и ее противников в мировой геополитике. Резкие выпады президента М.Ахмади-неджада против Израиля и США, прозвучавшие в начале ноября 2005 г., осложнение отношений с МАГАТЭ из-за возможности передачи иранского ядерного досье в СБ ООН, рассмотрение вопроса об отказе от Дополнительного протокола к Соглашению о нераспространении ядерного оружия, принятого правительством М.Хатами⁵⁸ (предусматривающего, в частности, внезапные инспекции комиссией МАГАТЭ ядерных объектов), возобновление добычи и переработки урановой руды весьма затрудняют достижение компромисса по спорным вопросам.

Вместе с тем американцы и их союзники пытаются лишить Иран поддержки со стороны России, постоянно ставя последней в вину сотрудничество в области ядерной энергетики. В октябре 2005 г. МИД РФ был вынужден официально опровергнуть сообщение британского издания «Санди телеграф» о том, что Россия якобы оказывала содействие Ирану в разработке баллистических ракет большой дальности с радиусом действия до 3500 км, способных достигать большинства европейских столиц, что якобы в 2003 г. Россия выступала посредницей в передаче Северной Кореей Ирану ядерных технологий двойного назначения⁵⁹. В официальном комментарии российского МИДа говорится, что «только в "горячих" головах могла зародиться мысль о том, что интересам России отвечало бы создание в соседней стране ракетно-ядерного потенциала»⁶⁰.

Тем не менее в сложных существующих условиях представляется все же преждевременным говорить о скором силовом воздействии Америки и ее союзников на Иран. Со стороны США еще не исчерпан весь потенциал политического давления, не использованы все возможности финансовой подпитки сил внутри страны, оппозиционных духовному лидеру аятолле Али Хаменеи или президенту, чтобы всерьез готовить вторжение в Иран. К тому же в данный момент Америка далеко не готова планировать военные акции в отношении Ирана, используя такой аргумент, как производство или разработка ОМП в этой стране. Ведь еще не утихли скандалы об «ошибочных данных» разведок США и Великобритании о наличии ОМП в Ираке, которые и послужили поводом для ввода туда войск. Все это дает основание для смелых заявлений иранских официальных лиц, протестующих против вмешательства США в дела ИРИ, а также против давления на ближневосточные государства, в частности Сирию.

Соединенные Штаты вряд ли станут повторять ошибки вторжения в Ирак, да и условия в данной ситуации совсем иные. Хотя надежды на повторение ливийского сценария (когда шаг за шагом, при посредничестве Великобритании и Испании непримиримый противник американского влияния в Магрибе, да и на всем Ближнем Востоке, М.Каддафи превратился в политического партнера США и отказался от приобретения ОМП⁶¹) в случае с Ираном, похоже, не оправдались, остается возможность построения взаимоотношений с этой страной по модели диалога с КНДР. В этом случае американцы шаг за шагом станут демонстрировать Тегерану необходимость и единственную возможность следовать той парадигме экономического и внешнеполитического развития страны, которая устраивает Соединенные Штаты, то есть, используя все рычаги политического и экономического давления, поэтапно наращивать свое влияние на иранский режим. Правда, в условиях активизации иранской ядерной программы американцы скорее всего будут спешить и форсировать события, зная, что обладание Ираном ядерным военным потенциалом сможет привести к резкой разбалансировке создавшейся ситуации на Ближнем и Среднем Востоке.

В заключение следует отметить еще одну важную тенденцию в американской геополитике, предсказанную, впрочем, еще политологами 90-х годов прошлого века. Последние годы Соединенные Штаты весьма активно демонстрировали свою военную мощь и даже некоторое пренебрежение мнением своих партнеров по НАТО и в СБ ООН. Администрация Дж.Буша явно сделала ставку на концепцию американского гегемонизма. Однако в дальнейшем использование существующих международных институтов, вовлечение новых государств (восточноевропейских и стран СНГ) в орбиту американского влияния, опора на взаимные обязательства партнеров по НАТО станут неотъемлемой сферой тактической деятельности Америки в целях закрепления своего статуса единоличного лидера в районе «Большого» Ближнего Востока. Об этом говорилось и в разработках американских геополитиков в последнем десятилетии ХХ в. З.Бжезинский еще восемь лет назад писал: «Расширенные Европа и НАТО будут способствовать реализации краткосрочных и долгосрочных целей политики США. Более крупная Европа расширит границы американского влияния – и через прием в новые члены стран Центральной Европы также увеличит число государств с проамериканской ориентацией, – но без одновременного образования такой интегрированной в политическом плане Европы, которая могла бы вскоре бросить вызов Соединенным Штатам в геополитических вопросах, имеющих крайне важное для Америки значение, в частности, на Ближнем Востоке»⁶².

Действительно, рассмотренный выше процесс принятия резолюции ООН №1636 по Сирии, активное участие третьих стран, в частности России, в переговорах по северокорейской ядерной программе, широкое участие европейских стран в вопросе ядерной программы Ирана, а также деятельность «ближневосточной четверки» в урегулировании проблем между Израилем и ПНА свидетельствуют о понимании американским руководством необходимости если не полноценной опоры на международные институты, то хотя бы сотрудничества с ними и использования их потенциала в своих интересах. В терминологии американских политологов такая стратегия обозначалась как «мягкая гегемония».

Американский политолог М.Д.Дьюнн указывает в этом отношении на ключевую роль консультаций «большой восьмерки», которые позволяют обеспечить легитимность инициатив Соединенных Штатов по проведению масштабных реформ на Арабском Востоке⁶³.

Большинство же американских политиков склонно рассматривать любые международные институты как средства проведения американского влияния. Как писал год назад сенатор Ч.Хейгел, «долгосрочные интересы безопасности США связаны с союзами, коалициями и международными институтами. Союзы и международные институты должны рассматриваться в республиканской внешнеполитической программе не в качестве ограничителей могущества Америки, а как проводники нашего влияния. …США должны способствовать укреплению международных организаций и союзов, начиная с Организации Объединенных Наций и НАТО»⁶⁴.

В качестве свежего примера признания важности для американского геостратегического планирования на данном этапе опоры на международные институты служит совпадение по времени долгосрочных визитов в страны «Большого» Ближнего Востока госсекретаря США К.Райс и генсека ООН К.Аннана в ноябре 2005 г. В ситуации обострения отношений США с Сирией и Ираном такое совпадение выглядит как согласование дальнейших планов в отношении этих стран.

Нынешние процессы на мировой арене демонстрируют в общем следование Соединенных Штатов долгосрочным геостратегическим планам, в общем виде очерченным политологами прошлого десятилетия, несмотря на бурно развивающиеся события в мире. Во всяком случае, очевидно, что в качестве приоритетной задачи, стоящей перед американской администрацией, рассматривается окончательное закрепление Америки в таком важном в глобальном масштабе регионе, как Ближний Восток.

мировая политика американский геостратегический

 

Список литературы

 

1.  Богатуров А.Д. Истоки американского поведения // Россия в глобальной политике, 2004, № 6.

2.  Бжезинский З. Великая шахматная доска: господство Америки и его геостратегические императивы. – М., 1998, с. 254.

3.  Huntington S.P. The Clash of Civilizations? // Foreign Affairs. Summer, 1993. V. 72, № 3. На рус. яз.: Хантингтон С.Столкновение цивилизаций // Полис, 1994, № 1.

4.  Hyman H. Stratégied’influenceaméricaine. // DéfenseNationale. Avril 2004, № 4.

5.  Шаклеина Т.А. Россия и США в новом мировом порядке: Дискуссии в политико-академических сообществах России и США (1991–2002). – М., 2002, с. 99.

6.  Kagan R. Power and Weakness. // Policy Review, June-July 2002, № 113.

7.  Шаклеина Т.А. Идейное обеспечение внешней политики администрации Буша. – М., 2003, с. 8–9.

8.  Chaigneau P. Pétroleetgéopolitique. // DéfenseNationale, Avril 2004, № 4.

9.  http://news.yahoo.com/s/ap/rice_iraq

10.  www.arabicnews.com, 19.06.2004.

11.  www.aljazeera.com, 12.06.2004.

12.  Косач Г.Г. Саудовская Аравия: контекст процесса демократизации. // Саудовская Аравия: эволюция режима и пределы возможного в политическом развитии. – М., 2003, с. 41–42.

13.  Пашков В. США – Саудовская Аравия: сценарий будущих отношений.// Саудовская Аравия: эволюция режима и пределы возможного в политическом развитии. – М., 2003, с. 8.

14.  Шевелев В.Н. Внешняя политика современного Ирана: геополитические интересы на Кавказе и юге России. // Иранский мир и юг России. – Ростов-на-Дону, 2004, с. 186.

15.  Шумилин А.И. Эволюция политики администрации Буша на Ближнем Востоке: от дистанцирования к активному вмешательству. // Политика США в меняющемся мире. – М., 2004, с. 270.

16.  Хейгел Ч. Внешняя политика республиканцев // Россия в глобальной политике, ноябрь-декабрь 2004, № 6, с. 58.э