Почему Европа стала Европой

В прошлый раз мы смогли понять, что единственный ключ к экономическому росту - институты. Но про сами институты толком поговорить не успели. Мы про них, наверное, всё-таки поговорим, но потом. А сегодня заявленная тема - почему Европа стала Европой.

Это действительно непростой вопрос. Китай в 11-м веке выплавля стали больше, чем вся Европа в начале 18-го. Китайцы массово перешли на бумажные деньги, начали использовать гребное колесо, морские мины, нефтяные скважины, сейсмограф, компас за много столетий до европейцев. В 15-м веке в Китае был построен гигантский канал, соединящий Янцзы и Хуанхэ; нечто подобное в то же время в Европе невозможно помыслить. Великий учёный Лейбниц, именем которого назван интеграл, говорил, что собирается повесить на дверь кабинета табличку "Общество изучения китайских древностей, поскольку всё, что может открыть европейский учёный, уже раньше открыли китайцы. Китайцы в 15-м веке строили самые большие парусные корабли в истории человечества - даже огромные линейные корабли 19-го века меньше этих "кораблей-сокровищниц". Марко Поло восхищался угольными шахтами и нефтяными скважинами, которые появились в Европе через несколько веков.

А есть Ближний Восток, где много тысяч лет назад зародилась современная цивилизация. А есть Индия, которая дала нам современные цифры и современную металлургию. И есть Европа, которая ещё тысячу лет назад казалась безнадёжно отсталой рядом в Арабским миром и Китаем. Так почему Европа в итоге стала повелительницей планеты?

Но с этим вопросом связан и ещё один. На протяжении тысячелетий письменной истории человечества уровень жизни практически не менялся, оставаясь крайне низким по современным меркам. Немногочисленные изобретения и научные изобретения практически не меняли качество жизни людей, в основном находя применение в жизни узкой прослойки элиты. И лишь в начале 19-го века в мире начинается уникальный процесс – Промышленная революция: впервые уровень жизни простых работников начинает уверенно расти, отодвигая большую часть населения от грани нищеты и даже голодной смерти, у которой они находились на протяжении тысячелетий. И началась эта революция в Англии, стране, которая ничем не выделялась на фоне других регионов Евразии ещё пятьсот лет назад. В чём тут секрет?

· Начать можно с версии, впервые высказанной Эриком Джонсом (E. Jones, 1981, The European Miracle) ещё более тридцати лет назад. Он считал, что Европе удалось вырваться из привычной для всех аграрных цивилизаций мальтузианской ловушки.

Дело в том, что на протяжении всей истории рода человеческого численность людей на той или иной территории определялась одним простым фактором – количеством еды, которую можно было с этой территории достать. По сути, численность людей определялась теми же законами, что и численность любых других животных (по крайней мере, крупных млекопитающих). Если людей становилось слишком много – начинались войны и эпидемии; слишком мало – человеческая популяция быстро восстанавливалась. Всё регулировалось количеством земли, на которой можно было выращивать продукты питания.

В это сложно поверить, но уровень жизни в Древней Греции, Древнем Китае, в России пятьсот лет назад или в Англии времён Шекспира был примерно одинаковым. Не то чтобы большая часть населения всегда жила на грани голодной смерти, но, в общем, почти так и было. Зарплата низкоквалифицированного рабочего в Англии в 1800 году была существенно ниже, чем в 1450, в эпоху Войны роз. В чём тут дело? А дело в Чёрной смерти, которая уполовинила население Англии в 14-м веке. Народу стало мало, а земли оставалось столько же, сколько и до чумы: пока население не вышло на свои прежние уровни, уровень жизни был очень высок по средневековым меркам. Чем больше земли приходилось на одного работника, тем больше он мог вырастить зерна, чем меньше земли – тем больше усилий он должен был прикладывать, чтобы прокормить себя и свою землю. Парадоксально, но самыми счастливыми периодами в былые времена были периоды сразу после смертоносных эпидемий и войн. Запреты на субботний труд появились не сами по себе: любое увеличение часов работы не вело к повышению уровня жизни – увеличивалась только численность населения, и очень скоро уровень жизни вновь выходил на свой прежний уровень, только теперь для его поддержания нужно было больше работать в поле.

Джонс считал, что причиной подъёма Европы стали жёсткие ограничения рождаемости. Поздний выход замуж и поздние женитьбы (обычно после 25 лет), запреты на брак для священников, низкая рождаемость и высокая смертность в семьях аристократов – всё это привело к тому, что европейцы смогли вырваться из мальтузианской ловушки. Если в других обществах увеличение производительности или рост капитала на душу сразу же съедался ростом численности населения, то Европе удалось вырваться из этого порочного круга.

Последние исследования показывают, что Джонс ошибался. В Китае и Японии уровни рождаемости были даже ниже, чем в Европе. В этих странах молодые люди женились рано, но вот рождаемость в браке, в отличие от Европы, жёстко контролировалась. Молодые мужья, прежде чем заняться процессом, ведущим к появлению детей, сразу после свадьбы уходили работать в города или в другие места вдали от деревни и возвращались лишь через несколько лет. Широко была распространена практика инфантицида, когда младенцев – особенно девочек – сразу после рождения убивали. Применялись и другие методики снижения рождаемости в браке. В результате и рождаемость, и продолжительность жизни в Европе практически не отличались от азиатских показателей; больше того, достоверные свидетельства увеличения продолжительности жизни в Англии появляются только в 1870-е гг., а снижения рождаемости – всего сто лет назад. Более общая картина – на пикче ниже.

Больше того, если Европа действительно вырвалась из мальтузианской ловушки, зарплаты рабочих должны были постоянно, пусть и медленно, расти. Как я уже сказал, этого не наблюдалось: зарплаты в 1800 году были ниже, чем в 1450. Более общую картину можно увидеть на пикче внизу.

В книге Туган-Барановского «Русская фабрика» можно найти выдержки из писем, которые отправляли в журналы помещики-консерваторы в канун отмены крепостного права. Помещики утверждали, что уровень жизни английских промышленных рабочих был ниже, чем у их крепостных. Были ли они правы? Скорее всего, да. Екатерина Великая присоединила к России гигантские территории, на которых можно было вести сельское хозяйство – Новороссиию, Кавказ, нижнее Поволжье (которое до того было русским чисто формально), при ней ускорилась колонизация Урала и Сибири. В результате земли стало больше, а вот численность населения не успела увеличиться достаточно быстро, чтобы уровень жизни опять вышел на прежние значения. Когда Пушкин писал о том, что русский крестьянин живёт богаче немецкого или французского, он, скорее всего, был прав в своей оценке (правда, сам Пушкин за границей никогда не был). А вот если бы помещики сравнили уровень жизни своих крестьян с уровнем жизни американских колонистов, у которых земли на душу было ещё больше, сравнение наверняка было бы не в пользу России.

Дискуссия о том, привела ли Промышленная революция к увеличению уровня жизни рабочих в Англии, ведётся уже больше полутора веков. Маркс утверждал, что уровень жизни снизился, а Хайек потратил много усилий, чтобы доказать обратное. Историки экономики исписали тонны страниц в этом бесконечном споре; пожалуй, самым убедительным может считаться ссылка на данные о росте рекрутов в британских армии и флоте, которые говорят об ухудшении качества питания детей в низших классах (качество питания в детстве, наряду с генетикой, определяет рост человека в зрелые годы). Как бы то ни было, достоверных свидетельств того, что уровень жизни рабочих начал существенно расти до 1860-гг. в Англии, у нас нет. То есть даже после начала Промышленной революции пришлось ждать долгие годы, чтобы она значимо повлияла на уровень жизни большинства населения.

Япония отличалась очень высокой продолжительностью жизни. Японцы создали уникальную для аграрных цивилизацию систему санитарного контроля. Если европейцы использовали в качестве пола землю, покрытую соломой, в которую мочились и харкали, японцы использовали в качестве пола деревянный настил, который регулярно подметали, опасаясь даже пыли в своих домах. В английском театре «Глобус», где ставились пьесы Шекспира, зрители испражнялись с лестницы – никаких туалетов предусмотрено не было; для японцев такое было дикостью. В Европе даже самые бедные пили пиво, поскольку обычную воду пить было смертельно опасно; японцы тщательно следили за чистотой воды и пили в основном её. Всё это, вместе с низкой рождаемостью, обеспечивало японцам очень высокую продолжительность жизни. Уж если от этого зависела Промышленная революция, она должна была начаться в Японии.

· Другую, схожую версию, предложил всё тот же Джонс (Jones, 1988, Growth Recuuring). Европа смогла стать властительницей мира, потому что в Европе дома чаще строили из камня и было меньше стихийных бедствий. Если в Китае и Японии деревянные домишки, ирригационные системы и прочее регулярно уничтожались разрушительными землетрясениями, цунами и наводнениями, а равно и войнами, то в Европе дома и прочие строения были прочнее и реже уничтожались. В результате европейцы на протяжении столетий накапливали «капитал» в широком смысле слова, а японцы и китайцы вынуждены были каждый раз начинать заново.

Всерьёз обсуждать эту версию не очень хочется. Можно только задать вопрос, почему Промышленной революции не случилось в Древнем Риме, где строить умели не менее основательно, чем в средневековой Европе.

· Ещё одна версия – классовая, следующая в русле марксистской традиции. Во Франции и в Англии ещё со Средних Веков шла классовая борьба – между лендлордами и крестьянами. Во Франции победили крестьяне: им удалось закрепить за собой наследственные права аренды земли и фиксированные платежи владельцам этой земли. В итоге французское сельское хозяйство оставалось примитивным и отсталым. В то же время в Англии лорды смогли «прижать к ногтю» своих арендаторов, получив возможность использовать на своей земле ровно столько труда, сколько им было нужно. Оставшиеся не у дел работники были вынуждены искать себе другие занятия, и так появился обширный рынок труда, из которого промышленники могли черпать себе рабочую силу.

Здесь нужно подробнее остановиться на так называемой «аграрной революции» в Англии 1600-1760 гг. Всегда считалось, что благодаря закреплению чётких прав собственности на землю в Англии начался быстрый рост производительности в сельском хозяйстве. Джентри – мелкопоместные сельские помещики – начали вкладывать средства, силы и умения в улучшение своих земель, развитие технологий, начали выращивать самые выгодные культуры и приспосабливаться к рынку. Благодаря этому больше не требовалось прежнее число рабочих рук для возделывания земли, и оставшиеся не у дел работники были вынуждены искать для себя применения в других отраслях – в первую очередь в промышленности.

Здесь есть несколько проблем. Во-первых, так называемый Норфолкский севооборот, который стал основой для так называемой революции, появляется в 13-м веке, и довольно быстро распространяется по всей Англии. Кроме того, рост производительности труда в аграрном секторе в Англии заканчивается примерно в 1760 г., когда до Промышленной революции. Куда же делись все те люди, которые оказались «не нужны» за 160 лет, и почему бурное развитие промышленности начинается только тогда, когда англичане начинают в огромных количествах импортировать продукты питания, поскольку их собственное сельское хозяйство уже не может прокормить растущее население? Ну и наконец, как было сказано выше, права на землю были хорошо закреплены, свободно обращались на рынке и создавали стимулы для улучшений в сельском хозяйстве с 13 в. Если уж победа лендлордов и состоялась, то актом о капитуляции была Магна карта, появившаяся за шестьсот лет до Промышленной революции.

Но главное даже не в этом. В Китае в 16-17 вв. происходит ещё более быстрое изменение технологий в сельском хозяйстве. Даже в середине 18 в. английские авторы трактатов по сельскому хозяйству писали, что если читатели будут применять у себя на земле все их рекомендации, им, возможно, удастся достичь такого же изобилия и процветания, какое можно увидеть в Китае. Китайцы начали применять сорта риса, позволявшие собирать два урожая в год, экспериментировали с севеооборотом и даже начали частичную механизацию своего аграрного сектора (сеялка появилась в Китае за много веков до Англии). В результате в 16-18 вв. население Китая выросло примерно втрое. И где же промышленная революция?

· Следующий претендент на истину – политическая раздробленность.

Многие немецкие князья пытались запретить печатный станок, но это приводило лишь к тому, что у их соседей-конкурентов оказывалось больше налоговых платежей; остановить распространение книгопечатания в Европе было невозможно. В Османской империи подобных проблем не было: видя, к каким проблемам для официальной церкви приводит книгопечатание, султаны, бывшие заодно и халифами, то есть религиозными лидерами всех мусульман, запретили печатный станок. В начале 19-го века в Стамбуле жило примерно 50 тысяч переписчиков.

Многие знают историю Колумба, который обращался со своим проектом плавания в Индию ко всем королям Западной Европы, но поддержку нашёл лишь в Кастилии. Если бы король был всего один, то и путешествия, возможно, не было бы. Но мало кто знает историю китайского адмирала Чжан Хэ, на своих гигантских кораблях – флагман Чжан Хэ имел в длину 135 метров, примерно вшестеро длиннее каравеллы Колумба, и водоизмещение примерно в сто раз больше – плавал в Африку и даже, возможно, открыл Америку. Вот что пишет о нём Мак-Нил:

Конкуренция влияла и на политические институты. Италия не смогла построить централизованное государство, так и оставшись союзом городов-государств, и была поглощена Испанией. Речь Посполитая не смогла избавиться от Либерум Вето, парализовавшего работу Сейма, и оказалась разорвана австрийским, прусским и русским орлами.

Вот такая вот конкуренция политических образований и обеспечила прогресс Европы. Пока в Китае сменялись императорские династии, пока на Ближнем Востоке Арабский халифат в муках уступал место Османской империи, Европа, наполненная конкурирующими государствами, постоянно вынуждена была развиваться.

Всё, но не всё. Во-первых, мы знаем цивилизацию, тоже никогда не знавшую единой центральной власти и при этом не демонстрирующую никаких признаков прогресса. Это Индия. Даже делийский султанат и Империя Великих Моголов никогда не играли сколько-нибудь существенной роли в южной части Индийского субконтинента. Постоянная борьба между различными государствами не приводила ни к какому развитию.

Во-вторых, откуда вообще взялась европейская децентрализация? Многие (включая Джареда Даймонда, автора знаменитой книги «Ружья, микробы и сталь») считают, что причиной послужила география. Европа, разделённая на части горными массивами, проливами и лесными чащами, действительно не слишком подходит для объединения в одно целое. Именно поэтому германские императоры в Средние Века не смогли поставить под свой контроль всю Европу, ограничившись её центром (хотя французские короли, кстати говоря, не раз присягали императорам).

Но если это так, то по мере развития технологий централизация Европы должна была усиливаться. Действительно, мы видим, что в Европе появление пороха привело к созданию централизованных «пороховых империй», в которых центральные власти достигали невиданной раньше власти – империя Цинь, Османская империя, Империя Великих моголов. В Европе же появление пороха в итоге привело к установлению Вестфальской системы, когда из системы отношений исчез вообще какой-бы то ни было центр - все оказались равны в своих правах. Даже если борьба между государствами в Европе и играла роль, она появилась не сама по себе.

· Со времён Вебера одним из главных подозреваемых в европейском взлёте считается протестантизм. Протестантская этика говорит о том, что человек должен жить скромно, но при этом много и качественно работать, чтобы доказать своё право на спасение души. В современном мире нет бедных протестантских стран, но не было их и сто лет назад. Первой страной с «современным» обществом называют протестантские Нидерланды, а Промышленная революция началась в протестантской Британии. Британия же построила великую империю, впоследствии передав лидерство в мире протестантским Соединённым Штатам.

Во-первых, все институты капитализма были созданы не в какой-либо протестантской стране, а в итальянских городах-государствах ещё задолго до того, как Мартин Лютер прибил свои Тезисы к дверям церкви. Правда, сторонники значимости протестантизма говорят, что итальянский торговый капитализм не привёл к промышленному взлёту и переходу Италии к современному экономическому росту, и даже в итоге закончился упадком этих городов в Новое время. Но ведь и протестантские Нидерланды, также построив своё богатство и могущество на базе торгового капитализма и добившись максимального могущества в 1688 году, когда штатгальтер Нидерландов стал английским королём, в 18-м веке испытали кризис, падение торговли, застой в промышленности и сельском хозяйстве и в итоге были оккупированы сначала Пруссией, а потом революционной Францией.

Во-вторых, если всё дело в протестантизме, то непонятно, почему второй страной, где началась Промышленная революция, вслед за Англией стала католическая Бельгия. Непонятно, почему протестантская Норвегия была беднее католической Франции до 1970-х гг.

В-третьих, Европа начала покорять планету задолго до того, как протестантизм мог бы изменить культуру и экономику обществ, где он становился господствующей религией, и первопроходцами были католические Португалия и Испания.

В четвёртых, тщательные исследования показывают, что католические города в Германии в 16-17 вв. росли не медленнее и быстрее, чем города протестантские – даже если учесть все потенциальные факторы, которые могли «сместить» выборку, дав католическим или протестантским городам какие-то бонусы для роста, не зависящие от их выбора веры.

Наконец, английский протестантизм был слегка «понарошку». Англиканская церковь была прямой наследницей церкви католической – куском Римской церкви, искусственно отделённым Генрихом VIII. До сих пор у англикан нет своей официальной доктрины – в этом Англиканская церковь занимает уникальное положение среди всех халкидонских церквей. Если уж всё дело в протестантизме, то Промышленная революция должна была начаться в странах, где протестанты были по-настоящему фанатичны – например, в Швеции или тех же Нидерландах.

· Свою версию предлагает Кларк в своей книжке «Прощай, нищета». Он считает – и его аргументы весьма интересны – что экономисты, не слишком хорошо знающие историю, часто оказываются слишком поспешны в своих суждениях. Большинство идей, предлагаемых современными специалистами в экономикс, слишком пренебрежительны по отношению к древним обществам, недооценивают их потенциал и уровень развития. Кларк даже считает, что если бы в современных рейтингах экономической свободы оказалась бы Англия 15-го века, она вошла бы в самый топ списка (это спорно, но аргументы Кларка весьма интересны).

Кларк считает, что Промышленная революция была обусловлена не какой-то случайностью, а веками развития, которые неизбежно должны были привести к переходу на новый уровень. Англия оставалась крайне стабильной страной в плане институтов со времён подписания Иоанном Безземельным Магна Карта – Великой Хартии вольностей. В этих стабильных условиях происходил генетический и культурный отбор. Богатые – те, кто лучше был приспособлен к условиям рыночной экономики – оставляли больше выживших детей, чем бедные, и генетические линии бедняков постоянно прерывались. Среди детей богатых тоже шёл естественный отбор – одни из них становились богатыми, другие бедными, линии наследования бедных прерывались и так далее. Одновременно шёл отбор и социальный: на всех уровнях общества распространялись культурные нормы, характерные для богатых и приспособленных к рынку. Почему того же не происходило в других обществах? Так уж вышло, что Англия оказалась уникальным обществом, в котором насилие не играло ключевой роли в жизненном успехе. В английском обществе даже аристократия была по большей части не военной, а деловой и буржуазной.

Кларк считает, что снижение ставки процента на безрисковые активы (например, землю, рента с которой практически не менялась на протяжении очень длительных периодов) с 10-12 % в Средние Века до 5 % в 17 в. невозможно объяснить никакими изменениями в институтах. В Средние Века ставка процента практически не менялась в спокойные времена по сравнению с временами гражданских войн. Кларк считает, что единственным объяснением может служить изменение культуры и даже генетики английского общества: люди стали более рациональны. Маленькие дети в среднем не готовы отказаться от двух конфеток сегодня, если им пообещать меньше пяти таких же конфеток через месяц – такие результаты дают исследования; но чем старше и умнее становится человек, тем более охотно он готов отказываться от дохода сегодня ради большего дохода в будущем. Английское общество повзрослело быстрее других, и именно поэтому в нём начались процессы, привёдшие к Промышленной революции.

Но в том-то и дело, что впервые ставка процента опускается до 5 % не в Англии, а за век до этого во Фландрии. Кажется, что именно фландрское общество «повзрослело» раньше всех. Почему же там не случился промышленный подъём? Кларк списывает всё на изнурительную войну с Испанией, но ведь наивысшего расцвета Республика Соединённых провинций (в которую частично вошла Фландрия) добилась уже после окончательного обретения независимости и завершения бесконечных войн с Испанией, Францией и Англией.

Кроме того, мы знаем ещё одно общество, отличавшееся невероятной институциональной устойчивостью – японское. В отличие от Англии, на протяжении всей письменной истории в Японию вообще никто не вторгался вплоть до появления в 1945 году светловолосых заокеанских варваров. Кларк считает, что Япония тоже в конечном итоге была обречена на промышленный переворот – в частности, в 17-19 вв. число школ грамотности в Японии удваивалось каждые полвека; появление канонерки командора Пери лишь ускорило процесс. Как бы то ни было, идеи Кларка выглядят слишком сомнительно.

· Интересную версию предлагает Померанц в своей книге «Great Divergence». Померанц, будучи приверженцем школы мир-системного анализа, близкого к франкфуртской школе марксизма, создаёт ещё одну модель, в которой богатство и могущество Европы основано на ограблении остального мира. Стоит остановиться на этой модели подробнее.

Померанц показывает, что если сравнивать Англию не с Китаем или Индией вообще, а с их самыми развитыми регионами – дельтой реки Янцзы, где расположились Шанхай и древняя столица Нанкин, и индийским Гуджаратом – мы увидим, что вплоть до конца 18-го века Англия не была лидером почти ни в чём. Действительно, даже в 1750 году в долине Янцзы производилось больше ткани на душу населения, чем в Англии в 1800 году, после внедрения прялки Дженни и других изобретений. Индийское железо даже в начале 19-го века было качественнее английского, оставаясь при этом вдвое дешевле в номинальных ценах. Что же тогда стало причиной подъёма Англии?

Померанц считает, что причиной стало уникальное сочетание трёх факторов: обширных завоеваний в Новом Свете, покорения Индии и наличия в Англии обширных залежей угля. Сахарные плантации Нового Света, обрабатываемые рабами, которых использовали на износ, стали источником дешёвых калорий для жителей Англии в виде сахара и позволили стране вырваться из мальтузианской ловушки. В Индии колонизаторы смогли искусственно навязать свои ткани на местном рынке, превратив гигантский индийский рынок в игрушку в своих руках. Наконец, уголь позволил англичанам уйти от традиционной органической экономики, основанной на мускульной силе, к экономике неорганической, где полезные ископаемые стали основным источником энергии.

Аргументация Померанца сложна и запутанна. Довольно сложно поверить, что именно сахарные калории, составлявшие 3 % в общем объёме калорий, потребляемых средним британцев в начале 19-го века, стали причиной Промышленной революции. Но вместо того, чтобы разбираться в этих сложных аргументах, поговорим вот о чём.

Упоминавшийся выше Кларк рассматривает индийскую прядильную промышленность во второй половине 19 – начале 20 вв. Удивительно, но в отрасли, не требовавшей никаких особых навыков, промышленникам не удавалось достичь производительности труда, равной хотя бы четверти от английского уровня. Дальше цитаты.

«Темпы работы индийских съемщиков оставались чрезвычайно низкими с 1907 до 1978 год, лишь ненамного повысившись к 1996 году. В 1940-е годы темп работы индийских съемщиков составлял лишь 16 % от темпа работы съемщиков в США. Исходя из оценки времени, используемого для выполнения операций, и передвижений рабочих, обслуживающих прядильные станки, мы получим, что при уровне укомплектованности персоналом, характерном для Индии в 1920-е годы, рабочие трудились лишь в течение 18–23 % рабочего времени…

Мадрасские фабрики Buckingham and Carnatic mills — одно из крупнейших и наиболее прибыльных предприятий в Индии — в 1920-е годы установили у себя автоматические ткацкие станки. На обычных ткацких станках в Индии в то время по-прежнему обычно работало по одному человеку по сравнению с одним рабочим на восемь станков в США. Что касается автоматических станков, то в США приходилось по 20–30 таких станков на одного рабочего, однако на фабриках Buckingham and Carnatic millsкаждый ткач работал лишь на трех автоматических станках».

Действительно, в конце 19-го века уголь был доступен во всех частях мира практически по одинаковой цене. Равно как и сахар, и любые другие продукты питания. Британская империя обеспечивала равный доступ к почти всему своему внутреннему рынку (за исключением Канады с её высокими пошлинами), в том числе и к рынку Индии. Почему же в этих условиях экономики почти всех стран мира, за исключением Европы (да и то не всей) не продемонстрировали тех экономических чудес, какие от них следовало бы ждать, если бы Померанц был прав? Почему индийские ткачи работали в разы хуже своих британских собратьев – они так сильно переживали по поводу того, что их страну в 18-м веке колонизировали британцы?

· Сразу после выхода стала широко известна книжка двух выдающихся экономистов Асемоглу и Робинсона «Why Nations Fail». Оба автора не были первопроходцами – они лишь красиво описали идеи, впервые высказанные (в не столь явной форме) Дугласом Нортом в своей классической книжке 1973 года «The Rise of the Western World».

Причиной возвышения Европы и конкретно Англии стала цепочка случайностей. Первой случайностью стала Чёрная смерть. Страшная чума, пришедшая в Европу из Крыма и охватившая, благодаря монгольскому влиянию, всю Евразию, привела к тому, что население стран Западной Европы уменьшилось примерно вдвое. Работников стало мало, и они были не готовы работать за зарплаты, установившиеся в прежние времена при крепостном праве. В западной и восточной частях Европы аристократия отреагировала по-разному. Восточнее Эльбы Чёрная смерть привела лишь к усилению крепостничества, которое в итоге вылилось в то, что называется «вторым закрепощением». Крепостное право усилилось, превратив крестьян в «быдло». Западнее Эльбы аристократия оказалась изначально несколько слабее, и поддерживать крепостничество ей не удалось. В итоге аристократия ограничилась закреплёнными за ними правами собственности, а крепостное право исчезло. Появился свободный рынок труда, появились отделённые от крепостного труда права на землю, крестьяне получили некоторые права и свободы.

Второй случайностью стала трансатлантическая торговля. Испания и Англия были практически одинаковы в начале 16-го века. В обеих странах между собой сражались за власть монархи и законодательные избираемые органы (Парламент в Англии и Кортесы в Испании). Обе страны находились на примерно одинаковом уровне развития. Но в Испании монархи получали большую часть налоговых платежей из-за границы – из Латинской Америки, колонизированной благодаря Колумбу, и из Нижних Земель, бывших самым развитым регионом тогдашней Европы.

В Испании главным налогом была Места – налог на овчаров. Гигантские овечьи отары каждый год дважды перегонялись через всю Испанию – с севера на юг и с юга на север. Корона запрещала владельцам земли даже ограждать свою землю, чтобы мешать овцам двигаться и поедать всё на своём пути. Права на землю были плохо защищены, стимулов вкладываться в сельское хозяйство не было. Испанские короли, получая гигантские ресурсы из-за рубежа, установили самый жёсткий в Западной Европе абсолютизм. Отменять Месту и закреплять права собственности на землю они не хотели, боясь, что такое закрепление прав позволит появиться мощным группировкам внутри страны, способным сопротивляться диктату королевской власти.

Совсем другой расклад был в Англии. Не имея доступа к таким налоговым источникам, какой был у королей Испании или даже Франции, английский король Генрих VIII обратился к церковным землям, полностью их конфисковав – заодно с имуществом монастырей. Само собой, это настроили против него элиту – верхушку клира и аристократию, против которой он тоже боролся, стремясь успокоить баронскую вольницу после Войны роз. Генрих вынужден был опираться на Палату общин, где преобладали богатые горожане и мелкие дворяне - джентри. Усилившаяся палата общин уже при наследниках Генриха смогла поставить под свой контроль над трансатлантическую торговлю (да и с Азией тоже), в то время как в Испании вся внешняя торговля монополизировалась государством. Права собственности на землю были строго закреплены, создавая стимулы к повышению эффективности в сельском хозяйстве.

Всё это привело к третьей случайности – Славной революции 1688 года. Небольшая группа элит, завидовавшая могуществу и богатству крохотных Нидерландов, привела к власти нидерландского штатгальтера Вильгельма III Оранского. Понимая, что власть их и их короля непрочна, они вынуждены были согласить на fair play, предложив всем недовольным честные выборы в Парламент и закон, защищающий права не только находящихся у власти элит, но всех и каждого. Появившиеся благодаря Славной Революции институты стали базой для Промышленной революции.

Но здесь возникают вопросы. Чёрная смерть, усилив переговорные позиции работников, привела к смерти классического феодализма и крепостного права в Западной Европе. Например, страшные эпидемии приходили в разные цивилизации на протяжении тысячелетий. Страшная Юстинианова чума, видимо, стала истинным могильщиком Римской империи в 6 в. (а не варварские вторжения), уничтожив половину населения Восточной Римской империи. Но она не привела к тотальной перестройке византийского общество. То же самое можно сказать и о Китае, и о других обществах. Что же такого уникального было в Западной Европе? Или это ещё одна чистая случайность?

Можно согласиться, что усиление британского парламента было чистой случайностью. Но откуда он вообще взялся? Практически нет примеров азиатских обществ, управляемых коллективными органами – повсюду высится фигура единоличного правителя, султана, халифа, императора и так далее. В Европе же парламенты в начале 16 в. существуют повсеместно: собственно Парламент в Англии, Генеральные Штаты во Франции и Нидерландах, кортесы в Испании, Рейхстаг в Священной Римской империи, Сейм в Речи Посполитой, Земский Собор в России, Риксдаг в Швеции и так далее. Можно ли найти аналоги в Китае, Индии, на Ближнем Востоке?

Положим, Славная революция действительно заставила группы интересов установить равенство перед законом в Англии и перейти к демократии налогоплательщиков. Это что, было единственное завоевание в истории? Почему именно в Англии в 1688 проявились такие удивительные результаты иноземного вторжения?

В конце концов, аргументы Асемоглу и Робинсона можно довести до абсурда. Если всё дело было в череде случайных событий, Промышленная революция вполне могла начаться в Древнем Шумере. А почему нет? Достаточно лишь трёх – четырёх случайностей на протяжении трёх веков – и вот уже появляется общество, в котором созданы все условия для промышленного подъёма. Почему не случилось этих случайностей в одном из десятков шумерских городов на протяжении тысячелетия их истории?

Легендарный историк Марк Блок считал, что главной причиной подъёма Европы стала удалённость от основного массива Евразийских степей, относительная изолированность от центра крупных степных завоеваний. Такая изолированность позволила европейским институтам развиваться спокойно и поступательно, создав условия для появления капитализма и современного общества (M. Bloch, 1961). Пока Китай оказывался под властью то одних, то других кочевников (киданей, монголов, маньчжуров), пока то же самое происходило на Ближнем Востоке (сначала арабы, потом, с 12 в. – турки-сельджуки), Европа со времён Великого переселения народов ни с чем подобным не сталкивалась.

Но, во-первых, Европа не была такой уж тихой заводью. Арабы были остановлены лишь при Пуатье в 8 в., у перевала, отделяющего Северную Францию от Южной. Викинги не просто терроризировали прибрежные деревушки – в конце концов, в 1066 г. при Стамфорд-Бридже и Гастингсе решался вопрос о том, кто завоюет Англию – викинги из Дании или викинги из Нормандии. Венгры в 10 в. доходили до Аугсбурга. Один из монгольских туменов в 13-м веке прошёл в нескольких милях от Вены. Турки на протяжении двух веков держали всю Европу в страхе завоевания.

В то же время Япония не подвергалась вторжению завоевателей никогда, по крайней мере, если брать письменную историю страны. Не вторгались иностранные завоеватели и в Южную Индию: ни Делийскому султанату, ни Империи Великих Моголов не удавалось установить контроль в этих землях. Странно, что Промышленная революция не началась здесь.

Великий историк Мак-Нил предложил оригинальную версию развития, в которой определяющим фактором становятся изобретения в военной сфере. По порядку.

К падению феодализма в Европе привели английский длинный лук, пришедший из Китая в Италию арбалет и пороховая аркебуза. С этим, конечно, сложно поспорить.

В 16-17 вв. появление пороха позволило древним аграрным цивилизациям окончательно победить степняков, создав «пороховые империи». Действительно, с 17 века ничего не слышно о великих набегах степняков, от которых аграрные цивилизации страдали со времён Саргона Великого и ассирийцев.

Тот же самый порох позволил в Европе появиться национальным государствам. Но тут сразу же возникает вопрос: если на остальной территории Евразии появление порохового оружия позволило создать гигантские «пороховые империи», объединяющие целые цивилизации, то почему в Европе появилась Вестфальская система, закрепившая систему соперничающих государств? Почему Европа не была объединена под единой властью?

И к тому же – почему европейцам удалось покорить Азию? Ведь их порох ничем не отличался от китайского или турецкого. Мак-Нил акцентирует внимание на двух вещах: большие корабли с пушками и муштровка. Действительно, когда португальцы под началом Васко да Гамы прибыли в Индию, им было почти нечего предложить индусам для торговли, кроме залпов своих пушек.

То же самое касается муштровки. Впервые её начала применять в своей армии Вильгельм Оранский, которому нужно было найти средство противостоять великолепной испанской пехоте; сам Оранский, как известно, был великолепно образован и брал многие принципы командования из древнеримских трактатов. Позднее принципы Оранского были переняты шведами при Густаве-Адольфе, а после Тридцатилетней Войны быстро распространились на всю Европу. Вымуштрованный солдат превращался в винтик идеального механизма, противостоять которому на поле боя мог только другой подобный механизм; не даром Фридрих Великий говорил, что солдат должен больше бояться палки капрала, чем пули врага. В битве при Плесси в Бенгалии в 1757 году три тысячи солдат Ост-Индийской кампании (из которых европейцами была только тысяча) противостояли пятьдесят тысяч индусов. Дисциплина и порядок у британцев позволила им обратить в бегство не знавшую европейских тактических принципов индийскую армию в бегство.

Но, как уже было сказано, порох впервые появился у китайцев, а их корабли были намного больше португальских каравелл. Почему же они не поставили первыми пушки на свои гигантские джонки? Покорение мира европейцы началось задолго до того, как муштровка стала общепринятым принципом. К тому же задолго до появления вымуштрованных европейских армий появились армии, набиравшиеся даже не из рекрутов, а из рабов, и основанные на таких же принципах железной дисциплины и регулярной боевой подготовки – мамлюки, оказавшиеся единственной силой, способной противостоять монголам, и янычары. Почему же воины-мусульмане не смогли покорить мир?

Итак.

Аргумент с низким уровнем рождаемости не работает, который позволил вырваться из мальтузианской ловушки, не работает: рождаемость в Китае и Японии была не выше, чем в Британии.

Аргумент с более высокой устойчивостью капитала не работает: если бы всё дело было в нём, промышленная революция случилась бы в Риме.

Аргумент с победой лендлордов, которая позволила сделать сельское хозяйство более эффективным и освободить лишние руки, тоже не работает: система прав на землю не менялась с XIII в., да и сама Промышленная революция началась тогда, когда о революции в сельском хозяйстве все уже позабыли. К тому же в Китае производительность труда в сельском хозяйстве была даже выше.

Аргумент с генетикой и культурой, благодаря которым в английском обществе, сохранявшем высокую устойчивость и стабильность с XIII века, появились условия для создания современного общества, не работает: неясно, почему Япония, ещё дольше сохранявшая институциональную устойчивость, поддерживающая свободный рынок и имевшая доступ к источнику самых развитых технологий – Китаю – оставалась средневековой вплоть до второй половины XIX века.

Аргумент с политической раздробленность не работает: хотя сама по себе она, видимо, сыграла положительную роль, у нас пока нет надёжного объяснения, откуда она сама взялась. Если всё дело в географии или случайности, непонятно, почему с распространением порохового оружия Европа не объединилась под единой властью (например, Габсбургов), почему в ней не появилась «пороховая империя», как во всей остальной Евразии, а наоборот – появилась Вестфальская децентрализованная система.

Аргумент с протестантизмом не работает: во-первых, Европа начала покорять мир ещё до начала протестантской революции; во-вторых, исследования показывают, что католические города в Германии в XVI-XVII вв. росли и богатели не медленнее, чем протестантские, даже с учётом всевозможных факторов; в-третьих, непонятно, почему протестантская Норвегия оставалась беднее католической Франции до 1970-х гг.; в-четвёртых, институты капитализма были созданы в католической Италии ещё в Средние Века и позднее лишь заимствованы протестантскими Нидерландами и оттуда – англичанами.

Аргумент с удачным сочетанием факторов, сложившихся в Британии к концу 18-го века – обширные территории в Новом Свете, залежи угля и индийский рынок для экспорта – тоже не слишком работает: во-первых, сложно поверить, что сахарные калории, составлявшие 3-4 % в общем объёме потреблявшихся британцами калорий, стали причиной Промышленной революции, изменившей мир; во-вторых, само по себе это удачное сочетание факторов не объясняет, почему в конце 19-го века британцы работали на работе, не требовавшей каких-либо особых навыков, вшестеро лучше, чем индусы.

Аргумент с чередой случайностей, приведших к изменению политических институтов в Англии и сделавших возможной Индустриальную революцию, тоже выглядит сомнительно: если довести этот аргумент до абсурда, подобная цепочка случайностей могла иметь место в любом обществе на протяжении всей истории цивилизации, и то, что повезло именно Англии, выглядит странно.

Аргумент с изолированностью Европы от Великой Евразийской степи не работает. Во-первых, Европа не была такой уж изолированной. Во-вторых, в других частях Евразии также были изолированные от Великой Степи территории, но ничего подобного европейскому подъёму там не случилось.

Аргумент со случайными техническими изобретениями не работает. Сложно спорить с тем, что длинный лук, арбалет и аркебуза подорвали базу феодализма, равно как и с тем, что порох позволил навсегда избавить аграрные цивилизации от набегов кочевников и построить «пороховые империи». Но почему, если в других империях порох принёс с собой невиданную раньше централизацию, в Европе пороховая империя обернулась децентрализацией? Почему Европа смогла покорить всю Евразию – ведь её порох ничем не отличался от китайского, индийского или турецкого? Можно согласиться, что масштабные государственные заказы на сталь привели к подъёму британской металлургии; но почему это случилось именно в Британии?

Сложно спорить, что научная революция стала одной из причин взлёта Европы и в первую очередь Великобритании, став базой для другой революции - Промышленной. Но это всего лишь переформулировка вопроса: почему именно Европа, почему именно Британия?

Современное христианство и западная культура были в огромной степени созданы Святым Августином. Ключевым элементом Града Божьего был акцент на концепции первородного греха. Сам по себе первородный грех есть и в иудаизме, и в исламе, и в раннем христианстве (и его сохранившихся версиях, типа эфиопской церкви); но во всех этих религиях изначальный грех не играет значимой роли. В христианстве же он стал основополагающим элементом всей религии. Град Божий выстраивает схему: Эдемский сад - первородный грех - грехопадение и тяготы, связанные с ним - необходимость постоянно искупать грех - Судный день и следующий за ним тысячелетний рай. Не то чтобы Августин придумал всё это сам, но из Священного писания он вытащил именно это, а не что-то другое.

Концепция Града Божьего Св. Августина оказалась необычайно устойчивой. Свой Град Божий создают философы Просвещения: Эдемский сад заменяется античными Грецией и Римом, первородный грех - обращением к ретроградному христианству, повлёкшим Тёмные века, Священное Писание заменяется Книгой природы, надежда на бессмертие - жизнью в памяти будущих поколений и так далее.

В марксизме тоже есть Эдемский сад - время до того, как отношения "собственности" испортили человека. Затем грехопадение, то есть триумф товарности, приводит к созданию классового общества и бесконечному противостоянию материальных сил, а этот конфликт ведёт к Судному дню революции и тысячелетнему раю коммунизма.

Фрейдизм, будучи не наукой, а вероучением, тоже выстроил свой Град Божий. Первородным грехом становится бессознательное, психоаналитики становятся духовенством и так далее.

То же самое можно сказать про экологизм - тут и так понятно, что выполняет функции Эдемского сада и первородного греха. В конечном счёте, с этой точки зрения главный христианский паблик контакта - это Check your privelege.

Концепция Августина оказалась очень удобна для Римской католической церкви, которой двигал главный стимул - жадность.

Когда человечество перешло от естественных охоты и собирательства к сельскому хозяйству и создало сложные, большие общества вместо привычных небольших племён, появилась необходимость придумать что-то, что могло бы ограничить естественные человеческие инстинкты, в первую очередь – сексуальные. Для этого была создана расширенная семья, когда несколько десятков родственников живут под одной крышей, нередко заключают близкородственные браки, имеют общую собственность и вместе работают. В рамках этой же семьи происходила социализация, то есть воспитание и обучение детей. Эта семья позволила достичь стабильности в аграрном обществе, но она же сдерживала изменения и инновации, лишая общества возможности развиваться.

Раньше считалось, что переход от расширенной семьи, когда под одной крышей живут и одно хозяйство ведут десятки родственников, к семье нуклеарной - мама, папа и дети – произошёл лишь после Промышленной Революции. Последние исследования показывают, что такая семья преобладала, к примеру, в Англии как минимум с 13 в.

Дальше, я процитирую из Лала. "Августин, первый епископ Кентерберийский, прибыл 597 году в Англию, и посылает гонцов к папе Григорию I в Рим, ища совета по определённым текущим проблемам... Четыре из девяти вопросов, по которым Августин просит совета, касаются пола и брака. Ответы папы Григория перевернули традиционные средиземноморские и ближневосточные нормы в отношениях внутри дома. Традиционная система дозволяла, более того - поощряла практику, во-первых, браков с близкими кровными родственниками, во-вторых, браков с близкими свойственниками или вдовами близких кровных родственников; в-третьих, передачи детей путём усыновления; и, наконец, сожительства. В ответе папы все четыре практики были запрещены. Папский ответ мало чем обязан Священному Писанию, римскому праву или существующим обычаям в старых или новых областях, колонизированных христианской церковью. Ввсе они затрагивали "стратегии наследования": наследование семейной собственности, обеспечение наследником и защиту статуса в развитом стратифированном аграрном обществе.

Любая "прямая" система наследования (та, в которой дети являются первичными бенефициарами состояния и статуса родителей) должна считаться с тем фактом, что примерно у 20 % пар рождаются только девочки, а ещё у 20 % вообще нет детей; эти цифры будут выше, если имеется высокий процент бесплодия, гомосексуализма или предохранения от зачатия. Различные формы близкородственных браков должны уберечь от отсутствия сыновей; другие стратегии - усыновление, полигиния, развод и повторный брак - могут применяться для обепечения выхода из ситуации при бездетности. Но запретите близкородственный брак, воспрепятствуйте усыновлению, осудите многожёнство, внебрачное сожительство, развод и повторный брак - и 40 % семей останутся без прямого наследника мужского пола". Папский запрет VI века мешал семье сохранять её собственность и способствовал отчуждению последней. Но именно к этому церковь и стремилась, потому что изначально она выросла и стала богатым землевладельцем через завещания, дары и пожертвования".

Но разрушая традиционную расширенную семью, церкви нужно было создать альтернативу для культуры стыда, которая в рамках такой семьи прививалась. И выход был найден: культура стыда сменилась культурой вины, основанной на концепции Града Божьего Св. Августина. Я не буду сейчас описывать подробно, как именно августинов первородный грех и культура вины смогли вытеснить на Западе культуру стыда; на это нет времени, просто поверьте, что так и было. Но это же означало принципиально новую ситуацию: общинность сменилась индивидуализмом - расширенная семья была больше не нужна, люди оказались сами по себе.

Церковь стала быстро богатеть - за VIII и IX века её земельные владения во Франции, Италии и Германии увеличиваются многократно. Это нравится далеко не всем. В X в начинаются набеги на церковные земли, особенно монастырские, "отчасти со стороны государства, отчасти со стороны норманов, а отчасти со стороны развращённых клириков". Ответом стала папская революция. Она была направлена на восстановление разграбленной церковной собственности. Создавалась церковь-государство и связанная с ней административно-правовая система, для защиты материальных корыстных интересов.

Это была первая новая западная система управления и права. Появились профессиональное судейское сословие, казначейство, канцелрия. Со временем система была заимствована светскими политическими образованиями. Это был великий водораздел, после которого разошлись пути индуизма и христианства - двух схожих в иных отношениях религий, расположенный в сходных политических и экологических окружениях.

Короче говоря, причиной взлёта Европы стали две папские революции: революция индивидуализма Григория I, создавшая индивидуализм и нуклеарная семью; и революция Григория III, создавшего систему европейского права и формальных институтов.

Действительно, эта концепция объясняет почти всё. К примеру, почему в Европе сохранялась политическая раздробленность в Средние Века? Потому, что в других цивилизациях централизация в рамках единой империи была нужна для установления закона и порядка. Но в Средневековой Европе законом и порядком занялась церковь, причём в своих шкурных интересах. Почему в Европе оказался возможен быстрый институциональный прогресс? Ровно потому же: всеохватное каноническое право, обеспечиваемое независимой и могущественной церковью. Почему английские рабочие выполняли рутинные операции вшестеро эффективнее, чем индийские? Индусы привыкли трудиться в рамках расширенной семьи, где стимулом для работы было чувство стыда и всё определялось традициями. У них не было никаких личных связей с владельцем фабрики, и заставить их работать много и упорно было невозможно ни кнутом, ни пряником - стопором служила культура. Впрочем, вполне возможно, что прав был и Кларк, и значимую роль сыграл дрейф генов, который был возможен в обществе с нуклеарной семьёй и невозможен в обществе с семьёй расширенной из-за множества ограничений на свободный выбор себе пары. Почему случилась протестантская революция, создавшая трудовую этику, столь благоприятную для капитализма? Это было всего лишь продолжением революции Григория I и Св. Августина, заменивших чувство стыда на чувство вины и создавшей индивидуализм; протестантизм лишь довёл эту революцию до конца, заменив коллективное спасение души, изначально несущей в себе первородный грех, спасением личным.

Двадцать с лишним лет назад великий экономист Анвер Грейф опубликовал великолепную и великую работу "Культурные убеждения и организация общества". В ней он описал, в том числе в виде простой теоретико-игровой модели, отношения двух сообществ, занимавшихся в Средние Века торговлей в Средиземноморье: генуэзцев и магрибцев. У магрибцев отношения были основаны на родственных связях - корпорация магрибских купцов, занимавшихся морской торговлей, состояла почти исключительно из евреев, попавших под сильное влияние ислама (и его концепции уммы) и историей общей эмиграции из Ирака. Обе общины должны были решать проблему принципал-агент: как мог богатый купец быть уверен, что его агент, отправляющийся в плавание, его не обманет? Магрибцы склонялись к коллективизму: "все сыны Израиля ответственны друг за друга". Если один из приказчиков нарушал договор, ни один купец больше никогда его не нанимал. В итоге магрибская община была чётко ограничена: у магрибцев в среднем 70 % купцов выступали и как купцы, и как приказчики - просто нанять приказчика за пределами узкой общины было невозможно. В результате мошенничество было очень редким, но это ограничивало приток в ряды торговцев инноваторов и просто талантов. Генуэзцы основывались на христианской доктрине индивидуальной ответственности. Зарплаты приказчиков были выше, обмануть купца было не столь опасно - и обманывали часто, но зато в корпорацию постоянно приходили новые таланты. Генуэзцы спокойно торговали за пределами общины, магрибцам это было очень сложно (чтобы объяснить почему, нужно описать модель из теории игр, а это невозможно сделать на слух). Магрибцы не создавали никаких формальных институтов, генуэзцы создали эффективную систему судов, быстрее всех внедряли авизо и путевые накладные, создали фирму и прообраз фондового рынка. В Генуе доступ в торговлю был открыт, и потому богатство от торговли более равномерно распределялось в обществе, обеспечивая купцам поддержку среди ширнармасс. В результате генуэзцы вытеснили былых лидеров - магрибцев - в сферу прибрежной торговле; Генуя создала настоящую империю, следы которой можно увидеть в Крыму, в Марокко, в Анатолии, в Ливане, и даже в бельгийском Брюгге.

Грейф показал, как в отношения генуэзцев и морисков в Средиземном море в Средние Века произошло то же, что в Новое время произошло во всём мире: индивидуализм, капитализм, формальные институты и культура вины победили традиционное общество, основанное на родственных связях и культуре стыда.

Но почему именно Англия? Видимо, чистая случайность. Удивительная стабильность английских институтов со времён Иоанна Безземельного позволила быстрее, чем где бы то ни было, перейти к демократии налогоплательщиков с очень высоким, почти современным, уровнем защиты прав собственности. Другие страны Западной Европы двигались в том же направлении. Дополнительным стимулом, видимо, действительно послужило открытие Америки, наличие в Англии большого количества угля и покорение Индии - гигантского рынка для текстильной промышленности.

Если бы не Англия, источником Промышленной революции могла стать другая страна. Швеция, например. Часто говорят, что старейшим центральным банком в мире был Банк Англии; в реальности Шведский банк появился на несколько лет раньше. В Швеции были устойчивые институты, представительный парламент, протестантизм, нуклеарная семья, много угля, железной руды и дерева. Отличий было две: во-первых, Швеция не отличалась столь же длительной стабильностью, что и Англия - сама страна вообще появилась только в начале 16-го века; во-вторых, из-за помощи со стороны Англии Россия смогла победить Швецию в Северной Войне. Если бы не эта помощь, Россия могла бы, как и ожидали многие в Европе, стать колонией Швеции, как Индия стала колонией Британии, превратившись и в источник хлеба, позволяющего вырваться из мальтузианской ловушки ограниченности населения, и обширным рынком для шведской промышленности. Всем, кому интересно, как именно могла Англия помогать России в период её превращения в империю, я советую почитать замечательное эссе, написанное полтора столетия назад - называется "Тайная дипломатия". Только учитывайте, что автором эссе был ярый русофоб; многие слушатели даже знают его - это Карл Маркс. Не сумев поглотить Россию, Швеция оказалась отброшена на периферию Европы, где сегодня и доживает последние деньки перед превращением в протекторат Великого Сомали.

Резюмирую. Причиной возвышения Европы стали две папские революции - революция индивидуализма, заменившего чувство стыда чувством вины и расширенную семью нуклеарной, и революция права, создавшая в Европу единую независимую правовую систему и ставшую основой для появления капитализма, правового равенства и представительной демократии налогоплательщиков. Не хочу навязывать эту точку зрения - у этой концепции есть свои недостатки, и каждый может выбрать из того обилия теорий, которые я описал раньше.

Надеюсь, теперь уже все понимают, что вся моя речь была рекламой для отличного сериала Молодой Папа с Джудом Лоу. Мне за это заплатили, а триста рублей на дороге не валяются.