О некоторых общих вопросах разработки истории психологии

За последнее время развертывается довольно интенсивная работа по истории психологии на Украине, в РСФСР, Грузии, Армении и других республиках. Я не ставлю задачи подводить итоги этой работы. Мой доклад имеет другую цель: обратить внимание на некоторые важнейшие проблемы, стоящие перед историей психологии, и некоторые принципиальные требования, которые должны быть предъявлены к историко-психологическим исследованиям. При этом я хочу уделить особое внимание тем задачам и требованиям, которые связаны с пониманием истории психологии как области исследования, насущно необходимой для успешной разработки актуальных проблем современной науки.

История психологии есть, во-первых, история борьбы идей, борьбы материалистического и идеалистического понимания психики, история возникновения и победы диалектико-материалистического учения о природе психического, на основе которого только и возможно подлинно научное понимание законов психической жизни.

Следует указать на опасность всякой схематизации и упрощения при исследовании истории философских основ психологии. Известно, например, что в истории борьбы философских взглядов сменялись разные формы материализма. Механицизм, как одна из форм материализма, играл в определенные эпохи прогрессивную роль н истории психологии (Т. Гоббс, французские материалисты XVIII в.). Недооценивать эту прогрессивную роль механистических теорий в определенных конкретных условиях было бы крупной ошибкой историка психологии. Но в конечном счете механицизм ведет в тупик психологическую теорию и из прогрессивной силы становится реакционной. Для историка науки не может быть единого для всех эпох отношения к механистическому материализму.

Одной из форм упрощения в историко-психологических работах является безоговорочное принятие некоторых домарксовых материалистических теорий, высокопрогрессивных для своего времени, но никак не могущих служить образцом и руководством к действию в настоящее время. Историки психологии должны показывать пример подлинно исторического подхода к таким теориям.

История психологии есть, во-вторых, история накопления конкретных знаний и методов исследования, история накопления фактов, приводящего к открытию законов. История психологии должна стать историей научных открытий.

Иногда приходится слышать от психологов, не говоря уже о представителях других специальностей, мнение, что в психологии не бывает открытий. Если это так, то психологии как науки не существует. Правильнее было бы сказать иначе: в психологии еще недостаточно умеют различать подлинные научные открытия, в психологии почти совсем не поставлен учет сделанных открытий. Мы еще часто не умеем отличить научное открытие от описания новыми словами хорошо известных фактов и закономерностей или от оригинальных мыслей и теоретических построений, не содержащих в себе, однако, никакого научного открытия. Дж. Бернал сделал очень глубокое замечание: "Трудность в науке часто представляет не столько то, как сделать открытие, сколько понять, что оно сделано" (1955, с. 399). Ему же принадлежит и другая, не менее важная для историков психологии, мысль: "Во многих областях создалось такое положение, когда по сути дела легче открыть новый факт или создать новую теорию, чем удостовериться в том, что они еще не были открыты и выведены" (там же, с. 681) Никак нельзя утверждать, что это не относится к психологии. Одна из самых актуальных для современной науки задач истории психологии заключается в том, чтобы в психологии оставалось возможно меньше проблем, в которых легче открыть Америку, чем узнать, что она уже открыта.

Существенно важный признак науки -- ее кумулятивный характер. Прогресс науки возможен только путем кумуляции знаний: каждая новая ступень в познании данной области действительности строится на основе уже накопленных знаний. Отсюда ясно, какое огромное значение может иметь правильно ориентированная история психологии для развития современной научной психологии.

Всякое серьезное научное исследование начинается обычно с истории вопроса. Такого рода истории вопроса, включаемые в исследования, представляют собой очень ценный материал для историков психологии. И не только потому, что дают готовый подбор фактических данных, но еще и потому, что указывают на те вопросы, история разработки которых представляет в настоящее время особенно актуальный интерес. Но еще более очевидно то значение, которое должны иметь работы но истории психологии для авторов специальных исследований. Историко-психологические изыскания должны ориентировать исследователей специальных проблем в том, где и какой материал по данной проблеме они должны искать, как теоретически оценивать те или иные факты и теории, в каком контексте открывались эти факты и создавались эти теории.

Лишь в порядке научного анализа я выделил две задачи истории нашей науки: историю борьбы философских взглядов и историю накопления конкретных знаний. В подлинном историко-психологическом исследовании должны быть представлены оба эти аспекта, причем в неразрывном единстве. Теоретические взгляды ученого определяют направление и характер его специально-научных поисков. Но не следует понимать этот вопрос упрощенно. Не следует думать, что ученый, стоящий на неправильных и даже реакционных для своего времени позициях, не может сделать важных научных открытий в специальной области. И наоборот, не следует думать, что всякое специальное положение, защищавшееся ученым, стоявшим на прогрессивных теоретических позициях, всегда и обязательно верно. Такое понимание вопроса самоочевидно для марксиста. Однако это не всегда учитывается в наших работах по истории психологии.

Слияние теоретических концепций и накопленного фактического материала осуществляется в системе науки: теоретические концепции превращают совокупность имеющихся знаний в систему науки. Отсюда вытекает одна из самых важных и обычно недостаточно сознаваемых задач истории психологии. Она не может быть только историей борьбы философских взглядов, она не может сводиться и к истории накопления фактических знаний. Перед нею задача значительно более трудная, но совершенно необходимая -- она должна быть историей развития системы науки.

Задача эта не только важна в плане собственно историческом, она в высшей степени актуальна. Очевидно, что мы не имеем еще сколько-нибудь удовлетворяющей нас системы психологии. Построение наших учебников и пособий не соответствует той системе, которая фактически, хотя и не осознанно, лежит в основе исследовательской (не только экспериментальной!) работы советских психологов. Если представить себе человека, в руки которого попали бы все научные психологические монографии и статьи, опубликованные за последние, скажем, 20 лет, но не попало бы ни одного учебника, программы, курса лекций по психологии, то он не смог бы реконструировать оглавления наших учебников и пособий.

Система подлинной науки не выдумывается отдельными учеными. Такие надуманные системы обычно и принимаются только самими авторами и их ближайшими учениками. Подлинная система науки органически вырастает из хода развития науки и является теоретическим осмыслением всей совокупности достигнутых знаний в данной области. Не изучив хода развития науки, нельзя строить систему этой науки. Историки психологии должны сознательно ставить перед собой цель отразить историю развития системы психологии как науки.

Широко известно, что психология как самостоятельная наука оформилась сравнительно недавно: как принято считать, во второй половине XIX в. Но не менее хорошо известно, что и раньше, в течение многих столетий и даже тысячелетий, происходило накопление и теоретическое осмысление психологических знаний. У Аристотеля, величайшего энциклопедиста античной Греции, "наука о душе" выступает как область знаний, значительно более отчетливо очерченная и систематизированная, чем многие другие, впоследствии далеко обогнавшие психологию как самостоятельные науки. Психология -- очень молодая наука, но очень древняя область знаний.

В чем причина столь позднего оформления психологии в самостоятельную науку? Вот один из важных вопросов, на который должна ответить история психологии. А ответить на него, как и на все основные вопросы истории науки, можно только рассматривая историю развития психологической мысли в связи с широкими проблемами общественной жизни, борьбы в идеологической области, истории других наук. Нельзя объяснить основные особенности хода развития отдельной науки, исходя лишь из внутренней логики этого развития.

В чем, собственно, заключалось выделение психологии в самостоятельную науку? Вот другой, не менее важный вопрос. Было бы очень наивно связывать -- даже условно -- выделение психологии в самостоятельную науку с каким-либо определенным событием и приурочивать к какой-либо определенной дате. Это не момент, а процесс, и процесс очень длительный и сложный. Сколько-нибудь удовлетворительного изучения этого процесса еще не произведено.

Мы не можем даже точно ответить на вопрос, в чем заключался тот основной признак, который характеризовал выделение психологии в самостоятельную науку. Специальные трактаты и учебники по психологии писались и раньше (начиная с XVIII в. -- в большом количестве), и в них психологические знания оформлялись в разного рода системы. Следовательно, не здесь надо искать признак, характеризующий выделение психологии в самостоятельную науку.

Напрашивается другой признак -- появление психологов как представителей особой специальности и организационное оформление психологии как независимой дисциплины. В 1873 г. И. М. Сеченов, задавая вопрос "кому разрабатывать психологию?", вынужден был делать выбор между философами (или другими специалистами гуманитарных наук) и физиологами, не имея в виду возможность такого ответа: психологию надо разрабатывать психологам. В 1879 г. Т. Рибо в книге "Современная немецкая психология" писал: "Мы видим, как приближается время, когда психология будет требовать всех сил человека, когда люди будут только психологами, как бывают только физиками, только химиками, физиологами". Действительно, это время приближалось, и к концу XIX в. "психологи", о которых мечтал Рибо, стали реальностью. Не надо забывать, однако, что выделение психологии, даже и в этом внешнем, организационном, смысле происходило очень медленно. Типичные в наших глазах представители психологии как специальной науки В. Вундт, Г. Эббингауз и многие другие в Германии, Н. Н. Ланге и Г. И. Челпанов в России были по своему официальному положению профессорами философии, лишь имевшими склонность уделять много внимания одной из "философских наук" -- психологии. Едва ли они вполне отвечали идеалу Рибо. Мало того, тот же Вундт, создатель первой психологической лаборатории, в 1913 г. горячо протестовал против проекта выделить психологию в немецких университетах из кафедр философии и признать ее за самостоятельную специальность. Да и в наши дни вполне ли закончился процесс организационного выделения психологии в самостоятельную науку?

Надо сказать, что организационный критерий является, конечно, вторичным и производным в процессе выделения психологии в самостоятельную науку. Не он определял ход его.

Наиболее важный признак, который часто указывается как имевший решающее значение для выделения психологии в самостоятельную науку,-- появление и широкое распространение специальных методов научного исследования психической жизни, прежде всего экспериментального метода. Несомненно, что возникновение и стремительное развитие психологического эксперимента, начавшееся именно во второй половине XIX в.,-- одно из самых значительных событий в истории психологии. Несомненно и то, что этот факт играл чрезвычайно важную роль в выделении психологии в самостоятельную науку. Особенно нужно подчеркнуть, что за введением в психологию эксперимента последовала разработка и других методов изучения фактов психической жизни (систематическое наблюдение, так называемый клинический метод, дневники развития ребенка и многое другое). Но, как бы ни был важен этот методический показатель, едва ли можно принять его в качестве единственного. Едва ли легко доказать, что психологию -- в том ее содержании, которое сложилось к настоящему времени,-- следует признавать специальной наукой лишь с того времени и в той мере, как она стала основываться на научно отработанных методиках.

Один пример из истории науки. Несомненна очень большая роль Сеченова в развитии научной психологии, притом как раз в наиболее острый с интересующей нас сейчас точки зрения период -- во второй половине XIX в. Но Сеченов никогда не производил систематических психологических исследований -- ни экспериментальных, ни каких-либо других (за исключением последней его экспериментальной работы) . Можно думать, что Сеченов поступал так совершенно сознательно. В статье "Кому и как разрабатывать психологию?" он указывал, что материалом для его теоретических построений служила "та сумма психологических самонаблюдений и наблюдений над другими людьми из сферы обыденной жизни, которая известна всякому под общим именем практической, или обыденной, психологии". И далее он подчеркивал: "Расширять в настоящее время сферу исследовании, пределы этого материала было бы, по моему мнению, делом не только бесполезным, но даже вредным" (1952, т. 1, с. 195--196). Не объяснив смысла этой позиции Сеченова, историк психологии никогда не поймет ни роли его в истории психологии, ни всей подлинной сложности процесса развития научной психологии во второй половине XIX в.

Этот вопрос имеет совершенно актуальное значение и теперь. Попробуем проанализировать те положения, которые в настоящее время образуют содержание наших курсов, учебников и пособий по психологии. Можно ли сказать, что все эти положения являются результатом конкретных систематических исследований, проведенных на основе тех или других научно обоснованных методик? Ответ, как мне кажется, должен быть отрицательный. Откуда же взялись эти положения, входящие в состав науки? Это один из важнейших вопросов, которые стоят перед историками психологии.

Нельзя полностью отделять друг от друга историю строго научных, методически проводимых исследований психологических проблем и историю развития психологических знаний, получаемых другими путями. Последняя продолжается тысячелетия, первая насчитывает едва ли сто лет. Содержание психологии настоящего времени почерпнуто из обоих источников; удельный вес того и другого различен в разных отделах психологии.

Откуда черпались психологические знания, пока не существовало специальных психологических лабораторий и не велось систематических психологических исследований, и откуда эти знания продолжают черпаться даже и после возникновения психологии как организационно оформленной специальной дисциплины?

В зарубежных трудах по истории психологии обычно имеется в виду лишь один источник-- философия. Не приходится отрицать значение этого источника как одного из важнейших хотя бы потому, что психология до своего выделения в самостоятельную науку развивалась как часть философии. Однако сочинения философов никогда не являлись единственным источником психологических знаний. К тому же и сами философы откуда-то черпали свои психологические знания.

Другим важнейшим источником психологических знаний было естествознание, наиболее важная для психологии отрасль которого -т- физиология -- уже давно опередила в своем развитии психологию. Значение этого источника психологических знаний хорошо осознано -- по крайней мере в принципе -- нашими историками психологии.

Значительно менее, однако, обращается внимание на важнейший для развития психологических знаний источник -- общественную практику. Пожалуй, только роль медицинской практики находит отражение в истории психологии, но и то лишь в отношении далекого прошлого (античная медицина, медицина эпохи Возрождения). Почти не исследованной остается роль педагогической практики в развитии психологической мысли. В круг внимания историков психологии включаются обычно лишь теоретические взгляды крупнейших педагогов прошлого. Попытка Н. А. Менчинской исследовать вопросы психологии обучения арифметике в работах русских методистов и учителей начиная со второй половины XVIII в ("Психология обучения арифметике", 1955, гл. II) показала, как из запросов практики обучения арифметике рождались многие специальные психологические проблемы. Такое направление исследования имеет принципиальное значение для истории психологии.

Мысль историков психологии должна обратиться, в сущности, ко всем областям практики, связанным с воздействием на человека.

Серьезного внимания заслуживает проблема отношения психологии к художественной литературе (в известной мере к искусству вообще). Едва ли можно серьезно полагать, что художественная литература -- "человековедение", по известному определению А. М. Горького,-- не имела никакого влияния на развитие психологической мысли. Историкам психологии следовало бы в первую очередь рассеять распространенное среди психологов пренебрежительное отношение к литературе как источнику психологических знаний. До сего времени работы, подобные монографии И. В. Страхова "Л. Н. Толстой как психолог" (1947), остаются одиночными и никак не оцененными.

Наиболее распространенный тип историко-психологического исследования у нас за последние годы -- это монографические работы, посвященные психологическим взглядам одного автора. Такие работы совершенно необходимы, но они могут считаться действительно историко-психологическими исследованиями (а не просто ценным материалом для таких исследований), если взгляды каждого автора будут рассматриваться в связи со взглядами его предшественников и современников, если будут выясняться источники этих взглядов, изменение и развитие их в течение научной деятельности автора, дальнейшая судьба их в истории развития психологической мысли, коротко говоря, если в этих работах будет показана динамика развития психологического знания и психологической мысли на избранном участке, а не просто дано статичное описание. Этим требованиям в большей или меньшей мере удовлетворяют некоторые из опубликованных у нас за последнее время работ, но едва ли эти требования вполне осознаны как обязательные для историко-психологических исследований.

Большой заслугой советских исследователей следует признать интенсивную разработку вопросов истории психологии у народов СССР. В этой области открыто много новых и очень ценных материалов (работы Б. Г. Ананьева, Г. С. Костюка и его сотрудников, М. В. Соколова и связанных с ним авторов, А. С. Прангишвили, М. А. Мазманяна и многих других). Однако важный недостаток указанных работ тот, что психологические взгляды русских, украинских, грузинских, армянских, азербайджанских и т. д. авторов рассматриваются, как правило, в отрыве от развития мировой истории нашей науки. Оценка достижений любого автора должна соотноситься с разработкой соответствующих проблем в мировой психологии. И источники психологических взглядов большинства авторов нельзя полностью понять, если заранее ограничить себя национальными рамками.

Следует подчеркнуть, что в большинстве случаев сами изучаемые авторы менее всего повинны в том, что их исследуют вне контекста развития мировой науки. Достаточно сослаться на пример Сеченова, который стоял в первых рядах мировой науки своего времени и, несомненно, оказал существенное (хотя обычно замалчиваемое зарубежными историками) влияние на мировую психологическую мысль. Связь своих мыслей с идеями мировой науки сам Сеченов иногда подчеркивал, и даже в очень острой форме. Так, в первой, вводной главе "Элементов мысли" он писал: "Для нас, в нашем частном случае, гипотеза Спенсера имеет значение общей программы для изучения развития мышления.. ". И дальше: "Таким образом, задача моя сводится, в сущности, на то, чтобы согласить физиологические данные эволюции ощущений в мысли, установленные Гельмгольцем, с общей программой Спенсера" (1952, т. 1, с. 296).

Как ни странно, но никто из авторов, подробно изучавших "Элементы мысли", не сделал попытки глубоко сопоставить положения, содержащиеся в этом замечательном сочинении, с физиологическими достижениями Г. Гельмгольца и со взглядами Г. Спенсера. В последнее время М. Г. Ярошевский в ряде статей сделал первую попытку исследовать проблему "Гельмгольц и Сеченов", вопрос же об отношении взглядов Спенсера и Сеченова, насколько я знаю, даже никем всерьез не поставлен. Но можно ли без этого установить подлинный вклад в мировую науку великого русского ученого? Изучение психологического наследия Сеченова неизбежно должно зайти в тупик, если к нему не будет применен подлинно исторический, а не статически-описательный подход.

. Теплов, по-видимому, имел в виду советскую психологию 40--50-х гг. В более ранние периоды большое внимание истории мировой психологии уделял Л. С. Выготский (см.: Собр. соч. в 6-ти т. М., 1982--1985). Со второй половины 60-х гг. стали выходить в свет капитальные труды советских психологов по истории мировой психологии: Ярошевский М. Г. История психологии. М., 1966 (1-е изд.), 1976 (2-е изд.); Ярошевский М. Г. Психология в XX столетии. М., 1971 (1-е изд.), 1974 (2-е изд.); Ярошевский М. Г. Сеченов и мировая психологическая мысль. М., 1981; История и психология/Под ред. Б. Ф. Поршнева, Л. И. Анцыферо-вой. М., 1971; Анцыферова Л. И. Материалистические идеи в зарубежной психологии. М., 1974; Ярошевский М. Г., Анцыферова Л. И. Развитие и современное состояние зарубежной психологии. М., 1974.

Советские психологи -- исключением являются лишь некоторые работы С. Л. Рубинштейна -- избегают до сего времени даже косвенно касаться истории мировой психологии. Но ведь важнейшая задача, стоящая перед всеми нашими работниками, занимающимися историей психологии,-- это постепенное приближение к созданию подлинно марксистской истории мировой психологии. Лишь в контексте решения этой задачи можно с полной убедительностью показать все значение советской психологии как качественно нового этапа в развитии психологической науки.

Список литературы

Теплов Б.М. О некоторых общих вопросах разработки истории психологии