М. И. Кутузов

Служил в инженерном корпусе русской армии военный инже­нер Илларион Матвеевич Голенищев-Кутузов.

Начал он военную службу еще при Петре I, отдал ей тридцать лет своей жизни и, выйдя в отставку с чином генерал-поручика, продолжал работать по гражданскому ведомству в Петербурге.

По его проектам строили в столице каналы, возводили крупные здания. К концу жизни Илларион Матвеевич стал сенатором. Ему поручали заключения по важным государственным делам; к нему шли с жалобами, за советом.

Он был образованным, отзывчивым человеком и за большой ум и знания слыл в народе “Разумной книгой”.

5 (16) сентября 1745 года в семье Иллариона Матвеевича ро­дился сын, которому суждено было стать великим русским полко­водцем, его имя — Михаил Илларионович Кутузов — увековечи­ла история.

Трудолюбие, интерес к книгам инженер-генерал Илларион Матвеевич Кутузов привил сыну с детства. Мальчик успешно учился дома русскому и иностранным языкам, арифметике, много читал. Когда Михаил подрос, отец отдал его в артиллерийско-инженерную школу.

Так поступали тогда далеко не все дворяне, хотя были обязаны служить в армии и обучать своих сыновей военному делу.

В этих условиях юный Михаил Кутузов, одаренный от приумом и способностями, очень любознательный, не по летам развитой, подготовленный в домашних условиях к обучению в во­енной школе, сразу выделился из среды воспитанников артиллерийско-инженерной школы.

Он рос здоровым красивым мальчиком, веселым, казалось, не­сколько флегматичным, умел подмечать характерные черты своих сверстников и комически незлобливо им подражать.

Товарищи любили Кутузова за веселый нрав, преподаватели ценили его за способности и прилежание.

Учился будущий полководец успешно. Он хорошо освоил ин­женерное дело и артиллерию, любил военную историю, знал языки:

французский, немецкий, латынь, а впоследствии изучил еще и ан­глийский, шведский, турецкий и польский.

Особое пристрастие питал Кутузов к инженерному делу и был назначен помогать офицерам в обучении слушателей, о чем 10 де­кабря 1759 года последовал приказ директора артиллерийской и инженерной школы генерал-фельдцейхмейстера П. И. Шувалова.

“По представлении оной школы каптенармус Михаил Кутузов за его особенную прилежность и в языках и математике знание, а паче что принадлежит до инженера имеет склонность, в поощ­рение прочим сего числа произведен мною в инженерный корпус первого класса кондуктором; о чем артиллерийская и инженерная школа будучи известна, имеет ему Кутузову сей кондукторский чин объявя, в верности службы привесть к присяге и оставить по-прежнему при школе к вспоможению офицерам для обучения про­чих”.

Будут идти годы, офицер и генерал Кутузов всегда и всюду будет совершенствоваться в военной науке, будет продолжать по­иск знаний, читать русскую, иностранную литературу, древних классиков, овладевать общечеловеческой культурой.

В круг его интересов навсегда войдут литература, искусство, театр, международная политика. Его дом в Петербурге будет от­крыт русским и иностранным артистам, писателям.

Кутузов был женат на Екатерине Ильиничне, урожденной Бибиковой, имел пять дочерей — Прасковью, Анну, Елизавету, Екатерину, Дарью; единственный сын Кутузовых умер в младен­честве.

Суть заключалась в том, что высокая культура, образованность стали опорой его военного призвания, стали той основой военного дела, которому Кутузов посвятил все силы своего разума, своей души, всю свою жизнь.

Перед Кутузовым открывалась легкая и безопасная для жизни карьера придворного. Он был к ней хорошо подготовлен.

Знающего иностранные языки, разумного, вежливого в обхож­дении молодого прапорщика назначили адъютантом к ревельскому генерал-губернатору генерал-фельдмаршалу принцу Голыптейн-Бекскому. Кутузов находился при нем на встречах с титулован­ными особами и дипломатами, прибывавшими в Россию из-за гра­ницы. Но пробыл он в адъютантах недолго.

Сказалось воспитание отца, сказался собственный характер, и молодой офицер выпросился в строй.

Потянулись для него пять долгих десятилетий строевой служ­бы, походов и войн.

Прапорщик Кутузов начал свой воинский путь и рос как офи­цер, когда в русской армии стали возрождаться ее боевые традиции времен Петра I.

Он воспитывался с детства под отзвуки славы петровских побед; еще были живы герои Полтавской баталии, и в семье Иллариона Матвеевича чтили память основателя регулярной русской армии.

Но суть заключалась не только в воспитательном значении ге­роических традиций. Анализ полководческого искусства Кутузова явственно показывает то общее, что сближает его с полководче­ским искусством Петра I.

Кутузова принято считать учеником Румянцева и Суворова, и это безусловно верно: они его прямые учителя, передававшие свои методы вождения войск, свой боевой опыт непосредственно на полях сражения.

 Чтобы лучше видеть черты полководческого искусства Кутузова, нужно проследить, что связывало Петра I, Румянцева, Суворова с Кутузовым, проследить путь русской армии, а для этого надо отметить важнейшие этапы военной истории России в XVIII веке.

На этих этапах определялись судьбы страны, а вместе с этим и судьбы, и жизнь, и искусство ее полководцев.

К началу XVIII века в России стали развиваться сельское хозяйство и внутренняя торговля, образовался единый всероссийский рынок, но страна отставала от развитых европейских государств в промышленности, культуре, внешней торговле, организации вооруженных сил и морского флота.

Внешняя политика русского правительства стала все больше нацеливаться на завоевание и укрепление международных позиций государства; дворянство стремилось к захватам новых земель; дворянство и купечество искали выходы к открытым морям для сбыта все увеличивающейся продукции сельского хозяйства.

Это должно было укрепить власть дворянства внутри страны, способствовать обогащению купечества и росту нарождавшейся русской буржуазии.

И вместе с тем решение этих задач объективно способствовало развитию производительных сил страны и укреплению ее независимости. Без этого отсталая Россия могла стать объектом разделов более развитых, сильных европейских государств, стать их полуколонией.

Россия была отрезана от Балтийского и Черного морей, не допускалась соседями на морские торговые пути. Единственный ее северный порт в Архангельске действовал лишь в короткие летние месяцы.

Это обрекало Россию на экономическую отсталость.

Но главное заключалось в нараставшей опасности вторжения в Россию врагов извне.

Цель соседей России — Швеции и Турции и стоявших за ними в разное время Англии, Франции, Австрии заключалась не только в том, чтобы не допустить русских к Балтийскому и Черному морям, но и в том, главное, чтобы захватить земли России, отбросить русских далеко на восток.

В планах шведского короля Карла XII было удержать за собой прибалтийские земли, некогда отторгнутые от России, не допустить ее к Балтийскому морю, к прямым связям с Европой, захватить Архангельск и тем самым монополизировать русскую внешнюю торговлю и, что самое опасное, захватить Смоленск, овладеть Москвой, лишить Московское государство независимости.

Опасность грозила России и объединившейся с нею Украине со стороны Турции.

Турецкое правительство стремилось не допустить русских к Черному и Средиземному морям, не допустить на мировые торговые пути.

И, что было опять-таки самым опасным, турки и подвластные им крымские татары угрожали Киеву, вторгались в южные русские земли, захватывали и уничтожали села и города, угоняли русских и украинцев в рабство, продавали их на невольничьих рынках.

Борьба за независимость, за выход к морям, за место в Европе составила содержание русской внешней политики на протяжении веков.

Для осуществления этой политики “насильственными средствами” создавались русская армия и флот, развивалось русское во­енное искусство, готовились и выдвигались выдающиеся полковод­цы и флотоводцы.

К началу XVIII века возросло население России, росли ее производительные силы, уже накапливались экономические сред­ства.

Русский народ закалился в тысячелетней борьбе с суровой при­родой, в тяжелом труде, в боях за свою независимость и сущест­вование.

Он пережил вековое татаро-монгольское иго, отразил и раз­громил немецких псов-рыцарей, победоносно проявил свои боевые силы на поле Куликовом, изгнал польских интервентов — отстоял свою независимость.

Конечно, войны России в XVIII веке преследовали и завое­вательные цели, велись прежде всего в интересах русского дво­рянства и купечества.

 Русский народ поднялся на защиту своей родины.

Народ был угнетен крепостниками, изнемогал от рекрутчины и налогов, и тем выше надо ценить его самоотверженность и ве­личие духа, что, не покорившись угнетателям, русским дворянам, он нашел в себе силы вступать в борьбу не на жизнь, а на смерть с иноземными захватчиками, несшими в Россию двойное рабство.

Кутузов командовал ротой, батальоном, отрядом, полком, корпу­сом. Это закалило Кутузова, обогатило служебным и боевым опы­том. Он стал профессионалом военного дела.

Он постигал природу боя и войны, сущность полководческого искусства в действиях полководцев Румянцева и Суворова. На этой основе рос и развернулся его полководческий талант.

В 1764 году, когда русские войска двинулись в Польшу, ка­питан Кутузов добился перевода в действующую армию. За годы 1764, 1765, 1769-й он участвовал в ряде небольших боев (крупных операций там не велось), втянулся в походную жизнь, но, как сам впоследствии признавал, “войны еще не понимал”.

В 1770 году Кутузова перевели в армию Румянцева, действо­вавшую против турецких войск в Молдавии и Валахии. Молодому офицеру повезло: он поступил в распоряжение выдающегося пол­ководца Петра Александровича Румянцева.

Оттоманская империя по-прежнему не допускала Россию на земли северного Причерноморья, принадлежавшие русским с незапамятных времен; не допускала к Черному морю, издавна названному Русским морем, во которому некогда плавали суда русских.

Турция располагала многочисленной сильной армией, готови­лась к вторжению в русские земли, не шла на компромиссы, первая разорвала дипломатические отношения с Россией, и только разгром турецких войск мог обеспечить успех русской политике.

Армия наступала к Дунаю против сильнейших группировок турецких и татарских войск. Театр военных действий был очень далек от России, коммуникации непомерно растянуты и открыты ударам врага; край глухой, бездорожный, население редкое, поражаемое вспышками чумы; впереди лежала местность, изрезанная реками, с приречными болотами, озерами, встречались гористые районы, затруднявшие наступление, и равнины, где преимущество было на стороне более многочисленной турецко-татарской конни­цы. Общее численное преимущество все время было на стороне противника.

Было где и в чем проявиться боевым качествам русских войск, талантам их полководца; было чему у него поучиться молодому офицеру генерального штаба Кутузову. Ему повезло и с назначе­нием в корпус опытного, боевого генерала Боура, выполнявшего наиболее ответственные задания в сражениях, затем на должность оберквартирмейстера армии.

Кутузов оказался в трудных, сложных условиях маневренных действий, в сфере огня ожесточенных сражений в урочище Рябая Могила, на реке Ларге, близ озера и реки Кагул, вошедших в историю русской армии.

Для М. И. Кутузова эти сражения стали незабываемой школой военного искусства. Корпус генерала Боура всегда на­ступал на главных участках. Кутузов, как офицер генерального штаба, вел разведку, производил рекогносцировку, разбирался в сложных передвижениях своих войск и противника, бросался с резервами туда, где назревала опасность. Он близко видел действия Румянцева в сражениях, где тот добивался высших ус­пехов и славы.

Кутузов постигал стратегию сокрушения Румянцева, считав­шего, что “никто не берет города, не разделавшись с войсками, его защищавшими”. И здесь же видел Кутузов, что стратегия Ру­мянцева заключается не только и не всегда в наступлении. Когда Румянцева после одержанных побед стали из Петербурга понуж­дать перейти Дунай, он категорически отказался: “Стою непре­менно на том правиле, что, не обеспечивши надежно оставляемого за собой, большими шагами нельзя ступать вперед”.

Наступит время, и Кутузов осуществит основную идею стра­тегии и тактики Румянцева: не раз добьется разгрома и полного уничтожения армии противника; применит, как и Румянцев, ох­ват армии противника и удары по ней с фронта, с тыла, с флан­гов, в каждом бою будет творить, как и Румянцев, но при иных условиях, в борьбе с иным противником, иначе, чем Румянцев. Да и Румянцев, имея перед собой не 150 тысяч турок и татар, а великую французскую армию во главе с Наполеоном, вряд ли атаковал бы ее сразу силами 40 тысяч солдат, имея позади Мо­скву и страну, независимость которой зависела от данного сра­жения.

До той поры, когда Кутузов применит замечательный опыт и уроки Румянцева, пройдет еще сорок лет.

А пока служба Кутузова в армии Румянцева неожиданно и нелепо прекратилась. Кто-то из “друзей” Кутузова донес Румянцеву, что в часы досуга под веселый смех товарищей капитан Кутузов копировал походку и манеры главнокомандующего. А фельдмаршал был очень обидчив; несмотря на чины и славу, его обходили в Петербурге, при дворе уязвляли самолюбие, потом крут и резок был Петр Александрович в обращении даже с вышестоящими.

Безупречная служба и боевые заслуги спасли молодого офи­цера от гнева главнокомандующего, он удовлетворился переводом насмешника в Крымскую армию.

Это событие оставило на всю жизнь глубокий след в характере Михаила Илларионовича. Он стал скрытным, недоверчивым, зам­кнутым. Внешне это был тот же Кутузов, веселый, общительный, но близко знавшие его люди говорили, что “сердца людей открыты Кутузову, но его сердце закрыто для них”.

В Крымской армии Кутузов продолжал трудный и опасный путь боевого командира. То, командуя казаками, он дерется в стычках с татарскими наездниками, то ведет разведку, затем командует батальном, во главе которого участвует в отражении турецкого десанта на крымское побережье, в штурме укрепле­ния, который едва не стал для М. И. Кутузова роковым.

Об этом бое и ранении Кутузова под Алуштой (где ныне сто­ит памятник) доносил Екатерине II генерал-аншеф В. М. Долго­руков.

“...На отражение неприятеля, выгрузившего флот и поставив­шего лагерь свой при местечке Алушта,— писал он образным сло­гом того времени,— поспешал я туда... со всевозможною скоро­стью... 22 числа (22,7—3.8. 1774 г.— М. Б.) прибыл я... в самую внутренность гор, откуда лежащая к морю страшною ущелиною дорога окружена горами и лесом, а в иных местах такими пропа­стями, что с трудом два только человека в ряд пройти могут, одни только войска... на собственных раменах открыли там путь едино­рогам.

Между тем турки, отделяясь от главного своего при Алуште лагеря... тысячах в семи или осьми, заняли твердую позицию в четырех верстах от моря, пред деревнею Шумою, на весьма вы­годном месте, с обеих сторон которого были крутые каменные стремнины укреплены ретраншаментами.

Неприятель, пользуясь удобностью места и превосходством сил, защищался более двух часов, когда каре, подаваясь вперед непроходимыми стезями, приобретали каждый шаг кровью, не умолкала с обеих сторон производимая из пушек и ружей наисиль­нейшая пальба”.

Было приказано: “приняв неприятеля в штыки, продраться в ретраншамент, что и исполнено... где сильнейшее было сопротивленье Московскому легиону.

...Турки... бросились стремглав к Алуште, оставя свои батареи, будучи гонимы к обширному лагерю своему на берегу сто­ящему.

...Число побитого неприятеля наверно знать не можно, поелику в пропастях и между каменьями повержены тела их.

...Из числа раненых... Московского легиона подполковник Голенищев-Кутузов, приведший свой батальон, из новых молодых людей состоящий, до такого совершенства, что в деле с неприя­телем превосходил оный старых солдат.

Сей штаб-офицер получил рану пулею, которая, ударивши его между глазу и виска, вышла напролет в том же месте на другой стороне лица...”

Пуля пробила голову, не задев мозга. Кутузов выжил и от­правился за границу лечиться. Михаил Илларионович много путешествовал по Европе, долго жил в Лейдеие — тогдашнем центре науки, встречался с учеными, передовыми людьми Европы и европейскими полководцами того времен — Фридрихом II и Лаудоном.

По возвращении на родину Кутузов назначен в войска, нахо­дившиеся в южных краях России, в Крыму. На том же театре военных действий служил в те годы Суворов. Это были сравни­тельно мирные годы. Крым в результате войн с Турцией был объ­явлен независимым, борьба с Турцией за влияние на крымских татар продолжалось, но эту борьбу Суворов вел то демонстрацией против турецких кораблей, заходивших в порты Крыма, то дип­ломатическим путем, поручая Кутузову дела наиболее сложные, требующие благоразумия и большого такта.

В эти годы Кутузов снова проходил суворовскую школу обу­чения и воспитания войск. То, что зародилось в Астраханском полку лет двадцать назад, теперь окрепло и превращалось в су­воровскую “Науку побеждать”. Кутузов постигал важнейшие правила “Науки побеждать”: “глазомер, быстрота, натиск”, требовавшие от командира правильной оценки обстановки: “как в лагере стать, как идти, где атаковать, гнать и бить, пример­ного суждения о силах неприятельских для узнания его пред­приятий”.

Кутузов постигал суворовское построение колонн для похода, организацию марша, отдыха, стремление к быстроте, ибо “победа зависит от ног, а руки ее довершают”.

В 1787 году вспыхнула новая война с Турцией. Кутузов при­крывал своим корпусом границы России но Бугу, затем войска Кутузова были включены в состав действующей Екатеринослав-ской армии. Командующий Екатеринославской армией Потемкин решил взять черноморскую турецкую крепость Очаков. Русские войска, в том числе и корпус Кутузова, осадили Очаков. Осада крепости длилась долго, русские войска гибли от болезней и тер­пели лишения больше, чем хорошо подготовленные к осаде турки. Однако Потемкин медлил и не решался на штурм. Военные дей­ствия ограничивались мелкими столкновениями.

Во время одной из вылазок турки атаковали прикрытие егерей Бугского корпуса. Завязалось серьезное сражение. Кутузов повел войска в атаку и был тяжело ранен. Пуля пробила голову навылет почти в том же месте, что и при первом ранении. Врачи приго­ворили его к смерти, считая, что он не доживет до утра. Но Ку­тузов выжил, только правый глаз его начал слепнуть.

“Если бы,— писали врачи,— такой случай передала нам ис­тория, мы бы сочли это басней. Но мы видели чудо, свершившееся с генералом Кутузовым”.

Едва оправившись от раны, Кутузов принял участие в боях на Днепре и на Буге, в штурме замка Хаджибей, на месте нынешней Одессы. И всюду: то с батальонами егерей, то во главе казацких отрядов при взятии крепостей Бендеры и Аккерман и в полевом бою — Кутузов всегда, по свидетельству современников, “одер­живал поверхность”.

В этот трудный момент Кутузов, собрав гренадер Херсонского полка и егерей Бугского корпуса, повел их на бастион. Войска, штыками проложив себе дорогу, ворвались в крепость. Позднее, встретившись с Кутузовым на площади Измаила, Суворов сказал, что “Суворов знает Кутузова, а Кутузов Суворова; если б кре­пость не взяли — Суворов умер бы под ее стенами и Кутузов также...”.

Бой шел на крепостных стенах и у всех четырех ворот, потом завязался жестокий уличный бой. Русские войска, окружив турок, теснили их к центру. Турки отступали. Дрались они отчаянно, в узких улицах окружили вооруженных пиками казаков и саблями перерубали древки пик. Началась резня, грозившая казакам полным истреблением. На помощь казакам прорвались егеря Кутузо­ва. Русские войска овладели центральной площадью. Гарнизон Измаила был почти полностью истреблен, немногие уцелевшие взяты в плен.

Дорого обошлась русским эта победа. Тысячи убитых и раненых лежали во рву, на улицах. 12 декабря 1790 года М. И. Кутузов писал своей жене:

“И з м а и л.

Любезный друг мой Катарина Ильиняшна. Я, слава богу, здоров и вчерась тебе писал... что я не ранен и бог знает как. Вех не увижу такого дела. Волосы дыбом становятся. Вчерашний день до вечера был я очень весел, видя себя живого и такой страшный город в наших руках, а ввечеру приехал домой как в пустыню... кого в лагере ни спрошу, либо умер, либо умирает. Сердце у меня облилось кровью и залился слезами.

Целой вечор был один; к тому же столько хлопот... надобно в порядок привести город, в котором однех турецких тел больше 15 ООО...

Корпуса собрать не могу, живых офицеров почти не осталось”. “Не было крепче крепости, обороны — отчаянней, чем Изма­ил,— сказал Суворов,— только раз в жизни можно пускаться на такой штурм...”

С 1793 года в жизни Кутузова начался новый этап: он становится дипломатом — чрезвычайным и полномочным послом России в Константинополе. Посольство в Турции считалось труднейшим, ибо там был узел противоречий России не только с Турцией, но и с рядом европейских государств. Дошедшие до нас описания дипломатической деятельности Кутузова говорят о том, что и здесь он оказался талантливым. Окруженный русскими офицерами, советниками, шталмейстерами, музыкантами, камердинерами, конным и пешим конвоем, Кутузов торжественно вступил в Константинополь и на цветистые восточные приветствия ответил изысканной речью. Он поражает пышностью приемов и церемониалов, вежливостью манер. Своими рассказами Михаил Илларионович заставлял смеяться сурового пашу, давшего обет не улыбаться, очаровывал своим обхождением турецких придворных и военачальников, не веривших, что перед ними тот самый страшный Кутузов, который так жестоко громил их в битвах.

В сентябре 1794 года Михаил Илларионович был назначен ди­ректором сухопутного кадетского корпуса, где руководил обучени­ем и воспитанием будущих офицеров русской армии. Сам читал им лекции по военной истории, впервые ввел в корпусе препода­вание тактики.

Продолжая эту деятельность, Кутузов одновременно исполняет должность командующего сухопутными войсками в Финляндии, инспектирует их, строит там укрепления, участвует в дипломати­ческих сношениях, направленных на улучшение отношений России со Швецией.

Около года Михаил Илларионович был генерал-губернатором I Петербурга, но Александр остался им недоволен “за неисправно­сти в полицейской службе”.

В августе 1802 года его “уволили по прошению”, а по суще­ству, просто удалили из Петербурга. Кутузов уехал в свою дерев­ню Горошки Волынской губернии.

Письма Кутузова к жене в первый же год жизни в деревне ,говорят о том, что он жил уединенно, занимался сельским хозяйством, стараясь его сделать культурным и прибыльным, изыски­вая способы достать денег, которых у него, по-видимому, было немного.

“Об деньгах очень забочусь,— пишет он.— Слышал я, что продается какая-то книга в Петербурге об водяных коммуникаци­ях. Сделай милость — пришли мне, здесь очень нужно для того, что думаю весьма о коммерции”.

Кутузов приобретает селитряный завод, занимается продажей пеньки, поташа; его сильно занимают масличные семена, которые |“сеются в Индии и Египте”.

... Ноют старые раны. Ноги, согнутые ревматизмом, с трудом носят тучное тело. И каждое утро, просыпаясь, ощущал Кутузов, как все более тусклым кажутся ему окружающие предметы и глаз, близ которого прошла турецкая пуля, погас совсем. Кутузова охватывала тоска обреченного на бездеятельность че­ловека, которого ждет бедность и полное забвение. Он вспоминал Суворова, который и славой, и званием, и богатством своим был значительнее его. Но, отстраненный от службы и сосланный в ма­ленькую новгородскую деревушку Кончанское, так же вот, как и он, Кутузов, тосковал, метался, порывался что-то делать и в бес­силии утихал. Кутузов вспоминал, как умер его друг и учитель, великий русский человек,— в одиночестве, всеми брошенный, в тяжких мучениях.

Полководческое же дарование Кутузова тогда еще не развер­нулось, слава ждала его впереди. И пока только близкие и верив­шие в него люди знали, что шестидесятилетний русский генерал — лучший ученик Суворова, политик и дипломат, что стоит он во главе полков, прошедших, как и он, школу боевых походов Суво­рова.  

За годы консульства и особенно империи Наполеона француз­ская армия окончательно стала, армией, оторванной от народа, осу­ществляющей под руководством императора захватнические цели крупной французской буржуазии. Солдатам этой армии еще каза­лось, что они защищают Францию от других европейских госу­дарств. К тому же многолетние войны давно выбили их из колеи мирной жизни, сделали профессионалами войны.

Чтобы с честью выйти из создавшегося положения, требовались величайшая выдержка и умение. Положение и для Кутузова, несмотря на его огромный военный талант, было затруднительным. В этот тяжелый момент обострилась борьба между Кутузовым и царем.

В одном и том же письме царь требовал от Кутузова и со­хранения русской армии и обороны Вены. Царь писал: "Я тогда только останусь спокойным, когда узнаю, что вы решились при­нять на самого себя высокую ответственность защищать Вену. Вы имеете к себе доверенность мою, армии и союзников. Докажите неприятелю, сколь справедливо возлагается на вас общая доверенность"

За этим письмом следовал приказ Франца: “...Избегать по­ражений, сохранять войска целыми и невредимыми, не вступать в сражение с Наполеоном, 'но удерживать его на каждом шагу”.

Военная безграмотность обоих императоров очевидна. Кутузов вынужден давать им азбучный урок тактики и стратегии.

“...Если мне оспаривать у неприятеля каждый шаг,— писал он в ответ на приказ,— я должен буду выдерживать его нападения, ж когда часть войск вступает в дело, случается необходимость их подкреплять, отчего может завязаться большое сражение и после­довать неудача...”

До последнего момента ни множество окружавших Кутузова австрийских советников, требовавших, чтобы он дал сражение Наполеону ни даже в русской армии не знали, что Кутузов намерен делать. Когда армию выстроили у Браунау, все полагали, что Кутузов, подчинился и пойдет к Ульму. Ждали его приказа. На­конец приказ был дан — русская армия двинулась в... обратном направлении, начав свой беспримерный марш-отход Браунау — Цнайм. Она уходила от грозившего ей окружения и гибели, взры­вая за собой мосты, не теряя ни оружия, ни обозов. Когда кава­лерийский авангард Наполеона ворвался в Браунау, Кутузова и след простыл.

На пути отхода русской армии было много речных рубежей. Они давали возможность, обороняя переправы, успешно задержи­вать наседавшего противника, тем более что по пути к русской армии присоединились разрозненные остатки австрийских частей. Но при первой же попытке задержаться французы атаковали ав­стрийский отряд под командованием Мерфельда, и тот, бросив пе­реправу, стал отступать, обнажив фланг русской армии. Австрий­ские войска теряли остатки боеспособности. Но даже и этим ча­стям Франц приказал покинуть Кутузова и спешить на защиту Вены. В пути их перехватил французский маршал Даву, и “защитники” Вены, как всегда, сложили оружие.

Русская армия была лишена помощи. Ни подвод, ни снарядов, ни провианта, ни одежды — ничего, что обещали союзники, Ку­тузов не получил. Русские солдаты шли в осеннюю непогоду по размытым дорогам раздетые и голодные. “...Мы идем по ночам, мы почернели... офицеры и солдаты босиком, без хлеба,— писал Дохтуров жене.— Какое несчастье быть в союзе с такими него­дяями, но что делать!..”

Австрийское правительство не могло мобилизовать силы, ибо велика была экономическая отсталость Австрии, да и боялась оно вооружить многонациональное население страны. “Победоносному врагу я зажму рот одной провинцией, но народ вооружить — зна­чит трон низвергнуть”,— заявил за несколько лет до этого один австрийский министр, и теперь вся политика австрийского прави­тельства была направлена к тому, чтобы добиться победы руками русских солдат.

В этой катастрофической обстановке, когда Кутузов прилагал все усилия, чтобы оторваться от французов, Франц продолжал присылать издалека свои планы. Он писал Кутузову, что “...не допускает ни малейшего сомненья, что Вы в чем-либо отступите от точного исполнения этого плана...”. Однако Кутузов продолжал выполнять свой план. Тогда Франц сам приехал в русскую армию и, собрав военный совет, потребовал защищать Вену. Его опять поддерживал Александр I, требовавший от Кутузова “сохранить доброе согласие с австрийскими генералами...”.

Кутузов отказался защищать Вену. В тех условиях это было не по силам русской армии. Первую свою задачу великий полко­водец видел в том, чтобы сохранить русские войска. Решениям и планам царей он противопоставил свой план отхода на левый берег Дуная и сдачи Вены французам. Австрийцы вынуждены были со­гласиться.

Чтобы осуществить этот правильный план, требовались еще неимоверные усилия и жертвы.

Авангард противника уже вступил в бой с арьергардами рус­ской армии.

Наконец на поле боя французские солдаты, от которых без оглядки бежали австрийцы, итальянцы, пруссаки, столкнулись с русскими солдатами — ветеранами походов Суворова, героями Измаила и Альп. С одной стороны — знаменитые маршалы, по­бедоносно водившие французские войска, начальники авангардов Ней, Ланн и Мюрат, с другой стороны — сподвижники Суворова, его ученики — Багратион, Дохтуров, Милорадович, прикрывавшие армию своими арьергардами.

 Но Наполеон уже готовил новый удар. Он тоже понимал значение отхода за Дунай, где Кутузов будет в полной без­опасности, а все усилия французской армии окажутся напрас­ными. Наполеон решил скрытно перебросить через Дунай сводный корпус Мортье и, захватив мост, задержать русских у Кремса.

Когда лазутчики, которых всегда имел Кутузов, донесли о по­явлении французов на левом берегу Дуная, он понял, что может попасть в ловушку — на левый берег его не пустит Мортье, а на правом — Наполеон главными силами прижмет к Дунаю. Остава­лось погибнуть или ценой сверхчеловеческих усилий достигнуть ле­вого берега у Кремса раньше, чем туда подойдет корпус Мортье. Эту возможность и решил использовать Кутузов. Он ускорил марш частей и опередил Мортье.

Император Франц требовал, чтобы Кутузов остался на правом берегу и защищал предмостные укрепления и мост через Дунай. “Я вполне уверен,— писал он,— что Вы Вашим рвением поддер­жите славу армии государя императора. Вашего монарха...” Но Кутузов покинул правый берег Дуная и... извинился перед Францем за невыполнение приказа. Не без язвительности писал он, что защищать предмостные укрепления было невозможно, по­тому что он их не нашел. Очевидно, австрийские саперы их не построили, несмотря на приказания императора.

Едва арьергард русской армии успел достичь левого берега, как французские конные егеря были уже на мосту. Но поздно. Взорванный мост рухнул в Дунай.

Наполеона охватила тревога. Он не только упустил Кутузова, но и оставил против него Мортье, лишенного теперь всякой под­держки главных сил.

Тревожился Наполеон не зря. Мортье, перейдя Дунай, дви­гался к Кремсу вдоль берега по дефиле — узкому проходу между рекой и лесистыми горами. Кутузов в это время распространил слухи, что он, не задерживаясь у Кремса, отходит в Моравию. Для ложной демонстрации он приказал авангарду Милорадовича отходить, не задерживая Мортье. Хитрость Кутузова удалась. Мортье заторопился к Кремсу, втягиваясь все дальше и дальше в дефиле.

С часу на час ждал Кутузов удара Дохтурова, отряд которого послал через горы, чтобы ударить во фланг французского корпуса.

Но этого удара не последовало. Отряд Дохтурова двигался темной ночью под проливным дождем, вели его проводники австрийского генерала Шмидта без карт. Они сбились с пути, и Дохтуров был заведен в непроходимую гористую местность. Конницу и артилле­рию пришлось оставить. Дохтуров повел отряд сам, преодолевая горные реки и пропасти, втаскивая солдат по одному с обрыва на обрыв. Наконец послышался шум боя: это Милорадович, не до­ждавшись удара Дохтурова, атаковал Мортье с фронта. Солдаты Дохтурова устремились на выстрелы, атаковали у Дюрренштейна противника с фланга, и начался разгром корпуса Мортье.

Темная ночь, опоздание Дохтурова, героизм французских сол­дат и личное мужество спасли Мортье от плена. Он успел бежать, уведя с собой остатки разбитого корпуса и очистив левый берег Дуная.

План Наполеона рухнул, усилия его армии оказались напрас­ными. На всем пути от Браунау до Кремса Кутузов точно драз­нил его, то останавливаясь для арьергардного боя, то уходя, и, наконец, перед всем миром оставил его в дураках, уйдя на левый берег Дуная и разгромив на глазах у французского императора корпус Мортье.

Измученные, но гордые победой, не только отбившие, но впер­вые в истории наполеоновской армии и погнавшие ее дивизии, воз­вращались русские войска в Креме.

— Честь вам и слава!.. Молодцы!..— кричал Кутузов в ответ на приветствия своих солдат.

Французы, развертываясь для атаки, устремились к Шенграбену. Но узнав, что неподалеку от позиции Багратиона проходит вся русская армия, Мюрат заколебался. Он боялся атаковать армию Кутузова. Он решил обмануть Кутузова так же, как обманул Ауэрсберга и Ностица, и отправил к нему парламентера, предлагая следующее:

Он. Мюрат, прекращает военные действия, а Кутузов подпишет договор, по которому русская армия покинет Австрию и вернётся в Россию. До ратификации договора Наполеоном Кутузов приостанавливает марш к Цнайму.

Кутузов немедленно принял все предложения Мюрата.

Мюрат предполагал, что, вынудив Кутузова покинуть Австрию, выиграет войну с коалицией и по меньшей мере заставит Кутузова стоять на месте, пока Наполеон утвердит договор или подойдёт со своей армией, и тогда Кутузов со своей армией все равно

 Но Кутузов был не князь Ауэсберг и не граф Ностиц. О Кутузове и Суворов говаривал; “Умен, умен, никто его не обманет...” В ловушку, которую расставил Кутузову французский маршал, Кутузов заманил его самого.

Сделав вид, что он, конечно, верит Мюрату и согласен со все­ми статьями договора, Кутузов послал к Мюрату своего предста­вителя, чтобы подписать договор и прислать ему на утверждение, а сам... “нимало не думал,— писал он царю,— принять условия. Я удержался ответом 20 часов, а между тем продолжал отступать и успел отойти от французов два марша”.

Он оставил Мюрата пожинать лавры своих дипломатических “успехов” и ожидать похвал Наполеона. Мюрат не дождался им­ператорских похвал. Наполеон пришел в неописуемое бешенство. Он увидел, как второй раз его замечательный план, хитрый ма­невр, приводивший к полному окружению и неизбежной гибели русскую армию, рушится и “старая лисица севера”, Кутузов, за которым он гнался сотни верст, второй раз на глазах у всего мира одурачил его и ушел, сближаясь с идущим из России Буксгевденом.

Обрушив на голову любимого начальника кавалерии и неза­дачливого дипломата Мюрата весь свой гнев. Наполеон приказал ему немедленно атаковать русских. Не доверяя больше своим мар­шалам, он покинул Вену, загоняя коней, сам помчался к Шенграбену.

 Глубокой ночью Наполеон, убедившись, что дальнейшие атаки бесплодны, приказал прекратить огонь. Багратион отбросил окру­жавшие его французские полки, пробился штыковым ударом и до­гнал далеко ушедшего Кутузова. Багратион вернулся к Кутузову, который уже не надеялся видеть его живым,— а он вернулся с трофейным знаменем, приведя с собой 50 пленных солдат и 2 офи­церов.

Цель Кутузова была достигнута — русская армия беспрепят­ственно двигалась к Цнайму.

В истории войн Шенграбенское сражение осталось как изуми­тельный пример арьергардного боя, пример исключительного му­жества и героизма русских солдат, о которые разбились все усилия армии Наполеона.

С законной гордостью солдаты полков, участвовавших в бою под Шенграбеном, носили особый знак, на котором было выгра­вировано: “5 против 30” — 5 русских солдат арьергарда Багра­тиона сдерживали 30 солдат французского авангарда. В этот мо­мент все тот же “союзный” император Франц, успевший проиграть Ульм, отдать Наполеону Вену и половину своей страны, потребо­вал от Кутузова остановиться и дать Наполеону сражение. Куту­зов отказался, как всегда, вежливо, но твердо.

“Одной преданности моей к Вашему величеству,— писал Ку­тузов,— было бы достаточно для точного исполнения повеления Вашего, если бы даже не понуждал меня к тому священный долг повиноваться воле Вашей. Не смею, однако ж, скрыть от Вас, государь, сколь много представил бы случаю доверить участь вой­ны одному сражению, тем труднее отваживаться мне на битву, что войска хотя исполнены усердием и пламенным желанием отличить­ся, но лишены сил. Утомленные усиленными маршами и беспре­станными биваками, они едва влекутся, проводя иногда по суткам без пищи, потому что, когда начинают варить ее, бывают насти гаемы неприятелем и выбрасывают пищу из котлов. Полагаю необходимым отступить, доколе не соединяюсь с графом Буксгевденом и разными австрийскими отрядами.

 Подкрепясь сими войсками, мы удержим неприятеля в почтении к нам и заставим его дать нам несколько дней отдыха, после чего можно будет действовать наступательно...”

Кутузов ушел дальше, соединился с подошедшей из России армией Буксгевдена и занял выгодную позицию у Ольмюца. Сейчас у него было 86 тысяч солдат, к нему могли подойти из Италии 80 тысяч австрийцев. Русская армия была в безопасности. Ее спас от полного разгрома Кутузов.

 Дело в том, что, несмотря на победу под Ульмом, занятие Вены и половины всей Австрии, марш-отход Кутузова поставил Наполеона в крайне невыгодное стратегическое положение.

Кутузов понимал, что, несмотря на то, что у Наполеона сейчас меньше сил, чем у союзников, его разбросанные корпуса могут подойти к нему раньше, чем подойдут австрийские, и тогда русская армия, покинув выгодную ольмюцкую позицию, опять попадает в тяжелое положение. Нужно было отходить и выиграть две-три недели, чтобы подошла восьмидесятитысячная австрийская армия из Италии, а возможно и прусская армия. Это усилило бы союзников, а Наполеон, вынужденный их преследовать, окончательно ослабил бы свою армию и еще больше растянул бы свои коммуникации. Выигрыш времени был равносилен выигрышу сражения.

Были у Кутузова и другие серьезные соображения, которые он не высказывал на военном совете. Еще после Ульма, слушая оправдания и слезливую болтовню Макка, разгадал Кутузов, что Наполеон отпустил австрийского генерала не по доброте душевной, не из рыцарских побуждений, а поручил Макку за спиной у русских предложить австрийскому императору мир.

Догадка Кутузова о тайных сношениях Наполеона и Франца отчасти подтвердилась, когда ему удалось перехватить письмо французского маршала Бертье к австрийскому генералу. Правда, содержание письма полностью раскрыть не удалось, но, во всяком случае, оно давало повод предполагать, что австрийское правительство вело нечестную игру. Кутузова убеждало в этом и еще одно обстоятельство. На второстепенный театр военных действий, в Италию, где находились отнятые Наполеоном австрийские владения, было брошено больше войск, чем к Ульму на дунайское направление, которое выводило к главным силам Наполеона.

Не верил Кутузов и в помощь Пруссии. В начале войны Пруссия не только не хотела вступать в коалицию, но даже не разрешала пройти русской армии через ее территорию. Она боялась Наполеона. Русское правительство предложило Пруссии изобразить движение русской армии через ее территорию как насильственное вторжение, но Пруссия долго тянула с ответом, и, только когда уж очень выгодными показались ей условия, она согласилась вступить в коалицию.

Прусский король и русский царь над гробом Фридриха II дали трогательную клятву о нерушимом союзе. Но Кутузов и этой клятве не поверил. Он отлично знал, что никогда не бывает так архилжива и архипродажна и без того лживая и продажная дипломатия, как во время войны.

Не авторитет Кутузова, до 1805 года не командовавшего армиями в сражениях, был несравним с авторитетом Суворова, имевшего за плечами к 1799 году Рымник, Измаил и Прагу. Суворову было легче. Он не имел в Итальянском походе рядом с собой двух императоров, два двора, перед ним не было Наполеона, подчинившего волю Александра и Франца, как имел Кутузов перед Аустерлицем.

В 1812 году ради интересов России Кутузов, вопреки воле царя, сдал Наполеону Москву.

Но под Аустерлицем Кутузов был бессилен. Он твердо высказался против наступления. Его не послушали.

 У Кутузова оставалась только надежда на беспримерную храб­рость русских солдат, на то, что в ходе боя правильным решением он сумеет спасти положение.

И Кутузов пошел вместе с солдатами под пули французов.

Когда всем стало известно, что виновник аустерлицкого пора­жения сам русский император, а не Кутузов, Александр I еще больше возненавидел Кутузова и, удалив его из армии, назначил генерал-губернатором Киева.

Современники писали, что Михаил Илларионович был очень доступен населению, вникал в его нужды, заботился о благоустройстве города. Уверенность полководца в правильности в избранном им пути опиралось на гениальный стратегический анализ обстановки, сложившейся в Европе, в Москве, в Петербурге и в деревнях. Кутузов учёл психологию военоначальника враждебной армии и свой опыт борьбы с ним под Браунау, Аустерлицем и Бородином.

Уверенность Кутузова в правильности избранного им пути покоилось на вере в свою армию, в свой народ, который поднялся на борьбу.

Кутузова часто можно было видеть, окружённым тысячной толпой крестьян, с которыми он вёл беседы, указывал, как вести партизанскую борьбу.

Со славой и законной гордостью торжествовала победу Россия, имя М. И. Кутузова гремело по всей стране.

“Мог бы я сказать,— писал Михаил Илларионович жене Екатерине Ильиничне,— что Бонапарт, этот гордый завоеватель, бежит передо мной как школьник от учителя”, но... “Бог смиряет гордыню”. “Я все скитаюсь, окружен дымом, который называют славой”,— добавляет он в другом письме. В то же время Кутузов хочет, чтобы понимали истинное значение его действий. Когда Екатерина Ильинична прислала из Петербурга оду, в которой было сказано, что он сдал Москву, чтобы сберечь кровь воинов, полководец ответил: “Я весил Москву не с кровью воинов, а с целой Россией и с спасением Петербурга и с свободой Европы”. Тогда, стоя на Поклонной горе, стратег и политик нашел единственный путь к победе и временно жертвовал родной столицей. Он предвидел, что найдутся злопыхатели, которые извратят суть его решений, и через месяц снова пишет в Петербург: “А все-таки я не так весил Москву, не с кровью воинов, а со всей Россиею”. Оценивая историческое значение своей победы, Кутузов говорил:

“Карл XII вошел в Россию так же, как Бонапарте, и Бонапарте не лутче Карла из России вышел...” Тогда же сестра императора Екатерина Павловна ядовито писала Александру I: “...Фельдмаршал озарен такой славой, которой он заслуживает: зло берет видеть, как все почитание сосредотачивается на столь недостойной голове, а вы, я полагаю, являетесь в военном отношении еще большим неудачником, чем в гражданском”.

А Кутузов вел войска к новым победам: пала крепость Тори, были взяты Дрезден, Лейпциг, Берлин.

Но борьба снова осложнилась. Из Франции к Эльбе спешили собранные Наполеоном войска. Кутузов отдает приказы соединить русские и прусские войска, действовавшие на разных направлениях, сосредоточить их к Дрездену. Двигаясь с армией, он переносит свою штаб-квартиру в городок Бунцлау.

В те дни стояла сырая, ветреная погода. Михаил Илларионович в дороге простудился: “Мое здоровье, мой друг,— сообщал он 3 апреля жене,— так расстроено, что мне не много надобно, чтобы на несколько дней не быть ни на что годну”.

По-прежнему изводили его интриги штабных, возглавляемых братом царя великим князем Константином. Из груди больного вырывается как стон: “…Именем Христа спасителя прошу побе­речь меня, пока я в таких трудных обстоятельствах...”

С каждым днем обостряется положение на фронтах, с каждым днем обостряется болезнь, но полководец не сдается. 8 апреля Ку­тузов утверждает план дальнейших военных действий; 10 апре­ля — за неделю до смерти,— прозорливо предвидя нараставшую опасность, он пишет царю о необходимости как можно скорее со­средоточить войска западнее Эльбы и одновременно занимается проблемой освобождения от наполеоновских войск Дании и Нор­вегии.

И 11 апреля Михаил Илларионович диктует свое последнее письмо Екатерине Ильиничне: “Я к тебе, мой друг, пишу в первый раз чужою рукой, чему ты удивишься, а может быть, и испуга­ешься — болезнь такого роду, что в правой руке отнялась чувст­вительность перстов... Посылаю 10 т. тал[еров] на уплату долгов, 3 т. Аннушке и 3 т. Парашеньке — всем, кажется, по надобно­сти...”

Денежные долги, давно преследовавшие М. И. Кутузова, тре­вожили его и на смертном одре. Они взыскивались и после его смерти с семьи, а на просьбу вдовы фельдмаршала о помощи царь ответил отказом.

Главнокомандующий умирал в небольшой угловой комнатке двухэтажного дома на площади Бунцлау.

Незадолго до смерти к нему приезжал Александр I. Лицемер, с первого года своего царствования травивший Михаила Иллари­оновича, теперь ханжески просил умирающего о прощении.

— Я, ваше величество, прощаю, но простит ли Россия,— от­ветил фельдмаршал.

В 9 часов 35 минут утра 28 апреля 1813 года Михаил Илла­рионович скончался.

От русской армии несколько дней скрывали смерть главноко­мандующего; повинуясь приказам, издаваемым его именем, она продолжала наступать на запад.

На площади тихого Бунцлау воздвигли монумент, стоящий по­ныне, на котором выбита надпись:

“До сих мест полководец Кутузов довел победоносные войска Российские, но здесь смерть положила предел славным делам его. Он спас отечество свое и открыл пути освобождения Европы. Да будет благословенна память героя”.

Тело Михаила Илларионовича набальзамировали и повезли на восток, в Россию. На всем пути в скорбном молчании народ встре­чал траурную процессию.

Девять месяцев назад русские люди так же выходили встречать Кутузова. Тогда он мчался к отступавшей русской армии, чтобы повести солдат в победные бои. Днем и ночью неслась его большая карета по пыльным дорогам, и всюду ждали Кутузова. В порыве любви и доверия к нему народ кричал “ура!”, матери протягивала к нему своих детей. От него, и только от него, ждал и требовал народ победы над Наполеоном. И русский полководец оправдал надежды своего народа. Он освободил Россию от иноземного нашествия и высоко поднял боевую славу русского народа. Жизнь его, прожитая в боях и походах, в походе и оборвалась. Теперь русские люди опускались на колени и склоняли головы перед траурной колесницей, которая везла на родину тело замечательного патриота. Тысячи мужчин и женщин, стариков и детей шли За гробом от села к селу, от города к городу.

В пяти верстах от Петербурга народ остановил колесницу, ко­ней выпрягли, и до Казанского собора люди, сменяя друг друга, на руках несли к могиле тело русского полководца.

Народ, ненавидевший царя, помещиков, угнетателей, отдавал последнюю почесть великому русскому фельдмаршалу и навеки со­хранил его имя. Ибо имя полководца не умирает, если жизнь свою он до конца отдал защите родины.

Список литературы

Ф. Глинка “Письма русского офицера” М. 1987 г.

П. Жилин “Отечественная война 1812 года” М. 1988 г.

О. Орлик “Гроза двенадцатого года” М.1987 г.

Н. Троцкий “1812 Великий год России” М. 1988 г.

Ф. Уилкинсон “Полководцы” М., “слово” 1994 г.

М. Брагин “Кутузов” М., “молодая гвардия” 1995 г.