Православное образование в России: традиция и развитие, уроки и перспективы

Что есть образование? Какое место занимает оно в жизни общества и истории человеческой? Есть ли особый христианский подход к образованию? И если да, то каков он? Все эти вопросы становятся особенно актуальны сегодня - в нынешнюю переломную эпоху. Завершается двадцатый век, и завершается второе тысячелетие от Рождества Христова. С чем мы вступаем в новый век и новое тысячелетие?

Двадцатый век наглядно показал слабость человеческой личности перед безжалостными тоталитарными системами и слабость самих тоталитарных систем, не выдерживающих испытания временем. Он показал беспомощность человеческой личности перед массовым сознанием и слепоту массового сознания, оказывающегося на поверку призрачным наваждением. Мнимая всеобщность и мнимое индивидуальное начало, схлестнувшиеся между собой в непримиримой и обессиливающей человеческий дух схватке, породили ту виртуальную реальность, в которой приходится жить людям, запутавшимся в тенетах идеологий и антиидеологий. Не видится ли за всем этим ухмылка тех же самых духов злобы поднебесной, которые сопровождают человечество со времени грехопадения первочеловека?

Сознание людей затемнено и замутнено, расщеплено, ум отделен от воли и чувства. Автономные сферы человеческой личности, уходя во все большую взаимную изоляцию, лишаются присущей им от Бога творческой, преобразующей и преображающей мир силы. В пафосе утверждения индивидуального, в ущербном и бесчеловечном существовании призрачного инобытия, люди оказываются в плену виртуальных мифов. Мифов, которые выглядят подчас более живыми, чем люди, находящиеся в их плену.

Есть ли выход из этих призрачных миражей и тупиков, порожденных уходящим веком? Есть ли твердая почва, на которую может опереться неповрежденное ядро человеческой личности?

Образование. Каждый человек, вступающий в жизнь, проводит от десяти до двадцати лет в учебных заведениях разного типа и характера. В своем преобладающем большинстве существующие ныне учебные заведения продолжают сохранять облик, сложившийся более или менее окончательно к середине прошлого века. При всем стремительном продвижении современных технологий мы можем констатировать, что никакой качественной перемены в самом устроении школы не произошло. Однако схожесть облика не должна вводить в заблуждение. Внутренне школа очень сильно переменилась и далеко не всегда лучшим образом.

Наряду со школой в образовании человека в прежнее время принимали значительное участие семья и Церковь. До поры, до времени внешний мир вступал в жизнь опосредствованно и облагорожено. Именно семья ограждала подрастающего человека от всех бурь и опасностей, поселяла в его душе уважение к традиции и укладу жизни, созидала фундамент нравственности и доброкачественности. Это было свойственно всем ярусам социальной стратификации от царской семьи до простой крестьянской.

В своей работе "Об отношении семейного воспитания к государственному" (1842 г.) Степан Петрович Шевырев (1806-1864) подчеркивал, что внутренний человек создается в семье, а государство призвано достойно довершить семейное воспитание и помочь облагородить внешнего человека. "Между тем как государство в своих заведениях образует человека общественного, внешнего - здесь, в невидимом лоне семьи, родится, растет и зреет человек внутренний, цельный, дающий основу и ценность внешнему"...

Церковь придавала этому нравственному устроению, образовавшемуся и сложившемуся в душевном тепле семейного очага, духовную первооснову, она устремляла душу к высоким идеалам - истины, добра и красоты, не давала человеку, даже оказавшемуся в самых трудных обстоятельствах жизни, отчаиваться и беспросветно погрязать в низменном и материальном.

Школа возникла и сложилась в качестве необходимого дополнения и восполнения к тому, что давалось семьею и Церковью. Она учила элементарной грамотности, открывая человеку богатство мира книг, всего, что сохранилось и передано от предыдущих поколений. Она учила умению ясно и отчетливо формулировать мысль и думать. Она уделяла немалое внимание языкам, древним и новым, сознавая изначальную сакральную силу слова. Она пыталась ознакомить с начатками наук, подвести человека к некому универсальному и до некоторой степени энциклопедическому всеохвату знаний.

Что же мы имеем от всего этого сегодня? Нынешнее состояние семьи не дает особых поводов для оптимизма. Значительное число семей в настоящее время балансирует на грани распада. Даже в такой относительно благополучной и добропорядочной стране, как Англия, более половины семей неполные. Связь поколений и взаимное доверие между ними разрушены почти повсеместно. В лучшем случае в семейном укладе доминирует некоторый прагматизм. Работа отдалена и отделена от дома. Дети, при всем желании, не только не могут принимать в ней никакого участия, но часто имеют самое туманное и смутное представление о том, чем заняты их родители. В то же время и для самих родителей дети часто представляются непомерной обузой. После трудного изнурительного рабочего дня им хочется расслабиться и провести время в приятном "ничегонеделании". Если в такой семье и происходит объединение людей, то только вокруг экрана телевизора.

На протяжении многих лет Церковь у нас была отстранена от какого-либо участия в образовании человека. У нас даже сложилась пагубная система, когда детей только крестили, да и то - тайком, часто не считая нужным даже рассказать об этом самим детям, оставляя это на потом, до их повзросления. Отстранив Церковь от образования, ее лишили возможности привнести в развивающуюся юную душу касание вечного бытия и живое ощущение непрестанного Божия присутствия в мире. Всячески занижая высокие идеалы и постоянно, явно или неявно, издеваясь и иронизируя над ними, неокрепшему сердцу прививаются ранний цинизм, скепсис и недоверие к другим людям и даже к самим себе. Нет ничего легче, как заразить человека разрушительным пафосом. Недоверие к высокому измерению бытия, переходя в недоверие к людям, становится и недоверием к культуре, ко всему, что устрояет и вводит в цивилизованные, пристойные берега человеческую жизнь.

Школа, имеющая богатое наследие прошлого, еще справлялась до некоторой степени со своей ролью в советское время, когда она приняла на себя задачу подготовки людей для профессиональной деятельности. Необходимость высокого научно-технического потенциала для удержания военного паритета сверхдержав, а также потребности обслуживания идеологической машины диктовала советской школе внятный государственный заказ. В связи с этим на достаточной высоте находилось преподавание физико-математических и естественнонаучных дисциплин. Напротив, гуманитарные предметы, которые несли на себе столь ясный идеологический отпечаток, прививали молодым умам упрощенный, одномерный взгляд на мир и окружающее общество. Проводить серьезные исследования в области истории, философии, литературы и культуры в целом вне контекста понятий, искаженных идеологической аберрацией, не только не поощрялось, но и было опасно.

Каково же положение и место образования в нашем обществе сегодня? Отпущенное и даже брошенное государством на волю волн, предоставленное свободному плаванию, оно мучительно ищет форму своего нового существования, пытается нащупать содержательное и смысловое наполнение, определить общий характер и ориентацию - то, под каким парусом плыть и куда. Попытки пристроиться к тому, в чем видится новая идеология, к примату рыночных отношений в обществе, едва ли в полной мере состоятельны. Конечно, люди должны быть ознакомлены с азами экономического образа мысли. Однако вряд ли нужно сегодня кого-либо убеждать, что сам по себе рынок - не панацея от всех бед, и общественная жизнь не строится и не может строиться на голых экономических связях.

В этой связи поистине пророчески звучат сказанные век назад слова В. Розанова: "Экономизм, как доминирующая норма, есть действительно смерть... Экономический строй, семья, как содружество работника и работницы, государство как содружество экономических же групп и все "экономическое" в тенденции и основаниях:

"наука, печать, публицистика - это ничего более, как минерализовавшееся общество, которое имеет форму и перестало дышать, потеряло "дыхание жизни".

"Дыхание жизни", духовность, Дух - вот чего больше всего жаждет теперь наше общество, испытывающее спазмы удушья и начинающее осознавать, что пища духовная, как и дыхание, первична. Существование на уровне материальных интересов и агностицизма - это смерть, небытие. И тут не спасут никакие головные идеи, ни "свои", ни "чужие".

Излишнее усвоение рыночного духа губительно для всей системы образования. Первым его воздействием было колоссальное расслоение школьной системы: выделение обособленных элитарных островков и лишение даже основ образования значительного количества детей. При этом нередко упускается из виду, что в расширяющейся стихии дикости и озлобленности сами элитарные островки нежизнеспособны и обречены на понижение уровня обучения.

Глубокие качественные изменения современная школа претерпевает под воздействием информационного бума и глобальной компьютеризации общества. Любая информация становится сегодня более доступна с помощью компьютерной технологии, через так называемую виртуальную реальность, без привычного общения с живыми людьми. В условиях неограниченного доступа к мировым информационным ресурсам через стремительно развивающиеся компьютерные связи, уже в обозримом будущем, становится вполне реальным в любой заброшенной деревушке, в любом медвежьем углу пользоваться всеми сокровищами знаний, накопленными человечеством за его многовековую историю. Это величайшее достижение современной цивилизации. Но все достижения глобальной научно-технической революции как всякое радикальное переустройство, имеют свои положительные и отрицательные стороны, чреваты искушениями и проблемами, подстерегающими нас там, где порой мы их совсем не ожидаем. Их следствием, в частности, является разрушение традиционных связей между людьми - родственных, личностных, общественных и этических, связей между учителем и учениками. С распространением Интернета очевидно связана неизбежная самоизоляция учащихся и, таким образом, их разобщение, погружение в сферу неких абстракций. Под покровом виртуальной реальности, "майи", теряются очертания реального мира с населяющими его людьми.

Однако развить в человеке личностное начало невозможно без живого, непосредственного общения с многосторонне развитой творческой личностью другого человека. Без такого общения нельзя познать самого себя. Увидеть в себе образ Божий можно только через зеркало иной души. И только таким образом мы можем приблизиться к познанию Абсолюта. Но именно это становится невозможно, когда зазеркалье компьютера подменяет собою живое общение с живыми людьми. Нам трудно даже сейчас представить, каким будет подрастающее "компьютерное" поколение.

Современные технологии привели человека к качественно иному отношению с информационным морем. Для того, чтобы плыть по нему и не утонуть в его волнах, не разбиться о его скалы и подводные рифы, нужен опытный кормчий. Роль человеческого начала в изменяющихся обстоятельствах чрезвычайно возрастает.

От личности теперь, гораздо в более значительной степени, нежели прежде, требуется осмыслить, упорядочить, иерархически выстроить информационный поток, чтобы одолеть хаос и бессмыслицу, не попасть в новое вавилонское смешение языков. Здесь не обойтись без мудрой и направляющей руки учителя, функции которого все более и более будут восходить от сухой передачи информации к наставничеству и настоящему, истинному, происходящему от слова "образ", образованию. Как сказал Святейший Патриарх Алексий II на общем собрании Российской академии образования (16 марта 1993 года):

"Образовать человека - означает не просто передать ему некую сумму знаний, но и выявить в нем определенный образ. Христианский взгляд на человека видит в нем образ Божий. Во многих он затуманен и затемнен грехами, но до конца неуничтожим, поэтому задача духовного преображения человека, которой служит Церковь, сродни задаче реставраторов икон: темный лик надо очистить от наслоении и явить миру изначальную красоту и сияние красок и линий, гармонию лика".

По существу, речь идет сейчас о возвращении к такому образованию, к таким отношениям между учителем и учениками, которые характерны были для раннехристианской эпохи и прообразом которых явились отношения между Христом и святыми апостолами. Личностное общение и передача личностного духовного опыта учителем ученикам - вот, что может быть основой будущей школы. "Православие, - говорил отец Павел Флоренский, а мы могли бы добавить - Высшая Истина - не доказуется, а показуется".

Вместе с тем, внимательно вглядываясь в евангельский образ Спасителя, мы видим не только, как Он говорил, но и как Он молчал. Не только слова Господа, но и Его священное безмолвие бесконечно значительны. Вот где истоки подлинного исихазма и апофатического богословия. И настоящий учитель должен знать также цену целомудренного молчания и умолчания, которую интуитивно выразил гениальный русский поэт (я имею в виду Ф.И. Тютчева) в своем бессмертном стихотворении "Silentium".

Хотелось бы подчеркнуть, что идея школы, основанной на таком подходе, - не благое пожелание, а необходимость и, более того, исторический императив, для всех школ, светских и религиозных, причем, всех конфессий, всех религий. Альтернативной ему может быть только распад школы или такая жуткая подмена, которая по своим последствиям будет еще более губительна.

Еще преподобный Макарий Великий (Египетский) предостерегал против лжеучителей, предстающих в образе прелестника, обманщика, лжеапостола или лжехриста:

"Ибо многие, по-видимому праведные, почитаются христианами, но дело искусных и опытных людей изведывать, действительно ли таковые имеют на себе печать и образ Царя, потому что обманщики носят на себе образ монахов или христиан" (Преп. Макарий Египетский. Беседа 38,1).

Ему вторил преподобный Иоанн Лествичник в слове "О блаженном и приснопамятном послушании": "Когда мы в намерении и разуме смиренномудрия желаем покорить себя ради Господа и без сомнения вверить спасение наше иному, то еще прежде вступления нашего на сей путь, если имеем сколько-нибудь проницательности и рассуждения, должны рассматривать, испытывать и, так сказать, искусить сего кормчего, чтобы не попасть нам вместо кормчего на простого гребца, вместо врача на больного, вместо бесстрастного на человека, обладаемого страстьми..." (Слово 4,6; цит. по: "Лествица", СПб., 1996, с.34).

Сколько лжеучителей, прикрываясь благообразной личиной христианства, сегодня приходят в наши школы искушать неокрепшие души. Руководители светских образовательных структур зачастую проявляют удивительную недальновидность и простодушие, допуская к детям таких людей.

Проблема школы и образования теснейшим образом связана с проблемой культуры, которую невозможно рассматривать вне контекста истории христианства. С момента возникновения христианской Церкви перед нею встал вопрос об отношении к внешней мудрости и внешней языческой культуре и в условиях острого идеологического и религиозного противостояния для молодой Церкви, казалось бы, проще всего было бы отвергнуть их, и такие голоса раздавались внутри церковной ограды. Но Церковь не пошла по этому пути, она пошла в мир, она органически усвоила лучшие достижения общечеловеческой культуры и создала новую уникальную христианскую культуру, плодами которой мы с вами пользуемся поныне. Поскольку личность, личность Бога и человека, находится в центре внимания христианского мировоззрения, культура и школа в России исторически всегда имели глубоко личностный характер. Главной задачей образования у нас а было формирование всесторонне развитой личности. Такая ориентация позволяла нам при любых поворотах истории и даже в условиях жесткого антиличностного тоталитарного режима сохранять высокий уровень образования. Думаю, что продолжение подобной ориентации необходимо для сохранения школы в условиях ее неизбежной ломки под воздействием информационной революции. Было бы чрезвычайно ошибочным, руководствуясь соображениями экономии средств или в стремлении слепо перенести на нашу почву американскую модель образования, отказываться от того, что является величайшим достижением российской школы и непременной гарантией ее возрождения. Узкая профессиональная ориентация и сухой прагматизм был бы для нашей школы и наших национальных задач губительным. Я уже не говорю о том, что в наше время эпохальные открытия происходят главным образом на стыке наук, для этого необходима широта кругозора и взглядов, то есть как раз то, что традиционно воспитывает русская школа.

Следуя принципу развития всесторонней личности, важно расширить программы художественно-эстетического воспитания в школе. Оптинские старцы, уместно заметить, считали, что музыкальное воспитание, которому мы, к сожалению, не уделяем должного внимания, очищает душу и подготавливает ее к принятию впечатлений из духовного мира.

Если уж у нас зашла речь о национальных особенностях русской школы, хотелось бы несколько подробнее остановиться на этом вопросе. Каждая нация, так же и каждая личность, имеет свой неповторимый и уникальный харизматический дар от Бога. Вполне естественно, что она должна развивать этот дар, внося в сокровищницу мировой культуры то, что не в состоянии с такой же глубиной и в таком же совершенстве дать другая нация. В этой связи вспоминается одно любопытное наблюдение В. Розанова. "Не удивительно ли, - пишет он, - что в огромном уже теперь множестве всюду разбросанных аптек мы не встречаем даже как исключение русских природных мальчиков, не встречаем их вовсе - необходимость педантической чистоты и крайней аккуратности при измерениях и взвешиваниях исключило из этого прекрасного ремесла русскую кровь. Все нужно здесь "по капле", а русский может лишь "плеснуть". Не менее замечательно, что и в часовом ремесле, где также требуется мелкое и тщательное разглядывание - не попадается русских. Удивлялись, отчего в Петербурге речное пароходство в руках финляндцев, и замечали - "верно вода - не русская стихия". Но вот на Волге и Ладоге - это русская стихия. Но на Неве - суета, и опять "подробности", то есть так много мелькающих и мелких судов, что, конечно, русский лоцман на пароходике - лодке или сломается, или сломает. И чувство ответственности, страх "сломать" или "сломаться", а главное - отвращение к суете и неспособность быть каждую минуту начеку, гонит его от лоцманства, из аптеки и от часовщика. Напротив, кровельщик или маляр, висящий на головокружительной высоте, - всегда русский и никогда еврей или немец: это риск, но и уединение, спокойствие, где работающий может "затянуть песню", русский - немножко "созерцатель" и он только в той работе хорош, где может задуматься, точнее затуманиться легким покровом мысли, о чем-то вовсе не связанном с работой: так поет и полудумает он за сапогом, который шьет, около бревна, которое обтесывает и, наконец, в корзиночке около 4-го или 5-го этажа". И еще одно наблюдение: "Способ работы учебный у нас принятый - быстрое чередование уроков с требованием внимания к каждой минуте, - истощает, энервирует и, наконец, просто не исполняется всеми даровитыми русскими людьми, - именно теми, которые при разговоре, за чтением, на письме, т.е. во всех формах неинтенсивного выражения своих способностей, брызжут умом, сообразительностью, наблюдательством, и, напротив, эти формы работы - ясно ненациональные - охотно и легко у нас переносятся, но только мало способными людьми".

Не следует ли из этих наблюдений, что мы, разрабатывая перспективные цели нашего общества, даже чисто практического, утилитарного плана, должны соизмерять их со своими национальными особенностями?

Так где же наша стихия? Думаю, что это - область духа, философско-религиозного творчества, теургического искусства, о котором мечтал Николай Бердяев.

Оглядываясь в прошлое, с удивлением замечаешь, как скромно современники оценивали достижение русской философской и научной мысли конца прошлого и начала этого века, зачастую квалифицируя замечательные труды наших соотечественников, как простую компиляцию. И только по прошествии десятилетий стали вырисовываться контуры грандиозных строений, создававшихся ими - действительно, в большинстве случаев из материалов западных исследователей, но по собственному, неповторимому проекту. И поражает в них прежде всего то, что так характерно для русского духа - общечеловечность, глубокое нравственное начало, вселенскость, иррациональный прорыв за грани эвклидова мира. Не этого ли так не хватает современному человеку, ставшему заложником технократической цивилизации?

Эта мысль приобретает особую актуальность в наши дни, когда Россия находится на распутье, когда некоторые видят панацею от всех бед в копировании западных моделей. Ни к чему, кроме новых неудач это не приведет.

Россия - уникальная страна. Но было бы непростительным пытаться вырвать ее из контекста мировой истории и мировой культуры. Что же касается давнего спора русских славянофилов и западников, то, в конце концов, не говорил ли Герцен о том, что у них билось одно сердце.

Какие бы сложные времена ни переживала Россия, у нее мировое призвание. Вселенское призвание и у Русской Православной Церкви. За последнюю половину века мир неимоверным образом сжался. Наша планета не представляется нам такой необъятной, как в раннехристианскую эпоху или во времена великих географических открытий. Общий кризис - экологический, демографический, духовно-нравственный, - затрагивая сферы экономики, политики, социальной жизни, - потрясает все человечество и угрожает его существованию. Спастись в одной отдельно взятой общине или стране невозможно. В этой связи и мы должны глубже, основательнее, динамичнее выражать вселенский характер нашей Церкви. Христианство для всех - так можно сформулировать на пороге нового тысячелетия проблему универсальности христианства как Богооткровенной религии, исповедующей веру в божественность Христа. Такая постановка вопроса представляется вполне перспективной именно в духовно-образовательном, а вовсе не в экуменическом аспекте. Ибо она позволяет, не впадая в дискуссии относительно вероисповедных нюансов, исключая всякое подобие прозелитизма, нести слово Божие всем, "эллинам и иудеям", верующим и неверующим. А для этого мы должны проявить творческий подход, найти новые слова, понятные современному миру.

Сейчас мы переживаем эпоху, в какой-то степени сходную с раннехристианской. Вспомним евангелиста Иоанна Богослова, дерзновеннейшего из апостолов. Ко времени написания им Евангелия христианство стало уже мировой религией. Большинство христиан происходило теперь не из иудейской, а из эллинистическо-римской культуры. И потому Церковь должна была заявить о себе тогда по-новому. Как начинается Евангелие от Матфея: "Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова. Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его...". Для иудея здесь все понятно и все ласкает слух. Но у образованного грека, запечатлевшего в своей памяти еще со школьной скамьи пространный список кораблей, отплывших завоевывать Трою, перечисление царской родословной чужого народа не могло вызвать ничего, кроме скуки. И вдруг: " В начале было Слово и Слово было у Бога и Слово было Бог". Эти понятия были прекрасно знакомы греческим и римским интеллектуалам. Спроси у них - откуда этот мир, они уверенно ответили бы - его создал Божественный Разум, Логос. Через эти слова они моментально приобщались к самому сокровенному в христианском учении.

Что же касается представителей иудейской традиции, то легко можно себе представить, какова была их реакция. Авраам, Исаак, царь Давид - тут все ясно. А Логос? Что такое Логос? Чистейшей воды язычество! Было с чего прийти в негодование и отчаяние фундаменталистам той эпохи. Но эта короткая фраза: "В начале было Слово и Слово было у Бога и Слово Было Бог" перевернуло сознание интеллектуальной элиты от Палестины до Пиренеев, от Египта до Британии. С этой фразы началось христианское богословие, а любимый ученик Христа получил имя Иоанна Богослова.

"Слово", "Логос" Иоанна Богослова, как понимать Его? Это и Божественный Разум и Слово, как таковое. Так вот, эти понятия сегодня у нас расщепились, разъединились. Не отсюда ли переживаемая нами драма? Не потому ли мы утратили адекватное понимание духовных ценностей предшествующих поколений? Распалась связь времен. Мы утратили способность понимать друг друга. Наш язык стал вульгарным, но помимо этого произошла чудовищная подмена внутреннего смысла слов. Возьмем, например, слово "духовность" - какой невероятный смысл порою вкладывают в него! Кризис нашего общества носит в немалой степени лингвистический и культурологический характер. Не может быть здоровым общество, говорящее языком "Московского комсомольца". Значение школы в преодолении этого кризиса многократно возрастает.

Когда святой евангелист Иоанн Богослов достиг глубокой старости и уже сам без посторонней помощи не мог передвигаться, его на носилках приносили на церковные собрания. Ему было очень трудно говорить. И когда его просили рассказать о чем-то самом главном и самом сокровенном в учении Христа, любимый ученик Спасителя мира, склонявший свою голову Ему на грудь во время Тайной Вечери, повторял одну только фразу: "Братья, любите друг друга". Вот что, по мнению любимого ученика Христа, самое главное в христианском учении. Эту Благую Весть мы должны нести миру. И не принять ее может лишь тот, кто преисполнен злобы и ненависти к людям, кто находится в тенетах извечного врага рода человеческого.

Находясь на смертном одре, Вальтер Скотт сказал своему сыну: "Дай мне Книгу". В ответ на его недоумение - какую книгу? - писатель ответил: "Есть только одна Книга - Библия". Сегодня Россия и все человечество на одре болезни, - быть может, смертельной. И нам как никогда раньше надо припасть с молитвой и надеждой ко все врачующей и исцеляющей Книге книг - Священному Писанию.

Список литературы

1.    Игумен Иоанн (Экономцев). Председатель Отдела религиозного образования и катехизации Московского Патриархата, ректор Российского православного университета во имя св. Иоанна Богослова. Православное образование в России: традиция и развитие, уроки и перспективы