В конце XIX — начале XX веков увлечение творчеством Ницше в России и Европе носило поистине “эпидемический” (Т. Циглер) характер. Однако в силу специфического российского социокультурного контекста философский портрет “русского Ницше” все же отличался от созданного в те же годы на Западе. В западноевропейской традиции философствования, начиная с Шопенгауэра, центр тяжести переместился из области абстрактно-систематической в практическо-этическую, на месте проблемы познания оказалась проблема жизни (воли к жизни, власти, действию), что поставило на первый план рассмотрение уже не идеального отвлечения “человек”, а действительного человека, который живет в определенную историческую эпоху. В России же, вступившей на путь модернизации, идеи Ницше воспринимались как призывы к свободе и творчеству, бросающие вызов патриархально-этатистским устоям. Отечественные мыслители увидели в Ницше вдохновенного проповедника новых религиозных первоначал, зовущего на борьбу за абсолютные ценности духа. В отличие от Запада, где главную роль в интерпретации творчества Ницше играли такие понятия как “воля к власти”, “нигилизм”, “переоценка ценностей”, в России первостепенное внимание было уделено ницшеанской идее сверхчеловека, получившей религиозно-метафизическую окраску. Русские читатели Ницше доверились пророчеству философа, обмолвившемуся о себе: “Да, я провозвестник молнии, я тяжелая капля из тучи: но молния эта — сверхчеловек. Учение о сверхчеловеке явилось центральным пунктом его творчества как для российских поклонников Ницше, так и для его противников.
Итак, обратимся к наиболее обсуждавшемуся в России начала века аспекту творчества Ницше. Начиная с 1899–1901 годов стремительно разрасталась полемика вокруг ницшевского понятия “Ubermensch”. Уже на заре нынешнего столетия появились первые опыты классификации интерпретаций образа “сверхчеловек”. В 1906 году в работе “"Сверхчеловек" Ницше” автор — С. Знаменский выделил две концепции сверхчеловека у Ницше (кстати сказать, наиболее часто рассматриваемые в отечественной научной литературе тех лет) — биологическую теорию “homo supersapiens”, исходящую из дарвиновского учения об эволюции; и культурно-историческую, по которой сверхчеловек — “homo sapiens perfectus” — совершеннейший человеческий тип. В дальнейшем к ним добавились другие прочтения ницшевской теории сверхчеловека: культурно-этическое (Н. Авксентьев, Н. Абрамович), религиозно-метафизическое (А. Белый, Н. Бердяев, Д. Мережковский), социально-аристократическое (Е. Тарле, Ф. Зелинский). Среди современных обобщающих исследований по данному вопросу наиболее плодотворной нам представляется классификация, предложенная М. Кореневой. В потоке всевозможных толкований она выделила три подхода к осмыслению сверхчеловека Ницше: “Сверхчеловек понимался как воплощение "биологического индивидуума", и в этом смысле Ницше представлялся прямым преемником идей Феогнида; антропологическая интерпретация: сверхчеловек отождествлялся с человекобогом, был знаком религиозного обновления личности; и метафизическое понимание идеи сверхчеловека, который трактовался как принцип, слово, художественный образ” .
Столь широкий разброс отечественных истолкований концепции сверхчеловека был обусловлен прежде всего различием миросозерцании самих критиков. Однако немаловажным объективным обстоятельством стало то, что в текстах Ницше отсутствовало систематическое представление о понятии “сверхчеловек”: “Слово "сверхчеловек" для обозначения типа самой высокой удачливости, в противоположность "современным" людям, "добрым" людям, христианам и прочим нигилистам...” Такая “размытость” образа обусловливала противоречивость интерпретаций у самого Ницше. Е. Трубецкой назвал концепцию германского философа о сверхчеловеке “сводом всех внутренних противоречий учения Ницше вообще” . Действительно, Ницше, много писавший о сверхчеловеке, но никогда не выходивший за рамки поэтической символики и знаковой образности, не оставил “четкого” описания того, что реально представляет собой сверхчеловек:
“Сверхчеловек — смысл земли. Пусть же ваша воля скажет: да будет сверхчеловек смыслом земли!” “Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно преодолеть. Что же сделали вы, чтобы преодолеть его?” “Человек — это канат, закрепленный между зверем и сверхчеловеком, — канат над пропастью”.
“Я хочу показать людям смысл их бытия; смысл есть сверхчеловек, молния из темной тучи человека”. “Что такое обезьяна для человека? Посмешище или жгучий стыд. И тем же пусть будет человек для сверхчеловека: посмешищем и жгучим стыдом”.
“Впрямь, грязный поток человек. Надо быть морем, чтобы суметь принять в себя грязный поток и не оказаться нечистым”. “Я учу вас о сверхчеловеке; он — это море, в нем может утонуть и ваше великое презрение” .
В пучине ницшевских условностей и символов российские интерпретаторы идеала сверхчеловека искали его истинный образ среди греческих героев, на страницах скандинавских саг и германских легенд. Однако преобладали в отечественной литературе два подхода к истолкованию сверхчеловека — главным образом, “филологический”, исходивший из этимологии и словесной формы термина Ubermensch; а также “археологический”, основанный на исторических сведениях об основателе религии зороастризма, герое иранской мифологии — Заратуштре (греч. — Зороастр, среднеиран. — Зардушт), ставшем прототипом ницшевского пророка Заратустры, главного героя сочинения “Так говорил Заратустра”, в уста которого Ницше вложил проповедь сверхчеловека. Заратустра представал провозвестником сверхчеловека, началом, не столько порождающим сверхчеловека, сколько помогающим его рождению в человеке. Заратустра был призван создать условия, в которых человек преодолевает себя и оказывается преодолен: “В Сверхчеловеке преодолевается человек, все, что было великим в человеке. О халкионическом начале, о легких ногах, о совмещении злобы и легкомыслия и обо всем, что вообще типично для типа Заратустры, никогда еще никто не мечтал как о существенном элементе величия. Заратустра именно в этой шири пространства, в этой доступности противоречиям чувствует себя наивысшим проявлением всего сущего...”
Что же касается самого термина Ubermensch, то большинство отечественных исследователей полагало, что этот термин пришел в сочинения Ницше от Гёте: “Ницше — духовный сын Гёте, сын многострадальный, в сокровенных закоулках души которого отзывается скорбь целого века” . Или: “Термин Ubermensch Ницше заимствовал из "Фауста" Гёте, Гёте произнес это слово иронически и вскользь, Ницше же вложил в него самостоятельное содержание”
Существенно, что наряду с теми российскими критиками Ницше, которые познакомились с его трудами на языке оригинала (Вл. Соловьев, Вяч. Иванов, Д. Мережковский и др.), были и те, кто читал произведения философа во французских и русских переводах (нередко и по смыслу, и эмоционально отклонявшихся от первоначального варианта). В связи с этим возникала проблема стандартизации терминологии. (Подобные сложности и смысловые искажения, связанные с переводом текстов Ницше на английский язык, описаны в работе известной американской исследовательницы творчества Ницше Б. Розенталь . Проблема выбора термина “superman” или “overman” для немецкого Ubermensch в англоязычной литературе так и осталась открытой: каждый автор вправе воспользоваться наиболее подходящим на его вкус переводом.)
Понятие “сверхчеловек” явилось для российских мыслителей “ключом” к “надлежащему” пониманию творчества Ницше. По настороженно-негативному или, напротив, восторженно-апологетическому отношению того или иного отечественного писателя к творчеству Ницше можно определить его духовную причастность к одному из “культурных” поколений в России на рубеже веков. Представителей классического русского идеализма конца XIX века и неоидеалистов, не говоря уже о деятелях “нового религиозного сознания”, разделяла духовная грань, обусловленная, в частности, различным отношением к ницшевской идее сверхчеловека. Поколение традиционного русского идеализма конца XIX века было едино в отвержении и резко негативной оценке концепции сверхчеловека, получившей благосклонное признание в работах российских интеллектуалов начала XX столетия. Можно сказать, что для отечественных исследователей в ней как в фокусе концентрировались и нравственные, и все прочие (религиозные, метафизические, гносеологические, эстетические и т. п.) проблемы философии Ницше.
В ортодоксально-религиозной среде и представителями старшего поколения философов-идеалистов сверхчеловек Ницше был воспринят как воплощение злого начала, которое стоит вне всякого нравственного порядка, действует на основании собственных инстинктов, в соответствии с основным своим влечением — “жаждой власти”, и при этом не щадит ни себя, ни своих ближних: “сверхчеловек — отрицатель и противник как личной нравственности, заключающейся в укрощении влечений низшей природы, так и деятельности, основанной на любви и самоотвержении в интересах своих ближних” . Таким образом, в ряде сочинений грядущий Ubermensch Ницше превращался в “Niedermensch'a” (С. Левитский), который был приравнен к издревле явленному человеческому сознанию образу воплощенного зла: сатана по иудейским и христианским канонам, Ариман у персов, Шива в индуизме. В очерке, помещенном в журнале “Богословский вестник” за 1901 год и носящем примечательное название “Сверхчеловек Ницше и Человек Христа”, идеал немецкого философа был уподоблен духу зла, изображенному М. Лермонтовым в “Демоне”. Среди комплекса идей, как правило, относимых в девяностых годах XIX столетия к “дурным сторонам ницшеанства” (формулировка Вл. Соловьева): имморализм (следствие взгляда на добро и зло как относительные категории), презрение к слабому и больному человечеству, “языческий взгляд на красоту” и т. п., концепция сверхчеловека (обуреваемого волей к власти, крушащего и подчиняющего все на своем пути к совершенству) заняла ведущее место, снискав особое негодование критики.
Напротив, философами-идеалистами младшего поколения — деятелями русского религиозного ренессанса: символистами, модернистами, софиологами, интуитивистами и богоискателями сверхчеловек воспринимался, в основном, не как антропологический тип, а как нравственный идеал, выведенный из психологии творческого духа, как мистическая индивидуальность, символизирующая собой жизненную и творческую мощь — цель и суть человеческого созидания: “Сверхчеловек — благородное величие могучего творческого духа, в котором все высшие свойства человеческой природы получают полное развитие, это существо, готовое раздать всякому дары своего безмерно богатого духа. Ницше придал ему религиозную окраску, окутал мистическим светом”. Учение Ницше стало средством раскрепощения индивидуальности, помогавшим человеку познать самого себя в античном смысле этого слова, решить, кто он есть и каково его место в мире. Более того, идея сверхчеловека Ницше сыграла существенную роль в обращении повой формации русских идеалистов к религиозным основам культуры. Русские философы-неоидеалисты обратились к учению Ницше как миросозерцанию, основанному на “вере в абсолютные ценности духа и в необходимость борьбы за них” .
Ощущение нависшей угрозы гибели ценностей “старой” декартово-кантовой парадигмы культуры, знамением которой стало появление на рубеже XIX—XX веков нового идеала — сверхчеловека Ницше, разделяли многие знаменитые современники.
Первоначальное внимание Л. Толстого к творчеству Ницше было вызвано именно его реакцией на ницшеанскую идею сверхчеловека. Одно из первых упоминаний Толстым имени немецкого философа относится к 1898 году (см. статью “Что такое искусство?”). Рассматривая идеал сверхчеловека как “в сущности старый идеал Нерона, Стеньки Разина, Чингис-хана, Наполеона”, Толстой видел в нем характерную для своего времени и гневно осуждаемую им попытку замещения идеала нравственности идеалом красоты, тождественным для Толстого порицаемому им принципу наслаждения, в котором знаменитый писатель усматривал симптом приближающегося “краха той цивилизации, в которой мы живем, такого же, каково было падение египетской, вавилонской, греческой, римской цивилизаций”
Похожие работы
... , Ницше додумался до простой вещи: мораль, которую создают рабы, может быть только рабской моралью. Или наоборот: рабскую мораль могли создать только рабы. Внеморальная мораль сверхчеловека у Ницше можно найти достаточно много высказываний, способных склонить к выводу, что он не проводит различия между стадной моралью и моралью вообще: определение морали как идиосинкразии1 декадентства2 с ...
... чем. Не богатством или бедностью определяются знать и чернь, а величием или ничтожеством. Величие души – удел немногих, а оно-то и придает смысл существованию человека. Другой одной из самых концептуальных находок Ницше в “Так говорил Заратустра” стала идея о Вечном возвращении. Вся история представлена у Ницше следующей картиной: две дороги сходятся в одной точке – у ворот. У ворот этих два ...
... этот мир! Однако, в "Заратустре" эта мысль еще не развивается, из-за невозможности мгновенного, но осознанного и разумного построения всей гипотезы; здесь Ницше преследует мысль о Сверхчеловеке - символе настоящего, определяющего все явления прогресса, и обещания возможного освобождения от случая и рока. Сверхчеловек - смысл всего произведения, в нем он видит принцип действия, надежду спасения. ...
... раздражающим диссонансом на фоне бравурного грохота литавр, возвещавших эру расцвета культуры, как произошло это с древними греками после окончания персидских войн во времена Перикла. В статье “Господин Фридрих Ницше и немецкая культура” лейпцигская газета объявила его “врагом Империи и агентом Интернационала”. Поистине, трудно представить что-либо более комичное, нежели последнее обвинение, но ...
0 комментариев