Омонимия

Министерство образования Российской Федерации

 

Тульский государственный университет

Кафедра лингвистики и перевода

Курсовая работа

по лексикологии на тему: «Омонимия»

Подготовила: Орлова С.В. Группа № 820392А

Проверила: Плаксина Е.А.

Тула – 2001

Содержание

Содержание.......................................................................................................... 2

Понятие и проблемы омонимии........................................................... 3

Лексические омонимы............................................................................. 19

Многозначные слова и омонимы..................................................... 22

Возникновение омонимов в русском языке............................ 25

Языковые явления, сходные с лексической омонимией 28

Омонимия и полисемия в русском языке.................................. 30

Функционально-стилистическая роль омонимии и близких к ней явлений..................................................................................................................................... 31

Определения явлений омонимии и омонимов, принадлежащих разным лингвистам........................................................................................................ 34

Литература......................................................................................................... 38

Понятие и проблемы омонимии

В лингвистической литературе нет единства взглядов на явление, называемое омонимией, и на отграничение его от того, что именуется многозначностью, или полисемией. При этом речь идет не только о разном применении тер­мина «омоним», что само по себе представляло бы не такую уж большую беду, а скорее о разном определении понятия «слово», о разном подходе к тому, «каковы возможные различия между отдельными конкретными случаями употребления (воспроизве­дения) одного и того же слова, т. е. какие различия между такими случаями совместимы и какие, напротив, несовместимы с тождеством слова».

В основном наметились два взгляда на омонимию и много­значность. Согласно первому, омонимами признаются только такие одинаково звучащие слова, которые искони были разными по форме и лишь в процессе исторического развития совпали друг с другом в едином звучании вследствие различных фоне­тических, и в общем случайных, причин.

Все остальные случаи, когда одинаковая материальная, зву­ковая оболочка одевает различное содержание, признаются явлением многозначности, полисемии слова.

Примером омонимии в таком понимании будет русск, брак 'супружество' и брак 'плохая продукция', нем, das Reis 'ветка, сук' (из древнего hris) и der Reis 'рис' (из итал. riso); 'приме­ром многозначности слова будет русск, крепость 'укрепленное место' и крепость 'свойство крепкого', нем. das Schloss 'замок' и das Schloss 'дворец, замок' (и то и другое связано с schliessen).

Согласно второму взгляду, к омонимам относятся как слова исторически разные, но в силу исторических причин совпавшие, пo звучaнию, так и те случаи, когда различные значения многозначного слова расходятся настолько, что материальная оболочка, связывавшая их, как бы разрывается, давая жизнь двум (или большему количеству) новым словам. При таком подходе в разряд омонимов попадут в немецком языке и Reis— Reis и Schloss—Schloss.

Первая точка зрения представлена в основном традицион­ной, классической лексикологией и лексикографией как в нашей стране, так и за рубежом. Вторая распространилась главным образом в последние несколько десятилетий. Однако и старая концепция жива до сих пор, а в самое недавнее время получила большое подкрепление, поскольку в ее защиту с блестящей, хотя и дискуссионной, статьей выступил В. И. Абаев, нашедший себе, правда, немало оппонентов.

Каждая из охарактеризованных концепций заключает в себе ряд противоречий и трудных вопросов. Если придерживаться первого взгляда, то совершенно ясным и предельно точным пред­ставляется критерий распределения: этимологические познания наши всегда позволят нам произвести последнее. Далее, отпа­дает, вполне естественно, необходимость размышлять и колебаться в вопросе о тождестве слова, т. е. о том, имеем ли мы дело с одним словом или с разными словами. Конечно, омонимы, всегда бывшие отдельными словами, и должны считаться таковыми, тогда как все многозначные слова сохраняют свое былое единство.

Однако возникают другие трудности. Как ответить, напри­мер, придерживаясь данного разделения, на следующий вопрос: чем отличается, противопоставляется в современном немецком языке такая пара, как Reis 'ветка' и Reis "рис', с одной стороны, и Stock 'падка' и Stock 'этаж' — с другой (первые два слова - результат случайного совпадения, вторые два — результат ди­вергентного развития). Ответом будет, очевидно, историческое происхождение. Но это свойство не дано непосредственно в речи никому, кроме специалистов в истории данного языка, для прочих оно может быть лишь выяснено на основании особых изысканий. Противопоставление, не обнаруживаемое носителями языка, не является противопоставлением. В. И. Абаев говорит: «Когда кто-либо ошибочно, по созвучию, сближает этимоло­гически два слова, которые в действительности генетически не связаны, мы говорим: здесь нет этимологической связи, это простая омонимия. Иначе говоря, созвучие по омонимии, как созвучие случайное, мыслится как нечто противоположное созвучию, основанному на единстве происхождения». Когда читаешь эти слова, невольно напрашивается мысль: кто это «мы»? «Мы»—языковеды, филологи, которые знают историю слов, или «мы» — это говорящие на данном языке? Кому созву­чие «мыслится» как «случайное» или «неслучайное»? У нас далеко нет уверенности, что люди, говорящие на русском языке как на родном, твердо разбираются в том, что ключ 'родник' и ключ, запирающий дверь, не связаны друг с другом, а ворот на рубашке и ворот на колодце связаны. Мы сделали небольшой эксперимент: опросили 10 человек, поставив им такой вопрос: «Как вы думаете, почему ключ „источник" называется также, как ключ от двери?» Ни один не ответил нам: «Совер­шенно случайно» или: «Просто так». Напротив, люди задумыва­лись, начинали искать связь, объединяющую эти слова и понятия, и, к нашему удивлению, находили ее, например, в таком виде: «Вода где-то заключена и пробивается тоненьким ручейком» или: «Вода — ключ жизни» и т. д. Если русский человек говорит про каких-нибудь мошенников: «Это одна шайка-лейка», то это значит, что он связывает шайку, с помощью которой моются в бане и в которую наливают воду, с шайкой 'бандой'. И действительно, несмотря на то, что эти слова не связаны этимологически, они связаны в современном языке тем, что звучат одинаково, хотя и значат разное. На сбли­жение этимологически не связанных омонимов, в результате ко­торого они начинают казаться разными значениями одного слова, указывают различные языковеды. Поэтому такое выска­зывание В. И. Абаева, как: «Объективно в лексике существуют два в корне различных, ничего общего между собой не имеющих явления омо­нимия и полисемия», — не может быть признано нами правильным.

Если мы не можем удовлетворительно ответить, чем в со­временном языке отличаются, например для немца, отношения в паре типа das Reis "ветка' и derReis 'рис', с одной стороны (этимологически разные слова), и в паре типа das Band 'лента' и der Band 'том' — с другой (этимологически родственные обра­зования), то зато мы можем сказать довольно ясно, чем они похожи. Они похожи тем, что в обеих парах наблюдается диф­ференциация слов, их образующих, по формальным моментам, например, по грамматическому роду или по типу образования множественного числа и по парадигме склонения. Ср., кроме приведенных примеров, еще: der Leiter 'руководитель', Gen. des Leiter's, PI. die Leiter и die Leiter 'лестница', Gen. der Leiter, PI. die Leitern (первое слово сравнительно молодое, производное от глагола leiten, древневерхненемецкое leiten, связанного с корнем *1iр 'идти', второе же, древневерхненемецкое (h)leitara, восходит к корню *hli), или das Tor 'ворота', Gen. des Tores, Pl. die Tore и der Tor 'глупец', Gen. des Toren, PI. die Toren (пер­вое слово в средневерхненемецком звучит tor и по корню связано с Tur, второе в средневерхненемецком tore, первоначально суб­стантивированное прилагательное). Грамматические различия в равнозвучных словах разного значения и разного происхожде­ния, которыми немецкий язык охотно снабжает подобные пары, служат тем же целям дифференциации и в парах слов, ведущих происхождение от единого источника. Ср., например: das Steuer 'руль', Gen, des Steuers, PI. die Steuer и die Steuer 'налог', Gen. der Steuer, PI. die Steuern (и то и другое в средневерхненемец­ком stiure и считается развитием единой основы) или der Hut 'шляпа', Gen. des Hutes, PI. die Hute и die Hut 'охрана, защита', Gen. der Hut, PI. die Huten.

Как мы видим, и в этимологически связанных, так же как и в этимологически не связанных парах, появляются очень по­хожие дифференцирующие различия. Таким образом, морфологические тенденции «поведения», сравниваемых пар сходны.

Сходны также и синтаксические нормы поведения обсуждае­мых единиц. Дело в том, что слова, объединяющиеся в омони­мичные пары, обладают совершенно разной синтаксической и лексической валентностью. Это кажется трюизмом в отноше­нии так называемых «истинных» омонимов. Слово der Leiter 'руководитель', т. е. название лица, несомненно, будет вступать в другие лексические сочетания и будет участвовать в иных синтаксических конструкциях, чем die Leiterg 'лестница'. Однако то же самое обнаруживается и при сравнительном анализе пары der Stock) 'палка' и der Stocks 'этаж' (и то и другое является результатом разошедшегося в разные стороны семантического развития одного слова). Так, для Stock чрезвычайно высоко будет вероятность появления в конструкции «предлог in+опрелеленный артикль+порядковое числительное+Stock» (например: im dritten Stock, im vierten Stock) или в конструкции «числительное количественное+Stock+hoch» например: drei, vier Stock hoch). Вероятность таких конструкций для Stocki равна нулю. Напротив, для Stocki (и никак не для Stockz) характерно соче­тание с некоторыми предлогами (но не in!) типа mil dem Stock, nach dem Stock (greifen), an einern Stock (gehen).

Совершенно так же, как для Leiter — Leiter, для Stock— Stock непосредственный контекст будет служить дифференци­рующим средством для понимания и восприятия омонимических знаков-слов.

Мы рассмотрели, таким образом, ответ на первый вопрос, напрашивающийся, если признать, что омонимы — плод случай­ного совпадения — и омонимы — плод дивергентного разви­тия — представляют собой абсолютно разные вещи, даже не 'сравнимые' между собой. На вопрос, чем же они различаются в современном языке, мы не смогли дать вразумительный ответ; мы смогли, напротив, отметить лишь черты формального сход­ства в отношениях между членами этих пар.

Возникает и другая неясность: если отказать многозначному слову в том, что оно может, развивая свою полисемантичность, распасться на две лексические единицы, два различных слова, то придется признать, что представители разных крупных клас­сов слов (разных частей речи) окажутся одним словом. Ср.: нем. der Dank 'благодарность'—имя существительное и dank 'благодаря'— предлог, das — указательное местоимение сред­него рода и dass—изъяснительный союз 'что'; англ. a work 'дело'—имя существительное и to work 'работать'—глагол. Логически к такого рода заключению и приходит В. И. Абаев: «...нельзя относить к омонимии... лексико-семантическую по­лисемию, когда слово, в зависимости от синтаксического упо­требления, выступает в роли то одной, то другой части речи....»

Однако члены приведенных словесных пар, примеры, на ко­торые можно было бы умножить, характеризуются и совершен­но разными грамматическими категориями, и совершенно разной синтаксической и лексической валентностью. Кроме того, если признать два слова, прочно входящие в разные лексико-грамматические классы, одним словом, то позволительно будет спро­сить: а для чего же существует разделение на части речи, имеет ли оно под собой какое-либо основание и не излишне ли оно вообще?

Мы приходим, таким образом, к убеждению: то выделение омонимов, с которого мы начали свое рассмотрение, несмотря на видимую четкость и простоту, скрывает в себе противоречия столь серьезные, что согласиться с данной точкой зрения не представляется возможным.

Перейдем теперь к рассмотрению другой точки зрения на омонимы, согласно которой таковыми считаются не только иско­ни разные и совпавшие по своей внешней форме слова, но и большая группа слов многозначных, в которых отдельные зна­чения настолько далеко разошлись, что дали жизнь новым сло­вам. Основной трудностью в определении и выделении группы омонимов из большого семейства многозначных слов, иначе говоря в распределении слов по разрядам «полисемия» и «омо­нимия», является тут неопределенность самого критерия «далеко разошедшиеся значения», «разрыв семантических связей». По­нятие «разрыв семантических связей» является прежде всего субъективным и, кроме того, абсолютно не лингвистическим. Недаром в терминологии лексикологов, защищающих эту пози­цию, .мы встречаем такие выражения, как «восприниматься», «ощущаться», «чувствоваться», «впечатление» и т. п., т. е. тер­мины скорее психологии, чем лингвистики. Ср., например: «Однако не подлежит сомнению, что man и man ('человек' и 'мужчина') воспринимаются как теснейшим образом связанные между собой»; «Наряду с такими единицами в языке, однако. обнаруживаются и такие, как spring 'весна', spring 'пружина' и springs 'источник, родник'. Здесь уже явно нет никакой осмыс­ленной связи между данными единицами, и одинаковость их звучания производит впечатление случайности»; «Значения по­лисемантического слова образуют известную систему, связь между элементами которой ясно ощущается говорящими.. .».

Какое лингвистическое понятие заключено в подобных вы­сказываниях? Можно ли на нем строить лингвистическую тео­рию и объявлять при этом, что ее положения «не подлежат со­мнению»? Выделенные на нелингвистических основаниях омонимические пары часто, естественно, нелегко будет защитить. Пре­красную иллюстрацию этому мы можем видеть в той непосле­довательности и противоречивости лексикографических трудов, которые были правильно и зло раскритикованы В. И. Абаевым в его уже неоднократно цитированной статье. Автор ее недоуме­вает, почему, например, здоровый 'обладающий здоровьем' и здоровый 'крепкий, сильный' следует считать омонимами, а крепкий в смысле 'твердый' и крепкий о содержании спирта в вине — нет? Почему изменить в смысле 'переменить' и изменить в смысле 'нарушить верность' трактуются как два разных слова, а верный 'правильный' и верный 'преданный'— как одно? Червяк 'червь' и червяк 'винт с особой нарезкой' считаются омонимами, а корень растения, корень в математике и корень в лингвистике—одним многозначным словом. В. И. Абаев называет такое понимание омонимии «царством субъективности», а основным аргументом защитников такого понимания — «мне кажется». Характерно, что В. В. Виноградов, примыкающий к этой, назовем ее второй, концепции омонимов, в одной из своих статей, переходя к конкретной критике распределения значе­ний в словаре Ушакова, оперирует преимущественно не поня­тием «связанности» или «несвязанности» значений, а лингви­стическим понятием «разной системы форм». Например: рас­сесться 'оседая, дать трещины' он считает словом, отдельным от рассесться в значениях 1) 'сесть, расположиться' и 2) 'разва­литься', потому что первое имеет параллель несовершенного вида расседаться, а не рассаживаться, как последнее.

В целом вторую концепцию проблемы омонимии и много­значности можно оценить следующим образом: с нашей точки зрения, она правильно включает в число омонимов пары слов,. обособившихся в результате сильного расхождения отдельных значений многозначного слова. Такие новообразующиеся пары ничем не отличаются на каждой данной стадии разви­тия языка от тех, которые возникли благодаря случайному сближению их фонетического облика. И те и другие характери­зуются тем, что они звучат одинаково, а обозначают разное, что графически и морфологически они последовательно не различаются (хотя тенденция такого различения в языках наличествует), зато всегда ведут себя по-разному в предложении и имеют разную лексическую сочетаемость. Вместе с тем сторонники второй теории, преодолев ограничен­ность первой, не сумели найти верного и при этом обязательно данного в языке критерия для определения того, когда же мо­мент разрыва семантических связей, и тем самым материальной оболочки, слова можно считать наступившим.

Дискуссия, последовавшая за статьей В. И. Абаева, показала, что этот вопрос сейчас является самым больным. Для сторон­ников «этимологической» теории омонимов он — острейшее ору­жие нападения, для сторонников теории «семантической» — сла­бое место в обороне. В своем выступлении на упомянутой дис­куссии В. И. Абаев бросил замечательные слова: «Наука не может строиться на чутье. Она должна строиться на знании».

Из сказанного следует, по-видимому, что необходимо найти такой способ определения и оценки «семантических» омонимов, который вытекал бы из непосредственного рассмотрения кон­кретных фактов языка, а не являлся бы по существу умозри­тельным и тем самым экстралингвистическим.

Обратимся теперь к современной прикладной лингвистике и посмотрим, как решается в работах этого направления вопрос о полисемии и омонимии. Приходится отметить, что в литературе такого характера нет и следа той страстной и бурной поле­мики на тему: что считать омонимами, а что—полисемантичным словом, того интереса к теоретической стороне вопроса о тождестве слова, которые мы встречаем в работах более тра­диционного направления.

В статьях по машинному переводу (МП) и на аналогичную тематику, как правило, принимается то определение омонимов, которое «удобнее», т. е. практичнее, и лучше служит при реше­нии той или иной проблемы. Это и естественно: для практиче­ских задач МП теоретическое решение вопроса о «пределе мно­гозначности» и т. п. по существу не может принести особой пользы.

Различие между омонимией и полисемией не проводится. так как «для машины безразлично, имеется ли какая-нибудь смысловая связь между двумя возможными переводами дан­ного слова или нет». По ходу дела в таких статьях упоми­наются понятия «омонимия», «полисемия», по точного напол­нения они не получают. Ср. упоминание о случаях омонимии (rock 'скала' и rock 'качаться') и полисемии (rod 'стержень' и rod 'розга') в только что цитированной брошюре или указание Н. А. Мельчука на то, что одно слово может входить в раз­ные группы тезауруса, например омонимы брак 'дефект'—брак 'супружество' или же многозначное слово голод 'чувство'— голод 'бедствие'. Термины эти употребляются в данных случаях как бы механически; фактически же, когда речь идет об омони­мии как специальной проблеме машинного перевода, то, судя по определениям, ей даваемым, всякая многозначность для удоб­ства называется омонимией. Так, например, омонимией с точки зрения машинного перевода считается, «когда одна и та же по­следовательность элементов (например, букв) должна для по­лучения удовлетворительного перевода перерабатываться по-разному». Ср. также другое определение: «... единица назы­вается омонимичной, если из нее па данном этапе анализа не может быть получено однозначной информации». Приведем еще и такое высказывание: «Если слово имеет несколько зна­чений, то для теории класса удобнее считать каждое такое зна­чение отдельным словом, т. е. омонимизировать эти значения».

Хотя вопрос о разграничении омонимии и многозначности не интересует прикладную лингвистику, сама проблема многознач­ности стоит в центре ее. интересов. Почти все отмечают и необык­новенную сложность, и первостепенную важность этой проб­лемы: «Многозначность слов — одна из самых трудных проблем машинного перевола»,—говорит Лукьянова. Сложность и прак­тическую актуальность проблемы отмечает К. Гарпер, указывая, что 43% слов русского научного текста оказываются лек­сически полисемантнчными, не говоря уже о синтаксическои многозначности. Естественно, что трудности, которые возникают для механического перевола в связи с полисемией слов и кон­струкций, толкают теорию на поиски средств устранения много­значности. И то, что казалось поначалу непреоборимой сложностью, начинает проясняться под настойчивым воздействием научной мысли.

Основным способом снятия многозначности в данное время признается изучение и описание тех контекстуальных условий, в которых реализуется то или иное значение слова. На Западе этой центральной задачей занимаются уже давно. «Информа­ция, необходимая для решения проблемы многозначности, со­держится в контексте», —говорит В. Ингве. Под контекстом подразумевается окружение слова в тексте или слова, с кото­рыми данное, определяемое слово употребляется.

К. Гарпер писал, что русские нигде не отмечают связи между значением и структуральным контекстом. Однако если это и было правильным для 1956 г., то теперь в нашей специальной литературе уже насчитывается целый ряд статей, посвященных либо теории вопроса, либо конкретной разработке отдельных случаев многозначности слов и грамматических фактов языка.

Это обстоятельство представляется совершенно понятным, по­скольку данный метод, основываясь на абсолютно материаль­ных и чисто лингвистических фактах, может и должен поло­жить конец чисто интуитивным, а следовательно, неизбежно субъективным оценкам и суждениям о многозначности языковых единиц.

Поскольку разные значения связываются с разными фор­мами их реализации, открывается возможность описания и разграничения их через учет этих форм. Очень важно отметить. что речь должна идти не только об эмпирическом перечислении возможных окружений слова, но и об известном обобщении и генерализации полученных выводов. Правильно замечает аме­риканский ученый Д. С. Уорт, критикуя именно такое эмпири­ческое перечисление правил перевода, даваемое в статье А. Кутсудас и А. Гумецкой по поводу омонимии русского на­речия на -о(-е) и краткого прилагательного на -о(-е): лингвиста интересует не то, что в данном окружении значит та или иная форма, а то, почему мы знаем, что она значит. Такое знание может нам дать, очевидно, анализ структурных законов данного языка.

Прояснение семантической многозначности может быть структурным; при этом значение многозначного слова выяс­няется благодаря грамматическим свойствам соседних слов. Такое прояснение основано на высокой вероятности соответст­вующих сочетаний. Так, русский предлог c=with, если после него следует имя в творительном падеже; с = from, если после него следует имя в родительном падеже. Или: русское местоиме­ние ux=them, если дальше идет не имя; ux=their, если дальше идет имя. Устранение многозначности структурным путем осо­бенно важно для случаев полисемии грамматических форм. Так, например, немецкая словоформа dieser может значить: 1). this, 2) of this, 3) to this, 4) of these, т. e. может иметь грам­матические значения: 1) им. п. ед. ч. (для м. р.), 2) род. п. ед. ч. (для ж. р.), 3) дат. п. ед. ч. (для ж. р.), 4) род. п. мн. ч. (для всех родов). Немецкое Scliuler обозначает: 1) pupil, 2) pupils, 3). of pupils. За этими «переводами» скрывается целый ряд грамматических значений: им., дат. и вин. п. ед. ч. и им., род. и вин. п. мн. ч. Сочетание dieser Schuler сводит все эти многооб­разные значения к двум: либо им. п. ед. ч., либо род. п. мн. ч. Если dieser Schuler сочетается еще и cwegen, то многозначность устраняется полностью: остается одна возможность.

Как мы видели из примеров Гарпера, структурный метод про­яснения пригоден и для определения не грамматических, а чисто лексических значений слов. Однако, как замечает Гарпер, примерно '/з слов не может быть определена в их значении «структурно», и, следовательно, надо идти по какому-то иному пути их прояснения, искать какой-то другой «помощи». Такую помощь оказывает учет лексического значения слов, свя­занных с полисемантической единицей. Определив значение этих слов, мы можем получить информацию о значении связанного с ним слова, отбрасывая непригодные варианты сочетаний и от­бирая истинные. Так, имя прилагательное географическая в со­четании с карта исключает значение 'игральной карты'; прила­гательное кислотное рядом с образование исключает для послед­него значение 'education'; предлог из-за лишь с определенной группой имен имеет пространственное значение, например, из-за угла; совсем другое значение имеет он в сочетаниях из-за шума, дождя, бури, нее, него и т. д. Предлог по с существительными, обозначающими поверхность, дорогу, = along, с существитель­ными одушевленными он значит 'according to'. Несомненно, что в немецком языке сочетание прилагательных sanft и wehmu-tig с Zug исключает для этого слова значения 'поезд', 'взвод', 'ход', 'шествие', 'сквозняк' и утверждает значение 'черта'. Ко­нечно, при этом опять-таки надо подчеркнуть, что подобные раз­граничения могут и должны основываться на высокой вероят­ности таких сочетаний, а не на фактической возможности их. В очень образном употреблении, в индивидуальном стиле возможны, как известно, самые неожиданные варианты сочета­ний. Однако они могут быть исключены на основе их малой вероятности, вытекающей из статистического анализа их ча­стоты.

Метод контекстуального описания значений требует уточне­ния понятия контекста, который служит для описания. Естественно, что это должен быть по возможности минимальный и наиболее «выгодный» контекст. Различают «макроконтекст», об­нимающий целый отрывок (например, абзац) текста, и «микро-контекст», не выходящий за пределы предложения. Но и внутри микроконтекста выделяется какое-то минимальное сочетание, могущее устранить многозначность «ядерного» слова. Для нужд механического перевода его определяют, например, как самый короткий набор синтаксически связанных слов. позволяющий осуществить выбор варианта для перевода. Интереснейшие эксперименты с целью выявления минимального контекста, снимающего многозначность, были поставлены А. Капланом. Материалом анализа ему послужили 140 многозначных употребительных английских слов, находившихся в раз­личных условиях контекста. Таких видов контекста было избра­но семь:

1.   сочетание с предшествующим словом—P1 (preceding),

2.   сочетание с последующим словом—F1 (following),

3.   сочетание с предшествующим и последующим словом –В1 (both),

4.   сочетание с двумя предшествующими словами — P2,

5.   сочетание с двумя последующими словами—F2,

6.   сочетание с двумя предшествующими и двумя последую­щими словами — В2,

7.   все предложение—S (sentence).

 Каплан высчитывает для каждого случая процент редуци­рования многозначности. Редуцированием называется в данном случае отношение количества смыслов слова в конкретном кон­тексте к их количеству в нулевом контексте, т. е. к потенциаль­ному их количеству. Чем меньше эта дробь, тем больше степень редукции. Так, например, если потенциальное количество зна­чений слова равно 5, а количество значений в данном кон­тексте—2, то процент редуцирования равен 2/5, т. е. 40%. Если же количество значений в данном контексте будет сведено к 1, то степень редукции, естественно, будет больше: 1/5, т. е. 20%.

Выводы Каплана чрезвычайно поучительны; при этом хочет­ся отметить, что способ проведения эксперимента внушает до­статочное доверие. Каплан нашел прежде всего, что цепочка, со­стоящая из одного предшествующего и одного по­следующего слова (B1), по эффекту редуцирования более продуктивна, чем контекст, состоящий из двух пред­шествующих или двух последующих слов ( Р2 и F2) н приближается к эффекту, даваемому целым предложением (S). Второй вывод гласит, что огромное значение имеет материальный тип контекста, т. е. то обстоятельство, что входит в непосредственное окружение: знаменательные ли слова, или слова, называемые автором «particles», куда он включает предлоги, союзы, глаголы типа will или do, артикли, местоимения и наречия типа there и др. Первый тип контекста дает значи­тельно большую редукцию многозначности, чем контекст, содер­жащий слова без конкретного лексического наполнения. Общие выводы Каплана сводятся к тому, что наиболее практичным является контекст, состоящий из одного слова слева одного слова справа от анализируемой многозначной лексемы. Если же одно из слов окружения — «particle», то следует «усилить» контекст до двух слов с обеих сторон. По материа­лам его эксперимента, коротенький контекст (трехчленная це­почка) уменьшает многозначность на 2/3: со средней многознач­ности в 5,5 значении до 1,5 или 2.

Изложенные нами результаты А. Каплана нашли широкое признание среди самых разных ученых различных стран. Ко­нечно, для окончательного решения вопроса о выборе мини­мального контекста следует учитывать специфику языка, мате­риал которого анализируется, а часто и специфику того или иного слова. Но несомненно и то, что идею «линейного контекста» Каплана можно применить в очень многих случаях. Метод контекстуального описания значении ставит перед исследователями еще одну очень большую трудность. Поскольку различные значения испытуемого слова как бы «решаются» через связи с другими словами, необходимо в максимальной мере «типизировать» контексты, определяющие значение слова. Если это возможно и нетрудно для контекста «грамматиче­ского», «структурного», то для лексического контекста опреде­ление «типа» слов, влияющих в том или ином направлении,— проблема, далеко не решенная. Вместе с тем для решения во­просов контекстуального плана,—да и не только для них,—эго важнейшая проблема, проблема № 1. Правильно говорит .Лукьянова: какими приемами здесь ни пользоваться (специаль­ные словари, списки слов, различного типа кодирование), общим у них будет то, что «все они упираются в категоризацию или классификацию слов»; для решения проблемы многозначности поэтому «необходимо установить семантические, смысловые клас­сы слов и определить их окружение, иначе говоря „спутников (the participant rnembeis) этих классов"». Гарпер пишет, что подобные классы устанавливаются эмпирически, на основе на­блюдаемого исследователем поведения слов. Но несомненно. что чем тоньше и шире будет исследование, тем точнее будет и результат. Установление классов слов даст возможность опе­рировать не контекстом, выраженным словами, а контекстом, выраженным классами слов. Работа над установлением классов слов ведется, в частности, при составлении словарей-тезаурусов. Тезаурус в этом понимании—словарь, где слова сгруппированы по тематическим классам, которые членятся далее на подклассы, или секции и т. д. Слово благодаря своей многозначности может входить и целый ряд классов, получая тем самым различные номера. Слова сведены также и в алфавитные списки, где каждому сло­ву приписываются все номера групп, куда оно относится. Так, в Thesaurus of Words and Phrases, составленном P. M. Roget и изданном в Нью-Йорке в 1947 г., слово root имеет номера: 84-группа 'число' (root в математическом значении), 153—группа 'причина', 184—группа 'размещение, расположение' (в качестве глаголов 'прикреплять' и 'укореняться'), 211—группа 'основа­ние', 562—группа 'слово' и др. При анализе многозначного слова сравнение набора его тематических номеров с номерами синтаксически связанных с ним слов помогает определению данного его значения через совмещение их семантических полей.

Проблема распределения слов по классам остается, однако, и по сей день неразрешенной. Очень интересной представляется в этой связи попытка теоретического обоснования операций по выделению подклассов слов, сделанная А. А. Холодовичем. Говоря о синтаксически-валентных подклассах слов (на мате­риале глагола), он определяет такой подкласс как ряд слов (в данном случае глаголов), которые, являясь ядром, имеют изотипное оптимальное окружение. Под изотипными окружениями понимаются окружения, выполненные формально тождественно, но различающиеся материаль­но. Так, при ядре загрыз всегда одно и то же окружение, со­стоящее из двух мест: Волк загрыз ягненка. Места могут быть заполнены разными словами, но окружения будут тождествен­ными. Оптимальным А. А. Холодович называет окружение, которое содержит минимальное необходимое число членов, т. е. «то окружение, для понимания которого нет необходимости ни в знании определенной ситуации, ни в знании определенного контекста». Уменьшение такого окружения делает его недо­статочным, увеличение — избыточным.

Характерно, что в статье А. А. Холодовича, чрезвычайно ин­тересной по мыслям и материалу и посвященной теории под­классов слов, проскальзывают частности, которые как нельзя лучше показывают неразработанность пока что понятия подклассов большого класса слов. Так, например, утверждается, что в конфигурации (модели) я подарил ему книгу второй член окружения ядра подарил (имеется в виду, очевидно, ему) входит в «подкласс лиц или, по крайней мере, в подкласс одушевлен­ных». Однако таким вторым членом может быть библиотеке кружку, школе и подобные слова, не принадлежащие ни к под­классу лиц, ни к одушевленным. Вместе с тем на этом месте не может быть ни стол, ни шкаф, ни руки, ни много других слов Следовательно, второй член должен относиться к подклассу слов, куда входят названия одушевленных предметов и ряд слов cd значением собирательности. Эта группа, однако, не совпадает с тем, что называют «именами собирательными» в грамматике. Ср., например, слова дробь, листва, тряпье, которые входят в списки собирательных имен, а к данной группе не относятся. На­против, школа и библиотека, которые никто не причисляет к со­бирательным, в своем метонимическом переосмыслении обозначают коллективы школы и библиотеки и приобретают тем самым собирательный оттенок. Если их назвать одушевленно-собирательными, то они вместе с такими «классическими» одушевленно-собирательными, как детвора, молодежь и др., как раз пополняют группу слов, из которой черпаются элементы для замещения второго места в модели Я подарил ему книги. Отличаясь грамматическими свойствами от одушевленных имен (ср.: Я люблю брата, но Я люблю кружок, а не кружка), они объединяются с ними в подкласс по другим признакам, в част­ности по возможности участвовать в модели типа «а пода­рил б в».

Другим примером того, как «подводит» подкласс, может слу­жить такая мелочь: автор статьи считает оптимальным для ядра пронзил трехместное окружение. Однако это верно только в том случае, если первый член принадлежит к подклассу, скажем, одушевленных лиц: Я пронзил его шпагой. Здесь действительно обязательное (т. е. оптимальное) трехместное окружение. А если первым членом будет слово типа меч, то оптимальное окружение Установится двухместным: Меч пронзил рцку. Очень трудно сказать сразу, к какому подклассу следует отнести такие слова как меч, шпага, копье, нож и др., но ясно одно: это особая группа, отличающаяся от имен одушевленных и вместе с тем чем-то сходная с ними. Сходна она с ними тем, что может окружать глагол пронзить, обозначая если не лица, то во всяком случае достаточно «активные» предметы. Отличается же данный подкласс от одушевленных тем, что он входит в другое типовое окружеиие ядра пронзил, чем слова подкласса одушевленных (здесь - трехместное, там - двухместное окружение). Мы говорим все это, конечно, не для того, чтобы умалить качества талантливой статьи, а для того, чтобы подчеркнуть, с одной стороны, сложность и неразработанность понятия подкласса слов, а с другой — решающую его важность при всяком формальном описании языка. Огромное значение оно имеет, как говорилось выше, для описания правил сочетаемости слов. По существу только установление таких очерченных и перечисленных подклассов слов поможет, но меткому выражению Гарпера, отойти от болтовни о том, что «может быть», и «сделать смелый шаг вперед к определению того, что фактически существует».

Мы изложили здесь проблему контекстуального «решения», контекстуального «диагностирования» многозначности с точки зрения использования его в прикладной лингвистике. Однако мы думаем, что вопрос о разной синтаксической сочетаемости, воз­никающей при различных значениях полисемантичного слова, имеет самое непосредственное отношение к проблеме определе­ния того, сохраняет ли эта полисемантичная единица свое един­ство, свое тождество как слово. У нас возникает мысль, не мо­жет ли система сочетаемости слова, характер его окружений слу­жить критерием и масштабом для решения наболевшего вопро­са: разорвалась ли связывающая все значения слова оболочка и перешло ли накоплявшееся количество различий в новое качество? Иначе говоря, образовались ли уже два слова из когда-то единого полисемантичного целого, или слово тождественно самому себе и его оболочка цела, скрепляя и объединяя разно­образные смыслы чем-то общим для всех них?

Контекстное окружение слова может быть исследовано и уч­тено с достаточной формальной точностью на основании цели ком лингвистических данных. Может быть перечислен набор слов (вернее, подклассы слов), с которыми наиболее вероятным об­разом происходит сочетание, и может быть исключен набор слов (подклассы слов), с которыми сочетание невозможно или по крайней мере маловероятно. Далее могут быть описаны те грам­матические связи, которые типичны или нетипичны в том и в другом случаях. Из сравнения «участников» окружения и типо­вых моделей построения словосочетания для слова в одном зна­чении и для него же в другом значении можно будет решить. имеем ли мы дело с одной единицей, или с большим их количе­ством. Нам кажется, что если мы не обнаруживаем совпадения в «поведении» слова с разными значениями в речи как в отно­шении синтаксических связей, так и в отношении связей лекси­ческих, то говорить об одном слове уже нельзя. Оно распалось и дало жизнь двум, трем и т. д. словам.

Правда, в теоретических работах, посвященных проблеме тождества слова, часто отрицается, что различие синтаксических и лексических связей нарушает тождество слова. Рассмотрим этот вопрос подробнее.

Широко распространено вполне справедливое суждение, что морфологические изменения слова не затрагивают единства его как слова. Мотивацией этого утверждения служит, естественно. то, что возникающие при грамматических превращениях разно­видности будут лексически равны друг другу и будут поэтому одним и тем же словом (ср.: сад, сад-а, сад-у, сад-ом, сад-е я т. д. или: leit-e, leit-est, leit-et, leit-en и т. д.). А. Н. Смирницкий считает и другие видоизменения, а именно различия синтакси­ческого построения, в которых участвует слово, или разную его сочетаемость с другими словами, не затрагивающими тождества слова. Вот мотивировка его утверждения, почти дословно повторяемая в разных работах: «Эти грамматические ... особен­ности не уничтожают тождества слова, поскольку они выступа­ют в качестве обусловленных лексической семантикой; они пред­ставляются понятными и вполне оправданными особенностями данного значения слова. ... Если laugh означает вообще явле­ние смеха, то вполне мотивированным кажется и отсутствие до­полнения—слова, обозначающего объект, вызывающий явление смеха. Напротив, если имеется в виду такой объект, если в смехе находит выражение определенное отношение к кому-либо или чему-либо и смех, далее, превращается в насмешку, то, естественно, появляется и дополнение, и этот синтаксический момент оказывается, таким образом, закономерно связанным с особым лексическим значением».

В данной аргументации следует отметить два слабых места. Во-первых, факт «оправданности», «понятности» подобных изме­нений никак не может служить доказательством того, что перед нами не два слова, а одно. Во-вторых, можно ли быть так уверенным в том, что грамматические особенности обусловлены лексической семантикой? А не может ли быть и наоборот, что грамматические особенности употребления слова в специфическом контексте обусловливают появление и особых лексических значений? Зарегистрированы ли случаи, чтобы слово изменило свое значение, так сказать, в «голом виде», в нулевом контексте, без окружения другими словами, отражающими различные понятия? Как бы там ни было, данную аргументацию в пользу высказанного тезиса нельзя признать безупречной. И. В. Виноградов тоже придерживается взгляда, что разное участие слова с различными значениями в синтаксических строениях и лексических сочетаниях не нарушает единства слова, поскольку и такие видоизменения являются формами слова: «Смысловое единство слова сочетается с реальным или по-тенциальным многообразием его форм». Понятие формы слова Н. В. Виноградова расширенное: «В понятие грамматических форм слова включаются не только разновидности его морфоло­гической структуры, но и различные сочетания его с другими формами слов (это Виноградов называет лексико-синтаксической формой слова) или словами (по Виноградову, лекси­ко-фразеологическая форма слова).

Такие формы слова, как лексико-синтаксическая или лексико-фразеологическая, В. В. Виноградов приравнивает к морфологической; естественно, что при этом понимании нет и распа­дения единства слова: оно существует как единое целое в мно­гообразии своих форм.

Мы полагаем вместе с Виноградовым, что различия в синтак­сических и лексических сочетательных потенциях слова—явле­ние, несомненно, формального порядка, это характерные формальные особенности слова. Однако безоговороч­ное сближение этих формальных особенностей с морфологически­ми видоизменениями слова нецелесообразно, так как последние обязательно связаны с неизменностью лексического содер­жания слова (ср.: der Staat, des Staates или: вед-у, вед-ешь и т. п.) , в то время как особенности синтаксической и лексической соче­таемости связаны именно с изменяемостью лексического содержания. Так, русск, ключ соединяется с атрибутивной пред­ложной группой «от+имя» только в значении 'Schiussel', а не в значении 'источник' (ср.: ключ от двери, от комнаты, от дома), нем. Stock сочетается с порядковым числительным в значении 'этаж' (ср.: der erste, viert.e, zehnte Stock); нем. .ziehen связы­вается с именем в винительном падеже только в значении 'та­щить, тянуть', а не в значении 'двигаться, переезжать'. Зато в последнем случае, можно сказать, обязательно присутствие об­стоятельства пространственного или (реже) временного харак­тера (ср.: 'da's Gewitter zieht nach Westen; wir zogen zu Ver-wandten).

Таким образом, если синтаксическая или лексическая валент­ность слова и есть характернейшая формальная особенность слова, то она не сопоставима с морфологической формой его. в чем бы эта последняя ни выражалась: в морфемном изменении типа du wag-te-st рядом с wagen или в сочетании слов типа du hast gekampft рядом с Karnpfen.

Отсюда, по нашему мнению, следует: если можно утверждать. что морфологические видоизменения не нарушают тождество слова,.будучи только формами единого семантического содержа­ния, то в отношении других формальных особенностей слов этого утверждать нельзя: они связаны как раз не с единством лексического содержания, а с его расщеплением. Разная формальная одежда облекает здесь разное содержание. Не имеем ли мы тут дело с разными единствами формы и содержания, т. е. иначе говоря, с разными словами?

А. И. Смирницкий совершенно правильно утверждает: для того, чтобы лексические разновидности слова представляли собой варианты одного и того же слова (иначе говоря, чтобы не возникала омонимия), необходимо: 1) чтобы они имели общую корневую часть, т. е. выраженную в звуковой оболочке лексико-семантическую общность, 2) чтобы не было соответствия между материальными, звуковыми различиями и различиями лексико-семантическимн, т. е. чтобы первые не выражали последних. Таким образом, в вариантах слова мы видим либо лексическое различие, которое не выражается внешне, либо, напротив, внешнее различие, которое не выражает лексического различия. Примером второго у него служит английское наречие often и наречие oft; обнаруживая внешнее различие в фонем­ном составе, обе формы имеют, одно значение, а именно 'часто' и должны быть признаны вариантами (фономорфологическими) одного слова. Пример первой возможности— shade со значением 'тень, неосвещенное место' и shade 'оттенок'; различаясь только в семантическом отношении, они по звуча­нию совпадают полностью и поэтому тоже являются вариантами одного слова (лексико-семантические варианты). С другой сто­роны, shade в перечисленных значениях и shadow 'тень, отбра­сываемая предметом'—уже разные слова, так как тут налицо излишнее различие и различие семантическое. Смирницкий особенно подчеркивает, что «при наличии внешнего различия даже самое небольшое различие в значении ведет к разрыву тожде­ств слова».

Совершенно аналогично с изложенным рассуждает А.И.Смнрницкий и в отношении морфологических особенностей слова (особенностей парадигматической схемы): «... различия ... парадигм образуют различие между двумя словами лишь в том случае, когда различие парадигм служит средством выраже­ния другого, не грамматического, а предметного семантического различия...». Так, hang с формой прошедшего времени hanged и hang с прошедшим временем hung—разные слова, поскольку морфологическое различие сочетается здесь с различным лек­сическим значением (первое значит 'вешать (казнить)', а второе - 'вешать, висеть'); learn с прошедшим временем learnt и learn с прошедшим временем learned, не обнаруживающие никакого семантического различия (оба значат 'учиться'), не мо­гут быть признаны разными словами, а определяются Смирницким как грамматические варианты. Относя эту дифференциацию к немецкому материалу, мы определим, скажем, das Tuch со множественным числом Tucher и das Tuch со множественным числом Tuche как разные слова, так как морфологическая дифференциация сопровождает здесь лексическую (первое означает 'платок', второе—'сукно'). Колебания же множественного числа Thernen и Thernata при форме единственного das Therna создают лишь грамматические варианты слова, а не разные слова, ибо к этим колебаниям безразлична семантика слова; грамматические разновидности не выражают в этом случае различий в лексичес­ком содержании.

Таким образом, здесь, как и при разнице в звуковом оформ­лении (shade—shadow) даже самое небольшое семантическое расхождение ведет к разрыву тождества слова. Все это пред­ставляется нам правильным, однако мы делаем из приведенных выше положений Смирницкого не те выводы, которые делал из них сам автор, а именно мы находим необходимым применить их не только к звуковому и морфологическому оформлению слова.

Считая синтаксическую и лексическую валентность слова формальной особенностью слова (напоминаем: В. В. Виноградов прямо говорит, что она конституирует форму слова!) и вариации в отношении такой валентности вариациями офор­мления слова, т.е. внешними различительными признака­ми, мы предлагаем следующий тезис: при ясно выраженных различиях в способности слова вступать в синтаксические сочета­ния, синтаксические построения (синтаксическая сочетаемость, валентность), а также в сочетания лексические (лексическая со­четаемость, валентность) даже небольшое различие в значении ведет к разрыву тождества слова. Такие единицы, которые раз­личаются и значением, и формально синтаксически (сочетатель­ными потенциями), мы предлагаем рассматривать как разные слова.

Меру «ясно выраженных различий» можно получить, опреде­лив модели окружений исследуемых слов, типовые конструкции с ними и возможности сочетаний с определенными подклассами слов. При этом имеется в виду, конечно, вероятностная характе­ристика упомянутых формальных черт слова. Сравнение между собой таких формальных черт — назовем их «контурами» — опре­делит, совпадают ли они друг с другом, «налагаются» ли они друг на друга и являются ли они тем самым равными или хотя бы подобными.

А. И. Смирницкий отрицает, как мы видели, возможность ис­пользования сочетательных свойств слова для суждения об их тождестве, В. В. Виноградов—тоже. В соответствии со своим взглядом на тождество слова В. В. Виноградов определяет со­гласно—наречие в значении 'дружно, единодушно' (жить соглас­но) и согласно — предлог со значением 'в соответствии' (жить со­гласно предписанию) как «несомненно разные .формы слова». В скобках oil добавляет: «едва и скажем: два разных слова-омонима». Слова, принадлежащие к разным частям речи, по Виноградову оказываются, таким образом, не разными словами, а одним. Вместе с тем второе согласно будет всегда сочетаться с дательным падежом некоторых имен существительных, а первое согласно такой возможности сочетания никогда не обнаружит.

Следовательно, эти две лексемы, хотя они и неизменяемы и морфологически дифференцироваться не могут, различаются син­таксической формой так же ясно и недвусмысленно, как и формой морфологической.

Мы придерживаемся поэтому иного взгляда па вышеприведенный пример и определили бы наречие согласно и предлог согласнои другие аналогичные случаи как разные слова, поскольку весь «контур» их употребления, вся сумма их дистри­буций не совпадают между собой. Дистрибуция определяет и типовые конструкции, характерные для слова в предложении, и лексические подклассы слов, заполняющие отдельные места в этих конструкциях. Различия и в том, и в другом отношении позволяют нам утверждать, что словесные единицы, внешне схожие, не тождественны друг другу, не равны между собой и являются, следовательно, омонимами.

В большинстве случаев объективно существующее различие значений слова (не употреблений его, а значений) связано с различными потенциями в области синтаксической и лексической сочетаемости, с разными правилами конструирования в речи. Именно эти правила придется досконально изучить для того, чтобы можно 6ыло судить о тождестве слова.

Понятие омонимии, очевидно, будет значительно расширено в связи с таким подходом. Подобное расширенное ее понимание является продолжением движения, начавшегося в ту пору, когда «семантическая» концепция омонимов выступила против «этимологической». Это движение было вполне естественным: при прежнем понимании омонимии огромное количество слов с резкой и разнозначностью приходилось толковать как единое целое. По настоящему истолковать это слово с современной точки зрения оказывалось невозможным, и толкование превращалось в простое перечисление несовместимых друг с другом значений.

Однако речь будет идти не о простом расширении понятия омонимии, а об изменении более глубоком. Прежде всего, ясно, что принцип общего этимологического происхождения не будет играть никакой роли при таком подходе: речь пойдет не об оди­наковости или разности происхождения слова, а об одинаково­сти или разности его отношения к предложению и словосочета­нию на определенном, и притом синхронном, этапе. С другой стороны, и критерий семантической близости или далекости столь трудно измеримых каким-нибудь объективным масштабом не будет для нас играть прежней роли. Поэтому разница в зна­чениях, «казавшаяся» исследователям недостаточной для признания совершившегося разрыва одной лексемы на две, может оказаться для нас достаточной при ином критерии распределе­ния.

Опасаясь обвинений в «механичности» и «субъективном идеа­лизме», мы сразу же хотим защититься: мы не считаем, что принципиально, где два значения—там два слова; мы не утверж­даем, что всякая падежная форма имени или временная форма глагола—это разные слова. Однако в нас живет убеждение в том, что там, где различие в значениях (измерять величину этого различия не беремся, не имея на то надежного инструмента) со­провождается какими-либо формальными дифференцирующими признаками—будь то разное морфологическое оформление сло­ва, разные грамматические категории, ему присущие, разные парадигматические схемы, для него типичные, или же разные синтаксические построения, в которые может входить слово, раз­ная сочетаемость с другими словами,—там нельзя говорить о тождестве слова.

И то, и другое в одинаковой мере характеризует слово в це­лом: как наличие разных парадигматических схем, так и нали­чие разной валентности определяет разность между словами: «... самое наличие ее (грамматической формы) у данного слова и конкретные ее особенности могут определенным образом ха­рактеризовать соответствующее слово в целом, так как слово вообще выделяется как таковое определенной своей граммати­ческой оформленностью».

В одном случае мы должны признать, что некие единицы А1 и А2—разные слова, т. е. омонимы потому, что, имея разное зна­чение, они в своих морфологических изменениях разнятся друг с другом; в другом случае мы говорим, что В1 и В2 — омонимы потому, что, имея разное значение, они обнаруживают в сумме разные типовые окружения и разные потенции синтаксического моделирования. Обе системы дифференциации перекрещиваются друг с другом.

Нам хочется теперь суммировать наши взгляды на то, что мы считаем правильным именовать словами-омонимами.

1. Безусловно омонимами являются слова, принадлежащие к разным частям речи, хотя они и развились первоначально из одной лексемы и по лексическому значению часто тесно связаны друг с другом. Ср. нем. leben 'жить' и das Leiden 'жизнь', при­тягательное laut 'громкий' и существительное der l.aut 'звук', прилагательное gelelirt 'ученый' и существительное der Ge.lehrte чспыН', наречие da 'тут, там' и союз da 'так как', существительноe die Kraft 'сила' и предлог kraft 'в силу, в соответствии'.

Парадигматические схемы глагола leben (ich lebe, du lebsеt, er lebt ... ich lebte, du lebtest, er lebte и т. д.) и существительного das Leben (das Leben, des Lebens и т. д.) или прилагательного laut и существительного der Laut являются совершенно раз­личными. Грамматические категории, присущие этим парам слов, естественно, не будут совпадать. Существительное die Kraft изменяется по парадигме склонения женского рода, в то время как предлог неизменяем. При отсутствии парадигматических различий, как, например, в случае наречие da- союз da, выявляются иные, совершенно ясно дифференцирующие формальные признаки: союз da обязательно стоит во главе предложения, который замыкается глаголом (например: Da er mil gedannpfter Sliinme sprach, konnte man ihn kaum verstehen), что для наречия отнюдь не характерно.

2. Безусловными омонимами мы считаем одинаково звучащие слова, которые, принадлежа к одной части речи, имеют разные морфологические характеристики, разные парадигматические схемы (тип склонения, образование множественного числа, род, тип спряжения и т. п.).

Например: der Bauer 'крестьянин'—слабое склонение, das der) Bauer 'клетка'—сильное склонение; der Tor 'дурак'—слабое склонение, das Tor 'ворота'—сильное склонение; der Kiefer ‘челюсть'—сильное склонение, die Kiefer 'сосна'—склонение женское, т.н. третьего типа; тут мы имеем дело со словами разного грамматического рода и разного склонения. Der Schild 'щит' и das Schild 'вывеска' имеют один тип склонения, но разный грамматический род и разное образование множественнoгo числа: Schilde и Schilder; das Gesicht 'лицо' и das Gesicht 'призрак', имея одинаковый род и тип склонения, разkbxf.ncz по образованию множественного числа (-er resp.-e).

Глагол bewegen 'двигать' и глагол bewegen 'склонять, побуждать' относятся к разным типам спряжения: первый—к слабому, второй--к сильному; так же erschrecken 'пугать' и erschrekken ‘пугаться’. Давая примеры, мы нарочно смешивали и те, и другие случаи: Tor—Tor и Kiefer—Kiefer— слова, разные по своей этимологии, остальные пары—единого происхождения.

3. Для слов, совпадающих по принадлежности к одной части речи и по морфологической характеристике, решающим являет­ся третий различительный признак: сумма «дистрибуций» слова. те словосочетательные возможности, как в синтаксическом, так и в лексическом отношении, которые его характеризуют. При вы­раженном несовпадении сочетательных потенций следует гово­рить о наличии двух (и более) словесныхединиц. двух (и более) слов.

Иногда решение вопроса сравнительно просто, как, напри­мер, в случае транзитивного и интранзитивного вариантов гла­гола. Ясно, что транзитивный глагол ausreissen 'вырывать' по­стоянно будет конструироваться с именем в винительном падеже. Определение лексической категории слов, сочетающихся. таким образом, с ausreissen, будет излишним. Интранзитивное ausreissen с основным значением "удирать, убегать' никогда не будет сочетаться с таким именем. Эти взаимоисключающие свойства ausreissen1 и ausreisse2 служат формальным доказа­тельством омонимии двух слов и формальной (только не мор­фологической, а синтаксической) характеристикой их.

Не всегда, однако, так просто решается вопрос о совпадении или несовпадении валентности того или иного слова. В ряде слу­чаев необходим подробный анализ типичных и нетипичных син­таксических конструкций или лексических сочетаний, возможных и невозможных конструкций и сочетаний. При лексических со­четаниях встанет неизбежный, как мы видели, вопрос о классах и подклассах слов.

Надо сказать, что третий признак омонимии является самым важным и всеобъемлющим признаком. Он обязательно сопро­вождает первые два (омонимия слов, принадлежащих к раз­ным частям речи, и омонимия слов с разными морфологически­ми показателями), которые характеризуют лишь часть омони­мов. Действительно, в случае Kraft и kraft определять омонимию будет не только то, что одно слово—имя существительное, а дру­гое—предлог, а и то обстоятельство, что синтаксическое поведе­ние обоих слов будет совершенно различным. Они не совпадут ни в одной из своих конструкций. Аналогично и der Bauer и das (der) Bauer будут отличаться не только парадигмой скло­нения, но и синтаксическим, и лексическим окружением, совер­шенно не совпадающим для обоих слов. В омонимах der Stock 'палка' и der Stock 'этаж' различительным признаком будет только последний, третий.

Есть еще один отличительный признак омонимии: словооб­разовательные связи слов. Так, слово der Schlosser 'слесарь' не' сомненно произведено от das Schloss 'замок', а не от das Schloss 'дворец, замок'. Der Schwindler 'обманщик' и beschvindeln 'обманывать' ничем не связаны с безличным schwindeln кружиться, туманиться', а безусловно производны от schwindein 'обманывать, дурачить'. Наличие разных словообразовательных гнезд - признак того, что перед нами два разных слова.

Лексические омонимы

Омонимия (от греч. homonymia - одноименность) в языкознании - звуковое совпадение различных языковых единиц, значения которых не связаны друг с другом.

Лексические омонимы— одинаково звучащие слова, не имеющие общих элементов смысла (сем) и не свя­занные ассоциативно. Возникновение в языке омонимов вызвано разными при­чинами. В результате ист. звуковых изме­нений может произойти совпадение ра­нее различных по звучанию слов, напр. рус. «лук» (растение) и «лук» (для стрельбы; где у < Q), англ. flaw 'трещи­на и flaw 'порыв ветра', франц. peche 'персик' и ресhе 'рыболовство, улор'. К появлению омонимов может привести заимствование иноязычного слова: напр., заимствованное из немецкого (через поль­ский) слово «брак» ('изъян') совпало с исконно русским «брак» ('женитьба'; этимологически связано с глаголом «брать»); иногда совпадают по звучанию слова, заимствованные в данный язык из разл. источников: ср. «рейд» ('место стоянки кораблей'; из нидерл. яз.) и «рейд» ('военный набег в тыл противни­ка'; из англ. яз.). Источником О. в дан­ном языке может быть звукоподражат. происхождение одного из омонимов: напр., «шип» (от «шипеть») и «шип» (розы) и т. п. Наиболее продуктивным и исторически наиболее сложным факто­ром появления О. является разрыв пер­воначально единой семантики многознач­ного слова: рус. «свет» ('лучистая энер­гия') и «свет» ('мир, вселенная'), нем. Zu 'течение, тяга' и Zug 'поезд', франц. train 'ход' и train 'поезд' и т. п. Сложность этого фактора заключается в том, что разрыв, расхождение значений, т. е. утрата ими общих семантич. элементов, обычно осуществляется постепенно; не­редки случаи, по-разному трактуемые в разных словарях: то как значения од­ного слова, то как омонимы (ср. рус. «жу­равль» — 'птица' и 'шест у колодца'; чет. jerab — 'журавль' и 'подъемный кран' и т. д.). В «Словаре омонимов рус­ского языка» О. С. Ахмановой приве­дено много омонимов, появившихся в рус. яз. вследствие распада полисемии, при­чем автор отмечает, что в значит, числе случаев О. находится в состоянии про­цесса, и стремится разграничить при по­мощи спец. обозначений «завершившиеся» и «пезавершившпеся» процессы расхожде­ния значений; к последним отнесены такие случаи, как, напр., «гладить» (белье и ребенка), «волочиться» ('волочиться по земле' и 'волочиться за девицами') и т. п.

Трудность разграничения полисемии и О. приводит нек-рых ученых к утверж­дению, что омонимами целесообразно считать только слова, различные по про­исхождению (В. И. Аоаев). Однако, во-первых, нс во всех случаях удастся уста­новить происхождение слова, а во-вто­рых,— и это главное — следование такой установке отодвинуло бы понятие О. в область ист. лексикологии, в то время как именно для совр. языков приходится разграничивать значения, связанные одно с другим, и значения, к-рые, хотя и вы­ражены одинаковой звуковой формой, в семантич. плане не имеют ничего обще­го. Это вопрос не только лиигвистич. тео­рии, но и лексикографнч. практики.

Нек-рые исследователи в качестве объ­ективных критериев разграничения О. и полисемии выдвигали словообразоват. и синтаксич. характеристики; однако их значение нельзя признать решающим, по­скольку расхождение словообразонат. ря­дов не непременно связано с разрывом соотв. значений (часто производные вооб­ще -«специализируют» значение произво­дящего), а рсйлнз.чция разных значений слона в разл. счнтаксич. Конструкциях далеко нс всегда связана с их ссмаптич. разрывом: ср. «писать» (кому, что, о чем) и «писать» в абсолютивном употреблении (ср. заголовок фельетона И. Ильфа и Е. Петрова: «Писатель должен писать», а также производные от этого глагола: «писатель», «писание», «письмо» и т. л.). Большую группу омонимов в рус. яз. составляют слова, звуковое совпадение к-рых обусловлено независимым (иног­да — в разнос время) образованием от одной и той же основы при помощи одних и тех же аффиксов, по каждое в специализиров. значении: «ветрянка» (мельни­ца) и «ветрянка» (оспа), «приемник» (учреждение) и «приемник» (устройство для приема чего-либо) ч т. д.

Различаются полная ч частичная О., при к-рой совпадают только отд. формы слов, называемые о моформам и, напр. рус. «стих» (глагол) и «стих» (су-ществит.), англ. saw 'пила' и saw (форма глагола to see 'видеть') и т. п. Наряду с омонимами выделяют также омогр а-ф ы — слова, имеющие одинаковое на­писание, но разл. ударение (в рус. яз.: «мука» — «мука», «трусить» — «трусить» и т. п.) или вообще произношение (в англ. яз.: lead [led] 'свинец' и lead [li:d] 'вести', tearttea] 'рвать' и tear [tia] 'слеза'), и омофоны— слова, к-рые произносятся одинаково, но различаются в написании: «косный»—«костный»; в рус. яз. чаще это слова, совпадаю­щие по звучанию лишь в отд. формах:

«пруд»-«прут», «лук»-«луг» и т.п. В языках с более традиционной орфогра­фией, как, напр., англ. и франц. языки, омофопов значительно больше: франц. boulot и bouleau, pot и peau, англ. write и right, week и weak и т. д. Особое место занимают словообразоват. конверсивы (см. Конверсия в словообразовании), осо­бенно характерные для англ. яз.

Омонимичными могут быть также грамматич. формы слов —грамматич. омонимы: напр., формы прилагат. «большой», «молодой» и т. п. представ­ляют собой формы им. п, ед. ч. муж. рода («большой дом», «молодой человек»). род. п. с.т.. ч. жен. рода («большой доро­ги», «молодой поросли»), дат. п. ед. ч. жен. рода («большой дороге», «молодой поросли»). Основанием для признания этих форм .разными, хотя и совпадаю­щими по звучанию, служит то, что они согласуются с существительными, высту­пающими в разл. падежах.

При полисемии (многозначности) звуковое единство всегда сочетается с большим или меньшим смысловым единством. Сколько бы ни было значений у слова, между всеми значениями должно сохраняться что-то общее. Однако в русском языке есть немало одинаково звучащих слов, не имеющих ничего общего в значении. Например: клуб (дыма) и клуб (университетский); лук (оружие) и лук (растение); наряд (одежда) и наряд (документ); брак (супружество) и брак (испорченная продукция).

Слова, одинаково звучащие, но не связанные по значе­нию (по сходству, смежности называются омонимами (от гр. homonyma от homos—«одинаковый» и опута—«имя»). Явление совпадения в звучании не связанных по значению слов носит название омонимии.

Итак, если при полисемии мы имеем дело с различными значениями одного и того же слова, то при омонимии мы имеем дело с разными словами, одинаково звучащими.

Как же возникают в языке омонимы? Основные причины их возникновения следующие:

1. Омонимы возникают в результате совпадения звуча­ния заимствованного и исконно русского слов (по принципу «свое — чужое»). Например: брак (супружество) — русское и брак (недоброкачественное изделие, дефект в нем) — из немецкого brock, лава (расплавленная вулканическая мас­са) — из итальянского lava и лава (забой) — русское; горн (плавильная печь) — русское и горн (музыкальный инст­румент) — из немецкого и др.

2. Омонимы образуются в результате звукового совпаде­ния разных по значению слов, пришедших в русский язык из других языков (по принципу «чужое — чужое»). Напри­мер: рейд (набег подвижных военных сил) — из английско­го и рейд (водное пространство) — из голландского; фокус (точка пересечения преломленных или отраженных лу­чей) — из латинского и фокус (трюк) — из немецкого; нота (музыкальный знак) и нота (дипломатическое пись­менное обращение одного правительства к другому) — оба слова из латинского и др.

3. Появляются омонимы и в результате смыслового обособления одного из значений многозначного слова. На­пример: свет (лучистая энергия) и свет (земля, мир, все­ленная); слог (часть слова) и слог (стиль); вид (внешность, облик) и вид (разновидность, тип) и др.

Такими способами возникают в языке лексические омонимы— слова одной и той же части речи, имею­щие одинаковые формы словоизменения. Помимо лексиче­ских омонимов выделяют омофоны. омоформы и омографы. Омофоны (фонетические омонимы) — слова, имею­щие одинаковое звучание, но различное графическое изображение на письме. Например: пруд — прут, столб — столп, род — рот, развевать — развивать и др.

Омоформы (грамматические омонимы) — это сов­падение отдельных форм слов. Например: лечу (от лететь) и лечу (от лечить), мой (от мыть) и мой (местоимение); три (от тереть) и три (числительное) и др.

Омографы (графические омонимы) — слова, кото­рые отличаются друг от друга лишь местом ударения. На­пример: замок — замок, кружки — кружки и др.

Но, как справедливо отмечает академик В. В. Виногра­дов, «нельзя смешивать или даже сближать собственно лексическую омонимию с различного рода созвучиями и подобозвучиями, встречающимися в речи».

Толковые словари разграничивают многозначные слова и омонимы. Омонимы даются в разных словарных статьях, в отличие от многозначных слов, значения которых даются видной словарной статье.

Омонимы используются для создания художественных образов, каламбуров, шуток и т. п.

Есть специальные словари омонимов русского языка: Ахманова О. С. Словарь омонимов русского языка. М.., 1974; Колесников Н. П. Словарь омонимов русского языка. Тбилиси, 1978.

Многозначные слова и омонимы

 Полисемия опи­рается на связанность значений слова: все его значения опира­ются на общее, стержневое значение. Однако не все значения слова сохраняются в равной степени, влияют на его употребление и словообразовательные связи. Это приводит к тому, что многознач­ное слово распадается на ряд слов, у которых общей является лишь звуковая форма.

Так, в древнерусском языке слово живот имело значения: 1) жизнь, 2) животный мир. Сейчас у этого слова эти значения утрачены, зато у этого слова возникло эвфемистическое значение 'брюхо'. У слов полка (книжная) и полка (редиса) значения никак не связаны; это два различных слова. Двумя разными словами являются завод1 и завод2 показателем этого служит различие прилагательных, образованных от них: заводской и заводной.

Слова, которые совпадают по звуковой форме, но различаются по значению (и эти значения сейчас не связаны друг с другом), называются омонимами. В отличие от полисемии омонимия возникает на основе общности только звуковой формы: значения слов-омонимов не имеют общего семантического стержня.

Сближаются как омонимы чаще два слова. Однако встречаются и три одинаково звучащих слова. Например, в русском языке слова: коса — сплетенные в одну прядь волосы, коса —' сельско­хозяйственное орудие для кошения, коса — полуостров в виде узкой отмели—сближаются друг с другом совпадением звуковой формы. Как омонимы выступают слова топить (масло), топить (печь) и топить (погружать в воду).

Совпадение звуковой формы разных слов не является особен­ностью только русского языка. Омонимы имеются в различных языках, хотя количество их в разных языках различно. Например, коса (kosa) — сельскохозяйственное орудие -- встречается в ряде славянских языков: русском, болгарском, украинском, польском, чешском. Слово коса - сплетенные в одну прядь волосы на голове человека — уже такого широкого распространения не имеет. С этим значением в болгарском языке употребляется слоио плитка, в польском — warkocz, а в чешском — сор.

В разных языках можно отметить поэтому такие омонимы, ко­торые отсутствуют в других языках. Например, в болгарском я зыке кола - печатным лист и шла -- крахмал. В немецком языке можно отметить такие омонимы, как Schauer — наблюдатель и Schauer - ужас; в английском: ear - ухо и ear—колос; во французском: louer — нанимать и /ouer - хвалить.

Омонимы являются принадлежностью лексической системы конкретного, отдельного языка. Случайные совпадения звуковой формы слов различных языков нельзя считать омонимами в точном значении этого термина. Такие, например, слова, как татарское ил — страна и русское ил — вязкий остаток на дне водоема, не употребляются в одном н том же языке и не образуют омонимичных нар. Такие совпадения не наблюдаются, следовательно, при функ­ционировании конкретного языка. С ними можно встретиться при сопоставлении двух языков, например, при переводе с одного языка на другой и при научном изучении родственных языков. Межъязыковые омонимы встречаются при двуязы­чии. Так, русское II болгарское слова гора совпадают только по звуковой форме, так как болгарское слово гора означает 'лес': букова гора — буковый лес.

В связи с тем что язык имеет как устную, так и письменную форму, можно отметить три вида совпадений звуковой и буквенной формы разных слов —полные омонимы и неполные омонимы (омофоны и омографы).

Полными омонимами называют различные слова, совпадающие по звуковой и письменной форме. Такими являются, например, слова лук — растение и лук — оружие, коса (в указан­ных трех значениях). Однако возможно расхождение между про­изношением и правописанием, и на этой основе возникают омофоны и омографы.

Омофонами называются разные слова, которые, разли­чаясь при их написании, совпадают в произношении, например: русские слова лук и луг, отвести (отведу) и отвезти (отвезу), немецкие Scite — сторона и Saite — струна. Значительное коли­чество омофонов встречается во французском и особенно в англий­ском языке. Так, в английском слова write— писать и right — пря­мой, прямо, выпрямляться произносятся одинаково [rait]. Одинако­во произносятся и такие слова, как meat — мясо и meet — встречать.

Омографами называют такие разные слова, которые совпадают по написанию, хотя и произносятся различно (как в от­ношении звукового состава, так и места ударения в слове), на­пример: русские слова замок и замок, английские tear - сле­за и tear  — рваться.

Омонимия широко распространена в языках и не ограничивается совпадением слов. Наряду со звуковым совпадением слов воз­можно совпадение отдельных форм разных слов. Так. например, в русском языке у существительных типа кость сов­падает форма винительного и именительного падежей единственного числа. У глаголов типа строиться в произношении совпадает форма инфинитива и форма 3-го лица единственного числа настоящего времени: дом строится.

В этих случаях речь идет уже не о лексических омонимах, а о морфологических. Разные формы слов, совпадающие по звуко­вому облику, называются омоформами. При лексической омонимии звуковое совпадение распространяется на слова-омо­нимы (коса и коса, топить и топить), при морфологической омо­нимии совпадают отдельные, и при том вполне определенные, формы слов того или иного грамматического класса. Например: знать и пасть — существительные и знать и пасть — глаголы, простой - прилагательное и простой — существительное, пила (существи­тельное, обозначающее инструмент) и пила (прошедшее время глагола), коса — существительное и коса — краткое прилагатель­ное от косая, мой — местоимение и мой — повелительная форма глагола, три — числительное и три — повелительная форма гла­гола, спеть — совершенный вид к петь и спеть — зреть, соз­ревать.

Как полисемия, так и омонимия с точки зрения истории семан­тической системы языка представляют собой различные ступени развития многозначности в слове, один из путей возникновения омонимов. Омонимы и возникают в языке чаще всего путем распада полисемии, путем образования в слове двух неза­висимых номинативных значений.

Наряду с образованием омонимов путем распада многознач­ности слова возможен и другой путь образования омонимов. Второй путь образования омонимов состоит в звуковом сближении разных слов.

Лексическими омонимами (греч. homos - одинаковый + onyma - имя_ называются два и более разных по значению, совпадающие в написании, произношении и грамматическом оформлении. Например, блок1- союз, соглашение государств и блок2 — простейшая машина для подъема тяжестей; ключ1 -металлический стержень особой формы для отпирания и запирания замка и ключ2 — бьющий из земли источник, родник.

В лексикологии различают два типа слов-омонимов — полные и неполные (или частичные).

К полным лексическим омонимам относятся та кие слова одной и той же части речи, у которых совпадает вся система форм. Так, приведенные выше омонимы блок1 и блок2, ключ1 и ключ2 являются полными омонимами.

К неполным (частичным) лексическим омонимам относятся слова одной и той же части речи, у которых совпадает не вся система форм. Например, слова завод1 — промыш­ленное предприятие и завод2— приспособление для приведения в действие -механизма (второе слово не имеет мн. числа): мир1-совокупность всех форм материн в земном и космическом про­странстве и мир2 — согласные отношения, спокойствие, отсутствие вражды, войны, ссоры (второе слово также не употребляется в форме мн. числа).

Слова-омонимы характеризуются прежде всего тем, что они соотносятся с тем или иным явлением действительности независимо друг от друга, поэтому между ними не существует никакой ассо­циативной понятийно-семантической связи, свойственной разным значениям многозначных слов. При реализации лексического зна­чения слов-омонимов их смешение практически невозможно. Например, никто не подумает, что речь идет о ключе как «роднике, источнике», если, стоя у двери, просят дать ключ, т. е. «приспо­собление для приведения в действие замка». Понятийно-тематическая соотнесенность слов совершенно разная, и употребление в тексте (или в живой речи) одного из омонимичных слов исключает использование другого. (Если, конечно, нет нарочитого их столк­новения с определенным стилистическим заданием).

Итак, лексическая омонимия наблюдается среди слов одних и тех же пустей речи. При этом двум или нескольким лексическим омони­мам (полным или частичным) свойственно абсолютное тождество звукового и орфографического комплекса, т. е. внешней структуры (ср.: отстоять1 — простоять до конца, отстоять2-- защитить, отстоять3 — находиться на каком-то расстоянии и др.) и всех (или части) грамматических форм (ср. сходное изменение по падежам, наличие одних и тех же форм числа v трех слов. являющихся полными лексическими омонимами: банка1 - сосуд, банка2 — отмель, банка3 - спец. поперечное сидение в лодке).

Возникновение омонимов в русском языке

В процессе исторического развития словаря появление лексиче­ских омонимов было обусловлено рядом причин.

Одной из них является семантическое расщепление, распад полисемантичного слова. В этом случае омонимы возникают в результате того, что первоначально разные значения одного и того же слова расходятся и становятся настолько далекими, что в современном языке воспринимаются как разные слова. И лишь специальный этимологический анализ помогает установить их преж­ние семантические связи по каким-то общим для всех значений признакам. Таким путем еще в древности появились омонимы свет— освещение и свет — Земля, мир, вселенная.

В 1972 г. впервые признана и зафиксирована в Словаре Оже­гова омонимия слов долг — обязанность и долг - взятое взаймы. В 50-х годах эти слова рассматривались как варианты одного и того же слова с разными значениями. Это указывает на длительность процесса расщепления многозначного слова и превращения его значений в самостоятельные слова-омонимы, на неизбежность появления «про­межуточных, переходных случаев», когда затруднительно дать однозначную семантическую характеристику слова. Например, не­одинаково в разных словарях рассматриваются слова вязать (стягивать веревкой) и вязать (спицами, крючком), махнуть (чем-нибудь) и махнуть (отправиться куда-нибудь), палить (обжи­гать пламенем) и палить (стрелять залпами) и др.

Расхождение значений многозначного слова наблюдается в языке не только у исконно русских слов, но и у слов, заимствован­ных из какого-либо одного языка. Интересные наблюдения дает сравнение омонимии этимологически тождественных слов: агент — представитель государства, организации и т. п. и агент — дейст­вующая причина тех или иных явлений (оба слова из лат. agens, agentis—от agere—действовать); ажур — сквозная сетчатая ткань и ажур — ведение бухгалтерских книг, документов до по­следнего дня (от фр. a ajour - сквозной: подытоженный).

Следует заметить, что по вопросу о роли распада многознач­ного слова в образовании омонимов в современной лексикологии нет единого мнения. Так, В. И. Абаев в статье «О подаче омони­мов в словаре» (см.: Вопросы языкознания, 1907, № 3) высказал мысль о том, что новые омонимы, их «размножение идет в основном за счет полисемии». Е. М. Галкина-Федорук в статье «К вопросу об омонимах в русском языке» также считали одним из продуктивных способов образования омонимов «обособление значения слов». Однако В. В. Виноградов отмечал непродуктивность этого способа образования, считая, что «еще меньше омонимов обязано своим образованием семантическому распаду единой лексемы на несколько омонимичных лексических единиц типа свет— вселенная, и свет—освещение. А. А. Реформатский утверждал, что в русском языке «больше всего омонимов, возникших благодаря заимствованиям», хотя он признавал и факт активности процесса производной омонимии. А. И. Смирницкий основным источником пополнения языка омонимами называл случайные звуковые совпадения. О. С. Ахманова, признавая достаточную активность омонимов. возникающих в результате разошедшейся полисемии, указывала в то же время и на большие трудности, с которыми связаны поиски объективных критериев оценки завершения процесса омонимизации. Эти статьи, как и ряд других письменных и устных выступлений, послужили стимулом для развернувшейся дискуссии по вопросам омонимии?

Нам представляется наиболее целесообразным считать, что способ расщепления значений достаточно активен, хотя продук­тивность его для разных структурных типов омонимов неодинакова. Об этом свидетельствуют приводимые выше примеры. На это указывают и 248 случаев разошедшейся полисемии, отмеченных О. С. Ахмановой из числа 2360 омонимичных слов, приводимых ею в «Словаре омонимов русского языка».

Омонимия может быть результатом совпадения звучания, напи­сания и полного или частичного совпадения формоизменения ис­конного слова и заимствованного. Например, русское (ставшее теперь уже областным по употреблению) лава — плот, помост и русское же лава — забой со сплошной системой разработки совпа­ли в звучании со словами лава — боевой порядок в строю (из польск, fawa— ряд, шеренга) и лава—расплавленная мине­ральная масса, извергаемая вулканом (из итал. lava), русское рубка — рассечение на части совпало со словом рубка — закрытое помещение на верхней палубе судна или надстройках корабля (из голл. roef—каюта); русское горн—«кузнечный» совпало с горн — «рог» (из нем. Horn) и т. д. Но таких примеров в языке сравнительно немного.

Омонимы появлялись и в результате того, что два или несколько слов, заимствованных из разных языков (нередко и в разное время), в силу определенных фонетических причин оказывались в русском языке созвучными. Таков путь возникновения уже упо­минавшихся омонимов блок — союз (из франц. bloc — объедине­ние), блок—машина для подъема тяжестей (из англ. block). Есть eule и третье слово блок — железнодорожный пост. где нахо­дится пункт управления движения поездами (из англ. to block — закрывать, заграждать) и т. д.

Нередко омонимичными в русском языке оказываются разные слова, заимствованные из одного языка. Например: банкет — торжественный обед, прием (из франц. banquet— пиршество) и банкет— 1) воен. небольшое возвышение у траншеи, устроенное для удобства ружейной стрельбы, 2) морск и ж/д выемка вдоль верхнего края откоса (из франц. banquette— уменьшит, от bane — куртина): карьер—самый быстрый бег лошади (из франц. corriere—бег) и карьер—спец. открытые разработки неглубоко эалегаюших ископаемых (из франц. carriere— каменоломня); мас­сировать — делать массаж (из франц. masser — производить мас­саж) и массировать — спец. сосредоточить в одном месте войска, авиацию и т. д. (из франц. masse— масса, глыба, ком) н др.

Совпадение звучания русского и заимствованного слов проис­ходит иногда не сразу. Слова когда-то по-разному произносившиеся и писавшиеся в процессе исторического развития языка совпада­ют и в написании, и в произношении. Такой путь прошли, например, слова лук — огородное растение (древнее заимствование из гер­манских языков) и лук — ручное оружие для метания стрел (вос­ходит к древнерусскому слову, в котором на месте гласного у стоял носовой звук о). С исчезновением из алфавита носового о эти слова стали омонимами, хотя и неполными (у первого слова нет форм мн. числа).

Результатом «фонетического совпадения этимологически разных славянских слов с непроизводной основой» считает В. В. Вино­градов и появление омонимии слов мир1 — вселенная и мир2 — покой; пар1—газ, воздух и пар2 —незасеянное поле. Но таких омонимов в языке немного. (Заметим, однако, что омо­нимия слов мир1 и мир2 является скорее следствием графических изменений, результатом исчезновения разных написаний букв и и i.)

По структуре омонимы бывают простые, или не произ­водные, и производные. Непроизводные омонимы чаще всего встречаются в кругу имен существительных. Это такие омонимы, которые, как уже отмечалось, возникли в результате совпадений слов исконных и заимствованных, путем фонетических трансформаций исконных русских слов, а также в процессе слово­образования. В производной омонимии существительных и глаго­лов исследователи вслед за В. В. Виноградовым обычно выделяют такие разновидности:

1) омонимичные производные основы состоят каждая из двух (и более) однотипных омоморфем, например: лезгин-к-а (ср. лез­гин) ч лезгин-к-а (танец), толст-овк-а (последовательница учения Л. Н. Толстого) и толст-овк-а (рубашка особого покроя);

Омоморфемам и (греч. homos — одинаковый -t- rnophe— форма) называют фонетически совпадающие морфемы (аффиксы, флексии), различ­ные по значению (т.е. омонимичные морфемы). Например, суффикс -ин- в словах со­ломина, бусина, горошина (значение единичности), домина, шрпичина (увеличитель­ное значение), уродина (пренебрежительно-бранное значение), свинина, баранина (придает значение «мйсо животного»): приставка из- в глаголах изгнать (значение удаления) и израсходовать (значение исчерпанности действия): окончание -а в словах стена (им. пад. ед. числа), дома (им. пад. мн. числа), ушла (глагольное окончание ед. числа ж. р.) и т.д.

2) омонимичные производные основы состоят из морфем, которые не совпадают по звуковому оформлению, например: бу-мажн-ик (рабочий бумажной промышленности) и бунаж-ник (кошелек для бумаг), ударн-ик (работающий по-ударному) и удар-ник (часть затвора).

3) в омонимичной паре слов производность основы ощущается лишь у одного из слов, а у другого (или других) происходит мор­фологический процесс опрощения, ср.: осад-ить — осаждать (под­вергнуть осаде, т. е. окружать войсками), осадить—осаждать (выделять составную часть осадка), осадить - осаживать (т. е. за ставить замедлить ход на всем скаку, податься назад, чуть присев),

4) одна из омонимичных основ имеет производный характер. другая — непроизводна, например: нор-к-а (уменьшит, к нора) и норка (животное и шкура животного).

О. С. Ахманова подобные типы производных омонимов назы­вает «словами с выраженной морфологической структурой» и различает среди них пять подтипов: 1) омонимию основ: колкий (взгляд, трава, насмешка) и колкий (сахар, дрова); 2) омонимию аффиксов: финка (к финн) и финка (нож): 3) омони. мию с разной степенью членимости: выправить (гранки) и выправить (паспорт): 4) омонимию с различной внутренней структурой: самострел (вид оружия, которое само стреляет) и самострел (тот, кто в себя стреляет): 5) омонимию разных частей речи: печь (существительное) и печь (неопределенная форма глагола).

Производная омонимия среди глаголов (процесс, наиболее активный в современном языке) «возникает в таких случаях, когда у одного глагола приставка сливается с основой, теряя свою морфологическую выделяемость или отделяемость, а у другого, омонимичного с первым, она сохраняет свои смысловые функции отдельной морфемы. Например: назвать "называть кого чем" (ср. название) и на-звать (много кого), заговорить "заговари­вать зубы" (ср. заговор) и за-говорить (заговаривать, начать говорить)».

Многие из производных омонимичных глаголов являются час­тичными лексическими омонимами. Ср. омонимию производных глаголов закапывать — от копать и закапывать — от капать, засыпать — от спать и засыпать — от сыпать. Образование подоб­ных омонимов во многом обусловлено омонимией словообразова­тельных аффиксов, т. е. омоморфем.

Если полное совпадение внешней формы двух и более слов нарушено, а слова в речевом потоке по тем или другим языковым признакам сближаются, то речь может идти не о. лексической омо­нимии, а о явлениях, лишь в чем-то сходных 'с ней, но совершенно самостоятельных.

Языковые явления, сходные с лексической омонимией

Омонимия как языковое явление наблюдается не только в лексике. В широком смысле слова омонимами иногда называю) разные языковые единицы (в плане содержания, структуры, уровней принадлежности), совпадающие по звучанию (т. е. в плану выражения). В отличие от собственно лексических (или абсолют­ных) омонимов, все другие созвучия и разного рода совпадения называют иногда относительными, хотя здесь правильнее было бы говорить не об омонимии в широком смысле слова, и даже не об относительной омонимии, а об омонимическом употреблении в речи разнообразных видов омофонов, в состав которых, как указывает В. В. Виноградов, входят «все виды единозвучий или созвучий— и в целых конструкциях, и в сцеплениях слов или их частей, в отдельных отрезках речи, в отдельных морфемах, даже в смежных звукосочетаниях».

Следовательно, широкое понятие омофония (греч. homos - оди­наковый, phone — голос, звук) охватывает созвучие самых разных языковых единиц. Например: 1. Совпадение произношения слов (так называемые собственно омофоны, или фонетические омонимы): грипп. — гриб, труд — трут, дог — док и т. д. 2. (Совпа­дение слова и словосочетаний: немой — не мой. занос — за кос, сутками— с утками (разновидность омофонии). 3. Совпадение от­дельных форм слов (так называемые ом о форм ы, или грамма­тические омонимы): пила (существительное) — пила (глагол в про­шедшем времени); лечу (от лететь) — лечу (от лечить), молодой человек — забота о молодой матери и т. д.

Нередко к омонимии относят еше и омографы (греч. homos +graph6— пишу), т. е. слова, совпадающие в написании. но различающиеся произношением, в частности ударением. Это их четко отличает и от омофонов и от лексических омонимов. К таким словам современные исследователи относят свыше тысячи пар слов типа ирис (конфеты) — ирис (вид ниток), рассматривая при этом разные типы омографов: лексические — атлас и атлас, лексико-грамматические—село (глагол) и село (существительное), бегу (глагол) и бегу (от бег) (существительное), грамматические— адреса и адреса, дома и дома', стилистические -- компас (лит.) и компас (морск.) и т. д.

В современных исследованиях, пособиях, словарях утвердилась тенденция использовать двойные наименования тех явлений, которые построены на разного рода совпадениях, созвучиях. Например: омофоны — фонетические омонимы, омоформы -грамматические омонимы, омоморфемы — морфологические омонимы (или словообразовательные омонимы). Иногда .употребляют и такие термины: омосинтагмы — : синтаксические омонимы, омостилемы .— стилистические омонимы. Представляется, что, несмотря на критическое отношение исследователей к такого рода двойной терминологии, в особенности к терминам-словосочетаниям типа «синтаксическая омонимия» и под., ее употребление не вызывает путаницы, а наоборот, позволяет четче определять то или иное языковое явление. И дело здесь не в том, как назвать явление, а в том, какое понимание вкладывается в название, что скрывается за ним.

 Итак, собственно лексическую омонимию (полную и частичную) «нельзя смешивать или даже сближать» (как отмечает В. В. Виноградов) с омофонией в широком смысле слова, т. е. со всеми созвучиями и .подобозвучиями, которые встречаются в речи. От собственно лексической омонимии и от разных типов омофо­нии следует четко отграничивать явления чисто графического совпадения, т. е. омографию. Соединение этих совершенно разных языковых явлений возможно лишь при нарочитом их обыг­рывании, т. е. омонимическом употреблении в речи, что связано уже не с собственно лексикологическими проблемами омонимии, а с анализом ее функционально-стилистической роли.

Омонимия и полисемия в русском языке

Разграничение разных слов-омонимов и одного слова с многими значениями, как уже отмечалось, вызывает немало затруднений и не всегда может быть проведено однозначно.

На трудность разграничения этих явлений и сложность их четкого, последовательного определения указывает и современная лексикографическая практика. Так, многие слова, которые в одном словаре даны как многозначные, в другом (или других) рассматри­ваются как разные слова, омонимичные друг другу.

Все сказанное свидетельствует прежде всего о сложности самой проблемы разграничения омонимии и полисемии, а иногда и о недо­статочно строгом н последовательном подходе к этому вопросу, об излишнем увлечении омонимизацией, на что справедливо ука­зывал В. И. Абаев: «В недавнем прошлом в нашей лексикографии наметилась тенденция превращать в массовом порядке полисемию в омонимию. Скажем, добрый в смысле "хороший" ("добрый день") и добрый в противоположность злому рассматривать не как два значения одного слова, а как два разных слова».

Какие же существуют способы, позволяющие отличать омони­мию от полисемии?

Одним из них является подстановка синонимов к каждому омониму или ко всем значениям полисеманта, а затем сравнение подобранных синонимов между собой. Если они оказываются семантически близкими друг другу, перед нами многозначное слово, если нет — омонимы. Например, сопоставим синонимы, подобранные к словам бой1 — сражение и бой2 — мальчик-слуга (в заграничных гостиницах, учреждениях). Слова сражение и слуга между собой никакого сходства в семантике не имеют, следова­тельно, бой1 и бой2 — омонимы, т.е. разные лексические еди­ницы.

Если же раскрыть синонимичными заменами значения слова бой (в словосочетаниях типа морской бой (битва), кулачный бой (борьба, поединок), бой быков (состязание, сражение) и т. д., то нетрудно заметить семантическую близость подобранных синонимов (битва -борьба—состязание), которая подтверждает, что в дан­ном случае перед нами разные значения одного слова. Это отра­жено и в современных словарях. Рассмотрим статью к слову бой1 в БАС (приводится с сокращениями):

Бой. 1. Столкновение враждебных армий, отрядов, воинских частей и т. п., битва, сражение. 2. Борьба, состязание; единоборство, поединок. 3. Драка, побоище. 4. Хозяй­ственный, промысловый И т. п. убой животных. 5. Звучание, звон. 6. Разбивание, ломание, повреждение (обычно о посуде, стекле, камне и т. п.). 7. Сила. направленность огне­стрельного оружия. 8. Стар. Огневой, огненный бой - огнестрельное оружие, пушки и т. п. 9. В просторечии. Бойкий, бедовый, проворный.

Отграничению многозначного слова от омонимичных помогает сопоставление словоформ каждого из них, подбор родственных (однокоренных) слов, т. е. установление их деривационных связей. Если словоформы одинаковы или сходны и есть родственные слова, которые по типу образования тождественны, а между ними существует семантическая близость, можно говорить о полисемии. На­пример, почти все значения рассмотренного выше слова бой имеют сходные словоформы (боя, о бое, в бою. мн. бой и т. д.) и родствен­ные образования (боевой, боец, бойцовый, боевик и др.). Если словоформы различны или (при их совпадении) семантически четко отграничены друг от друга, а словообразовательные связи слов вычленяются достаточно ясно и не утрачивают своей деривацион­ной значимости в языке, следует говорить об омонимии. Например, ни одно из производных, указанных выше, не имеет отношения к слову бой2 со значением «мальчик-слуга», так как оно в русском языке не имеет однокоренных родственных слов.

Для различения омонимии и полисемии полезны этимологические сведения о словах, т. е. выяснение их происхождения. Так, этимология указанных выше слов различна: бой1 — со всеми зна чениями восходит к общеславянскому глаголу бить, а бой2 пришло из английского языка (boy— мальчик).

Большую пользу приносит сопоставление перевода русских слов-омонимов на другие языки. Это заметно уточняет представление о действительной омонимизации.

Немаловажное значение в случае разграничения омонимии и полисемии имеет выявление тематической отнесенности слова и определение типичных моделей лексической сочетаемости (микроконтекста), а также семантики всего контекста в целом (макро контекста). Установление специфики сочетаемости сопоставляемых слов, т. е. характеристика и синтаксических возможностей, позволяет выявить и семантическою различие в формировании более крупных (чем синтагма) синтаксических конструкций с этими словами. Этот признак также может служить одним из критериев разграничения сходных языковых явлений.

Таким образом, для обоснованного отграничения омонимии (и полисемии необходимо использовать как можно больше сопостовительных данных, которые позволят выявить, какие признаки преобладают: сходные над различительными или наоборот — различительные над сходными. Однако решающими признаками для этапов анализа (сопоставление синонимических замен, подбор словоформ, установление деривационных связей, перевод на другие языки, определение границ лексической сочетаемости и сравнены синтаксического построения макротекстов) являются все-таки собственно семантические. Именно они, как отмечают современные исследователи, должны быть признаны основными при отграничении омонимии от полисемии, именно они должны присутствовать во всех остальных различительных сопоставлениях.

Функционально-стилистическая роль омонимии и близких к ней явлений

Функционирование омонимов в речи, как правило, не вызывает особых затруднений. Их значения не сталкиваются друг с другом. И тем не менее совмещение значений омонимичных слов возможно. Однако в этом случае оно бывает обусловлено определенной стили­стической целью, причем в разных стилях речи эта цель различна. В поэзии столкновение омонимов служит средством создания образа, выразительной речевой ситуации, заострённости, публицистичности.

Намеренное совмещение двух неполных лексических омонимов приключение — происшествие и приключение — действие по гла­голу приключать использует Д. Гранин в романе «Искатели»:

«Здесь, в Управлении, находился мозг всех станций, сетей, строительств, ремонтных заводов — всего сложного гигантского хозяйства системы. Сюда приезжали директора предприятий договориться о подключении нового цеха, нового дома. Домашние хозяйки хлопотали о своих счетчиках. Управхозы приходили с жалобами на плохое напряжение. ' Разговор происходил у дверей с надписью «Отдел приключений». Андрей понимал истинный смысл этих слов, но, посмотрев на унылого сотрудника этого отдела, улыбнулся, А жаль, что действительно не существует на свете такого отдела увлекательных, волну­ющих приключений!.. И вдруг эта смешная надпись как-то по-новому осветила и его приход в лабораторию и путешествие по зданию Управления. Начинались удивительные события в его жизни».

Нередко наблюдается столкновение или даже совмещение в одном тексте и слов-омонимов и слов, случайно совпадающих в звучании (омофонов, омоформ и т. д.). Интересно сопоставить намеренное столкновение частичных омонимов есть — «быть, иметься» и есть — «принимать пищу», в переводе С. Я. Маршака «Заздравного тоста» Роберта Бернса:

У которых есть, что есть — те подчас не могут есть,

А другие могут есть, да сидят без хлеба

А у нас тут есть, что есть, да при этом есть, чем есть, —

Значит, нам благодарить остается небо!

Прием совмещения разного рода созвучий особенно часто используется в стихотворных каламбурах (фр. calembour—игра слов). В них такое столкновение также выполняет разные функции. Например, может быть использовано с познавательно-разъяснительной целью. Подобное употребление находим во многих шуточных стихотворных каламбурах Я. Козловского, в частности в серии стихов под общим названием «О словах разнообразных -одинаковых, но разных». Например:

Хороша у Алены коса

Хороша у Алены коса.

И трава на лугу ей по косу.

Скоро лугом пройдется коса:

Приближается время к покосу.

Март

Снег сказал: - Когда я стаю,

Станет речка голубей,

Потечет, качая стаю,

Отраженных голубей.

В данном случае используется полная лексическая омонимия (коса1 — сплетенные вместе волосы и коса2 — сельскохозяйственное орудие), омофония слова и словосочетания (по косу— покосу). Омоформия (стаю от таять — стаять и стаю — дат. пад. существительного стая, голубей — сравнительная степень прилагательного голубой и голубей — род. пад. мн. числа существительного голуби ).

Подобные сопоставления иллюстрируют возможность создания так называемых омонимических ситуаций. Однако, как уже было отмечено, не каждый раз при созвучии слова оказываются coответственно лексическими омонимами. Тексты, в которых использованы омонимичные слова, как правило, без особого труда воспринимаются носителями одного и того же языка. Однако при перу воде их на другой язык могут возникнуть затруднения. Так, в книг. «Временник Пушкинской комиссии» (1939) читаем о том, как П. Мериме, переводя «Пиковую даму» А. С. Пушкина, использовал вместо слова затянулся — «куря, глубоко втянул в себя табачный дым», словосочетание затянул кушак, т. е. «затянулся, стяги­вая на себе кушак».

У А. С. Пушкина

Томский закурил трубку, затянулся и продолжал

У П. Мерите

Томский закурил, затянул кушак и продолжал.

На эту неточность Просперу Мериме в 1851 г. указал Лев Пушкин. И впоследствии она была устранена.

Для более углубленного изучения семасиологической сущности слов-омонимов необходимо хорошо знать соответствующие словари.

Словари омонимов

Омонимия, достаточно полно представлена в современных тол­ковых словарях. Однако, как уже говорилось, не все случаи омонимизации слов даются в них одинаково последовательно и четко, что объясняется неразработанностью многих теоретических вопросов омонимии и отсутствием общепризнанных критериев разграни­чения омонимии и полисемии.

В 1974 г. был издан первый в русской лексикографической практике «Словарь омонимов русского языка», составленный О. С. Ахмановой (в дальнейшем Словарь Ахмановой). В словарь включено свыше 2000 словарных статей, содержащих пары (или группы) омонимов. В каждой статье даны:

1) указание одного из трех основных типов образования и его виды: производная омонимия слов с выраженной морфологической структурой, исконно разные слова, разошедшаяся полисемия;

2) грамматические сведения о словах,

3) стилистические характеристики,

4) этимологические данные;

5) перевод каждого из омонимичных слов на три языка: анг­лийский, французский, немецкий:

6) примеры употребления омонимов в словосочетаниях или предложениях.

Словарь дополняют «Указатель отнесенности омонимов к раз­личным типам омонимии» и два Приложения. В Приложении 1 дан словарь так называемой функциональной омонимии (типа: Больные вошли в кабинет и У брата больные ноги), т. е. таких слов, омонимизация которых возникает при их функционировании в речи. В Приложении II приведен словарь омографов. В Словаре Ахма­новой собран большой интересный материал, впервые дан перевод омонимичных слов на другие языки, сделана попытка разграничить . явления собственно омонимии и функциональной омонимии и т. д.

Все это делает данный словарь ценным пособием, особенно для , студентов переводческих факультетов.

В 1976 г. в Тбилиси издан «Словарь омонимов русского языка», составленный Н. П. Колесниконым (под ред. Н М. Шанского). содержащий четыре тысячи слов-омонимов. Явление омонимии Н. П. Колесников понимает несколько расширенно и включает в состав омонимичных все слова «с различным лексическим и/или грамматическим значением, но с одинаковым (тождественным) на писанием и/или произношением», т. е. лексические омонимы, омоформы, омофоны и омографы. В словаре выделены различные группы абсолютных и относительных омонимов, в составе которых учтена омонимия знаменательных и служебных слов. Все приводимые слова снабжены толкованием значения, этимологическими пометами, ударениями. Примеров их употребления в тексте или словосочетаниях не дается. Отсутствуют и стилистические пометы.

В 1978 г. вышло 2-е издание этого словаря, которое значительно отличается от предыдущего. Из словаря исключены омо­формы типа косой (тв. пад. суш. ж. р.) и косой (прил. муж. р.), но введено немало новых слов-омонимов. Уточнены толкования значений слов, проставлены ударения в омографах, даны стилистические пометы. Новое издание словаря (как, впрочем, и словарь 1976 г.) будет весьма полезно всем, кто активно осваивает и творчески использует лексические богатства русского языка.

Определения явлений омонимии и омонимов, принадлежащих разным лингвистам

1. а) «Омонимия исп. homonimia. Звуковое совпадение двух 1или более разных языковых единиц. Омонимия звуковая. Омонимия лексическая. Омонимия окончаний. Омонимия падежных форм. Омонимия фразеологизмов. Омонимия частичная...

б) Омонимы (равнозвучащие слова) англ. homonyms, фр. homo lnymes, нем. Homonyme. Две (или более) разные языковые единицы, совпавшие по звучанию (т. е. в плане выражения). Русск. тушь— туш, ключ (в замке) — ключ (родник)» (О. С. Ахманова. Словарь лингвистических терминов).

2. «Омонимы— это слова, одинаковые по звучанию, но разные по своему значению.

(...) Омонимы могут быть разных типов (...) Омонимы первого типа обычно называют лексическими (ключ и ключ), омонимы второго типа—морфологические (три и три). Особый и более сложный случай — это лексико-грамматические омонимы [типа течь и течь]» (Р. А. Будагов. Введение в науку о языке).

3. «Специальное явление, важное для природы языка, представляет омонимия. Омонимами называют два или несколько слов, одинаково звучащих, но имеющих совершен но различные значения. Омонимия может иметь разные степени полноты - начиная от омонимности только отдельных форм (русск, лечу— 1-е л. ед. ч. от «лететь» и «лечить» (...)) и кончая совпадением во всей системе форм: (...) коса: 1) "земледельческое орудие"; 2) "убор волос" (...)» (Л. А. Булаховский. Введение в языкознание. Ч. 2).

4. «Омонимами называются слова, отличающиеся по зна­чению, но одинаковые по звучанию и написанию.

Омонимы подразделяются на лексические и лексико-грамматические.

Лексическими омонимами называются различные по значению слова, имеющие одинаковое звучание и написание во всех грамма­тических формах. Например, у слов наряд (одежда) и наряд (рас­поряжение) ...

К лексико-грамматическим омонимам относятся слова, которые совпадают по звучанию и написанию не во всех грамматических формах. Среди лексико-грамматических омонимов различаются та­кие, у которых наблюдается совпадение одних и тех же граммати­ческих форм. Например, у существительных полка (действие по глаголу полоть) и полка (горизонтальная доска) совпадают по своему звучанию и написанию все падежные формы единственного числа. Во множественном числе такого совпадения быть не может, так как отвлеченное существительное полка форм множественного числа не имеет» {Л. А. Введенская, Т. В. Дыбина, И. И. Щеболева. Современный русский литературный язык).

5. «Термин "омонимия" следует применять к разным словам, к разным лексическим единицам, совпадающим по звуковой струк­туре во всех своих формах.

(...) Если омонимы — это разные по своей семантической структуре, а иногда и по морфологическому составу, но тожде­ственные по звуковому строю во всех своих формах слова, то омонимы следует отличать не только от созвучных омофонных или совпадающих по звукам речевых цепей либо синтаксических отрезков иного качества, но и от омофонных морфем.

....Впрочем, само собой разумеется, что здесь возможны пере­ходные и смешанные типы. По отношению к ним можно .применить термин "частичная омонимия"» (В. В. Виноградов. Об омонимии и смежных явлениях).

6. «Слова, одинаково звучащие, но никак не связанные между собой по смыслу, называются омонимами, а само явление совпаде­ния в одном звучании совершенно разных по значению слов носит название омонимии.

Итак, клуб (организация, помещение) и клуб (дыма) -- омони­мы, как и слова простой (несложный, обычный, нетрудный) и простой (бездействие, остановка в работе)» (Л. В. Калинин. Лекси­ка русского языка).

7. «Если определить омонимы (греч. homonyma из homos -одинаковый и опута — имя) как слова с разным лексическим и/или грамматическим значением, но с одинаковым (тождествен­ным) написанием и/или произношением, то объективно можно вы­делить следующие их виды.

1) Омонимы, имеющие разное лексическое и грамматическою значение, но тождественное написание: отлично (1. Наречие. 2. Краткое прилагательное среднего рода) (...)

2) Омонимы, имеющие разное лексическое (но одинаковое грам­матическое) значение и тождественное написание и произношение: лук (1. Растение. 2. Оружие) (...)

3)-Омонимы, имеющие разное грамматическое (но одинаковая лексическое) значение и тождественное написание и произношение; грузин (1. Существительное в форме именительного падеж;) единственного числа. 2. То же существительное в форме роди тельного падежа множественного числа) (...)

4) Омонимы, имеющие разное лексическое и грамматическое значение и одинаковое написание (при нетождественном произношении): белка (1. Существительное женского рода в форме име­нительного падежа единственного числа. 2. Существительное мужского рода в форме родительного падежа единственного числа) (...)

5) Омонимы, имеющие разное лексическое, но одинаковое грамматическое значение и одинаковое написание (при нетождествен­ном произношении): Орган и орган (...)

6) Омонимы, имеющие разное грамматическое, но одинаковою лексическое значение, и одинаковое написание (при нетождествен­ном произношении): волны и волны (...)

7) Омонимы, имеющие разное лексическое и грамматическое значение при тождественном произношении (но разном написании): леса и лиса (...)

8) Омонимы, имеющие разное лексическое, но одинаковое грамматическое значение при тождественном произношении (но разном написании): осветить и освятить (...)

9) Омонимы, имеющие разное лексическое, но одинаковое грамматическое значение при тождественном произношении (но разном написании): девяносто и девяноста (...)

Названные виды омонимов образуют две основные группы 1. Омонимы абсолютные (1—3) и 2. Омонимы относительные. состоящие из омографов (4—6) и омофонов (7—9) (...) (Н. П. Ко лесников. Словарь омонимов русского языка).

8. «(...) Омонимы—это разные слова, имеющие одинако вый звуковой состав. В пределах омонимии в широком смысле следует различать:

1) Омофоны, т. е. такие случаи, как пруд и прут, слова, звучащие в именительном и винительном падежах одинаково, но имеющие разный состав фонем, что обнаруживается в других формах этих слов и в производных: прута пруда (...).

2) Омоформы, т. е. случаи, когда у двух слов совпадает и произношение и состав фонем, и лишь в одной форме или в отдельных формах например, три - "3" и три! — повелительное наклонение от глагол тереть...

3) Собственно омонимы, которые, в свою очередь, могут распадаться на существенно различные группы:

а) Подлинные омонимы, т. с. слова, звучащие одинаково, имею­щие одинаковый состав фонем н морфологический состав (те же морфемы аффиксальные, но разные корни) и при этом и в слово­изменительных формах слона, но разное происхождение из двух ранее не совпадавших по значению слов, например: ...лама— "копытное животное" и лама - "тибетский священник"... .

б) Те случаи, когда от тех же корней или основ, независимо друг от друга, образованы "такие же слова", т. е. в той же части речи и тех же совпадениях по словоизменению, например: голу­бец — "голубая краска" и голубец — "кушанье из фаршированной мясом капусты"...

в) Наконец, могут быть и такие случаи, когда одно и то же слово заимствуется в разное время, с разными значениями и, очевидно, из не вполне тождественного источника, например: из итальянского banda — банда — "сборище бандитов" и более позднее, из жаргона итальянских музыкантов, banda — "духовой оркестр, играющий в опере на сцене" (участники которого... не бан­диты, а бандисты).

г) Особый вид омонимии представляют собой случаи так назы­ваемой конверсии [дано в сноске: конверсия — от латинского conversio—"обращение".— М.Ф.], когда данное слово переходит в другую часть речи без изменения своего морфологического и фоне­тического состава, например, зло — краткое прилагательное сред­него рода и зло — наречие...» (А. А. Реформатский. Введение в языковедение).

9. «Омонимы (от греч. homos — одинаковый + onyma, onoma — имя). Слова, принадлежащие к одной и той же части речи и одина­ково звучащие, но различные по значению. Брак (супружество) и брак (испорченная продукция)...

Омонимы полные (абсолютные). Омонимы, у кото­рых совпадает вся система форм. Ключ (для замка) — ключ (род­ник) ...

Омонимы частичные. Омонимы, у которых совпадают по звучанию не все формы. Ласка (животное) — ласка (проявле­ние нежности) (расходятся в форме родительного падежа множе­ственного числа: ласок— ласк)...

Омонимы простые. Непроизводные слова, совпадающие по звучанию. Клуб (дыма) —клуб (завода)...

Омонимы производные. Омонимы, возникающие в процессе словообразования. Заставить (мебелью, обставить) — заставить (принудить) (...)» (Д. Э. Розенталь и М. А. Теленкова. Словарь-справочник лингвистических терминов).

10. «От различных лексических значений многозначного слова следует четко отграничивать слова, находящиеся между собой в омонимических отношениях...

(...) Омонимами являются слова, одинаково звучащие. но имеющие совершенно paзличны, не выводимые сейчас одно из другого значения, которые совпадают между собой как в звучании, так и на письме во всех (или в ряде) им присущих грамматических формах. Омонимы, следовательно, представляют собой слов одного грамматического класса» (Н. М. Шанский. Лексикология современного русского языка).

11. От многозначных слов, т.е. слов, которые в различных контекстах (иначе говоря, в зависимости от тех лексико-семантических позиций, в которых они выступают) имеют различные значения, принято отграничивать слова-омонимы. (...)

(...) Омонимы—это слова, совпадающие по звучанию, одинаковые по своей форме, но значения которых никак не связаны друг с другом, т. е. не содержат никаких общих элемен­тов смысла, никаких общих семантических признаков. Омонимы — это отдельные, самостоятельные слова, слова-двойники. (...) (Д.Н. Шмелев. Современный русский язык. Лексика).

Литература

1.   Лингвистический словарь

2.   Фомина Н.И Современный русский язык: лексикология

3.   Арсеньева М.Г. Многозначность и омнимия

4.   Леканта П.А. Краткий справочник по современному русскому языку

5.   Кодухов В.И. Введение в языкознание

6.   Петрова М.А. Русский язык: Лексика, Фонетика. Словообразование