Биография и обзор творчества писателя И. А. Бунина

 

В 1887 году, в одном из номеров петербургского ежедневного журнала “Родина”, было напечатано стихотворение семнадца­тилетнего юноши Ивана Бунина. В сентябре 1888 года стихи Бу­нина появились в “Книжках недели”, в журнале, где часто печа­тались произведения Льва Толстого, Щедрина, Глеба Успенского.

С тех пор имя поэта Ивана Бунина начинает появляться на страницах ежемесячных и иллюстрированных журналов, а вскоре выходит и первая книжка его стихов “чисто-юношеских, не в меру интимных”, как писал он впоследствии. В 1894 году Бунин пробует свои силы в прозе. Первый его рассказ был напечатан в “Русском богатстве”. Руководивший журналом Н. К. Михайловский предве­щал тогда, что из автора рассказа, названного редакцией “Дере­венский эскиз”, выйдет “большой писатель”. Предсказание это оправдалось.

В 1895 году в журнале “Новое слово” появился рассказ Бу­нина “На край света”, рассказ, проникнутый горячим сочувствием к крестьянам-переселенцам из Украины, которых голод и нужда гнали из родного села в далекий Уссурийский край. Этот рассказ обратил на себя внимание читателей и литераторов. В 1897 году вышел в свет сборник рассказов молодого писателя, встреченный почти единодушными похвалами. Но вслед за этим успехом Бунин замолчал на несколько лет, и это время, как отмечал сам писатель, имело важное значение для него, как прозаика и поэта. Это было время переоценки им того, что он писал в прозе.

Родился Бунин 10 октября 1870 года. Отец и мать его принад­лежали к старинному дворянскому роду. Один из предков Бунина был отцом поэта В. А. Жуковского, Бунины были в родстве с из­вестными литераторами—братьями Киреевскими, Гротом, Воейко­вым.

Отец Бунина, Алексей Николаевич, вел бурную жизнь кути­лы и игрока, разорился и принужден был поселиться с семьей на хуторе в Елецком уезде Орловской губернии. Здесь провел свои детские и отроческие годы будущий писатель. “Тут,— писал он,— в глубочайшей полевой тишине, среди богатейшей по чернозему и беднейшей по виду природы, летом среди хлебов, подступавших к самым нашим порогам, а зимой среди сугробов, и прошло все мое детство, полное поэзии печальной а своеобразной”.

Эта жизнь на хуторе — постоянное общение с дворовыми людь­ми, с ближними соседями, бывшими крепостными крестьянами, обогатила писателя. Здесь он впервые услышал печальные расска­зы о прошлом, народные поэтические сказанья. Крестьянам и дво­ровым людям Бунин обязан своим первым знакомством с богатей­шим русским языком. С особенной теплотой и сердечностью Бунин вспоминал также своего старшего брата Юлия Алексеевича. Это был хорошо образованный человек, активно участвовавший в общественной и политической жизни, переживший и тюремное заключение и трехлетнюю ссылку в уездную глушь. Юлии Бунин пробудил в младшем брате любовь к- литературе, под его влия­нием Иван Бунин полюбил книги, “один вид которых давал мне почти физическое наслаждение”,— вспоминал он в годы зрелости.

Юный Бунин сохранял свободу суждений о произведениях, ко­торые читал, он был внимательным и требовательным читателем. Впоследствии он столь же взыскательно относился к своему труду, тщательно отделывая свои рассказы, сокращая и отбрасывая все, что считал ненужным, лишним, иногда целые страницы, отлично написанные, но замедляющие течение повествования.

Начал писать Бунин еще в отроческие годы, подражая Лер­монтову, Пушкину, которому он, по собственному признанию, под­ражал даже в почерке. Позднее- у Бунина появилась потребность сказать в своих литературных опытах что-то свое, именно поэтому после первых успешных дебютов в литературе он несколько лет ничего не печатал из своих прозаических произведений.

Гимназию Бунин так и не кончил, некоторое время он жил на хуторе у родителей, колеблясь в выборе профессии. Разорение семьи чувствовалось все сильнее и сильнее, и юноша решил уехать из родного дома. Вначале он поселился в Харькове у брата, затем переехал в Орел, работал в местной газете, служил в земстве в . Полтаве. Именно к этому времени и относится появление его первых, значительных для развития его творчества, произведений в печати. В эти годы Бунин “усердно учился, писал, ездил, ходил по Малороссии”, и эти странствия надолго: сохранились в его памяти и отражены в ряде его рассказов, в частности в рассказе “Лирник Родион” (в первой редакции он назывался “Псальма”), проникну­том любовью к украинскому народу, восхищением врожденной его одаренностью. В пору странствий Бунина по Приднепровью, говоря его же словами, он “был влюблен в Малороссию, в ее реки, в ее села и степи, жадно искал сближения с ее народом, жадно слушал песни и душу его”.

Трудные годы, годы нужды и исканий прошли, литературная судь­ба Бунина складывалась счастливо, критика относилась к нему ува­жительно, его именовали “певцом осени, грусти и дворянских гнезд”, отдавали должное прекрасному русскому языку его рассказов.

Его произведения на темы современной ему русской жизни, при всей их непосредственной художественно-впе­чатляющей силе, не так-то легки для обобщенно-теорети­ческого понимания: “Антоновские яблоки”, “Золотое дно”, “Деревня”, “Суходол”, “Ночной разговор”, “Веселый двор”, “Худая трава” и другие. Это относится и к про­изведениям, отражающим многочисленные поездки пи­сателя по свету, его критические раздумья о судьбах буржуазной цивилизации: “Братья”, “Господин из Сан-Франциско”, “Сны Чанга”.

Известности и репутации Бунина на родине сильно повредила его эмиграция и долгая, до самой кончины, жизнь на чужбине, во Франции. Отъезд из Одессы в 1920 году был его глубокой ошибкой. Бунин не принял Октябрьской революции 1917 года и позднее не понимал коренных изменений в мире, которые она вызвала. Тут он был слишком “дворянином”, слишком привязан к старому и видел вокруг себя только анархию и разрушение всего, что было создано трудами многих поколений. За грани­цей в первые годы он даже позволил Себе ряд недобро­желательных публицистических выступлений против Советов. Его творчество определенно переживало кризис. Новых читателей он не приобрел. Не могло существенно исправить положение и присвоение ему в 1933 году Швед­ской академией наук международной Нобелевской премии. За границей от тосковал по родине, старался писать на русские темы по памяти. Изобразительное мастерство его как художника не потускнело. Он создал ряд интересных и значительных произведений: рассказ “Митина любовь”, отчасти автобиографическую повесть “Жизнь Арсеньева”, серию рассказов о любви “Темные аллеи”. Однако но­вых проблем он в них не поставил, он лишь мастерски продолжил, в свете углубленного жизненного опыта, прежние темы своего творчества.

Следует воздать должное Бунину, что он в годы Ве­ликой Отечественной войны против гитлеровской Герма­нии, когда советский народ мужественно спасал Россию и все человечество от порабощения, чувствовал себя патриотом, помогал силам французского Сопротивления и не запятнал себя, как некоторые другие эмигранты (Ме­режковский, 3. Гиппиус), сотрудничеством с немцами;

наоборот, Бунин отмежевался от них. Писатель радовался успехам Советской Армии и после войны помышлял вер­нуться на родину. Но, к сожалению, этого не сделал— сильны оказались прежние предрассудки, какая-то остав­шаяся внутренняя двойственность, дурное влияние эми­грантского окружения. А вместе с тем его глубоко прав­дивые, высокохудожественные произведения, проникнутые любовью к русским людям и русской природе, все больше и больше становились известными после войны в нашей стране. И в настоящее время Бунин предстает в нашем сознании пусть по-прежнему только как бытописатель до­революционной России, но все же как крупнейший русский реалист, несомненно классический писатель, которого лю­бят миллионы читателей.

Бунин при жизни производил на окружающих впечат­ление нелегкого, строптивого человека, по убеждениям какого-то старорежимного, закосневшего в своем “дво­рянстве”, обычно высказывающего свои мнения в пара­доксальной, резкой и непреклонной форме. Что-то из этих черт угадывается на некоторых его портретах: несколько франтовато одетый, холодно-сдержанный, с жилистой ше­ей и гордыми поворотами головы, он всегда как бы готовится к спорам и властным взглядом требует согласия с собой.

Нежно любимого Чехова, этого предельно лаконичного стилиста, он , упрекал в том, что тот пишет слишком “жидко”, а его пьесы считал просто “малоудачными”; всемирно известного гения русского романа, аналитика психологических тайн и загадок человеческой души До­стоевского он до конца жизни считал “плохим” писателем. Новейших поэтов, искавших путей к революции и воспев­ших ее, Брюсова и Блока, безоглядно причислял к “дека­дентам”.

Чтил всегда только одного Льва Толстого, о котором написал за границей очерк “Освобождение Толстого” с очень сложным и весьма спорным толкованием духовных исканий писателя, чтил с годами все больше и больше Лермонтова, особенно его “Тамань”. В гоцентрическом сознании Бунина, кажется, "ни для кого, кроме него са­мого, ,не оставалось места. Конечно, такая несовмести­мость с другими была не простой причудой натуры, а своеобразной формой осознания писателем своего непо­вторимого творческого “я”, а иногда и проявлением изестной исторической и классово-дворянской ограничен­ности. Не постесняемся сказать об этом прямо.

Но часто получалось так: Бунина с раздражением по­ругивали не только М. Горький, действительно видевший недостатки писателя, но и тогдашние либеральствовавшие буржуазные критики, почитавшие себя столпами прогрес­са. Бунин им казался “отсталым”, не умеющим шагать в ногу со временем. Отчасти и в самом деле какими-то архаическими, опоздавшими родиться выглядели главные мотивы его. произведений: о разорении русского помест­ного дворянства, обнищании деревни, забитости, темноте и жестокости мужиков. Его творчество вселяло чувство безрадостности, бесперспективности русской жизни. Бунин никаких выходов не подсказывал и сам их, видимо, не знал. А его рассказы-притчи о пострадавших народных праведниках (“Иоанн Рыдалец”, “Аглая”) еще больше вселяли отчаяние. Даже с юмором написанные рассказы “Мирская, слава”, “Божье древо” не могли разрядить тоски, ибо,со всей очевидностью становилось ясно, как примитивно стремится утешить себя народ, какими шар­латанами бывают его знахари-утешители.

Все в творчестве Бунина, однако, было гораздо слож­нее, чем казалось многим на первый взгляд.

Входил в литературу Бунин медленно. Хотя рассказ “На край света” об обездоленных крестьянах-переселен­цах хвалил “сам” Скабичевский, популярный народниче­ский критик. Долгое время Бунин известен был только как стихотворец. Бунина-прозаика по-настоящему заме­тили с “Антоновских яблок”, с которых начинается его классическая проза. Первоначально его стихотворения напоминали Никитина, Надсона с модной тогда состра­дательной ноткой, а потом “чистых” лириков: Фета, По­лонского, А. Майкова, и сам Бунин был не прочь иногда побравировать: он поэт только для избранных. В эпоху символистов и позднее футуристов такая позиция каза­лась уже обветшалой. Не многие тогда заглянули во внутреннее строение “банального” стиха Бунина и уви­дели его богатые ритмы и образы, вбиравшие в себя жи­вые впечатления и трепеты современной мысли.

Только самые зоркие современники, Чехов и затем в особенности Горький, усмотрели в Бунине, при всей его противоречивости и уязвимости, настоящего писателя-реалиста, первоклассного стилиста, у которого никому не зазорно поучиться. Всяческое отстаивание Буниным доб­ротного реализма, его славных традиций тогда, когда от реализма стало модой отказываться, является важнейшей заслугой писателя. Горький указывал, что за Буниным есть своя, никем еще не учтенная правда о русской жиз­ни. Изымите Бунина из русской литературы, и она по­тускнеет, что-то утратит от своей прославленной честно­сти и высокой художественности. И Куприн говорил, что Бунин “приобщен ко всем идеалам русской литературы”.

Весь вопрос только в том, как он к ним приобщен. Самые расхожие формулы, которыми еще старое, дорево­люционное литературоведение определяло общественные позиции Бунина, которые повторялись до последних дней, гласили, что Бунин—певец осени и грусти, “дворянских гнезд”, что он “помещик”, испугавшийся революции 1905 года, не сумевший разглядеть борющегося крестьян­ства. Во всем этом было много правды. Это и придавало Бунину какой-то старомодный вид и как бы объясняло раздражающий характер его суждений о людях и собы­тиях. Но это была еще не вся правда о писателе.

Самого Бунина возмущали такие односторонние опре­деления характера его творчества, явные “искажения” его мировоззрения. Он был против навязываемого ему пес­симизма, мнения о сгущении красок при изображении народа. В одном из газетных интервью он с жаром рас­сеивал “подозрение” в том, что характер его произведе­ний о мужике вытекает из того, что он сам “барин”. Бунин говорил, что он “никогда в жизни не владел зем­лей и не занимался хозяйством” и “никогда не стремился к собственности”: “Я люблю народ и с не меньшим со­чувствием отношусь к борьбе за народные права, чем те, которые бросают мне в лицо “барина”.

Долгое время и позднее эти формулы как бы подска­зывали видеть в Бунине только “выразителя”, “предста­вителя” интересов разоряющегося дворянства. Но Бунин умел подниматься выше предрассудков сословия, отра­жать жизненные процессы в большей широте, чем позво­ляли узкокастовые интересы.

Требуют некоторых пояснений эти традиционные утверждения о так называемом помещичестве Бунина. Ча­сто цитируются слова Горького, сказанные при первом знакомстве с Буниным в 1899 году на набережной Ялты в присутствии Чехова: “Вы последний писатель из дворян­ства, которое дало свету Пушкина, Толстого”. Писатель из дворян стал редкостью, вот сошлись три разных по происхождению писателя: из “народа” Горький, “разно­чинец” Чехов и “дворянин” Бунин. Но только будущее творчество должно было показать, дорожит ли писатель дворянством. Начинающим был и почти однолеток с ним Горький...

Бунин любил вспоминать, что из их рода вышла из­вестная поэтесса пушкинских времен Анна Бунина, что отец Жуковского, А.. И. Бунин, им родня, что Бунины были в родстве с Киреевскими, из рода которых вышли известные славянофилы Иван и Петр Киреевские. Но ни­чего “династического” при этом Бунин не выстраивал, это была чисто анкетная справка. Приятно было созна­вать эти далекие родственные связи. Самое же главное было в том, что Бунин чувствовал: он принадлежит к “сословию” писателей.

То, что Бунин родился в дворянской семье, имело, конечно, большое значение для его мировоззрения. Дворянские предрассудки у Бунина хорошо видны в увере­ниях, что в прежние времена склад жизни среднепоместного дворянина имел много общего со складом жизни достаточного мужика (“Суходол”, “Жизнь Арсеньева”) Много у него есть сцен, воспевающих упоение в труде, когда, например, мужики, с цепами на молотьбе и наблю­дающий за ними у .дверей риги помещик-хозяин как бы одинаково втянуты в ритм слаженной работы. Тут есть умиление идиллией классового мира. Есть натяжки в тех сценах, где крепостные влюбляются в помещиков и истаи­вают в своем чувстве. И господа в свою очередь пережи­вают страстные увлечения крепостными красавицами. Конечно, в жизни всякое возможно, но как программа понимания общественных взаимоотношений такая идил­лия несостоятельна.

Но в целом позиции Бунина как писателя не сводимы к защите всего “дворянского”. В том же “Суходоле” изображаются и дикие проявления крепостничества, и поэтому односторонней идиллии все же не получалось. Помещики без “арапников” не садились за стол — так невежественны и горячи были друг с другом и со слугами. Отца Наталии, молочной сестры помещика, жившей в барском доме на положении родни, сослали в солдаты, а мать-птичница умерла от страха наказания, когда град побил индюшат. Барин, красавец офицер Петр Петрович, искалечил жизнь полюбившей его Наталии.

Полную нежизнеспособность барства в сложных со­временных условиях Бунин изобразил в рассказах “Золо­тое дно”, “Князь во князьях” и других. Он показал рас­пад дворянских приличий, законов гостеприимства, га­лантности в рассказах “Последний день”, “Дело корнета Елагина”.

Хотя Бунин иногда тщеславился своей “голубой кровью”, род их уже разорился, семья обеднела, его детство прошло на хуторе Бутырки под Ельцом, в “под­степье”, посреди хлебов. С ранних лет Бунин проникся уважением к труду крестьян и испытал “на редкость за­манчивое желание быть мужиком”. Он хорошо знал жизнь и заботы народа. Сама его личная жизнь напо­минала жизнь трудящегося разночинца с ее вечными нехватками. Сначала скитания по Руси, потом служба статистиком-секретарем в Полтаве, журналистом в Орле.

Он пережил увлечение народничеством, толстовством и даже чуть не “перестрадал”, то есть не попал под арест за связь, с сектантами.. В 1889 году в Харькове под влия­нием сосланного туда старшего брата Юлия он оказался. в кружке, “завзятых радикалов” (то есть, конечно, чисто либерально-народнического толка).

В 1892 году Иван Алексеевич Бунин, живший тогда в Полтаве, собрался поехать в Москву Но поездка не состоялась

К тому времени Бунин был уже профессиональным ли­тератором начиная с 1887 года его стихи публиковались в пе­тербургских журналах, в 1891 году в издании газеты “Орлов­ский вестник” вышел его первый сборник “Стихотворения” Как прозаик, Бунин был тогда еще не известен широком\ кру­гу читателей первый его большой рассказ появился в печати лишь в 1893 году на страницах журнала “Русское богатство”. Впрочем, были и более ранние рассказы (“Первая любовь”, “Федосевна”), но они печатались на страницах “Орловского вестника” и, разумеется, не могли быть достоянием всероссий­ского читателя.

Первая встреча писателя с Москвой произошла в начале 1894 года. Остановится Бунин в “меблированных комнатах” Боргеста, неподалеку от Никитских ворот, и прожил там около месяца

В этот приезд Бунин познакомился с Л Н Толстым Фило­софским учением Л Н. Толстого Бунин был некоторое время увлечен Стремясь к “опрощению”, он даже учился бондарному ремеслу. Однако толстовство не нашло сколько-нибудь значи­тельною отражения в его творчестве Самих же толстовцев, колонии которых он посещал, Иван Алексеевич называл впо­следствии “совершенно несносным народом”

Вот как рассказывает о своей первой встрече с Толстым Иван Алексеевич Бунин: “Бунин^ Это с вашим батюшкой я встречался в Крыму? Вы что же, надолго в Москву^? Зачем? Ко мне? Молодой писатель? Пишите, пишите, если очень хо­чется, только помните, что это никак не может быть целью жизни... Садитесь, пожалуйста, и расскажите о себе...”

В воспоминаниях о Толстом рассказывается о посещении Хамовников, о прогулке по Девичьему полю, о последней, слу­чайной встрече писателей на Арбате.

Первые московские впечатления нашли превосходное воп­лощение в повести “Лика”, являющейся частью во многом ав­тобиографического романа “Жизнь Арсеньева”, законченного Буниным уже в 30-е годы. “Огромная, людная, старая Моск­ва,—вспоминает писатель,—встретила меня блеском солнеч­ной оттепели, тающих сугробов, ручьев и луж, громом и звоном конок, шумной бестолочью идущих и едущих, удивительным количеством тяжко нагруженных товарами ломовых розваль­ней, грязной теснотой улиц, лубочной картинностью кремлев­ских стен, палат, дворцов, скученно сияющих среди них золо­тых соборных маковок. Я дивился на Василия Блаженного, ходил по соборам в Кремле, завтракал в знаменитом трактире Егорова в Охотном ряду. Там было чудесно: внизу довольно серо и шумно от торгового простонародья, зато наверху, в двух невысоких зальцах, чисто, тихо, пристойно,—даже ку­рить не дозволялось,—и очень уютно от солнца, глядевшего в теплые маленькие окна откуда-то с надворья, от заливавшейся в клетке канарейки...”

В следующие свои приезды И. А. Бунин познакомился со многими другими литераторами той поры — с В. Я. Брюсовым, А. П. Чеховым, Н. Н. Златовратским, И. А. Эртелем, К. Д. Бальмонтом. “В Москве Бунин и Перцов,—записал в дневнике в начале 1900 года Брюсов,—с Буниным виделся раза три. Он гораздо глубже, чем кажется. Иные размышле­ния его о человечестве, о древних египтянах, о пошлости всего современного и позоре нашей науки — даже сильны, произво­дят впечатление. В жизни он, кажется, очень несчастен”.

“Брюсова,—писал Бунин,—я узнал еще в студенческой тужурке. Поехал к нему в первый раз с Бальмонтом. Он жил на Цветном бульваре, в доме своего отца... Мы Брюсова в тот день не застали. Но на другой день Бальмонт получил от него записку: “Очень буду рад видеть Вас и Бунина,—он настоя­щий поэт, хотя и не символист”.

Иван Алексеевич Бунин всегда стоял на позициях реализма и был противником модернистских влияний в литературе.

Поэтический дар Бунина быстро мужал, критика неодно­кратно отмечала его лирический талант, свежесть его поэзии, точность образов. По достоинству оценил бунинские стихи и такой строгий критик, как Л. Н. Толстой. М. Горький вспоми­нал отзыв Льва Николаевича о Бунине (речь шла о написан­ном в 1889 году стихотворении “Не слышно птиц. Покорно чахнет...”, опубликованном в 1898 году.—Лег.):

“— Недавно прочитал где-то стихи:

Грибы сошли, но крепко пахнет В оврагах сыростью грибной...

— Очень хорошо, очень верно!”

В 1901 году в московском издательстве символистов “Скор­пион”, фактическим руководителем которого был Валерий Брюсов, вышел первый большой сборник стихотворений Бу­нина “Листопад”, удостоенный Пушкинской премии. На этом временное содружество Бунина с символистами закончилось. бунин вспоминал, что со “Скорпионом” он “очень скоро разо­шелся, не возымев никакой охоты играть “со своими новыми сотоварищами в аргонавтов, в демонов, в магов и нести высо­копарный вздор...”.

Знакомство Бунина с Чеховым состоялось еще в 1896 году. Дружба их крепла год от года. Иван Алексеевич ездил к Че­хову в Крым, посещал его на московской квартире, иногда по­долгу гостил у него. В одном из писем Бунину Куприн заме­чает: “...Я вижу, что в доме Чеховых тебя все очень любят”.

В конце октября 1903 года Бунин снова побывал в Москве у Чехова (Петровка, 19). В присутствии Антона Павловича, его жены Ольги Леонардовны и автора “Детей Ванюшина” драматурга С. А. Найденова он читал свой перевод байронов-ского “Манфреда”. От О. Л. Книппер-Чеховой Бунин узнал о том, что Антон Павлович закончил свою новую пьесу “Виш­невый сад”.

С Чеховым в конце 1903 года Бунин встречался очень ча­сто: “Ежедневно по вечерам я заходил к Чехову, оставался иногда у него до трех-четырех часов утра, то есть до возвра­щения Ольги Леонардовны домой... и эти бдения мне особенно дороги”. Писателям было о чем поговорить в эти долгие зим­ние вечера: они делились планами, обсуждали написанное, вспоминали общих знакомых, беседовали о театре, музыке, жи­вописи. Оба с большим уважением относились к творчеству друг друга. Уезжая для лечения за границу, Антон Павлович наказывал Н. Д. Телешову: “А Бунину передайте, чтобы писал и писал. Из него большой писатель выйдет. Так и скажите ему это от меня. Не забудьте”.

В следующем году Чехова не стало. Смерть его потрясла Бунина. Тяжело переживал он невозместимую утрату. По со­вету Горького и композитора С. В. Рахманинова Иван Алек­сеевич вскоре приступил к работе над воспоминаниями о Че­хове.

В конце октября 1905 года Бунин снова побывал в Москве. Он поселился в гостинице “Нациоиаль” (ныне улица Горь­кого, 1), а затем переехал в номера Гунста. В Москве писатель стал свидетелем декабрьского вооруженного восстания, видел огромное зарево пылающей Пресни, слышал винтовочные вы­стрелы, разрывы снарядов. По словам В. Н. Муромцевой-Бу-ниной, жены писателя, он нередко с риском для жизни проби­рался по опустевшим улицам в квартиру Горького на Воздви­женке (ныне проспект Калинина).

Знакомится Бунин с Горьким (в 1899 году), Андреевым, Серафимовичем, Телешовым и становится постоянным членом литературного кружка “Среда”. “Бунин,—писал Н. Д. Теле­шов,—представлял собою одну из интересных фигур на “Сре­де”. Высокий, стройный, с тонким умным лицом, всегда хорошо и строго одетый, любивший культурное общество и хорошую литературу, много читавший и думавший, очень наблюдатель­ный и способный ко всему, за что брался, легко схватывавший суть всякого дела, настойчивый в работе и острый на язык, он врожденное свое дарование отгранил до высокой степени. Ли­тературные круги и группы, с их разнообразными взглядами, вкусами и искательством, все одинаково признавали за Буни­ным крупный талант, который с годами рос и креп, и, когда он был избран в почетные академики, никто не удивился, даже недруги и завистники ворчливо называли его “слишком юным академиком”, но и только. Наши собрания Бунин не пропу­скал никогда и вносил своим чтением, а также юмором и то­варищескими остротами много оживления”.

Постоянным членам “Среды” были даны шутливые про­звища. “Иван Бунин,—писал Телешов,—отчасти за свою ху­добу, отчасти за острословие, от которого иным приходилось солоно, назывался “Живодерка”.

На страницах горьковских сборников “Знание” Бунин вы­ступал систематически. В издательстве “Знание” выходили и отдельные сборники стихов и прозы Бунина. Благотворное влияние Горького сказывалось и на ряде произведений Бу­нина, написанных им уже в годы реакции. Так, своеобразным откликом писателя на события первой русской революции яви­лось напечатанное в 1506 году в четырнадцатом сборнике “Знание” стихотворение “Джордано Бруно”, где воспевается мужество, самопожертвование во имя великой цели:

И маленький тревожный человек С блестящим взглядом, ярким и холодным, Идет в огонь. “.Умерший в рабский век Бессмертием венчается.—в свободном!..”

Кроме знаменитых телешовских “Сред”, в Москве с 1886 по 1924 год проходили шмаровинские “Среды” (Большая Мол­чановка, 25), собиравшие преимущественно художников. Зна­ток искусства В. Е. Шмаровин вначале жил в Савеловском переулке, а затем переехал на Молчановку. Постоянными уча­стниками его “Сред” были К. Коровин, И. Левитан, Н. Анд­реев, А. Голубкина, иногда приходили В. Суриков, братья Вас­нецовы, некоторые артисты, композиторы. Из писателей и поэ­тов на “Средах” можно было встретить “дядю Гиляя”—Ги­ляровского, поэтессу М. Лохвицкую, В. Брюсова. Бывал здесь и Иван Алексеевич Бунин. В память об этом участник шмаро-винских “Сред” художник Л. Туржанский, известный пейза­жист и анималист, очень редко работавший в портретном жан­ре, создал в 1905 году исполненный глубокого психологизма, исключительно четкий по рисунку, своеобразный по цветовой гамме портрет писателя.

В 1906 году в жизни Бунина произошло большое событие:

в Москве он познакомился с Верой Николаевной Муромцевой, ставшей с тех пор верной спутницей всей его долгой жизни.

19 октября 1909 года Академия наук вторично присудила Бунину Пушкинскую премию—за сборники стихотворений 1903—1907 годов, а также за мастерские переводы произведе­нии Лонгфелло, Теннисона и Байрона. Правда, премия была неполная—500 рублей. Остальная часть досталась другому писателю—Куприну, за три тома его рассказов. По этому по­воду в письме Куприну Бунин писал: “Да, я ужасно рад, что именно мы с тобой разделили премию Пушкина”. 30 октября Иван Алексеевич получил из Петербурга телеграмму, сообщавшую об избрании его почетным академиком “по разряду изящ­ной словесности”.

В конце декабря этого года в одном из частных санаториев близ станции Крюково Николаевской (ныне Октябрьская) же­лезной дороги Бунин присутствовал при открытии “комнаты Чехова”. Артисты Художественного театра готовились торже­ственно отметить пятидесятилетие со дня рождения Антона Павловича, и Вл. И. Немирович-Данченко просил Бунина при­нять участие в этих торжествах. Бунин с радостью согласился.

На торжественное заседание, состоявшееся 17 января 1910 года, приехали многочисленные представители москов­ской художественной интеллигенции, актеры, родные и близкие великого писателя. В переполненном зале Художественного те­атра Бунин читал свои воспоминания о Чехове. “Мое выступ­ление,—писал Бунин впоследствии,—вызвало настоящий во­сторг, потому что я, читая наши разговоры с Антоном Павлови­чем, его слова передавал его голосом, его интонациями, что произвело потрясающее впечатление на семью: мать и сестра плакали”.

Через два дня в Московском университете, где проводилось “чеховское утро”, в присутствии профессоров, студентов, лите­раторов, артистов Бунин вновь читал свои воспоминания, а также рассказ Чехова “В усадьбе”. Кстати, артистический та­лант Ивана Алексеевича был развит настолько сильно, что К. С. Станиславский неоднократно предлагал ему исполнить роль Гамлета в своей новой постановке шекспировской траге­дии.

Бунина — человека и писателя хорошо знали и любили род­ные Чехова. В эти дни Бунин и Вера Николаевна часто встре­чались с Ольгой Леонардовной, с племянником писателя, впо­следствии известным артистом М. А. Чеховым, с матерью Ан­тона Павловича Евгенией Яковлевной. На протяжении многих лет большая дружба связывала Бунина с Марией Павловной Чеховой. Об этом красноречиво свидетельствует переписка Ивана Алексеевича с сестрой великого писателя.

В течение 1909—1910 годов Бунин с большим напряжением работал над своей новой повестью “Деревня”. Еще в первой половине сентября 1909 года в присутствии Белоусова, Теле­шова и других литераторов в отдельном кабинете ресторана Большой Московской гостиницы он читал одну из частей “Де­ревни”. В. Н. Муромцева-Бунина вспоминает, что писатель “приступил к чтению и прочел всю первую часть. Читал он хо­рошо, изображая людей в лицах. Впечатление было большое, сильное”. 15 ноября 1909 года в московской газете “Утро Рос­сии” под заголовком “Утро” появился большой отрывок из бу­дущей повести. В августе следующего года Бунин сообщал Горькому о своей работе над “Деревней”: “В Москве я писал часов по пятнадцати в сутки, боясь оторваться даже на ми­нуту, боясь, что вдруг потухнет во мне электрическая лампочка II сразу возьмет надо мной полную силу тоска, которой я не давал ходу только работой. А потом это напряжение при­вело меня к смертельной усталости и сердечным припадкам до ледяного пота, почти до потери сознания... Повесть я кончил...”

О поистине титанической работе Бунина над “Деревней” много лет спустя вдова писателя Вера Николаевна говорила в одном из писем: “Мы жили вдвоем в нашем особнячке в Сто­ловом переулке. Иван Алексеевич по 12 часов в день писал “Деревню”, вторую часть, никого не видел, только по вечерам мы ходили гулять по переулкам”.

19 сентября 1910 года на очередной “Среде” у Телешова Бунин снова читал свою теперь уже законченную повесть о жизни русской деревни эпохи революции 1905—1907 годов.

События, описываемые в повести “Деревня”, начинаются еще со времен крепостного права, а заканчиваются уже после русской революции 1905 года, в период реакции, последовав­шей за ней. Зарождение капитализма в русской деревне Бунин с присущим ему талантом заклеймил в колоритном образе сельского кулака Тихона Красова. В изображении писателя русское крестьянство начала XX века почти обречено на вы­мирание. Недаром тогдашняя критика нередко упрекала Бу­нина в “сгущении мрачных красок”.

Создав правдивые картины жизни русской деревни, писа­тель, однако, не смог показать в ней новое, живое, способное изменить жизнь к лучшему. Так, Бунин с издевкой изображает Дениску, который хранит революционные брошюры вместе с бульварными и лубочными изданиями. Бунин этим как бы под­черкивает его безграмотность, невежество.

Критик-марксист В. В. Боровский положительно оценил ху­дожественные достоинства “Деревни”. Но в очерке “И. А. Бу­нин” (1911) он прямо указывал на одностороннее изображение крестьянства в “Деревне”: “...несмотря на несомненное глубокое проникновение в жизнь деревни, на большое знание этой жизни и тонкую наблюдательность автора, несмотря на все это, невольно возникает вопрос: верно ли все-таки Бунин изобра­зил деревню, полную ли картину ее дал он, не нарисовал ли он односторонний образ ее, который, именно благодаря своей од­носторонности, приближается к карикатуре?”

Здесь уместно вспомнить и слова Горького из его письма В. Брюсову (1901 год), где он пишет об аполитичности Бу­нина: “...не понимаю, как талант свой, красивый, как матовое серебро, он не отточит в нож и не ткнет им куда надо”.

В письме Амфитеатрову Горький назвал “Деревню” “перво­классной вещью”, а в письме к самому Бунину писал: “...серь­езные люди скажут: “Помимо первостепенной художественной ценности своей, “Деревня” Бунина была толчком, который за­ставил разбитое и расшатанное русское общество серьезно задуматься уже не о мужике, не о народе, а над строгим во­просом—быть или не быть России? Мы еще не думали о Рос­сии,—как о целом,—это произведение указало нам необходи­мость мыслить именно обо всей стране, мыслить исторически”. Бунин, в свою очередь, писал Горькому: “Если напишу я после “Деревни” еще что-нибудь путное, то буду обязан этим Вам, Алексей Максимович”.

В конце 1910 года в Книгоиздательстве писателей в Москве знаменитая повесть Бунина “Деревня” вышла отдельной книгой.

Иван Алексеевич Бунин, проведший значительную часть своей жизни в путешествиях, не имел в Москве постоянного места жительства. Приезжая в Москву в 1910—1913 годах, он обычно останавливался у родственников жены в Столовом переулке. Временами жил у своего старшего брата Юлия Алексеевича в Староконюшенном переулке, 32. В этом доме помещалась редакция журнала “Вестник воспитания”, кото­рым руководил Ю. А. Бунин.

27 октября 1912 года писательская Москва торжествен­но отмечала двадцатипятилетие творческой деятельности И. А. Бунина. В тот памятный день Иван Алексеевич получил много теплых поздравительных писем и телеграмм от почита­телей и друзей, в том числе послания от писателей Андреева, Куприна, Мамина-Сибиряка, артистов Шаляпина, Качалова, Москвина, композитора Рахманинова. С далекого острова Ка-при пришло письмо от Максима Горького: “И проза ваша и стихи с одинаковою красотою и силон раздвигали перед рус-гким человеком границы однообразного бытия, щедро одаряя его сокровищами мировой литературы, прекрасными карти­нами иных стран, связывая воедино русскую литературу с об­щечеловеческим на земле”.

Чествования проходили в Московском университете. Там состоялось заседание Общества любителей российской словес­ности. Юбиляра приветствовали в Литературно-художествен­ном кружке и у Телешова. В Литературном музее хранится приветственный адрес, врученный Бунину от “Среды”⁾:

“Поэт, проникший в тайны родной природы, познавший и полюбивший скорбную душу бедной, нищей деревни,—

Художник, никогда не изменявший правде жизни и напо­ивший печальную правду великой красотою,—

Писатель самобытный и простой, трогательно сдержанный и яркий, как сама жизнь,—

сберегающий дорогие заветы родного слова и всегда ори­гинальный, сохранивший для нас святые воспоминания о бога­тырях духа и слова, уже ушедших от нас, и поистине совре­менный,

Иван Алексеевич, Вы дороги нам. Вы нужны нам, как все то, что помогает благословить и утвердить жизнь в той рели­гии радости, которая сделает для нас землю прекрасным са­дом.

Вот те слова, которыми мы хотели определить Вашу зна­чительную роль в русской литературе. А теперь нам хотелось бы сказать от искреннего сердца, как любим мы Вас, нашего дорогого товарища и друга нашей “Среды”. Ваш сегодняшний праздник, Иван Алексеевич, вместе с тем и общий наш празд­ник”.

Под этим адресом поставили свои подписи 58 человек. Среди них Н. Телешов, С. Дрожжин, А. Грузинский, П. Сакулин. В. Смидович-Вересаев, и другие.

После юбилея Бунин уехал на Капри. В Москву он вер­нулся лишь весной 1913 года. Из письма Горькому, написан­ного 14 мая, видно, что Бунин был “огорчен футуристами”, вы­смеивал символистов, в частности Бальмонта, которого в Москве, по его словам, пышно чествовали “психопатки и пшю­ты-эстеты”. Писатель сообщал, что он “изругал” поэтессу Л. Столицу, “упражняющуюся в том же роде, что и Клюев”, за ее псевдонародные стихи.

Вообще резкое падение литературных вкусов в годы, пред­шествовавшие первой мировой войне, не только огорчало, но и возмущало Бунина-писателя, последовательно продолжав­шего в своем творчестве реалистические традиции русской ли­тературы и не терпевшего никаких “измов”.

6 октября 1913 года в помещении Литературно-художест­венного кружка Бунин выступил с речью на юбилее газеты “Русские ведомости”. Писатель с гордостью отметил имена ко­рифеев нашей литературы—А. С. Пушкина, М. Ю. Лермон­това, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова. Касаясь современной русской литературы, он говорил, что, вместо предшествовавших ей черт простоты изложения, глу­бины мысли, прямоты и благородства, теперь “морем разли­лась вульгарность и дурной тон... Испорчен русский язык”. Пи­сатель подверг резкой критике “и декаданс... и натурализм, и порнографию, и богоборчество, и мифотворчество... и адамизм, и акмеизм”.

Оказавшийся на заседании Литературно-художественного кружка полицейский пристав, усмотрев в речи Бунина “кра­молу”, составил соответствующий протокол. Выступление пи­сателя вызвало злобные отклики и со стороны тех, кто был “задет”,—Арцыбашева, Бальмонта и других. Один из писа­телей-декадентов—С. Ауслендер назвал речь Бунина “огуль­ной хулой литературной современности”. Другие участники за­седания, наоборот, с большим удовлетворением отмечали, что в выступлении Бунина они “наконец встретились с накопив­шимся чувством”, что его речь является вполне своевременной реабилитацией “здравого смысла от наскоков преходящей моды”.

Судя по дневниковым записям начала 1915 года, живя в Москве, Бунин посещал соборы Кремля, осматривал Новоде­вичий монастырь, вместе со своим родственником Н. А. Пушешниковым предпринял поездку в Троице-Сергиеву лавру. О своем интересе к русской старине Бунин сообщал в “Авто­биографической заметке” (письмо историку литературы С. А. Венгерову, 1915 год). Он писал, что, хотя и не придержи­вается “никакой ортодоксальной веры,”, однако любит наблю­дать богослужение “в древних русских церквах”. Письмо С. А. Венгерову помечено 10 апреля, а 14 сентября 1915 года бунин написал стихотворение “Шестикрылый”,, навеянное по­сещениями древних московских соборов:

Алел ты в зареве Батыя —

И потемнел твой жуткий взор.

Ты крылья рыже-золотые

 В священном трепете простер.

Узрел ты Грозного юрода Монашеский истертый шлык— И навсегда в изгибах свода Застыл твой большеглазый лик.

Это стихотворение впервые появилось на страницах редак­тируемого М. Горьким журнала “Летопись”. Вот как отклик­нулся на него писатель И. С. Шмелев: “Чудесно, глубоко, тон­ко. Лучше я и сказать не могу. Я их выучил наизусть. Я ношу их в себе. Чудесно! Ведь в “Шестикрылом” вся русская история, облик жизни. Это шедевры, дорогой, вы это знаете сами...”

В пятилетие, предшествовавшее Октябрьской революции, тематика произведений Бунина заметно расширяется. Изобра­жению русского крестьянства посвящены его рассказы “Захар Воробьев” (1912), “Игнат” (1912), “Худая трава” (1913), “Старуха” (1916) и др. Продолжает он в этот период и тему гибели “дворянских гнезд”. Наиболее яркое произведение та­кого плана—рассказ “Последнее свидание” (1912), который в первой редакции назывался “Вера”. Значительное место в оунинском творчестве занимают лирические новеллы—“Кла-ша” (1914), “Легкое дыхание” (1916). Финал ряда этих рас­сказов мрачен, заканчивается смертью героя. Эти рассказы и новеллы как бы предваряют его более поздние произведения — “Митина любовь” и “Темные аллеи”. Наконец, в рассказах “Братья” и “Господин из Сан-Франциско” Бунин вплотную подходит к изображению социальных явлений, к обличению капитализма и империализма.

Последнее крупное выступление Бунина в Москве состоя­лось 8 декабря 1915 года в Большой аудитории Политехниче­ского музея. Газета “Русское слово” сообщала, что вечер Бу­нина “прошел в сплошных аплодисментах и овациях... Публика как бы спешила воспользоваться публичным выступлением пи­сателя, чтобы ярче, полнее и теплее выразить ему свою благо­дарность и свои симпатии...”.

Из домов, в которых в эти годы останавливался Бунин, из­вестна Лоскутная гостиница. Она помещалась напротив ве­стибюля теперешней станции метро “Проспект Маркса”. В 1930-е годы по плану реконструкции левой стороны улицы Горького здание было снесено. В Лоскутной гостинице Бунин жил и раньше—осенью 1912 года.

В 1914 году Бунин жил в Долгом переулке, 14 (ныне улица Бурденко).

Последний московский адрес Бунина — Поварская (ныне улица Воровского), 26. Здесь находилась в то время квартира родителей Веры Николаевны. Отсюда 21 мая 1918 года Бунина и его жену провожали на Савеловский вокзал Юлий Алексее­вич Бунин и жена Алексея Максимовича Горького Екатерина Павловна Пешкова.

После долгих дней кружного пути в санитарном поезде Бу­нин и Вера Николаевна оказались в Одессе, откуда в конце января 1920 года уехали в Константинополь, а оттуда перебра­лись в Париж.

В творческой биографии Бунина Москва занимает особое место. Здесь вышли многие книги писателя—“Листопад”, “Чаша жизни”, “Деревня” и др. В Москве был написан и из­дан один из лучших его рассказов—“Господин из Сан-Фран­циско”. В Государственном литературном музее хранится ав­торучка фирмы “Ватерман”. Надпись, сделанная Буниным на внутренней стороне крышки футляра, свидетельствует, что именно этим пером были написаны “Господин из Сан-Франци­ско” и некоторые другие произведения предреволюционных лет.

Жизнь Москвы в произведениях Бунина, созданных им до революции, отображена мало. Можно отметить, в частности, напечатанное в 1906 году в журнале “Новое слово” известное его стихотворение “В Москве”, навеянное частыми прогулками описателя по Арбату и прилегающим к нему улицам и переул­кам:

Здесь, в старых переулках за Арбатом, Совсем особый город...

Наиболее значительным бунинским повествованием о Мо­скве является опубликованный в горьковской “Летописи” рас­сказ “Казимир Станиславович” (1916). В нем повествуется о трагической судьбе обедневшего, опустившегося дворянина, приехавшего из Киева в Москву только лишь для того, чтобы издали поглядеть на церемонию бракосочетания когда-то ос­тавленной им дочери. В рассказе упоминаются и гостиница “Версаль”, и ресторан “Прага”, и Страстная площадь, и зна­менитая кондитерская Филиппова на Тверской улице, где ге­рои в студенческие годы “пил шоколад, рассматривал истре­панные юмористические журналы”.

Уже находясь в эмиграции, тоскуя по оставленной родине, писатель создал немало произведений, навеянных воспомина­ниями о Москве. Далеко не все они равноценны по своим ху­дожественным достоинствам. Некоторые из них, те, в которых отразились эмигрантские настроения, не делают чести боль­шому русскому художнику, каким был Бунин. Однако лучшие из его творений сохраняют и будут сохранять свое значение в русской литературе.

В идиллических тонах идет повествование о Москве в рас­сказе “Далекое” (1922). Московская жизнь чем-то напоминает в нем роман “Юнкера” Куприна: “Проходила зима, наступала весна. Неслись, грохотали, звенели конки по Арбату, непре­рывно спешили куда-то навстречу друг другу люди, трещали извозчичьи пролетки, кричали разносчики с лотками на го­ловах, к вечеру в далеком пролете улицы сияло золотисто-светлое небо заката, музыкально разливался над всеми шумами и звуками басистый звон с шатровой, древней коло­кольни...”

Интересен рассказ “Благосклонное участие” (1929)—о старой артистке, приглашенной петь на благотворительном концерте. Кстати, такие концерты нередко устраивались в по­мещении 5-й московской гимназии на Поварской улице, непо­далеку от дома, где, как уже было указано, жил Бунин. Пере­численные в рассказе афиши дают представление о культурной жизни Москвы в предреволюционную эпоху: “Великое множе­ство афиш всех цветов и размеров пестрит на всех ее улицах и перекрестках: “На дне”, “Синяя птица”, “Три сестры”, Ша­ляпин в “Русалке”, Собинов в “Снегурочке”, Крейн и Эрлих, опера Зимина, вечер Игоря Северянина...”

Неподдельным лиризмом и острой наблюдательностью ав­тора проникнуто начало бунинской повести “Митина любовь” (1924):

“В Москве последний счастливый день Мити был девятого марта. Так, по крайней мере, казалось ему. Они с Катей шли в двенадцатом часу утра вверх по Твер­скому бульвару. Зима внезапно уступила весне, на солнце было почти жарко. Как будто правда прилетели жаворонки и при­несли с собой тепло, радость. Все было мокро, все таяло, с до­мов капали капели, дворники скалывали лед с тротуаров, сбрасывали липкий снег с крыш, всюду было многолюдно, оживленно. Высокие облака расходились тонким белым ды­мом, сливаясь с влажно-синеющим небом. Вдали с благостной задумчивостью высился Пушкин, сиял Страстной монастырь. Но лучше всего было то, что Катя, в этот день особенно хоро­шенькая, вся дышала простосердечием и близостью...”

И еще одно произведение — и новая встреча с Москвой:

рассказ “Чистый понедельник”, законченный почти в канун освобождения Парижа от фашистских оккупантов. Это один из лучших рассказов, включенных писателем в сборник но­велл “Темные аллеи”. Действие “Чистого понедельника” про­исходит в Москве, в годы, предшествовавшие первой мировой войне. Перед читателем —Москва тех лет: дом, где жила воз­любленная героя, “против храма Спасителя”, с живописным видом из окон на Замоскворечье, ресторан “Метрополь”, трактир Егорова в Охотном ряду, “капустник” в Художествен­ном театре с участием Станиславского, Качалова. Москвина. Героиня рассказывает о посещении ею старообрядческого Ро­гожского кладбища, кремлевских соборов, о поездке в Ново­девичий монастырь на могилу Чехова...

Находясь в эмиграции, Бунин не смог создать произведе­ний, равных по своей силе, например, “Деревне”. Тематика его рассказов, написанных во Франции (исключая немногие— “В Париже”, “Огнь пожирающий”), остается прежней: это воспоминания о старой России, произведения, в значительной степени проникнутые ностальгией, унынием, трагизмом. Од­нако его роман “Жизнь Арсеньева”, лучшие рассказы из кни­ги “Темные аллеи” читаются у нас и по сей день с неослабе­вающим интересом, ибо они написаны с большим мастерством. “Мы,—писал о Бунине в 1941 году А. Н. Толстой,—учимся у него мастерству слова, образности и реализму”.

Скончался Бунин 8 ноября 1953 года. Писатель погребен на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа в пригороде Па­рижа.

Суходол

Суходол – семейная хроника столбовых дворян Хрущевых. Историю рода и усадьбы рассказывает Наталья. Наташа – “молочная сестра нашего отца, выросшая с ним в одном доме, целых восемь лет прожила у нас в Луневе, прожила как родня, а не как бывшая раба, простая дворовая”, сирота.

Добрей суходольских господ не было, но и “горячее” их тоже не было.

Петр Кириллович выписывает для детей своих – Тони и Аркадия учителей-французов, не отпускает детей учиться в город. Петр Петрович приезжает в отставку вместе с другом Войткевичем (только Петр получил образование). Молоденькая Тоня влюбляется в Войткевича. Они встречались и проводили много времени вместе: Тоня поет романсы, Войткевич читает ей стихи. Но Войткевич неожиданно уезжает (он не смог объяснится с Тоней). Из-за этого Тоня сходит с ума, заболевает, не контролирует свое поведение.

Наташа влюбляется Петра. Она очень счастлива, что может общаться с ним и неожиданно крадет у него зеркальце. Пропажа обнаруживается и на Наташу обрушивается позор и стыд: Петр приказал обрить ее и сослать на дальний хутор. Наташа отправляется на хутор и по дороге падает в обморок при виде офицера, похожего на Петра Петровича.

Петр стал жить в усадьбе и решил устроить званый обед, чтобы завести нужные знакомства. Дедушка вообразил ,что он хозяин и суетился с самого утра, устраивая какую-то церемонию для приема гостей. Дед постоянно путается у всех под ногами, говорит глупости. Это очень раздражает Герваську и он прямо за столом оскорбляет деда. Герваська был признан главным слугой и нужно было всем считаться с ним в доме. Гости остаются ночевать. Утром дед пришел в зал переставлять мебель, внезапно появляется Герваська и кричит на деда. На попытку деда оказать сопротивление – бьет его в грудь и дед падает, ударяясь виском о ломберный стол и умирает. Герваська исчезает из усадьбы.

Петр женится на Клавдии Марковне и она хозяйничает в усадьбе. Наташу возвращают из ссылки в Сошках по требованию Тони. У Петра и Клавдии должен появится ребенок. Тоня постоянно издевается над Наташей, которую приставили к ней ухаживать, но Наташа быстро находит общий язык с барышней. Она отказывается идти замуж ( в связи со своими снами), считает себя старухой. Тоня постоянно ожидает беды и заражает страхами Наталью.

Дом постепенно наполняется “божьими людьми”, один из которых Юшка. Он поселился в Суходоле, назвавшись бывшим монахом. Вещие сны Натальи сбываются - она забеременела от Юшки, который через месяц исчез. Вскоре в доме случился пожар, и Наташа теряет ребенка от пережитого потрясения. Тоню пытаются вылечить – но тщетно. Одажды Петр ехал домой от любовницы, и его насмерть зашибла лошадь копытом. Дом опустошается. Поумирали все соседи и их сверстники. Доживающие здесь свои дни – Тоня, Наташа, Клавдия – коротают вечера в молчании. Никто уже не помнит, кто где захоронен, все позабыли Хрущевых.

Литература

1.            “Русские писатели в Москве”. Сборник. Переизд. Сост. Л. П. Быковцева. М., 1977, 860с

2.            “Руские писатели. Биобиблиографический словарь”. М., 1990

3.            Очерки русской литературы конца 19 – начала 20 веков. Госиздательство художественной литературы. М., 1952

4.            И. А. Бунин. “Рассказы”. М., 1955

5.            И. А. Бунин. “Антоновские яблоки. Повести и рассказы” Детская литература. М., 1981

6.            “История русской литературы конца 19 – начала 20 века” Высшая школа. М., 1984