Пушкин

Друзья мои прекрасен наш союз!

 Он как душа неразделим и вечен –

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина

И счастие куда б ни повело,

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

 А.С. Пушкин “19 октября” (1825)

В Царскосельском лицее Пушкин провёл всего несколько лет, но не забывал о нём на протяжении всей своей недолгой жизни, ведь лицей явился для тогда ещё маленького Пушкина школой жизни, там он познакомился с людьми, которые сопровождали его в течение всего жизненного пути, они стали его лучшими друзьями: Дельвиг, Пущин, Кюхельбекер. Быть может, без них он и не стал бы тем легендарным поэтом, стихи которого мы с наслаждением читаем. Лицейское братство – самая светлая глава в биографии Пушкина. Куда бы “ни бросила судьбина” лицеистов первого выпуска, куда бы их “счастие не повело”, они всегда обращались мыслью и сердцем к своему царскосельскому отечеству, к тем шести годам, когда в учении и чтении, в шалостях и забавах, в дружбе и ссорах создавалась личность каждого из них. Формировалось и мировоззрение – тот дух свободы, без которого не могло быть у нас ни величайшего национального поэта Пушкина, ни самоотверженных революционеров-декабристов Кюхельбекера и Пущина.

В жизни Пушкина лицейская дружба оставила неизгладимые следы. В 1826 году он написал о Пущине: “Мой первый друг, мой друг бесценный”, как пишут и думают о первой незабываемой любви. Нет, даже больше, чем о первой любви, ибо “она прошла... но с первыми друзьями // Не резвою мечтой союз твой заключён. // Перед грозным временем, пред грозными судьбами // О милый, вечен он! “. Это было сказано ещё раньше – в 1817 году. А в день смерти Пушкин горько пожалел, что нет рядом Пущина и Малиновского ( Прохожий, поспеши к стране родной своей! Ах! Грустно умереть далёко от друзей.)

Товарищ милый, друг прямой

Тряхнём рукою руку,

Оставим в чаше круговой

Педантам сродню скуку:

Не в первый раз мы вместе пьём,

Нередко и бранимся,

Но чашу дружества нальём –

И тотчас помиримся.  (1814 г.)

11 лет Пушкин знал, что Пущин заживо похоронен в “мрачных пропастях земли”, но дружба не слабела:

Молю святое провиденье:

Да голос мой душе твоей

Дарует то же утешенье,

Да озарит он заточенье

Лучом лицейских ясных дней.

Ещё один лицейский друг Пушкина – Кюхельбекер сильно повлиял на его творчество. Первое напечатанное стихотворение Пушкина “К другу стихотворцу” обращено именно к Кюхельбекеру. Юношеские размышления о роли и назначении поэта в этом произведении опираются на жизненную основу. Речь идёт о начальных неуклюжих поэтических опытов Кюхельбекера:

Но что? ты хмуришься и отвечать готов;

Пожалуй, - скажешь мне, - не трать излишних слов;

Когда на что решусь, уж я не отступаю,

И знай, мой жребий пал, я лиру избираю.

Пусть судит обо мне, как хочет, целый свет,

Сердись, кричи, бранись, - а я таки поэт.

Нужно было очень тонко понимать характер Кюхельбекера, чтобы написать это. “Когда на что решусь, уж я не отступаю!” – таков был один из важнейших жизненных принципов этого человека. Он осуществил его в дружбе, в литературе и в жизни – в декабрьский день 1825 года, который превратил неимущего и малоизвестного петербургского поэта в “опасного государственного преступника”, строго охраняемого всем могуществом царской власти.

 19 октября – самая главная дата в жизни лицеистов первого выпуска. Скрепив свою дружбу одинаково незыблемыми чугунными кольцами, они решили собираться каждый год 19 октября, в честь дня торжественного открытия лицея в 1811 году. В одном из первых своих стихотворений “Пирующие студенты” Пушкин с особой нежностью и привязанностью отзывается о своих друзьях: “Дай руки, Дельвиг!... Вильгельм, прочти свои стихи, чтоб мне заснуть скорее...”.

В декабрьские дни 1825 года, когда Россия была потрясена восстанием на Сенатской площади и жестоким подавлением первой попытки революционного переворота, Пушкин находился в михайловской ссылке. Лишь значительно позже он узнал все подробности этой трагедии, бросившей кровавый отсвет на жизнь поколения, лучшие люди которого были уничтожены или обречены на долгие годы ссылки или каторги. Теперь, после декабрьской катастрофы, на его долю выпадала историческая роль хранителя и продолжателя традиций разгромленного поколения, тех, кого он называл “друзья”, “братья”, “товарищи”.

Знаменательной и всегда связанной с друзьями-декабристами была для Пушкина дата открытия Царскосельского лицея. Годы пребывания в этом заведении были связаны с воспоминаниями о вольнолюбивых надеждах, о “святом братстве”, “семье друзей”, среди которых были особенно близкие ему И.И. Пущин и В.К. Кюхельбекер, томившиеся теперь в тюрьмах. На эти даты выпадает создание ряда произведений, которые содержат прямые и косвенные декларации политического характера или дорогие и священные воспоминания для поэта.

Особое место в ряду пушкинских лирических гимнов дружбе занимает элегия “19 октября” 1825 года. Прошло уже несколько лет разлуки Пушкина с друзьями: сначала южная ссылка, потом заточенье в Михайловском.

Печален я: со мною друга нет,

С кем долгую запил бы я разлуку,

Кому бы мог пожать от сердца руку

И пожелать весёлых много лет.

Прямо обращённое к товарищам стихотворение напоминает им об отсутствующих:

Я пью один, и на брегах Невы

Меня друзья сегодня именуют...

Но многие ль и там из вас пируют?

Ещё кого не досчитались вы?

Ещё не догадываясь об этом, Пушкин в 19 октября 1825 года как бы закладывает сам для себя основу традиции, которой он никогда потом не изменит; во всех посвящённых лицеистам и годовщинам открытия лицея стихотворениях Пушкин вспоминает, прежде всего, о тех, кого нет рядом с друзьями. В 1827 году это будут Иван Пущин и Вильгельм Кюхельбекер, сосланные в Сибирь; в 1831 году – “шесть мест упразднённых стоят”, а среди них – “любимейший из любимых” Антон Дельвиг. Но эти мотивы скорби зазвучат ещё не скоро. И в 1825 году Пушкин с любовью и нежностью вспоминает тех людей, с которыми ему посчастливилось повидаться за время своего пребывания в Михайловском:

................Поэта дом опальный,

О Пущин мой, ты первый посетил,

Ты усладил изгнанья день печальный,

Ты в день его лицея превратил.

“Ты, Горчаков, счастливец с первых дней... невзначай просёлочной дорогой мы встретились и братски обнялись”. “И ты пришёл, о Дельвиг мой!”

Главным в стихотворении 1825 года становится истинный гимн дружбе, навсегда вошедший в сознание и память любого русского читателя:

Друзья мои прекрасен наш союз!

Он как душа неразделим и вечен –  Неколебим, свободен и беспечен, Срастался он под сенью дружных муз. Чистота, бескорыстность, широта дружеского чувства Пушкина поразительны. В том же году Пушкин пишет стихотворение “Дружба”, состоящее из одного четверостишья. Что дружба? Лёгкий пыл похмелья, Обиды вольный разговор, Обмен тщеславия, безделья Иль покровительства позор. Невозможно поверить, что это пишет тот же Пушкин, только что восклицавший: “Друзья мои, прекрасен наш союз!”. Что вызвало эти горькие и безжалостные строки? Просто ли дурное настроение или внезапно проснувшиеся воспоминания о встречах и отношениях с людьми, далёкими от лицея. Может быть, ведь в стихотворении “19 октября” есть тень этих неприятных впечатлений: Друзьям иным душой предался нежной; Но горек был небратский их привет. Пушкин не хочет вспоминать невежество, предательство и коварство “иных друзей”, он не хочет омрачать этими воспоминаниями стихи, посвящённые Лицею, по горечь и обида, видимо, так сильны в его душе, что нечаянно отчеканиваются в это короткое четверостишие. К годовщине восстания на Сенатской площади также приурочен ряд Пушкинских стихотворений. 13-м декабря – кануном восстания – помечено в 1826 году адресованное И.И. Пущину послание “Мой первый друг, мой друг бесценный...”. Это послание было отправлено Пущину на каторгу вместе со стихотворением “Во глубине сибирских руд...”. Непосредственным толчком к написанию этого стихотворения послужил героический отъезд к мужьям-декабристам на каторгу в Сибирь многих из их жён. С этим прямо связаны строки: Любовь и дружество до вас

Дойдут сквозь мрачные затворы.

Среди них была особенно дорогая Пушкину М.Н. Волконская, с которой он хотел отправить свой стихотворный привет-призыв к вере в “высокое стремление” их помыслов, к мужеству и “гордому терпению” (слова, взятые из “Прощальной песни воспитанников Царскосельского лицея”, написанной Дельвигом и исполнявшейся хором при выпускном лицейском торжестве). 14 декабря 1829 года – годовщина восстания – дата в рукописи неоконченного стихотворения “Воспоминания в Царском Селе”. В соотнесении с этой датой новый смысл приобретают скорбные строки:

... Увидев, наконец, родимою обитель,

Главой поник и зарыдал.

Темы декабризма и дружбы переплетались в стихотворениях, посвящённых лицейским годовщинам, дню основания Лицея – 19 октября. Таково стихотворение, которым отмечена эта годовщина в 1827 году с обращением к сверстникам:

Бог помочь вам, друзья мои,

И в бурях, и в житейском горе,

В краю чужом, в пустынном море,

И в мрачных пропастях земли.

“19 октября” 1827 года – один из шедевров дружеской лирики Пушкина. В этом коротком стихотворении воплотился весь Пушкин, желающий добра и счастья не только своим самым близким друзьям, но и тем, кто был далёк от него.

Несомненно, о декабрьской катастрофе и судьбах её жертв вспоминал Пушкин и в стихотворении, посвящённом лицейской годовщине в 1831 году:

... рок судил

И нам житейски испытанья,

И смерти дух средь нас ходил

И назначал свои заклятья.

Особого и обстоятельного исследования заслуживают сложные приёмы, которые использовались Пушкиным в произведениях, связанных с запрещённой и опасной декабристской темой. Эти методы были весьма разнообразными. Первое место принадлежит здесь, конечно, произведениям нелегальным. К ним относятся стихотворения “В Сибирь”, распространённое во многих копиях или “И.И. Пущину”. Но круг нелегальных произведений на лицейско-декабристскую тему был ограничен в условиях последекабрьской реакции, и тем более, узким мог быть круг его читателей. Более широкие возможности открывали всякого рода легальные формы и приёмы (эзопов язык) разработки декабристских тем и мотивов, но это было рассчитано на определённое понимание авторских слов читателем.

Пушкинская поэзия охватывала само течение жизни, противоречивой, но не беспросветно-мрачной. Показательно в этом отношении стихотворение 1830 года “Царскосельская статуя”, в котором дельвиговское начало вполне очевидно: здесь его любимый размер, его умение накинуть на современность покров древности, свойственная ему пластическая скульптурность стиха. И всё же это не имитация чужого стиля, а его пушкинское свободное усвоение:

Урну с водой уронив, об утёс её дева разбила.

Дева печально сидит, праздный держа черепок.

Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;

Дева, над вечной струёй, вечно печальна сидит.

Уже первый дистих, запечатлевающий застывшую на века скульптуру, наполнен скрытым движением поэтической мысли. “Урна” – начальное слово стихотворения – не только наименование вещи (архаическое, в духе всего произведения), но и один из самых распространённых в элегической поэзии сигналов, напоминающий о бренности жизни и надежд. Образ горестно застывшей девушки – своеобразный символ, заставляющий трагически переосмыслить известную басню Лафонтена (на сюжет которой была выполнена скульптура П.П. Соколова) об увлёкшейся несбыточной мечтой о грядущем богатстве молочнице. Но ведь скульптура – это ещё и царскосельская статуя, и потому, вспоминая о ней в далёком Болдине, Пушкин не мог не думать о лицейских днях, канувших в вечность. Он обращается с этим воспоминанием к Дельвигу (потому и “подражает” ему) и, конечно же, к другим лицейским товарищам (стихотворение написано 1 октября, в преддверии лицейской годовщины), прежде всего к И.И. Пущину и В.К. Кюхельбекеру, увлечённым светлыми надеждами в “мрачных пропастях земли”. И заключённое в первом двустишии воспоминание, пронзительное в своей скорби, разрешается во втором – пушкинской светлой печалью. В последней строке стихотворения повторяется вторая. Как всегда у Пушкина повтор этот – обогащённый. Кольцо размыкается: не дева-печаль сидит над разбитой урной, а дева-надежда над вечной струёй.

В 1831 году умирает Дельвиг, никто не ожидал столь ранней его смерти. Трудно представить, что испытал Пушкин, узнав об этом: “Ужасное известие получил я в воскресенье... Вот первая смерть, мною оплаканная, ... никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду – около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели” (П.А. Плетневу).

В тот же день к Е.М. Хитрову : “Смерть Дельвига нагоняет на меня тоску. Помимо прекрасного таланта, то была отлично устроенная голова и душа незаурядного закала. Наши ряды начинают редеть...”.

В этом же – 1831 году – на лицейскую годовщину Пушкин откликнулся одним из самых грустных своих стихотворений:

Чем чаще празднует Лицей

Свою святую годовщину,

Тем робче старый круг друзей

В семью стесняется едину,

Тем реже он; тем праздник наш

В своём веселии мрачнее;

Тем глуше звон заздравных чаш

И наши песни всё грустнее.

Пущин и Кюхельбекер – во глубине сибирских руд, умерли Дельвиг и Корсаков, Броглио погиб в Греции...

Кого недуг, кого печали

Свели во мрак земли сырой,

И надо всеми мы рыдали.

А далее следуют строки совсем уж пронзительные:

И мниться, очередь за мной,

Зовёт меня мой Дельвиг милый,

Товарищ юности живой,

Товарищ юности унылой,

Товарищ песен молодых,

Пиров и чистых помышлений,

Туда, в толпу теней родных

Навек от нас утекший гений.

Теперь он точно осиротел. Кто мог заменить в его сердце “лицейских братьев”?

19 октября 1836 года написано стихотворение “Была пора...”, оно не было закончено. В нём использована та же стихотворная форма, что и в элегии 1825 года: тот же размер, тот же объём строфы. Как будто он хотел напомнить друзьям те давние времена, когда он восклицал: “Друзья мои, прекрасен наш союз!”; не случайно через всё стихотворение проходит это повторяющееся “Вы помните?”, “Припомните, о други”. Но то, что было, прошло:

Меж нами речь не так игриво льётся,

Просторнее, грустнее мы сидим,

И реже смех средь песен раздаётся,

И чаще мы вздыхаем и молчим.

Уж нет шестерых товарищей. Их смерть омрачает дружеское веселье. Ещё в 1831 году Пушкин написал: “И мниться, очередь за мной”. И он был прав: он оказался седьмым, ушёл вслед за Дельвигом.

Будущего нет, осталось только прошлое: “Была пора: наш праздник молодой сиял, шумел и розами венчался, и с песнями бокалов звон мешался, и тесною сидели мы толпой... Теперь не то...”. Впереди у поэта тяжёлые преддуэльные месяцы, потом поединок с Дантесом, смертельная рана и мучительная смерть. По прихоти судьбы секундантом на последней, смертельной дуэли Пушкина будет лицейский товарищ Константин Данзал.

И почти последними словами умирающего Пушкина будут слова: “Как жаль, что нет здесь сейчас ни Пущина, ни Малиновского...”. Лицейских товарищей позовёт поэт в последние минуты жизни, как будто ещё раз вспоминая клятву своей прекрасной юности: “Где б ни был я, в огне ли смертельной битвы, при мирных ли брегах родимого ручья, - святому братству верен я!”

Жизнь развела и разбросала лицейских братьев, но лицей навсегда остался для них всех незыблемым и святым символом дружбы.

Пущин, Кюхельбекер, Дельвиг. Трое самых близких друзей поэта. Каждый из них – частица жизни Пушкина, частица его сердца, души и характера. Высокая гражданственность жизненной позиции Пущина, цельность и благородство его натуры, непосредственность, порывистость, импульсивность, “сумасбродство” Кюхельбекера, душевная ясность, изящество, гармоничность и доброта Дельвига, - всё это по своему преломилось, выразилось и в характере Пушкина, и в сложном внутреннем мире его личности.

Список использованной литературы:

 

 

 

 

1.   Б.С. Мейлах “Талисман”. Москва 1975 г.

2.   М.Ю. Лотман “Биография поэта”. Просвещение 1981 г.  

3.   Е.С. Лобикова В кругу друзей. Москва 1990 г.