Комический образ героя-обывателя в сатирических рассказах М.М.Зощенко

РЕФЕРАТ ПО ЛИТЕРАТУРЕ

на тему:

«КОМИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ГЕРОЯ-ОБЫВАТЕЛЯ В САТИРИЧЕСКИХ РАССКАЗАХ М.М.ЗОЩЕНКО»

 

Выполнил: Ходячих Сергей, ученик 11-А

 класса Гимназии №2 г. Инта

Проверила: Зеленцова Е.Д.

Инта 2004 г.

Я взял если не типичного

обывателя, то во всяком

случае, человека, которого

можно найти во множестве.1

 М.Зощенко

I. Вступление.

Истоки сатиры лежат в далекой древности. Сатиру можно найти в произведениях санскритской литературы, литературы Китая. В Древней Греции сатира отражала напряженную политическую борьбу (язвительные ямбы Архилоха, сатирическая комедия Аристофана). Как особая литературная форма сатира формируется впервые у римлян, где возникает и самоназвание (лат. satira, от satura- обличительный жанр в древнеримской литературе развлекательно-дидактического характера, сочетающий прозу и стихи). В особый стихотворный жанр, отличаемый от оды, элегии и др., сатира выделяется Луцилием ( р.ок. 180 – ум. 102 до н.э.); этот жанр продолжен в «Сатирах», или «Беседах» Горация(65-8 до н.э.), образцом для которого послужили не только произведения Луцилия, но и популярные беседы на разные темы философов комического направления. Жанр сатиры на почве античного мира достиг высокого уровня у Ювенала (р.ок. 65- ум. После 127 н.э.), нарисовавшего мировую картину нравов римского общества. Ювенал оказал решающее влияние на последующее развитие сатиры, которую и поныне называют «Ювеналов бич». Сатирический характер имели эпиграммы Марциала (р.ок. 40- ум. ок. 102), романы «Сатирикон» Петрония и «Золотой осел» Апулея (р.ок. 135-ум. ок. 180), а также антирелигиозные диалоги Лукиана (р.ок.120-ум. после 180).

В России сатира появляется сначала в народном устном творчестве (сказки, пословицы, песни гусляров, народные драмы). Примеры сатиры известны и в древней русской литературе («Моление Даниила Заточника»). Обострение социальной борьбы в 17 веке выдвигает сатиру как мощное обличительное оружие против духовенства («Калязинская челобитная»), взяточничества судей («Шемякин суд», «Повесть о ерше Ершовиче») и др. Сатира в России 18 века, как и в Западной Европе, развивается в рамках классицизма и принимает нравоучительный характер (сатиры А.Д.Кантемира), развивается в форме басни (В.В.Капнист, И.И.Хемницер), комедии («Недоросль» Д.И.Фонвизина, «Ябеда» В.В.Капниста). Широкое развитие получает сатирическая журналистика (Н.И.Новиков, И.А.Крылов и др.). Наивысшего расцвета сатира достигает в 19 веке, в литературе критического реализма. Основное направление русской социальной сатиры 19 века дали А.С.Грибоедов(1795-1829) в комедии «Горе от ума» и Н.В.Гоголь(1809-1852) в комедии «Ревизор» и в «Мертвых душах», обличающих основные устои помещичьей и чиновничьей России. Сатирическим пафосом проникнуты басни И.А.Крылова, немногие стихотворения и прозаические произведения А.С.Пушкина, поэзия М.Ю.Лермонтова, Н.П.Огарева, украинского поэта Т.Г.Шевченко, драматургии А.Н.Островского. Русская сатирическая литература обогащается новыми чертами во второй половине 19 века в творчестве писателей-революционных демократов: Н.А.Некрасова(1821-1877)(стихотворения «Нравственный человек»), Н.А.Добролюбова, а также поэтов 60-х гг., группировавшихся вокруг сатирического журнала «Искра». Воодушевленная любовью к народу, высокими этическими принципами, сатира являлась могучим фактором в развитии русского освободительного движения. Непревзойденной политической остроты сатира достигает в творчестве великого русского сатирика-революционного демократа М.Е.Салтыкова-Щедрина(1826-1889), разоблачавшего буржуазно-помещичью Россию и буржуазную Европу, произвол и тупость властей, бюрократический аппарат, бесчинства крепостников и т.д. («Господа Головлевы», «История одного города», «Современная идиллия», «Сказки» и др.). В 80-е гг., в эпоху реакций, сатира достигает большой силы и глубины в рассказах А.П.Чехова(1860-1904). Революционная сатира, преследуемая цензурой, страстно звучит в памфлетах М.Горького(1868-1936), направленных против империализма и буржуазной лжедемократии («Американские очерки», «Мои интервью»), в потоке сатирических листков и журналов 1905-1906, в фельетонах большевистской газеты «Правда». После Великой Октябрьской социалистической революции советская сатира направлена на борьбу с классовым врагом, с бюрократизмом, с капиталистическими пережитками в сознании людей.

Советская сатира получает широкое распространение в агитационных стихах и пьесах, в «Окнах сатиры РОСТА», частушках и т.п. Блестящие образцы советской сатиры создали В.В.Маяковский(1893-1930)(стихотворения «Прозаседавшиеся» и др., пьесы «Клоп», «Баня»), Д.Бедный(1883-1945), И.Ильф(1897-1937) и Е.Петров(1902-1942).

 От автора.

 Среди мастеров советской сатиры и юмора особое место принадлежит Михаилу Зощенко(1895-1958). Его произведения до сих пор пользуются вниманием у читателя. После смерти писателя его рассказы, фельетоны, повести, комедии издавались около двадцати раз тиражом в несколько миллионов экземпляров.

Михаил Зощенко довел до совершенства манеру комического сказа, имевшего богатые традиции в русской литературе. Им создан оригинальный стиль - лирико-иронического повествования в рассказах 20х-30х гг. и цикле «Сентиментальных повестей».

Рано вознесенный на вершину литературной славы, испытавший в середине 20х гг. невиданный успех у широчайшей читательской массы, Зощенко затем не сумел поспеть за стремительным ходом истории и, несмотря на непрестанные поиски и серьезную творческую эволюцию, пришедшуюся как раз на 30е гг., так и не удержал завоеванных высот.

М.Зощенко вместе с такими видными сатириками и юмористами 20х гг., как Вяч.Шишков, В.Катаев, М.Кольцов, А.Зорич, находился у истоков советской сатирико-юмористической прозы. Именно он выступил создателем оригинальной комической новеллы, продолжившей в новых исторических условиях традиции И.Горбунова, Лескова, раннего Чехова.

В творчестве Зощенко можно выделить три основных этапа. Первый приходится на 20е гг.- период расцвета таланта писателя, оттачивавшего перо обличителя общественных пороков в таких популярных журналах как «Бегемот», «Бузотер», «Красный ворон», «Ревизор», «Чудак», «Смехач». В это время происходит становление и кристаллизация зощенковской новеллы и повести.

В 30е гг. Зощенко работает преимущественно в области крупных прозаических и драматических жанров, пытается найти пути к «Оптимистической сатире»(«Возвращенная молодость»- 1933, «История одной жизни» -1934, «Голубая книга» -1935). Искусство Зощенко- новеллиста также претерпевает в эти годы значительные перемены(цикл детских рассказов и рассказов для детей о Ленине).

Заключительный период творчества писателя, отмеченный определенным спадом в разработке комических тем, приходится на военные и послевоенные годы. Ошибки М.Зощенко тех лет были подвергнуты критике в постановлении ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград»(1946).

Предлагаемая работа представляет собой попытку осветить творческий путь Зощенко на первом «этапе» его литературной деятельности, когда автор находился в зените своей славы.

Постараемся же проанализировать наиболее типичные сатирические рассказы писателя в начале его карьеры, сопроводить их разбор наблюдениями и выводами относительно характера эволюции творчества Зощенко, его взаимосвязей с предшествующей и последующей сатирической традицией, о противоречивых или даже кризисных моментах в мировоззрении и творчестве художника.

Так попытаемся же описать комический образ героя-обывателя в сатирических рассказах Зощенко.

II. Основная часть.

Биография.

Михаил Михайлович Зощенко родился в 1895 году. После окончания гимназии учился на юридическом факультете Петербургского университета. Не завершив учебы, ушел в 1915 году добровольцем в действующую армию, чтобы, как вспоминал он впоследствии, "с достоинством умереть за свою страну, за свою родину".¹ После Февральской революции демобилизованный по болезни командир батальона Зощенко ("Я участвовал во многих боях, был ранен, отравлен газами. Испортил сердце...") служил комендантом Главного почтамта в Петрограде. В тревожные дни наступления Юденича на Петроград Зощенко - адъютант полка деревенской бедноты.
    Годы двух войн и революций (1914-1921) - период интенсивного духовного роста будущего писателя, становления его литературно-эстетических убеждений. Гражданское и нравственное формирование Зощенко как юмориста и сатирика, художника значительной общественной темы приходится на пооктябрьский период.

В литературном наследии, которое предстояло освоить и критически переработать советской сатире, в 20-е годы выделяются три основные линии. Во-первых, фольклорно-сказовая, идущая от раешника, анекдота, народной легенды, сатирической сказки; во-вторых, классическая (от Гоголя до Чехова); и, наконец, сатириконская. В творчестве большинства крупных писателей-сатириков той поры каждая из этих тенденций может быть прослежена довольно отчетливо. Что касается М. Зощенко, то он, разрабатывая оригинальную форму собственного рассказа, черпал из всех этих источников, хотя наиболее близкой была для него гоголевско-чеховская традиция.
    На 20-е годы приходится расцвет основных жанровых разновидностей в творчестве писателя: сатирического рассказа, комической новеллы и сатирико-юмористической повести. Уже в самом начале 20-х годов писатель создает ряд произведений, получивших высокую оценку М. Горького.

Рассказы… Они занимают значительное место в литературной деятельности Зощенко. В них автор непосредственно откликается на реальные события дня. Наиболее известные среди них: «История болезни», «Кузница здоровья», «Аристократка», «Баня», «Каторга», «Стакан», «Монтер», «Нервные люди».

Не был бы Зощенко самим собой, если бы не его манера письма. Это был неизвестный литературе, а потому не имевший своего правописания язык. Зощенко был наделён абсолютным слухом и блестящей памятью. За годы, проведённые в гуще бедных людей, он сумел проникнуть в тайну их разговорной конструкции, с характерными для нее вульгаризмами, неправильными грамматическими формами и синтаксическими конструкциями сумел перенять интонацию их речи, их выражения, обороты, словечки – он до тонкости изучил этот язык и уже с первых шагов в литературе стал пользоваться им легко и непринуждённо. В его языке запросто могли встретиться такие выражения, как "плитуар", "окромя", "хресь", "етот", "в ем", "брунеточка", "вкапалась", "для скусу", "хучь плачь", "эта пудель", "животная бессловесная", "у плите" и т.д.

Но Зощенко - писатель не только комического слога, но и комических положений. Комичен не только его язык, но и место, где разворачивалась история очередного рассказа: поминки, коммунальная квартира, больница – всё такое знакомое, своё, житейски привычное. И сама история: драка в коммунальной квартире из-за дефицитного ёжика, скандал на поминках из-за разбитого стакана.

Некоторые обороты зощенковские так и остались в русской литературе афоризмами: "будто вдруг атмосферой на меня пахнуло", "оберут как липку и бросят за свои любезные, даром что свои родные родственники", "подпоручик ничего себе, но сволочь", "нарушает беспорядки".

Зощенко, пока писал свои рассказы, сам же и ухохатывался. Да так, что потом, когда читал рассказы своим друзьям, не смеялся никогда. Сидел мрачный, угрюмый, как будто не понимая, над чем тут можно смеяться. Нахохотавшись во время работы над рассказом, он потом воспринимал его уже с тоской и грустью. Воспринимал как другую сторону медали. Если внимательно вслушаться в его смех, нетрудно уловить, что беззаботно-шутливые нотки являются только лишь фоном для нот боли и горечи.

Герой Зощенко – обыватель, человек с убогой моралью и примитивным взглядом на жизнь. Этот обыватель олицетворял собой целый человеческий пласт тогдашней России. Зощенко же во многих своих произведения пытался подчеркнуть, что этот обыватель зачастую тратил все свои силы на борьбу с разного рода мелкими житейскими неурядицами, вместо того, чтобы что-то реально сделать на благо общества. Но писатель высмеивал не самого человека, а обывательские черты в нём. «Я соединяю эти характерные, часто затушёванные черты в одном герое, и тогда герой становиться нам знакомым и где-то виденным», - писал Зощенко. Своими рассказами Зощенко как бы призывал не бороться с людьми, носителями обывательских черт, а помогать им от этих черт избавляться.

Ну а теперь рассмотрим некоторые произведения писателя.

Первой блестящей победой нового Зощенко были «Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова»(1921-1922). С них начался Зощенко-сатирик.

Это была попытка писателя отойти от лирико-психологических рассказов. Монологическая форма изложения событий в «Рассказах Синебрюхова» выступает уже как средство автохарактеристики героя, тертого и бывалого «военного мужичка».

«Я такой человек, что все могу…- представляет себя воображаемым слушателям сам рассказчик.- Хочешь - могу землишку обработать по слову последней техники, хочешь - каким ни на есть рукомеслом займусь,- все у меня в руках кипит и вертится.

А что до отвлеченных предметов,- там, может быть, рассказ рассказать или какое-нибудь тоненькое дельце выяснить,- пожалуйста: это для меня очень даже просто и великолепно…».

Но, отрекомендовавшись таким образом, на практике Синебрюхов, этот человек, «одаренный качествами», то и дело оказывается комической жертвой непредвиденных жизненных обстоятельств.

Он герой –неудачник, и невезение - основная его черта. Не везет ему с поисками клада «старого князя вашего сиятельства»; отворачивается от него фортуна, едва завязываются «прелестные отношения» с «прекрасной полячкой» Викторией Казимировной; и даже жена Матрена Васильевна отказывается от него: «Идите себе с богом, Назар Ильич Синебрюхов, не мешайте за ради бога постороннему счастью». И до того не везет Синебрюхову в жизни, что как ни пытается он найти «свое назначение», ничем, кроме конфуза, дело не кончается.

«Ему, этому герою,- заметит автор одной из книг, посвященных Зощенко,- очень хочется вырваться за пределы обыденного, и, поскольку его биография дает материал для этого, он старательно дорисовывает каждый ее факт, стремясь при помощи каламбуров и анекдотов создать ракурс, способный показать его жизнь, его самого с самой лучшей - по его мнению - стороны».1

Уже в первой рассказываемой Синебрюховым истории, о поисках клада, Назар Ильич сам себя рекомендует человеком, пострадавшим невинно - за чужой интерес, будучи втянутым против своей воли в «великосветскую историю»… Посланный ротным командиром, молодым «князем ваше сиятельство» в родовое княжеское имение и помогающий старому князю припрятать в тревожные послефевральские дни 1917 года семейное серебро, Синебрюхов буквально спустя несколько месяцев сам готов «собственноручно пройтись лопатой» на участке, где был спрятан клад. Но увы, клад, о местонахождении которого, кроме Синебрюхова и старого князя, не знал никто, исчез («Это даже как-то оскорбило»,- не в силах сдержать разочарование рассказчик). Так мало этого: пришлось герою рассказа еще и отбыть год трудработ (местные власти расценили его поступок как «сокрытие дворянских ценностей»)…

Полюбил Синебрюхов «прелестную паненку» Викторию Казимировну, да только потребовала та «капиталу». Жизнью рисковал Синебрюхов, чтобы раздобыть у убитого им в ночном поиске немца бумажник из кабаньей кожи, через колючую проволоку лез в темноте, возвращаясь к своим, «руки и спину совсем изувечил»,- но ни к чему все это оказалось: предпочла Виктория Казимировна прапорщика Лапушкина из обоза…

Столь же неожиданный финал присущ и двум другим рассказам цикла - «Чертовинка» и «Гиблое место». Неожиданный для героя рассказов, но не для читателя. Потому что этим неожиданностям каждый раз предшествует множество других, более «мелких», проявляющихся в системе суждений и в языке Назара Ильича.

«Мельник такой жил-был. Болезнь у него, можете себе представить,- жаба болезнь. Мельника того я лечил. А как лечил? Я, может быть, на него только и глянул. Глянул и говорю: да, говорю, болезнь у тебя жаба, но ты не горюй и не пугайся - болезнь эта неопасная, и даже прямо тебе скажу- детская болезнь.

И что же? Стал мой мельник с тех пор круглеть и розоветь, да только в дальнейшей жизни вышел ему передых и прискорбный случай…»

Каждая следующая фраза здесь ставит под сомнение, а то и прямо отрицает предшествующую. Аналогичным путем (не будет ошибкой сказать также: алогичным путем) движется мысль героя(а стало быть и пересказ случившегося с ним) и в дальнейшем:

«-Теперь, говорит, ты, Назар, мне все равно как первый человек в свете. Иди ко мне вестовым, осчастливь».

«Подпоручик ничего себе, но - сволочь».

«Вкуса в ней, прямо скажу, никакого, только во рту гадливость».

«Маленькая ранка. Не спорю. Но, говорит, наука тут совершенно бессильно. Нужно вести старичка в Париж…»

Излагая «ход развития» своей жизни, Синебрюхов меньше всего заботится о связности повествования и о точности выражения мыслей. Отсюда - алогичность мышления, отсюда же - множественные, ставшие вскоре ходячими выражениями в кругу «серапионтов», неожиданные сочетания лексически разнородных слов: «Бледность, блекота и слабое развитие техники», «Сестричка милосердия-бяк, с катушек долой,- мертвая падаль», «А она, жаба, отвечает тихими устами…»

В языке Синебрюхова причудливо переплелись просторечие («…какой-то, заполнил, советский комиссар так и орет горлом, так и прет на меня») и «благородная» лексика («Я, говорю, безусловно, согласен на это дело, потому, говорю, если саксонское черненое серебро, то по иностранной культуре совершенно невозможно его портить»); «интеллигентские» обороты («…немец, безусловно, тихий, и будто вдруг атмосферой на меня пахнуло»- это о газовой немецкой атаке) и употребляемые кстати и некстати излюбленные словечки героя («Я, говорю, человек не освещенный», «А был князь ваше сиятельство со мной все равно как на одной точке»). Столкновение этих разнородных элементов создает особый не конкретизированный тон повествования, особую, неопределенно-сказовую интонацию, за которой проступает комический облик простоватого неудачника. Несмотря на внешние прикрепление к определенному лицу, свой общий, неконкретизированный характер сказ еще почти не утратил, прикрепление же его к лицу бывалому в известной мере даже оправдывало сложность, «эклектичность!» языка Синебрюхова.

Кстати, эта «эклектичность», эта подчеркиваемая писателем «вторичность» языка героя породила одну из первых отрицательных оценок как «Рассказов Синебрюхова», так и поисков Зощенко в сфере языка в целом.

«Характерно, что у крупных художников прием стилизации,- писал критик Н.Асеев в рецензии на «Рассказы Синебрюхова»,- обычно покрывался общей высокой художественностью выполнения- рассказы Рудого Панька, повести Белкина, частичная стилизация у Достоевского. И наоборот, у второстепенных величин метод этот всегда выпирал наружу, апеллировал к постоянной специфической настроенности читателя, к необходимости подмечать те особые «словечки и выраженьица», которые обусловливали такой прием…

М.Зощенко, стилизуя свой язык под штабного писаря, идет по второму из указанных нами путей. Поэтому фактура рассказов довольно однообразна, фабула - анекдотична, а затраченное на прочтение рассказов время не оправдано ни внутренним, ни внешним их мастерством».1

Асеев конечно же был не прав. Не прав, во-первых, поставив под сомнение качественный уровень «Рассказов Синебрюхова». Не прав, во-вторых, увидев в языке Синебрюхова только стилизацию. Ибо стилизация- это некое подражание, хотя реально существующего. Зощенко же поставил перед собой иную задачу («Я почти ничего не искажаю. Я пишу на том языке, на котором сейчас говорит и думает улица».2

И если Асеев увидел в «Рассказах Назара Ильича господина Синебрюхова» в первую очередь «выпирание» одного из приемов стилизации, то другой их читатель, критик А.Воронский, наиболее характерную особенность «Рассказов Синебрюхова» усматривал в отсутствии авторской позиции, занимаемой по отношению к герою.

«Закрывая книжку рассказов, читатель все-таки остается в недоумении: Синебрюховых-то немало, но непонятно: не то это накипь, не то сама революция…То, что потрясло всю Россию от края до края и звонким гулом прокатилось по всему миру, заставило одних совершать величайшие подвиги, а других величайшие преступления, -где отзвук всего этого?»3

Да, действительно, Синебрюхов социально пассивен, но с каких это пор не художнику, а пишущей о нем критике принадлежит право выбора героя и темы? И почему Зощенко обязан был писать либо о «накипи», либо о «самой революции»? Почему он не мог писать о накипи на революции, о том рядовом человеке, которого предстояло еще долгие годы просвещать и воспитывать; чтобы он воспринял завоевания Октября не как «чужие», но как свои собственные? Почему такого человека, по существу олицетворяющего «улицу», непременно надо было квалифицировать по признаку «красное-белое», «подвиги-преступления»?

Сегодня в этих первых отзывах о первой книжке рассказов Зощенко отчетливо просматриваются истоки того самого недоумения и непонимания, которое будет сопровождать художника на протяжении практически всей жизни: литературного героя станут отождествлять с автором.

Позже, говоря о комическом у Чехова и об искажении его писательского облика критикой тех лет, Зощенко напишет: «Критика стала смешивать художника с его персонажами. Настроения персонажей чеховских произведений отождествлялись с настроениями писателя. Это была вопиющая ошибка».1

К сожалению, это относящееся к Чехову высказывание Зощенко вполне может быть отнесено к нему самому. Во всяком случае, страдать в дальнейшем от этой «вопиющей ошибки» Зощенко довелось ничуть не меньше, чем Чехову.

Рассмотрим еще некоторые рассказы писателя.

Рассказ «История болезни» начинается так: «Откровенно говоря, я предпочитаю хворать дома. Конечно, слов нет, в больнице, может быть, светлей и культурней. И калорийность пищи, может быть, у них более предусмотрена. Но, как говориться, дома и солома едома».

Больного с диагнозом «брюшной тиф» привозят в больницу, и первое, что он видит в помещении для регистрации вновь поступающих,- огромный плакат на стене: «Выдача трупов от 3-х до 4-х». Едва оправившись от шока, герой говорит фельдшеру, что «больным не доставляет интереса это читать». В ответ же он слышит: «Если…вы поправитесь, что вряд ли, тогда и критикуйте, а не то мы действительно от трех до четырех выдадим вас в виде того, что тут написано, вот тогда будете знать». Далее медсестра приводит его в ванну, где уже купается какая-то старуха. Казалось бы, медсестра должна извиниться и отложить на время процедуру «купанья». Но она привыкла видеть перед собой не людей, а пациентов. А с пациентами чего церемониться? Она спокойно предлагает ему залезть в ванну и не обращать на старуху внимания: «У нее высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь без смущения».

На этом испытания больного не заканчиваются. Сначала ему выдается халат не по росту. Затем, через несколько дней, уже начав выздоравливать, он заболевает коклюшем. Все та же медсестра ему сообщает: «Вы, наверно, неосторожно кушали из прибора, на котором ел коклюшный ребенок». Очень характерно: виноват не тот, кто отвечает за чистоту прибора, а тот, кто из него «кушает».

Когда же герой окончательно поправляется, ему никак не удается вырваться из больничных стен, так как его то забывают выписать, то «кто-то не пришел, и нельзя было отметить», то весь персонал занят организацией движения жен больных. Дома его ждет последнее испытание: жена рассказывает, как неделю назад она получила из больницы извещение с требованием: «По получении сего срочно явитесь за телом вашего мужа».

«История болезни»- один из тех рассказов Зощенко, в которых изображение грубости, крайнего неуважения человека, душевной черствости доведено до предела. Человек, выписываясь из больницы, радуется уже тому, что остался жив, и, вспоминая больничные условия, предпочитает «хворать дома». Знакомая ситуация?

В сатирических рассказах 20-х гг. Зощенко прежде всего приподымает завесу над тайной семейно-родственных отношений, показывая излучины дремотной обывательской души. В семейной сфере, наиболее скрытой от постороннего глаза, сохранились во многом нетронутыми прежние обывательские идеалы и устремления. Развенчивание этих представлений сатирик и делает своей главной целью…

В сатирических новеллах Зощенко выступал обличителем духовной окуровщины, сатириком нравов. Это не политическая сатира, какой являлась обличительная поэзия Маяковского и Д.Бедного. Зощенко избрал объектом анализа мещанина-собственника-накопителя и стяжателя, который из политического противника стал противником в сфере морали, рассадником пошлости.

Сатирические произведения Зощенко скорее описательны, нежели повествовательны. Круг действующих лиц предельно сужен, нет образа толпы, массы, зримо или незримо присутствующего в юмористических новеллах. Темп развития сюжета замедлен, персонажи лишены того динамизма, который отличает героев других произведений зрелого мастера.

В сатирических рассказах герои менее грубы и неотесаны, чем в юмористических новеллах. Автора интересует прежде всего духовный мир, система мышления внешне культурного, но тем более отвратительного по существу мещанина. Как ни странно, но в сатирических рассказах Зощенко почти отсутствуют снаржированные, гротескные ситуации, меньше комического и совсем нет веселого.

Нередко сатирическое произведение писателя строится как простое и безыскусное повествование о том или ином эпизоде в жизни героя. Рассказ похож на очерк, сценку, репортаж, в котором автор ничего не придумал, а просто выхватил из жизни тот или иной эпизод и поведал о нем с прилежностью хроникера.

Однако основную стихию зощенковского творчества 20-х гг. составляет все же юмористическое бытописание. Зощенко пишет о пьянстве, о жилищных делах, о хулиганстве, о неудачниках, обиженных судьбой. Словом, выбирает объект, который сам достаточно полно и точно охарактеризовал в повести «Люди»: «Но, конечно, автор все-таки предпочтет совершенно мелкий фон, совершенно мелкого и ничтожного героя с его пустяковыми страстями и переживаниями».1

Рассмотрим подробнее в качестве примера рассказ «Кузница здоровья» - один из наиболее характерных для Зощенко 20-х гг.

«Крым-это форменная жемчужина. Оттуда народ приезжает- только диву даешься. То есть поедет туда какой-нибудь дряхлый интеллигентишка, а назад приезжает- и не узнать его. Карточку раздуло. И вообще масса бодрости, миросозерцания».2

Это авторское положение о благодарности южного края воспринимается полностью и на веру, поскольку в нем утверждается всем известная истина. В других случаях отсутствие в начале рассказа такого тезиса-трюизма компенсируется уверениями, что все разыскиваемое - сущая правда, что тут нет ни капли вымысла( «Дрова», «Расписка», «Приятная встреча» и др.). Порой начало рассказа строится на точно зафиксированной и неотразимо действующей бытовой детали, погружающей читателя в мир самого взаправдашнего существования, или на «документально»-информационном сообщении, гласящем, что на днях приключилась какая-то занятная история.

Из неоднократных лирических отступлений, предостережений, предуведомлений и предисловий видно, что Зощенко необычайно дорожил иллюзией подлинности совершающегося на его глазах события. Уверения в истинности событий необходимы автору для того, чтобы в финале рассказа особенно резко выявить несообразность, абсурдность поступков героя, доведя в процессе развития сюжета отрицательное жизненное явление до гротеска.

В «Кузнице здоровья» после рассмотренного зачина следует рассказ о том, как с «нашего двора» - указание на «подлинность» события - поехал в Крым Серега Пестриков. Необходимость этого диктовалась тем, что эта «форменно-расхлябанная» личность нарушала привычные для обывателей нормы человеческого поведения и поэтому естественно зачислялась ими в разряд больных людей: «Другие граждане с дому все-таки по праздникам веселятся. В горелки играют, пьют, в козла дуются. Вообще живут от полного сердца…А этот мракобес с работы, например, вернется, ляжет брюхом на свой подоконник и в книгу уткнется…И уж, конечно, не пьет, не курит, женским персоналом не интересуется.

Вот какой это был нездоровый человек!»

Но вот Пестриков вернулся из Крыма, и определение благодетельного климата «форменной жемчужины», данное в начале рассказа, оправдалось: «Морда, конечно, черная. Лопнуть хочет. Глаза горят. Волосья дыбом стоят. И вся меланхолия пропала».

В чем же заключается физическое выздоровление и нравственное возрождение Пестрикова? Разумеется, если бы он просто стал таким, как все, т.е. начал бы заурядно веселиться, играть в горшки, пить и забивать козла, то и рассказа бы не было. Тем более- комическое. И автор это отлично понимает. Поэтому его Серега по возвращении из здравницы меняется в иную сторону.

«Раньше, бывало, этот человек мухи и не тронет. А тут не приехать, в первый же день дворнику Федору морду набил…

Ну, видим, не узнать парня. Совершенно поправился. Починили человека. Отремонтировали капитально.

Пить даже начал от полноты здоровья…

Одно худо- хотят Серегу Пестрикова со службы снять. Потому прогуливать начал».

 «Великая вещь это здоровье!»- так невесело, иронически прозвучал финал «Кузница здоровья». Данный рассказ примечателен прежде всего тем, что он раскрывает сущность многогранного таланта Зощенко: за его умением через «малое» показать нечто «большое», более важное. И действительно, произведение не отличается большим объемом: всего 1 страница. Да и зачем больше? И так все ясно.

Метафорическое заглавие «Кузница здоровья» говорит об авторской позиции, его мнении относительно человека- обывателя и, прежде всего, его морали, нравственности. «Кузница здоровья»- это не Крым, это сам человек, который, находясь пусть даже в Крыму, способен измениться, стать более человечнее. Да, после поездки герой изменился, но он сам смог осмыслить все свои проблемы, пересмотреть трудности и изменить жизнь. Надеемся, что к лучшему. А что с работы хотят уволить, то это не страшно. Теперешний Серега найдет двадцать таких работ.

И действительно здоровье- это «великая вещь». Это, пожалуй, главная ценность человека в жизни. И Пестриков не утратил ее.

Наверно, можно в какой-то степени сказать, что Серега наивен и простодушен (признаться честно таковы практически все герои Зощенко: только кто-то в большей, а кто-то в меньшей степени). И эта его отличительная черта, тем не менее, не мешает ему стать похожим на других людей «человеком» и, даже набить морду дворнику Федору.

Человек изменился, стал лучше. Если его душа развивается, то не будет он больше сидеть дома и «догнивать». Теперь он станет полноценной личностью. А это-главное.

Своим рассказом «Кузница здоровья» Зощенко хотел показать нам, что даже простой, забитый обыватель способен «возродиться» и стать «незабитым», а открытым, стать Человеком.

При чтении зощенковских рассказов бросается в глаза, что рассказчик - будь это просто «средний человек» («Чудный отдых»), «беспартийный мещанин» («Муж»), «просто рабочий человек» («Мелкий случай») или «бывший работник транспорта» («Шапка»)- по большей части совершенно серьезен. Но зато невольно утрированы, смещены контуры событий, пропущенных через его сознание. Именно в диспропорции, в немасштабности постоянно сопоставляемых обобщающих, широких выводов рассказчика и мелких, частных посылок заключено сатирическое заострение в рассказах Зощенко. Так ирония, устанавливая дистанцию между автором и рассказчиком, разрушает иллюзию идентичности их взглядов. При этом ирония сюжетная каждый раз дополняется иронией языковой.

В воспоминаниях о Зощенко К.Чуковский писал о языке персонажей зощенковских рассказов: «Алогизм, косноязычие, неуклюжесть, бессилие этого мещанского жаргона сказывается также, по наблюдениям Зощенко, в идиотических повторах одного и того же словечка, завязшего в убогих мозгах.

Нужно, например, зощенковскому мещанину поведать читателям, что одна женщина ехала в город Новороссийск, он ведет свое повествование так:

«…и едет, между прочим, в этом вагоне среди других такая вообще(!) бабешечка. Такая молодая женщина с ребенком.

У нее ребенок на руках. Вот она с ним и едет.

Она едет с ним в Новороссийск. У нее муж, что ли, там служит на заводе.

Вот она к нему и едет.

И вот она едет к мужу. Все как полагается: на руках у нее малютка, на лавке узелок и корзинка. И вот она едет в таком виде в Новороссийск.

Едет она к мужу в Новороссийск. А у ней малютка на руках…

И вот едет эта малютка со своей мамашей в Новороссийск. Они едут, конечно, в Новороссийск…»

Слово Новороссийск повторяется пять раз, а слово едет (едет) –девять раз, и рассказчик никак не может развязаться со своей бедной мыслишкой, надолго застрявшей у него в голове».1

Если Чуковский, приведя зощенковскую цитату, обращает наше внимание на косноязычие рассказчика, то автор другой, сравнительно недавней статьи считает необходимым особо подчеркнуть, что за этим косноязычием просматривается «система»:

«Смешно? Еще бы. Пока дочитаешь, обхохочешься. Но в этом долдонящем косноязычии своя система. Своя динамика. Свой сюжет…

Ну, прямо классицистическая стройность!

Таково мастерство. Но оно не то что самоцельно, оно попросту надежно спрятано от глаз. Однако четко объясняет нам способ нечеткого мышления персонажа.

Зощенко вовсе не занят стенографической (сегодня сказали бы: магнитофонной) записью поездного словотворения. Назойливо, до одурения повторяющаяся фраза о Новороссийске нужна герою-рассказчику затем, зачем нужен шест идущему через незнакомое болото по узенькой гати. И орудует рассказчик этой опорой точно так же, как орудуют шестом,- отталкивается ею. Продвигается вперед толчками.

Зощенковский персонаж не способен сразу, цельно передать свое ощущение. Нетвердая мысль его не топчется на месте, нет, но пробирается вперед с великим трудом и неуверенностью, останавливаясь для поправок, уточнений и отступлений».2

Тема обычно декламируется едва ли не с первых строк. Вот, к примеру, как строится рассказ «Каторга».

«То есть каторжный труд - велосипеды теперь иметь. Действительно верно, громадное через них удовольствие, физическое развлечение и все такое. На собаку опять же можно наехать. Или куренка попугать. Но только, несмотря на это, от велосипеда я отказываюсь».

Первый шаг сделан, первый «толчок шестом» обозначен. Следующий шаг должен объяснить читателю (слушателю), что заставляет героя рассказа лишить себя на будущее удовольствия наехать на собаку и попугать куренка (два разных глагола с точки зрения характеристики рассказчика весьма показательны: собака на проезжей части улицы - наверняка бродячая, и ее можно смело давить, куренок же - чья-то собственность, за гибель его под колесом велосипеда можно и по шее схлопотать…).

Но продолжим рассказ зощенковского героя с того места, на котором его прервали.

«Я надорвался. И теперь лечусь амбулаторно. Грыжа у меня открылась. Я теперь, может быть, инвалид. Собственная машина меня уела».

Причина нынешнего холодного отношения владельца велосипеда к своему транспортному средству ясна. Но что означает - «уела»?

Очередной шаг: оказывается, рассказчик опасался даже на минуту расстаться с велосипедом («…упрут»!). «Ну, и приходилось в силу этого машину на себе носить в свободное от катанья время».

Далее, естественно, в голову лезут воспоминания о том, как все это было тяжело: «Бывало, в магазин с машиной заходишь…»; «Или к знакомым в разные этажи поднимаешься»; «Да и у родственников тоже сидишь - за руль держишься».

Наконец, решающий шаг - непосредственно к событию, приведшему к «грыже»:

«А понадобился мне в срочном порядке целковый. На пропой души.

Надо, думаю, где-нибудь заработать.

Благо машина есть - сел и поехал».

Но одного приятеля, живущего на третьем этаже, нет дома. Другой, живущий еже на седьмом этаже, дома, но у него нет денег. Пришлось ехать к родной тетке.

«А она, зануда, на шестом этаже живет».

Родная тетка - последняя надежда страждущего - и вдруг - «зануда»! Отчего? Все проясняется при «толчке шестом»:

«Поднялся со своим аппаратом не шестой этаж. Смотрю - на дверях записка. Дескать, приду через полчаса.

-Шляется, думаю, старая кочерыжка».

На этом злоключения героя не кончаются: следующие его шаги (не только в переносном, но и в буквальном смысле)- вниз по лестнице с шестого этажа на первый («Мне бы с машиной наверху обождать, а я сошел от расстройства чувств»,- сокрушается рассказчик задним числом), потом - уже вместе с теткой (и с велосипедом)- вновь наверх, опять - вниз, уже с целковым в кармане (но, оказывается, за это время закрыли парадную дверь!), и вновь - наверх, к тетке, чтобы она открыла черный ход…

«А теперь обнаружились последствия - хвораю через эту каторгу…

И хорошо еще, что у нас небоскребов не удосужились построить. Сколько бы народу полегло!»

Уровень мышления рассказчика напрямую определяет «уровень» всего повествования.

III. Обобщение.

Подводя итог о комическом образе героя-обывателя в сатирических рассказах Зощенко, следует сказать, что герой Зощенко- образ собирательный.

Очень точную оценку ему дал И.Сац: «…Тот причудливый мирок, который изображает Зощенко, вовсе не состоит из одних только мелких честолюбцев и корыстолюбцев, грубиянов, лентяев, эгоистов и т.д.- среди его населения есть и совсем другой человеческий тип. Это хорошие, по существу, люди, обезличенные долгой жизнью в унизительных условиях. Чем нехорош человек, который «не любит аристократок», или рабочий, устраивающий скандал потому, что ему померещилось, будто его презирают за рабочий костюм, и еще многие другие? Все они хорошие люди, но их держат в плену узкие, косные представления и жизненные навыки, навязанные им старым обществом».1

В том и состояла особенность зощенковской типизации, что и типичный обыватель, и не совсем типичный, существующий «во множестве» и успешно «переплавляемый» эпохой,- оба в равной мере оказывались непосредственными героями произведений Зощенко и дали материал для создания образа героя-рассказчика. Так среди густонаселенного мира рвачей, склочников, ханжей, грубиянов оказался и просто недалекий, не очень грамотный и все еще находящийся в плену старых привычек, но по существу своему совсем не плохой человек.

«Я не хочу сказать, у нас все мещане и все жулики и все собственники. Я хочу сказать, что почти в каждом из нас имеется еще та или другая черта, тот или другой инстинкт мещанина и собственника. И в этом нет ничего удивительного, это совершенно естественно. Это накапливалось столетиями. Сразу не бывает перерождения, и борьба с этим, по моему мнению, нужней и почетней, чем, скажем, акварельными красками описывать почти что выдуманных людей из будущего столетия».1

О своем герое сам Зощенко говорил: «Я выдумываю тип. Я наделяю его всеми качествами мещанина, собственника, стяжателя, рвача. Я наделяю его теми качествами, которые рассеяны в том или другом виде в нас самих. И тогда этот эффект получается правильный. Тогда получается собирательный тип».2

…тип собирательный и…комический…

IV. Заключение. Значение творчества.

Завершая разговор о Зощенко-сатирике, хотелось бы подвести некоторые итоги. За три с лишним десятилетия работы в литературе (писатель умер 22 июля 1958 года) Зощенко прошел большой и нелегкий путь. Были на этом пути несомненные, выдвинувшие его в число крупнейших мастеров советской литературы удачи и даже—не надо бояться этого слова — подлинные открытия. Были и столь же несомненные просчеты. Сегодня очень хорошо видно, что расцвет творчества сатирика приходится на 20-е – 30-е гг. Но в равной мере очевидно также, что лучшие произведения Зощенко этих, казалось бы, далеких лет по-прежнему близки и дороги читателю. Дороги потому, что смех большого мастера русской литературы и сегодня остается верным нашим союзником в борьбе за человека, свободного от тяжелого груза прошлого, от корысти и мелочного расчета приобретателя.

И Зощенко не забыт. Как бы не клеймили его позором те же советские писатели середины прошлого века, Зощенко до сих пор читают и любят, его рассказы актуальны и по сей день, может быть только не в такой степени, как раньше. В чём-то, даже, значимость любого писателя определяет время. А то, что Зощенко не забыли и его рассказы до сих пор читают наши современные юмористы-сатирики, такие как Жванецкий и Задорнов, говорит о многом.

 

Список использованной литературы:

1. М.О.Чудакова. Поэтика Михаила Зощенко. Изд-во «Наука», Москва, 1979.

2. Л.Ф.Ершов. Из истории советской сатиры. Изд-во «Наука», Ленинградское отделение, Ленинград, 1979.

3. А.Старков. Михаил Зощенко: Судьба художника. Изд-во «Советский писатель», Москва, 1990.

4. Большая советская энциклопедия в 51 т. Изд-во «Большая советская энциклопедия», т. 38, стр. 132-134.

5.   А. Г. Бармин. Пути Зощенко.

6.   Ю.Томашевский Смех Михаила Зощенко / М. Зощенко. Книга для ученика и учителя, М., 1998, с.7-20.

7.   М.М.Зощенко Рассказы, фельетоны, комедии. М., Л., 1963

8.   М.М.Зощенко. Письма к писателю. Возвращенная молодость. Перед восходом солнца. Повести. М., 1989

9.   М.М.Зощенко. Собр. соч.: В 3 т-х. Л., 1986-87 (перепечатано: М., 1994)

10.       М.М.Зощенко. Избранное: В 2 т-х. Л., 1978

11.       М.М. Зощенко .Уважаемые граждане: Пародии. Рассказы. Фельетоны. Сатирические заметки. Письма к писателю. Одноактные пьесы. М., 1991

12.       И.Сац Герой Михаила Зощенко.- «Литературный критик», 1938, №3

13.       Корней Чуковский. Из воспоминаний. -Сб. «Михаил Зощенко в воспоминаниях современников», с. 36-37.

14.       Станислав Рассадин. Средние люди.- «Огонек», 1987, №52, с.14.

15. М.Зощенко. Избранные повести. ГИХЛ, Л., 1936, стр.74.

16.       М.Зощенко. Десять рассказов. Изд. «Красная газета», Л., 1926, стр.18.

17.       Мих.Зощенко. О комическом в произведениях Чехова.- «Вопросы литературы», 1967, №2, с.154.

18.«Печать и революция», 1922, №7, с.316.

19. М.Зощенко Письма к писателю. Издательство писателей в Ленинграде, 1929, с.58.

20.«Красная новь», 1922, №6, с.344.

21. Дм. Молдавский. Михаил Зощенко. Очерк творчества. Л., «Советский писатель», 1977, с.41.

 

1 Зощенко М. «Литературная учеба», 1930, №3., с.111.

1 Молдавский Дм. Михаил Зощенко. Очерк творчества. Л., «Советский писатель», 1977, с.41.

1 «Печать и революция», 1922, №7, с.316.

2 См.: Зощенко М. Письма к писателю. Издательство писателей в Ленинграде, 1929, с.58.

3 «Красная новь», 1922, №6, с.344.

1 См.: Зощенко Мих. О комическом в произведениях Чехова.- «Вопросы литературы», 1967, №2, с.154.

1 М.Зощенко. Избранные повести. ГИХЛ, Л., 1936, стр.74.

2 М.Зощенко. Десять рассказов. Изд. «Красная газета», Л., 1926, стр.18.

1 Чуковский Корней. Из воспоминаний. -Сб. «Михаил Зощенко в воспоминаниях современников», с. 36-37.

2 Рассадин Станислав. Средние люди.- «Огонек», 1987, №52, с.14.

1 Сац И. Герой Михаила Зощенко.- «Литературный критик», 1938, №3, с. 157.

1 Зощенко М. Из переписки с читателями.- «Литературный современник», 1941, №3, с. 127.

2 Зощенко М. Из переписки с читателями.- «Литературный современник», 1941, №3, с. 127.