Сатира в советской литературе 30-х годов - И. Ильф, Е. Петров

Введение.

Занятие сатирой — непростое, не мирное дело. И. Ильфу и Е. Петрову приходилось доказывать право на сатиру, и не раз они слышали:

—Над кем и над чем смеетесь? На что замахиваетесь?

У сатиры были свои оппоненты и противники. Например, старый журналист В.И. Блюм сказал:

—Советская сатира — поповская проповедь. За ней очень удобно спрятаться классовому врагу.

Сатира нам не нужна. Она вредна рабоче-крестьянской государственности.

Блюм утверждает, что сатира является оружием классовой борьбы и направлена на поражение своего врага — прежде всего, его государственности и общественности. Она требует ненависти и злобы к государственному и общественному строю в целом, а вовсе не к отдельным его представителям.

—Как же,— восклицает тов. Блюм—сатира может существовать при диктатуре пролетариата? Ведь ей же придется поражать свое государство и свою общественность!!!

Отсюда тов. Блюм делает вывод, что сатира в советской России умерла 7 ноября 1917 г. и что сатира может существовать как сатира антисоветская. Подлинно советские сатирики участвовать в ней не должны; наоборот, видя недочеты в тех или иных областях, они должны не писать об этом в литературных произведениях, а попросту сообщать о замечаемых безобразиях в РКИ (Рабоче-крестьянскую инспекцию), а носителей этих безобразий направлять в уголовный розыск или ГПУ. Но В.В. Маяковский и М. Кольцов активно поддерживали молодых сатириков, отстаивая необходимость сатиры в советских условиях. На I Всесоюзном съезде советских писателей М. Кольцов сказал: “Сатира нужна. На нее громадный спрос и в бытовой и в политической жизни”.

И два великих советских сатирика Ильф и Петров блестяще доказали это.

1. Биография писателей.

До 1925 года сатирики не знали друг друга.

Илья Ильф (Настоящее имя — Илья Арнольдович Файнзильберг) родился в Одессе в 1897 г. в семье банковского служащего. В 1913 г. окончил техническую школу. Работая в чертежном бюро на авиационном заводе, был внештатным сотрудником газеты “Моряк” и редактором юмористического журнала “Синдетикон”. В 1923 г., переехав в Москву, становится профессиональным литератором. Работает в газете “Гудок”. Печатает в “30-ти днях”, “Смехаче”, “Советском экране”, “Вечерней Москве” очерки, фельетоны, рецензии на фильмы, которые обнаруживают его склонность к сатире.

Евгений Петров (Настоящее имя — Евгений Петрович Катаев) родился в Одессе в 1903 г. в семье учителя истории. В 1920 г. окончил классическую гимназию. В том же году стал корреспондентом Украинского телеграфного агентства. Затем был инспектором уголовного розыска. В 1923 году тоже переезжает в Москву, где также начинает заниматься журналистикой. Работает в сатирическом журнале “Красный перец”, печатает фельетоны на международные темы и юмористические рассказы. Выступает со своими произведениями в “Комсомольской правде” и “Гудке”.

В 1925 году происходит знакомство будущих соавторов и начинается их совместная деятельность, поначалу состоящая в сочинении тем для рисунков и фельетонов в журнале “Смехач”.

2.Романы Ильфа и Петрова.

Первой значительной совместной работой Ильфа и Петрова был роман “Двенадцать стульев”, опубликованный в 1928 г. в журнале “30 дней”. В том же году роман вышел отдельной книгой. Роман сразу же завоевал признание читателей.

История поисков драгоценностей мадам Петуховой, спрятанных в одном из двенадцати стульев, в сюжетном смысле не представлявшая новизны, не имела в романе самодовлеющего значения. Достоинство его заключалось во множестве блестящих по выполнению сатирических характеристик, сцен и подробностей, материалом для которых послужили злободневные жизненные наблюдения. И обстановка, в которой развертывается действие романа, и отдельные его эпизоды — все это живые сатирические отклики на действительные события и факты.

Авторы вспоминают, как легко писались “Двенадцать стульев”, хотя в первом отдельном издании роман их не удовлетворил: они вынуждены были править его и сокращать.

Ильфом и Петровым был создан яркий, искрометный персонаж, образ которого до сих пор актуален и популярен у читателя — главный герой романа Остап Бендер, великий комбинатор, проходимец, тонкий психолог, играющий на пороках человека и несовершенстве общества. Остап — человек, столь противоречиво сочетавший в себе беззастенчивость и — обаяние, наглость и — тонкий юмор, цинизм и — неожиданное великодушие.

Великий комбинатор узнает о бриллиантах, спрятанных в мебельном гарнитуре, от Ипполита Матвеевича Воробьянинова, бывшего мелкопоместного дворянина, а нынешнего регистратора советского загса. Тот, в свою очередь, узнал о наследстве от умирающей тещи Клавдии Ивановны. Но не только эти два человека знали о кладе и искали его. Отец Федор, священник, исповедовавший мадам Петухову, использовал тайну исповеди умирающей в своих интересах. Он мечтал найти клад, чтобы купить свечной заводик в Самаре,— цель всей его жизни. И начинаются невероятные приключения героев романа. Стулья, как будто спасаясь от погони, расползаются, подобно тараканам, в разные стороны, и в какие только блестящие авантюры не пускается Бендер, чтобы добыть денег на их поиски. Невозможно не восхититься его идеей создания “Союза Меча и Орала”, предводителем которого он “назначил” Воробьянинова. Роль его заключалась в том, чтобы молчать и иногда для важности надувать щеки. Умело шантажируя трусоватых нэпманов, Остап зарабатывает на этой “операции” ни много, ни мало 400 рублей — приличные для того времени деньги. И в дальнейшем встречи с членами тайного общества приносили хороший урожай денежных знаков. Остап знал, как нужно нажать на человеческие слабости. Бендеру даже приходится жениться на вдове, мадам Грицацуевой, чтобы только добыть один из вожделенных стульев. В поисках все тех же стульев судьба заносит наших героев в Москву, в общежитие студентов-химиков имени монаха Бертольда Шварца. Авторы со смаком рассказывают об особенностях национального коммунального жилища, приводя детальные описания условий, в которых приходилось жить немалой части москвичей, имеющих из мебели один только матрац и обитающих на двух квадратных метрах, отделенных фанерными перегородками.

Казалось бы, уже найдены все стулья и осталось их только купить с молотка на аукционе, и роман вот-вот подойдет к своему логическому завершению, а наших прохиндеев ждет сказочное богатство, как вдруг читателю открывается неожиданно резкий поворот сюжетной линии. Накануне торгов Ипполит Матвеевич, которому вдруг пришло в голову тряхнуть стариной и приударить за молоденькой барышней Лизой, неизвестно как ухитряется за одну ночь потратить половину суммы, добытой у членов “Союза Меча и Орала”, те деньги, которых так не хватало для покупки последних десяти стульев. Нашим друзьям вновь приходится пуститься на поиски ускользающих предметов меблировки.

Попутно с изложением процесса поиска стульев авторы открывают перед нами панораму убогого мирка обывателей того времени. Это и “людоедка” Эллочка Щукина, словарный запас которой составлял тридцать слов, и мастер острот Авессалом Владимирович Изнуренков, и “поэт” Никифор Ляпис-Трубецкой, который продавал различным бульварным изданиям свои третьесортные стихи про многоликого Гаврилу:

Гаврила шел кудрявым лесом,
Бамбук Гаврила порубал…и т.п.

А чего стоит его очерк в газету “Капитанский мостик”: “Волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом…”!

Дальнейшие приключения “кладоискателей” происходят на пароходе “Скрябин”, куда из-за драгоценных трех стульев Остап Бендер устраивается вольнонаемным художником, не умея при этом рисовать. Киса Воробьянинов предстает нам в ипостаси “мальчика-ассистента”, причем сомневающемуся завхозу Остап говорит: “Мальчик! Разве плох? Кто скажет, что это девочка, пусть первым бросит в меня камень!”. Мошенников очень быстро разоблачили и с позором изгнали с парохода.

Но великий комбинатор не теряет присутствия духа, и новые планы уже созрели в его голове. Концессионеры идут покорять город Васюки. Прельстив наивных васюкинских любителей шахмат захватывающей картиной межпланетного шахматного турнира, новоявленный гроссмейстер устраивает сеанс одновременной игры, с которого скрывается вместе со своим компаньоном, не забыв прихватить с собой выручку.

Направившимся по следам артистов с парохода “Скрябин” героям книги приходится побывать на Кавказе и в Крыму, где они повстречали своего конкурента, отца Федора, который гонялся по всей России за гарнитуром госпожи Поповой, наведенный на ложный след архивариусом Коробейниковым. Истратив все свои деньги на ложную мебель и не найдя в ней искомого клада, священник сходит с ума. А наши друзья, добыв у артистов оставшиеся два стула и распотрошив их, отбывают в Москву на поиски последнего и, как они были уверены, содержащего их заветное сокровище стула.

И вот стул был найден, но — увы… Бриллианты успели превратиться в шикарный дом культуры.

В конце романа Киса Воробьянинов, обуреваемый жадностью, перерезает бритвой горло великого комбинатора. У авторов, как они сами пишут в воспоминаниях, возникла крупная ссора по следующему поводу: убить ли главного героя “12 стульев” Остапа Бендера или оставить его в живых? Участь героя решил жребий. В сахарницу были положены две бумажки, на одной из которых дрожащей рукой был изображен череп и две куриные косточки. Вынулся череп — и через полчаса великого комбинатора не стало.

Читатели не согласились с таким концом. В многочисленных письмах они требовали продлить жизнь Остапа. И авторы не дали герою умереть.

Когда Ильф и Петров принимались за свой первый роман, они еще были сравнительно мало известны. И не было у них опыта совместного писания. Теперь, в 1929 году, когда они сели за свой второй сатирический роман, они уже писательски не представляли себя друг без друга. Позади были восторженные отзывы, выступления, письма читателей и довольно кисловатые, а то и откровенно ругательные рецензии.

За первый роман садились два начинающих автора. За второй — два прославленных мастера сатиры.

В первом романе Остап охотился за двенадцатью стульями. Во втором романе “товарищ Бендер” уже не охотник за стульями — он ведет трудное и долгое единоборство с одним из ничтожнейших служащих учреждения “Геркулес”, тайным обладателем десяти миллионов Александром Ивановичем Корейко.

Казалось бы, силы неравны: Остап энергичен, изобретателен, находчив, неутомим. Корейко на службе “исполнителен, трудолюбив, искателен и туповат”. Однако он наделен огромной волей, выдержкой, способностью упорно и терпеливо ждать своего часа.

Приглядимся внимательней к Остапу Бендеру — как он раскрывается во втором романе. Описывая его, авторы замечают: “Глаза сверкали грозным весельем”. Важная подробность — без нее портрет великого комбинатора, кавалера “Золотого тельца” был бы неполон. Его томят жажда наживы, но одной этой чертой он не исчерпывается.

Остап Бендер не расстается с шуткой. Вот уже Корейко в его руках, сейчас Остап станет обладателем миллиона. Но неожиданно начинаются гражданские маневры, Остап “отравлен”, и Корейко исчезает. Все надо начинать сначала; поймать миллионера теперь будет гораздо трудней, чем раньше. Казалось бы, Остап должен отчаяться. Но он узнает, что Шура Балаганов и Паниковский похитили у Корейко гири, вообразив, что они золотые. А потом передрались друг с другом.

“Он затрясся, ловя руками воздух. Потом из его горла вырвались вулканические раскаты, из глаз выбежали слезы, и смех, в котором сказалось все утомление ночи, все разочарование в борьбе с Корейко, так жалко спародированный молочными братьями,— ужасный смех раздался в газоубежище… Смех еще покалывал Остапа тысячью нарзанных иголочек, а он уже чувствовал себя освеженным и помолодевшим…”

Смех — постоянный союзник Остапа.

— В конце концов,— невесело шутит он по поводу исчезновения Корейко,— ничего страшного нет. Вот в Китае разыскать нужного человека трудновато: там живет четыреста миллионов населения. А у нас очень легко: всего лишь сто шестьдесят миллионов, в три раза легче, чем в Китае.

О настроении Остапа Бендера, получившего, наконец, миллион, сказано так: “Великому комбинатору хотелось сейчас всех облагодетельствовать, хотелось, чтобы всем было весело”.

Когда Остап объявляет “Антилопу” Адама Козлевича головной машиной автопробега и выводит надпись: “Автопробегом по бездорожью и разгильдяйству!” — это не только хитрость жулика, но и усмешка пародиста, обладающего даром весело принимать любое обличье.

Вспомним “торжественный комплект”, который вручает Бендер журналисту Ухудшанскому,— “незаменимое пособие”, в котором собраны все газетные штампы, банальности и стереотипы. Это блестящая пародия.

Смех для Остапа Бендера — безотказное средство “наводить мосты” при общении с людьми. Вот он беседует с фоторепортером.

“Вы, я вижу, фотограф,— говорит он,— я знал одного провинциального фотографа, который даже консервы открывал только при красном свете, боялся, что иначе они испортятся”. Шутка приходится репортеру по вкусу и сразу сближает его с Остапом.

У нас все еще дает себя знать бедное и одностороннее представление: сатира клеймит, обличает, разоблачает. Во многом так и есть. Однако дело этим не ограничивается. Сатира не только скорбит и бичует, она сливается с юмором: сатирик — не только “желчный автор”. В советской литературе поднимается “новая волна юмора”.

В этом смысле Остап Бендер — не только сатирический персонаж, но и юмористический. Он состоит не только из одних лишь грехов, проступков, жульнических комбинаций. Рассказывая о его шутовских делах и проделках, авторы не упускают случая, чтобы напомнить о его человеческих задатках, о том, кем он мог бы стать, если бы не был “комбинатором”.

Прощаясь с компаньонами, Остап перед тем, как вспрыгнуть на подножку уходящего поезда, успевает сунуть Козлевичу свои последние пятнадцать рублей.

Это человек с искаженным человеческим обликом. Но он наделен необыкновенной энергией, неослабевающим жизненным азартом, жадность не вовсе иссушила его душу.

В этом своеобразие характера Остапа Бендера. Как видим, сатира тут одной только сатирой не ограничивается, она смешивается с юмором. Отталкивающие черты натуры Остапа — беззастенчивость, цинизм, расшатанность моральных устоев — противоречиво соединены с другими — с неожиданными проблесками добродушия, по-своему понимаемого товарищества и даже человечности.

Сопоставляя два романа — “Двенадцать стульев” и “Золотой теленок”,— мы убеждаемся, что эволюция образа главного героя состоит в его усложнении, в нарастании противоречивых черт. В самом деле, его главная цель во втором романе — добыть миллион. Но вот цель достигнута.

“Вот я и миллионер! — воскликнул Остап с веселым удивлением. — Сбылись мечты идиота!” “Остап вдруг опечалился”. И дальше: “Стало ему немного скучно”.

К одной лишь удовлетворенной алчности настроение Остапа в этой сцене не сведешь. Пусть потом эта “минутная слабость” пройдет, но она была и, думая о главном герое, забыть ее трудно.

С этой же точки зрения любопытно проследить отношение Остапа к Зосе Синицкой. Она интересует его потому, что он надеется у нее выведать, где скрывается Корейко. И вот на свидании, наконец, он узнает все, что ему нужно. Он теряет к ней интерес, уходит, а потом останавливается, бормочет: “Нежная и удивительная”, поворачивает “назад вслед за любимой” и в конце концов все-таки мчится домой. Став миллионером, Остап будет посылать Зосе телеграммы: “Готов лететь Черноморск крыльях любви”. А когда встретится с ней, с ее мужем, поймет, что опоздал на “праздник любви”. Об этом сказано так: “Делать больше было нечего. Надо было уходить, но мешала неизвестно откуда подоспевшая застенчивость”. Так строится образ Остапа: все время ему “мешают” неизвестно откуда подоспевшие человеческие чувства. Потом они исчезают, оттесненные другими, более привычными — корыстью, жадной хваткой, напором.

А.В. Луначарский в статье “Ильф и Петров”, говоря о лилипутском мире обывательщины в “Золотом теленке”, замечал: “Но в этом лилипутском мире есть свой Гулливер, свой большой человек — это Остап Бендер. Этот необыкновенно ловкий и смелый, находчивый, по-своему великодушный, обливающий насмешками, афоризмами, парадоксами все вокруг себя плут Бендер кажется единственно подлинным человеком среди этих микроскопических гадов”.

В “Золотом теленке” сатира слита с юмором. Повествование романа то сатирически заостряется, то юмористически смягчается, а то и вовсе приобретает почти лирическую окраску.

Главные объекты сатиры в этом романе: жажда наживы, хищническая страсть к деньгам, обывательщина и бюрократическая казенщина.

Остап Бендер — самая крупная фигура в мире жуликов. Если он замахивается, то на миллион, не меньше.

Компаньоны Остапа — Шура Балаганов и незадачливый Паниковский, который так любит гусей и так несуразно-неловко их ворует,— не столько помогают своему предводителю, сколько пародируют его решительные, наглые, безнаказанные действия.

Сюжет романа состоит в том, что Остап преследует миллионера Корейко, пока, наконец, не настигает его. Казалось бы, перед нами просто два хапуги, мошенника. Во многом так и есть, но — не во всем. Остап полон жизни, веселой энергии. Рядом с ним Корейко выглядит, как мумия. Деньги он любит больше жизни — и она постепенно оставляет его. Жажда обогащения иссушает душу “нищего миллионера”.

Рядом с хапугой — большим и маленьким — в романе живо выписана фигура обывателя. Это Васисуалий Лоханкин и другие обитатели коммунальной квартиры “Воронья слободка”. Перед нами — один из самых наглядных и колоритных примеров того, как много заразительно смешного, озорного в злой, беспощадной сатире Ильфа и Петрова. Лоханкин, объявивший голодовку в знак протеста ухода жены к Птибурдукову, потрясает жену своей жертвенностью, но неожиданно она застает его, тайком пожирающего холодный борщ с мясом.

В описании “Вороньей слободки”, исступленных ничтожных страстей, склок, препирательств, взаимных оскорблений, всей этой уморительной коммунальной “гражданской войны” противоречиво сочетаются гиперболизм, всякого рода сюжетные крайности с редкой бытовой достоверностью житейских наблюдений.

Название “Воронья слободка” Е. Петров сначала дал своей квартире, а потом уже перенес его в роман. Наверное, поэтому страницы, посвященные “Вороньей слободке”, полны жизни, смелый вымысел не мешает ощущению глубокой правдивости эпизодов, которые как будто выхвачены из реальной действительности. И до сих пор еще живы обыватели, для которых любая квартира — своя хата с краю.

И наконец,— бюрократ, фигура для авторов “Золотого теленка”, может быть, особенно отвратительная. Бюрократ всегда упрямо лезет на первый план. Он претендует на то, чтобы говорить от имени всех “прочих”, быть наставником, руководителем, хозяином. “Учреждение — это я” — говорит Полыхаев, начальник учреждения с горделивым названием “Геркулес”. Восседая на своем кресле, как на престоле, он может только повелевать. Даже деловых бумаг он не подписывает собственноручно. Для этого у него изготовлен универсальный набор штемпелей: “Не возражаю. Полыхаев.”, “Не мешайте работать. Полыхаев.”, “Не морочьте мне голову. Полыхаев.”.

Бюрократ — родной брат хапуги. Что же он “хапает”? Да все, что можно, до чего достает его руководящая рука: оклад, персональную машину, служебную дачу и т.д.

Когда Остап Бендер берется за доскональное исследование темной биографии Корейко. Он устанавливает: Полыхаев — единственный геркулесовец, который знал, кто скрывается под видом сорокашестирублевого конторщика Корейко; они вместе выколачивали деньги из “Геркулеса”.

К числу положительных сторон романа, увлекающего своей буйной веселостью, беззаботной атмосферой смеха,— писал Луначарский,— нужно отнести проявление рядом с обывательщиной некоторых моментов настоящей жизни.

Так, например, вслед за карикатурным автопробегом Остапа Бендера и его друзей, пролетает в ночи, сияя огнями, заражая быстротой, подлинный советский автомобильный пробег. Это выглядит эффектно и доказательно.

Так же точно поездка Бендера в погоню за его миллионером вместе с иностранцем-журналистом, едущим на открытие Турксиба, показывает читателям огромное серьезное дело, которое творится где-то за пределами достижения способного, но погрязшего в своих плутовских комбинациях, в своей пустоте остроумного Бендера.

Среди бушующих волн сатирического повествования эти отступления — как лирические островки. Они посвящены пешеходам — “большей и лучшей части человечества”, дорогам, описанию июньского утра, моря, ночи в черноморском порту. Без них общий “пейзаж” романа был бы неполон.

Юмор Ильфа и Петрова часто строится на контрастах и столкновениях. Дешевая папка, в которой Остап Бендер завел “дело” против Корейко, с нужными ему разоблачительными документами, а стоит она со всем своим содержимым… миллион. Корейко — низкооплачиваемый служащий, а между тем этот бедный конторщик — владелец десяти миллионов.

Авторы любят неожиданные сравнения, когда сопоставляются далекие друг от друга явления и вдруг возникает снайперски точная картина.

Гиперболичность образов, их часто почти фантастическая заостренность как бы уравновешивается меткостью и точностью, зримостью деталей. В этом одна из особенностей юмора Ильфа и Петрова. В начале романа Остап и Балаганов, в рассуждении чего бы покушать, бродят мимо магазинных прилавков. “В другое время,— читаем дальше,— Остап Бендер обрати бы внимание и на свежесрубленные, величиной в избу, балалайки, и на свернувшиеся от солнечного жара граммофонные пластинки, и на пионерские барабаны, которые своей молодцеватой раскраской наводили на мысль о том, что пуля-дура, а штык-молодец,— но сейчас ему было не до того. Он хотел есть”.

И здесь тоже — двойное зрение. В результате — чрезвычайно рельефное, объемное изображение, увиденное как бы с разных сторон.

Паниковский — смешная и жалкая фигура. Он смешон и сам по себе, своим поведением, поступками, смешон тем, что и как он говорит. И одновременно смешон тем, что пишут о нем авторы. Например, они заставляют его вспомнить, что “его часто били отдельные лица и целые коллективы”. Столкновение сугубо личных побоев с официальными словами “целые коллективы” усиливает юмористическую реакцию. Верные себе авторы строят сравнение по принципу сопряжения “далековатых” понятий. И чем больше отстоят эти понятия друг от друга, тем разительней комический эффект.

Описывается Черноморская кинофабрика. На ней “был тот ералаш, который бывает только на конских ярмарках, и именно в ту минуту, когда всем обществом ловят карманника”.

Большую роль — и в авторском повествовании, и в речи героев — играет слово: каламбуры, смешные фамилии, переиначенные цитаты. Увидев на борту диковинной автомашины Адама Козлевича игривую надпись “Эх, прокачу!”, Остап тут же выражает желание “эх-прокатиться”.

Когда в контору “Рога и копыта” начинают приносить рога, Остап грозится: “Если Паниковский пустит еще одного рогоносца, не служить больше Паниковскому”. А о самом Паниковском отзывается: “Гусик рад”.

В сумасшедшем доме один больной — мужчина с усами — выдает себя за голую женщину. О нем сказано так: “Женщина с усами закурил трубку”…

Один из характерных приемов авторского повествования — столкновение слов из разных стилистических рядов, например: “началась экзотика, корабли, пустыни, вольнолюбивые сыны степей и прочее романтическое тягло”.

В “Золотом теленке” мы находим множество неожиданных шутливых фамилий (“Хворобьев”, “Кукушкинд”, “Скумбриевич”, “Должностнюк”, “Вайнторг”, “Борисохлебский”, “Мармеламедов”). А как подходит маленькому, суетливому и пугливому персонажу его фамилия — “Паниковский”.

Слово в романе “Золотой теленок” радует своей точностью, целенаправленностью. В то же время мы сталкиваемся с такими случаями, когда оно оказывается как бы не подходящим, и в этой-то кажущейся его немотивированности — весь комический эффект.

В начале романа у председателя горсовета г. Арбатова сталкиваются Остап Бендер и Шура Балаганов. Оба выдают себя за сыновей лейтенанта Шмидта. Только находчивость Остапа спасает их от разоблачения. Они выходят. Бендер возмущен тем, что Балаганов ворвался в кабинет председателя, хотя видел, что там уже сидит он, Остап.

“Кстати, о детстве,— сказал первый сын,— в детстве таких, как вы, я убивал на месте. Из рогатки.

— Почему?— радостно спросил второй сын знаменитого отца”.

“Радостно” стоит на том месте, где, казалось бы, должны быть совсем другие слова — например, “настороженно”, “смущенно”, “растерянно”. Но подчеркнутое несовпадение слова и контекста не может не вызвать улыбки.

Юмор часто бывает основан на неожиданности. И нарочито неуместное “не то” слово порой оказывается самым подходящим.

Снова и снова мы убеждаемся во внутренней сложности, конфликтности, парадоксальности сатирического повествования.

Авторы описывают тихое июньское утро в Черноморске. “В городе светло, чисто, и тихо, как в государственном банке. В такую минуту хочется плакать и верить…” Тут, кажется, должно следовать нечто очень приподнятое. Но фраза кончается так: “…что простокваша на самом деле полезнее и вкуснее хлебного вина…” “Простокваша” и “плакать и верить” — два стилистических полюса, между которыми движется повествование.

Говоря о стиле повествования в “Золотом теленке”, нельзя пройти мимо еще одной особенности — она не подчеркнута, но скрыто дает о себе знать. Прозаический текст здесь обладает некоей ритмичностью, которая прямо никак не выявлена. Многие главы начинаются краткой лаконичной фразой. Вот некоторые фразы, открывающие текст глав: “Пешеходов надо любить”, “Чем только не занимаются люди!”, “Ровно в шестнадцать часов сорок минут Васисуалий Лоханкин объявил голодовку”, “Жил на свете частник бедный”, “Великий комбинатор не любил ксендзов”, “Поезд шел в Черноморск”. За первой фразой, звучащей, как удар гонга,— он возвещает, что действие началось,— следует вторая, обычно более распространенная.

Бывают обратные случаи: глава начинается с развернутого предложения, а первый абзац заканчивается краткой, отточенной, словно высеченной из камня, фразой.

Оба романа Ильфа и Петрова изобилуют фразами, которые впоследствии стали крылатыми: “Командовать парадом буду я!”, “Лед тронулся, господа присяжные заседатели!”, “ключ от квартиры, где деньги лежат”, “Утром деньги — вечером стулья”, “Спасение утопающих — дело рук самих утопающих”, “Заграница нам поможет!”, “Автомобиль — не роскошь, а средство передвижения”, “Дышите глубже: вы взволнованы!”, “Пилите, Шура, пилите!” и др.

Так же, как и “Двенадцать стульев”, “Золотой теленок” — сатирический роман. Но это не до конца исчерпывает его своеобразие. Сатира здесь слита с юмором. В веселом, озорном, насмешливом повествовании все время непосредственно ощущается живой голос авторов — неповторимо-остроумный и сдержанно-лиричный.

Глубоко ошибется тот, кто станет отделять сатиру от других литературных жанров и родов. Можно сказать, что сатира это лирика, доведенная до ярости, сражающая лирика.

Именно такими предстают перед нами романы Ильфа и Петрова — беспощадными, но не беспросветными, разящими и — человечными. Они не только рисуют персонажей с “искаженным” нравственным обликом, с ущербной натурой, но и напоминает о том, каким может и должен быть человек.