Религия и наука в контексте культуры

Московский ордена Ленина, ордена Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени Государственный Технический Университет имени Н.Э.Баумана

 

Радиотехнический Факультет

Кафедра Культурологии

 

 

 

 

 

Реферат по курсу «Культурология» на тему: «Религия и наука в контексте культуры»

Выполнил студент группы КИУ4-31

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

Проверил к.с.н. Консузян Л.В

Москва 2000 г.

Категория культуры — одна из самых широких среди поня­тий гуманитарного знания. Под культурой понимают созданный и освоенный человеком мир «второй природы», в отличие от ес­тественной природы, которая существует сама по себе. Культура включает творческую деятельность по созиданию «второй приро­ды», приемы и продукты (ценности) этой деятельности, способы их сохранения и использования.

Обычно культуру подразделяют на материальную и духов­ную, а вместе с тем и сами культурные ценности делят на мате­риальные и идеальные (духовные). Культура характеризует меру человеческого в человеке, т. е. уровень развития человека, степень реализации его способностей, опыта, знаний, умений и талан­тов, диапазон усвоения ценностей культуры.

Под «культурной кровлей» равно пребывают школа и фабри­ка, телестудия и театр, астрономическая обсерватория и киоск с гороскопами, клуб и архив, дискотека и казино, галерея и му­зей, кино и библиотека, лаборатория и бар. И конечно, храм. Нельзя согласиться с нигилистической позицией многих воин­ствующих атеистов, выносивших религию за пределы культуры. Религия «телесно» и духовно входит в мир человеческой культу­ры. Своими установлениями, предписаниями и запретами она проникает едва ли не во все сферы нашего бытия — в язык и мышление, в питание и интимные отношения, в традиции и обряды, в рутину и творчество, в профанное и священное.

С разной степенью интенсивности религия окрашивает все содержательные элементы духовной жизни общества - обычаи, нормы, ценности, смыслы и знания. Чрезвычайно древний ком­понент культуры, религия в то же время наиболее удалена от переменчиво-земного и особенно тяготеет к традиционному и вечному. В ней наиболее выражено устойчивое, инерционное на­чало культуры. Едва ли не каждому очевидно, что религия со­ставляет одно из важнейших звеньев культуры, один из ее кон­структивных устоев, фиксируемых историками едва ли не с по­явления «гомо сапиенс» («человека разумного»).

На этом основании многие современные богословы вслед за выдающимся этнографом Дж. Фрезером утверждают: «Вся куль­тура - из храма, из культа». Но предупреждая от такой катего­ричности, еще столетие тому назад один из основоположников религиоведения К. Тиле писал: «Едва ли верно рассматривать религию в качестве творческой первопричины всей культуры, как бы материнской почвы, из которой вырастает все прочее достояние человечества. Однако она в состоянии дать всему высшее освящение». И на самом деле понятия «культ» (от лат. cultus — почитание, уход) и «культура» (возделывание, воспитание, образование) уже в этимологии констатируют свое различие: почитание не то же самое, что возделывание.

В первую очередь, культура — порождение светских и ра­ционально-практических потребностей развития общества, реализации природного и сущностного потенциала разума, чувств и ЗДособностей человека. Общечеловеческие ценности культуры. Прежде всего являются достоянием длительной социализации «гомо сапиенс», постепенного преодоления отчуждения между группами и этносами, накопления нашими предками производ­ственного и семейно-бытового опыта, познавательной, нравст­венной и художественной практики мироосвоения. Культура обеспечивает преемственную связь поколений, как бы из рук в руки, от стариков внукам передавая знания, навыки, способы деятельности, традиции и обычаи. Она аккумулирует достиже­ния прогресса и создает условия для реализации заложенных природой в человеке задатков, способностей и талантов, обога­щающих и возвышающих личность.

И все же культура не выводится из одного только производ­ственного, семейно-бытового опыта и иных названных видов практики. Отмеченные в культуре проявления иррационально­сти, эмоций, интуиции, веры, суеверий и иллюзий — это тоже своеобразное достояние и измерение духовного опыта, непо­средственно-чувственное освоение как «первой», так и «второй» природы, как объективных реалий, так и реалий духовности. Иными словами, того духовного опыта, который внутренне, своими иррациональными проявлениями сопряжен с религией.

Менее всего религия отражает логическую рассудочность. Бо­лее всего она орудие своеобразного, эмоционально-интуити­вного и конкретно-образного мироосвоения. Религия — особый, операциональный способ ориентации в том еще непознанном, странном, таинственном, трудно вербализуемом (воплощаемом в слове, понятии), с чем постоянно сталкивается человек в окру­жающем мире и в самом себе и что в то же время не может не­посредственно осязать, измерить, описать и постигнуть. Религия выражает стремление непосредственно и осязаемо прикоснуться к «зазеркальному», запредельному, тайному, вечному, изначаль­ному. И в этом смысле — верованием и культом, — она состав­ляет своеобразную, непосредственную философию обыденного сознания, неформализованную и нелогизированную.

Культура и религия — не случайные и внешние соседи. Внутренне они слитны с самого начала истории человечества. На раннем этапе культуры формирующееся сознание человека было мифологическим по своему содержанию и форме. Историки культуры свидетельствуют, что у ее истоков для наших предков были почти неотличимы факт и вымысел, наблюдение и иллю­зия, реалия и воображение, действительность и легенда, практи­ческое действие и магический ритуал, очевидность и миф. Тако­ва мифология — мироощущение детства человечества. Массу своих архетипов (не столько в знаниях, сколько в верованиях) культура вынесла именно из мифологии. Один из таких архети­пов — вера в чудесное.

«Религия, — пишет один из основателей современной (мате­матической) логики А. Уайтхед, — является видением того, что находится по ту сторону, вне и внутри мимолетного потока непо­средственно данных вещей; того, что обладает реальностью и все же ожидает реализации; того, что придает значение всему прехо­дящему, само же ускользает от понимания; того, что представля­ется окончательным благом и в то же время находится вне преде­лов достигаемости; того, что служит высшим идеалом и является предметом безнадежных исканий».

Общество меняется несравненно быстрее, нежели религия. Благодаря своей проницаемости едва ли не во все сферы жизни, особой традиционности и инерционности, она выступает консер­вативным, сохраняющим началом общественной жизни и культу­ры. В ней немало реликтов, и все же в сфере культуры религию символизирует не архив - хранилище древностей, но именно дей­ствующий, питаемый реалиями прошлого и современности храм.

В религии органически сплетено сакральное (сверхъестест­венное) и священное (особенно чтимое). На ранних этапах раз­вития человечества власть религии особенно выходила за ее не­посредственные границы. Вплоть до позднего Средневековья Церковь охватывала едва ли не все культурные сферы. Она была одновременно школой и университетом, клубом и библиотекой, лекторием и филармонией. Эти учреждения культуры вызваны к жизни практическими нуждами общества, но их истоки нахо­дятся в лоне Церкви и во многом именно ею вскормлены.

Пожалуй, сильнее всего религия влияла на становление и развитие национального самосознания, на культуру этноса. По­всеместно быт и традиции формирующегося этноса, его язык и предания, даже сам строй национального мышления, окрашены верованиями предков. Их очаги, жилища, могилы составляли единое целое с жертвенниками. Первоисточник этнического са­мосознания — не только кровное родство, совместный труд и общежитие, но и общие ритуалы на святилищах.

В язычестве особенно глубоки корни сознания и подсозна­ния этноса. Их питало единство представлений и обрядов тоте­мизма, культа предков, героев и вождей племени. Глубинные языческие корни этносов во многом оп­ределили облик позднее складывавшихся локальных религий и цивилизаций, неповторимое и консервативное своеобразие на­циональных культур.

Понятие цивилизация часто (и не вполне точно) используется как синоним культуры, а иногда — для обозначения послеварварского периода истории. В последнее время чаще всего под цивилизацией подразумевают уровень культурного развития и своеобразие определенных исторических типов локальных куль­тур (античная цивилизация и др.) или же глобальных культур (западная цивилизация, восточная цивилизация)

Религиозное (в том числе языческое) наследие этносов стало одним из компонентов глобальных цивилизаций Запада и Вос­тока. Правда, развитая цивилизация Запада, прошедшая школу Реформации и рационализма, в значительно меньшей мере ок­рашена религиозным (не только христианским, но и языческим) началом. В культуре же Востока религиозное и светское и по­ныне настолько тесно взаимосвязано, что почти неотличимо. Что же до России (Евразии по своим истокам и географическо­му положению), то ее культура, пожалуй, богаче большинства западных государств проявлениями язычества.

Более или менее, но аромат язычества пронизывал и прони­зывает фольклор, обычаи, историческую память каждой нации. А для многих из них он даже определял восприятие последую­щего культа мировых религий. Как правило, этот культ понача­лу воспринимался как «чужая вера», и проходили столетия (как то было с крещением Руси), прежде чем он заменял этносу язы­чество. Заменял не вполне: следы язычества в той или иной ме­ре присущи каждому национальному варианту буддизма, хри­стианства и ислама.

Цивилизующее воздействие мировых религий было огромным. Они снижали барьер отчуждения этносов, нарушали скорлупу замкнутости, способствовали более быстрому форми­рованию наций. Но главное — стремительно, своеобразной «расширяющейся Вселенной» втягивали этносы в русло общече­ловеческой, наднациональной и надконфессиональной культу­ры. В мировых религиях особенно явственно запечатлено нечто общезначимое для разных этносов. Они становились дополни­тельным пространством общения между ними, пространством обмена опытом и ценностями.

Уже у истоков становления этноса религия сакрализовала (наделяла святостью) его судьбу и «избранность», окрашивала еще не вполне осознаваемую «национальную идею». Обычно Церковь являлась действенным фактором становления и укреп­ления национальной государственности. Аура религии — одна из составляющих национальной психологии. По мнению М. Вебера, пуритане, поселившиеся в Америке из Англии в на­чале XVII в., определили формирование американского нацио­нального характера. Уйгуры, по данным этнографов, стали осознавать себя единым этносом лишь к XVIII в., с переходом от языческого многобожия к исламу. Подобные примеры не­трудно продолжить.

По всей видимости, религиозное начало — наиболее стойкое ядро национальной культуры в трагические периоды истории этноса (такие, например, как османское иго в Болгарии, разде­лы Польши). «Вера отцов» в особенности консолидирует нацию в испытаниях диаспоры (рассеяния, вынужденного проживания этноса вне родины).

Пробуждение национального самосознания обычно связано с оживлением интереса к отечественной религии. Именно это в последние годы происходит в России. На наш взгляд, не столь­ко проповеди и шоу заезжих миссионеров, сколько обращение к истокам и реалиям отечественной культуры (в том числе к цен­ностям исконной религии) могут стать одной из опор духовного возрождения страны.

Говоря о позитивности церковного влияния на развитие этно­са, нельзя не отметить и те консервативные моменты, которые присущи его воздействию на культуру, как таковую. Учтем также, что религиозный фактор национальной культуры нередко стано­вится «картой» политических игр и межнациональных столкнове­ний. Религия равным образом может быть использована и для разжигания фанатичного национализма, и для умиротворения всех противоречий. Это зависит не непосредственно от самой религии, а от тех, кто использует ее «карту» в политике.

Сплетённость религиозного и национального в культуре этноса — явление общечеловеческое. Его надо воспринимать как объек­тивную данность. Но вместе с тем неправомерно сводить нацио­нальные особенности культуры лишь к религиозному началу, ото­ждествлять духовное возрождение нации со всеобщим воцерковле-нием. Культура каждого этноса обязательно включает и светские начала. Чем выше его религиозность — тем сильнее начала рели­гиозные, чем влиятельней секуляризационные процессы — тем сильнее начала светскости и свободомыслия в культуре народа.

Церковь оставляет вехи в материальной культуре народа мо­настырским производством, храмовым строительством, изготов­лением культового убранства и облачения, печатанием книг, наследием иконописи, фресок. Но в еще большей мере она ос­тавляет след в духовности народа, т. е. в его самосознании, идеалах, моральных и художественных достояниях. О Церкви как о вместилище ранних учреждений культуры уже сказано выше. Здесь же отметим непосредственное и глубокое воздейст­вие Церкви на сознание народа вероучением и ритуалом, музы­кой богослужений и проповедью, исповедью и другими средст­вами психологического и нравственного влияния на паству.

Пожалуй, никто из исследователей не отрицал сильнейшего воздействия религии на культуру. Делая акцент на негативные аспекты такого влияния, Ф. Энгельс, тем не менее, назвал хри­стианство «революционнейшим элементом в духовной истории человечества». Особое воздействие христианство оказало на за­падную цивилизацию. Ее часто так и именуют «христианской ци­вилизацией», хотя не все в ней, разумеется, определено этой ре­лигией. Именно здесь родилась наука и философия как теория, а рационализм стал характернейшей для Запада культурной тради­цией. Именно тут (особенно благодаря христианству!) человек впервые осознает себя как личность. Здесь осуществлялись гран­диозные социальные революции, складывались новые формы общежития, стремительно развивалась техника, формировались институты демократии и распространялись по планете.

Правда, отсюда же устремились к странам Востока волны кре­стоносцев, колонизаторов и миссионеров, а в наше время — пото­ки «массовой культуры». Не следует возносить христианскую циви­лизацию и культуру и принижать цивилизации и культуры буддиз­ма и ислама. Наш читатель по последующему содержанию этого раздела книги сможет сопоставить их и убедиться, что каждая их них вносит свой неповторимый вклад в мировую культуру.

Прогресс культуры невозможен без смены привычной для многих парадигмы: противостояния и потрясения — двигатели прогресса. Согласие, сотрудничество, терпимость к различным позициям мировоззрения (толерантность) — вот, без чего нельзя спасти культуру человечества, обеспечить ее будущее. То, что объединяет верующих и неверующих, неизмеримо важнее того, что разделяет их мировоззрение. Общность истории, нацио­нальной судьбы, заботы о выходе из кризиса нашего государства и преодолении глобальных опасностей — что может быть более значимо для всех людей, независимо от их отношения к религии и свободомыслию?! Эта общность проясняется в терпеливом диалоге. Только диалог ведет к взаимопониманию, смене уста­ревших парадигм, побуждает к сотрудничеству во имя спасения культуры и будущего человечества.

История взаимоотношений религии и науки непроста и на­сыщена столкновениями. Это стало основанием для пропаган­дистской формулы «Религия — враг науки». Хотя и в меньшей мере, но столкновения с наукой имеют место также в политике, искусстве, нравственности, да и в других сферах культуры. В ан­тирелигиозной литературе науку сравнивали со светом, а рели­гию — с тьмой и невежеством. Каждому советскому школьнику и студенту был известен тезис об их антагонистичности, кото­рый вошел в обыденное сознание как один из наиболее распро­страненных стереотипов господствовавшей идеологии.

Переосмысливая духовное наследие недавнего прошлого, обратимся к этому стереотипу. Вспомним, что главным призна­ком религии является вера в сверхъестественное, в чудо и по­клонение ему. Последователи религии недаром именуются ве­рующими. Религия провозглашает непознаваемость Бога и ряда догм, таких, например, как «Святая Троица». Впрочем, непо­знаваемыми провозглашаются и глубинные тайны бытия.

Наука же исходит из признания познаваемости мира и всех его явлений. Ее отождествляют со знанием, основанным на достовер­ных, истинных сведениях о природе, обществе, человеке и его мышлении. Наука низводит все непознанное, сверхъестественное, чудесное к научно осмысленному. С этой позиции чудо —- порож­дение слепой веры. Ученые нередко повторяют высказывание Д. Дидро: «Чем больше верят, тем больше чудес».

Религиозная вера основана, прежде всего, на чувстве. Мно­гое в ней от непосредственности, удивления перед мироздани­ем. Удивления, вызванного не плодами познания, но мистиче­ским откровением. Научная деятельность основана на рассудоч­ности, на правилах логики: установление достоверных фактов, поиск информации, выяснение действительных, естественных условий и причин очередной загадки природы. Религиозный опыт приобретается молениями и иными культовыми переживаниями. Научный опыт постепенно накапливается в ситуациях, которые не допускают даже невольное влияние эмоций и при­страстий ученого на ход его исследований.

Религия обращена к субъективной сфере человеческого бытия, осваивает мир и себя через культовые действия, сокровенные ре­лигиозные переживания. Верующий обозревает мир природы сквозь призму культа, и в этом видении мир окрашивается мисти­ческим чувством. Более того, этот способ мировосприятия вынуж­дает верующего искать Бога в себе, в своем духовном мире. Наука обращена преимущественно к объективной сфере действительности и самого человека. Она обозревает действительность и человека как бы со стороны, намеренно очищая поиск знаний и его резуль­таты от субъективной и тем более мистической окраски.

Религия объясняет мир, опираясь на сказания «священных книг», каноны, догмы, свидетельства пророков, писания «свя­тых отцов» и иных церковных авторитетов. Верующему не по­ложено критиковать их, подвергать сомнению. Научное же объ­яснение мира — критично. Сомнение — долг ученого, а кри­тичность — веление его профессиональной совести, его почерк, стиль мышления и деятельности на всех этапах исследования.

Уже на первом этапе (сбор эмпирических фактов) макси­мально строгие правила придирчивой критики и контроля ори­ентируют наблюдения и сам эксперимент, обеспечивают воз­можность их проверки и перепроверки. Не менее жесткие пред­писания логики сопровождают и формирование теории. Тща­тельно обработанные рационально-рассудочные методы предна­значены именно для того, чтобы устранить случайное попадание в научную теорию необоснованных, сомнительных, недостовер­ных, ошибочных положений и выводов.

Эти методы (анализ и синтез, индукция и дедукция, восхож­дение к конкретному, формализация, моделирование, математи­зация и др.) позволяют проконтролировать весь ход построения теории и убедиться в том, что в нее не включены произвольные, предвзятые, принятые на веру отдельные сообщения, ведущие к заблуждениям. В отличие от неприкасаемых канонов и догм ре­лигии научные теории подвергаются пристрастному суду прак­тики. И только тогда начинают руководствоваться ими.

Отмеченные различия и противоречия между религией и наукой еще более резки в истории их взаимоотношений. Разу­меется, они не конкурировали на поле познания; религия не изучает мир, она объясняет его и ориентирует в нем, опираясь на верования. Столкновения между Церковью и наукой были обусловлены тем, что открытия последней нарушали ту картину мира, которая сложилась еще с донаучных времен на основе ве­рований и «священных книг».

Религия, как известно, возвышает веру над разумом. В пара­доксальном виде эта позиция выражена в приписываемой Тер-туллиану (одному из основателей христианского богословия, II— III в. н. э.) формуле «Верую, потому что абсурдно». И действи­тельно, с позиций критического разума нельзя принять идею о триединстве Бога, богочеловечности Христа, непорочном зача­тии и т. д. Сторонники такой позиции в этом вызове разуму ви­дят божественную природу догм, стоящих выше разума. Вождь реформации М. Лютер называл разум «блудницей дьявола», мешающей вере в Бога. Он говорил, что истина открывает чело­веку свое лицо в божественном откровении.

Правда, «линия Тертуллиана» в христианском богословии сочетается с другой, тоже сложившейся у истоков богословия, с «линией Климента Александрийского». Климент, современник Тертуллиана, стремился примирить веру и разум, дополнить ее знанием, сделать сознательной, подкрепить догматы христиан­ства достижениями светской философии, опирающейся на на­учные данные. «Линия Климента» получила поддержку и осно­вательное развитие в трудах Фомы Аквинского, учение которого ныне считается официальной философией католической Церк­ви. Он выдвинул идею гармонии веры и разума. Согласно Фо­ме, разум человека божествен по своей природе, а потому дол­жен обосновывать и подкреплять истины веры. Следуя этой формуле, средневековая Церковь стремилась превратить фило­софию как науку в служанку богословия (о соотношении рели­гии и философии — глава «Религия и философия»).

Отсюда драматические перипетии истории взаимоотношений Церкви и науки. Обладая в те далекие времена огромной духов­ной (а часто и светской) властью, Церковь контролировала дея­тельность ученых и запрещала им заниматься теми исследова­ниями, которые заведомо могли поколебать религиозную карти­ну мира. В 1163 г. римский папа Александр III издал буллу о запрете «изучения физики или законов природы». Спустя столе­тие папа Бонифаций VIII запретил анатомирование трупов и химические опыты. Тех, кто игнорировал запреты, наказывали, преследовали, казнили. В XIII в. католическая Церковь создала инквизицию — трибунал для расправы над еретиками, к кото­рым приравнивались ученые, преступившие эти запреты.

В 1327 г. за пропаганду противоречившего Ветхому Завету учения о шарообразности Земли инквизицией был сожжен на костре выдающийся астроном Чекко д' Асколи. Столетие спустя испанская инквизиция казнила математика Вальмеса, дерзнувшего решить уравнения такой сложности, которая, по мнению 1 церковных властей, «недоступна человеческому разуму». Столетием позже той же испанской инквизицией был приговорен к смерти великий ученый и врач М. Сервет, открывший «малый круг» кровообращения. Он успел бежать в Швейцарию, где в 1558 г. все же был отправлен на костер, но на этот раз Кальвинистской Церковью, также объявившей его еретиком.

Разумеется, эти запреты и преследования серьезно тормозили развитие науки. Но выдающихся и мужественных ее подвижни­ков они не останавливали: жажда истины оказывалась сильнее страха перед Церковью и личной веры. Нет сомнений в глубокой и искренней религиозности великого польского астронома Нико­лая Коперника (1473—1543). Как и его современники, он пона­чалу придерживался традиционной, освященной Церковью гео­центрической системы Птолемея. Однако наблюдения неба и расчеты неопровержимо убедили Коперника в несостоятельности этой системы. Но публично заявить об этом ученый решился только перед смертью. Его книга «О вращении небесных сфер» (1543 г.) потрясла религиозную картину мира, согласно которой Земля принималась за центр мироздания. В 1616 г. Церковь за­претила учение Коперника, труды его были изъяты из библиотек, о них не разрешалось упоминать на лекциях.

Однако теория Коперника и сама идея гелиоцентризма были уже подхвачены передовыми мыслителями того време­ни. Особое место среди них занимает итальянский философ Джордано Бруно (1548—1600). Он пошел дальше Коперника, утверждая, что и Солнце нельзя принимать за центр мирозда­ния: Вселенная безгранична. Д. Бруно высказывает гениаль­ную (но кощунственную с позиции Церкви) идею о множест­ве обитаемых планет. Инквизиторы заточили философа в темницу, в течение восьми лет подвергали его пыткам, при­нуждая к отказу от ереси, но, не добившись своего, сожгли на костре на Площади Цветов в Риме. Великий итальянский ученый Галилео Галилей (1564—1642) своими открытиями подтвердил учение Коперника. После вы­хода в свет книги «Диалог о двух главнейших системах мира — птолемеевой и коперниковой» (1632 г.) ученого привлекли к су­ду инквизиции и под страхом смерти принудили составить письменное отречение от своих убеждений и покаяться перед судом: «Я, Галилео Галилей, сын покойного Винченцо Галилея из Флоренции, преклонив колена перед Вашими высокопреос­вященствами и генеральными инквизиторами, имея перед оча­ми святое Евангелие, которого касаюсь собственными руками, клянусь, что всегда верил и ныне верю и, при помощи Божьей, впредь буду верить во все, что считает истинным, проповедует и чему учит святая католическая и апостольская римская Цер­ковь..». Галилео не был казнен, но до самой смерти оставался под строгим надзором Церкви. Книги его, как и сочинения Ко­перника и Бруно, были включены в число запрещенных. Лишь несколько десятилетий тому назад Ватикан признал ошибкой процесс над Галилеем.

Служители ислама были едины с христианской Церковью в своем отношении к светской культуре и науке. В связи с этим примечательна судьба крупнейшего книгохранилища древности — Александрийской библиотеки, сосредоточившей сотни тысяч ценнейших рукописей. Ее разгромили фанатики раннего христи­анства, а спустя столетие, в 642 г., окончательно уничтожили му­сульманские изуверы. Халиф Омар повелел: «Если в этих книгах есть то, что имеется в Коране, тогда они бесполезны. Если в них есть то, чего нет в Коране, тогда они вредны. И в том и в другом случае их надо сжечь». По наущению мусульманского духовенст­ва фанатики убили знаменитого среднеазиатского математика и астронома Улугбека (1394—1449) и разрушили его обсерваторию. Враждебная по отношению к науке позиция мусульманского ду­ховенства и на Востоке тормозила прогресс.

Борьба Церкви против свободомыслия — явление, свойствен­ное всем конфессиям. Так, в 1656 г. амстердамские раввины под­вергли «великому отлучению» («херем») философа Б. Спинозу за научную критику Библии. Анафема гласила: «Да будет он про­клят и днем и ночью, да будет проклят, когда ложится и встает; да будет проклят и при выходе и при входе! Предупреждаем вас, что никто не должен говорить с ним ни устно, ни письменно, не оказывать ему какие-либо услуги, не проживать с ним под одной крышей, не стоять от него ближе, чем на четыре локтя, не читать ничего, им составленного или написанного!»

Русское православие не знало инквизиции, но отнюдь не покровительствовало свободомыслящим ученым. Раздраженный нападками церковнослужителей на свои исследования, вели­кий М.В. Ломоносов потребовал, чтобы духовенство «не привя­зывалось» к ученым и «не ругало науки». Но исследованиям, подрывавшим религиозные догмы, все же препятствовали. Уче­ние Ч. Дарвина, вызвавшее ожесточенные нападки католиков и протестантов, было встречено в штыки и православием. Сто­ронников дарвинизма подвергали травле. Церковь запретила книгу И.М. Сеченова «Рефлексы головного мозга» (1863 г.), со­чтя ересью учение о естественной природе психики человека. Из-за гонений духовенства был вынужден покинуть Россию сторонник дарвинизма, выдающийся биолог, лауреат Нобелев­ской премии И.И. Мечников. Один из влиятельнейших иерар­хов православия обвинил ученого в том, что тот «и знать не хо­чет о существовании христианского мировоззрения, а отстаивает возможность для человека полного и счастливого цикла жизни, преодолевающего страх смерти без содействия религии».

Многочисленны примеры церковных противостояний науке во всех странах мира. Не следует замалчивать эти трагические реалии прошлого. Вместе с тем не следует абсолютизировать это противостояние: здесь имел место конфликт не столько религии с наукой, сколько Церкви со свободомыслящими учеными. И жерт­вы церковных гонений отнюдь не всегда были последователь­ными атеистами. Как уже говорилось, сомнений в религиозно­сти Н. Коперника и Г. Галилея нет. Что же до М. Сервета, то он, считая себя убежденным христианином, увлеченно пропа­гандировал астрологию. Ученый был казнен, разумеется, не за открытия в медицине, а за свободное толкование канонов ре­лигии, пропаганду веротерпимости и обличение религиозного фанатизма. Джордано Бруно в основном, следуя материализму, отдавал дань и пантеизму, разделял заимствованные из каббалы особые приемы колдовства и гадания. Пантеизм поддерживал и материалист Б. Спиноза. А великий М.В. Ломоносов сочинял пронизанные глубокой верой в Бога поэтические оды.

В сознании едва ли не всех ученых прошлого научное мышле­ние мирно уживалось с религиозной верой. Даже тогда, когда они признавали превосходство веры над разумом. Некоторые выдающиеся естествоиспытатели с глубоким интересом предавались бого­словским занятиям. Так, на склоне лет гениальный И. Ньютон за­нялся толкованиями Апокалипсиса. Немало естествоиспытателей (в том числе и один из основателей генетики Г. Мендель) были мона­хами. Но, обращаясь к научным занятиям, они игнорировали по­стулат о непознаваемости тайн бытия и упомянутые здесь церков­ные запреты и предписания духовенства. В своей профессиональ­ной деятельности эти ученые руководствовались не догматами и ка­нонами вероучений, а принципами и правилами научного поиска.

Излишне говорить о невероятно возросшей роли науки в со­временном мире. Во-первых, это объясняется стремительным ростом научных достижений. За темпами прироста знаний не поспевают даже специалисты в узких рамках своей профессии. Во-вторых, резко ускорилось использование и применение на­учных достижений в различных сферах жизни общества, осо­бенно в промышленности и сельском хозяйстве. Наука превра­тилась в непосредственную производительную силу. В-третьих, возросшая роль науки обусловлена колоссальными изменения­ми культурного кругозора человечества. Благодаря науке мик­ромир и Космос естественно вошли в картину мироздания, рез­ко сузилась область чудесного и непознанного.

Понимая это, церкви отказались от прямой конфронтации с учеными. Для многих конфессий XX в. прошел в поисках ком­промиссов с наукой. Особенно это характерно для католической и протестантской церквей. Еще в начале века Ватикан создал папскую Академию наук, привлекая к ней тех ученых, которые ориентировались на авторитет Церкви и интерпретировали на­учные открытия в религиозном духе. Богословы разных конфес­сий все чаще обновляют толкования «священных книг» и орто­доксальных догм, стараясь хотя бы внешне привести их в соот­ветствие с современной научной картиной мира.

Правда, в христианстве и исламе имеется немало богословов и церковнослужителей, которые стоят на позициях «фундаментализма» и даже теперь не отступают от буквального толкования Ветхого Завета и Корана, отвергая достижения наук. Их влия­ние в разных конфессиях колеблется, но обычно оно невелико.

Об этом можно судить, например, по содержанию огромного числа брошюр и книг по теме «Религия и наука», которые вы­пускают зарубежные религиозные центры, обильно снабжая ими Россию. Немало таких публикаций сегодня и у отечественных конфессий. Эта тема часто звучит в проповедях. Как правило, в них осуждаются факты гонений на ученых, говорится об уваже­нии к науке, необходимости ознакомления с ее достижениями. Это, конечно, положительный момент. Надо согласиться и с часто употребляемым в сочинениях и проповедях тезисом о ре­лигиозности большинства ученых всех времен. Верно и то, что многих ученых недавнего времени и наших дней в силу полу­ченного ими религиозного образования и воспитания можно отнести к верующим. Правда, их религиозность обычно далека от церковной ортодоксальности. Нередко такие ученые саму идею Бога принимают в форме пантеизма, а то и отождествляют с неким нравственным абсолютом.

В числе относимых к верующим великих имен богословы часто называют и тех, кто сам определенно не считал себя тако­вым. Например, Ч. Дарвина — на том основании, что в его ран­них сочинениях заметны следы религиозности. Но под влияни­ем научных изысканий великий естествоиспытатель изменил свои убеждения и перешел на позиции материализма. Именно на эти принципы он опирался, разрабатывая эволюционную теорию и учение о естественном происхождении человека. Об этом он заявлял определенно и четко в письмах и в своей био­графии «Воспоминания о развитии моего ума и характера» (она издана на русском языке в 1957 г.).

Необоснованно вносят в этот список имя А. Эйнштейна, бу­квально перевернувшего традиционную картину мироздания, придавшего ей современный научный облик. Эйнштейн нередко в своих сочинениях использовал понятие «религия» не в стро­гом, а в образном смысле. Так, он именовал религией веру в ра­циональную природу мироздания, чувство восхищения перед закономерностью развития мира. Но в то же время он реши­тельно отрицал идею Бога, веру в чудеса, бессмертие души, за­гробное воздаяние и т. д. И при этом не скрывал своих атеисти­ческих убеждений. При заполнении официальных анкет он именовал себя неверующим или порвавшим с религией.

В перечень верующих ученых богословы включают имя лау­реата Нобелевской премии физика М. Планка, который говорил о себе, что он «не верит в какого-то личного Бога, не говоря уже о христианском Боге». Стихийный материалист М. Планк временами тоже склонялся к пантеизму.

Нельзя относить к верующим и другого Нобелевского лау­реата, великого отечественного физиолога И.П. Павлова. Сын священника, выросший в атмосфере религиозной семьи и обу­чавшийся в духовной семинарии, он убежденно перешел на по­зиции неверия еще в студенческие годы. В письме к невесте от 11 сентября 1880 г. он признается: «Сам в Бога не верую, ни­когда не молюсь». Вместе с тем Павлов резко осуждал сталин­ские гонения на религию и духовенство в 20-30-е гг., считая, что религия дает духовную силу и опору страдающему человеку и недопустимо отнимать ее у несчастных. Уважительно относясь к убеждениям и вере религиозных сограждан, великий ученый до глубокой старости не колебался в своей мировоззренческой позиции. В 1928 г., в возрасте 79 лет, он говорит о себе в пись­ме к священнику Е.М. Кондратьеву: «Я сам неверующий».

Пересматривая свое отношение к науке и обновляя толкова­ние «священных книг», богословы по-прежнему требуют веры в сверхъестественное, в чудеса и поклонения им. Гармонии ре­лигиозной веры и знания не было никогда в прошлом, не будет ее и впредь. И всегда останется место для верований, неизменно дополняющих наши знания. Хотя и неистинные, но внешне правдоподобные, верования для многих неотличимы от знаний. Известный социолог П. Сорокин замечает: «Хотя знания и рас­тут, но так как область явлений, куда могут перекочевать веро­вания, бесконечна, то нужно бесконечное время, чтобы уничто­жить их абсолютно».

В настоящее время, быть может, сильнее, чем когда-либо, слу­жители Церкви требуют от паствы особого молитвенного рвения: ведь достижения науки резко сузили сферу веры в Бога, чудеса и порождают особенно глубокие сомнения в канонах и догмах. Зна­чительная часть верующих и сегодня далека от научных достиже­ний и не испытывает особых колебаний. Другие же, имеющие ка­кое-то представление о научных данных, действительно следуют призывам пастырей, одолевая сомнения в молитвах. Но многие склоняются к научной картине мира. Вот почему богословы на­пряженно стремятся откорректировать ее, т. е. найти в ней про­странство для религиозной веры, вписать в нее Бога и чудеса.

Вообще, пространство для веры, как таковой, в научной кар­тине мира и на самом деле имеется. Дело в том, что, несмотря на строжайшие правила научного поиска, элементы веры в нем все же неустранимы. Ученые принимают на веру немалую часть

научной информации от своих коллег, полагаясь на их автори­тет и добросовестность. Момент веры включен в некоторые ис­ходные аксиомы и во многие промежуточные звенья исследова­ний. Вера и интуиция особенно пронизывают заключительную стадию деятельности ученого, где как раз и происходит само «таинство» научного творчества, где рождаются новые идеи, теории, объяснения и прогнозы.

Тут много еще неизученного, потаенного, необъяснимого. Наряду с рационально-логической деятельностью разума, у ученого вступают в действие неосознаваемо-эмоциональные механизмы операций с не­вербализованной информацией, которые, по-видимому, играют здесь решающую роль. Не следует только мистифицировать это обстоя­тельство — потаенные механизмы естественны по своей природе и со временем будут объяснены. Главное же заключается в том, что момент веры в научном исследовании отличен от мистической ве­ры, не допускающей сомнения и проверки. Экспериментом и практикой ученые перепроверяют принятое ими на веру, отбрасы­вая то, что не выдерживает критики.

Основной путь привнесения Бога и чудес в современную картину мира — религиозная интерпретация научных теорий, гипотез, и в особенности сомнительных фактов. Так, за научные факты в проповедях выдаются сообщения отдельных лиц, выве­денных из состояния клинической смерти, о путешествии их душ на «тот свет», невнятные уверения «свидетелей» об их встречах с «барабашками» и т. п. Много мистических спекуля­ций вокруг журналистских сенсаций об НЛО, телепатии, приви­дениях, спиритических сеансах, «пришельцах» и т. п. Как зна­мения близящегося апокалипсиса истолковываются факты по­явления комет, стихийные бедствия (наводнения, землетрясе­ния), неурожаи и вспышки голода, военные столкновения, опасность экологического кризиса.

Использование сомнительных сообщений и сенсаций в про­поведях рассчитано преимущественно на тех, кто мало знаком с наукой. Но не только на них. Некоторые проповеди обращены именно к людям, получившим высшее образование. Так, бого­словы стараются убедить тех, кто знает физику, в том, что на­глядная непредставимость многих процессов микромира, двой­ственная (корпускулярно-волновая) природа элементарных час­тиц — свидетельство наличия в окружающем нас мире «полу­материальных сущностей». Однако волновые состояния не ме­нее материальны (т. е. объективно существуют), нежели корпус­кулярные (вещественные) объекты.

Обращаясь к людям, изучавшим биологию, богословы могут поддержать теорию Дарвина. Не так давно Ватикан оповестил о том, что католику не возбраняется принять идею о естественном происхождении человека. Но только в качестве «правдоподоб­ной гипотезы». И лишь в отношении нашей телесной оболочки. Что же до души, то она — безусловное и непосредственное соз­дание Бога, о чем прямо повествует сказание о сотворении мира в библейской книге «Бытие».

Ветхозаветная картина мироздания в свете современных на­учных представлений о мире выглядит уж очень архаично. По­этому в наши дни богословы обычно призывают воспринимать эту картину не буквально, а иносказательно, аллегорически, вкладывая в библейские термины современный смысл, ссылаясь на то, что Библия писалась образным языком, доступным для людей древних времен, которые еще не могли постигнуть ее глу­бинную мудрость. Теперь же язык образов надо переводить на научный язык. К примеру, сказание о шести днях сотворения мира надо понимать как сообщение о шести геологических эпо­хах, каждая из которых длилась многие сотни миллионов лет.

При этом богословы умалчивают о том, что длительное вре­мя само летоисчисление во многих странах строилось именно на основе буквального понимания библейского предания. Рос­сия, например, до 1700 г. жила по календарю, согласно которо­му мир был создан 1 сентября 5508 г. до н. э. Вынужденно от­ступая от исчисленных по Библии сроков и даты сотворения мира, священнослужители и богословы никогда принципиально не откажутся от самой идеи сотворения мира, иначе вместе с ней надо будет отказаться и от идеи Бога.

Защите идеи творения уделяет главное внимание папская Академия наук и другие религиозно-научные центры. В 1972 г. в г. Сан-Диего (Калифорния, США) был основан специальный Институт креационистских (от лат. creatio — сотворение) ис­следований. Здесь, как правило, с помощью видных ученых, разделяющих религиозную веру, «препарируют» в соответст­вующем направлении данные геологии, биологии, физики, ас­трономии, космологии и других наук.

В религиозном плане истолковывается и наблюдаемый ас­трономическими приборами эффект «расширения Вселенной» (т. е. разлета галактик). Креационисты уверяют, что сингуляр­ность (сверхплотное и сверхгорячее состояние, в котором Все­ленная находилась многие миллиарды лет назад) — это и есть состояние мира к первому дню библейского творения. Извест­ный космолог У. Б. Боннер возражает им: «Некоторые ученые отождествляют сингулярность с Богом и думают, что в этот мо­мент родилась Вселенная. Мне кажется, что в высшей степени неуместно заставлять Бога решать наши научные проблемы. В науке нет места подобному сверхъестественному вмешательству. А тот, кто верит в Бога и связывает с ним сингулярность в дифференциальных уравнениях, рискует потерять нужду в нем, когда улучшится математика».

Приблизительно так же реагируют профессиональные уче­ные, наиболее известные специалисты в соответствующих от­раслях знания, не разделяющие религиозных позиций, и на другие аргументы креационистов. По данным социологов, ин­тенсивность религиозной веры ученых тем ниже, чем выше ранг их научного авторитета. Так, известный американский социолог и психолог Дж. Леуба считает, что, как правило, особенно кри­тично относятся к религиозным учениям и концепциям выдаю­щиеся деятели науки. Менее известные и авторитетные ученые склонны поддерживать религиозные концепции. Но среди и тех, и других уровень религиозности заметно ниже, чем среди иных слоев населения: приобщенность к науке снижает привержен­ность к религиозной вере, однако, по-видимому, не устраняет ее. Как в нашей стране, так и за рубежом и поныне немало ве­рующих деятелей науки. В 1916 г. Дж. Леуба выяснил, что 40% американских ученых исповедовали то или иное вероучение. Он высказал предположение, что со временем их сравнительно низкая религиозность будет падать еще стремительней. Но со­циолог ошибся. Спустя 80 лет, в 1996 г., его исследование было повторено по той же методике. Выяснилось, что уровень рели­гиозности ученых остался точно таким же; четверо из десяти по-прежнему относят себя к приверженцам религии. Очевидно, научные сведения сами по себе все же не вытесняют религиоз­ную веру, если они не пронизаны материалистическими взгля­дами на мироздание.

Споры сторонников религии и приверженцев материализма по вопросам миропонимания, скорее всего, будут продолжаться и в будущем: слишком уж отличаются основания мистической веры и рационального знания, да и само видение мира чересчур различно. К тому же расширяющееся поле знания порождает все новые и новые проблемы, которые по-разному толкуют ве­рующие и материалисты.

В заключении скажем, что наука и религия как явления культуры на протяжении веков несли и внедряли прямо противоположные ценности, что приводило к мощному противостоянию между светским обществом и духовенством. Но невозможно полностью разделить эти факторы. Можно говорить лишь о преобладании одного над другим в определенных временных рамках, ибо только в их совокупности возможна гармония в социуме и культуре.

 Список используемой литературы.

1.         Ерасов Б.С. Социальная культурология. - М.: Аспект –пресс, 1998.

2.         Малерб Мишель. Религии человечества. – М.: Рудолино, 1999.

3.         Чечерин Б.Н. Наука и религия. – М.: Республика, 1999.