В русской силлабо-тонике эта твердая форма композиции стиха (по Б.В.Томашевскому, разновидность “стансов”, см.: Б.В.Томашевский. Пушкин. Работы разных лет. М., Книга, 1990, с.297, 306) представляет собой двустишия из парно рифмующихся строк шестистопного ямба, каждая из которых поделена цезурой на два равных полустишия. Кроме того, эта форма предполагает чередование двустиший – не стихов! - с мужскими и женскими клаузулами (ммжжммжж… или жжммжжмм…). Следует подчеркнуть, что александрийский стих – это не тип строфы (прежде всего из-за отсутствия главного признака – графического выделения двустиший), а способ организации стихотворного текста в целом.
Цезура традиционно располагается между третьей и четвертой стопой, при этом первое полустишие завершается, как правило, клаузулой мужской, реже – дактилической (когда третья стопа ямба заменена стопой пиррихия). В отдельных строках некоторых произведений цезура смещена в центр четвертой стопы, что является отступлением от нормы. Регулярное нарушение поэтом правила срединной цезуры приводит к тому, что читатель перестает воспринимать форму его произведения как “александрийский стих”.
Можно заметить и то, что данная твердая форма не имеет четкой связи с определенными жанром или тематикой, однако используется преимущественно в лирике и чаще всего – для выражения ярких эмоций, от элегического сплина до сатирического гнева, реже – для лиро-эпического повествования или пейзажных зарисовок. Обратимся к типичным образцам:
Надменный временщик, / и подлый и коварный,
Монарха хитрый льстец / и друг неблагодарный,
Неистовый тиран / родной страны своей,
Взнесенный в важный сан / пронырствами злодей!
(К.Ф.Рылеев, “К временщику”, 1820)
Но где вы?.. Слушаю… / Нет отзыва! С полей
Умчался брани дым, / не слышен стук мечей,
И я, питомец ваш, / склонясь главой у плуга,
Завидую костям / соратника иль друга.
(Д.В.Давыдов, “Бородинское поле”, 1829)
Вблизи семи холмов, / где так невыразимо
Воздушен на заре / вечерний очерк Рима
И светел Апеннин / белеющих туман,
У сонного Петра / почиет Ватикан.
(А.А.Фет, “Даки”, 1856)
Однако александрийский стих исторически связан с эпосом. В середине XII в. во Франции поэтами Ламбером ле Тором и Александром Де Берне был создан “Роман об Александре”. Это стихотворное эпическое произведение повествовало о временах Античности, о деяниях Александра Македонского, которому, впрочем, создатели приписали черты современного рыцаря, не лишенного куртуазных манер. Подобные произведения больших форм, посвященные псевдоантичной тематике, пользовались успехом у читающей европейской знати. Объемный роман (20 000 стихов!), ранний вариант которого увидел свет в 1130 г. и дополнялся в течение нескольких десятилетий, завоевал общеевропейскую популярность на рубеже XII-XIII вв. Его часто именовали “Александрией” по аналогии с названиями античных эпических поэм (ср.: “Одиссея”).
Парадоксальный факт: использованная авторами “Александрии” форма силлабического двенадцатисложного стиха (сегодня известен как “французский двенадцатисложник”) на протяжении нескольких следующих веков не утратила своей свежести именно потому, что не срослась в сознании читателей с жанровыми разновидностями стихотворных романов Средневековья (в большинстве которых использован традиционный для той эпохи восьмисложник). На их фоне с течением времени все отчетливей ощущалась связь этой формы с оригинальным источником – “Александрией”. В преддверии возникновения во Франции классицизма стих получил название “александрийского” (франц. “alexandrin”), но использовался не в больших эпических формах поэзии, как того следовало ожидать, а в лирических стихотворениях.
Поэты-классицисты, вернувшие александрийский стих в большие жанры, придали его форме законченный вид. Если средневековый французский двенадцатисложник предполагал, кроме смежной рифмовки строк (франц. “rimes plates”), наличие ударной константы лишь на двенадцатом слоге, то александрийский стих классицизма – еще и обязательное ударение на шестом.
Но следует ли из-за подобной “мелочи” различать две указанные формы? Следует, если учесть, что ударный шестой слог завершал первое полустишие. Он впервые четко обозначил цезуру, ее строгую позицию. Регулярная цезура после шестого слога придавала полустишиям александрийского стиха изысканную симметричность. В прежнем двенадцатисложнике цезура либо “плавала”, либо воспринималась менее отчетливо (в том случае, когда обозначаемую ей паузу отделял от сильного слога заканчивающий первое полустишие слог безударный).
Классический александрийский стих французской силлабики, к которому обращались П.Корнель, Ж.Расин, Н.Буало-Депрео, а затем поэты XVIII века, претерпел катастрофические изменения в начале века XIX, в период романтизма. А.С. Пушкин оценивает разрушение этой популярной формы в строфах “Домика в Коломне” (1830 г.), изъятых автором в 1833 г. при подготовке текста к печати:
Он вынянчен был мамкою не дурой –
(За ним смотрел степенный Буало),
Шагал он чинно, стянут был цезурой,
Но пудреной пиитике назло
<…>
Hugo с товарищи, друзья натуры,
Его гулять пустили без цезуры.
Иное мнение об этих переменах выражает стиховед М.Л. Гаспаров: “Французские романтики отменили в александрийском стихе не цезуру как таковую: словораздел в середине строки, после 6-го слога, продолжал соблюдаться <…>. Французские романтики отменили только синтаксическое главенство словораздела после 6-го слога: прежде он должен был быть сильнее, чем предшествующие и последующие словоразделы в строке, теперь он мог быть и слабее их. <…> Во французском языке с его господством фразового ударения словоразделы ощутимы на слух только тогда, когда они подчеркнуты синтаксически. Поэтому разрушение синтаксической цезуры во французском александрийце казалось разрушением цезуры вообще…” (М.Л.Гаспаров. Синтаксис пушкинского шестистопного ямба.// М.Л.Гаспаров. Избранные статьи. М., НЛО, 1995, с.93).
Исследователь так оценивает слова Пушкина об отмене романтиками цезуры: “Конечно, он понимал, что выражается не вполне точно” (там же). Однако Пушкин был точен, поскольку ничего не знал о “словоразделах” и “синтаксических” цезурах. Независимо от того, сколько словоразделов могло быть во французской силлабической строке, приноравливали ли поэты синтаксис собственной фразы к правилу двух равных полустиший, или нет, они обязательно ориентировались на такую интонационную схему, при которой после шестого слога должна следовать пауза.
Теряя равенство полустиший, теряя сами полустишия, александрийский стих терял долю размеренности, плавности, уже не “шагал он чинно”. В пушкинское время он, по словам поэта, “…по всем составам/ Развинчен, гнется, прыгает легко”. Обращаясь к Расину, Вольтеру и Делилю, Пушкин констатирует: “Наш век обидел вас, ваш стих обидя”.
По существу, классический французский “александриец” (6 слогов + 6 слогов) исчезает, превращаясь в тривиальный силлабический двенадцатисложник (12 слогов без фиксированной цезуры), в лучшем случае – в некое подобие античного “ямбического триметра” (4+4+4).
Но в это же время в русской силлабо-тонике он является одной из самых распространенных форм. Еще поэты XVIII века (В.К.Тредиаковский, М.В.Ломоносов и др.) обращались к александрийскому стиху, при этом соблюдая те правила, которые были намечены французскими классицистами. В поэзии русского классицизма александрийский стих имел лишь одно отличие: поскольку третья стопа ямба могла быть заменена пиррихием, ударение на 6-м слоге переставало быть обязательным и являло собой лишь тенденцию. Уже Ломоносов в эпиграммах, баснях, эпической поэме “Петр Великий” перемежал строки, первые полустишия которых завершались либо мужской, либо – при наличии пиррихия – дактилической клаузулой. Подобное можно встретить в стихах поэтов пушкинской поры и следующих поколений (прежде всего – у А.А.Фета).
Однако в ту же романтическую эпоху русские стихотворцы, подобно французским собратьям по перу, экспериментировали с александрийским стихом. Например, во многих стихах А.А. Дельвига обнаруживаются все признаки александрийского стиха, кроме одного – парной рифмовки, которая подменена перекрестной. И твердая форма “александрийца” разрушена, превращена в шестистопный ямб с фиксированной цезурой.
По-иному экспериментировал Пушкин. Уже в период 1817-1820 гг. рядом со стихами “Дориде”, “Нереида”, “Редеет облаков летучая гряда…”, в которых первые полустишия строк оканчиваются преимущественно мужскими клаузулами, появляются стихи “Безверие”, “Дорида”, “Царское село”, многие строки которых содержат первые полустишия с клаузулами дактилическими. А в 1833 году, когда автор “Домика в Коломне”, готовя текст к публикации, откладывал в сторону строфы об александрийском стихе (заканчивающиеся, между прочим, словами “беру его себе”), он работал над драматической поэмой “Анджело”. В этой стихотворной драме он использовал александрийский стих, который в русской поэзии первой трети XIX века был тесно связан с лирическими жанрами.
Кроме того, он воспроизвел ранний опыт: множество строк заключали в себе первые полустишия с дактилическими клаузулами. В отдельных частях поэмы подобные строки уравниваются с другими, а в иных частях и количественно превосходят их. Игра с частой заменой предцезурной стопы обеспечивала гибкость ритма: александрийский стих сохранялся, но возникало ощущение обновленной формы.
Был некто Анджело, / муж опытный, не новый (дакт. клауз.)
В искусстве властвовать, / обычаем суровый, (дакт. клауз.)
Бледнеющий в трудах, / ученье и посте, (муж. клауз.)
За нравы строгие / прославленный везде <…> (дакт. клауз.)
В середине XIX века антологические жанры, твердые строфы, исторические формы стиха, а в их числе и стих александрийский, не пользуются сколько-нибудь широкой популярностью у нового поколения стихотворцев, а главное – у демократической читающей публики: новое время располагает к “минимализму” в области художественных форм. Приверженность к александрийскому стиху сохраняют немногочисленные представители “эстетического” направления в русской поэзии (например, В.Г.Бенедиктов). К этой форме в ранних стихах достаточно регулярно обращался А.Н.Апухтин, его обращение к александрийскому стиху – едва ли не последняя попытка его воскрешения. Наконец, на рубеже XIX-XX вв. александрийский стих – редкое исключение из ямбических шестистопников.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.philol.msu.ru
Похожие работы
... и идею разнообразия, соединить в одном произведении «галантное», «чудесное», «героическое, высокое» и «шутливое». Преодолеть антиномию «высокого» и «низкого» позволяло, в частности, соединение в одном тексте стихов и прозы. В адресованных жене «Письмах из Лиможа» (1663) стихотворных вставок около тридцати. Объем их колеблется от 1 до 63 стихов. Чередуются строфические и астрофические фрагменты, ...
... воздал «полную честь почтенному прелагателю». «Северная Пчела» в первом номере 1830 г. также приветствовала издание Илиады: «И русская словесность украсилась сим вековым достоянием поэзии всего человечества. Николай Иванович Гнедич обогатил нашу литературу, наш язык бессмертным песнопением, прешедшим тысячелетия. Мы получаем в сем переводе не бледную копию, не робкое подражание прозою или стихами ...
... , по нашему мнению, на последующих отцов и учителей Церкви оказал влияние возвышеннейший взгляд александрийского "дидаскала" на идеальную цель христианской жизни. Ибо "идеалом христианского философа (истинного гностика), по Клименту Александрийскому, является тот, кто, охватив своим разумом все науки, светские и духовные, одухотворяет и увенчивает их глубочайшим чувством веры, доходящим до ясности ...
... возникал своеобразный синтез древнего и современного; показательным часто оказывался и сам выбор эпиграмм для перевода. Например, в первой половине XIX столетия мотивы и образы русской антологической поэзии несли на себе ощутимую печать романтизма, что однажды послужило даже поводом к определению подобного рода творчества как «романтического классицизма». [vi] Однако даже и в рамках этого общего ...
0 комментариев