Карамзин Николай Михайлович

(1766 - 1826)

Аркадий Минаков, Воронеж

179 лет назад скончался Н.М. Карамзин, выдающийся русский мыслитель, создавший цельную, оригинальную и весьма сложную по своему теоретическому содержанию концепцию Самодержавия как особого, самобытно-русского типа власти, тесно связанного с Православной Церковью

Карамзин Николай Михайлович [1.12. 1766, с. Михайловка Бузулукского уезда Симбирской губернии – 22.5. 1826, С.-Петербург], один из основоположников русского консерватизма, историк, писатель, журналист, поэт.

Происходил из крымско-татарского рода Кара-мурзы (известного с XVI в.). Детство провел в имении отца — Михаила Егоровича, помещика средней руки – селе Знаменское, затем воспитывался в частном пансионе Фовеля в Симбирске, где учили на французском языке, потом — в московском пансионе проф. И.М. Шадена. Шаден являлся апологетом семьи, видел в ней хранительницу нравственности и источник образования, в котором религия, начало мудрости, должна была занимать ведущее место. Наилучшей формой государственного устройства Шаден считал монархию, с сильным дворянством, добродетельным, жертвенным, образованным, ставящим во главу угла общественную пользу. Влияние подобных взглядов на Карамзина неоспоримо. В пансионе Карамзин выучил французский и немецкий языки, учил английский, латынь и греческий. Кроме того, он посещал лекции в Московском университете. С 1782 г. Карамзин служил в Преображенском полку. В это же время начинается его литературная деятельность. Первое печатное произведение Карамзина — перевод с немецкого С. Гесснера “Деревянная нога”.

По смерти отца Карамзин в 1784 вышел в отставку и уехал в Симбирск, где вступил в масонскую ложу “Золотого венца”. Спустя год Карамзин переехал в Москву, где сблизился с московскими масонами из окружения Н.И. Новикова, под влиянием которых формируются его взгляды и литературные вкусы, в частности, интерес к литературе французского “Просвещения”, “энциклопедистам”, Монтескье, Вольтеру и пр. Масонство привлекало Карамзина своей просветительской и благотворительной деятельностью, но отталкивало своей мистической стороной и обрядами. В конце 1780-х гг. будущий писатель участвует в различных периодических изданиях: “Размышления о делах Божиих...”, “Детское чтение для сердца и разума”, в которых публикует собственные сочинения и переводы. К 1788 г. Карамзин охладевает к масонству.

В 1789-1790 г. совершает 18-месячное заграничное путешествие, одним из побудительных мотивов которого был разрыв Карамзина с масонами. Он побывал в Германии, Швейцарии, охваченной революцией Франции и Англии. Будучи свидетелем событий во Франции, неоднократно посещал Национальное собрание, слушал речи Робеспьера, завел знакомства с многими политическими знаменитостями. Этот опыт оказал на дальнейшую эволюцию К. огромное воздействие, положив начало критическому отношению к “передовым” идеям. Так, в “Мелодоре и Филалете” (1795) Карамзин ярко выразил неприятие и шок, вызванный реализацией идей “Просвещения” на практике, в ходе так называемой “Великой Французской революции”:

“Век просвещения! Я не узнаю тебя — в крови и пламени не узнаю тебя — среди убийств и разрушения не узнаю тебя!” [1]

По возвращении из-за границы издает “Московский журнал” (1791-1792), альбом “Аглая” (1794-95), альманах “Аониды” (1796-99), “Пантеон иностранной словесности” (1798), журнал “Детское чтение для сердца и разума” (1799), публикует “Письма русского путешественника” (1791-1792), принесшие ему всероссийскую известность, сближается с консервативно настроенным Г.Р. Державиным и окончательно порывает с масонством. В этот период Карамзин испытывает все нарастающий скепсис по отношению к идеалам “Просвещения”, однако в целом остается на западнических, космополитических позициях, будучи уверенным в том, что путь цивилизации един для всего человечества и что России должна идти по этому пути: “все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами” (Письма русского путешественника. Л., 1987. С.254). Как литератор, он создает новое направление, так называемый сентиментализм, осуществляет масштабную реформу русского языка, с одной стороны, ориентируя его на французские литературные модели, с другой, приближая его к разговорному, полагая при этом, что русский бытовой язык еще предстоит создать. В наибольшей степени сентиментализм получил отражение в таком произведении как “Бедная Лиза”(1792). Стремление Карамзина “офранцузить” русский язык не следует преувеличивать. Еще в 1791 г. он утверждал: “в нашем так называемом хорошем обществе без французского языка будешь глух и нем. Не стыдно ли? Как не иметь народного самолюбия? Зачем быть попугаями и обезьянами вместе?” [2] . Кроме того, тогдашний космополитизм Карамзина сочетался с своеобразной литературной борьбой за возвращение к русским истокам. К примеру, его повесть “Наталья, боярская дочь” (1792) начиналась словами: «Кто из нас не любит тех времен, когда русские были русскими, когда они в собственное платье наряжались, ходили своею походкою, жили по своему обычаю, говорили своим языком и по своему сердцу..?» [3]

В апреле 1801 г. Николай Михайлович женился на Елизавете Ивановне Протасовой, которая через год скончалась, оставив дочь Софью.

Восшествие на престол Александра I положило начало новому периоду в идейной эволюции Карамзина. В 1802 г. он выпустил в свет написанное в 1801 г. “Историческое похвальное слово Екатерине Второй”, представлявшее собой наказ новому царю, где он формулирует монархическую программу и ясно высказывается в пользу самодержавия. Карамзин развернул активную издательскую деятельность: переиздал “Московский журнал”, предпринял издание “Пантеона российских авторов, или собрание их портретов с замечаниями”, выпустил первое свое собрание сочинений в 8 тт. Главным событием первых лет XIX века стало издание “толстого” журнала “Вестник Европы” (1802-1803), выходившего два раза в месяц, где Карамзин выступил в роли политического писателя, публициста, комментатора и международного обозревателя. В нем он четко формулирует свою государственническую позицию (ранее для него государство было “чудовищем”). Примечательно также, что в своих статьях Карамзин довольно резко выступает против подражательства всему иностранному, против воспитания русских детей за границей и т.д. Свою позицию он недвусмысленно выражает формулой: “Народ унижается, когда для воспитания имеет нужду в чужом разуме” [4]. Более того, Карамзин призывает прекратить безоглядное заимствование опыта Запада: “Патриот спешит присвоить отечеству благодетельное и нужное, но отвергает рабские подражания в безделках... Хорошо и должно учиться: но горе <...> народу, который будет всегдашним учеником” [5] (.) К. критически относится к либеральным начинаниям Александра I, формируя позицию, которую можно обозначить как прото-консервативную, поскольку сам К. еще остается “республиканцем в душе”. Не оставляет К. и литературу — в 1803 г. он публикует “Марфу Посадницу” и ряд других произведений. Особенно стоит выделить “Мою исповедь” (1802), где он резко полемизирует со всей просветительской традицией — от “энциклопедистов” до Ж.Ж. Руссо. Его консервативно-монархические взгляды становится всё более чёткими.

Еще в конце 90-х гг. XVIII в. обозначился интерес Карамзина к русской истории. Он создает несколько небольших исторических работ. 28 сентября 1803 г. писатель обращается в Министерство народного просвещения к попечителю Московского учебного округа М.Н. Муравьеву с просьбой об официальном назначении его историографом, которая вскоре была удовлетворена особым указом от 31 октября. В этом же году вышла книга А.С. Шишкова “Рассуждение о старом и новом слоге российского языка”, в которой видный русский консерватор обвинил Карамзина и его последователей в распространении галломании. Однако сам Карамзин никакого участия в литературной полемике не принимал. Объяснить это можно тем, что Карамзин был не только занят историографическими разработками, “постригся в историки” (П.А.Вяземский), его позиция, в том числе и лингвистическая, под влиянием занятий русской историей, стала сближаться с позицией Шишкова.

В 1804 г. Карамзин женился во второй раз – на Екатерине Андреевне Колывановой. Его жизнь была наполнена напряженным трудом, зимой он проживал в Москве, летом — в Остафьево.

С 1803 по 1811 г. Карамзин создает пять томов “Истории государства российского”, попутно открыв и впервые использовав ценнейшие исторические источники.

В конце 1809 г. Карамзин впервые был представлен Александру I. К 1810 г. ученый под влиянием занятий русской историей становится последовательным консерватором-патриотом. В начале этого года он, через своего родственника Ф.В. Ростопчина, знакомится в Москве с лидером тогдашней “консерватвной партии” при дворе — великой княгиней Екатериной Павловной и начинает постоянно посещать ее резиденцию в Твери, где ее супруг, принц Ольденбургский, был генерал-губернатором. Салон великой княгини представлял тогда центр консервативной оппозиции либерально-западническому курсу, олицетворяемому фигурой М.М. Сперанского. В этом салоне Карамзин читал отрывки из “Истории...” в присутствии великого князя Константина Павловича, тогда же происходит его знакомство с вдовствующей императрицей Марией Федоровной, которая с тех пор становится одной из его покровительниц. В 1810 г. Александр I пожаловал Карамзину орден св. Владимира 3 степени. По инициативе Екатерины Павловны Карамзин написал и подал в марте 1811 г. Александру I, во время чтений в Твери очередного фрагмента из своей “Истории...”, трактат “О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях” - наиболее глубокий и содержательный документ зародившейся русской консервативной мысли. Наряду с обзором русской истории и критикой государственной политики Александра I в “Записке” содержалась цельная, оригинальная и весьма сложная по своему теоретическому содержанию, концепция Самодержавия как особого, самобытно-русского типа власти, тесно связанной с Православием и Православной Церковью.

С точки зрения Карамзина, самодержавие представляет собой “умную политическую систему” [6], прошедшую длительную эволюцию и сыгравшую уникальную роль в истории России. Эта система была “великим творением князей московских” [7], начиная с Ивана Калиты, причем в основных своих элементах она обладала качеством объективности, то есть слабо зависела от личных свойств, ума и воли отдельных правителей, поскольку не была продуктом личной власти, а довольно сложной конструкцией, опирающейся на определенные традиции и государственные и общественные институты. Система эта возникла в результате синтеза автохтонной политической традиции “единовластия”, восходящей к Киевской Руси и некоторых традиций татаро-монгольской ханской власти. Большую роль также сыграло сознательное подражание политическим идеалам Византийской империи [8].

Возникшее в условиях тяжелейшей борьбы с татаро-монгольским игом самодержавие было безоговорочно принято русским народом, поскольку не только ликвидировало иноземную власть, но и внутренние междоусобицы. “Рабство политическое” [9]. не казалось в этих условиях чрезмерной платой за национальную безопасность и единство.

Вся система государственных и общественных институтов была, по Карамзину, “излиянием монаршей власти” [10], монархический стержень пронизывал всю политическую систему сверху донизу. При этом самодержавная власть была предпочтительнее власти аристократии. Аристократия, приобретающая самодовлеющее значение, могла стать опасной для государственности, например, в удельный период или в период Смуты XVII века [11]. Самодержавие “встраивало” аристократию в систему государственной иерархии, жестко подчиняло ее интересам монархической государственности.

Исключительную роль в данной системе, по Карамзину, играла Православная Церковь. Она являлась “совестью” [12] самодержавной системы, задающей нравственные координаты для монарха и народа в стабильные времена, и, в особенности, когда происходили их “случайные уклонения от добродетели”. Карамзин подчеркивал, что власть духовная действовала в тесном союзе с властью гражданской и давала ей религиозное оправдание. В своей “Истории...” он подчеркивал: “история подтверждает истину, <...> что вера есть особенная сила государственная” [13].

Самодержавная система политической власти, по Карамзину, зиждилась также на общепризнанных народом традициях, обычаях и привычках, того, что он обозначал как “древние навыки” и, шире, “дух народный”, “привязанность к нашему особенному” [14].

Карамзин категорически отказывался отождествлять “истинное самодержавие” с деспотизмом, тиранией и произволом. Он считал, что подобные отклонения от норм самодержавия было обусловлено делом случая (Иван Грозный, Павел I) и быстро ликвидировалось инерцией традиции “мудрого” и “добродетельного” монархического правления. Эта традиция была столь мощной и эффективной, что даже в случаях резкого ослабления или даже полного отсутствия верховной государственной и церковной власти (например, во время Смуты), приводила в течение короткого исторического срока к восстановлению самодержавия [15].

В силу всего вышеперечисленного, самодержавие явилось “палладиумом России” [16], главной причиной ее могущества и процветания. С точки зрения Карамзина, основные принципы монархического правления должны были сохраняться и впредь, лишь дополняясь должной политикой в области просвещения и законодательства, которые вели бы не к подрыву самодержавия, а к его максимальному усилению. При таком понимании самодержавия всякая попытка его ограничения являлась бы преступлением перед русской историей и русским народом.

Карамзин одним из первых в русской мысли поставил вопрос о негативных последствиях правления Петра I, поскольку стремление этого императора преобразовать Россию в подобие Европы подрывали “дух народный”, то есть самые основы самодержавия, “нравственное могущество государства”. Стремление Петра I “к новым для нас обычаям переступила в нем границы благоразумия” [17]. Карамзин фактически обвинил Петра в насильственном искоренении древних обычаев, роковом социокультурном расколе народа на высший, “онемеченный”, слой и низший, “простонародье”, в уничтожении Патриаршества, что привело к ослаблению веры, переносе столицы на окраину государства, ценой огромных усилий и жертв [18]. В итоге, утверждал мыслитель, русские “стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России” [19].

Основные элементы концепции самодержавия Карамзина в той или иной форме были разработаны последующими поколениями русских консерваторов: С.С. Уваровым, Л.А.Тихомировым, И.А. Ильиным, И.А. Солоневичем и другими.

В “Записке” Карамзин сформулировал до сих пор не реализованную на практике идею “русского права”: “законы народа должны быть извлечены из его собственных понятий, нравов, обыкновений, местных обстоятельств” [20] . ”Русское право также имеет свои начала, как и Римское; определите их и вы дадите нам систему законов” [21] . Как ни парадоксально, в какой-то мере (но далеко не полной) рекомендациями Карамзина воспользовался уже в царствование Николая I его идейный противник М.М. Сперанский в процессе кодификации русского законодательства.

Кроме всего прочего, в “Записке” содержались классические принципы русского консерватизма: ”требуем более мудрости хранительной, нежели творческой” [22], “всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надо прибегать только в необходимости” [23] , “для твердости бытия государственного безопаснее порабощать людей, нежели дать им не вовремя свободу” [24] .

“Записка” была холодно воспринята императором, однако впоследствии он явно учел ее основные положения. После падения Сперанского, кандидатура Карамзина на пост статс-секретаря Государственного Совета рассматривалась наряду с А.С. Шишковым. Предпочтение было отдано последнему как человеку военному, что было немаловажно в условиях надвигавшейся войны с Наполеоном.

Работа Карамзина над “Историей государства российского” была временно прервана Отечественной войной 1812 г. Сам писатель готов был сражаться в московском ополчении и в последние мгновения перед вхождением Наполеона в столицу покинул город. 1813 г. Карамзин провел в эвакуации сначала в Ярославле, а затем в — Нижнем Новгороде. В Москву Карамзин возвратился в июне 1813 г. и продолжил работу над “Историей...”, невзирая на то, что в московском пожаре 1812 г. сгорела его библиотека. В начале 1816 г. Карамзин приехал в Петербург просить средств на издание первых восьми томов «Истории…». При поддержке императриц Елизаветы Алексеевны и Марии Федоровны, после приема у А.А. Аракчеева, Александр I удостоил Карамзина высочайшей аудиенции, в результате которой были выделены необходимые средства, и написанные тома “Истории...”, без цензуры, вышли в 1818 гг. (9-й том вышел в 1821, в 1824 — 10-й и 11-й, последний, 12-й том вышел посмертно).

“История государства Российского” пользовалась огромным успехом. С 1816 г. и до момента своей смерти Карамзин жил в Петербурге, общаясь с В.А. Жуковским, С.С. Уваровым, А.С. Пушкиным, Д.Н. Блудовым, П.А. Вяземским и др. По предложению Александра I, Карамзин стал проводить каждое лето в Царском Селе, что всё более и более усиливало его близость к царскому семейству. Государь неоднократно беседовал с Карамзиным во время прогулок по Царскосельскому парку, постоянно читал в рукописи “Историю...”, выслушивал мнения Карамзина на текущие политические события. В 1816 г. Карамзин был пожалован титулом статского советника, награжден орденом св. Анны 1-го класса, в 1824 г. стал действительным статским советником. В 1818 г. Карамзин был принят членом Императорской Российской Академии. В 1818 г. вышли восемь томов “Истории...” тиражом в три тысячи экземпляров, которые стремительно разошлись в 25 дней. Значение этого грандиозного труда точно выразил П.А. Вяземский: “Творение Карамзина есть единственная у нас книга, истинно государственная, народная и монархическая” [25] .

Смерть Александра I потрясла Карамзина, а мятеж 14 декабря окончательно надломил его физические силы (в этот день он простудился на Сенатской площади, болезнь перешла в чахотку и смерть).

Роль Карамзина как деятеля культуры и русской историографии в целом осознана в русской мысли. Однако значение Карамзина как консервативного мыслителя, оказавшего определяющее влияние на русскую консервативно-патриотическую мысль, историкам и философам еще предстоит раскрыть.

Список литературы

[1] Н.М. Карамзин. Сочинения в 2 томах. Л., 1984. Т.2. С. 179-180

[2] Там же. С.338

[3] Записки старого московского жителя. М., 1988. С.55

[4] Вестник Европы. 1802. № 8. С.364

[5] Соч.: В 2 т. Л., 1984. Т.2. С.230

[6] Записка о древней и новой России. М., 1991. С.22

[7] Там же. С.22

[8] Там же. С.23

[9] Там же С.22

[10] Там же. С.24

[11] Там же. С.28

[12] Там же. С.36

[13] История государства Российского: В 4 кн. М., 1989. Т.6. С.224

[14] Записка о древней и новой России. М., 1991. С.32

[15] Там же. С.49

[16] Там же. С.105

[17] Там же. С.32

[18] Там же. С.32-37

[19] Там же. С.35

[20] Там же. С.91

[21] Там же. С. 94

[22] Там же. С.63

[23] Там же. С.56

[24] Там же. С.74

[25] Вяземский П.А. Полное собрание сочинений. СПб., 1879. Т.2. С. 215

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.pravaya.ru/