Цивилизационный подход: интерпретация или дезинформация?

Емельянов-Лукьянчиков М. А.

На вопрос о сути цивилизационного подхода каждый второй школьный учитель и каждый третий обыватель, знакомый с этим подходом, отзовется о нем крайне негативно. Среди характеристик наверняка будут присутствовать отсутствие точного определения термина "цивилизация", не разработанность представлений о внутренней структуре и этапах развития этого исторического феномена, "заумность" и насыщенность терминологией, не ясной никому кроме адептов этого учения… Не в последнюю очередь будет обращено внимание на крайнюю идеологическую предвзятость многих современных адептов цивилизационного подхода, в полном противоречии с неотделимым от понятия "цивилизации" идеалом многополярного мира выступающих с позиций либерального глобализма. Современные "последователи" цивилизационного подхода умудряются причислять себя к таковым, отвергая основные положения наследия его основателей. Критикуют автора термина "европейничанье" Данилевского и автора "Заката Европы" Шпенглера за констатацию кризиса западной цивилизации и отсутствие в трудах апологетов самостоятельных исторических типов поддержки идеи "общечеловеческой цивилизации"! Отсюда единственным "подлинным творцом" цивилизационного подхода оказывается Тойнби, которому правда достается за "мракобесие" (английский историк считал религию главной составляющей цивилизации).

Между тем, если обратиться к трудам основателей цивилизационного подхода — К.Н. Леонтьева, Н.Я. Данилевского, О.А. Шпенглера и А.Д. Тойнби без какой бы то ни было идеологической предвзятости, то мы найдем в них и определение понятия "цивилизации", и четкое представление о том, из чего она состоит, как развивается, поймем, чем, на их взгляд, ценен многоукладный мир, состоящий из цивилизаций, разнящихся своей инаковостью. При определенной склонности, например, Шпенглера к сложному смыслообразованию, мы не найдем ни в его трудах, ни в трудах других основателей цивилизационного подхода никакой особой "заумности", или, по крайней мере, чего-то такого, в чем нельзя было бы разобраться при некотором усилии. В любом случае мы не найдем в них (может быть за исключением позднего Тойнби) и того "вдалбливания" собственного мировоззрения, которое характеризует работы современных авторов. Гении не навязчивы…

Возникает вопрос, откуда же возникло такое несоответствие между трудами основателей цивилизационного подхода и современным представлением о них? Это является следствием интерпретаций трудов Леонтьева, Данилевского, Шпенглера и Тойнби современными исследователями, которые имеют как объективные, так и субъективные причины. Если к последним относится неуемное стремление попасть в модный "mainstream", и даже исповедуя цивилизационный подход, доказать свою принадлежность к "единому цивилизованному человечеству", то объективной причиной подобного положения вещей является определенный системный кризис самой методологии научного знания.

Ныне трактовка понятия "цивилизационный подход" (и, соответственно, подбор трудов по нему) весьма широка: в современной историографии в представителей цивилизационного подхода вдруг "превратились" хорошо знакомые авторы (В. О. Ключевский, Е. Л. Чаадаев и Н. Г. Чернышевский), доселе не относимые к данному направлению, и напротив, те, кто действительно относится к этому направлению (как, например, Н. Я. Данилевский), зачастую не соотносятся с понятием "цивилизационный подход".

Дело здесь в том, что многие исследователи просто не задаются вопросом — по каким признакам можно включать (или не включать) того или иного автора в состав той или иной научной школы, и, закономерным образом, создают совершенно искусственные классификации, основанные на одном-двух малозначительных, лежащих на поверхности, признаках. Два почти хрестоматийных примера это так называемые "циклизм" (исследователи буквально "заставляют" представителей самых разных цивилизаций, традиций и взглядов быть "предшественниками" и "родоначальниками" цивилизационного подхода на основании такого тривиального признака, как упоминание о некой системе исторического развития, напоминающей схему "рождение — расцвет — распад") и "органицизм" (представление об исторической реальности, которое подразумевает весьма широкий спектр исследовательских методов — от простого уподобления цивилизации и организма, до пантеистического представления о цивилизации как живом организме), представители которых чуть ли не априори позиционируются в качестве цивилизационщиков.

Характернейшей особенностью современных работ, претендующих на представление цивилизационного подхода, либо рассматривающих актуальные для него исторические феномены, можно назвать лингвистический парадокс: происходит соположение не только наследий разных мыслителей, но и самих исторических явлений не на основе совокупности их признаков (форма + содержание и т.д.), а на основе синонимичности терминов, не взирая на антонимичность конкретного термина и вкладываемого в него смысла… Так, один автор объединяет либерально-прогресистский взгляд на историю с цивилизационным подходом на основании такого тривиального факта, что представители обоих направлений употребляют термин "цивилизация" (хотя и вкладывают в него совершенно разный смысл!), а другой принимает за концепцию "Третьего Рима" взгляды лишь тех исследователей, которые либо пользовались очень важным для цивилизационного подхода словосочетанием (или раздельным употреблением в одном смысловом контексте) "Третий Рим", либо обращали внимание не только на преемство России по отношению к Византии, но и на ее преемство по отношению к Риму. То, что при единстве словоупотребления и/или исторической локализации своих интересов, рассматриваемые мыслители вкладывали в понятие "Третьего Рима" зачастую совершенно разный смысл (и наоборот, не употреблявшие этого словосочетания предшественники и последователи старца Филофея, — пусть даже не знакомые с его наследием, — были приверженцами именно филофеевой историософии), интересует таких авторов в гораздо меньшей степени, чем вышеназванный подход в рамках искусственной систематизации!

Вслед за игнорированием необходимости рассмотрения самого вопроса о признаках, которые позволяют включать мыслителей в школы, а исторические факты в явления и явления в закономерности, налицо раздробленность восприятия наследия тех мыслителей, на которых уже пал выбор (и самого предмета их исследования). И здесь речь идет не столько о том, что восприятие целокупного научного достоинства Леонтьева или Шпенглера представляется возможным лишь в ходе употребления междисциплинарного метода (необходимо использование, как минимум, данных истории, религиоведения, искусствоведения и философии), сколько о том, что абсолютизация какой-либо одной стороны цивилизационной жизни (чаще всего государственной: политической, социальной, экономической) — это общее место в историографии. Наблюдается фрагментарность методологического подхода: даже когда историк уходит от гиперболизации роли социально-экономических отношений, он приходит к аналогичному вырыванию из цивилизационного контекста какой-то другой его составляющей. Так, некоторые исследователи, уйдя от истмата, и справедливо полагая, что религия характеризует общество, тем не менее обращаются в другую крайность, преувеличивая ее роль вплоть до классификации цивилизаций именно по религиозному признаку.

Раздробление предмета исследования происходит не только при выборе специальности исследования, но и при выборе хронологических рамок: для восприятия цивилизационного подхода необходим уход от описания эволюционности взглядов рассматриваемых авторов, и их рассмотрение в оформленном, законченном виде (скажем, для Леонтьева это 1871–1891 гг.). Действительно, на уровне исследования взглядов одного только представителя цивилизационного подхода рассмотрение его взглядов вне их эволюции, "в застывшем виде", можно назвать "неисторичным", но при постановке на порядок более широкой цели изыскания (такой как характеристика фундаментальных положений цивилизационного подхода), исследователь, по необходимости, должен абстрагироваться от вопроса эволюции их воззрений.

Таким образом, в современной историографии значительная часть составляющих мировоззрения Леонтьева, Данилевского, Шпенглера и Тойнби, в той или иной мере, освещена историками, богословами, философами, культурологами, социологами, литературоведами, религиоведами, политологами, публицистами. Однако, если смотреть не по отдельным направлениям (значительные достижения в леонтеоведении и историографии Данилевского, интересные явления в шпенглероведении и отечественной тойнбиане), а на цивилизационный подход как целостное явление, то ситуация представляется совсем по-иному и весьма печально.

Можно говорить о том, что в нынешней России не только отсутствует сколь ни будь консолидированное научное направление, которое может именоваться "цивилизационным подходом" (как представляли его себе Леонтьев, Данилевский, Шпенглер и Тойнби), — но зачастую нет и четкого представления о сущности идей основателей этого подхода. Их наследие весьма часто противопоставляется — в основном по "партийному", "идейному", а то и "классовому" признаку.

Поэтому, при всей многочисленности монографий, диссертаций и статей, посвященных цивилизациям, выделяется гораздо меньшее число работ, действительно продолжающих традицию цивилизационного подхода. Остается весьма актуальной проблема выявления основных проблем в восприятии цивилизационного подхода современной наукой и российским обществом и нахождения путей для решения этих проблем, — с целью снятия с данной темы налета предвзятости, и включения подлинного наследия основателей данного подхода в научный оборот и общественное мировосприят