Москва деревянная

«Погодинская изба»

Погодинская улица, 12а (станция «Спортивная»)

Построенный в 1856 году архитектором Н.В. Никитиным дом был подарен предпринимателем В.А. Кокоревым известному историку и публицисту М.П. Погодину

Более 230 лет назад в Москве насчитывалось порядка 7 600 деревянных «обывательских дворов» и около 24 000 «обывательских покоев». В нынешнем многомиллионном мегаполисе осталось всего около 150 памятников деревянной архитектуры. Большинство из них — бревенчатые дома, покрытые штукатуркой. Отдельно стоящих зданий, сохранившихся в первоначальном виде, в ходе своих московских прогулок я обнаружил лишь 75. Из них 15 — бревенчатые «избы», 38 — обшиты доской, 22 — имеют основание и первый этаж из камня. А еще есть четыре известных деревянных дома-музея: Лермонтова, Островского, Толстого и Есенина...

С далеких Средних веков и практически до 1935 года, когда городские власти принялись осуществлять Генеральный план реконструкции, средняя этажность в нашей столице составляла 1,5—1,75 этажа, что на практике означало множество деревянных и полудеревянных домов. Не только предместья и деревеньки, на месте которых полвека назад поднялись Ленинский и Кутузовский проспекты, но и совсем уж «центровая» Таганка представляла собой сонм ничем не примечательных покосившихся строений с нижним каменным и верхним деревянным этажами и деревянными же сарайчиками во дворах. С деревом связана и знаменитая особняковая застройка после Великого пожара 1812 года. Даже Москва «богатая», купеческая и дворянская, знаменитая Москва «послепожарная», — тоже на поверку не такая уж каменная. Под толстым слоем растрескавшейся штукатурки в ампирных желто-белых домиках Замоскворечья и Арбата скрываются бревна и дранка. Колонны же зачастую сложены из досок. Только фундамент у таких особнячков всегда из известняковых блоков.

Принято считать, что принципиальный отказ от деревянного строительства в XVIII веке случился по соображениям безопасности: статистика московских пожаров действительно производит впечатление. Но все же переход к каменному строительству был связан, скорее, с социальным, а точнее, с самодержавным фактором. Сооружения из кирпича нравились лично Петру Великому неизмеримо больше деревянных, так что он даже издал знаменитый указ об обязательном перекрашивании деревянных домов под этот искусственный материал. Однако царское око более следило за Петербургом, а на полузаброшенную первопрестольную смотрело сквозь пальцы. В результате даже в XIX столетии Москву по-прежнему строили в дереве: привычнее, быстрее, дешевле, а главное — протопить такой дом, как известно, значительно легче. Лишь с середины XIX века удельная доля кирпича в зодчестве перевалила-таки за половину.

А старина тут же начала «сопротивляться». В результате из основного строительного материала дерево превратилось, как сказали бы теперь, — в эксклюзивный. Выросла знаменитая Погодинская изба на Девичьем поле, где долгие годы собирался блестящий литературно-театральный круг, преимущественно славянофильский. В 1872-м вблизи Арбата появился роскошный дом Пороховщикова. В том же году в Кремле (!) и непосредственных окрестностях состоялась грандиозная Политехническая выставка, главным событием которой стали павильоны-«теремки», созданные по проектам Виктора Гартмана и Ивана Ропета (Петрова). И начался «деревянный ренессанс»: прямо с выставки новая мода на «истинно русское зодчество» пошла в застройку московских предместий: еще в начале 1990-х такие дома часто встречались в Коломенском.

Октябрьская революция на время пресекла развитие архитектурных школ, но уже в 1920-х стали активно разрабатываться идеи «города-сада», и деревянному строительству в этих футуристических прожектах уделялось значительное место. В показушные 1930-е дерево исчезает из большой московской архитектуры, но в конце десятилетия вновь входит в нее «окольными путями»: в предвоенной столице (занимавшей площадь чуть больше нынешнего Третьего транспортного кольца) половина людей проживала в деревянных времянках — бараках.

Сейчас в Москве старинных деревянных домов почти не осталось. Однако это не значит, что светлое будущее наших городов ограничится железобетонными громадами, которые по инерции с 1970-х выдают московские строители. Традиционный материал уже потихоньку возвращается как в мировую, так и в российскую архитектуру. Архитектор Феликс Новиков даже считает, что квартирный вопрос в Москве можно будет решить с помощью деревянных домиков (как это делается в США и Канаде). Может, настало время вернуться к корням?

Сергей Никитин

Жилой дом Э.А. фон Беренса

Гусятников переулок, дом 7, стр. 1 (станция "Чистые пруды")

Был построен в 1880 году архитектором М.А. Фидлером в «новогреческом» стиле. По сравнению с более ранним классицизмом, также опиравшимся на античные образцы, в основу этого архитектурного направления легла идея строгого воспроизведения архитектурных форм Греции, освобождая их от более поздних наслоений (в Петербурге его образцом считается здание Нового Эрмитажа). Жилой дом в Гусятниковом переулке был построен на исходе первой волны увлечения этим стилем в Москве, начавшейся в 1860 году. В 1920-х годах в доме проживал Г.Л. Рошаль—кинорежиссер, начавший свою московскую карьеру учеником Мейерхольда, народный артист СССР и дважды лауреат Государственной премии (за фильмы «Академик Иван Павлов» и «Мусоргский»).

Дом братьев Топлениновых

Мансуровский переулок, дом 9 (станция «Парк культуры»)

Этот дом больше известен как «домик Мастера»: здесь, в подвале, в двух комнатах с передней, «с маленькими оконцами над самым тротуарчиком, ведущим от калитки», «проживал» главный герой знаменитого романа М.А. Булгакова. Еще до того как войти в историю литературы, дом оказался связан с театром. Выстроенный в середине XIX века, позже он перешел к купцу С.В. Топленинову. Двое его сыновей предпочли предпринимательской стезе театр: Сергей стал художником-декоратором, Владимир — актером. С 1926 года в доме снимал комнаты драматург С.А. Ермолинский. Тогда же его частым гостем стал Булгаков. Рассказывают, что иногда, сидя в импровизированном кафе во дворе дома, он даже читал отрывки из будущего романа.

Жилой дом в Крутицком подворье

Крутицкая улица, 4/2 (станция «Пролетарская»)

Всем известна картина В.Д. Поленова «Московский дворик». Она была написана в 1878 году и передает вид из окна дома художника в районе Арбата. Сейчас о том дворике напоминает лишь дожившая до наших дней церковь. А вот недалеко от станции метро «Пролетарская» есть место, где и сегодня живописцы могут с натуры написать образ старой Москвы. Разноцветные деревянные домики, проросшая травой брусчатка, храм... Скорее всего, сохранившиеся жилые постройки начали появляться здесь при Николае I, когда на территории Крутицкого подворья был расквартирован жандармский корпус.

Своим нынешним видом этот уютный уголок Москвы обязан архитектору-реставратору П.Д. Барановскому и его ученикам.

Жилой дом XIX века

Малый Васильевский переулок

Этот дом — родоначальник московского «типового жилья»: подобные дома возводились в послепожарной Москве по типовому проекту для горожан среднего достатка. Разработкой проектов занималась созданная в 1813 году комиссия под руководством генерал-губернатора Ф.В. Ростопчина. Деревянные срубы типовых домов обшивались досками «под камень», а поскольку основную стилевую линию этих построек определяли архитекторы московского ампира А. Григорьев и О. Бове, на скромных фасадах часто встречаются монументальные древнеримские барельефы. Последние, в свою очередь, также изготавливались в массовом порядке по рисункам известных скульпторов (в данном случае использованы работы Г.Т. Замараева).

Храм Спаса Преображения

Краснобогатырская улица, 17, стр. 5 (станция «Преображенская площадь»)

Уникальный памятник архитектуры, причудливо сочетающий элементы модерна и древнерусского зодчества, был возведен на территории тогдашнего села Богородское в 1880 году. Примечательно, что после революции храм продолжал действовать еще на протяжении полувека. В 1922 году здесь состоялась последняя перед арестом служба Патриарха Тихона, и даже в 1930-е благодаря выступлениям в защиту храма рабочих с соседней фабрики «Красный богатырь» он оставался открытым. Службы шли в нем вплоть до 1954 года, когда сильный пожар уничтожил все внутреннее убранство. Чудесным образом уцелели лишь Тихвинская икона Божьей Матери и икона святого Николая Чудотворца.

Владимир Милов