Эмблематическая образность в лирической системе А. С. Пушкина

Отношение автора к эмблеме и составляющим ее образам-символам в лирике первой трети девятнадцатого века было, с одной стороны, отношением к застывшему, принадлежавшему эпохе барокко канону, а с другой - отношением к культурной традиции вообще, вне которой не существует поэтика. Обойти эмблематическую систему было невозможно, ибо ее элементы совпадали со "словарем" тем, мотивов, образов и, как писал Ф. Буслаев, снабжали "готовым материалом и поэта для его фраз и иллюминатора для виньеток"1 . Для динамичного литературного процесса начала века стало характерным вытеснение эмблематики как одной из нормативных форм в периферийные жанры или использование ее в качестве декора (эмблема в переводе с греческого означает "выпуклое украшение, инкрустация") для эффектной концовки, пуанта, обобщения, как, например, в стихотворении К. Батюшкова "Разлука" (1814):

Все здесь, друзья, изменой дышит,

Теперь нет верности нигде.

Амур, смеясь, все клятвы пишет

Стрелою на воде.

Но трехчастно-цельные эмблемы, где присутствуют и зрительный образ, и тема, и "девиз", встречаются в лирике начала века довольно редко, главным образом потому, что эмблема, будучи, по определению А. Ф. Лосева, символом конвенциональным и общепризнанным2 , не может функционировать вне замкнутой системы, каковой уже не была поэзия данного периода. Распаду риторической поэтики сопутствовал распад эмблем на отдельные компоненты, или атрибуты, которые долгое время продолжали сохранять свои метонимические связи и символические смыслы как для автора, так и для читателя. Молния продолжала оставаться атрибутом Юпитера, повязка на глазах - Фемиды или Амура, якорь, виноградная лоза или лавр оставались соответственно символами надежды, плодородия, величия.

В поэзии начала века эмблематическая образность функционировала не слишком открыто, иногда с ироническими коннотациями, но рецепция выражалась индивидуально. "Девизы" эмблематики, претендующие на истину ("К Родзянке", "Ex ungue leonem") профанировались Пушкиным, но для Е. Баратынского именно они оказались продуктивным элементом традиции. К. Батюшкова больше привлекала "пластика" эмблемы, он умел ее оживлять, динамизировать.

В лирике А.С. Пушкина эмблематическая образность работает жестко функционально, и в первую очередь актуализируется способность эмблемы к фиксации, "остановке мгновенья", переход от динамики настроений к статике знака. Например, в стихотворении "Желание славы" (1825) в точке душевного излома героя, в момент утраты всего, что он мыслил как счастье, возникает образ путника, настигнутого молнией в пустыне. Цепочка эмблематических образов-символов: слезы, молния, пустыня, затменье - тяготеет к двум семам эмблематики. Слезы и затменья, как правило, символизируют переходные состояния, слезы предвещают грядущие радости, а затменья - тяготы, достойно преодолеваемые. Вторая сема цепочки - молния и пустыня - это сема величия. Молния, согласно эмблематике, "первым делом ударяет в гору", а пустыня означает место, где испытываются сила и величие3 . Цепочка образов-символов в "Желании славы" образует внутренний сюжет, который подсказывает, что герой повержен, потому что избран, и что невзгоды будут преодолены. Любовный сюжет благодаря эмблематической образности наращивает смысловой объем, приобретает более значимый эстетический ранг, интимное подключается к мифологической парадигме, эксплицируется связь с темой "Пророка", "Поэта", "Памятника", выстраивается системность лирики Пушкина.

Понимание природы и структурных особенностей эмблемы во многом означает понимание того, как образуется канон, как рождается классический стандарт, где точка перехода от индивидуального поэтического языка к общепринятому, от временного к вечному. Поэт создает собственные эмблемы ("19 октября", "чудного мгновенья", "осени", "памятника нерукотворного"), используя технологию создания эмблемы общекультурной. Зрительный ряд эмблемы складывается в целое путем присоединения, но, как правило, присоединяются "готовые" значения. Когда Пушкин рисует в "19 октября" портреты-медальоны друзей, перед нами не столько индивидуальности, сколько образы-символы, в которых персонифицированы высшие духовные запросы: единомыслие, служенье музам, верность, благородство, братство. Известные по мемуарам детали встреч поэта с друзьями периода михайловской ссылки либо снимаются, либо идеализируются в соответствии с риторическим типом творчества, означающим, что художник или поэт никогда не имеют дело с самой действительностью, но лишь с действительностью, "упорядоченной согласно известным правилам и превращающейся в слово искусства благодаря типизированным словообразам, которые впитывают в себя реальность, но сразу же налагают на нее известную силу понимания, уразумения"4 .

Эмблемы словесного творчества способны рождаться на глазах, в движении лирического сюжета. Насыщенное эмоциями воспоминание позволяет воссоздать круг друзей, справляющих лицейскую годовщину без поэта; время или пространство поочередно выступают как категории, противостоящие близости, сюжет движется внутри оппозиций "родной - чужой", "отечество - чужбина", "сиротство - братство", "близкий - далекий", "покой - буря". Расположение, композиция символов внутри эмблемы, как пишет Л. О. Зайонц, обычно не подчиняется "строгой пространственной или иерархической упорядоченности, как, например, в геральдике... связующим элементом... может быть включенная в пространство эмблемы фигура живого существа или мифологического персонажа"5 , роль которого принадлежит в "19 октября" лирическому герою. Подвижность его эмоциональных переходов - от печали одинокого затворника до радости грядущей встречи - соединяет компоненты эмблемы, которая зрительно оформляется как круг пирующих друзей и сопровождается девизом "Друзья мои, прекрасен наш союз!" Круг, символ вечности, присутствует не только зрительно, но также повторен в композиции стихотворения, в финале которого вновь появляется лирический герой, словно возвратившийся из эмблематического, условного пространства в исходную точку, но уже в качественно ином состоянии. Как и в "Желании славы", Пушкин использует ход, направленный от индивидуального к знаковому, и возврат обратно, к реальности, к частному, которое, в силу привязанности к фактуре жизни и этической проблематике, не развернуто по степени обобщения до символа, но существует в особой форме, синтезирующей условное и конкретное. Пирующий круг сжимается до точечного образа "докучного гостя", лишнего среди новых поколений, того, кому "под старость день лицея торжествовать придется одному", а лирический герой выскальзывает из эмблематического поля, чтобы снова оказаться в келье, но уже мифологическим героем, преодолевшим пространственно-временные границы и роковую разлученность. Способ взаимодействия лирического "я" с миром расстраивает линейность оппозиционных рядов, теряющих абсолютность противоположности вследствие авторской свободы в обращении с ними и однородности поэтического отражения, образующего круг более прочный.

Камертоном "19 октября" является тема перехода, взаимодействия временного и вечного, бренного и нетленного, обозначенная в первой строфе цветовой гаммой серебряного и багрового, развернутая в образах-характеристиках ("Наставникам, хранившим юность нашу, / Всем честию, и мертвым и живым..."; "Ура, наш царь! так! Выпьем за царя. / Он человек! Им властвует мгновенье. / Он раб молвы, сомнений и страстей; / Простим ему неправое гоненье: / Он взял Париж, он основал лицей"). В "19 октября" технология создания пушкинских эмблем видится отчетливо - обнажен сам процесс образования компонентов, замена традиционных символов обобщенными образами, в которых присутствует фактура реальной, сиюминутной жизни, постепенно разрозненные компоненты сочетаются, собираются в единый зрительный фокус и формулируется "девиз".Это иной путь по сравнению с тем, что был освоен поэзией барокко, когда уже готовые формы наполнялись личным содержанием. Пушкин исходит из личного, из собственных эмоций и ощущений к выверенным, классическим формам, которые приобретают иное содержание, но тем не менее служат каркасом, достаточно прочным и подвижным, чтобы удерживать обилие новых смыслов.

1Буслаев Ф. Иллюстрация стихотворения Державина // Буслаев Ф. Мои досуги. М., 1886. С.83-84.

2 См.: Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976. С.213.

3 См.: Эмблемы и символы. М., 1995.

4 См.: Михайлов А.В. Гете и отражение античности в немецкой культуре на рубеже 18-19 веков // Контекст - 1983: Литературно-теоретические исследования. М., 1984. С. 119.

5Зайонц Л.О. От эмблемы к метафоре: феномен Семена Боброва // Новые безделки: Сб. статей к 60-летию В.Э. Вацуро. М., 1995-1996. С.