Венгрия в середине XVI в. Христианский бастион

Венгрия в середине XVI в. Христианский бастион

В XV в. Венгрия считалась достаточно влиятельным и могущественным королевством Европы. Ее столица была достойной резиденцией одного из самых великих императоров "Священной Римской империи" в первой половине столетия и родоначальника плеяды блестящих ренессансных государей Европы к северу от Альп во второй. Сетования Яна Паннония в 1460-х гг. по поводу варварства страны, хотя и не лишенные в целом определенных оснований, должны все-таки рассматриваться в русле литературных традиций. Напротив, когда в 1620 г. Мартон Сепши Чомбор в своих путевых записках, многозначительно названных "Europica varietas" выразил беспокойство по поводу все расширявшейся пропасти между образом жизни на Западе и на его родине, это была горестная, но объективная оценка ситуации. И хотя эта оценка разделялась далеко не всеми его современниками, именно с этого времени подобное ощущение отсталости определило мировоззрение венгерских мыслителей на многие века. И действительно, к концу XVII в. Венгрия была опустошена, разграблена и отброшена с основного пути европейского развития. Анализ сложившейся ситуации, энергичное сопротивление полному порабощению страны иностранными державами и стремление выжить во что бы то ни стало не дали Венгрии оказаться на обочине европейской культуры и системы ценностей, хотя очень трудно было предсказать, насколько ее накопленный таким образом и по преимуществу нравственно-интеллектуальный опыт может пригодиться в условиях все ускоряющегося прогресса в последующий исторический период.

Само собой разумеется, что выяснение причин упадка страны стало наиболее часто обсуждавшейся полемической темой в венгерской историографии. Мнения историков разошлись: одни склонны были во всем винить олигархический режим, установленный при Ягеллонах, другие видели причину в подавлении крестьянства и отчуждении его от национально-оборонительных акций после событий 1514 г., третьи - в отдаленности Венгрии от мировых торговых путей, проходивших через Атлантический океан, а иные - в османском иге или же в габсбургской "колонизации". Выше я уже подчеркивал структурные слабости, связанные с относительно ранним развитием страны, следствием которых явилась незащищенность в условиях воздействия этих новых факторов. Косность социального устройства венгерского общества, несомненно, была усилена разгромом восстания Дожи и распадом страны, особенно если учесть то обстоятельство, что самые плодородные земли Венгрии оказались захваченными Османской империей - политической силой, принадлежавшей, по европейским меркам, к совершенно чуждой цивилизации. Однако тогда же Польша, не знавшая серьезных крестьянских войн и счастливо избежавшая османского ига, стала классическим примером исторического рецидива - "вторичного закрепощения",- равно как и "дворянской демократии", при которой корпоративно-групповые интересы настолько обескровили организм государства, что это привело к полнейшему его краху в конце XVIII в.

Травма, вызванная распадом средневекового Венгерского королевства и тем фактом, что его территория более чем на полтора века превратилась в театр военных действий для двух великих экспансионистских держав - Османской и Габсбургской империй, стала в определенном смысле "последней каплей", если сравнивать венгерскую историю с польской. Трагизм культурного и интеллектуального упадка страны и решимость людей противостоять неизбежному создавали тот фон, на котором происходили перипетии борьбы Реформации с Контрреформацией. И это только усиливало смятение умов, вызванное тем, что до страны с ужасающим демографическим балансом и развалившейся экономикой все же докатываются волны западноевропейского процветания. Сельскохозяйственный бум, продолжавший стимулировать в течение всего XVI в. венгерскую хозяйственную деятельность не привел, однако, к структурным изменениям в производственных отношениях, не стимулировал процесс капитализации аграрного производства и возникновения связанных с ним отраслей промышленности. Что касается известного мнения о том, что причиной всего этого было владычество Габсбургов, то следует иметь в виду одно обстоятельство, а именно: все названные негативные тенденции уже существовали в венгерском обществе в самом начале XVII в., когда оно консолидировало свои ряды vis-a-vis с венским двором задолго до того, как в этом же веке стало сказываться тормозящее воздействие габсбургского абсолютизма. Не подлежит сомнению, что благоприятной социально-экономической ситуации не способствовала частичная утрата независимой государственности при сохранении ее лишь в Трансильванском княжестве, т.е. в той части средневекового Венгерского королевства, где западноевропейские структуры и влияния были менее всего выражены и которая во внешней политике была вынуждена постоянно балансировать между своими соседями - двумя великими державами. При этом не надо забывать, что к началу XVI в. Венгрия уже не могла долее сдерживать турецкую экспансию. Это с неизбежностью должно было привести к тому, что остатки ее территории станут буферной зоной против Османской империи - зоной, зависевшей от Габсбургов, которые после гибели короля Лайоша II на поле битвы при Мохаче получили и венгерскую корону, и шанс исполнить свою главную историческую миссию - защитить Европу, сначала сдержав, а затем, уже в конце XVII в., разбив наголову и изгнав из пределов Центральной Европы самого агрессивного за всю историю Запада завоевателя, пришедшего с Востока.

Через 12 дней после битвы при Мохаче и почти 36 лет со дня смерти Матьяша торжествующий султан и его армия маршем вошли в Буду. Овдовевшая королева Мария вместе с двором бежала в Пожонь. Султан со своей свитой тоже вскоре покинул Буду, предав ее огню и опустошая все, что попадалось по дороге домой. В середине октября он вернулся на Балканы с такой огромной добычей, что даже в 1528 г. рабы и драгоценные металлы на рынке в Сараеве стоили еще очень дешево. Венгрия явным образом на какое-то время оказалась предоставленной самой себе. Поспешность турецкого отхода была вызвана тем, что в укреплениях, остававшихся еще в тылах и на флангах, содержались гарнизоны, представлявшие определенную угрозу войскам Османской империи.

На самом же деле политическая ситуация для турок была более чем благоприятной. Лайош II не оставил наследника, и два противоборствовавших претендента заявили свои права на венгерский трон.

Один из них подтверждал свои права решением государственного собрания от 1505 г. о необходимости выбирать "национального короля", другой - брачным договором 1506 г., соединившим династии Ягеллонов и Габсбургов. На государственном собрании, созванном в Секешфехерваре 11 ноября 1526 г., подавляющим большинством голосов венгерского дворянства королем был избран Янош Запольяи (коронованный как Иоанн I). Запольяи надеялся быстро связать руки Габсбургам, имевшим среди магнатов немногочисленную группу своих сторонников, объединенных вокруг королевы Марии, которая отвергла его брачное предложение и, следуя чешскому примеру, решила признать законным королем Фердинанда I, эрцгерцога Австрии, который и был 17 декабря того же года избран прогабсбургской группировкой. Для Габсбургов, во времена Лайоша II регулярно вмешивавшихся во внутренние дела Венгрии, унаследовать венгерский трон и заполучить западные и северные провинции страны стало делом жизни и смерти, даже при том, что тогда еще они не могли помышлять о подавлении турок. Когда вооруженные силы Габсбургов, занятые в итальянских войнах императора Карла V, после разграбления в 1527 г. Рима оказались освобождены от участия в последующих операциях, прекрасно обученные немецкие наемники начали вытеснять войска Запольяи из всех центральных районов Венгрии. Признав реальное соотношение сил не в пользу Запольяи, многие из прежних его сторонников переметнулись к Фердинанду, поддержав его кандидатуру на заседании государственного собрания, состоявшемся в ноябре 1527 г. в Секешфехерваре, в то время как король Иоанн сначала был загнан в Трансильванию, а затем стал искать убежища в Польше. Османская империя теперь могла приступить ко второй стадии своей поэтапной захватнической операции, столь успешно отрепетированной на Балканах. Первым мощным ударом турки уже ослабили экономическую и военную составляющие региональной власти. Во многих ключевых крепостях они оставили свои гарнизоны. К тому же в стране появилась политическая сила, готовая в обмен на их поддержку официально признать турецкое присутствие: подбодряемый турками, король Иоанн стал искать союза с султаном Сулейманом против Фердинанда. По договору, заключенному в Стамбуле в январе 1528 г., он был признан единственным законным правителем земли, силой захваченной султаном, и ему была обещана всемерная поддержка. Дворянство, приведшее Запольяи на трон, легко можно было успокоить внушением представления о турках как всего лишь союзниках, что подготовило бы последнюю фазу захвата части или даже всей территории страны с включением ее в состав Османской империи, или по меньшей мере превратило бы ее в полностью зависимое буферное государство, как, например, это случилось с соседними румынскими княжествами.

Третья стадия турецкой экспансии датируется 1541 г., когда Буда была захвачена и оккупирована турками на последующие 145 лет. До этого, в 1529 г., они уже ее захватывали, вынудив двор Фердинанда бежать из столицы, однако вскоре после безуспешной попытки штурма Вены были вынуждены отойти из обоих городов. В 1532 г. вторая попытка захватить престол Габсбургов была остановлена защитниками крошечной задунайской крепости Кёсег. В течение последовавших "мирных лет" - а фактически целого десятилетия не прекращавшейся гражданской войны между сторонниками двух королей - султан довольствовался тем, что укреплял свое военное присутствие на захваченной им территории с помощью войск, оказывавших открытую поддержку Запольяи в его борьбе против Фердинанда. Отдельные магнаты, осознав, что происходит расчленение страны, попытались взять инициативу в свои руки, созвав "бескоролевские парламенты", с тем чтобы низложить обоих королей. Были и такие, кто, никак не умея определиться, менял свои привязанности. Все это приводило к тому, что у территорий, контролировавшихся Фердинандом и Иоанном, границы постоянно менялись, однако большая часть Венгрии, хотя бы номинально, подчинялась последнему. Но он не был там полноправным хозяином. Помимо присутствия на территории турецких войск, власть Иоанна была серьезно урезана Лодовико Гритти - венецианским банкиром (незаконным сыном дожа), купцом и фаворитом Сулеймана. Когда он в 1534 г. был убит трансильванскими дворянами, султан, занятый войной в Персии, не смог отомстить сразу, но в 1536 г. направил свои войска в Восточную Славонию.

Осознав прямую связь между гибелью Гритти и захватом Славонии, которую в следующем году безуспешно попытался отбить Фердинанд, Запольяи начал понимать, что его собственная привязанность к трону выгодна туркам, и стал свыкаться с мыслью, что страну после его смерти придется передать Габсбургам, имевшим больше возможностей ее защитить. Длительные переговоры между представителями двух королей завершились мирным договором, подписанным в Надьвараде 24 февраля 1538 г., по условиям которого Фердинанд назывался единственным претендентом на трон, а прямые наследники Запольяи должны были получить щедрое вознаграждение. Тогда у Запольяи вообще не было детей. Но в следующем году он женился на Изабелле, дочери польского короля Сигизмунда I, которая в 1540 г. родила ему сына. Уже умирая, король Иоанн взял клятву со своих баронов, что они откажутся исполнять условия Надьварадского мира. Так и вышло - всемогущий советник и последний казначей покойного короля Дьёрдь Мартинуцци ("брат Дьёрдь", варадский епископ) добился того, что младенец Янош Жигмонд был избран королем Иоанном II и признан в Блистательной Порте. Напрасно Фердинанд, заботясь о соблюдении условий договора, посылал своих представителей в Трансильванию, а в Буду - в 1540 и 1541 гг. - войска, чтобы захватить город.

Армия Фердинанда, осадившая Буду летом 1541 г., была вынуждена отойти при приближении войск султана Сулеймана, намеревавшегося, по его собственным словам, защитить права малютки-короля. И действительно, пока свиту и младенца развлекали в лагере, солдаты без боя вошли в город 29 августа 1541 г. Через два дня королевский двор покинул Буду и направился в земли, лежащие к востоку от реки Тиса и Трансильвании, отданные королеве Изабелле и ее сыну в управление за ежегодную дань султану. Разделение Венгрии на три части, начатое в 1526 г., теперь было полностью завершено. Уже в период между битвой при Мохаче и падением Буды король Иоанн I прочнее всего удерживал власть над Трансильванией и теми несколькими восточными венгерскими комитатами (Парциумом), которые после 1541 г. оказались под общим управлением и образовали новое государство, Трансильванское княжество, имевшее внешнеполитическую зависимость от Османской империи, но автономное во внутренней политике. Вся остальная часть, номинально управлявшаяся Иоанном, уже до 1541 г. фактически была театром военных действий, где разыгрывалось соперничество между двумя великими державами и где венгерские вооруженные силы играли второстепенную роль. К 1541 г. одна из этих держав, Габсбургская, уже создала в северных и восточных частях страны контуры централизованной администрации, руководимой из Вены. Теперь и Османская империя стала обосновываться в центральных районах, превращая их в свою провинцию.

К тому времени, когда Габсбурги укрепились в Венгрии, в Вене уже была создана целая сеть органов управления, совершенно не зависимая от местных сословий и в значительной степени напоминавшая структуру власти Бургундского герцогства. Она увеличила собой число чиновников-профессионалов, живущих в Вене на получаемое жалованье. Поскольку король Венгрии и Богемии Фердинанд руководил также наследственными австрийскими владениями и правил от имени своего брата Карла V "Священной Римской империей", все его государственные занятия и дела не были строго разграничены по территориальному признаку. Главный его административный орган, Тайный совет, состоявший из немецких и австрийских аристократов, а также из юристов-законников, принимал все основные политические решения, утверждаемые также придворным казначейством. Придворная канцелярия оформляла все эти решения в письменном виде. Ей также вменялось в обязанность вести все текущие дипломатические дела. В 1556 г. был учрежден также Военный совет. Этот совет стал единственным австрийским органом власти, сфера деятельности которого непосредственно распространялась и на венгерские территории. Никогда не собиравшийся переезжать в Венгрию Фердинанд, как только его избрали королем Венгрии, сразу создал свое правительство, или губерниум, главой которого был палатин, а в случае если этот пост оказывался вакантным, бразды правления получал один из венгерских архиепископов или епископов. Поэтому губерниум никогда не превращался в простое орудие в руках Габсбургов. Даже венгерские феодалы не считали его органом чужой власти, как и другое ведомство, созданное в 1528 г. в Буде и реорганизованное в 1531 г. в Пожони, - Венгерскую палату. В принципе венгерские учреждения не были напрямую подчинены начальству из Вены. Только палата и канцелярия были в определенной мере зависимы от решений австрийского двора. Система управления оказалась противоречивой: двор был иноземным и находился за границей, венгерские советники и другие консультанты короля по Венгрии часто чувствовали себя в Вене чужими и плохо представляли свои обязанности, поскольку никакой серьезной роли при принятии политических решений не играли.

И все же власть Габсбургов как венгерских королей, которые понимали, что нельзя управлять Венгрией без учета ее ситуации и ее законов, не была абсолютной. Она ограничивалась в связи с двумя весьма существенными обстоятельствами. Первым был политический и экономический вес магнатов. Владения венгерских баронов, образовавшиеся главным образом в результате чрезмерных наград, которыми их осыпали и король Иоанн, и сам Фердинанд, перекупая друг у друга их преданность в период противостояния, подчас достигали размера провинций. Властные полномочия централизованных учреждений практически не пересекали границ этих частных владений. Семьи Баттяни, Батори, Эрдеди, Надашди, Зриньи и им подобные занимали в Пожони высокие официальные должности или же возглавляли комитат и имели под командованием многочисленные группы местного среднего дворянства. Они содержали значительные частные армии и роскошные дворы, специально ориентированные на замещение прежней социальной и культурной роли дворов венгерских королей. Второе обстоятельство заключалось в том, что сословия, считая себя едва ли не на равных с габсбургской администрацией, ревностно отслеживали ее шаги, задевавшие их собственные права. Король не мог игнорировать заседаний венгерского государственного собрания, поскольку по закону не имел права вводить налоги без согласия феодалов, а они обычно голосовали против, пока не получали обещаний исправить допущенные несправедливости. И хотя романтическая историография не склонна называть XVI столетие периодом активных "антигабсбургских сражений", это было время конституционного разграничения властных полномочий между Веной и венгерскими феодалами.

Тем не менее роль венгерского дворянства была сведена исключительно к вопросам внутренней жизни. Оно, конечно, претендовало на участие во внешней и в военной политике, но безуспешно, поскольку в этих сферах безраздельно господствовала Вена. К тому же доля, какую Венгрия могла внести в расходы на оборону, была слишком мала, чтобы страна играла здесь сколь-либо серьезную роль. Ко времени восшествия Габсбургов на венгерский трон примерно сто крепостей в стране не обладали достаточным запасом прочности, чтобы пережить более двух дней артиллерийского обстрела. Их модернизация и содержание требовали огромных средств, и это не считая жалованья для 15-20 тыс. расквартированных там солдат, которым надо было платить даже в мирное время. Общая сумма военных расходов по этим статьям примерно с 800 тыс. форинтов в середине XVI в. поднялась к концу века до миллиона. Доход, поступавший в австрийское казначейство с венгерских владений, не достигал и половины этой суммы. Разницу необходимо было изыскивать, собирая значительные средства по подпискам и субсидиям, которые утверждались начиная с 1530-х гг. на заседаниях немецкого имперского парламента (Turkenhilfe - "помощь против турок"), а также на собраниях австрийского дворянства (проводимых прежде всего в пограничных с Венгрией районах). Дипломатические переговоры, особенно с папской курией, а также личный кредит дома Габсбургов помогали изыскивать дополнительные средства даже в годы войны, когда внутренние ресурсы оказывались недостаточными. Современники не могли не понимать, что, не обладай Габсбурги такой кредитоспособностью, Венгрия пала бы перед турками в течение каких-то месяцев.

Вскоре после того, как семейство Запольяи со свитой и обозом покинуло Буду, турки начали устанавливать свою власть над территориями, захваченными ими шаг за шагом с 1526 по 1541 г. Они превращали эти земли в свои провинции и в плацдарм, необходимый для развертывания дальнейших военных операций. Как и прежде на Балканах, их совершенно не интересовало местное административное деление. Буда стала центром провинции, или вилайета, Венгрия, подразделяемой в свою очередь на санджаки и еще более мелкие единицы. Паша, или бейлербей, Буды был военным, административным и судебным правителем вилайета. Он также мог вызвать войска соседнего, созданного ранее вилайета Босния, и войска другого вилайета, который был основан несколько позднее, после завоеваний Сулеймана к востоку от Тисы, с центром в Темешваре. В распоряжении паши имелось великое множество чиновников и должностных лиц, а совещательным органом был диван - совет высших сановников вилайета. Паши могли действовать в значительной мере по своему собственному усмотрению, и в сферу их деятельности входило практически все, что могло представлять хоть какой-то политический или военный интерес для Блистательной Порты. Но при этом они не могли подбирать себе подчиненных - их назначали непосредственно в Стамбуле, да и самих пашей Порта могла снять произвольно в любой момент: за 145 лет в Буде их сменилось 99. Военное и гражданское управление санджаками находилось в руках беев, хотя кади, или судьи, их власти не подчинялись и даже, напротив, осуществляли над ними своего рода прокурорский надзор. В Венгрии, в отличие от Балкан, институты местного самоуправления сохранялись до тех пор, пока они не начинали мешать туркам и были способны исполнять хоть какие-то административные функции. Например, в торговых поселках Среднедунайской равнины сборы с продаж и налоги, а также судебные разбирательства производились самими венгерскими властями. Не были завоеватели заинтересованы и в обращении местного населения в ислам. Как и на Балканах, где греческие и южнославянские православные церкви оказались интегрированными в систему власти Османской империи, в Венгрии они также терпели и католические, и протестантские конфессии, покуда это соответствовало их основным целям - стабильности в империи и регулярности получения доходов.

Вслед за турецкими солдатами в страну вскоре прибыли податные чиновники, имеющие богатый опыт по установлению оптимального размера налогов и податей, и уже в 1545 г. в Венгрии была произведена первая обширная оценка финансовых возможностей местного населения. Налоговая система разрабатывалась турками с учетом предшествовавшей венгерской практики. Как и следовало ожидать, вся структура землевладения была полностью приспособлена к османской традиции: самые ценные источники доходов (оппидумы, таможни, речные переправы и пр.) были переданы казначейству империи (baas - казенная собственность), тогда как все остальное было роздано высшим должностным лицам в право пользования на период службы либо распределено между солдатами и мелкими чиновниками на длительное владение. Однако сумма налогов особенно не зависела от категории владения. Казначейство требовало ежегодный списочный налог (haradzh или dzhizye), которым облагался каждый двор и который равнялся примерно 1 форинту. Такую же сумму - помимо всяких податей, трудовых повинностей и налога на скот, на производство вина (все это в некоторых местностях выплачивалось в виде одной общей ежегодной суммы) - надо было выплатить деньгами помещику.

Иными словами, размеры и виды податей особенно не отличались от тех, что выплачивались в дотурецкие времена. И тем не менее два обстоятельства предопределили значительное ухудшение положения налогоплательщика. Во-первых, частая смена землевладельцев. Каждый из них старался обогатиться, по возможности больше и быстрее, поэтому зависящие от произвола властей размеры налогового бремени становились непредсказуемыми. И, во-вторых, что имело еще более тяжелые последствия, помимо турецких господ на подати своих бывших вассалов и арендаторов рассчитывали также венгерская знать и церковь, рассматривавшие турецкое иго как временную аномалию. Солдаты гарнизонов тех крепостей, что оставались еще в их руках, осуществляли практику "двойного обложения" куда успешнее, чем турки во время набегов на сопредельные территории.

Все это объяснялось тем простым фактом, что в треугольнике захваченной турками венгерской территории власть Османской империи не была ни сплошной, ни полной. В отличие от ситуации на Балканах, где консолидация турецкого владычества включала, помимо всего прочего, еще и высокий уровень обращения в ислам и появление множества "ренегатов" на высоких должностях как в армии (даже в чине великих визирей), так и в местной администрации. В Венгрии, особенно после наглядной дискредитации политики Запольяи, почти не было коллаборационизма с турецкими властями. В то время как многие из 17-19-тысячной армии "турецких" солдат, несших гарнизонную службу в османских крепостях Венгрии, в действительности были балканскими славянами (как, впрочем, и многие солдаты из пограничных венгерских замков), венгерские крестьяне, мечтавшие о военной карьере, предпочитали убегать за границу, как и большая часть дворянства и даже зажиточные горожане и жители оппидумов. В Венгрии захватчики находились во враждебной им обстановке. Тщательно охраняемыми колоннами они передвигались между принадлежавшими им крепостями и замками. Их общение с местными жителями сводилось к более или менее регулярным рыцарским поединкам с воинами венгерских крепостей по ту сторону приграничной зоны.

Различие между ситуацией, сложившейся на Балканах, и венгерской в значительной мере было обусловлено крахом местной системы правления в первом случае и хотя бы частичным ее сохранением во втором, что, в свою очередь, было обусловлено двумя причинами. Во-первых, в Венгрии турки столкнулись с социально-политической структурой, пусть несовершенной и незаконченной, но тем не менее организованной по западным стандартам и закрепленной в течение нескольких веков устойчивого развития, структурой, придавшей всей системе правления куда большую способность к сопротивлению по сравнению с соседними эфемерными балканскими государственными образованиями. Во-вторых, когда в XVI в. Венгрия попала в обстоятельства, сходные с теми, в каких в XV в. находилась северная часть Балкан, держава Габсбургов, сохранив Венгрию в качестве юго-восточной буферной зоны, оказалась более надежным тылом, т. е. сделала то, что не сумела сделать сама Венгрия эпохи Ягеллонов с поясом безопасности, созданным Матьяшем в Боснии.

Сулейман тем не менее не оставил планов дальнейшего расширения своих владений и через регулярные промежутки времени либо вел лично, либо приказывал вести в Венгрии военные кампании в течение всех последующих лет своего правления. После бесславной попытки имперских войск Фердинанда возвратить в 1542 г. Буду султан захотел обезопасить как центр своей венгерской провинции, так и завоеванные им земли вдоль Дуная. С этой целью он за кампанию 1543 г. захватил Эстергом, Секешфехервар, Тату, Печ и Шиклош. В течение еще двух последующих лет местные турецкие войска взяли также более далекие крепости в Южном Задунавье и на землях между Дунаем и Тисой. Пытаясь решить задачу укрепления тех замков, которые вдруг оказались за последние годы в приграничной зоне, Фердинанд даже подумать не мог о том, чтобы отвоевать утраченное.

И это несмотря на тот факт, что быстро милитаризирующееся венгерское общество приспособилось к условиям жизни при постоянно ведущихся боевых действиях: и дворяне, и простолюдины, вынужденные покинуть свои земли, как и свободные гайдуки (hajdus - первоначально "погонщики скота"), нанимались на военную службу во все возраставшем количестве. Однако в октябре 1547 г. Фердинанд подписал в Адрианополе (Эдирне) пятилетний мирный договор с султаном, обязавшись выплачивать Блистательной Порте 30 тыс. форинтов ежегодной дани за те части Венгрии, которые остались под его управлением.

Именно в этот период борьбы Трансильванское княжество заявило о себе как самостоятельном государстве, хотя его правитель Мартинуцци, осознав ошибку, совершенную неисполнением условий Надьварадского мира, сначала даже вел переговоры с Фердинандом относительно воссоединения земель Венгерского королевства. Королева Изабелла, однако, воспрепятствовала этим попыткам, и бывшая провинция организационно стала принимать формы отдельного государственного образования. И все же договор 1549 г. подтвердил прежние обещания Мартинуцци вернуть Фердинанду трансильванские владения Яноша Жигмонда за компенсацию в виде герцогских поместий в Силезии. Наемники, служившие в армии империи и направленные оккупировать Трансильванию в 1551 г., были недостаточно многочисленными, чтобы удержаться при ответном ударе турок. И хотя укрепления, отданные бейлербею Румелии Мехмеду Сокуллу во время его стремительного контрнаступления, вскоре были вновь отбиты, в сложившейся ситуации Мартинуцци чувствовал, что ему следует предпринять какие-то шаги, дабы убедить Порту в своей лояльности. Однако эти его уловки были квалифицированы генералом империи Джамбаттистой Кастальдо как предательство. С молчаливого согласия Фердинанда Мартинуцци был предан смерти в декабре 1551 г.

Крупная военная кампания, проведенная в следующем году турецкими войсками под командованием будского паши Али и вице-визиря Ахмеда-паши, закончилась сдачей очень важных в стратегическом отношении венгерских крепостей. Однако она показала, что при благоприятных обстоятельствах и твердой решимости остановить можно даже этих грозных бесчисленных турок. Пока Али брал Веспрем и несколько более мелких крепостей к северу от большого изгиба Дуная, Ахмед взял Темешвар. Обе армии сомкнулись под Сольноком, недавно возведенным на берегу Тисы. Покончив и с этой крепостью, войско, насчитывавшее примерно 70 тыс. солдат, маршем продвинулось к Эгеру - "вратам Верхней Венгрии", - гарнизон которого за счет окрути мог пополниться только до 2 тыс. защитников. И хотя ожидавшаяся помощь так и не подошла, оборонявшиеся под командованием легендарного Иштвана Добо отбили все постепенно выдыхавшиеся атаки турок в течение пятинедельного штурма. Когда армия пашей в конце 1552 г. отошла, стратегическое положение Венгрии казалось совершенно отчаянным, но первый пример стойкого сопротивления защитников Эгера оказал очень глубокое психологическое воздействие на страну.

Частные успехи, подобные описанному и тем, что были достигнуты в последующие годы, все же не меняли общего соотношения сил и не предполагали возможности ответных ударов. Хотя большие расстояния и кратковременность летних кампаний ограничивали масштабность и эффективность боевых действий османской армии, турки даже с помощью местных войск могли расширять занятые ими территории, как в 1554 и 1555 гг., когда они воевали в Южном Задунавье и в Верхней Венгрии. С другой стороны, Фердинанд не мог пытаться возвратить себе земли даже при отсутствии в зоне военных действий главной армии султана, поскольку не располагал ресурсами "Священной Римской империи". Эти ресурсы находились в руках его брата императора Карла V, более интересовавшегося религиозным конфликтом внутри империи, чем всеобщей антитурецкой кампанией, организации которой так долго от него ждали. В 1555 г. в Аугсбурге был подписан договор, примирявший католиков и протестантов, а в 1556 г. престарелый Карл V отрекся от испанского престола в пользу своего сына Филиппа II и от императорской короны в пользу Фердинанда. Однако и это не слишком изменило ситуацию. Единственным реальным улучшением стали централизация и усовершенствование управления всей системой крепостей, проведенные недавно созданным придворным Военным советом.

Ни одной крупной крепости у турок не было отбито, когда стареющий Сулейман в 1566 г. возглавил свою седьмую и последнюю венгерскую кампанию. В то время как силы вице-визиря Пертава-паши взяли после шести недель осады важный замок Дьюла в долине реки Кереш, армия султана дошла до Сигетвара - крепости, расположенной к западу от Печа по пути на Вену. Защитники крепости под командованием Миклоша Зриньи - дворянина хорватского происхождения, чьи дед, дядя и брат погибли в битвах против турок, - более месяца удерживали крепость, пока она не превратилась под огнем артиллерии в один большой костер. Но и тут оборонявшиеся не сдались. Они бросились из крепости в атаку и погибли почти все до единого. Тем временем Максимилиан I Австрийский (он же Максимилиан II как император "Священной Римской империи"), сменивший в 1564 г. на троне Фердинанда, собрал на выручку осажденным гарнизонам значительные силы. Они отбили Веспрем и несколько более мелких замков в Задунавье, но затем расположились лагерем неподалеку от Дьёра, чтобы перекрыть подходы к Вене. Сулейман Великолепный умер в последние дни осады Сигетвара, и турки, удовлетворившись малыми завоеваниями, отступили задолго до начала распутицы и холодов.

Второй Адрианопольский мирный договор, заключенный между Максимилианом и Селимом II, сменившим Сулеймана на османском престоле, был подписан 17 февраля 1568 г. Этот договор признал турецкие завоевания 1552 и 1566 гг. и действовал в течение четверти столетия. Грабительские набеги, рейды и местные стычки, которые иногда имели следствием переход отдельных мелких укрепленных пунктов из рук в руки, не рассматривались в качестве нарушения договора и не приводили к изменению баланса сил. Два года спустя с помощью еще одного договора, наконец, был установлен статус-кво между всеми частями прежде единого Венгерского королевства. Янош Жигмонд со своей матерью вернулся в 1556 г. в Трансильванию, где Фердинанду так и не удалось установить своего владычества. Времена изменились, и Порта не вмешивалась более в нюансы местных дел, как это было при Мартинуцци, а Трансильвания стала постоянно укреплять внутреннюю независимость, хотя султаны ожидали, что ее правители будут соотносить свою внутреннюю политику с целями, преследовавшимися Стамбулом. Фактически Янош Жигмонд во время летнего наступления 1566 г. командовал третьим крылом османских сил, ударив по Северной Венгрии с востока. По соглашению, подписанному в Шпейере 16 августа 1570 г., Янош Жигмонд признал Максимилиана I законным правителем Венгрии, имеющим все права на Трансильванию после ухода со сцены династии Запольяи. И хотя последний пункт так и не был реализован на практике, Надьварадский договор 1538 г. был как бы восстановлен и послужил основой для дальнейшего развития отношений между этими двумя венгерскими государствами в течение целого столетия. Несмотря на зависимость от Порты, трансильванские господари рассматривали свои владения как неотчуждаемую собственность Священной венгерской короны, а себя - подданными королей Венгрии (против которых они тем не менее бунтовали без зазрения совести каждый раз, когда это отвечало их собственным интересам).

Позднее Трансильванию стали называть "сказочной страной" за блеск ее культурных достижений и тот вес, какой она обрела в международных делах в период своего расцвета в 1610-40-х гг. Трансильванию вполне можно было бы так назвать и за ее загадочность; за необъяснимость ее чудесного явления, вроде бы никак не вытекавшего из амбивалентности ее социокультурной и политической ситуации. Богатая природными ресурсами, имеющая очень пестрое в этническом отношении население, Трансильвания была относительно бедным регионом бывшего Венгерского королевства, где западные влияния и тенденции ощущались слабее всего. Горожане и фермеры-саксонцы, свободные землепашцы секеи и собственно венгерское дворянство - эти три группы имели свою особую юрисдикцию, им всем как единой массе противостояла четвертая этническая группа - румыны, составлявшие треть трансильванского населения в XVI в. и значительно большую часть - в XVII в. и в основном относившиеся к категории людей зависимых. Это весьма способствовало формированию в сознании жителей региона этнической и корпоративной солидарности, при том что корпоративные связи в Трансильвании всегда были менее развиты по сравнению со всей Европой. Именно это явление объясняет то обстоятельство, что и Янош Жигмонд, и его последователи были вынуждены часто - как минимум дважды, а то и по пять или восемь раз в году - собирать заседания местного парламента. Важная причина подобного поведения состояла в том, что заседания эти выполняли часть функций, которые в остальных регионах Венгрии входили в обязанности местных, комитатских органов самоуправления. Основная же роль парламента заключалась в одобрении предложений, выдвинутых правителем, а тот выбирал и менял членов своего совета по собственному усмотрению, часто оставляя вакансии. Лояльность и надежность признавались самыми главными качествами при выборе советников. Они ценились значительно выше родовитости или опытности в делах. И так было при подборе всех остальных должностных лиц для этого весьма рудиментарного бюрократического аппарата. Господари Трансильвании не занимались централизацией системы управления или же, тем более, установлением абсолютистских форм правления. Просто в специфических условиях Трансильвании они изначально обладали властными полномочиями очень высокой степени концентрации.

Основой княжеской власти здесь была земельная собственность, принадлежавшая казне. Князь являлся самым крупным землевладельцем региона, во много раз превосходя в данном отношении своих подданных. Местные князья тщательно старались сохранить такое положение вещей, избегая общевенгерской практики передачи земель и доходов с них в частные руки. Поэтому в Трансильвании не сложилось ни крупных латифундий, ни альтернативных источников власти, как это было в остальных частях Венгрии. Вдобавок все князья после Яноша Жигмонда, умершего бездетным в 1571 г., избирались на парламентских заседаниях. Однако они становились вполне законными лишь после того, как получали atname - специальную грамоту из Блистательной Порты, в которой давалось согласие на их избрание, а также гарантировалась поддержка им в борьбе против внутренних или внешних врагов. В результате столь уникального статуса князя очень многое зависело от его личных качеств. При одаренном правителе жизнь в Трансильвании быстро расцветала и столь же быстро ухудшалась, когда его сменял правитель менее толковый.

Хотя Стамбул, считая Трансильванию детищем султана Сулеймана, настаивал на ее вассальной зависимости и на беспрекословном послушании в международных вопросах, дипломатические возможности местных князей постоянно расширялись. В XVI в. Трансильвания установила отношения с Францией, а в XVII в. были подписаны договоры с протестантскими державами - Англией, Нидерландами и Швецией. Трансильвания подчас избегала призывов Порты к оружию и пыталась подтвердить право господства средневековых венгерских королей над Валахией и Молдавией, с XVI в. находившихся в вассальной зависимости от Османской империи. В Трансильвании сохранялась также надежда на скорое воссоединение королевства. Сначала ожидалось, что Габсбурги смогут силой оружия освободить ее из крепких турецких объятий. Затем эта надежда приняла несколько иные формы, породив идею, что именно Трансильвании суждено стать основой объединения. Очарованность этой идеей - весьма иллюзорной в свете того, что такое воссоединение противоречило интересам Османской империи, способной с легкостью, одними лишь местными войсками воспрепятствовать ее реализации,- тем не менее вызвала у трансильванцев такой прилив сил, что они просто превзошли собственные возможности. Поскольку королевский двор Венгрии и административные учреждения в то время находились за границей, Трансильвания стала превозносить свой собственный административный аппарат как единственную сохранившуюся сокровищницу венгерской государственности и культуры.

Культура эта обрела сильную протестантскую окраску. Янош Жигмонд, отлученный от церкви римским папой как союзник неверных, не вмешивался в процессы распространения в его княжестве новой веры. Он даже сам лично воспринял ее различные версии. В то время, когда, по условиям Аугсбургского религиозного мира, немцы должны были придерживаться веры своего землевладельца, когда в Англии католики и пуритане преследовались законом, а во Франции свирепствовала третья из восьми религиозных войн,- Трансильвания стала чудесным приютом религиозной терпимости, даже при том, что православие - вера трансильванских румын - такую веротерпимость не восприняло.

Вскоре после того, как Мартин Лютер, по преданию, прикрепил на врата собственной церкви в Виттенберге список своих аргументов, они начали оказывать свое воздействие на Венгрию. Первоначальное влияние протестантизма в стране можно оценить лишь по объему мер, направленных против его распространения. В 1521 г. эстергомский архиепископ сделал достоянием гласности папскую буллу, в которой Лютер отлучался от церкви. В том же году епископ Вербеци, лично полемизировавший с Лютером на заседании парламента "Священной Римской империи" в Вормсе, потребовал принятия антилютеранских законов, первые из которых и были одобрены в 1523 г. Указы и законы, утвержденные парламентом в 1520-е гг., были чрезвычайно суровыми. Это в значительной мере обусловливалось боязнью потерять поддержку папского престола в борьбе с турками. Однако, хотя и было сожжено несколько книг и даже проповедников, общее умонастроение здесь склонялось к тому, что еретиков все же лучше переубеждать, чем преследовать.

Это очень благоприятствовало распространению нового вероучения, среди ранних приверженцев которого большинство составляли - явно из-за языкового барьера - немецкие бюргеры из свободных королевских городов и саксонских поселений и, что довольно удивительно, придворные королевы Марии. Ранними центрами лютеранства, из которых оно в первые годы после битвы при Мохаче волнами стало растекаться по округе, были помещичьи усадьбы магнатов, например Петера Переньи, воеводы Трансильвании, имевшего владения в Шиклоше и в Шарошпатаке, или верховного судьи Тамаша Надашди в Шарваре. Их самих в истинности протестантизма убедили выпускники иностранных университетов, признавшие ценность и значение лютеранского требования проповедовать Слово Божие на национальных языках, или же бывшие католические священники и монахи, часть из которых, особенно францисканцы, сами активно призывали к обновлению христианской веры и Церкви Христовой. Затем быстрое распространение и чрезвычайная популярность протестантизма объяснялись в основном тем, что он мог дать удовлетворительные ответы на вопросы, волновавшие венгерское общество. Не стоит пояснять, что самые глобальные из них были связаны с османской напастью. Согласно католической трактовке, турки были небесной карой, ниспосланной на венгров за их безбожие, Соответственно подразумевалось, что стоит им только исправиться и принять истинную веру, как они вновь обретут милость Господа, который поможет им изгнать поганых турок. Напротив, по протестантской концепции, венгры были богоизбранным народом, который всегда подвергался Всевышним самым суровым ударам и испытаниям, но, доказав твердость своей веры, они будут освобождены от турецкого ига, как некогда израильтяне были освобождены от вавилонского рабства или из египетского плена.

Под влиянием подобных рассуждений, а также благодаря пылкому проповедничеству священников, в основном работавших в торговых поселках (оппидумах), мироощущение простого венгерского люда в 1540-х гг. оказалось пронизано протестантизмом. Временной показатель в данном случае очень важен как свидетельство того, что все основные реформаторские учения в Венгрии появились одновременно и сразу в готовом виде. Следовательно, лютеранство не имело времени создать здесь свою церковную организацию до того, как кальвинизм отнял у него большую часть его приверженцев, чтобы, в свою очередь, выделить из своих рядов антитринитариев (не признающих догмат о Троице), т.е. унитариев или социниан. Показательно, что несколько волн реформаторского движения породили последовательные этапы развития духовного сознания даже у отдельных его пропагандистов. Такова, в частности, была эволюция религиозных убеждений ученого-гуманиста Матьяша Девай Биро, который первым начал распространять "чуму Лютера" среди венгров, пройдя шаг за шагом весь путь от католицизма к лютеранству, а затем и к кальвинизму.

Многие из этих священников-новаторов были похожи на Иштвана Сегеди Киша, который за время своей деятельности проповедника прошел всю венгерскую территорию, находящуюся под турецким игом. Они часто обладали особым личным магнетизмом, и поэтому постоянно были окружены толпами учеников и новообращенных граждан.

Основным видом религиозной полемики в этот период был публичный теологический диспут проповедников различных убеждений перед церковной паствой. Эти диспуты часто заканчивались изгнанием одного из спорящих, которого считали "проигравшим". В такой пограничной зоне, как Трансильвания, диспуты становились особенно горячими. Полемисты, приобретавшие широкую известность и даже славу, такие, как Петер Мелиус Юхас, епископ-кальвинист из Дебрецена, или Ференц Давид, неутомимый религиозный новатор, который стремился пойти даже дальше антитринитарианизма, приглашались ко двору Яноша Жигмонда (ставшего приверженцем этого направления к концу жизни), чтобы поучаствовать в религиозных диспутах, проверить силу своей эрудиции и прочность своих убеждений. Католики обычно проигрывали на этих дебатах, поскольку их оппоненты-протестанты были гораздо более сведущими в Библии, и к началу 1560-х гг. они практически исчезли из круга споривших. При этом в стране сохранялись высшие католические церковные иерархи, десятина собиралась повсеместно даже с протестантов, а собственно католическая паства оставалась лишь в редких приходских общинах. Лютеран тоже было немного, в основном среди немецкого и словацкого населения, тогда как даже самые радикальные секты того времени (анабаптисты, саббатариане) уже приобрели своих последователей. К 1580-м гг., когда новое религиозное разделение страны несколько стабилизировалось на ближайшие полвека, не менее 80% населения Венгрии были протестантами. Кальвинистов было более всего - больше всех остальных вместе взятых. Габсбурги считались яростными защитниками католицизма, но даже в их владениях изменения протекали удивительно мирно, без вспышек особого насилия, обычно направленного против крайне радикальных сект. Преследование за религиозное инакомыслие хотя и считалось официальной позицией властей в Венгерском королевстве, однако производилось весьма вяло. Османских правителей религиозная полемика в Венгрии вообще оставила равнодушными, тогда как в Трансильвании на заседании государственного собрания в Торде (1568) было принято постановление о равноправном сосуществовании здесь четырех "признанных" религиозных ортодоксии (recepta religio): католицизм, лютеранство, кальвинизм и антитринитарианизм. И хотя дальнейшее религиозное новаторство при преемнике Яноша Жигмонда - католическом князе Иштване Батори - было запрещено, такое положение вещей сохранялось и в течение большей части следующего, XVII века.

Наступление Реформации, попытка протестантизма отстоять свое место в современной культуре, взаимодействие последних по времени культурных течений с тем, что еще сохранялось и давало свои плоды от старой культуры, бесконечные войны и, как следствие, разрывы в плавном течении культурной и духовной жизни страны сделали XVI век чрезвычайно ярким, особенно замечательным периодом в истории венгерской культуры, Его первые десятилетия дали высшие образцы поздней готики в архитектуре и изобразительном искусстве, а также непревзойденные памятники религиозной риторики в жанре католической проповеди. Деревянный скульптурный триптих работы некоего "мастера Павла" в церкви Св. Якуба в Лёче (Левоче), вырезанный между 1508 и 1518 г., поражает не только художественным совершенством форм, но и своими размерами - это самый крупный деревянный алтарь в Европе. Пельбарт Темешвари и Ошват Лашкаи - два великих новатора-католика в области проповедничества начала века,- оставили после себя проповеди, которыми духовенство пользовалось в течение почти всего столетия и влияние которых на венгерское общественное сознание трудно переоценить, не говоря уже о видных деятелях, воспитанных на их слове. Каждый четвертый из 46 литературных сборников на венгерском языке, составленных и переписанных в монастырях за этот период, датируется первым десятилетием после битвы при Мохаче.

Ренессансный гуманизм в Венгрии не умер вместе с королем Матьяшем. Напротив, если прежде дворянство, вкусы которого были еще довольно деревенскими, считало транжирством расходы Матьяша на культуру, теперь оно само возжаждало красоты и совершенства, признав за гуманистической ученостью способность трезво и критически оценивать современные условия. В этот же период постепенно зарождается культ Матьяша, чья "сильная рука" теперь, после 1526 г., кажется благословением. Историческая судьба Венгрии настолько углубила понимание насущных проблем и настолько обострила чувство любви к родине, что национальное венгерское самосознание удивляет своей зрелостью, неожиданной для столь раннего периода. Кроме того, венгерская трагедия анализируется гуманистами с помощью категорий, которые были плодом историографической и политической мысли эпохи Возрождения. Подобно протестантам, гуманисты клеймили грехи венгров, усматривая именно в них главную причину бед. Однако, поскольку сами они были почти лишены набожности и религиозности, грехи эти представлялись простыми дефектами нравственности. Так, например, канцлер и епископ Иштван Бродарич в своем описании битвы при Мохаче подчеркивал честолюбие, эгоизм и развращенность господствующего класса, разлагавшие все общество, подрывавшие его изнутри. Литературные произведения гуманистов, освещавшие проблемы истории, всячески внушали мысль о неразрывности чувства любви к родине и национального самосознания людей: среди низших слоев венгерского населения широкое хождение получили рифмованные повествовательные песни поэта, певца-скитальца Шебештьена Тиноди, в которых изображались подвиги венгерских защитников крепостей в 1541-52 гг. Представители высших сословий наслаждались историческими сочинениями, написанными на безукоризненной латыни и воспроизводящими модели классической историографии. Таковыми среди прочих были сочинения епископа Ференца Форгача и политического деятеля Миклоша Иштванфи.

Как и в случае с Яном Паннонием сто лет назад, именно в лирической поэзии венгерская литература достигла особенных высот. Балинт Балашши стал первым светским поэтом Венгрии, сочинявшим на венгерском языке. Его поэзия, начисто лишенная дидактики или нарочитой искусственности, до сих пор кажется свежее и искреннее творчества многих наших современников. Он, этот солдат из аристократического рода, писал о любви, о галантных чувствах и о глубокой вере в Бога. В его личности жизнелюбие гуманиста сочеталось с изысканной чувствительностью трубадура. Балашши проявил себя также в драме, переведя и адаптировав одну итальянскую пастораль. Получилась "Превосходная венгерская комедия". Однако в целом венгерская драматургия того времени оказалась рупором протестантских идей. И поэтому вполне закономерно, что единственной пьесой этого периода, идущей даже в современных театрах, стала переделка шедевра Софокла - "Венгерская Электра", написанная учителем Балашши, лютеранским проповедником Петером Борнемиссой.

Что касается живописи и архитектуры, то век не способствовал их развитию. Роль отсутствовавшего королевского двора не могли сыграть домочадцы и свита князей Трансильвании, пока уже в самом конце столетия, при Батори, не начался период экономического процветания. Если не считать нескольких перестроенных по последним требованиям европейской моды поместий и дворцов, таких, как дворец семейства Переньи в Шарошпатаке, дом семьи Надашди в Шарваре и др., или общественных зданий типа Городского совета или Дома Турзо (оба в Лёче), - итальянские мастера в 1540-50-х гг. в основном занимались фортификационными работами. И поэтому их замки и крепости стали своеобразными и весьма впечатляющими архитектурными памятниками эпохи и стилистики Ренессанса. В первой половине XVII в. широкую известность в качестве меценатов получили магнаты и князья Трансильвании. Они финансировали самые дорогостоящие и роскошные строения, в частности дворцовый ансамбль князя Габора Бетлена в Дьюлафехерваре.

Протестанты имели много общего с современными им гуманистами. Они учились у одних и тех же деятелей Ренессанса предшествующих поколений, учились друг у друга. И, самое главное, подобно гуманистам всех эпох, а также подобно представителям более поздней литературы Просвещения, протестанты появились в такое время и при таких обстоятельствах, что сразу почувствовали себя членами единой европейской семьи духовно и интеллектуально близких людей, испытывавших потребность в поддержании между собой постоянных контактов. Это было особенно важно для тех членов сообщества, кто работал на периферии, вдали от центров интеллектуального развития континента. Паломничество в какой-нибудь из университетов Германии или Швейцарии, в такие города, как Виттенберг, Гейдельберг, Женева или Цюрих, а также визиты в дома выдающихся деятелей Реформации не только давали богатую пищу умам будущих пасторов, но и способствовали установлению личных контактов с этими центрами. В результате создавалась разветвленная информационная сеть, благодаря которой основные события духовного и культурного развития Европы не оставались без внимания даже в самых глухих, отдаленных местечках континента, сколь бы ни были там неблагоприятными и даже враждебными условия человеческого существования, а провинция имела возможность принимать самое непосредственное участие в этом процессе. Латинские памфлеты и теологические труды (summae) Иштвана Сегеди Киша, созданные им в 1560-х гг. в крошечном селении Рацкеве (чуть южнее Пешта - в то время османская провинция), были признаны достойными публикации в Базеле (1585) и стали учебными материалами для протестантских центров Западной Европы.

Возможно, самым значительным вкладом Реформации в историю венгерской культуры стала ее пропаганда национальных наречий и диалектов в качестве языка интеллектуального общения. Эта пропаганда привела к резкому улучшению всей системы школьного образования и к созданию целой отрасли книжной культуры, основанной на печатном слове. Привязанность Лютера к народному языку и словоупотреблению в Венгрии нашла почти мгновенное понимание. Автором первой грамматики венгерского языка, опубликованной в 1538 г., был не кто иной, как Матьяш Девай Биро, "венгерский Лютер". Три года спустя был издан первый полный венгерский перевод Нового завета, хотя перевод всей Библии, выполненный Гашпаром Каролем, священником из Вижоя, был закончен лишь к началу 1590-х гг. И именно этот перевод заложил грамматические стандарты и стилевые параметры, подхваченные протестантской письменностью и ставшие на долгие времена основополагающей нормой венгерского литературного языка.

Все протестантское вероучение уделяло особое внимание развитию и функционированию системы образовательных учреждений всех уровней. Даже в самых бедных приходских школах самых маленьких сел можно было найти превосходных школьных учителей. Причем молодым людям, избравшим специальности священников или педагогов, отныне не было надобности искать высшее образование за границей: в стране уже имелся целый набор хороших лютеранских, кальвинистских и антитринитарианистских колледжей, самыми знаменитыми из которых стали учебные заведения в Папе, Шарошпатаке, Дебрецене, Коложваре и Брашшо (Брашов). Сеть учебных заведений бесперебойно обслуживалась многочисленными передвижными или стационарными типографиями, создававшимися при дворах магнатов или в самих колледжах, а позднее и как чисто коммерческие предприятия, принадлежавшие священникам или бюргерам ( например, типографии Иоханнеса Хонтеруша или Гашпара Хелтаи, видных протестантских литераторов). Между 1529 г., когда после эфемерных попыток конца XV в. типографское дело в Венгрии было, наконец, снова налажено, теперь более основательно, и 1600 г. в стране было опубликовано почти 900 наименований книг, из которых примерно 60% религиозного содержания. Они были рассчитаны на обслуживание не только потребностей образования, но и чисто ренессансной любознательности растущей и изменяющейся читательской аудитории. Организация публичных городских библиотек, к великому изумлению гостей, финансируемых из казны таких городов, как Бартфа (Бардеево) или Эперьеш (Прешов), а также распространение частных книжных коллекций свидетельствуют о появлении знакомого нам типа "читателя": человека, берущего в руки книгу из чистой любознательности, подобно тому как политик знакомится с изданием по астрономии, бюргер - со справочником по артиллерии, магнат - с теологическим сочинением, а все вместе в Венгрии XVI в. - с изданиями, публикующими карты и атласы новых, только что открытых районов земного шара. И наконец, следует сказать о тех серьезных экономических предпосылках, без которых создание массовой книжной культуры было бы совершенно невозможно: "обычной книгой" во времена Матьяша считался иллюстрированный рукописный сборник, стоимость которого равнялась целому состоянию, а всего столетие спустя печатное издание Гомера можно было купить на рынке по цене, равной стоимости килограмма мяса или галлона вина.

Растущий престиж венгерского языка и его шлифовка не означали упадка латинской грамотности. Напротив, имеются свидетельства того, что латынь в этот период получает довольно широкое распространение в Венгрии именно как разговорный язык, и это несмотря на то, что в период турецкого ига латынь перестала играть роль общегосударственного языка - парламентские заседания и законодательство Трансильвании стали вестись на венгерском языке, он же стал использоваться в качестве средства общения между властями и населением в провинции Османской империи, а также между всеми нижними уровнями управления начиная с комитатов во владениях Габсбургов. Образованные люди обычно владели латынью, которая оставалась основным средством общения с иностранцами. Без знания этой венгерской ситуации совершенно непонятным представляется то удивление, с каким Сепши, упоминавшийся в самом начале главы, обнаружил в 1620 г., что на лондонских улицах трудно найти человека, говорящего на латыни. Напротив, английский путешественник Эдвард Браун, посетивший Венгрию поколение спустя, был изумлен тем, что венгры очень хорошо владеют латинским языком, причем не только дворяне и воины, но также кучера и паромщики вполне свободно на нем говорят. Сходные наблюдения содержатся и в отчетах миссионеров-иезуитов, присылавшихся в Венгрию во все возраставших количествах с тех пор, как архиепископ эстергомский Миклош Олах впервые пригласил их в 1562 г. (впрочем, свидетельства их могли быть необъективными, оправдывающими неспособность самим выучить венгерский язык).

Католицизм долгое время не мог справиться с тем потрясением, какое он пережил в результате лавинообразного наступления Реформации. Лишь только в начале XVII в. он сумел перейти в контрнаступление. В Трансильвании и в османской провинции кальвинизм так и остался религией большинства, тогда как в Венгерском королевстве Габсбургов к 1660 г. католицизм в общем и целом восстановил свои позиции. В этот начальный период Контрреформации процесс шел в основном без прямого вмешательства Вены, которая, по общему мнению, стала играть роль одного из форпостов католической веры, и с меньшим применением насилия, чем где бы то ни было еще (меньшим даже в сравнении с последующими событиями этого же столетия, когда мероприятия Леопольда I, направленные на укрепление вертикали власти, сопровождались физическим насилием над протестантами в Венгрии). Рекатолизация, скорее, обусловливалась тем, что высшие венгерские сословия, достигнув компромисса с правительством Габсбургов после первого антигабсбургского движения, возглавленного Иштваном Бочкаи в 1604-06 гг. (см. ниже), пришли к убеждению, что дух противоречия, заложенный в протестантизме, для них более не обязателен, тогда как он продолжал возбуждать умы низших классов, вдохновляя их на неповиновение и борьбу. Власть имущих сумели "переубедить". Деятели Контрреформации свои проповеди адресовали в основном магнатам, аристократии и дворянству. Проповеди, которые теперь зазвучали в храмах на живом, понятном венгерском языке и в которых они непременно подчеркивали, что протестантизм сам по себе ненадежен, что в нем заложена внутренняя тенденция к разделению на все более многочисленные учения и конфессии.

Переход нескольких магнатов в старую веру мог способствовать, казалось, сотворению чуда массового обращения. Там, где их личного примера оказывалось недостаточно, они применяли даже силу, особенно по отношению к людям, проживавшим в их собственных владениях. Однако для ускорения процесса возврата к католицизму церкви нужны были необычайно одаренные, тактически гибкие, способные быстро применяться к обстоятельствам деятели. Новая тактика предполагала новые подходы, методы и стили в подаче Слова Божия верующим. Сражаясь с протестантизмом его же оружием, проповедники Контрреформации сделали упор на усилении контактов между пастырями и паствой. В основе этого общения лежал, однако, не совместный поиск религиозных истин, а обоюдное переживание истинной веры. Переживание, которое могло лишь усиливаться проповедью на родном языке и привлечением опыта христианской мистики, но в пределах, доступных пониманию рядовых прихожан. При этом католики стремились использовать все доступные формы эстетического воздействия на умы и души верующих, особенно возможности поэтики барокко. Богатые, пышно украшенные католические храмы, хорошо поставленные процессии и праздники святых значительно сильнее захватывали воображение народа, чем клинически стерильные молельни и обряды протестантов. Все эти новые тенденции обычно ассоциируются с возрождением с середины XVI в. католицизма в основном орденом иезуитов, монастыри которого в скором времени густой сетью покрыли всю Венгрию. Остальные монашеские ордены, будь то старинные францисканцы или павликиане, или же новые вроде пиаристов и капуцинов, также были вдохновлены результатами деятельности иезуитов.

Хотя в самом начале века особняки аристократии и замки трансильванских князей еще строились и перестраивались в традициях позднеренессанского стиля, вместе с возвращавшимся католичеством в Венгрию проникает барокко, которое вскоре становится здесь господствующим стилем. Это было более чем удивительно, поскольку королевский двор не мог себе позволить в то время заниматься меценатством, а барокко было дорогим искусством, особенно в архитектуре, ибо требовало размаха, щедрости и роскоши. Роль состоятельных патронов архитектуры выполняли аристократические семейства Задунавья и Верхней Венгрии, построившие для себя величественные особняки и давшие деньги на строительство красивых храмов. Достойны здесь упоминания особняк семьи Баттяни в Бороштьянке (Бернштейн), дворец Палфи в Верешке (Ротштейн) и хоромы семейства Эстерхази в Кишмартоне (Айзенштадт). Два палатина из клана Эстерхази - Миклош и Пал - стали также самыми крупными заказчиками по строительству церковных сооружений. Первый из храмов этого ряда был начат в 1629 г. и строился по образцу знаменитого храма Иль Джезу в Риме. Закончен он был уже после смерти Миклоша в его владениях в Надьсомбате (Трнава) и считается одним из красивейших в Европе. Помимо местных архитекторов на этих стройках были заняты итальянские и австрийские мастера, многие из которых трудились в Венгрии в течение нескольких десятилетий. Большинство художников, расписывавших алтари в храмах и стены в дворцах аристократов, например фрески в особняке Надашди в Шарваре, живописующие батальные сцены и героические подвиги Ференца Надашди в битвах с турками, также были иностранцами.

Надьсомбат знаменит не только иезуитским храмом, о котором только что говорилось, но также и университетом, основанным Пазманем в 1635 г. и обучавшим венгерских студентов всем университетским наукам, кроме медицины. Созданием университета и чуть позже, в 1660 г., академии в Кашше (Кошице) инфраструктура системы иезуитского образования в Венгрии была завершена. Ее основой стала сеть гимназий, рассредоточенных по всей стране. Уровень преподавания в этих гимназиях отвечал самым высоким европейским стандартам благодаря единым нормам требований, повсеместно введенным орденом иезуитов. Развивалась также начальная и средняя школа: даже в самых маленьких деревушках и селах были свои школьные учителя, многие их которых имели высшее образование, как католическое, так и протестантское. Протестантские школы и колледжи не обрели столь громкой славы, однако многие из них процветали в течение по крайней мере одного-двух десятилетий XVII в.

1. Контлер Ласло, История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы; М.: Издательство "Весь Мир", 2