Политико-философские трактаты Цицерона

Утченко С.Л.

Цицерон широко известен как знаменитый оратор, - его имя даже стало нарицательным, - значительно менее он известен как политический деятель и почти вовсе неизвестен как философ. Такое распределение "аспектов" его славы не случайно. Как представитель ораторского искусства и римской литературы, он прочно и на века вошел в историю мировой культуры; как политический деятель он имел отношение к такой эпохе и событиям, которые ныне интересуют лишь историков (и то далеко не всех!) и, наконец, как философ он едва ли может считаться крупным и самостоятельным мыслителем, сказавшим в этой области какое-то новое слово1. И тем не менее его философские произведения - в особенности те, которые отобраны для настоящего издания, - представляют большой интерес.

Они представляют интерес, прежде всего, как идеологический памятник, отражающий политические воззрения и теории, имевшие распространение в определенных кругах римского общества и оказавшие длительное воздействие на развитие этой идеологии, включая эпоху торжества христианской церкви. Кроме того, трактаты Цицерона "О государстве" и "О законах" крайне ценны как памятник исторический, сохранивший многие важные сведения и подробности, главным образом относительно государственного устройства римской республики. И, наконец, названные трактаты Цицерона важны и интересны еще тем, что они дают нам представление о ряде греческих философских трудов эллинистической эпохи, которые до нас не дошли, но на которые Цицерон неоднократно опирается в своем изложении.

В начале своей карьеры Цицерон интересовался философией лишь постольку, поскольку видел в ней одну из основ ораторского образования. Он начал заниматься философией еще в молодые годы, сначала в Риме, где слушал эпикурейца Федра, академика Филона и стоика Диодота. В 79 г. [c.153] он совершает с образовательной целью поездку в Грецию. В Афинах он посещает чтения эпикурейца Зенона Сидонского и академика Антиоха Аскалонского. На Родосе состоялось его знакомство с крупным представителем стоической школы - Посидонием, с которым он продолжал поддерживать отношения и в дальнейшем.

Общефилософские воззрения Цицерона отличались эклектизмом. Его основными источниками были представители новых (эллинистических) философских школ. Хотя он часто ссылается на Платона и уверяет, что следует ему, на самом же деле глубокого знакомства и понимания философской системы Платона он не обнаруживает. В теории познания он скорее всего придерживается взглядов, характерных для последователей новой Академии ("пробабилизм"), в вопросах этики он примыкает то к стоикам, то к перипатетикам.

Безусловной заслугой Цицерона следует считать живое, ясное и доступное изложение философских доктрин, а также введение большого количества философских терминов в латинский язык. В одном из писем своему другу Аттику он так характеризовал свою работу в этой области: "Что касается латинского языка - не беспокойся. Ты спросишь: как ты пишешь такие сочинения? - Это - "копии": они создаются с меньшим трудом: я только доставляю слова, которыми располагаю в изобилии" (Цицерон, "Письма к Аттику", XII, 52, 3; Плутарх, "Цицерон", 40). И поэтому, хотя изложение его философских трактатов не отличалось систематичностью, хотя он мог спутать - и неоднократно путал на самом деле - академиков с перипатетиками, хотя он не высказывал новых, глубоких и оригинальных взглядов, тем не менее Цицерон сумел своими трактатами достичь другой, и не менее важной цели - пробудить в римском обществе интерес к философии, которая с этого времени становится существенным и даже необходимым звеном в системе римского образования.

Философские произведения Цицерона написаны в поздний период его деятельности. Они относятся к тому времени, когда Цицерон - отнюдь не по собственному желанию, но волей обстоятельств - был выключен из активной политической жизни. Это происходило дважды: в годы господства так называемого первого триумвирата (60-51 гг.) и диктатуры Цезаря (48-44 гг.). Интересующие нас диалоги "О государстве" и "О законах" написаны в первый из этих вынужденных перерывов, а именно между 54 и 51 гг. Так как политическая ситуация этих лет, несомненно, оказала большое влияние на умонастроение Цицерона, на его позиции в развернувшейся борьбе и, в конечном счете, на выбор темы и ее трактовку, то необходимо, хотя бы в общих чертах, обрисовать обстановку, сложившуюся в Риме в 60-51гг.

Как известно, в 60 г. возник так называемый первый триумвират, т. е. союз трех крупных военных и политических деятелей Рима - Помпея, Красса, [c.154] Цезаря. Этот союз, хоть он и представлял собою негласное соглашение, в первые же месяцы своего существования превратился в руководящую силу римского государства. Трех названных деятелей заставили объединиться их личные цели и интересы, которые во многом были различны, но в одном безусловно совпадали - в своей антисенатской направленности. Недаром ярый сторонник сенатской олигархии Катон-младший говорил о том, что для римского государства (т.е. опять-таки для "сенатской республики") не так страшна борьба политических группировок и их главарей или даже гражданская война, как объединение этих сил, союз между ними (Плутарх, "Помпей", 47; "Цезарь", 13).

Первым ощутимым результатом деятельности триумвирата было избрание Цезаря в консулы на 59 г. Он же, в свою очередь, постарался полностью реализовать обязательства, принятые им по отношению к своим коллегам. Через народное собрание был проведен lex Iulia de actis Pompeii, согласно которому утверждались все распоряжения Помпея на Востоке (т.е. во время его войны с Митридатом, а также в результате походов в Закавказье и Сирию), которые долгое время не имели силы из-за противодействия сената (Дион Кассий, 38, 7; Плутарх, "Лукулл", 42; "Помпей", 48; Аппиан, "Гражданские войны", II, 13). Также, минуя сенат. Цезарь провел через народное собрание lex Iulia de publicanis, в результате чего была снижена на одну треть откупная сумма налогов в провинции Азии - вопрос, с которым публиканы уже обращались в сенат, но безуспешно. (Цицерон, "Письма к Аттику", II, 16, 2; Дион Кассий, XXXVIII, 7; Светоний, "Юлий", 20.) Это было сделано, несомненно, в угоду Крассу, отстаивавшему интересы римского всадничества. И, наконец, сам Цезарь после своего консульства получил (по lex Vatinia de provincia Caesaris) в управление Цисальпинскую Галлию вместе с Иллириком, сроком на пять лет и с правом набора трех легионов2. Вскоре к этим провинциям была присоединена еще и Нарбонская Галлия (с правом набора дополнительного легиона).

В октябре 59 г. в плебейские трибуны (опять-таки при содействии Цезаря) был избран Публий Клодий. Это - один из последних крупных деятелей римской демократии и, кстати сказать, заклятый враг Цицерона. В числе первых законопроектов, проведенных во время его трибуната, фигурировал закон, направленный против тех магистратов, которые были повинны в казни римских граждан, совершенной без суда (Дион Кассий, XXXVIII, 14; Веллей Патеркул, II, 45). Всем было ясно, что в данном случае имелся в виду Цицерон и его расправа со сторонниками Катилины, учиненная при подавлении заговора. [c.155]

Цицерон после опубликования законопроекта вел себя отнюдь не героически. Он облачился в траур и униженно просил консула Писона и Помпея о защите. Помпею он даже бросился в ноги. Так как все эти попытки не имели успеха, то, по свидетельству Аппиана, Цицерон, одетый в бедную и грязную одежду, не постеснялся прямо на улицах Рима останавливать прохожих, ища у них сочувствия и поддержки (Аппиан, "Гражданские войны", II, 15; Плутарх, "Цицерон", 30).

Римские всадники и часть сенаторов также облачились в траур. Была отправлена особая депутация к консулам. Она, однако, подверглась нападению вооруженного отряда Клодия, консулы отказались поддержать Цицерона, а когда, наконец, и сам Катон посоветовал ему добровольно уехать из Рима, то Цицерон понял, что игра проиграна и еще до принятия закона Клодия покинул Рим и отправился в Грецию. Дом его в Риме был разрушен, усадьбы разграблены, значительная часть имущества конфискована.

Чтобы превратить добровольное изгнание Цицерона в акт, имеющий юридическую силу, Клодий добился принятия еще одного закона, уже открыто направленного против Цицерона (lex Clodia de exilio Ciceronis). Закон этот подчеркивал, что именно Цицерон должен подпасть под более ранний и сформулированный в более общем виде закон. Под страхом смертной казни запрещалось предоставлять убежище изгнаннику (если он окажется на расстоянии менее 500 миль от Рима) и запрещалось когда-либо в будущем ставить вопрос о пересмотре или отмене данного закона (Цицерон, "Письма к Аттику", III, 23, 2-4; "Речь в сенате после возвращения из изгнания", 4, 8; "Речь о доме", 26, 68; 27,70).

Но последнее положение закона оказалось чрезмерным, а потому и нереальным. Цицерон пробыл в изгнании неполных полтора года. За это время обстановка в Риме изменилась. В противовес Клодию сенатскими кругами был выдвинут плебейский трибун 57 г. Милон, по примеру Клодия организовавший вооруженные отряды из своих сторонников. Его начал поддерживать Помпей, который в этот период сблизился с сенатом. Поэтому, не без участия Помпея, через народное собрание было проведено решение о возвращении Цицерона в Рим. В августе 57 г. Цицерон высадился в Брундисии, и его путь до Рима, куда он прибыл в начале сентября, превратился в триумфальное шествие. В Риме он выступил с благодарственными речами перед сенатом и перед народом. Казалось бы, такие события, как ослабление позиций Клодия, сближение Помпея с сенатом, возвращение Цицерона в Рим, свидетельствовали об укреплении влияния сенатских кругов, а следовательно, и о возможности для Цицерона снова принимать участие в политической жизни Рима. Однако ближайшие события показали всю иллюзорность его надежд.

Весной 56 г. в г. Луке (северная Этрурия) произошло свидание триумвиров. О значении, каким фактически пользовалось это неофициальное [c.156] правительство, свидетельствует тот факт, что в Луку прибыло 200 сенаторов, а 120 ликторов сопровождало съехавшихся сюда должностных лиц (Плутарх, "Помпей", 51; "Цезарь", 21; Аппиан, II, 17). Свидание в Луке укрепило союз (между Крассом и Помпеем уже начались было трения); кроме того, был принят ряд важных решений. Цезарю, который благодаря своим громким победам в войне с галлами стал наиболее популярной фигурой среди триумвиров, было решено продлить полномочия по управлению Галлией еще на пять лет, с правом довести армию до десяти легионов. Что касается Помпея и Красса, то было обусловлено, что они получат консульство на 55 г., а затем управление (на пятилетний срок) провинциями Испанией (Помпей) и Сирией (Красс). По возвращении в Рим Помпей и Красс, несмотря на сопротивление сенатских кругов, провели эти решения через народное собрание.

В свое консульство Помпей закончил постройку первого в Риме театра; открытие его было отмечено великолепными играми. По окончании срока консульства Помпей не уехал в Испанию, а остался в Риме, управляя провинцией через своих легатов. Красс, наоборот, еще в конце 55 г. отправился в Сирию, где он, стремясь подновить свою военную репутацию, померкшую после успехов Помпея, а в последнее время и Цезаря, начал войну с парфянами. В первый год войны военные действия шли для римлян удачно, но вскоре положение изменилось, и в 53 г., углубившись в Месопотамию, войско Красса потерпело сокрушительное поражение (битва при Каррах). Во время переговоров с предводителями вражеских сил Красс был убит.

Смерть Красса дала толчок к распаду первого триумвирата. Отношения между Помпеем и Цезарем начали осложняться. В Риме возникли беспорядки; на выборных собраниях происходили вооруженные столкновения между отрядами Клодия и отрядами Милона. Все четыре кандидата на консульство 53 г. были обвинены в предвыборных подкупах, и вплоть до июля государство оставалось без высших магистратов. По свидетельству Аппиана, Помпей через своих агентов намеренно поддерживал беспорядки и анархию, чтобы возникла необходимость назначить диктатора (Аппиан, II, 20; ср. Плутарх, "Помпеи", 54).

В 52 г. положение стало еще более напряженным. Год снова начался без магистратов. В стычке на Аппиевой дороге людьми Милона был убит Клодий. Его похороны происходили на форуме и вылились в грандиозную манифестацию. В этом же году началось общегалльское восстание, и Цезарь со своим войском на некоторое время оказался в затруднительном положении.

Все эти события лишь обостряли борьбу между сторонниками Цезаря и сторонниками Помпея в самом Риме. Происходили народные сходки, собрания, стычки, нередко кончавшиеся кровопролитием. Сенат был деморализован [c.157] и почел за благо обратить свои взоры к Помпею. Когда на одном из заседаний сената обсуждался вопрос о диктатуре, то Бибул - давний враг Цезаря - предложил избрать Помпея консулом без коллеги (sine collega). Это была смягченная и компромиссная форма диктатуры, и сенат охотно пошел на это предложение (Плутарх, "Помпей", 54; Аппиан, II, 23). Помпей немедленно вступил в должность, что, конечно, еще более обострило его отношения с Цезарем и приблизило окончательный разрыв между бывшими триумвирами.

В этой напряженной обстановке и борьбе положение Цицерона было довольно двусмысленным. Вернувшись в Рим в значительной мере по милости Помпея, он волей-неволей был вынужден лавировать между сенатом и триумвирами. События 53-52 гг. - слабость сената, неудачная попытка защитить Милона на суде по поводу убийства Клодия, рост противоречий между Помпеем и Цезарем - все это еще более ослабляло его собственные позиции, еще в большей степени лишало его возможности занять независимое и самостоятельное положение. Именно в эти годы он говорит о том, что "государства нет", а "Помпей всесилен", свою же политическую карьеру считает разбитой. Может быть, он именно поэтому довольно охотно принимает назначение проконсулом в Киликию, где он пробыл с середины 51 г. и до конца 50 г. (Плутарх, "Цицерон", 36).

Как уже говорилось, философские трактаты Цицерона "О государстве" и "О законах" были написаны в этот период. Трактат "О государстве" был начат Цицероном в 54 г. и опубликован, видимо, в 51 г., незадолго до его отъезда в Киликию. Трактат "О законах", служащий как бы естественным продолжением первого труда, - Цицерон в данном случае, несомненно, подражал Платону, который, как известно, дополнил свою "Политию" (очерк идеального государства) специальным и написанным с более "практических" позиций трудом "Законы", - был начат вслед за диалогом "О государстве", т.е. в 52 г., но, по всем признакам, не был окончен. И хотя Цицерон в 46 г., как это явствует из его письма к Варрону, снова собирался приняться за изучение подобных вопросов (Цицерон, "Письма к близким", IX, 2, 5), трактат "О законах" так и остался не доведенным до конца и не обработанным. Во всяком случае, Цицерон сам его не публиковал: перечисляя в одном из более поздних произведений свои философские работы, он об этом трактате даже не упоминает (Цицерон, "О предвидении", II, 1).

Трактат Цицерона "О государстве" до начала прошлого столетия был известен только по упоминаниям о нем у других авторов и по отдельным цитатам, приводимым этими авторами, если не считать большого отрывка, которым заканчивался трактат в целом, - так называемого "Сновидения [c.158] Сципиона", сохраненного нам Макробием, грамматиком V в. н.э., написавшим к нему комментарий.

В эпоху Возрождения ценители и поклонники античности, начиная с Петрарки, разыскивали это сочинение Цицерона во всех книгохранилищах Европы и ездили с этой целью даже в Польшу, но все эти попытки долгое время оставались безрезультатными. Только в начале XIX в. ученый кардинал Анджело Май, префект Ватиканской библиотеки, нашел палимпсест, (т. е. рукопись на пергамене, с которого был стерт первоначальный текст и написан новый). Этот палимпсест содержал значительную часть первой и второй "книг" трактата, а также и отрывки из третьей, четвертой и пятой книг; из текста шестой книги палимпсест не сохранил ни одного отрывка В 1822 г. Май издал рукопись, включив в нее фрагменты и цитаты, приводимые древними авторами, и снабдив издание своими комментариями; последующие издания были выпущены в 1828 и 1846 гг.

Сочинение Цицерона "О государстве" пользовалось довольно широкой известностью у современников. Так, например, один из корреспондентов Цицерона - Марк Целий Руф писал ему в Киликию в середине 51 г.: "Твои книги о государстве высоко ценятся всеми" (Цицерон, "Письма к близким", VIII, 1, 4); Но еще более популярным трактат становится в последующее время; этим и объясняется большое число ссылок на него и цитат, сохранившихся в сочинениях древних авторов, начиная с Сенеки и Плиния Старшего. Интересно отметить, что многие положения трактата охотно использовались так называемыми "отцами церкви", т. е. христианскими писателями - Амвросием (IV в.), Иеронимом (IV-V вв.), а в особенности Лактанцием IV в.) и автором знаменитого в Средние века труда "О граде божьем" (De civitate Dei) - Аврелием Августином (354-430 гг.). Последние два из упомянутых христианских писателей не только цитируют Цицерона, но и нередко в значительных отрывках пересказывают отдельные места и рассуждения из трактата.

Сочинение Цицерона "О государстве" написано им - опять-таки следуя примеру Платона - в форме диалога. Место действия - загородная усадьба Публия Сципиона Африканского Младшего, время действия - дни Латинских празднеств (feriae Latinae), 129 г. до н.э. (в консульство Гая Семпрония Тудитана и Мания Аквилия). Главным действующим лицом диалога является сам Сципион; в диалоге, кроме него, принимают участие его друзья и родственники: Гай Лелий, Луций Фурий Фил, Маний Манилий, Спурий Муммий, Квинт Элий .Туберон, Публий Рутилий Руф, Квинт Муций Сцевола и Гай Фанний.

Нам известно, что Цицерон, работая над своим произведением, не раз менял его замысел и построение. Он сам говорит об этом в одном из писем к своему брату Квинту ("Письма к брату Квинту", III, 5, 1-2). Первоначальный план, согласно которому в диалоге выступали лица, перечисленные [c.159] выше, он, по совету одного из своих друзей, хотел изменить и "осовременить", сделав участниками диалога самого себя и своего брата (там же). Но, в конечном итоге, он все же вернулся к прежнему плану: диалог ведется в ту эпоху, когда Римское государство, по мнению Цицерона. процветало.

Общая структура трактата следующая: он состоит из шести книг - по две книги на каждый день беседы, которая, таким образом, длится три дня. Каждый день посвящен обсуждению определенного вопроса: книги I и II - вопросу о наилучшем государственном устройстве (De optimo statu civitatis), книги III и IV - философскому обоснованию понятия государства (исходя из идеи справедливости) и, наконец, книги V и VI - вопросу о наилучшем государственном деятеле (De optimo cive). Как уже было отмечено, весь трактат завершается неким апофеозом - сновидением Сципиона Младшего, во время которого ему является знаменитый победитель Ганнибала, Сципион Африканский Старший. Последний предсказывает своему приемному внуку блестящую судьбу и, вместе с тем, объясняет ему, что людям, которые верно служили отечеству, уготовано бессмертие и вечное блаженство (См. Цицерон, "О государстве", VI, 9 - 29; "Сновидение Сципиона").

Определение источников Цицерона в трактате "О государстве" не составляет особого труда, так они в том или ином месте перечисляются самим автором. Так, упоминая в одном из своих более поздних произведений интересующий нас трактат, Цицерон говорит о таких источниках, как Платон, Аристотель, Феофраст (и вообще школа перипатетиков) (Цицерон, "О предвидении", II, 1, 3); в самом же трактате, помимо многократных упоминаний имени Платона, можно найти ссылки на Полибия и Панэтия (Цицерон, "О государстве", I, 21, 34). От себя добавим еще имя Дикеарха, хотя к вопросу о его влиянии на Цицерона следует подходить осторожно3. В целом же, как в свое время правильно отметил В. Шур, трактат "О государстве" объединяет в одно целое политические теории Средней Стои с практическим опытом римского консула4. К вопросу об отношении Цицерона к своим источникам нам придется еще вернуться5. [c.160]

Трактат "О законах" сохранился в двух главных кодексах (списках), восходящих к IX и Х вв. Как уже было указано, это произведение Цицерона, служившее как бы дополнением к диалогу "О государстве", осталось незаконченным. К тем соображениям, которые приводились выше как доказательства незаконченности трактата (отъезд Цицерона в Киликию, упоминание о намерении снова взяться за эту тему в письме к Варрону от 46 г. и, наконец, отсутствие названия трактата в перечне философских произведений, составленном самим Цицероном), можно добавить еще следующий аргумент: диалоги, которые Цицерон издавал сам, он обычно снабжал предисловием (Цицерон, "Письма к Аттику", IV, 6, 2); данный трактат предисловия не имеет.

Трактат "О законах" написан также в форме диалога, который, однако, происходит в современной Цицерону обстановке. Участники диалога - сам Цицерон, его брат Квинт и друг Цицерона Тит Помпоний Аттик. До нас дошло три "книги" трактата, но так как у Макробия есть упоминание о пятой книге (Макробий, "Сатурналии", VI, 4, 8), то некоторые исследователи предполагают, что все произведение, по аналогии с трактатом "О государстве", состояло из шести книг. Наиболее обработанной и законченной представляется первая книга диалога, дошедшая до нас в хорошей сохранности, хотя и в ней встречаются лакуны; во второй и третьей книгах многое производит впечатление первоначальных набросков.

Первая книга трактата содержит рассуждение об естественном праве, вторая - о "праве божественном" (ius sacrum), третья - о магистратах. Законы, изложенные во второй и третьей книгах, переданы архаизированным языком, воспроизводящим колорит старины; о содержании книг, не дошедших до нас, судить трудно, хотя на этот счет высказывались различные предположения6.

Источниками Цицерона в трактате "О законах" были Платон и Хрисипп, один из наиболее плодовитых писателей стоической школы, автор сочинения, которое тоже называлось "О законах". Из представителей Средней Стои несомненно влияние Панэтия и, в какой-то мере, Антиоха Аскалонского (известного, кстати сказать, еще и тем, что он пытался согласовать учение Стои с Академией).

Такова, в общих чертах, картина состояния двух интересующих нас памятников, их построение и, наконец, краткий обзор источников, использованных Цицероном при работе над этими трактатами7, которые представляют [c.161] собой, по авторскому замыслу, нечто единое и целое и, пожалуй, могут считаться наиболее ярким выражением политико-философских теорий, имевших хождение среди наиболее образованной, "интеллигентной" и умеренно-консервативной части господствующего класса Рима.

Мы не имеем возможности рассмотреть в данной статье все проблемы, поднимаемые нашим автором в его обоих трактатах. Поэтому остановимся только на тех из них, которые представляются нам наиболее интересными и важными как для понимания политико-философских воззрений самого Цицерона, так и для представляемых им определенных кругов римского общества I в. до н.э.

Из диалога "О государстве" остановимся на теории наилучшего государственного устройства и на рассуждениях о государственном деятеле, а из диалога "О законах" - на теории естественного права.

Все теории государства в древности, как это было однажды справедливо и остроумно отмечено, развивались, по существу, в довольно ограниченных пределах между двумя вопросами: о государственных формах и о лучшей из этих форм. Ответом на эти вопросы, как бы венчающим развитие политико-философских воззрений, было учение о смешанной форме государственного устройства8. Проникновение этого учения в Рим, несомненно, связано с усилением эллинистических влияний. В греческой философии идея смешанного государственного устройства разрабатывалась еще до Платона и Аристотеля. Мы не можем сейчас останавливаться на развитии этих теорий греческой философской мыслью9. В данном случае нас интересует вопрос о перенесении этих идей на римскую почву и их дальнейшее развитие применительно к государственному устройству Рима.

Первым, кто приложил учение о смешанной форме к римской конституции, был, как известно, Полибий. Эта попытка была результатом его преклонения перед могущественной римской державой и ее государственными институтами. По его мнению, именно благодаря этим институтам, благодаря своему государственному устройству римляне и покорили весь обитаемый мир (Полибий, VI, 1, 3).

Поскольку полибиево учение о смешанном государственном устройстве вытекает из его преклонения перед реально существовавшим государственным строем, оно характеризуется, в первую очередь, отказом от отвлеченных и умозрительных схем, во-вторых, критикой других типов государственного [c.162] устройства (Афины, Фивы, идеальное государство Платона), вплоть до тех, которые некогда считались образцами смешанного устройства (Крит, Карфаген и даже Лакедемон).

Полибий уделяет большое внимание описанию правильных и извращенных форм государственного устройства, причем уже при этом подчеркивает, что наиболее совершенной формой следует считать такую, в которой объединяются особенности всех простых форм. Отсюда он переходит к вопросу о круговороте государственных форм (???????????), ??ет довольно подробное описание его и, в качестве главной причины круговорота, указывает на неустойчивость простых форм и на их склонность к вырождению (Полибий, VI, 3,9).

Затем развертывается знаменитое определение римского государственного устройства как "самого лучшего из всех, какие были на нашей памяти", как такого, в котором необычайно удачно и искусно сочетаются элементы простых форм - монархии (консулы), аристократии (сенат) и демократии (комиции), причем ни одному из этих составных элементов не отдается предпочтения, но они взаимно дополняют и в то же время ограничивают друг друга (Полибий, VI, 11; 15-18).

Полибий, несомненно, был одним из основных источников Цицерона для первой книги трактата "О государстве". Не случайно изложение теории смешанного государства устройства ведется устами Сципиона, в кружке которого, как известно, состоял и Полибий. Об отношении Цицерона к этому источнику будет сказано ниже, а теперь мы перейдем к изложению теории смешанного устройства в истолковании Сципиона.

Сципион начинает свой экскурс с изложения правила, которым, по его мнению, следует руководствоваться при обсуждении любого вопроса: "Если насчет названия предмета исследования все согласны, то надо разъяснить, что именно обозначают этим названием; если насчет этого тоже согласятся, то только тогда будет дозволено приступить к беседе; ибо никогда нельзя будет понять свойства предмета исследования, если сначала не поймут, что он собой представляет" (Цицерон, "О государстве", I, 24, 38).

После этого более чем предусмотрительного замечания Сципион переходит к определению государства, т. е. res publica как res populi (Цицерон, "О государстве", I, 25, 39). Затем кратко излагается причина возникновения государства (врожденная потребность людей жить совместно) и дается определение его сущности (совокупность людей, связанных общностью права и интересов). После этого Сципион переходит к перечислению основных форм государственного устройства. Он отмечает три простые формы: монархия, аристократия и демократия; ни одну из этих форм он не считает совершенной (Цицерон, "О государстве", I, 26, 42). Главный и основной недостаток заключается в том, что каждая из этих форм, взятая в отдельности, не устойчива и легко вырождается в соответствующую ей извращенную [c.163] форму (Цицерон, "О государстве", I, 28, 44). Так возникают круговороты сменяющих друг друга государственных форм, от чего застрахована лишь некая четвертая форма, которая как бы смешана из трех форм, названных выше (Цицерон, "О государстве", I, 29, 45).

Однако определения этой наиболее устойчивой формы пока не дается. Другой участник диалога - Лелий перебивает Сципиона и просит его сообщить, какую из трех названных простых форм он все же считает наилучшей. Вопрос Лелия дает Сципиону возможность изложить взгляды сторонников каждой из государственных форм10, и только на повторный вопрос Лелия он высказывает свою собственную точку зрения и говорит, что, если необходимо выбрать одну из "чистых" форм, то он предпочитает царскую власть (Цицерон, "О государстве", I, 35, 54).

Затем Сципион, на основании различных примеров, пытается убедить Лелия в правильности этой мысли и лишь в самом конце первой книги диалога дает развернутое определение смешанного государственного устройства, причем теперь указываются его преимущества. Это устройство должно объединять элементы трех вышеназванных простых форм таким образом, "чтобы в государстве было нечто выдающееся и царственное, чтобы некая часть власти была уделена и вручена авторитету первенствующих людей, а некоторые дела были предоставлены суждению и воле народа" (Цицерон, "О государстве", I, 45, 69). Преимуществами этого смешанного устройства следует считать, во-первых, "так сказать, [великое] равенство", во-вторых, прочность, так как нет оснований для переворота или вырождения там, где каждый прочно занимает подобающее ему место (там же).

Таково в общих чертах учение Цицерона о наилучшем государственном строе, изложенное им устами Сципиона. Насколько Цицерон в этом вопросе повторяет своих предшественников или, наоборот, отступает от них (т.е. отношение Цицерона к его источникам), будет освещено в дальнейшем; здесь мы отметим лишь ту любопытную деталь, что из простых форм он - хотя и с определенными оговорками - предпочитает царскую власть, - тем более, что этот момент в какой-то мере подводит нас к следующей из основных проблем - к учению Цицерона о наилучшем государственном деятеле.

Поскольку высказывания о государственном деятеле в тех книгах диалога, которые посвящены именно этому вопросу, т.е. в V и VI книгах, чрезвычайно фрагментарны или содержатся в наименее точных эксцерптах (извлечениях из сочинений других авторов), они, конечно, не могут дать нам четкого представления о концепции самого Цицерона (если в данном случае вообще можно говорить о более или менее разработанной концепции). Но все же некоторые намеки, некоторые терминологические детали, [c.164] а главным образом предпочтение, отдаваемое Цицероном царской власти, по сравнению с другими "чистыми" формами, - все это, вместе взятое, приводило многих исследователей к выводу, что Цицерон в своем трактате пропагандировал монархический идеал государственного деятеля.

Еще Р. Ю. Виппер утверждал, что rector rei publicae Цицерона есть не что иное, как "монархический президент"11. О монархическом идеале Цицерона говорил и Рейтценштейн, считавший, что Цицерон в полибиеву схему смешанного государственного устройства Рима подставил на место консулов (т.е. "царского элемента") своего rector rei publicae12. По мнению Эд. Мейера, образцом для Цицерона была "идеальная аристократия" под руководством принцепса, т. е., по существу, некая конституционная монархия13. На основании того, что Цицерон употребляет термин "принцепс" в единственном числе (и применяет его к Помпею), В.Шур делал вывод об уступке Цицерона "монархической действительности"14.

На наш взгляд, однако, монархическое толкование цицеронова идеала государственного деятеля едва ли состоятельно. В данном случае нам представляется наиболее приемлемой точка зрения, высказанная Фогтом. По его мнению, Цицерон имел в виду, конечно, не монархию как таковую, но некую форму "аристократического руководства", которая еще в далеком прошлом римского государства (а "государство предков" - идеал Цицерона) не раз воплощалась в руководстве личном15.

И действительно, Цицерон, в согласии с традиционной римской точкой зрения, выраженной в стихе Энния: "Древний уклад и мужи - вот римской державы опора", - считает, что процветание государства обязано взаимодействию этих двух факторов: mores и viri. Следовательно, для восстановления былого процветания государства нужна, прежде всего, нравственная реформа; но она, очевидно, может быть проведена только каким-то руководящим деятелем, способным выполнить такую задачу в силу своих собственных гражданских и нравственных достоинств. Подобного реформатора Цицерон называет rector rei publicae или rector civitatis. Кстати сказать, идея нравственной реформы была лейтмотивом известной речи по поводу помилования Марцелла Цезарем, произнесенной Цицероном в сенате в 46 г. По мнению Эд. Мейера, Цицерон в это время считал Цезаря именно таким rector rei publicae16. [c.165]

На наш взгляд, последнее маловероятно, так как на основании V и VI книг диалога "О государстве" мы можем без труда убедиться в том, что Цицерон, употребляя термин rector, всегда имел в виду "аристократа-реформатора" - Сципиона, Л. Эмилия Павла, Катона Старшего, Гракха-отца, Лелия, Сципиона Насику, - а в конечном счете примерял к этому идеалу государственного деятеля даже самого себя ("Письма к Аттику", VI, 2, 9; VII, 3, 2). Все это достаточно определенно свидетельствует о том, что монархический оттенок никак не приложим к интересующему нас термину.

В тракгате "О государстве" перечисляются лишь качества и обязанности rectoris rei publicae, но отнюдь не его права. Цицерон требует от политического деятеля благоразумия ("О государстве", II, 40, 67), требует, чтобы в нем разум торжествовал над низменными страстями (там же), требует таких достоинств, как мудрость, справедливость, воздержность, красноречие и даже знание права и сочинений греческих авторов ("О государстве",V, 1,2).

Какие же задачи призван решать этот политический деятель, в каких случаях и каким образом он должен вмешиваться в ход государственных дел? Ответ на этот вопрос содержится в одной из речей Цицерона, где он определяет свою собственную норму поведения как государственного деятеля: "Я выполнил свои обязанности консула, ничего не совершив без совета сената, ничего - без одобрения римского народа, на рострах всегда защищая курию, в сенате - народ, объединяя народ с первенствовавшими людьми, всадническое сословие - с сенатом" (Цицерон, "Речь против Писона", 3, 7). Цицерон так действовал, будучи консулом, но если государственные учреждения или магистраты оказываются не на высоте, то именно в этот момент и должен выступить civis optimus (он может быть и частным лицом, а не обязательно магистратом ("О государстве", II, 25, 46), в качестве tutor et moderator rei publicae или rector et gubernator civitatis ("О государстве", II, 29, 51).

Таким образом, монархическое толкование образа rector rei publicae или princeps civitatis явно несостоятельно. Ссылки же на то, что употребление Цицероном этих терминов в единственном числе придает им якобы "монархический оттенок", не являются ни убедительными17, ни даже - как в свое время показал Р. Гейнце - достаточно точными18.

Перейдем теперь к рассмотрению последней из интересующих нас проблем - к проблеме естественного права. Она в свое время разрабатывалась еще софистами19, затем привлекла к себе внимание стоиков, но, как уже было указано выше, если и можно говорить о влиянии классических [c.166] представителей стоической школы на Цицерона (в частности, о влиянии Хрисиппа), то подобное влияние едва ли было непосредственным. Ближе всего Цицерон был связан с философскими течениями II-I вв. до н.э. (так называемый "период эклектизма").

Определение "истинного закона" как некоего правильного положения, соответствующего природе, распространяющегося на всех людей, постоянного и вечного, которое призывает к исполнению долга, приказывая, и отпугивает от преступления, запрещая, - дано еще в трактате "О государстве" (III, 22, 33). Начиная же свое рассуждение в диалоге "О законах", Цицерон прежде всего говорит о необходимости охватить вопрос в целом, т.e. сначала выяснить самую природу права, а затем перейти к рассмотрению законов, на основании которых государство управляется, в том числе и к рассмотрению так называемых гражданских прав (iura civilia) ("О законах", I, 5,17).

Затем следует определение: "Закон ...есть заложенный в природе высший разум, велящий нам совершать то, что следует совершать, и запрещающий противоположное". Разум этот, когда он проникает в человека и укрепляется в нем, и есть закон. Следовательно, понятие права следует выводить из закона; он - "мерило права и бесправия". Что касается писаных законов, - а обычно люди только их и считают законами, - то такое толкование практически приемлемо, однако при установлении права следует исходить из того высшего закона, который, будучи общим для всех времен, возник раньше, чем любые писаные законы, раньше, чем возникло какое бы то ни было государство (Цицерон, "О законах", I, 6, 18 - 19).

Далее Цицерон, подчеркивая преемственность между обоими своими трактатами, говорит, что все законы необходимо сообразовать с тем государственным устройством, превосходство которого было доказано Сципионом (Цицерон, "О законах", I, 6, 20). После этого он переходит к рассмотрению вопроса о законах как главной связи между людьми и божеством. "Так как лучше разума нет ничего и он присущ и человеку, и божеству, то первая связь между человеком и божеством - в разуме". Но разум есть закон; следовательно, люди связаны с богами также и законом. А все те, кто связан между собой общими правами и законами, представляют собой единую общину (civitas). Поэтому весь мир можно рассматривать как единую общину богов и людей ("О законах", I, 6, 23).

Затем следует доказательство того, что все люди похожи друг на друга и равны друг другу. "Каково бы ни было определение, даваемое человеку, - говорит Цицерон, - оно одно действительно по отношению ко всем людям". Это и есть достаточное доказательство в пользу того, что между людьми нет никакого различия; если бы такое различие существовало, то одно единственное определение не охватывало бы всех людей ("О законах", I, 10, 29-30). [c.167]

И наконец, в трактате проводится еще одна важная мысль. Сначала ее в общей форме высказывает Аттик: "Во-первых, мы снабжены и украшены как бы дарами богов; во-вторых, у людей существует лишь одно равное для всех и общее правило жизни, и все они связаны, так сказать, природным чувством снисходительности и благожелательности, а также и общностью права" ("О законах", I, 13, 35). Таким образом, чувство социальной общности, влечение людей друг к другу тоже заложено в самой природе и тесно связано с понятием справедливости. "Справедливости вообще не существует, если она не основана на природе, а та, которая устанавливается в расчете на пользу, уничтожается из соображений другой пользы". Более того, если не считать природу основанием права и законов, то все доблести - благородство, любовь к отчизне, чувство долга, желание служить ближнему, чувство благодарности - все это уничтожается, ибо подобные чувства возникли и могли возникнуть лишь потому, что "мы, по природе своей, склонны любить людей, а это и есть основа права" (Цицерон, "О законах", I, 15, 42-43; ср. I, 10, 29). Итак, основа права - не мнения людей, но природа, не писаные законы, созданные людьми, но природный, естественный закон, который одновременно есть высший разум, справедливость и который служит связующей нитью между людьми и богами. И только руководствуясь им, люди способны отличать право от бесправия, честное от позорного ("О законах", I, 16, 44), доброе от злого и стремиться к праву и к тому, что честно и справедливо, ради самих этих доблестей ("О законах", I, 18, 48). Ибо нет на свете ничего более несправедливого, чем желание награды или платы за справедливость ("О законах", I, 18, 49).

Таковы основные положения теории естественного права, развиваемые Цицероном в трактате "О законах". Как самый характер этих идей, так и непосредственные указания автора (см. выше) свидетельствуют о том, что данный трактат - логическое развитие и дополнение диалога "О государстве". Если же иметь в виду основные принципиальные положения этого первого трактата, т.е. учение о наилучшем государственном устройстве и учение о государственном деятеле, то все эти взятые вместе отправные посылки политико-философских воззрений Цицерона можно рассматривать как ту базу, тот фундамент, на котором возведено единое здание обоих диалогов.

Выше были указаны основные источники, которыми Цицерон пользовался, работая над трактатами "О государстве" и "О законах". Теперь на этом вопросе следует остановиться более подробно.

Когда говорят о Цицероне как философе, то почти всегда отмечают, что он был эклектиком. Но если это и так, то все же нет никаких оснований считать его только компилятором. Отношение Цицерона к своим источникам [c.168] сложное, иногда переходящее в прямую полемику. Нам трудно судить об этом в тех случаях, когда самые источники до нас не дошли или дошли в незначительных фрагментах и пересказе (Хрисипп, Панэтий, Посидоний, Антиох Аскалонский), но когда речь идет о таких источниках, как Полибий или Платон, то отношение к ним со стороны Цицерона может быть показано на ряде примеров и достаточно наглядно.

Что касается Полибия и центрального раздела его историко-философской концепции - учения о смешанном государственном устройстве, то Цицерон, как мы уже могли убедиться, во многом следует этому своему источнику. Пожалуй, наиболее важным в данном случае следует считать то обстоятельство, что он примыкает к Полибию в своем стремлении видеть смешанный строй осуществленным на историческом примере римского государства.

Однако, следуя в этом вопросе Полибию, Цицерон все же иногда отходит от него в сторону. Так, для Полибия круговорот простых форм ('???????????) ??условлен, собственно говоря, единственной причиной - неустойчивостью этих форм. Цицерон же, рассуждая об устоях смешанного устройства, на первое место ставит "великое равенство" (aequabilitas magna) и только потом переходит к "прочности" (firmitudo). Конечно, Цицерон понимает это "великое равенство" достаточно своеобразно. Это, безусловно, не равенство в области имущественных отношений или в смысле равенства способностей, но, скорее, равенство прав, предполагающее, однако, определенную градацию "по достоинству".

Но как бы то ни было, для Цицерона основная причина круговорота простых форм лежит более глубоко, чем для Полибия, - в нравственных устоях государства. Как было в свое время правильно замечено, Цицерон потому и оценивает столь положительно смешанное устройство, что только оно одно, с его точки зрения, способно выразить идею справедливости20.

Таким образом, Цицерон - по выражению Фогта - отходит от полибиева "биологического" схематизма, особенно в тех случаях, когда он говорит о возможности для политического деятеля влиять на смену государственных форм и даже, в какой-то мере, ее направлять21. Кроме того, у Полибия прочность смешанного устройства соотнесена лишь с естественной порой его "процветания" (т. е. опять-таки определяется "биологическими" факторами), тогда как Цицерон допускает в принципе "вечное" существование государства со смешанным устройством. Такого государства ничто не может поколебать или разрушить, если только не какие-то роковые ошибки его руководителей22. [c.169]

Своеобразное отношение Цицерона к своим источникам еще более ярко проявляется, если обратиться к вопросу о влиянии Платона. Последнее отнюдь не исчерпывается только теми случаями (кстати сказать, довольно многочисленными), когда сам Цицерон его отмечает и подчеркивает. Более того, оно также может быть прослежено, так сказать, по двум противоположным направлениям: там, где Цицерон следует за своими источниками, и там, где он фактически с ними полемизирует.

Прежде всего принципиально различным оказывается - и об этом уже вскользь говорилось - общее представление о государстве. Если идеальное государство Платона ("Полития" и даже, в какой-то степени, "Законы") имеет значение лишь абсолютной (и отвлеченной) нормы, то совершенное государство Цицерона есть построение, пригодное именно для Рима и даже связанное с определенной исторической эпохой. Государство Платона - идея, государство Цицерона - историческая реальность. Исходя из посылки, что res publica есть res populi, Цицерон рассматривает развитие и смену простых форм не вообще, а на примере истории Рима. Основными пороками этих форм, как только что говорилось, являются их "несправедливость", их неустойчивость, и только смешанная форма может считаться и справедливой, и устойчивой, причем эта устойчивость превращается у Цицерона в незыблемость и даже вечность. "Ибо государство, - пишет он, - должно быть устроено так, чтобы быть вечным" ("О государстве", III, 23, 34); или: "Я все же тревожусь за наших потомков и за бессмертие государства, которое могло бы быть вечным, если бы люди жили по заветам и обычаям отцов" ("О государстве", III, 29, 41). Последнее утверждение является "типично римским" и, в качестве такового, почти locus communis: развитие этой мысли мы находим и у Вергилия ("Энеида", I, 269), и у Горация (Оды, III, 5, 30), а по свидетельству Светония - даже у самого Августа (Светоний, "Август", XI, 21).

Выше было сказано, что Цицерон дополнил свой труд "О государстве" вторым сочинением "О законах", следуя образцу в виде платоновых диалогов. К этому, несомненно, можно добавить, что сама литературная форма диалога тоже заимствована у Платона. Однако и на этом примере нетрудно показать своеобразное отношение Цицерона к своим источникам. Так, если в диалоге "О государстве" имеются чисто внешние и формальные "совпадения" с "Политией", то даже и в этих случаях все переделано на "римский лад". У Платона диалог происходит на празднике фракийской богини, в доме у человека, не являющегося даже гражданином Афин, у Цицерона - во время Латинских празднеств, в доме первого гражданина и государственного деятеля Сципиона Эмилиана. Это придает всему диалогу чисто римскую окраску. Платон, как известно, заключает свой диалог апофеозом, в котором выступает некий воин, павший в бою и очнувшийся от десятидневной очевидной смерти; Цицерон дает в заключение беседу между двумя [c.170] героями Рима и мотивирует ее введение вполне правдоподобным образом, т.е. сновидением. У Платона произведение кончается апофеозом философа, у Цицерона - апофеозом государственного деятеля.

Все вышеприведенные места являются как бы примерами "скрытой полемики". Но в трактате "О государстве" - наряду с самой высокой оценкой Платона - можно встретить также и прямые и открытые выпады против него. Так, Цицерон (устами Сципиона) заявляет, что он может легче следовать избранной им теме, показав Римское государство на различных стадиях его развития, чем в случае, если бы он стал рассуждать о каком-то измышленном государстве, как это делает Сократ у Платона ("О государстве", II,1,3).

Полемика против Платона незаметно перерастает в полемику вообще против греческих образцов и канонов. Весьма показательна приводимая в самом начале II книги трактата апология Катона Старшего, этого "истого римлянина", врага растлевающих иноземных влияний. Ссылаясь именно на него, Цицерон (устами Сципиона) развертывает рассуждение о преимуществах Римского государства по сравнению с Критом, Спартой, Афинами, государственный строй которых всегда зиждился на законах и установлениях, введенных отдельными деятелями. "Напротив, наше государство, - говорит Цицерон, - создано умом не одного, а многих людей и не в течение одной человеческой жизни, а в течение нескольких веков и на протяжении жизни нескольких поколений" ("О государстве", II, 1, 2).

Не менее полемический характер носит и рассуждение о выборе места для основания города, будущего Рима. В данном случае явно ощущается стремление противопоставить Рим греческим приморским полисам ("О государстве", II, 3, 5-6). В этом же плане воспринимается и противопоставление выборной царской власти, существовавшей, по мнению Цицерона, у древних римлян, воззрениям Ликурга, который якобы настаивал на том, что цари не могут быть выбираемы, коль скоро они должны принадлежать к роду, ведущему свое начало от Геркулеса ("О государстве", II, 12, 24).

Наконец, одним из наиболее ярких примеров полемики с греческими образцами и, вместе с тем, примером восхваления римской самобытности может служить отрицание Цицероном той версии, что Нума Помпилий был учеником Пифагора (или хотя бы его последователем). Это рассуждение заключается более чем характерным пассажем: "...меня радует, что мы воспитаны не на заморских и занесенных к нам науках, а на прирожденных и своих собственных доблестях" ("О государстве", II, 15, 29).

В заключение мы хотели бы остановиться на вопросе, который тесно связан со всем предыдущим изложением. В каком соотношении находятся теоретические построения Цицерона с его практическими политическими позициями? Существует ли подобная связь вообще и в чем она выражается? [c.171]

Так как для Цицерона его совершенное государство - и это мы установили выше - отнюдь не отвлеченная идеальная норма, но вполне реальный и исторический факт, то и смешанное устройство было, по его мнению, воплощено в жизнь в истории Рима. Конечно, воплощение это относится к прошлому (опять-таки locus communis почти всех аналогичных построений древних), ко времени предков (maiores). Подкрепляя это свое мнение ссылкой на авторитет Панэтия и Полибия, Цицерон говорит, что наилучшим состоянием государства было то, какое римлянам оставили их предки ("О государстве", I, 21, 34). В конце I книги трактата "О государстве", именно там, где Сципион считает нужным перейти к изложению конкретно-исторического материала, снова подчеркивается, что смешанное устройство для определенного периода истории Рима было вполне реальным фактом ("О государстве", I, 46, 70).

Что же это за период? Обычно в построениях подобного рода период наивысшего расцвета, "золотой век", относят к древнейшим временам. У Цицерона это не так. Наоборот, у него можно встретить определенные указания на то, что в эпоху царей или ранней республики положение государства было недостаточно устойчивым ("О государстве", I, 32, 49). Правда, эта точка зрения высказывается как бы сторонниками демократии; Цицерон может ее не разделять, но следует обратить внимание на тот момент, который зато неоднократно подчеркивается самим Цицероном: смешанное государственное устройство в Риме устанавливается постепенно, на протяжении веков и жизни многих поколений ("О государстве", II, 1, 2; ср. II, 21,37).

Трактат "О государстве", как уже говорилось, полностью не сохранился, и одна из больших лакун приходится именно на те разделы, в которых, по-видимому, было развернуто описание эпохи расцвета. Но нет оснований сомневаться в том, что Цицерон имел в виду римское государство, строй, созданный предками (maiores) и просуществовавший до времени Гракхов, до того, как "смерть Тиберия Гракха и еще раньше все его стремления как трибуна разделили единый народ на две части" ("О государстве", I, 19, 31). Если говорить о хронологических рамках этого периода процветания, то, очевидно, следует иметь в виду отрезок римской истории от окончания борьбы между патрициями и плебеями и до движения Гракхов.

Если мы локализовали во времени эпоху осуществления или воплощения смешанного устройства в истории Рима, то теперь попытаемся определить наиболее характерную черту этого устройства, т.е. тот практический результат, то общественное, государственное "благо" в его конкретном и практическом преломлении, во имя которого смешанный строй и должен быть установлен. Касаясь этого вопроса, мы вплотную подходим к определению основных политических лозунгов, политических позиций самого Цицерона. Ибо его политическим кредо, верность которому он сохранял на протяжении [c.172] всей своей жизни и политической деятельности (но не с самого ее начала!), был лозунг "согласия сословий" (concordia ordinum или consensus bonorum omnium). Недаром во II книге диалога "О государстве" дается чрезвычайно поэтичное, даже вдохновенное сравнение гармонии в области музыки и пения с гармонией сословий: "...так и государство, с чувством меры составленное путем сочетания высших, низших и средних сословий..., стройно звучит благодаря согласованию [самых несходных начал]" ("О государстве", II,42,69).

Какой реальный смысл вкладывал сам Цицерон в этот свой излюбленный лозунг и на каких основаниях могло, с его точки зрения, существовать и укрепляться согласие всех сословий?

Как только что было отмечено выше, лозунг concordia ordinum появился лишь в определенный момент политической деятельности Цицерона. В своих первых речах он выступает в роли разоблачителя нобилитета. И только впервые в 66 г., в его речи в защиту Клуенция, появляется идея блока между сенаторами и римскими всадниками (Цицерон, "Речь в защиту Клуен-цня", 55, 152). В дальнейшем этот лозунг становится лейтмотивом почти всех политических выступлений Цицерона. Особенно горячо он пропагандирует его в годы своего консульства, в период борьбы с Катилиной. Уже в его первой речи против Катилины говорится о необходимости единения сенаторов, всадников и всех "честных людей" с целью борьбы против общего врага ("I речь против Катилины", 13, 32), а в четвертой речи против Катилины дается совершенно апологетическое описание той concordia ordinum, какой охвачены все слои населения, начиная от возродившегося союза между сенаторами и римскими всадниками и кончая отношением к заговору со стороны вольноотпущенников и даже рабов ("IV речь против Катилины", 7, 14 - 8, 16).

Лозунг concordia ordinum - в том или ином аспекте - звучит в речах Цицерона после его возвращения из изгнания ("Речь в сенате по возвращении из изгнания", 1, 2; 2, 27; "Речь о доме", 35, 94), в годы "анархии" и после смерти Цезаря ("Речь в защиту Сестия", 12, 27, 14, 36; 50, 106; "Речь в защиту Милона", 22, 87) и, наконец, в "филиппиках", где он призывает всех "честных людей", все сословия объединиться против нового тиранна - против Антония ("I филиппика", 30, 37; "III филиппика", 13; "V филиппика", 30, 36; "IX филиппика", 8; "XIII филиппика", 34).

Каков же, в действительности, реальный смысл этого лозунга, который Цицерон считал возможным провозглашать и отстаивать в самых различных политических ситуациях, в самой изменчивой политической обстановке?

Мы не будем пытаться при ответе на этот вопрос выяснить такой интригующий, но мало уловимый момент, как внутренняя убежденность Цицерона в правоте этого лозунга, т. е. искренность его веры в возможность единения всех сословий. Это, в конце концов, момент второстепенный, хотя [c.173] вся практическая сторона деятельности Цицерона, а также и некоторые откровенные высказывания в его частных письмах едва ли могут оставить сомнения на этот счет ("Письма к Аттику", I, 14, 3-4). Важнее другое. Объективный смысл и политическая сила лозунга состояли в том, что он в условиях современной Цицерону римской действительности, в условиях напряженной борьбы политических группировок и их главарей, наконец, в условиях гражданской войны мог звучать как лозунг "надпартийный", поднимающий над "частными" интересами и распрями, во имя интересов "отечества" в целом. Конечно, - и это достаточно известно, - понятие отечества для Цицерона отождествлялось с понятием сенатской республики, и когда он скорбит о "гибели отечества", он имеет в виду гибель традиционного сенатского режима, но это отнюдь не снижало политической привлекательности этого лозунга в глазах современников Цицерона. Недаром в толпе, заполнившей улицы Рима после убийства Цезаря, раздавались призывы к свободе и часто называлось имя Цицерона. Он не принадлежал к заговорщикам и ничего не сделал для свержения "тиранна", но имя его в такой момент приобрело особое обаяние: оно было символом республики, а не той или иной "партии"; оно напоминало о благе и интересах "отечества" в целом.

Кроме того, когда мы говорим, что Цицерон был сторонником "сенатской республики" или "сенатского режима", то это не следует понимать в том смысле, что он был выразителем интересов выродившейся сенатской олигархии, которая занимала наиболее консервативные, реакционные позиции. В его понимании "сенатская республика" - это тот строй, существовавший в "эпоху процветания", когда с руководящей ролью сената (и магистратов) разумно сочетались элементы "демократии" (т.е. было осуществлено смешанное государственное устройство). Недаром Цицерон все же считает нужным возразить своему брату Квинту, когда тот в диалоге "О законах" обрушивается на власть плебейских трибунов как на наиболее типичный и, вместе с тем, наиболее пагубный элемент "демократического" строя ("О законах", III, 8, 18-10, 24).

Таким образом, Цицерон выступает перед нами как выразитель умеренно-консервативных и "интеллигентных" кругов римского господствующего класса. Его пропагандистские лозунги concordia ordinum и consensus bonorum omnium имели достаточно четко выраженные политический смысл и направление. Учение же о наилучшем государственном устройстве (в той его части, где речь идет о смешении некоторых элементов "простых форм"), как и учение об естественном праве (в той его части, где подчеркивается идея социальной общности и естественного стремления людей друг к другу) - эти принципиальные положения служили теоретическим обоснованием пропагандистских лозунгов, которые применялись Цицероном в его политической практи