Оценка реформ Петра I западниками и славянофилами

Министерство образования Российской Федерации

Тамбовский Государственный Технический Университет

Реферат

по теме
“Оценка реформ Петра I западниками и славянофилами”

Выполнил: студент гр. А-22 Мухортов А.Ю.

Проверил: преподаватель Дробжева Г.М.

Тамбов 2003.

Содержание.

1. Введение. 3

2. Характеристика взглядов славянофилов и западников. 4

3. Оценка реформ Петра I западниками. 8

4. Оценка реформ Петра I славянофилами. 10

5. Заключение. 12

6. Список литературы. 13

 

1. Введение.

Деятельность Петра до сих пор не имеет в общественном сознании одной твердо установленной оценки. На преобразования Петра смотрели разно его современники, смотрим разно и мы, люди XX и начала XXI в. Одни старались объяснить себе значение реформы для последующей русской жизни, другие занимались вопросом об отношении этой реформы к явлениям предшествовавшей эпохи, третьи судили личность и деятельность Петра I нравственной точки зрения.

Ведению историка подлежат, строго говоря, только две первые категории мнений, как исторические по своему существу. Знакомясь с ними, можно заметить, что эти мнения иногда резко противоречат друг другу. Происходят такие несогласия от многих причин: вo-первых, преобразования Петра, захватывая в большей или меньшей степени все стороны древнерусской жизни, представляют собой такой сложный исторический факт, что всестороннее понимание его трудно дается отдельному уму. Во-вторых, не все мне­ния о реформах Петра выхолят из одинаковых оснований. В то время как одни исследователи изучают время Петра с целью достичь объективного исторического вывода о его значении в развитии народной жизни, другие стремятся в преобразовательной деятельности начала XVIII в. найти оправдания тех или иных своих воззрений на современные общественные вопросы. Если первый прием изучения сле­дует назвать научным, то второму всего приличнее назва­ние публицистического. В-третьих, общее развитие науки русской истории всегда оказывало и будет оказывать влия­ние на представления о Петре. Чем больше мы будем знать нашу историю, тем лучше мы будем понимать смысл преобразований. Нет сомнения, что мы находимся в луч­шем положении, чем наши предки, и знаем больше, чем они, но наши потомки то же скажут и о нас. Мы откинули много прежних исторических заблуждений, но не имеем пpaвa сказать, что знаем прошлое безошибочно — наши потомки будут знать и больше, и лучше нас.

Деятельность Петра I уже обсуждали его современники. Их взгля­ды сменялись взглядами ближайшего потомства, судившего по преданию, понаслышке, а не поличным впечатлением. Затем место преданий заняли исторические докумен­ты. Петр стал предметом научного веления. Каждое поколение несло с собой свое особое мировоззрение и относилось к Петру по-своему.

Современники Петра считали его одного причиной и двигателем той новизны, какую вносили в жизнь его реформы. Эта новизна для одних была приятна, потому что они видели и ней осуществление своих желаний и симпатий, для других она была ужасным делом, ибо, как им казалось, подрывались основы старого быта, освященные ста­ринным московским правоверием. Равнодушного отноше­ния к реформам не было ни у кого, так как реформы заде­вали всех. Но не все одинаково резко выражали свои взгля­ды. Пылкая, смелая преданность Петру и его делу отлича­ет многих его помощников; страшная ненависть слышится в отзывах о Петре у многих поборников старины. Первые доходят до того, что зовут Петра «земным богом», вторые не страшатся называть его антихристом. И те, и другие признают в Петре страшную силу и мощь. И ни те, ни дру­гие не могут спокойно отнестись к нему. потому что нахо­дятся под влиянием его деятельности.[1]

2. Характеристика взглядов славянофилов и западников.

Западничество и славянофильство составляют главный фокус, вокруг которого и по отношению к которому оформился идеологи­ческий горизонт эпохи 1840—1860 гг., сыгравший решающую роль в формировании русского национального сознания и определивший дальнейшие судьбы русской интеллигенции.

Классическое западничество выросло на почве европеизма — умо­настроения значительной части интеллигенции, имевшего более чем двухсотлетнюю традицию. В XVIII в. период усвоения плодов за­падноевропейской цивилизации одновременно совпал с эпохой ин­дивидуализации и рационализации, иными словами, с эпохой ста­новления индивидуализма, отчуждения личности от общества, секу­ляризации культуры.

Большую роль в развитии европеизма в России, то есть в про­цессе усвоения плодов европейской цивилизации и различных тен­денций европейской мысли, сыграла литература.

Однако если в эпоху Просвещения русский европеизм воспри­нимал Европу как культурно-идеологический монолит, то в начале ХЕХ в., когда обозначился кризис просветительского сознания, от­четливо проявилась двойственность в оценках европейской культу­ры. Русское общество разделилось на консервативную и либераль­ную группы. Но все же эти течения были еще продолжением духов­ной жизни XVIII в.

Серьезные сдвиги в национально-историческом сознании рус­ской интеллигенции наметились после Отечественной войны 1812 года. В освободительной войне победили армия и народ. В загранич­ном походе русских войск произошло первое массовое знакомство с Западной Европой. Оно не только вызвало горькое разочарование в собственной отсталости, но и породило надежды на либерализацию внутреннего строя, на отмену крепостного права, на некоторое урав­нение прав сословий, введение свободы печати, гласного суда с уча­стием присяжных, учреждение выборных волостных, уездных и гу­бернских правлений, на сокращение военной службы, изменение форм правления.

Однако после 1820 г. император Александр I окончательно рас­стался с конституционными мечтами своей юности, и Россия всту­пила в полосу правительственной реакции. Начался разрыв неглас­ного союза интеллигенции с царем. Декабрьское восстание 14 де­кабря 1825 г. было знаком крушения надежд на преобразования «сверху».

В этот период будущие западники и славянофилы ощущали себя в состоянии глубокого разлада с действительностью. Желание быть полезными Родине и невозможность политической деятельности трансформировались в интенсивные философские искания. Безус­ловно, этому способствовала духовная атмосфера, устремленная на метафизическую проблематику.

В обществе любомудров (1822—1825), в кружке Станкевича (1832—1839) и в кружке Герцена (1842—1847) философские споры концентрировались вокруг вопроса: «Что задумал Творец о России, какова ее судьба?».

В этих кружках началась кристаллизация теорий, широких мировоззренческих обобщений, которые стремились охватить историю культуры народа в целом, выдвигая идеалы будущего развития, то есть философия ощущалась как необходимость «нового модуса су­ществования». Князь В. Ф. Одоевский в первом философском ро­мане «Русские ночи» заявлял, что «XIX век принадлежит России», Иван Киреевский в «Обозрении русской словесности 1829 года» писал: «Наша философия должна развиться из нашей жизни, со­здаться из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного быта». В процессе аргументации ответа на вопрос: «По­вторяет ли Россия путь Западной Европы или ее цивилизация при­надлежит к другому типу?» — образованное общество разделилось на западников и славянофилов.

Однако, прежде чем очертить проблематику спора западников и славянофилов «замечательного десятилетия» (1838—1848), следует остановиться на той роли, которую сыграл П.Я. Чаадаев в становле­нии обоих течений. Еще в конце 20-х гг. П.Я. Чаадаев сформулиро­вал антитезу «Россия — Европа». По Чаадаеву, Европа благоустрое­на, упорядочена в материальном и бытовом отношении, «нравствен­но воспитана». В реестр европейских ценностей входят привязан­ность к семейному очагу, идеалы долга, свободы, гражданской лич­ной ответственности, терпимости к другим культурным сообществам. Россия лишена всех этих ценностей, в русской жизни господствует произвол, не выработаны формы культурной жизни. В России все рабы, подчиняющиеся культу грубой силы, лишенные чувства соб­ственного достоинства. Русские отделены от остального мира стеной непонимания.

Философия истории Чаадаева в целом не имела ничего общего с точки зрения классического западничества, согласно которому Россия должна пройти путь капиталистического развития. Апогей развития Европы Чаадаев видел в Средних веках, в дореволюционной Европе, а капитализм был для него скорее свидетельством глубоком кризиса цивилизации. Чаадаев возлагал надежды на возрождение религии и приветствовал философию Шеллинга.

Чаадаев в своих письмах как бы предчувствовал разделение русского образованного общества на сторонников веры и приверженца разума, на защитников индивида или поборников коллектива, на проповедников жизни в народе и на ревнителей гражданственности.

Западничество выражало идеологию той части интеллигенции, которая из поколения в поколение воспитывалась в духе европеизма и была заинтересована в ускорении экономическо-технического прогресса, в направлении, указанном Западной Европой.

Западники (А.И. Герцен, Н.П. Огарев, Г-Н. Грановский, ВТ. Белинский, В.П. Боткин, Н.Х. Кетчер, Е.Ф. Корш, П.В. Анненков, И.И. Панаев, И.С. Тургенев) считали, что развитие России было заторможено более чем на три века в связи с монголо-татарским игом, но что она способна догнать европейские страны.

В начале 40-х гг. враждебность между западниками и славянофилами стала неизбежной. В. Г. Белинский отошел в этот период от гегельянства. Идея свободы личности, защиты ее прав вылилась в «маратовскую» любовь к человечеству: «Чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы осталь­ную... С нравственным улучшением, — писал он Боткину, — долж­но возникнуть и физическое улучшение... И смешно думать, что это может сделаться само собой, без насильственных переворотов, без крови. Да и что кровь тысяч в сравнении с уничтожениями и стра­даниями миллионов».

Характерной чертой западничества была приверженность секуляризму, идеалу освобождения от «византийско-православного ошейника» (Герцен). Цивилизованность мыслилась западниками в разрыве с православием и церковью. Исходным пунктом философских построений западничества было рациоиально-аксиологическое по­нимание человеческой личности. Идея цивилизованной просвещенной личности, умеющей отстаивать свое достоинство и разумно ис­пользовать свободу общественно-политических действий, восходит к идеям Гегеля о рабстве и крепостничестве как формах отчуждение личности, которые влекут и другие несвободы. Гегель также отвечал надеждам западников о возможности постепенного выхода из состояния отчуждения, о возможности реинтеграции с действительностью без «смирения» перед обществом.

Личность, ее достоинство, цивилизация и просвещение, здравый смысл, справедливость и правозаконность — вот главные ценности жизни, провозглашенные Белинским, ценности, на которые ориентировались западники. Однако этот перечень ценностей нуждается в соответствующей интерпретации, поскольку и славянофилы оперировали этими же понятиями, но придавали им другой смысл. Запад­ники выступали, часто и не желая этого, как сторонники превраще­ния народа в совокупность автономных и сознательных индивидов. Личность рассматривалась с точки зрения ее места в истории, пони­маемого как прогресс.

Иной была реакция на письмо Чаада­ева у А.С. Хомякова, К.С. Аксакова, И.В. Киреевского и П.В. Ки­реевского. Они согласились с П.Я. Чаадаевым, что настоящее Рос­сии непереносимо, но с негодованием отреклись от его тезиса о том, что Россия — это чистый лист бумага. Они не могли согласиться с мнением Чаадаева, что «наши воспоминания не идут дальше вче-пашнего дня», с идеей исторической ничтожности России.

В славянофильском кружке в 40-е гг. объединились братья И.В. и П.В. Киреевские, А.С. Хомяков, братья К.С. и И.С. Аксаковы, Ю.Ф. Самарин, А.И. Кошелеев, Д.А. Валуев; позднее присоедини­лись А.Н. Попов, Ф.В. Чижов, ВА. Елагин, В.А. Черкасский, И.Д. Беляев. Близки к кружку были литераторы С.Т. Аксаков, Н.М. Языков, В.И. Даль, Ф. Тютчев. Их всех связывали общие научные и литературные интересы, но сугубо философскими про­блемами занимались А.С. Хомяков (1804—1860), И.В. Киреевский (1806-1856), К.С. Аксаков (1817—1860), Ю.Ф. Самарин (1819-1876).

Центральная тема философского творчества ранних славянофи­лов — А.С. Хомякова, И.В. Киреевского, К.С. Аксакова, Ю.Ф. Са­марина — это обоснование своеобразия истории и культуры русского народа. Своеобразие они видели в сочетании национального сознания и правды православия. Славянофилы говорили, что рус­ская история, русский быт, национальное самосознание, культура в целом обладает самобытными жизненными ценностями и перспек­тивами. Высокий нравственный потенциал русской культуры, со­держащийся в православии, должен обеспечить России и всем сла­вянским народам ведущее место в историческом развитии. Славяно­филы подняли вопрос о народе как движущей силе истории, о необ­ходимости переоценки значимости допетровской Руси, о крестьянс­кой общине, самоуправлении, земстве, о различии между нацио­нально-народной и официально-самодержавной Россией, об оцерковлении, преображении общественной жизни, о философии как теории воспитания и совершенствования общества.

Для широкого круга людей, интересующихся историей своей стра­ны, газвание славянофилов подсказывает определенную внутрен­нюю перспективу их учения: славянские симпатии, культ самобыт­ности, тягу к старине, почвенности.

Но ни идея мессианизма России и славянского мира в будущем развитии Европы, ни идеализация истории Древней Руси, ни учение об общине, ни своеобразная эстетическая концепция народности в искусстве не составляют мировоззренческой сути славянофильства. В основе православной философии славянофилов лежит идея цель­ности личности и идея соборности, идея возрождения церкви (иде­альной апостольской церкви первых веков христианства), проник­новения церковных начал в жизнь каждого индивида и общества в целом. И только принимая этот исходный принцип, можно рассмат­ривать взгляды славянофилов на роль России в мировой культуре, на крестьянский вопрос и социализм, на теорию познания и искус­ство, на государственное устройство, свободу общественного мнения и многие другие вопросы. Вечным в учении славянофилов, по мне­нию православного историка культуры Флоровского, является тема «Восток и Запад, Россия и Европа — за этой конкретной, фактической, историко-географической противоположностью для романтического сознания идеалистов сороковых годов стояла другая, давшая ей содержание, принципиальная антитеза — антитеза принуждающей власти и творческой свободы. В процессе систематического углубления и эта антитеза была сведена к еще более первичной — к антитезе разума и любви».

Суть славянофильской философии составляет противопоставление: с одной стороны — рационализм, рассудочность, практицизм, индивидуализм как ориентиры европейской культуры; с другой — идеал цельной личности и соборных начал в русской культуре.

Мысли и западников, и славянофилов о самоценности национальной культуры (тогда это понятие имело гораздо более широкий смысл) и о значимости ее вклада в мировую культуру были навеяны Целлингом и Гегелем, начинавшими свою творческую деятельность период расцвета европейского романтизма. По Шеллингу, каждая народность выражает какую-либо сторону всемирной культуры человечества. В шеллингианской теории содержался вопрос и о вкладе России в мировую культуру.

Учение Гегеля об исторических и неисторических народах спо­собствовало формированию славянофильских историософских представлений. По Гегелю, мировой дух нашел совершеннейшее выраже­ние в германском народе и как бы остановился у границ славянского мира, обрекая эти народы на подражательство и духовную зави­симость.

Таким образом, учение Гегеля об исторических и неисторичес­ких народах и философия истории Шеллинга заставили как западников, так и славянофилов задуматься о рати и месте России среди других народов. Однако другие аспекты философии романтиков интерпретировались западниками и славянофилами весьма различ­но. Так, западников привлекал в романтизме культ свободной творческой личности, доходящей до индивидуализма. Они черпали свои идеи у Шиллера, Жорж Санд, Гейне. Славянофилы на первое место ставили «духовное общение каждого христианина с полнотой всей Церкви как гарантии свободы личности». Основной принцип церк­ви по Хомякову заключается не в повиновении внешней власти, а в соборности, совместном отыскании путей к спасению, в единстве, основанном на единодушной любви к Христу и божественной пра­ведности.

Отношение русского славянофильства к немецкому романтизму стало впоследствии одной из главных спорных проблем для историографов русской философии в XX в.[2]

3. Оценка реформ Петра I западниками.

Подлинным "созда­телем России" был в глазах западников Петр I. Петровская эпоха стала той точкой отсчета, исходя из которой 3ападничество применило учение Гегеля о развитии "племени" в нацию к России.

Западническая концепция русского исторического процесса наиболее полно изложена в диссертации Кавелина "Взгляд на юридический быт Древней России", отра­зившей влияние французской романтической историографии (Ф. Гизо, О. Тьерри), постгегельянской исторической школы (Б.Г. Нибур, Л. Ранке), а также идей Белинского. Согласно этой кон­цепции, исходная точка русской истории была иной, чем у романо-германского мира: в России не было завоевания одних племен другими, а следовательно, не было ленных прав и столкновения интере­сов различных классов, стимулировавшего развитие индивидуализма. Вместо феодальных отноше­ний на Руси господствовал родовой строй, полностью подавлявший личную инициативу. До Петра I русский народ не принадлежал к числу "исторических", но все же Россия не стояла на месте, как Восток. Неразвитость личности компенсировалась такими замечательными свойствами русского характера, как умение легко усваивать плоды чужих культур и способность к решительной смене исторического курса, подкреплен­ная уважением к силе, могуществу и успеху. Эти качества не позволили России погрязнуть в "стоячем болоте патриархальности". Ее на­деждой стала и "варяжская" идея государственности. С перемещением великокняжеского престола на северо-восток родовое начало стало постепенно вытесняться вотчинным, а сосредоточение власти в руках князя воспиты­вало и нем волевые качества, лишенные, од­нако, существенного содержания - идеи чело­вечности, гуманизма. Эта идея могла быть за­имствована только извне, с Запада, что и про­изошло благодаря энергичным преобразова­ниям Петра I, создавшим такие условия для развития личности, которые позволили ей спустя 120-130 лет освободиться от «власти преда­ния».[3]

Кавелин, как и его последователи историки-юристы, обращаясь к изучению допетровской эпохи, склонны были думать, что Россия в XVII в. дожила до государственною кризиса. «Древняя русская жизнь, — говорит Кавелин, — исчерпала себя вполне. Она развила все нача­ла, которые в ней скрывались, все типы, в которые непо­средственно воплощались эти начала. Она сделала все, что могла, и, окончив свое признание, прекратилась». Петр вывел Россию из этого кризиса на новый путь. В XVII в. наше государство дошло до полной несостоятельности, нравственной, экономической и адми­нистративной, и могло выйти на правильную дорогу толь­ко путем резкой реформы. Эта рефор­ма пришла с Петром. Так судили о XVII в. и многие другие исследователи. В обществе распространился взгляд на Мо­сковскую Русь как на страну застоя, не имевшую сил для прогрессивного развития. Эта страна дожила до полного разложения, надо было крайнее усилие для ее спасения, и оно было сделано Петром. Таким образом, преобразова­ния Петра представлялись естественной исторической не­обходимостью, они были тесно связаны с предыдущей эпохой, однако только с темными, отрицательными ее сто­ронами, только с кризисом старого строя.[4]

Кавелин утверждал, что к 40-м гг. в Рос­сии сформировалось общество, составленное из людей различных сословий, сблизившихся между собой через образование, обладающих высо­ким чувством личного достоинства и вполне готовых к самостоятельной деятельности на гражданском поприще.[5]

Для западников древняя Русь, не знавшая западной германской цивилизации и не имевшая своей, была страной неисториче­ской, лишенной прогресса, осужденной на вечный застой. Эту «азиатскую страну» (так называл ее Белинский) Петр Великий своей реформой приобщил к гуманной цивилизации, создал ей возможность прогресса. До Петра у нас не было истории, не было разумной жизни. Петр дал нам эту жизнь, и потому его значение бесконечно важно и высоко. Он не мог иметь никакой связи с предыдущей русской жизнью, ибо действовал совсем противоположно ее основным началам.[6]

4. Оценка реформ Петра I славянофилами.

Но не все люди 40-х годов думали так. Некоторые, при­нимая теорию мирового прогресса Гегеля, по чувству пат­риотизма возмущались его мнением, что германская циви­лизация есть последняя ступень прогресса и что славянское племя есть неисторическое племя. Они не видели причины, почему прогресс должен остановиться на германцах; из ис­тории они выносили убеждение, что славянство было дале­ко от застоя, имело свое историческое развитие свою культуру. Эта культура была самостоятельна и отличалась от германской в трех отношениях: 1) На Западе, у германцев, христианство явилось в форме католичества и затем проте­стантства; на Востоке, у славян, — в форме православия. 2) Древнеклассическую культуру германцы восприняли из Рима в форме латинской, славяне — из Византии в форме греческой. Между той и другой культурой есть существен­ные различий. 3) Наконец, государственный быт в древне-германских государствах сложился путем завоевании, у сла­вян, и у русских в частности, — путем мирным; поэтому в основании общественных отношений на Запале лежит ве­ковая вражда, а у нас ее нет. Самостоятельное развитие этих трех начал составляло содержание древнерусской жизни. Так думали некоторые более самостоятельные последова­тели германской философии, получившие название «славянофилов». Наибольшего развития самостоятельная рус­ская жизнь достигла в эпоху Московского государства, Петр нарушил это развитие. Он своей насильственной ре­формой внес к нам чуждые, даже противоположные начала западной германской цивилизации. Он повернул правиль­ное течение народной жизни на ложную дорогу заимство­ваний. Он не понимал заветов прошлого, не понимал наше­го «национального духа». Чтобы остаться верным этому на­циональному духу, мы должны отречься от чуждых запад­ноевропейских начал и возвратиться к самобытной старине. Тогда, сознательно развивая национальные наши начала, мы своей цивилизацией можем сменить германскую и станем в общем мировом развитии выше германцев.[7]

В сфере политики славянофильство было ориентировано против государственно-бюрократической системы. К. Аксаков противопоставлял государство и земщину, служилое сословие и общину. По его мнению, между ними прежде существовало согласие, в результате же реформ Петра I произошел раскол в обществе, служилый класс в культурном отношении отделился от народа (земщины), более того, государство стало вмешиваться в бытовые, нравственные, экономические устои народа, что пагубно сказалось как на состоя­нии государства, так и быте народа. Выход видится в возврате к положению, когда государство занимается чисто политическими, проблемами, а народ - культурными. Славянофильству свойственна идея, что государство, всегда основанное на насилии, - зло, но самодер­жавие, которое избавляет народ от активной политической деятельности, - наименьшее из зол. Философия культуры Славянофильства основывалась на мысли, что религия и национальная психология определяют бытие народа. Отсюда возникает и филосо­фия культуры Славянофильства, тесно связанная с филосо­фией религии. Одно из главных понятий Славянофильства – соборность.[8]

Славянофилы верили в особый тип культуры, возникший на духовной почве православия. Они отвергали тезис о том, что Петр I возвратил Россию в лоно европейских стран, и Россия должна имитировать историю их политического, экономического и культурного развития. А.С. Хомяков и И.В. Киреевский высказали мысль, что внутренние стимулы просвещения на Западе исчерпали себя и чисто технический прогресс там сочетается с замиранием духовной жизни, с пустодушием (термин А.С. Хомякова). Они видели возможность обновления России на базе православных и общинных ценностей.[9]

Таковы воззрения славянофилов, Петр, по их мнению, изменил прошлому, действовал против него. Славянофи­лы ставили высоко личность Петра, признавали пользу не­которых его дел, но считали ею реформу не национальной и вредной в самом ее существе. У них, как и у западников, Петр был лишен всякой внутренней связи с предшествовавшей ему исторической жизнью.[10]

5. Заключение.

Наука успела связать Петра с прошлым и объяснить необходимость его реформ. Факты его дея­тельности собраны и обследованы в нескольких ученых трудах. Исторические результаты деятельности Петра, по­литической и преобразовательной, тоже не один раз указа­ны. Теперь можно изучить Петра вполне научно.

Но если историческая наука пришла к воззрению на Петра, более или менее определенному и обоснованно­му, то в обществе еще не выработалось однообраз­ного и прочного отношения к его преобразованиям. В те­кущей литературе и в обществе до сих пор крайне разнооб­разно судят о Петре. Продолжаются время от времени немного запоздалые споры о степени национальности и не­обходимости Петровых реформ; подымается довольно праздный вопрос о том, полезна или вредна была реформа Петра в ее целом. Все эти мнения, в сущности, являются видоизмененными отголосками исторически спаявшихся воззрений на Петра.

Если еще раз мысленно перебрать все старые и новые взгляды на Петра, то легко заметить, как разнообразны они не только по содержанию, но и по тем основаниям, из которых вытекали. Современники и ближайшее потомство Петра, лично задетые реформой, судили о нем неспокой­но: в основании их отзывов лежало чувство или крайней любви, или ненависти. Чувство столько же руководило и теми людьми XVIII в., которые грустно смотрели на развращение современных нравов и считали его плохим результатом резкой реформы. Все это — оцен­ки скорее всего публицистического характера. В воззрениях западников и славянофилов наблюдается опять новое основание — отвле­ченное мышление, метафизический синтез. Для них Петр менее — историческое лицо и более — отвлеченное поня­тие. Петр— как бы логическая посылка, от которой можно идти к тем или другим философским заключениям о рус­ской истории.[11]

6. Список литературы.

1.    С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.

2.    Введение в русскую Философию. / Лазарев В.В., Абрамов А.И., Авдеева Л.Р. и др. Учебное пособие. – М.: Интерпракс, 1995. – 304 с.

3.    Русская философия. Малый энциклопедический словарь. – М.: Наука, 1995. – 624 с.

4.    История России с древности до наших дней: Пособие для поступающих в вузы/ И.В. Волкова, М.М. Горинов, А.А. Горский и др.; Под ред. М.Н. Зуева. – 2-е изд., испр. И доп. – М.: Высш. Шк., 1998. – 640 с.

5.    Введение в русскую Философию. / Лазарев В.В., Абрамов А.И., Авдеева Л.Р. и др. Учебное пособие. – М.: Интерпракс, 1995. – 304 с.

[1] С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.

[2] Введение в русскую Философию. / Лазарев В.В., Абрамов А.И., Авдеева Л.Р. и др. Учебное пособие. – М.: Интерпракс, 1995. – 304 с.

[3] Русская философия. Малый энциклопедический словарь. – М.: Наука, 1995. – 624 с.

[4] С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.

[5] Русская философия. Малый энциклопедический словарь. – М.: Наука, 1995. – 624 с.

[6] С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.

[7] С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.

[8] Русская философия. Малый энциклопедический словарь. – М.: Наука, 1995. – 624 с.

[9] Введение в русскую Философию. / Лазарев В.В., Абрамов А.И., Авдеева Л.Р. и др. Учебное пособие. – М.: Интерпракс, 1995. – 304 с.

[10] С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.

[11] С.Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Текст напечатан по изданию: Лекции по русской истории проф. С.В. Платонова. Издал И.В. Блинов. Издание 10-ое. Пересмотренное и исправленное. Пг.: Сенатская типография, 1917// г. Петрозаводск, АО «Фолиум», 1996 г.