Беспокойный гений Эрнста Хладни

Алина Иосифовна Еремеева, кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник ГАИШ.

1756-1827.

В истории науки Эрнст Флоренс Фридрих Хладни известен прежде всего как основоположник экспериментальной акустики. Но в не меньшей степени он заслуживает имени “отца метеоритики” - по существу открытой им области естествознания, сформировавшейся на стыке астрономии, физики, химии, минералогии, метеорологии и революционным образом изменившей астрономическую картину мира.

Формирование личности

Восточная Германия. В округе Лейпцига, не далее 75 км от него, расположились небольшие города Виттенберг (ныне Лютерштадт-Виттенберг), Кемберг и Гримма. Это родные места Хладни. Здесь он родился, получил образование и две ученые степени. Но вовсе не в естественных науках. В них он был великим самоучкой, достигшим своих вершин путем чтения литературы и упорных экспериментальных поисков в неисследованных областях науки. Его успехам способствовали неиссякаемая энергия и исследовательский энтузиазм.

Эрнст Флоренс Фридрих Хладни появился на свет 30 ноября 1756 г. в уже упомянутом Виттенберге. После смерти пятимесячной сестры (еще до его рождения) он оставался единственным ребенком придворного советника, первого профессора права и директора юридического факультета Виттенбергского университета Эрнста Мартина Хладениуса и его жены Иоганны Софии, урожденной Клемент [1]. Прадед исследователя - протестантский пастор - переселился сюда в конце XVII в. из венгерского города Кремница (ныне это Кемниц, Германия), спасаясь от религиозных притеснений, и стал профессором теологии [2]. Э.Ф.Ф.Хладни отказался от латинизированной формы своей фамилии и вернул ей первоначальное начертание, которое говорит скорее о словацких (похоже на Хладный), а не венгерских корнях рода. (Словакия с XI в. до 1918 г. входила в состав Венгерского королевства.)

Потеряв мать, когда ему не было и пяти лет, Хладни рос под строгим контролем отца, а затем, с 14 до 17, в местной школе Гриммы под не менее строгим надзором ее педантичного директора Мюкка. В своей автобиографии [3], написанной в зрелом возрасте, Хладни с благодарностью отозвался о них обоих. Он отметил, что они способствовали укреплению в нем таких свойств характера, как трудолюбие, любовь к порядку и целеустремленность, нетребовательность в быту. С особой теплотой Хладни вспоминал свою мачеху Иоганну-Шарлотту, которая заменила ему мать и заботы о которой еще несколько лет после смерти отца, до самой ее кончины (1801), удерживали его от дальних поездок. Правда, чрезмерная забота о нем самом в детстве, о его здоровье (весьма крепком всю жизнь!), когда ему не позволялось одному выходить из дома даже в небольшую непогоду, играть с другими детьми, сделали его детские годы довольно безрадостными… Человек от природы мягкий, Хладни тем не менее страдал от излишнего принуждения.

По настоянию отца Хладни, склонявшийся к изучению медицины, стал, следуя семейной традиции, изучать (и с успехом) юридические науки в университетах Виттенберга, а затем Лейпцига, где получил в 1781 и 1782 гг. степени доктора философии и доктора права. Но сразу же после смерти отца (1782), вырвавшись из-под длительной опеки, целиком переключился на естественнонаучные исследования.

Склонность к изучению природы у Эрнста Флоренса проявилась в детские годы. Уже в шесть-семь лет он читал описания путешествий, книги по естествознанию, географии, изучал земные и небесные глобусы. В одной из своих статей он вспоминал, как еще в 12 лет задавался вопросом: почему между Марсом и Юпитером такое излишне огромное пустое пространство…

Странствия Хладни и его “Акустика”

Лишь в 19 лет он стал учиться игре на рояле. Увлекшись музыкой, он заинтересовался книгами по теории музыки и звука вообще. Познакомившись с трудами И.Бернулли и Л.Эйлера, он узнал о многих нерешенных проблемах в этой области, таких как скорость звука в разных средах и телах, зависимость звучания (высоты звука) от плотности среды. Хладни погрузился в бесконечные эксперименты. Влияние плотности на звук он изучал с помощью маленькой оловянной флейты, в которую вдувались различные газы. В опытах по сравнению скорости звука в воздушном столбе трубы оргaна и в металлическом стержне он впервые доказал, что в последнем случае скорость не бесконечна (как считалось!), а лишь в 16-17 раз выше, чем в воздухе. Аналогичный результат независимо от Хладни получил и французский физик Ж.Б.Био [2]. Хладни принадлежит заслуга открытия продольных колебаний стержней и струн, а затем и крутильных колебаний стержней; формы колебаний камертонов и колоколов.

В этот период в его жизнь вошел гениальный гёттингенский физик-мыслитель Г.К.Лихтенберг, дважды сыгравший для Хладни, по его собственным словам, роль “повивальной бабки”. В 1771 г. были открыты знаменитые фигуры Лихтенберга - картина поверхностного электрического разряда, возникающая при проскакивании искры на пластинку из непроводящего материала (стекло), посыпанную непроводящим же порошком (смоляными крошками, например). Под впечатлением от этого открытия Хладни решил проверить, какова будет реакция гибких пластин с порошком, если провести смычком по их краю. Так в 1787 г. появились его знаменитые звуковые фигуры, которые он описал в своем первом научном сочинении “Открытия в теории звука” (Лейпциг, 1787; репринтное издание в 1980 г.). Они показали распределение стоячих волн, возникающих при вибрации пластинки, и стали в дальнейшем эффективным методом изучения собственных колебаний диафрагм различных акустических приборов. В 1818 г. Хладни в одном из писем сообщал об остроумном применении его звуковых фигур одним строителем в Кобленце: для совмещения отверстий в каменной плите лестницы перед сверлением ее снизу строитель посыпал плиту песком, который при сверлении немного разрежался, точно указывая место для встречного сверления сверху.

Чтобы удовлетворить свою вторую страсть - тягу к путешествиям, Хладни отказался от официальной службы (а его ожидала должность профессора университета). Поэтому он никогда не имел твердого материального дохода и жил на скромные средства, получаемые от выступлений во время своих бесчисленных поездок. Он исколесил всю Европу, побывал в России. В своей автобиографии, предварявшей его главный труд по физике “Акустика” [3], он писал, что ему следовало бы стать моряком или купцом, или же врачом. С поразительной искренностью он признавался, что в выборе его занятий существенную роль сыграло тщеславие, стремление проявить свою личность, подавляемую в юности.

Неограниченная природная любознательность, трудолюбие и целеустремленность направляли его внимание и силы в наименее затронутые наукой области явлений. И он добился в этих областях больших успехов. Вместе с тем как занятия чистой наукой, так и нерегулярное чтение лекций в университетах (сначала в Виттенберге - по физической и математической географии, по геометрии, затем в течение трех лет в Берлине - по акустике) давали незначительные доходы, и Хладни был постоянно в бедственном положении. Это послужило толчком - искать успеха в практической деятельности, в области изобретательства и искусства, что вызывает больший отклик в обществе.

Вдохновленный опытами некоего Мезоччи со звучащими гибкими пластинками, Хладни задумал принципиально новый музыкальный инструмент и в 1789 г. создал свой “эуфон” (в переводе с греческого - благозвучный), а на следующий год уже мог продемонстрировать игру на нем. Этот инструмент представлял собой набор небольших прямых стеклянных трубочек, соединенных с кривыми стержнями. Звучание, которое вызывалось вибрацией от продольного трения трубочек увлажненными пальцами, напоминало звук гармоники. Он усиливался резонатором, помещавшимся сначала за трубочками, а затем горизонтально под ними. Широкий отклик на это изобретение в немецких газетах и музыкальном журнале, а затем и в известном английском “Философском сборнике” подсказал Хладни идею музыкальных выступлений на публике, которые он дополнял лекциями по акустике и демонстрацией звуковых фигур.

Так начиналась давно желанная для него жизнь странствующего “артиста-ученого”. Публика воспринимала выдающегося физика как оригинального музыканта-изобретателя. А его звуковые фигуры поражали не меньше, чем фокусы. 31 мая 1794 г. Хладни был удостоен чести выступать как лектор и музыкант в Петербургской академии наук, которой был посвящен его труд 1787 г. Директор Академии княгиня Е.Р.Дашкова удостоила его звания иностранного корреспондента Академии.

Конструкция эуфона была громоздкой и непрочной. На обратном пути, в долгом плавании по Балтийскому морю из Ревеля (Таллин) во Фленсбург (тогда в Дании), Хладни не только нашел способ усовершенствовать эуфон, но и придумал по сути новый инструмент, который назвал “клавицилиндр”. Окончательно его конструкция была завершена к 1802 г. Он напоминал квадратное пианино размером 805018 см (длина, ширина и толщина резонирующего футляра), где помещался звуковой, теперь уже единственный цилиндр. Цилиндр был соединен с клавиатурой и ножной педалью, с помощью которой и махового колеса цилиндр (также смачиваемый время от времени) приводился во вращение [2, 4]. Музыка, напоминавшая звуки гармоники, вызывалась трением об него искривленных металлических стержней. Он не требовал настройки, обеспечивал возможность не просто ударного, но протяжного звучания и был намного благозвучнее эуфона. Его внутреннее устройство Хладни держал в секрете, так как, по его словам, этот инструмент был главным средством его “пропитания”. Описание нового инструмента, как и всего комплекса своих акустических исследований, Хладни изложил в уже упомянутом большом сочинении “Акустика”.

Клавицилиндр.

В Европе между тем разгоралась война нового претендента на мировое господство - Наполеона I. Затруднилось распространение научной информации между странами. Несмотря ни на что, Хладни предпринимает одну за другой свои обширные поездки, иногда возвращаясь в Виттенберг, к которому в 1806 г. уже приближались военные действия. Вместе с местной профессурой ему пришлось укрываться в соседнем Кемберге. Позднее, в 1814 г., он совершит мужественный поступок - спасет от пожара (при обстреле пруссаками) важные документы города, хранившиеся в Виттенбергской крепости, в то время как многие из его дорожных записей погибли в его собственном горящем доме. К счастью, удалось уберечь от огня музыкальные инструменты, уникальную (метеоритную!) коллекцию и портреты музыкантов [5].

А в 1803 г., оказавшись в Веймаре, Хладни знакомится с Гёте и обсуждает с ним акустические проблемы. В 1808 г. прибывает в Париж, где демонстрирует перед Наполеоном, перед П.С.Лапласом и перед К.Л.Бертолле свой клавицилиндр и звуковые фигуры. Пораженный император назвал Хладни человеком, который сделал видимым звук. Хладни был польщен двухчасовой аудиенцией у Наполеона (между прочим, в знак уважения к заслугам Хладни Наполеон приказал выделить ему на время пребывания в Париже 6 тыс. франков). Но восторженное отношение к великому полководцу Хладни бесповоротно утратил, когда Наполеон объявил себя императором. В ноябре 1809 г. в Париже выходит сделанный самим Хладни по просьбе французских физиков французский перевод “Акустики”. В 1810-1812 гг. он продолжает поездку с лекциями и выступлениями по Швейцарии (Цюрих и Женева), Италии (Турин, Милан, Павия, Болонья, Флоренция, Венеция) и возвращается через Падую, Верону, Мюнхен, Вену и Карлсбад. Опасаясь разбойников, Хладни путешествовал в карете с двойным дном, чтобы уберечь свои коллекции.

Считая акустические занятия и особенно инструменты главным своим достижением, Хладни опубликовал в Лейпциге “Новый вклад в акустику” (1817), “Вклад в практическую акустику и в учение о строительстве инструментов” (1821), где подробно описал новый эуфон (первый давно разбился в дороге) и клавицилиндр. Посмертно выйдут его сочинения “Краткий обзор учения о звуке и тонах с приложением, развитием и расположением соответствующих соотношений тонов” (1827) и второе неизмененное издание его фундаментального труда “Акустика” (1830). Хладни избрали своим членом помимо Петербургской академии ученые общества Гёттингена и Эрфурта, а также Берлинское общество друзей-естествоиспытателей.

“Огненные шары” и аэролиты

Реальность метеоритов отрицалась наукой XVIII в. Физическая картина мира, созданная Ньютоном, не допускала падения “камней с неба”. После первого официального исследования парижскими академиками образцов каменного метеорита “Lucй” (1772) была установлена (соответственно уровню науки того времени) неотличимость их состава от земных пород. Аэролиты (воздушные камни) причислили к фульгуритам - земным породам, оплавленным молнией, справедливо отбросив их древнее толкование как творений самого грома (“громовые камни”). Ученые отметили при этом и важные особенности “камней” - их насыщенность железом (отсюда больший удельный вес, чем у обычных камней), оплавленность (черная корка) при совершенно неизмененной внутренней структуре камня (правильно объяснив последнее как свидетельство сильного, но кратковременного нагрева!). Итак, были выявлены ясные для каждого современного исследователя первые признаки метеоритов вообще! Но тогда это прозвучало как аргумент в пользу наземного кратковременного воздействия огнем молнии, притянутым железистой массой [6]. Кстати, падение метеоритов часто связывали с грозой, принимая за молнию полет и взрыв болида - “огненного шара”.

После революционного обновления Б.Франклином представлений о физике земной атмосферы наиболее трудно “стираемым” белым пятном среди наблюдаемых в небе нерегулярных световых явлений оставались “огненные шары”. Они сильно отличались и от беззвучных падающих звезд, и от молнии, даже шаровой, по многим признакам. Их громоподобный взрыв сопровождался целой серией новых звуковых эффектов, которые сравнивали с ружейной пальбой, грохотом при разрушении дома и т.п. Огненный шар, как правило, проносился по небу наклонно вниз или даже почти горизонтально, т.е. обладал собственной скоростью. Нередко он оставлял за собой дымный хвост, указывая на горение какой-то плотной материи… Начавшиеся еще в XVII в. первые оценки высот и скоростей, а также размеров огненных шаров поражали: высоты до нескольких сотен километров - еще не “астрономические”, но и слишком большие для сгущения таких шаров в земной атмосфере; скорости - до десятков километров в секунду, т.е. “космические”, как у планет; огромные, километровые, размеры головы!

Э.Галлей в 1714 г. первым высказал верную идею, что это случайные сгустки космической материи, встречаемые Землей на ее пути вокруг Солнца. Однако и она противоречила ньютоновой картине мира с ее пустым межпланетным пространством. Поэтому спустя пять лет он отказался от нее. В XVIII в. были опубликованы две новые сходные космические (!) гипотезы болидов - Д.Прингля в Англии (1759) и Д.Риттенхауза в США (1786). Но обе остались незамеченными. Наибольшее распространение и признание получила в XVIII в. атмосферно-электрическая теория огненных шаров Ч.Благдена (1784). Эту теорию приняли и физики, в том числе Лихтенберг.

О природе болидов и “метеорных камней”

При встрече в Геттингене в феврале 1793 г. с Лихтенбергом Хладни завел речь о внутренней противоречивости атмосферно-электрического объяснения болидов. Хладни указывал на слабости этой теории, проявив достаточную осведомленность в вопросах физики атмосферы, а также относительно параметров и общей картины болидов. Под напором его логики Лихтенберг высказал мысль, что в таком случае огненные шары должны порождаться чем-то чуждым Земле, что приходит в ее атмосферу извне.

Идея поразила Хладни. Следуя совету Лихтенберга, он серьезно взялся за изучение проблемы болидов по историческим хроникам и уже вскоре как юрист убедился в достоверности свидетельств о них. Он обратил внимание на их космические параметры (скорости и направление движений) и более того - убедился, что нередко после взрыва такого “огненного шара” на землю действительно выпадали твердые массы - каменные, а иногда и железные. Установленный таким способом факт Хладни назвал “исторической истиной”. Тем самым он давал ответ и на пожелание и призыв знаменитого шведского химика О.Бергмана - попытаться найти вещество упавшего огненного шара: его не раз находили, но принимали за другое. Хладни впервые научно обосновал генетическую связь между “огненными шарами” и почти изгнанными из науки XVIII в. “аэролитами”, “громовыми камнями”, “камнями с неба” и таким образом доказал реальность самого явления “небесных, метеорных камней”. Так стала формироваться новая космическая теория происхождения болидов и аэролитов.

Но если в отношении болидов и аэролитов у Хладни были, хотя и отдаленные, предшественники, то теперь мы подходим к третьей и полностью оригинальной составной части его теории. Она объясняет долгое время интриговавшее историков науки название его основополагающего сочинения 1794 г., где он предложил свою сенсационную метеорно-метеоритную теорию: “О происхождении найденной Палласом и других подобных ей масс и о некоторых связанных с ними природных явлениях” [7]. (К последним относились болиды и падающие звезды.) Такое название сочинения было напрямую связано с еще одной естественнонаучной загадкой - найденной в 1771 г. П.С.Палласом необъяснимой наукой того времени каменно-железной глыбой. Ее вес достигал более 700 кг. Обнаруженная впервые в 1749 г. горным мастером И.Меттихом в горной Красноярской тайге и вывезенная оттуда местным крестьянином Я.Медведевым (в надежде найти в ней нечто подороже железа), она была описана Палласом в его “Путешествии…” [8].

Дело в том, что среди минералогов уже десятки лет шли споры о возможности существования на земле естественного, “самородного” железа. В отличие от других самородков, чистое металлическое (не в состоянии руды) железо быстро ржавеет. Когда блоки такого железа, обычно небольшие, находили в Европе, их объясняли как остатки от древних плавок. Но находка Палласа весила свыше 40 пудов! А главное, в ней чистое ковкое железо (терявшее свою ковкость при плавке!) имело пористую структуру губки, заполненной каплями чистого тугоплавкого(!), т.е., напротив, прошедшего через высокотемпературный нагрев и плавление минерала оливина. Между тем ни вулканов, ни следов горнов в дикой тайге не было.

В последней четверти XVIII в. образцы “сибирского железа” Палласа были едва ли не самыми “обсуждаемыми” в европейской литературе экспонатами. Впервые такой образец детально исследовал берлинский химик И.К.Ф.Майер (1776), а его коллега К.Х.Брумбей тогда же высказал идею о прорыве подземного огня (но не вулканического!) с выносом куска расплавленной руды и выходом пузырьков воздуха из нее при застывании - отчего и возникла ячеистая структура. Аналогичную идею высказал шведский химик О.Бергман, объяснив такую структуру кипением расплава. И хотя проблема сибирского “самородного” железа так и оставалась не решенной до конца, наибольшее распространение получила “огненная” гипотеза И.Фербера об ударе молнии в железосодержащую породу (тем более, что глыба найдена была недалеко от выхода железорудной жилы!). Главное, находка Палласа положила конец сомнениям в существовании железных “самородков”, и многие из них вскоре были открыты и в Европе, и в Америке. Что касается американского континента, то там эти многотонные блоки, известные индейцам с древности, все оказались железными метеоритами! Но все они были сплошными, и лишь структура сибирского оставалась уникальной.

Сотрудник (в дальнейшем директор) Венского королевско-императорского минералогического музея минералог аббат Андрей Антон Штютц впервые (1789) провел сравнительное исследование попавших в его руки трех подобных железистых масс с литературными сведениями о четвертой, объединив их все в некую систему по внешнему сходству у одних и по сходству их историй у других. Одной из них был железный метеорит Hraschina, упавший в 1751 г. после взрыва яркого болида в Аграме (Загреб).

Новым в исследовании Штютца было то, что он объединил железо из Аграма и из Сибири - по особому признаку. Таким признаком стало присутствие на их поверхности характерных вмятин, что позволило Штютцу впервые утверждать родство находок железистых (или даже чисто железных) масс и приписать им всем общее происхождение - от удара молнии в земную железосодержащую породу. Именно эта статья Штютца [9] сыграла роль “спускового крючка” при построении метеоритной теории Хладни. (Заметим, что Хладни еще не довелось до 1794 г. самому увидеть ни одного образца Палласова железа.)

“О происхождении найденной Палласом и других подобных ей масс и о некоторых связанных с ними природных явлениях”.

Рига; Лейпциг, 1794 г.

Хладни не усомнился в выводах Штютца о сходстве природы вмятин на поверхности обеих масс. Но, уже убедившись к тому времени в космической природе болидов и реальности падений после них именно насыщенных железом каменных или чисто железных масс, он по-новому взглянул и на сибирскую находку. Вывод Хладни прозвучал подлинной сенсацией: не другие произошли, как и она, от удара молнии в земную породу, а это она - многопудовая глыба, - как и три другие, упала с неба, из космоса! Этим поистине революционным переворотом концепции Штютца Хладни вносил коренные изменения в общую естественнонаучную картину мира. Такой вывод настолько поразил его самого, что он усомнился - стоит ли его публиковать. Даже Лихтенберг поначалу отнесся весьма скептически к новой теории Хладни, сказав, что его сочинение о небесных камнях произвело на него такое же впечатление, как если бы подобный камень свалился на голову ему самому. Но концепция Хладни 1794 г. (счастливо поддержанная самой природой - выпадением в 1790-е годы нескольких метеоритов и даже метеоритных дождей) взбудоражила умы. Сам Лихтенберг спустя три года оказался среди первых астрономов - сторонников новой теории.

Судьба метеоритной теории Хладни

Встреченная многими в штыки (особенно минералогами-ортодоксами) теория Хладни к началу нового века обрела уже немало сторонников, прежде всего среди астрономов (Ф.К. фон Цах, Г.В.Ольберс, П.С.Лаплас и др.) и даже минералогов (А.Г.Вернер). Она привлекла к серьезным исследованиям “метеорных камней” видных химиков, минералогов, физиков и астрономов. Сам Хладни в течение почти 30 лет, до конца жизни, развивал и обосновывал ее новыми фактами и соображениями. Он отметил и оценил мельком упомянутую Палласом версию местных “татар”, которые при первом обнаружении сибирской глыбы посчитали ее за священный дар, упавший с неба. В своих бесчисленных поездках по Европе Хладни продолжал разыскивать в библиотеках, архивах, минералогических музеях, у частных лиц как новые сведения о таких явлениях, так и сами “метеорные камни”. Его общительность привлекла к нему немало помощников.

Развивая свою теорию, Хладни рисовал стройную картину нового космического (вернее, атмосферно-космического!) феномена: небольшое космическое тело, врезающееся в земную атмосферу, горящее и плавящееся в ней от чудовищного разогрева при трении и электризации (картина болида), и, наконец, выпадение огарков в виде оплавленных “метеорных камней”.

Опираясь на глубокие космологические и космогонические идеи И.Канта и В.Гершеля, на новые открытия в астрономии (первых астероидов), Хладни все более уверенно утверждал, что источником метеорных масс должно быть рассеянное в мировом пространстве вещество - остатки от материи, из которой сформировались некогда большие планеты (реликтовое вещество), или от последующих мировых катастроф и разрушения таких тел (идея Ольберса) или целых космических систем (по эволюционной концепции Вселенной Гершеля).

Допускал он и связь “метеорных камней” с кометами. Свои лекции он теперь дополнил рассказами о метеорных камнях. Хладни опубликовал в этой новой области свыше 50 работ, в том числе несколько каталогов сведений о падении метеоритов в разные эпохи. Откликаясь на настойчивые просьбы своих друзей - астрономов и физиков, он подытожил свои идеи в большом сочинении “Об огненных метеорах и падавших с ними массах” (число собранных им фактов выросло с 18 в 1794 г. до 180!) [10]. Здесь он впервые попытался привести в систему новую сложную область естествознания. Списки метеорных масс он продолжал пополнять до последних лет жизни. Одну из наиболее богатых своих коллекций метеоритов Хладни завещал Минералогическому музею Берлинского университета (где она и хранится по настоящее время - слух о ее гибели во время Второй мировой войны [5] не оправдался [11]).

Свое последнее путешествие Хладни предпринял в 1827 г. из Кемберга в Бреслау (тогда в Пруссии, ныне Вроцлав в Польше) через Берлин. Из Бреслау он написал 28 марта, что намерен остаться там до 14 апреля, а затем на несколько недель отправиться с лекциями во Франкфурт на Одере. Но, остановившись в доме своего друга Г.Штеффенса, он был найден утром 3 апреля 1827 г. бездыханным.

Незадолго перед тем в беседе с друзьями Хладни заметил, что хотел бы покинуть этот мир быстро и неожиданно. Так и случилось: он скончался от апоплексического удара. Его многочисленные друзья и почитатели, включая Гёте [12], с горечью откликнулись на внезапную кончину этого удивительного человека и исследователя-первопроходца.

Юношеская мечта Хладни - войти своими трудами в историю человечества - полностью осуществилась. Недаром вводную часть своего сочинения 1819 г. он закончил латинским изречением: “Так доброе дело (давно желаемое), наконец, восторжествовало” *.

* История рождения и становления научной метеоритики и роль Хладни как ее основоположника детально изложена в новой книге автора настоящего очерка [13]

Список литературы

1. Ullmann D. Ernst Florens Friedrich Chladni. Leipzig, 1983.

2. [Val.P.] Biographie universelle ancienne et modern. T.VIII. Paris, 1844.

3. Chladni E. Die Akustik. Leipzig, 1802.

4. Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Т.73. 1903. С.314.

5. Kuhne H.V. // Die Sterne. 1964. Bd.40. Heft 7/8.

6. Еремеева А.И. // Природа. 2000. №8.

7. Chladni E. Uber den Ursprung der von Pallas gefundenen und anderer ihr ehnlicher Eisenmassen und uber einige damit in Verbindung stehende Naturerscheinungen. Riga; Leipzig, 1794.

8. Pallas P.S. Reise durch verschiedene Provinzen des Russischen Reichs. St.Petersburg, 1776. T.3. Bd.1 (Reise im цstlichen Sibirien und bis in Daurien, 1772-1773).

9. Stutz A. // Bergbaukunde. Leipzig, 1790. Bd.2.

10. Chladni E. Uber Feuer-Meteore und ьber die mit denselben herabgefallenen Massen. Wien, 1819.

11. Hoppe G. // Chem. Erde. 1977. Bd.36.

12. Ebstein E. // Mitteilungen zur Geschichte der Medizin und der Naturwiss. 1905.

13. Еремеева А.И. История метеоритики. Истоки. Рождение. Становление. Дубна, 2006.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://vivovoco.rsl.ru