О значении морфологического критерия для фонологии

М.В. Панов

Нужен ли морфологический критерий при исследовании фонемной системы языка? Разные фонетисты на это отвечают по-разному. По мнению одних, такой критерий не нужен, по мнению других – он необходим. <…>

Все противники морфологического критерия в фонологии определяют фонему как «звуковой тип». <…> Позиция этих исследователей вполне логична: если фонема – звуковой тип, то классификацию фонем надо строить на основании акустико-артикуляцнонных признаков, а морфология здесь ни при чем.

Казалось бы, так. На самом же деле все гораздо сложнее. Возьмем простой пример. В русском языке противопоставлены звонкие и глухие согласные, например п и б . Но оказывается, что перед гласными взрывной согласный звук не может остаться глухим – он приобретает слабую озвонченность. В слове тот первый и последний согласные не тождественны по звонкости.

В русском языке существует не две, а три основные градации согласных по признаку «звонкости-глухости». Первая ступень: полная глухота, полное отсутствие звонкости у согласных. Такое абсолютное оглушение встречаем у согласных звуков в конце слова, перед другими согласными (не звонкими!), перед сонорными, перед оглушенными гласными: [ V кόп], [трόп къ], [кр’éпкъ]. Вторая ступень: слабая озвонченность. Это озвонченность глухих согласных перед гласными. В этом положении у взрывных глухих согласных момент взрыва совпадает с началом вибраций голосовых связок, т.е. с началом гласного. У проточных глухих согласных, стоящих перед гласными, начало может быть совершенно глухим, но исход артикуляции всегда сопровождается слабым озвончением; и здесь сквозь глухой согласный просвечивает начало гласного. Наконец, третья ступень «звонкости-глухости» согласных – это полная звонкость, которой обладают звонкие согласные не в конце слова и не перед глухими.

Между этими тремя основными ступенями есть еще множество переходных. В безударных слогах звонкие согласные могут умерять свою звонкость. В конце концов, если мы произнесем с силой и напряжением всех речевых органов слово помпа и, наоборот, вяло и ненапряженно слово бомба , то звучание [п] и [б] во втором слоге сближается до предела.

Следовательно, от б до п в языке оказывается непрерывная шкала звуков: б1 [ба!], б2 [бак], б3 [бык], б4 [бáб V ], б5 [р ы б V ], б6 [р ы б ъм], б7 [р ы б ък], п8 [пас!], п7 [пар], и6 [пыл], п5 [пáп V ], п4 [пáпъм], п3 [шáпк V ], п2 [шáпък], п1 [лоп]. Новое качество появляется не внезапно, не разом, а постепенно накапливается; между двумя полюсами встречается множество переходных случаев.

Было бы ясно, где появилось новое качество согласного, если бы оно возникло в форме внезапного скачка, взрыва, разорвав постепенную непрерывность звуковой цепи [б1–п1]. Но «скачок» здесь протекает в непрерывном ряду форм, и поэтому его нельзя указать пальцем: вот он! Такие «замедленные скачки», как известно, не редкость в языке. Они целиком характеризуют диахронию языка, а диахрония накладывает отпечаток и на синхронию.

Легко сказать: «Комбинаторные варианты данной фонемы не выходят за ее пределы». Но как определить эти акустические пределы? Где проходит граница: между [б5] и [б6]? между [п1] и [п6]? С акустической точки зрения это равновозможно, так как эти границы равновелики.

Итак: даны два акустических типа: [п] и [б]. Требуется (не прибегая к морфологическому критерию) распределить между этими двумя типами все встречающиеся в нашем языке варианты [п – б]. У этой задачи оказывается бесчисленное количество решений, т.е. ни одного. <...>

Вопрос полностью выясняется, если мы вспомним о морфологическом критерии. В слове шапка звук [п3] мы отнесем к фонеме [п]. так как в той же морфеме в независимом положении встречаем звук [п4], «чистое» [п] (ср. шапник, шапный и пр.). В словах от улицы , от огня звук [т] слабо озвончен, занимает среднее положение между [т] и [д]. И мы относим этот звук к акустическому типу [т] только потому, что эта же морфема (в данном случае совпадающая со словом) от , будучи поставлена в иное фонетическое окружение ( от рыбы , от мыса ), позволяет определить, что данная согласная фонема в независимом положении превращается в [т].

Факты показывают, что, даже признав правильным определение: «фонема – звуковой тип», мы все равно не можем произвести фонемного анализа без помощи морфологии.

Особенно много затруднений доставляет врагам морфологического критерия в фонологии редуцированный гласный [ъ] (среднего ряда, среднего подъема, нелабиализованный). У этого звука [ъ] столько же прав объединиться в один акустический тип [а], сколько с [ы]. <...> Транскрибируя так, забывают одно очень ценное наблюдение, сделанное знаменитым русским фонетистом: «... В русском языке ... заударные слоги являются и психически слабыми слогами, не способными к прояснению (за исключением слогов, имеющих морфологически-синтаксическое значение); все предударные слоги способны к двоякому произношению – слабому и сильному, расчлененному» http://genhis.philol.msu.ru/article_203.shtml - _ftn2#_ftn2 2 . Следовательно, есть слоги, где редуцированные неспособны к расчлененному, сильному произношению, к прояснению. Это наблюдение сделано Л.В. Щербой.

Выходит, что [ъ] – это [ъ]; не годится приравнивать его ни к [а], ни к [ы]: это особый акустический тип. Но особой фонемой его нельзя объявить: этот звук никогда не встречается в сильной позиции, в независимом положении, никогда сам по себе не служит смыслоразличению (фонематически не противопоставлен другим гласным). Итак, мы попытались стать на ту точку зрения, что фонема – звуковой тип – и только. Оказалось, что даже с этой точки зрения для фонемного анализа необходима помощь морфологии. Есть множество «срединных» звуков, которые легко отнести и к тому и к другому акустическому тину. Акустические типы вообще не отделены перегородками.

Морфологический критерии вводится для того, чтобы быть уверенным, что изучаются именно позиционные изменения того же звука: звук тот же (в принципе!), так как та же морфема; поэтому все его изменения даны не смысловыми, не смыслоразличительными функциями звука, а только позиционными. Морфема – та же; значит, нет влияния семантических разграничений; значит – все изменения звуков имеют чисто фонетический характер. Морфологический критерий в фонологии – это не измена фонетике, а преданнейшая служба ей.

Морфологический критерий – и только он! – позволяет установить позиционные изменения звуков, отделить их от фонемных чередований и, в конце концов, определить «диапазон» каждой фонемы.

Припомним, как был использован морфологический критерий при решении вопроса о фонемном характере «срединных» звуков. Мы искали такого положения данного звука (в составе данной же морфемы, но в разных словах), чтобы он стал в независимую, сильную позицию. Тогда только выяснялась и фонемная природа данного звука. То есть, иначе говоря, мы принуждены были, определяя фонемный характер данного звука, возводить его к основному варианту. Без этого нельзя выяснить, какая это фонема, даже если определять ее как акустический тип: неясен акустический диапазон фонемы. Но если мы самими фактами языка вынуждены были таким способом, при помощи морфологии, определять фонемы, то, очевидно, этот морфологический метод должен быть выдержан последовательно. Фонемный характер данного звука определяется приведением его к той форме, которую дает независимая, сильная позиция.

Все фонологи применяют морфологический критерий. Только одни явно, другие исподволь, одни последовательно, другие нет, одни сознательно, другие вопреки своим теоретическим высказываниям.

Л.В. Щерба определял фонему как акустический тип и поэтому отвергал морфологический критерий в фонологии. Но практически он им широко пользовался. Он, например, пишет: «Во французском приходится различать две фонемы «œ»: одна, которая никогда не выпадает и которую мы и будем обозначать через «œ», и другая, которая в потоке речи может выпадать при известных условиях и которую, хотя она чисто фонетически и совпадает с первой, мы будем обозначать через « E «. Возьмем два глагола: «рœр le » (ре u р l е r ) и « d œ m ã: de » ( demander ); в начальных слогах у них произносятся совершенно одинаковые гласные, но стоит прибавить впереди предлог à, чтобы картина изменилась: в первом случае получится «арœр le », а во втором « adm ã: de », которое мы будем изображать «а d ( E ) m ã: de ». Таким образом, фонемой « E « называется такое «œ», которое в известных условиях чередуется с нулем звука» http://genhis.philol.msu.ru/article_203.shtml - _ftn3#_ftn3 3 . Следовательно, Л.В. Щерба признает, что 1) две фонемы могут совпадать в одном звуковом варианте; 2) различить фонемы можно лишь при сравнении разных лексических образований, включающих ту же морфему. Интересной особенностью описанных Л. В. Щербой фонем является то, что одна из них в сильной позиции реализуется нулем. Ничего принципиально невозможного здесь нет.

Как видно, без морфологического критерия в фонологии не обойтись. Вместо того чтобы использовать его тайком от себя, следует последовательно применять его при фонологическом исследовании. А в этом случае придется отказаться от определения фонемы как акустического типа

1 А.А. Реформатский. Из истории отечественной фонологии. М.: Наука, 1970, с. 368 – 373.

http://genhis.philol.msu.ru/article_203.shtml - _ftnref2#_ftnref2 2 Л.В. Щерба. Опыт лингвистического толкования стихотворений. «Русская речь», 1923, стр. 41 – 42; ср. «Когда неударяемое о следует за ударяемым слогом слова, то уподобление его звуку а отнюдь не допускается» (РВФ, 1891, № 3, пед. отд., стр. 12, А.Е. Ельсин); ср.: Р.И. Аванесов. Русское литературное произношение. М., 1950, стр. 33.

http://genhis.philol.msu.ru/article_203.shtml - _ftnref3#_ftnref3 3 Л.В. Щерба. Фонетика французского языка, стр. 1