“Печаль моя светла...”
Мария Сетюкова-Кузнецова
Чего больше в слове память – радости или грусти? Наверное, второго. Грустно, когда вспоминаешь о неудачах и безвозвратных потерях. И грустно, хоть и совсем иначе, когда – о прошедшем радостном и хорошем, которого, увы, никогда не вернёшь.
Как мы вспоминаем о своём детстве (будем иметь в виду детство более или менее счастливое)? Разве не случалось нам самим или нашим приятелям в разговоре, захлёбываясь, радостно шуршать, греметь детскими воспоминаниями, сдирая ненужное время, как цветистую обёрточную бумагу с подарка? Разве нельзя, пусть иногда, вспоминать своё детство как светлую беспечальную радость? Только вот, сдаётся мне, читающей и перечитывающей на протяжении последних лет прозу молодых (или, как принято было говорить раньше, – “сорокалетних”) писателей, что теперь беспечально о детстве не вспоминают. Разумеется, в поле моего зрения попадает лишь часть текстов такого рода. Память-радость к тому же, наверное, встречается в детских книжках, а я, каюсь, давно уже их не читала. И всё-таки… Именно память-грусть по детским неспешным годам – это что-то похожее на фирменный знак современной литературы. Где ты, шальная гордость за изумляющие проказы и волшебные первые влюблённости? Ау! Может быть, в том же небытии спрятана, где и подзабытый изрядно читателями положительный герой? Чтобы проверить меня, вспомните, прочитайте, перечитайте тексты прозаиков Андрея Дмитриева, Олега Ермакова, Петра Алешковского, Марины Палей и просто перелистайте последние номера «Знамени», «Нового мира». Исключения, конечно же, будут, но они лишь приложение к правилу. А вот примеров, правило подтверждающих, – сколько угодно.
В один из грустных полуосенних-полузимних вечеров взяла летнюю восьмую книжку «Нового мира» и перечитала маленький рассказ Дмитрия Шеварова «Второй день Рождества». Захотелось проверить то ощущение “светлой печали”, которое, кажется, там присутствовало.
Это рассказ о том, как молодой довольно-таки человек с дочерью-подростком приезжает в город своего детства. Тихий хороший провинциальный город. Очень раннее утро. Непонятно: какое настроение, цель поездки. Есть только цвет – белый, это цвет города, света, цвет прожитых когда-то дней. Но снова вернёмся к началу рассказа, самым первым его фразам. “Если бы я поехал один, то как же мне грустно было бы сейчас! Но мы вдвоём…” А всё-таки дочка как-то сама по себе. Хоть она тоже родилась в этом городе. Но увезена была почти во младенчестве, ничего не помнит из здешнего. Да и что ей помнить о детстве, когда оно – просто её жизнь. “Мы же только из тепла, из вагона, а дочке зябко ещё и от темноты и неизвестности, оттого, что она здесь родилась, а вспомнить пока ничего не может...”
Пока на двоих – память отца. Память, хранящая всё до подробностей. Но подробности неуловимы и бесплотны. “Угловой дом теперь заколочен, пуст… Заходим во двор, калитки давно нет – идём через пролом. Подходим к двери – заперта. Кодовый замок поставили. Ещё одно новшество освоил мой город. Нечего даром греться в подъездах.
А что же осталось от сада? Он был в самом углу двора, там, где сейчас сумрак и сугробы. Там тоже что-то случилось. Это даже сейчас заметно, зимой. Одна липа совсем засохла и мертво откинулась назад. Вторая ещё, кажется, жива. Жива скамейка, где сидели мои старики. Только раньше её расчищали, а теперь лишь спинка торчит из-под снега”.
Грустно. Больше, чем грустно. И вот, чуть дальше, подтверждение тому. “Забудьте свои карусельные лошадки, лоскутные перочистки, мороженое по двадцать две копейки, сборы макулатуры, первый отряд космонавтов и любовь на уборке турнепса. Ничего этого больше не будет никогда!.. Скоро вы подрастёте, и у вас будет своё прошлое. И ещё неизвестно, захочется ли вам смеяться над ним…”
К кому обращён этот, почти трагический, монолог? К дочери? Но это всё реалии не её детства. К ровесникам? Но мы всё прекрасно помним. К кому же тогда? Светлая грусть обернулась отчаянием.
Не ругаю рассказ Дмитрия Шеварова. За что же? Рассказ неплох, и есть в нём то, что представляется мне чрезвычайно ценным в литературе, – аромат времени. Но что же делать, если выходит, что у детства моего поколения такой аромат? У мемуарной и художественной литературы о детских годах, которую публикуют сегодня 50–60-ти и так далее -летние, он, этот аромат, иной. Он, как настоявшееся вино, включает в себя большее разнообразие чувств и эмоций – и созерцательное спокойствие, и старческое умиление, и чувство собственника полной, с добрым, достойным началом жизни. Встречаются здесь и безудержное веселье, и иронические насмешки, и грусть, разумеется, частая гостья тоже. Но не она, не она – главная героиня… Честно говоря, порою возникает раздражение, хочется крикнуть: да, в дни моего незабвенного детства, лет З0 назад, ярко светило оранжевое солнце и мама была молодой! Но не стоит, не стоит грустить, бывшие малыши-сверстники. Пусть мы не стали космонавтами и продавцами мороженого, но солнце не стало от этого тусклым и любовь не исчезла из жизни, просто она стала другой… Но, по размышлении, я не кричу. Потому что понимаю, что и вправду “большое видится на расстоянье”... и должно пройти время, и между детством и зрелостью должна встать большая длинная жизнь, и раздражение на то хорошее, что было и кончилось, должно смениться благодарностью за то хорошее, что просто было. В сущности, это ведь даже здорово, что есть такие разные книги на схожие темы.
Все мы, и взрослые, и юные, – читатели. Следим по мере сил за течением литературного процесса. Отмечаем современные тенденции. Эстетическое наслаждение или неудовольствие, испытываемое нами при чтении художественных текстов, тесно переплетено с нашими живыми человеческими настроениями, ощущениями, проблемами. Своими наблюдениями зачастую хочется поделиться. Так рождаются наши и ваши статьи. Так получается газета «Литература». Которая, как нам кажется, является неотъемлемой частью современного литературного процесса.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://lit.1september.ru/
Похожие работы
... политика, наука, технология, культура, искусство. Новая эпоха историко-культурного развития отличалась стремительной динамикой и острейшим драматизмом. Переход от классической литературы к новому литературному направлению сопровождался далеко не мирными процессами в общекультурной и внутрилитературной жизни, неожиданно быстрой сменой эстетических ориентиров, кардинальным обновлением литературных ...
... повествования. Поистине трудно найти пример более искусного поэтического использования морфологических возможностей» (Якобсон Р.О. Работы по поэтике. М., 1987. С. 215, пер. с англ. Н.В. Перцова). Один из примеров удивительной простоты и ясности – стихотворение Пушкина «На холмах Грузии лежит ночная мгла» (1829). Попробуем прочитать этот текст, обращая особенное внимание на грамматические ...
... гнезда", "Войны и мира", "Вишневого сада". Важно и то, что главный герой романа как бы открывает целую галерею "лишних людей" в русской литературе: Печорин, Рудин, Обломов. Анализируя роман "Евгений Онегин", Белинский указал, что в начале XIX века образованное дворянство было тем сословием, "в котором почти исключительно выразился прогресс русского общества", и что в "Онегине" Пушкин "решился ...
... двадцати томов. Гегель — последний философ, попытавшийся обобщить в собственной философии все знания, все науки, существовавшие в его эпоху. Он построил грандиозную философскую систему, которая включала в себя логику, этику, эстетику, философию природы, философию духа, философию истории, философию права, философию религии, историю философии. Сущностью мира для Гегеля является мировой разум, ...
0 комментариев