Возникновение и эволюция христианства

Доклад

Возникновение и эволюция христианства

Общественно-исторические условия возникновения и распространения христианства

Христианство возникло в I в. на территории восточной части Римской империи в Палестине. Согласно ортодоксальной традиции на рубеже нашей эры в Иудее родился от Девы Марии давно уже пред­сказанный библейскими пророками Мессия-Спаситель, Сын Божий Иисус, который, совершая многочисленные чудеса, доказал, что он ниспослан с неба на землю во имя спасения рода человеческого, погрязшего в пороках и беззаконии. За выступления против офици­ального иудаизма Иисус был распят на кресте в Иерусалиме. Своей мученической смертью он искупил грехи человечества. Ранние хрис­тиане были убеждены, что в ближайшем будущем состоится второе пришествие Иисуса Христа, которое установит царство Божье на земле.

Таким образом, в центре христианства находится образ Богочело­века — Иисуса Христа. Греческое слово "христос" соответствует древнееврейскому "мессия" — спаситель. Этим нарицательным име­нем Иисус Христос связывается с ветхозаветными преданиями о при­ходе на израильскую землю пророка, мессии, который освободит свой народ от страданий и установит там праведную жизнь — Божье цар­ство. Были тысячи примет, откуда и как должен был появиться мессия. И вот человек, назвавший себя мессией, сказал: "Не придет царствие Божие приметным способом, и не скажут: вот оно здесь или вот оно там. Ибо царствие Божие внутри нас". Иначе говоря, то, что метафо­рически называется царствием Божиим, — есть внутренний духовный мир человека, который он сам в себе должен открыть и развить. Хри­стос увидел бесконечность внутри, как некое ему самому присущее свойство. Он перенес центр тяжести из внешнего мира внутрь. Бог ДРЕВНИХ иудеев был смутно ощутимым огнем жизни, далеким и непоишным, приходящим к пророкам, как вдохновение. Иисус ощутил этот огонь как внутренний свет, свет собственной души. Это было совер­шенно новое понимание глубинной внутренней сути жизни и челове­ка. Внешний мир остается внешним до тех пор, пока нет подлинной фобии к нему. Спаситель — внутреннее чудо преображения души, а не внешняя сила.

Таков духовный смысл евангельского образа, и именно такое его прочтение оставило неизгладимый след на века. Именно такой Хрис­тос запечатлен на лучших иконах мира. И именно о такой невероят­ной, головокружительной высоте человеческого духа, вмещающего всю бесконечность, "повествуют" хоралы Баха, написанные на еван­гельские темы.

Относительно быстрое распространение христианства в малоази­атских провинциях Римской империи и в самом Риме было обуслов­лено рядом социально-исторических факторов. Начавшийся в эпоху античного мира социальный кризис порождал всеобщую неуверен­ность в завтрашнем дне, чувства апатии и бесперспективности. Усилил­ся антагонизм не только между рабами и свободными, но и между римскими гражданами и подданными провинций, между римской по­томственной знатью и обогатившимися всадниками. В огромной Рим­ской империи насчитывалось несколько десятков миллионов людей, но не было чувства солидарности между ними, общего идеала, обще­принятой морали. То, что почитали одни, презирали другие. И таких не­совместимых ценностных систем были десятки. Можно себе предста­вить, какой в силу этого царил хаос, как постепенно терялось уваже­ние ко всяким нормам и правилам. Древние историки в один голос жалуются на упадок нравов. Нужна была объединяющая всех миро­вая религия, которая могла бы заполнить духовный вакуум. Новая ре­лигия должна была обращаться ко всем народностям обширной Рим­ской империи и ко всем социальным слоям общества, в том числе и к рабам. И такой религией стало христианство. Настроения усиливав­шегося недовольства и протеста вылились в религиозную форму.

Христианство возникло на базе иудаизма, можно даже сказать, что оно было восстанием внутри иудаизма. Христиане приняли эстафету пророков и утверждали, что основатель их учения Иисус Христос — тот самый Мессия, который избавит мир от страданий и даже от смер­ти. И они обращаются не только к евреям, среди которых родилось учение, но ко всем людям мира, называя всех своими братьями. Хрис­тианство прежде всего провозгласило равенство всех людей как грешников. Оно отвергло существующие рабовладельческие обще­ственные порядки и тем самым породило надежду на избавление от гнета и порабощения отчаявшихся людей. Оно призвало к переуст­ройству мира, выразив реальные интересы бесправных и порабощен­ных. Оно, наконец, дало рабу утешение, надежду на получение свобо­ды простым и понятным способом — через познание Божественной истины, которую принес на землю Христос, чтобы навсегда искупить все человеческие грехи и пороки. Христиане создают Новый Завет, а ста­рая еврейская Библия стала называться Ветхим Заветом. И если Вет­хий Завет противоречил Новому, новое отменяло старое. Суть нововве­дений не сводилась лишь к обрядовым изменениям (вместо субботы стало праздноваться воскресенье, вместо обрезания младенцев было введено крещение), а заключалось в установлении общего поворота: новое оказывалось лучше старого. "Новый Адам", т. е. новый человек, противопоставляется в евангелиях старому, "ветхому", новое вино — старым мехам ("Не вливайте вино новое в мехи старые...") (Map. 2, 22). Во всех примитивных и архаических религиях старое лучше нового (сравните: "старое доброе время"). В еврейском мессианстве, рожден­ном вдали от земли обетованной, торжество добра переместилось в будущее. Но только в христианстве идея лучшего будущего (для всех племен и народов) слилась с идеей нового, преображенного человека, человека, которого прежде не было, которым христианин должен стать по примеру Христа. Эта религиозная идея была очень важной пред­посылкой идеологии прогресса, движения к лучшему будущему, возник­шей в Западной Европе в XVIII—XIX вв. Таким образом, благодаря еван­гелиям были сделаны важнейшие шаги в духовном развитии человече­ства, и потому их значение далеко выходит за рамки истории религии. В Новый Завет входят четыре Евангелия. Евангелие означает "бла­гая весть" (весть о спасителе). Четыре Евангелия — это четыре жиз­неописания Иисуса Христа и четыре изложения его учения. Евангелия варьируют события, дополняют друг друга, авторы придают описаниям индивидуальную окраску, рассказы совпадают или не совпадают, но, так или иначе, создают единый и цельный художественный образ Христа. Что в этом образе необыкновенного, так выделяющего его из всей че­реды библейских пророков? Иисус Христос утверждает не только лич­ную свою божественность, но и общую для всех людей способность к обожению (теозису). Называя себя "сыном человеческим", он говорит, что каждый человек может достичь божественной высоты, свободы в Боге. Дух человеческий он ставит выше всех слепых авторитетов, ве­ковых установлений, законов. Он напоминает людям о том, что зако­ны творились ими, а не они законами, и призывает людей к свободе. Ни один пророк не дерзнул пренебречь обрядом, установленным Мои­сеем и поставить новое вдохновенное чувство истины выше вековых предписаний. Это сделал только Иисус. Важно, что человек перестает быть рабом созданий собственного разума. Установка на внутреннее чувство, на интуицию помогла впоследствии христианству преодолеть "букву" традиций разных народов, впитать в себя "дух" традиций не только еврейских, но и греческих, египетских, сирийских, предстать в качестве синтеза всей средиземноморской культуры.

В истории христианства, равно как и в его догматике, учение Хрис­та неотделимо от Его Личности. Христианство тем и отличается от других религий, что в центре его стоит Личность Богочеловека, а не просто данное им учение. Сами христианские философы отмечают, что "сущность христианства... — в личности Христа, в космической роли этой таинственной Личности. Евангелие есть учение о Христе как Ис­купителе и Спасителе мира, а не учение Христа. По Евангелию, путь спасения — Сам Христос. Его божественная Личность, а не евангельс­кая мораль, не христианские поучения. Если брать учение Христа и от­вергать самого Христа, то в христианстве нельзя найти ничего абсо­лютно нового и оригинального. В Ветхом Завете, в Индии, у Сократа и стоиков были уже даны почти все элементы христианской морали. А моральное учение Канта некоторые даже находят более возвышенным, чем христианское. Все христианское учение было уже подготовлено греческой и восточной мудростью... Одно только абсолютно ново и оригинально в христианстве — сам Христос; Его только не было еще в мире и другого Христа никогда не будет"¹.

Притягательность христианства — не в учении как таковом, а в со­единении учения и личности, учения и примера. Именно здесь христи­анство одержало победу над языческим миром, в котором утончен­ность философских и моральных рассуждений сочеталась с практичес­ким имморализмом и цинизмом. "Ведь не рассужденьиц недостает теперь, нет, книги полны стоическими рассужденьицами. Чего же недо­стает? Человека, который будет практически осуществлять рассужде­ния, который делом будет свидетельствовать в их пользу", — писал рим­ский философ-стоик Эпиктет². О любви и высшем добре говорили еще со времен Сократа и Платона; этика Сенеки была в некоторых момен­тах столь близка к христианской, что это дало повод Энгельсу назвать его "дядей христианства". Но языческий мир преклонился не перед теми, кто вдохновенно и возвышенно писал о любви; он сделал сво­им Богом Того, Кто во имя этой любви пошел на крест.

Идейные предшественники христианства

Христианство, как и любое другое крупное историческое явление, возникло, да и могло возникнуть только в определенной обществен­ной среде; оно тысячами нитей было тесно связано с различными предшествовавшими и особенно современными ему философскими и религиозными системами. В странах Средиземноморья был распрост­ранен культ египетских богов Исиды и Осириса. По своему содержа­нию аналогичными культу Исиды и Осириса были сирийский культ Адониса и Астарты, малоазатский — Кибелы и Аттиса, вавилонский — Таммуза и многие другие. Во всех этих культах большую роль играли страдания умирающего бога и его воскресение. Весьма популярным в то время был также иранский культ Митры. Митраизм стал распрос­траняться на территории римской средиземноморской державы уже в I в. до н. э. Родственным митраизму был культ "Непобедимого солн­ца". Верховным божеством этого сирийского культа было также солнце. Аналогично митраизму и этот культ отличался воинственнос­тью. При императоре Аврелиане Непобедимое Солнце было офици­ально признано верховным божеством — покровителем Римской им­перии. Оба эти культа были опасными соперниками христианской цер­кви. Христианство победило сравнительно быстро благодаря тому, что многое позаимствовало у них. Для иллюстрации укажем на не­сколько совпадений в идеологии и культе христианства и митраизма. Так, дата Рождества установлена 25 декабря — день зимнего солнце­ворота. Символ христианства — крест — означал в митраистской сим­волике солнце с расходящимися во все стороны лучами. Символами Митры были лев, бык и орел. Эти же символы в христианской литера­туре обозначали евангелистов Марка, Луку и Иоанна. На наиболее ран­них изображениях распятия встречаются те же изображения солнца и луны, что и у Митры. Митраизм, как и христианство, имел ритуал кре­щения в купели, в нем использовалась священная вода, признавалась тайная вечеря, празднование воскресенья. В религиозных представле­ниях и митраизма, и христианства большую роль играли вера в бес­смертие души, загробную жизнь с раем и адом, воскресение и Страш­ный суд.

Филон Александрийский дал личностное понимание Бога. Харак­теристика Бога как личности была существенным шагом вперед в на­правлении формирования христианского мировоззрения, но еще оста­валась проблема понимания преодоления пропасти между Богом и ми­ром. Необходимо было ввести опосредующие силы. Для этой цели Филон использует одно из центральных понятий античной филосо­фии — понятие Логоса. Так же как и в античной философии, Логос — это мировой порядок, красота и гармония. Это закон, приводящий все разнообразие вещей к единству. Но в отличие от античной философии, Логос у Филона выступает как сотворенный Богом дух, который пер­воначально есть божественный разум. В представлении Филона о Логосе недоставало лишь отождествления его с мессией — Христом. Логос, отождествленный с Христом, появится вскоре после смерти Фи­лона в Евангелии от Иоанна: "Вначале было Слово (в греческом под­линнике Логос) и Слово было у Бога и Слово было Бог" (Ион,1,4). Таким образом, возникает версия, что извечно существовавший Логос воплотился в Иисуса Христа. Иисус Христос интерпретируется как Бог, но понятие "Бог" — не тождественно понятию "Христос". Между ними существует известное различие, ибо иначе трудно понять смысл земного существования Логоса, его цель и назначение в мире. Бог-Отец невидим, а Логос-Сын должен воплотиться среди людей, чтобы те через него узнали об Отце. Логос Филона как посредник "не изна­чален, как бог, не рожден, как мы, но он посредине этих крайностей, со­впадая с обеими"¹. Он, с одной стороны, для людей есть отражение трансцендентного бога, а с другой — делает возможным отражение людей для бога. В одном случае он есть эманация божества как у сто­иков, в другом — он в духе платоников является творением бога.

Настроение части высших слоев римского общества, оказавшее немалое влияние на формирование и развитие христианской идеоло­гии, нашло яркое выражение в сочинениях Луция Аннея Сенеки. Сене­ка был стоиком — представителем философской школы, от которой многое позаимствовал живший несколькими десятилетиями ранее Ци­церон. Тем более характерно различие в политических взглядах этих двух крупнейших представителей римской философской мысли. Цице­рон выступал за активное участие в общественной жизни. Его волно­вали политические конфликты и столкновения в столице и на окраи­нах государства, он выдвигал определенную программу переустройства республики. Обширная переписка Цицерона наглядно свидетель­ствует, сколь бурно он реагировал на текущие политические события. До нас дошло большое количество сочинений Сенеки, в том чис­ле и его письма. Хотя Сенека был воспитателем будущего импе­ратора Нерона и даже одно время стоял у кормила власти, он не проявлял ни малейшего желания участвовать в политической жизни. Он заявлял, что вести судебные процессы, участвовать в политичес­ких интригах и писать прошения — худшая участь для человека. Мудрец, хоть и обязан трудиться для родины, но должен стремить­ся лишь к самоусовершенствованию, размышлять о божественном и вести тихую, созерцательную жизнь. Даже в ранних произведениях Сенеки, в его "Утешениях", провозглашается бренность земной жиз­ни и настойчиво проводится мысль о том, что смерть является ве­личайшим благом. Он заявляет, что умершие праведники возносят­ся на небеса и ведут там блаженное существование. Основа челове­ческой мудрости в этом бренном мире, единственное средство жить счастливо — это покорность судьбе. Борьба против ее превратно­стей — дело, не достойное истинно мудрого человека. Только по­виновение судьбе порождает невозмутимость духа, совесть, нрав­ственные нормы, общечеловеческие ценности. Утверждение общече­ловеческих ценностей зависит не от государственных требований, а всецело от общительности. Под общительностью Сенека понимает признание единства человеческой природы, взаимную любовь, всеоб­щее сострадание, заботу каждого человека о других, ему подобных, независимо от социального положения. Сенека в качестве нрав­ственного императива признал "золотое правило морали", которое звучало следующим образом: "Обходись со стоящим ниже так, как ты хотел бы, чтобы с тобою обходились стоящие выше"¹. Христиан­ству были созвучны постулаты Сенеки о скоротечности и обманчи­вости чувственных удовольствий, необходимости заботы о других людях, самоограничении в пользовании материальными благами, не­допущении разгула страстей, гибельных для общества и человека, скромности и умеренности в повседневной жизни. Также соответ­ствовали христианскому "духу" и сформулированные Сенекой прин­ципы индивидуальной этики. Личное спасение предполагает строгую оценку собственной жизни, самоусовершенствование, обретение бо­жественного милосердия.

Более всего христианство заимствовало от иудейской религии. После смерти и воскресения Иисуса Христа в Иерусалиме осталась община его последователей во главе с апостолом Петром. Помимо нее к 60-м годам I в. на территории Палестины существовало еще не­сколько раннехристианских общин. Их наличие на данной территории подтверждено данными науки. В 1947 г. недалеко от Мертвого моря (район Вади-Кумран) ученые обнаружили древние свитки, ставшие из­вестными мировой общественности под названием Кумранских руко­писей. Эти рукописи рассказали о поселении иудаистской секты эссе-нов, которая по многим положениям вероучения и культа, а также об­разу жизни была близка к христианству. Общность мировоззренческих принципов у эссенов и первоначальных христиан прослеживается в мессианстве — ожидании скорого пришествия Учителя праведности, в эсхатологических (от греч. eschatos — последний, учение о конце мира) представлениях, в истолковании идеи греховности человека, в обрядности, в организации общин и отношении к собственности. Ар­хеологические раскопки в местах находок кумранских свитков пока­зали, что здесь был центр эссенов. Подтверждается общность имуще­ства у обитателей Кумрана. Мы узнали также, что один из вождей об­щины — Наставник справедливости — был казнен еще до римского завоевания в 63 г. до н. э. нечестивым первосвященником, и что эссе-ны верили во вторичное появление этого наставника именно в день падения Иерусалима. Эти верования были распространены в явно не­христианской среде. Однако именно в них содержится наиболее важ­ный элемент легенды об Иисусе.

Без уяснения тесной связи с иудаизмом многое в христианстве бу­дет выглядеть непонятным. Христианство возникает как секта иудаиз­ма. Оно ставит перед собой задачу очистить иудаизм от "вредных" на­слоений, которые привнесли в него книжники и фарисеи, превратившие живое учение в систему косных и автоматических ритуальных дей­ствий. Для книжников и фарисеев буква закона была дороже его сути. Христианское учение развивается в полемике с иудаистскими книжниками и фарисеями, хотя поначалу не претендует на что-то прин­ципиально новое. Вместе с тем в Евангелиях довольно четко обозна­чена линия противопоставления нового учения иудаизму. Эта линия уже отчетливо обозначена в знаменитой Нагорной проповеди Иисуса Христа. Проповедь необычна не только по своей сути, но и по фор­ме. Учитель противопоставляет свое понимание нравственной нормы, долга и счастья всему, что было до Него. Однако он не отменяет, не уничтожает старое, а как бы углубляет и развивает его. Именно чув­ствуя свою связь со всей многовековой традицией, верность ее духу, он мыслит себя самого как ее продолжателя, Творца, а не слепого раба, и выступает от имени всего лучшего, что охраняет традиция, от имени ее святыни, ее Бога. Верность этой святыне дает Ему внутрен­нее право отождествлять себя с ней. И он решительно противопос­тавляет себя букве закона. Через всю проповедь проходит, как рефрен: "Сказано в законе, а Я говорю вам...".

Основное направление в христианском переосмыслении иудаизма состоит в углублении содержательного нравственного начала религи­озного учения, в утверждении ведущей роли принципа любви. "Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твое­го. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинаю­щих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас." (Мф. 5.44). Нагорная проповедь — это, по существу, словесная икона, не норма, а идеал. Начинается она с "заповедей бла­женства". Познавшим блаженство оказывается вовсе не тот, кто дос­тиг "благ земных", а скорее совсем наоборот, тот, кто понял их незна­чительность, недостаточность и полюбил нечто большее.

Первая заповедь блаженства звучит весьма странно: "Блаженны нищие духом". Однако этот парадокс полон внутреннего смысла. Дело в том, что и духовной пищей можно пресытиться, остановиться на достигнутом, на раз и навсегда найденных идеях, ценностях. Поэт, даже истинный, но уверенный, что он лучший на свете, философ, уче­ный, считающий, что он все постиг, — духовно богаты. Но это и есть то богатство, которому Иисус предпочитает нищету, — т. е. открытость миру, вечную жажду, ненасыщаемость духовной пищей. Евангельская нищета по существу, очень близка к сократовским словам: "Я знаю только то, что я ничего не знаю".

В Новозаветной проповеди довольно отчетливо прозвучали и со­циальные мотивы: идея равенства всех людей перед Богом, осуждение богатства, насилия, эксплуатации. Особенно явственно социальный мотив прослеживается в откровении Иоанна Богослова — Апокалип­сисе. Все содержание этого произведения пронизано идеей возмез­дия, которое наступит в час Страшного суда. И этот суд, по мнению автора Апокалипсиса, состоится скоро, еще при жизни этого поколе­ния. Но не следует на основании этих высказываний превращать Но­вый Завет в революционный манифест, а Иисуса Христа объявлять ре­волюционером, как это нередко делали некоторые леворадикальные

богословы в прошлом и в настоящем. Христианство — это не соци­альное, а прежде всего нравственно-религиозное учение. Иисус Хрис­тос учил: отдайте кесарю кесарево, а Богу — Богово. Тем не менее, социальные мотивы раннехристианской проповеди оказывали и оказы­вают существенное влияние на общественно-политические движения во всем мире.

Итак, христианство родилось на базе иудаизма, но основной пафос Нового Завета отличен от того, что содержался в Ветхом Завете. Иего­ва — племенной бог иудеев. Только они принадлежат к избранникам, только их спасением занят грозный еврейский бог. Христос же при­шел на Землю ради спасения всех. И даже больше — ради несчаст­ных и угнетенных. Христианский Бог — это Бог всех людей на планете. Идея спасения — спасения всех — важнейшая из идей христианства. Именно она вполне современна и необходима в наше многотрудное время. Более того, две тысячи лет назад она была высказана слишком рано. И по-настоящему не была осознана. Объединенная с новыми знаниями, с современным представлением о мире, она может оказать важное влияние на дальнейшие судьбы человечества. Не следует за­бывать об очень современно звучащих идеях Фомы Аквинского, кото­рый еще в XIII в. проповедовал идею спасения не на небесах, а на Зем­ле, где может возникнуть справедливый порядок.

Споры о личности основателя христианства

Сколько существует христианство, столько продолжаются споры о личности его основателя. В конечном счете, споры об Иисусе Хри­сте привели к образованию двух основных школ — мифологичес­кой и исторической. "Отцом мифологизма" можно считать астро­нома и адвоката Шарля Дюпюи (1742—1807), деятеля французской революции. В своей книге "Происхождение всех культов" Дюпюи утверждал, что Христос — солнечное божество, а все события его жизни нужно понимать как астральные аллегории. В середине XIX в. немецкий философ-гегельянец Бруно Бауэр (1809—1882), оспаривая историчность Иисуса, утверждал, что христианство возникло вовсе не в Иудее, а в Риме или Александрии. Даже Ф. Энгельс, которого нельзя заподозрить в симпатиях к христианству, признавал, что Бау­эр "хватил через край". "Бауэру, — писал он, — пришлось отнести возникновение новой религии на полсотни лет позже, отбросить не согласующиеся с этим сообщения римских историков и вообще по-зволить себе большие вольности при изложении истории... Вслед-этого у Бауэра исчезает и всякая историческая почва для но-шяветных сказаний об Иисусе и его учениках; эти сказания пре-|ращаются в легенды"¹. Самый активный пропагандист теории мифа философ Артур Древс (1865—1936) все аргументы против историчности Иисуса суммировал в книге "Миф о Христе". Однако ни один i крупных историков XX в. не поддержал Древса. А. Мень резко нришкует современных продолжателей Древса, которые не выдви­нули, по его словам, ничего нового. Их книги, брошюры, лекции поражают удивительным однообразием аргументов, которые они по­стоянно переписывают друг у друга. Историческая школа считает Иисуса Христа реальной личностью, проповедником новой религии, который сформулировал ряд принципиальных идей, заложивших ос­нову христианского вероучения. Реальность Иисуса подтверждается реальностью целого ряда евангельских персонажей, таких, как Иоанн Креститель, апостол Павел и других, непосредственно связанных с Христом евангельской фабулой. Сегодня в распоряжении науки име­ется ряд источников, подтверждающих выводы исторической школы. Главным путеводителем по истории Иудеи I в. являются сочинения Иосифа Флавия (37 — ок. 100). Иосиф Флавий — священник, ученый и политический деятель, в молодости руководил боевыми отрядами Галилеи в войне против Рима. Но, попав в плен, он изменил свое от­ношение к восстанию. В книгах "Иудейская война" и "Археология" он проводил мысль, будто восстание — это дело рук кучки авантю­ристов, сбивших народ с толку. А. Мень пишет, что Иосиф мог замал­чивать и христианство, как замалчивал другие мессианские движения. Однако кое-какие, хоть и краткие, сведения о евангельских событи­ях историк все же сообщает. Он упоминает об Иоанне Крестителе. В "Археологии" есть параграф, специально посвященный Христу, ко­торый всегда вызывал недоумение и споры. Приведем его: "В это время выступил Иисус, человек глубокой мудрости, если только мож­но назвать его человеком. Он творил дивные дела и был Учителем людей, с радостью приемлющих истину, привлекая к себе многих, в том числе и эллинов. Он-то и был Христом. Пилат распял его по доносу наших старейшин. Но те, которые его любили, не отступились от него, ибо он на третий день снова явился им живым, как это и было предсказано боговдохновенными пророками, которые также предвозвестили о нем много чудесных вещей. И до нынешнего дня есть еще люди, называющиеся по его имени христианами". В тече­ние длительного времени данный фрагмент об Иисусе Христе счи­тался позднейшей интерпретацией. Однако найденный в 1971 г. в Египте арабский текст, написанный египетским епископом Агапием в X в., дает все основания полагать, что Флавием описан один из из­вестных ему проповедников по имени Иисус, хотя в этом описании и не говорится о совершаемых Христом чудесах и его воскресение описывается не как факт, а как один из многочисленных рассказов на тему. А. Мень приводит и этот текст: "В это время жил мудрый человек, которого звали Иисусом. Образ жизни его был достойным, и он славился своей добродетелью. И многие люди из иудеев и из других народов стали его учениками. Пилат приговорил его к рас­пятию и смерти. Но те, кто стали его учениками, не отреклись от его учения. Они сообщили, что он явился им через три дня после распя­тия и что он был живым. Полагают, что он был Мессией, относитель­но которого пророки предсказывали чудеса"'.

В учебнике "Основы религиоведения" справедливо отмечается, что представители и мифологической, и исторической школы внесли зна­чительный вклад в издание библейских текстов, а также других источ­ников, относящихся к первым векам христианства.

Большинство религиоведов разделяют мнение представителей исторической школы. Христианские источники рисуют Иисуса как ини­циатора исторического движения, у истоков которого стояла палестин­ская первообщина его учеников. О жизни и личности Иисуса эти источники сообщают очень мало, они излагают его слово, учение. Но­сителем этого слова, этого учения предание называет Иисуса, и в выс­шей степени вероятно, что так оно и было в действительности. Мож­но согласиться с теми теологами, которые полагают, что если было по-другому, то это все равно ничего не меняет из сказанного в предании. Мы говорим об Иисусе как о провозвестнике христианского учения, образ которого именно в таком качестве и рисуют христианские ис­точники. Множество публикаций последних полутора столетий о жиз­ни и личности Иисуса — не более чем вольные "фантазии на тему".