Читая Библию

281 Читая Библию

матери, отвергнуть ее и "опорочить", затем, восприняв ее вновь в этом отрицании,

определиться по отношению к ней, "возвысить" ее, конституирует необходимое

движение библейского текста в борьбе с материнскими культами предшествовавшего

или окружавшего его язычества.

Таким образом, психоаналитик своим участием констатирует также необходимость

этого отторжения в результате пришествия субъекта как существа, наделенного

речью. Восприятие раннего детства и научение говорению показывает, что

отвержение матери делает ее необходимым образом первостепенным желанным

объектом, что выражается в слове. Но этот двусмысленный объект, фиксируемый

логически и хронологически, уступает место изолированному субъекту и является

фактически достаточно неприглядным со всем своим обаянием и отвращением на

полюсах. Давайте проникнем в то, что пока не является "подлинным" и драматичным

искажением нарциссической диады.

Более того, фобийные и психотические симптоматологии, которые проявляют

непостоянство субъективных границ (я/другой, внутри/снаружи) предполагают

агрессивное обаяние материнской личности. Во взрослом дискурсе мать появляется

также в качестве отвратительного и обожаемого объекта. Она полностью защищена

группой особых объектов, отвратительных и находящихся в анальной стадии,

мобилизованных с целью охранять границы хрупкой целостности Эго в его кризисные

моменты.

В связи с этим можно предположить, что библейский текст в книге Левит, изображая

определенные границы падения нравственности (от шкур к пище, сексу и морали),

осуществляет подлинную археологию пришествия субъекта. Здесь описывается его

поистине деликатная и мучительная шлифовка, доскональная, от рождения к

рождению, шаг за шагом, выход нарциссического синтеза в автономию, ни в коем

случае не являющуюся "подлинной" в полной мере, а всегда чем-то незаконченным,

всегда неуверенным в Другом.

Та интерпретация, которую я высказываю, проводит параллель между книгой Левит и

предэдипальной динамикой выделения субъекта. Если эта интерпретация обоснована,

то она выражает, по крайней мере частично, катарсическую Ценность библейского

текста в хрупких состояниях субъективности. Левит напоминает мне и помогает

обрести себя там, где я теряю свою "самость". Он осуждает мое неприятие,

распознает мое беспокойство, мои телесные болезни, благоприятные или неудачные

случаи моей сексуальности, компромиссы или мучительную суровость моей общинной

жизни. Он является непосредственной границей моих внезап-

282 Ю. Кристева

ных падений, потому что в нем исследовано амбивалентное желание другого, матери,

как первого другого, которое находится в основе, то есть, с другой стороны,

того, что конституирует меня как существо, наделенное речью (обособленное,

обожествленное, общающееся). Библия - это текст, который нацеливает свое слово

на мои неудачи, одновременно позволяя мне быть готовой к познанию их причин.

Можно ли допустить бессознательное познание? В любом случае оно конституирует

меня, читателя или читательницу Библии, как обитателя границ: демаркационных

линий, где разделяются и смешиваются моя солидность и хрупкость. Может быть, в

этом-то и заключается сакральная ценность библейского текста: придать смысл этим

кризисам субъективности, во время которых разбуженный желаемым объектом смысл

ускользает от меня, и мое "Я" подвергается угрозе балансирования в

индифферентности летального нарциссического синтеза.

Сакральная литература всех времен, может быть, никогда не имела случая

подразумевать за различными формами жертвоприношений убийство как условие

Смысла. В то же время она настаивала на спровоцированном головокружении, которым

синкретичное либидо оказывает давление на смысл, в отношении которого либидо

может злословить, отклонять и уничижать его. Однако библейские бесчинства имеют

определенное уникальное содержание: чтобы ты не убил, нужно изолировать тебя от

собственной матери. Смысл гарантирует желание и сохраняет в конечном итоге

желание смерти. Ты перемещаешь свою ненависть в сферу мысли, ты измысляешь

логику под видом защиты от смерти или инстинкта самосохранения. Ее самодурство

будет для тебя священным. Никогда и нигде лучше, чем в Библии, не наблюдается

этого возвышения жертвоприношения в пределах языка, этого перехода или

перемещения убийства в систему смысла. Более того, эта система, противостоящая

убийству, становится местом, которое обостряет и впитывает все наши кризисы.

Стержнем этой библейской операции является существование своеобразной концепции,

которая должна быть материнской: Земля Обетованная, при условии, что ее покинут;

желаемый объект, при условии, что от него отрекутся и его запретят; наслаждение

и убийство, неотвратимая "мерзость", осознание которой будет меня неотступно

преследовать или которая является скорее удваивающим компонентом моего сознания.

"Ибо руки ваши осквернены кровью / и персты ваши - беззаконием... "(Ис. 5 9,3).