Создать ощущение заинтересованности о себе; но не рекомендуется, в ходе пилотажной встречи, стихийно строить имидж, даже если есть ощущение удачи;

2. Создать ощущение заинтересованности о себе; но не рекомендуется, в ходе пилотажной встречи, стихийно строить имидж, даже если есть ощущение удачи;

3. Создать возможно более однозначный повод для следующей встречи, на которой и имеет смысл опробовать свой, уже построенный по результатам пилотажной встречи, имидж.

Проведя, просто в силу своей профессиональной деятельности, несколько сотен оргдеятельностных игр по сценариям пилотажной встречи на самых разных аудиториях, автор пришел к выводу, что общих рекомендаций по ее проведению совсем не так много, как кажется на первый взгляд.

Дело в том, что пилотажная встреча объективно проходит несколько фаз: психодиагностика, диагностика и провоцирование симпатий; фаза сбора основной информации. Отметим потому лишь некоторые, наиболее важные и унифицированные особенности пилотажной встречи, связывающие все фазы:

1. Накопление информации, своеобразного «банка чувствований» в ходе пилотажной встречи идет неравномерно, и было бы ошибочным думать, что вся информация по ходу встречи равномерно важна и должна быть сохранена и использована. Да это и невозможно, учитывая объем короткой памяти в 7–9 байт.

Рассмотрим общие черты диалектики отбора и запоминания важной информации на рис. 19.

Важность 5–7 мин.

А

В

С

Рис. 19. Отбор важной информации в ходе пилотажной встречи

Вся информация о партнере, получаемая в ходе встречи, на графике условно подразделяется по типам «А», «В», «С». Информация типа «А» – это редкая, и получаемая с большим трудом, информация о самой структуре личности, самые тонкие и хрупкие чувствования партнера, его глубинных надежд, опасений, комплексов и фобий. Такая информация очень редко предоставляется добровольно, она чревата потерей психологической защиты, и потому партнер, обычно, довольно быстро «спохватывается», и если продолжать беседу на уровне «А», почти неизбежен рост раздражения и обрыв встречи. Потому рекомендуется не настаивать на пребывании на уровне «А», ограничивая срок несколькими минутами.

Уровень «В» – уровень вербальной информации, самораскрытия партнера вербально, выявление его смысловых ориентаций, – в том числе по упоминавшимся «восьми точкам». Необходимость получения разноплановой информации диктует время переключения на таком уровне 5–7 минут.

Уровень «С» – побочная информация и предметно-неопределенное, но психологически «закрытое» партнером, общение, которое занимает большую часть времени встречи.

Вся пилотажная встреча, в идеале, строится своеобразными «блоками» переходов по линии «АВС», или, чаще, «СВА», причем соотношение времени таких блоков однозначно оценить в рекомендации трудно. Очевидно лишь, что блок «С» меньше любого другого; противное было бы грубой ошибкой.

Кроме того, график показывает «разомкнутость» финального блока. Рекомендацию по такому поводу можно сформулировать так: желательно расставание на комплиментарном иррациональном уровне общения.

2. Существует оптимальная продолжительность пилотажной встречи слабо зависящая от общих характеристик партнеров. Она определяется, прежде всего, но не исключительно, простым экспоненциальным ростом психической усталости при отсутствии крупных тематических и энергетических переключений. Иметь же яркий имидж уже на пилотажной встрече как уже отмечалось, не рекомендуется, так что мотив возможной психологической усталости партнера, даже при оптимальном развитии событий, является весьма заметным мотивом встречи.

По наблюдениям автора, оптимальная длительность всей встречи колеблется в промежутке 1–1,5 часа чистого общения.

3. Учитывая упоминавшуюся известную мысль К. Левина о влиянии квази-потребностей на поведение человека, для выдерживания оптимального сценария пилотажной встречи имеет смысл блокирование потенциально раздражающих факторов по следующим, как минимум, направлениям: избегать приоритета ярких открытых цветов, особенно алого оттенка, в одежде и обстановке; не допускать уровня шумов и музыки, провоцирующего повышать голос или молчать; избегать сильных запахов; стараться проводить встречу на «своей» территории, и уж во всяком случае избегать встреч на территории «нейтральной», где возможны мощные и длительные неучтенные воздействия.

4. Общий эмоциональный сценарий встречи должен строится в примерном соответствии с рис. 20; во всяком случае, автор не раз наблюдал психологический выигрыш от соблюдения данного простейшего графика.

E

t

Рис. 20. Рекомендуемый эмоциональный сценарий беседы

Думается, что такой график не нуждается в комментариях. Подчеркнем, лишь, что эмоциональные пики должны приходится на встречу, расставание и тот момент, или моменты, которые выделяется для запоминания; именно такие моменты и будут, скорее всего, запомнены партнером.

5. Приведенный график описывает лишь общие зависимости данного сценария. Вместе с тем, учитывая строение пилотажной встречи «блоками» разговора, о чем шла речь выше, существует и микросценарий каждого блока. Он делается довольно интуитивно, «под себя», но всегда должен удовлетворять некоторым требованиям – поощрять партнера к самораскрытию; не раздражать егоза редчайшим исключением, когда это надо для провоцирования внимания, или даже симпатии; позволять иметь микропаузы для запоминания; позволять кодировать, в редких случаях, необходимые слова и мысли; позволять прятать, шифровать цели и точечный психологический интерес.

Под «поощрением» имеются ввиду автоматизированные, и совершенно необходимые операции, провоцирующие речь партнера и его ощущение важности его речи, ее высокого психологического рейтинга: одобрительное кивание, поощряющие мимика, пластика, междометия, отсутствие «отрицательных символов беседы» – приближение и закрывание подбородка ладонью, «омертвение» мимики в ответ на фразу собеседника, и так далее.

Под термином же шифровки ухода имеются ввиду операции, провоцирующие у партнера ощущения незначимости только что прошедшего для того, чтобы моменты сбора непосредственной информации не были запомнены: операции переключения темы, цепочки банальных фраз, стереотипной оценки какого-то нового факта, неизвестного партнеру.

Выработать тонкость, чувствительность и волю, необходимые для свободного владения такими операциями, нелегко. Иногда автору даже казалось, что это едва ли не врожденное качество. И.А. Бунин, скажем, писал об том как:«Некоторый род людей обладает способностью особенно сильно чувствовать не только свое время, но и чуждое прошлое, не только свою страну, свое племя, но и ближнего своего, т.е., как принято говорить, «способностью перевоплащаться», и особенно живой и особенно образной памятью».

Вряд ли есть другая область психологии, где сконцентрировалось бы столько блестящих идей, фальсификаций и непроверенных данных. Во всяком случае, попытки автора накопить статистический материал для проверки однозначных модальных рекомендаций в некоторых западных изданиях не вызвали у него желания слепого копирования. Поэтому автор ставил вынужденную цель минимизации диагностических признаков, принимая во внимание лишь те, которые хотя бы как-то поддаются верификации и согласуются с опытом исследования и оргдеятельностных игр. Разумеется, такой подход, основанный на здравом смысле и интуитивном нежелании смешивать психологию и астрологию, совсем не означает, что в литературе, которая заполнила сейчас коммерческие киоски, нет дельных или, по крайней мере, остроумных мыслей. Неясен лишь объем и достоверность экспериментального банка данных. Исследований же, очевидно опирающихся на такой банк данных и заранее оговаривающих количественные критерии фальсифицированности в психодиагностике, в сущности, немного, что отмечалось во введении.

Психодиагностика в имиджелогии пока, кажется, не обрела статуса ни науки, ни особой дисциплины. Она представлена как бы на трех уровнях: поразительно императивных рекомендаций, как и что определять по внешним чертам человека, в основном в бульварных изданиях; на уровне предлагаемых систем тестов, часть которых автору известна, но в которых очень редко есть хоть какие-то ссылки на методологию обработки результатов тестов, то есть читателю просто предлагается верить в то, что такая методология есть. Во-вторых, на уровне упоминавшихся редких попыток найти фундаментальное основание психодиагностике в имиджелогии.

Потому все рассуждения автора о психодиагностике лишь отчасти подтверждены специальными исследованиями и приводятся как необходимое звено разговора о пилотажной встрече. Автор исходил из очевидных, а потому не бесспорных, позиций – признак диагностики подтвержден лишь в следующих случаях: если такой признак очевиден для исследователя, и такая уверенность подтверждена мнением экспертов, или даже всех участников игры; если выделение системы конкретных признаков помогло на игре отгадать заранее записанную и запечатанную в конверте «биографию» и особенности поведения персонажа; если диагностика по таким принципам ведется большинством людей неосознанно, и они признают это при беседе скажем, диагностика по мимике, темпу речи и другому; если такие признаки подтверждаются, хотя бы отчасти, теми исследованиями третьего «уровня» психодиагностики, о котором речь шла выше.

По представлениям автора, все основные приемы психодиагностики можно, достаточно условно, разделить по двум классам: общая визажная психодиагностика и диагностика по психическим типам.

Не касаясь, по уже упоминавшимся причинам, более глубоко проблем общей психодиагностики, отметим, что существуют, видимо, никак не менее полутора десятков каналов возможной диагностики по одежде, по цветовой гамме, по интонациям, по реакции на заранее подобранные ключевые кодирующие слова и мысли.

Обычно оптимистические оценки перспектив общей психодиагностики связывают именно с таким фактом, резонно считая, что закрыть сфальсифицировать все такие каналы психодиагностики человек просто не в состоянии. У автора, однако, ожидания несколько более пессимистичны, поскольку он не раз убеждался в том, сколь шатки и легко фальсифицируемы многие нынешние попытки создать методику психодиагностики при брезгливом отношении к ее общепсихологическому методологическому фундаменту.

Потому еще одной рекомендацией можно считать предостережение от однозначных выводов о чертах партнера и его состоянии лишь на основе первичной общей диагностики. Речь видимо, должна идти лишь том, что на основании таких данных можно почувствовать настрой человека, энергетический уровень его ожиданий и опасений, эротизм, физическое состояние, наличие или отсутствие ярких самооценок, реактивность, готовность к контакту и не более того.

Выделим наиболее типичные приемы визажистики:

– диагностика по взгляду и радужке. Скажем, диагностика по взгляду, по представлениям автора, основана на общих стереотипах о «правильном» движении зрачков. Возникновение ощущения «правильного» взгляда более вероятно при выдерживании оптимальной траектории относительно зрачков собеседника, что проще попытаться изобразить на рис. 22.

взгляд

глаз

Рис. 22. Оптимальная траектория взгляда в пилотажной встрече

Коротко такую траекторию можно описать так: взгляд идет от любого предмета к зрачку собеседника, постепенно расфокусируясь, и уходит к точке старта, причем соотношение времени для таких операций должно быть примерно 3:1:3.

Проблемы же иридологии слишком специальны, чтобы излагать их вкратце, и нуждаются в том, чтобы читатель имел хотя бы некоторые знания в медицине и общей физиологии мозга.

– диагностика по входу в помещение, где произойдет пилотажная встреча. Тревожность, ожидание неблагоприятного развития событий, простая боязнь будущего собеседника, дурное самочувствие проявляется в микропаузе и полуобороте к закрываемым дверям такая корреляция вообще подтверждалась наиболее очевидно. Данные о других стереотипных выводах противоречивы; – диагностика по посадке, особенно посадке женщины. Вообще, одной из простейших рекомендаций по началу пилотажной встречи является попытка усадить гостя открыто, что нежелательно делать самому. Такое правило имеет смысл учитывать даже в дизайне приемных кабинетов руководителей.

Автор не раз наблюдал справедливость известного наблюдения о том, что уровень скованности в посадке диагностируется у женщин по соотношению «движение рук по отношению к груди», а у мужчин «руки половой орган». Чем ближе к упомянутым точкам руки, тем вероятнее диагноз о скованности, внутреннем сопротивлении человека происходящему, и наоборот. Любой неосознанный акцент груди у женщин, равно, как и «поигрывание» туфелькой, суть, еще по наблюдению З. Фрейда, верные секс символы, показывающие рост интереса женщины к общению.

– диагностика по походке, основанная на том же принципе акцентации секс символов.

Не менее сложно положение дел и в области диагностики по психологическим типам. Общеизвестны попытки выделения особых типов личности по врожденным качествам, и так далее.

Не сомневаясь в фундаментальной отработанности моделей таких тестов, автор, тем не менее, убедился в том, что выделение данных типов «перекрывает» слишком мало в реальном поведении человека. Взяв за основу идею польских социологов о типах ориентации жизни, как стороны образа жизни, автор старался выработать классификацию, пусть неточную, но позволяющую практически различать типы людей по иерархии их жизненных ценностей и ориентаций, прямо и доступно для наблюдения проявляющихся в поведении человека. В упоминавшейся системе игр по пилотажной встрече одной из побочных целей и является научение диагностике таких типов.

Подчеркнем еще раз, что такая классификация разработана в прагматических целях и главным критерием выделения типов была их практическая определимость и несводимость друг к другу.

Приведем примеры наиболее ярких базовых типов по данной классификации:

Ø    пассионарии, описание которых дано в известной гумилевской традиции, в том числе в художественной литературе. Основные черты такого типа высокая энергетика, склонность к психологическому прессингу, скрытая склонность к сексуальным извращениям, тяга к власти над другими людьми, глубокие детские комплексы, связанные со внешностью, мощной обидой, завистью; скрытность и злопамятность, частохолерический темперамент;

Ø    субпассионарии, или прагматики. Люди, в опыте которых был очень значимый и неудачный для них, опыт неординарных решений, в результате чего прагматики боятся выходя за пределы стереотипов, и агрессивны лишь тогда, когда такой выход неизбежен. Отличаются терпеливостью, избеганием лидирующих ролей, почти всегда имеют хобби, не любят ярких цветов, запахов, звуков. Часто, по парадоксу, имеют выраженные политические взгляды, которые не любят менять и корректировать, избегают, в среднем, творческих операций в мышлении;

Ø    сенситивы. Довольно редко встречающийся тип особенно чувствительных, тонких людей, у которых аномально велика роль ощущений. Как правило, такие люди имеют хорошие органы чувств, особенно обоняние, у них пропорционально реже встречаются яркие социальные цели и программы действий, они очень внимательны, любят несоциальные темы в разговоре, обладают хорошим вкусом, часто болезненны, весьма разборчивы в выборе партнеров, и так далее;

Ø    шизоиды. Тип и его описания известны в психологии и психиатрии. Приведем потому лишь самые общие его характеристики, подчеркнув, что шизоидость характеристика, совсем не обязательно описывающая психически больных людей. Шизоиды часто имеют «точку соскальзывания» с обычной логики, связанную, как правило, с описанием возможных «врагов», личных, или врагов группы, к которой субъективно причисляет себя шизоид, а также с описанием его способностей. Яркая цикличность энергетики, невнимательность к деталям собственного имиджа, вплоть до неопрятности в одежде, яркое нарушение логики в письменной речи – все это классические признаки данного типа;

Ø    рефлексики. Наиболее очевидное отличие рефлексиков некоторое внешнее торможение в поведении, плавность, слитность поведенческих решений. В основе, по представлениям автора, лежит оформившийся комплекс боязни стереотипа, в детстве у таких людей социализация, вход в группы, был связан с удачными неординарными решениями, что ассоциативно закрепилось в работе воли. Рефлексики любят чистое творчество, самоанализ, работу с неточными задачами и большими банками данных, молчаливы, или имеют необычную речь, трудно сходятся с людьми, редко ставят социальные цели, и так далее.

Ø    «стоики». Главная характеристика «стоиков» – некоторая надломленность, постоянная память о какой-то трагедии, ранее происшедшей с ними, недоверчивость, пессимизм, готовность к неблагоприятному развитию событий, интерес к темам судьбы, смерти, Страшного Суда, нравственности, долга.

Ø        некрофилы.

Число таких типов, составлявших сетку для диагностики на оргдеятельностных играх, доходит до двух десятков, причем «чистые» и двойные типы отмечены примерно для 65% респондентов, что удовлетворительно для базовой методики. Более подробное их описание просто требует большого объема. Отметим потому подробнее лишь последний тип, наименее изученный и вызвавший интерес автора.

Некрофилия показывает «футурошок» У. Тоффлера уже не как гипотезу, а как данность в бытии современного человека; не как выражение необходимости генерировать, обслуживать машины, даже не как превращение человека в средство размножения «машинных популяций», но как психопроекцию символов, самого духа машинности на все более глубокие, интимные стороны человеческой души. В упоминавшихся работах Э. Фромма выделяется целая система признаков и атрибутов некрофилии; напомним наиболее яркие из них. Некрофилия, характеризуется как «страстное влечение ко всему мертвому, больному, гнилостному, разлагающемуся; одновременно это страстное желание превратить все живое в неживое, страсть к разрушению ради разрушения, а также исключительный механизм интереса ко всему механическому. Плюс к тому это страсть к насильственному разрыву естественных биологических связей».

Э. Фромм выделяет и ряд менее ярких и масштабных характеристик: интерес к сообщениям о смерти, «безжизненность общения», спокойное отношение к гнилостным запахам, либо подчеркнутая чистоплотность, ненормальное расположение эрогенных зон, увлечение фотографией, тяга к дистантному общению и другое, в патологических случаях любовь к трупам.

Автору показался наиболее любопытным вопрос о конкретно-социологической верификации таких параметров и формулировании дополнительных или альтернативных признаков, атрибутов и характеристик некрофилии на ранних ее стадиях, где яркие, патологические свойства даны лишь латентно.

Приводимые ниже описания практики некрофилии не претендуют на фундаментальность, поскольку их целью было лишь несколько уточнить задачи социально-психологического изучения некрофилии; кроме того, автор не имел возможности проверить свои обобщения на широкой выборке.

Суть гипотезы, уточняющей положения Фромма, излагается ниже, пока же отметим, что одним из главных признаков, показывающих качество некрофилии, был принят феномен «омертвления» мира. Последний совсем не сводится, как в описанных Э. Фроммом крайних случаях, к прямой романтизации неживого, уже потому, что в период возникновения и развития некрофилия не захватывает всю психику, она выражает лишь вероятную ее сторону, роль которой меняется постоянно. Введенное Э. Фроммом и не слишком привычное до сих пор в аппарате нашей социологии и психологии понятие «омертвления» должно быть формализовано, поскольку в столь сложном вопросе, как природа некрофилии, введение дополнительных неопределенностей грозит окончательно запутать дело, причем и в области мотивации, самого интереса к сути проблемы.

По представлениям автора, «омертвление» есть выражение специфического типа установки. Не вдаваясь в подробности ставшей классической дискуссии о природе установок вообще, отметим лишь, что феномен омертвления показывает у некрофилов развитость таких механизмов воли, которые позволяют блокировать тревожность, обедняя, омертвляя поведенческие выборы.

Согласно принимаемой гипотезе, специфика феномена омертвления как характеристики бытия особых установок может быть описана, как минимум, следующими положениями:

1. Установки всегда как бы «отсекают» область наиболее вероятных, стереотипных, социальных вариантов выбора, что сберегает психические силы, как бы проецируя на психику второе начало термодинамики.

Тем самым она позволяет блокировать тревожность, – но ценой за это является предубежденность, растущий с возрастом консерватизм поведенческих выборов, что может быть преодолено лишь огромной духовной работой. Ассоциативный код, закрепляющий предубежденность, можно сформулировать так: «тревожно и плохо все, что для меня очевидно сложно, непохоже на устойчивые символы покоя и похоже на предыдущие тревожные ситуации».

При аксиальной же некрофилии в качестве базовой ассоциации покоя закрепляется, причем достаточно рано, именно упоминавшееся «омертвление». У некрофилов такие установки «отсекают» два типа объектов: людей, которые явным для них образом похожи на некрофилов, и тех, кто является очевидной антитезой для них, причем границы такого «отсечения» весьма пластичны, прозрачны для заметного круга ассоциаций.

Первые тревожат некрофила просто как конкуренты в борьбе за влияние в группе, как символы своей неоригинальности; впрочем при отсутствии альтернатив некрофилы могут образовать непрочные сообщества, где дружеские отношения могут лишь имитироваться. Отношение же ко вторым куда сложнее. Было бы явной ошибкой считать, что некрофил стремится к одиночеству или к обществу подобных себе. Ему нужно ощущение правоты, чаще дающееся в процессе «омертвления» среды. Его отношения с людьми, лишенными комплексов некрофилии, неточно следуют, по наблюдениям автора, примерно следующему сценарию: использовать любые методы, скрывая некрофилию, чтобы привязать к себе; продемонстрировать свою власть, запомнить и освоить ее символы; перейти к следующей кандидатуре, чтобы не рефлексировать.

Практическая, реальная рефлексия слишком творческое дело для некрофила. Он, как и все, тяготится одиночеством, но стремится исключить из общения ситуации, когда чужая духовность очевидно жизненна, то есть она суть нечто враждебное, подлежащее «омертвлению», и только потом осмыслению.

Э. Фромм, отрицая фундаментальность такого чувствования, предлагая оп – ределять его через антитезу, писал: «Любить собственную плоть и кровь не бог весть какое достижение. Животное тоже любит своих детенышей и заботится о них… И только в любви к тем, кто не служит никакой цели, любовь начинает раскрываться. Не случайно главный объект в Ветхом завете бедняк, чужестранец, вдова и сирота, – и, наконец, национальный враг египтянин и эдомит».

2. Феномен «омертвления» в аксиальной некрофилии означает специфическое регулирование восприятия. Принимая в качестве рабочего определения понимание восприятия как процессов согласования личностного опыта с системой ощущений и перцептивной памятью отметим, что гипотетический статус установки подразумевает роль «омертвления» как своеобразного фильтра ощущений по двоичному коду «надо осмысливать не надо осмысливать».

В данном случае отстаивается предположение о том, что «омертвление мира» неизбежно подразумевает отбрасывание, фильтрацию или фальсификацию терпимых для других типов личности ощущений. Последние связаны, например, с чувствованием огромности мира, несводимости его к стереотипам некрофилии. Скажем, респондента А.И. рассказывала о паническом испуге, когда, будучи одна в лесу, она попробовала представить жизнь леса «безотносительно к себе». Респондент А.К., будучи яростным сторонником мировоззрения К. Кастанеды, при тестировании показывал испуг перед необходимостью чтения книг, которые «мешают правильно думать», и так далее.

Подчеркнем, что отфильтрованные, блокированные ощущения не исчезают, они просто «уходят» с основного тракта обоснования поведенческих решений. Мир невостребованных ощущений постоянно отягощает работу воли некрофила, рождая целый ряд парадоксов, вплоть до появления двойниковых эффектов в поведении. Один из нихпарадокс негации, стремление некрофила действовать словно назло своим же декларациям, что, собственно, может быть отмечено как еще одна характеристика «омертвления».

3. Реальные свидетельства «биофильности» мира, – скажем, случаи искренней любви, самопожертвования, жалости не могут быть игнорированы некрофилом полностью и надолго. Он чувствует упоминавшееся давление невостребованных ощущений, как бы «двойную» мотивацию решений, и стремится убедить себя в своей полноценности. Потому одно из качеств некрофила стремление доказать себе свою неоднозначность, «диалектичность» своих решений, свою «биофильскую полноценность», постоянно нарушая свои же обещания, формальную логику поведенческих планов.

4. Приведенные выше черты «омертвления» мира в развитом виде формируются через тягу к предательству и садизму, что вполне согласуется с теорией Э. Фромма.

Предательство очевидно выгодно некрофилу, поскольку оно одновременно позволяет ощутить то, что ему кажется властью над ситуацией, доказательством своей мощи и правоты, точкой абсолютного выражения некрофилии, но оно является, видимо, и своеобразной просьбой о понимании, просьбой об избавлении от того, что его тревожит. Но для такой просьбы надо чтобы партнер, по представлениям некрофила, был бы выбит из обычной колеи, что и достигается предательством как актом демонстративного опровержения своих клятв. В этом смысле принцип «предам чтобы поняли» суть реальность некрофилии, дошедшей до уровня тяги к самоопровержению. По данным упоминавшихся исследований, примерно у 40 процентов респондентов, относительно которых диагноз аксиальной некрофилии считался установленным, оценки самого термина некрофилии при ассоциативном допросе были резко отрицательными, положительные же оценки встречались менее, чем в 5 процентов случаев. Положительные же ассоциации на символы, шифрующие приводимые характеристики именно аксиальной некрофилии встречались у 85 процентов респондентов.

5. Саможелание, сценарии и результаты «омертвления» шифруются некрофилами в специфических символах и ассоциациях. Для обоснования типологии таких шифров нужны, разумеется, гораздо более мощные исследования. Отметим лишь некоторые, интуитивно представляющиеся автору важными и подтверждающиеся на небольшой выборке наблюдения.

Такие символы и шифры далеко не всегда сводимы к образу «механического мира», на чем настаивала классическая концепция Фромма, хотя у всех респондентов отмечались тяга и способности к чисто механической работе и работе, где общение опосредованно с чем-то «неживым», «механическим».

При обобщении материалов тестирования, психоанализа, интервью в качестве рабочего критерия выделения тенденций была принята цифра в 60 процентов и более совпадений. Таких случаев не так много. Отметим наиболее важные из них:

– яркие оценочные суждения по классическим тестам на скрытую психопатологию. В обычном поведении такие моменты тщательно скрываются. Точки «соскальзывания» с логики здравого смысла чаще связаны с «наличием» особых мистических способностей, какого-то субстанционального начала, мешающего или блокирующего реализацию их талантов;

– скрываемая неполноценность мотивации любить. Около 10 процентов лиц, относительно которых автор считал диагноз некрофилии установленным, открыто признавались в боязни любить. 32 процента отказались отвечать на соответствующие вопросы, остальные давали уклончивые, неопределенные ответы. Но практически все считали ситуации взаимной любви желаемыми. Очевидно, боязнь проявить некрофилию в любви мощнее желания любить вообще.

Провоцирование симпатии и любви к себе не вызывающим у «аксиального некрофила» тревоги способом один из путей его социальной адаптации.

Подчеркнем, что одной из аксиом и психодиагностики, и социологии личности является тезис о сводимости типов личности к общим законам антропологии; некрофилия показывает, как представляется автору, одну из редких форм таких процессов, – но отнюдь не их отрицание.

– общая боязнь рефлексии. Формально ее желательность декларируется; но при первых же описаниях парадоксов их поведения некрофилы испытывают тревогу, символы которой легко обнаруживаются.

Позже данные рефлексии легко блокируются или фальсифицируются. Вместе с тем некрофилы слабо интересуются чисто социальными проблемами, – видимо, чувствуя, что их комплекс есть ответ на «мертвенность», отчужденность социального мира. Потому часты единственно возможные интеллектуальные ходы мистически неопределенных, нарушающих известный принцип «бритвы Оккама», объяснений своего поведения и ценностей. Чаще встречались апелляции к философии К. Костанеды, Конфуция, Будды в отличие от идей православия с каноническими для него принципами милосердия, исихазма, «фаворского света». Тест на оценки норм Нагорной проповеди дал резко отрицательный результат, хотя при пилотажной встрече оценка православия и христианства вообще достаточно положительная, что доказывает, видимо, тезис о некрофилии как особой форме «мстящего миру» эгоизма;

– почти одинаков рейтинг телефонных разговоров и прямого общения, отрицательные оценки телефонного, опосредованного общения отсутствуют вовсе; большинство некрофилов – руководителей ярко проявили склонность к «кабинетному» стилю работы; не отмечено четко выраженных сексопатологий, некоторый всплеск негатива приходится на ситуацию «чужих правил игры»; резко негативно оценивается качество обязательности и так далее.

Перечень такого рода дескрипторов и качеств феномена «омертвления» мира некрофилами можно, разумеется, продолжить, хотя анализ проблем первичных связей и корреляций таких данных заслуживает отдельного исследования. В данном случае он был нужен как комментарий для выдвижения гипотезы относительно природы феномена «омертвления» – гипотезы, нуждающейся в проверке и наверняка имеющей альтернативы.

Представляется достаточно корректным определить феномен «омертвления» как важную характеристику аксиальной некрофилии, как возможный при сочетании определенных условий, о которых речь пойдет ниже, психический механизм установки и воли в целом, который:

&    блокирует или фальсифицирует информацию, ассоциативно связанную с мотивом траты сил без явной эгоистической награды или удовольствия;

&    шифрует эту информацию образами тревоги и опасности, стремясь интеллектуально и эмоционально дискредитировать носителей таких образов, путем прессинга не дать показать альтернативу, либо привязывая к себе, либо уничтожая;

&    создает предпосылки для интеллектуального оправдания такого положения вещей.

Подчеркнем, впрочем, что «омертвление» представляет собой систему психических операций, и в данном случае описываются лишь общие их ориентиры.

Однако сводить аксиальную некрофилию просто к системе операций «омертвления» было бы вряд ли верно. Ее динамика определяется множеством факторов социальной средой, ситуацией, личностными и врожденными комплексами. Все они пересекаются в точке «старта» некрофилии, хотя такое пересечение достаточно редко. Э. Фромм называет цифру в 10–15 процентов некрофилов в сумме взрослого населения; по наблюдениям автора, она, вероятно, ниже, на уровне 3–5 процентов, но имеет явную тенденцию к росту. Эта цифра в 1990 г. была меньше, чем в 1995 примерно в 1,5 раза. Впрочем, такие цифры, как отмечалось, весьма условны. Согласно описываемой гипотезе, некрофилия не может предшествовать сценарию фрейдистского Эдипова комплекса, то есть в среднем возрасту 3–5 лет, уже потому, что представляет собой специфический ответ психики на серию относительно самостоятельного столкновения с миром и ценностного, «аксиального», осмысления таких столкновений.

К серии таких столкновений ребенок или подросток подходит с багажом первых и практически универсальных комплексов, что не раз отмечалось в научной литературе. Это, например, упоминавшиеся оральный и анальный комплексы, фиксирующие ориентацию на себя, на собственный эгоизм при выработке первого отношения к окружающим и получения первого наслаждения; Эдипов комплекс, провоцирующий и шифрующий в структуре складывающейся личности двойственность желание сберечь силы, не понимая, но подражая образцам, одновременно разрушая их как чужие, соперничающие с интимным чувствованием «себя в матери», и другие.

Некрофилия, видимо, возникает лишь при одновременном и достаточно длительном воздействии ряда факторов: высоком уровне детского эгоизма, привычки к детским негациям, внешней или сущностной суровости отношений в семье, неудачных опытах первой самореализации, причем оборванных чем-то бездушным, анонимным, самими правилами общения в микрогруппе; ранним опытом сознательного строительства имиджа; повторяющимися ошибками родителей, отталкивающих, блокирующих попытки ребенка раскрыться; неудавшейся первой симпатии к «биофилу»; осознанием своих способностей, которые не востребуются формально близкими людьми.

Позже развитие предпосылок некрофилии оформляется в аутизм. Признаки и характеристики аутизма разрабатываются достаточно давно: большая привязанность к игрушкам, а не людям – «биофилам», так называемый протодиакризис, нежелание отделять живое от неживого; «инфантаутизм».

Впрочем, существуют разные точки зрения на природу аутизма, в том числе и сводящие его к вялотекущей шизофрении, что справедливо критиковалось Фроммом.

Мы будем понимать аутизм как относительно длительное и более вероятное в детстве состояние генерирования и воспроизводства «Ясистемы» человека при возникшей из ранних детских комплексов боязни осознать неизбежность и желательность своих коммуникаций с миром.

При некрофилии происходит плавная трансформация аутизма. «Аутист» поставлен в сложные условия: с одной стороны, он боится и имеет негативный опыт вхождения в социальный мир, воспринимаемый как агрессивное «не-Я»; с другой же стороны боится и анализировать свои бессознательные влечения, поскольку тонкий и сложный аппарат такого анализа немыслим без понимания того, что К. Юнг называл «коллективным бессознательным». Наиболее логичные решения для «аутиста» – копирование либо «книжных образцов поведения», либо поведения реальных лидеров. И в том, и в другом случае наиболее вероятный результат мещанская ориентация личности.

Некрофил же не удовлетворяется простейшими рецептами «аутиста». Постоянно испытывая чувства тревоги и одиночества и при рефлексии, и при выполнении социальных ролей, он испытывает обиду и дефицит «строительного материала» собственной личности. Выводы его необычны: необходимо ограничить мир, обеднить его, создать череду повторяющихся сценариев своей жизни, причем так, чтобы они «позволяли», провоцировали ощущение своей правоты, богатства жизненных проявлений; чтобы смертью, «омертвлением» выглядело все, что не является мною, и если такое «не-Я» мощно и явно вторгается в мой внутренний мир, надо сделать так, чтобы оно потеряло отличную от меня жизнь, «убить».

В таком смысле, некрофилы постоянно ходят по кругу одних и тех же сценариев и однотипного, субъективно признанного неопасным общения, как ослепленная шахтерская лошадка.

Еще раз подчеркнем, что такое положение вещей не фатально, некрофилия, видимо, преодолима, но это подразумевает огромный объем интеллектуальной и нравственной работы при стимулирующих социально-политических условиях. Последнее сейчас плохо представимо, поскольку, как ни парадоксально, некрофил выгоден государственности, поскольку не способен к активному сопротивлению политическому манипулированию массами и плохо поддается призывам к профсоюзному объединению в оппозиции. Кроме того, он, как правило, отлично обслуживает машины и выполняет машинообразные роли в микрогруппах и субкультурах.

Зависимость «аутизм-реализация предрасположенностей при провоцирующих социально-политических условиях первый акты некрофилии» оформляется, судя по рассказам респондентов в нестандартизированном интервью, достаточно быстро, поскольку важную сторону такой зависимости отражает простейшее определение некрофила как «аутиста», ощущающего мощное давление своих способностей при оформленном недоверии к социуму.

Следующая же фаза движения некрофилии – формирование устойчивых предрасположенностей и убеждений. Описание их достаточно громоздко; отметим лишь наиболее яркие их характеристики, выявленные в упоминавшихся исследованиях:

– большинство респондентов резко отрицательно относятся к рациональной науке, в духе известной статьи В.Н. Тростникова;

– у большинства респондентов проявляется яркая склонность к мистическим объяснениям мира и себя, при скрытом, но мощном отрицании идей раннехристианской нравственности;

– такое большинство склонно к странной интеллектуальной позиции «непотопляемого авианосца»:при отсутствии аргументов в пользу своей предрасположенности, он может соглашаться, или молчать, или даже делать компромиссные высказывания, – но поступать такие люди будут только по-прежнему. Некрофилы очень непластичны интеллектуально, хотя им нельзя отказать в искренности деклараций по поводу желания понять другого;

– любая интеллектуальная позиция некрофила не мешает ему принимать поведенческие решения, дискредитирующие и «дрессирующие» биофила, причем он чаще всего умеет не размышлять по такому поводу, хотя часто особенной скромностью по поводу своих способностей к рефлексии некрофилы не отличаются. Иными словами, однозначного подтверждения встречающегося представления о тяге некрофилов к идеологиям, позволяющим насилие к «врагам» нет.

Зависимости, отмеченные Э. Фроммом относительно политических взглядов некрофилов, не подтверждаются авторскими наблюдениями, хотя, разумеется, такие наблюдения не могут быть достаточным основанием для фундаментальных выводов.

Напомним, что Э. Фромм считал типичными симпатии некрофилов к антикоммунистической идеологии, теориям, подразумевающим некую «сверхзадачу», то есть навязывающих жизни свою модель, а не объясняющих жизнь «изнутри». По результатам исследований, всего 40 процентов лиц, отождествленных, исходя из стартовой модели, с некрофилами, открыто признали существование политических взглядов, и 18–20% категорически отвергли такое предположение. Наиболее же распространенные, в среднем, взгляды примерно нейтрально-либеральной ориентации. Не исключено, что они есть проявление своеобразной инерции некрофилии, нежелания видеть новые тенденции социума, чтобы не тратить силы на их понимание.

Рамки работы не позволяют автору продолжить более детальное описание природы и фаз становления и развития некрофилии. Отметим лишь некоторые сценарии развертывания качества аксиальной некрофилии в зрелом возрасте, когда, невзирая на привычки некрофилов к блокированию информации, многие их явные отличия от других людей так или иначе осмысляются:

1. «Эволюционный сценарий». Он подразумевает простое следование логике «омертвления» вплоть до патологических его форм;

2. «инволюционно-садистский сценарий». Суть такого сценария можно описать постоянными и неудачными попытками некрофила нарушить первый сценарий. Вероятные неудачи формируют упоминавшуюся ассоциативную связь просьбы о помощи в борьбе с некрофилией с предательством; свидетели таких поступков чаще всего оценивают их как бессмысленный садизм. В финале такого сценария наиболее вероятно разрушение личности, ее стремление к омертвлению не только мира, но и самой себя.

Не исключено, что многие известные политические события связаны не только с логикой удержания и завоевания власти, но и с упоминавшимся механизмом «предательства ради понимания».

3. «Революционный сценарий», когда некрофилкак правило, использующий помощь извне провоцирует развитие в себе альтернативных некрофилии комплексов. Собственно точка перелома, период своеобразного фазового перехода, характеризуется рядом особых парадоксов «двойной мотивации», требующей от субъекта высокой психической выносливости.

Подведем некоторые итоги. Представляется очевидным древность феномена некрофилии, хотя автор и не считает себя особенно компетентным в вопросах антропогенеза и истории цивилизации, тесная связь некрофилии с отчуждением труда представляется доказанной со времен «Экономическо-философских рукописей 1844 г.» К. Маркса.

Все формы отчуждения, и уж тем более отчуждения труда, как атрибутивного свойства нашей цивилизации, с высокой вероятностью находят себе носителей, они «имеют склонность» к опредмечиванию на людях, подготовленных к искреннему и бездеятельностному приятию отчуждения равнодушием близких, опытом первых социальных неудач и разочарований, неумением желать самореализации и действовать в этом направлении решительно и последовательно.

Вряд ли верно встречающееся иногда брезгливое отношение к некрофилам и проблемам изучения некрофилии в целом Комплексы некрофила нисколько не хуже комплексов пассионарности политиков или шизоидных комплексов художников. Некрофилы просто не смогли выработать в себе яростный и последовательный протест против отчуждения; они использовали его для строительства себя; такой материал строительства души ненадежен лишь с точки зрения Нагорной проповеди; с точки же зрения теперешнего общественного сознания вяло осуждаем, но допустим.

Разумеется, речь идет лишь о допатологических стадиях некрофилии. Тонатос, темное, субстанциональное начало психики, проявляющееся в тяге к разрушению живого ради абсолютного, метафизического равенства мертвых душою людей, уничтожает альтернативное начало, эрос, лишь тогда, когда человек субъективно хочет этого, что совершенно ненормально. Для обозначения стадий с описанными выше характеристиками автор и предлагает название аксиальной некрофилии.

Применение такого термина, по представлениям автора, вполне возможно для описания особого, довольно редкого типа личности, характеризующегося ценностным оформлением привычки к упоминавшемуся «омертвлению» общения, жесткой эгоистической замкнутостью, функциональным отношением к другим людям, склонностью к иррациональным объясняющим моделям и замыканию на себя сильных эмоций ради провоцирования ощущения своей значимости «вне жизни», идентификации всего тревожащего с живыми системами.

Иначе говоря, категория «аксиальной некрофилии» описывает мотивацию, процессы и результаты привычки некоторых людей отождествлять желаемые ситуации и выборы с неживыми объектами, и ассоциативно шифровать методы их достижения в механических символах, исключающих интенцию, вчувствование в другого. В детстве предпосылки таких процессов, как кажется автору, есть у большинства людей, но лишь при специфических, редких условиях они оформляются собственно в некрофилию, тем более в ее патологические формы, которые, собственно, и интересовали Э. Фромма.

Подчеркнем, что речь идет лишь об одном разделе современной имиджелогии – психодиагностике типов личности, причем некрофилыодин из наиболее редких таких типов. Распространение этого типа весьма показательно в движении нашего общества. Нет сомнений в преимуществах включения России в диалог мировых культур, о чем сейчас так много говорится в нашей научной и публицистической литературе. Однако, надо честно говорить и о ценах, которые мы платим за это, и распространение «аксиальной некрофилии», упоминание о возможности которой известны в западной цивилизации со времен «тедиум вите» Боэция и стоиков лишь одно из них.

Приведенная модель некрофилия лишь один пример того набора, который подразумевает фундаментальная социодиагностика. В построении имиджа, таким образом, возможности психодиагностики не стоит преувеличивать; она должна лишь создать настрой для дальнейшей беседы, стимулируя, а не заменяя, путем сомнительных формализаций, интуитивной чувствование другого человека.

Рассмотрим потому чуть подробнее следующую фазу пилотажной встречи фазу сбора информации, тем более, что одной из ее целей и выступает попытка использовать опыт общения с людьми именно конкретного типа. Такая фаза строится еще более интуитивно, чем предшествующая. Выделим потому лишь самые общие рекомендации по проведению основной фазы пилотажной встречи:

1. При проведении встречи имеет смысл заранее решить, будете ли вы специально пробовать, уже в ходе основной фазы сбора информации, диагностировать и провоцировать симпатии. Практика показывает что все это требует большой привычки и некоторого профессионализма; во всяком случае, не рекомендуется распылять силы на несколько целей при неуверенности в себе или плохом самочувствии. В принципе, сбор нужной информации возможен и без системы тонких операций диагностирования и провоцирования симпатий.

Не исключено, что важнейшей основой провоцирования симпатий выступает, как отмечает новое направление в психологии онтопсихология, – интуитивное ощущение в другом человеке общих неудач родителей. Такая мысль, возможно, покажется, странной без комментария. Дело в том, что, как отмечает Д. Замилов «с точки зрения онтопсихологии, все системы обучения являются попытками получше втиснуть новых учеников в общество людей, уже потерпевших неудачу». Передача же опыта одновременной вынужденной ориентации на социальный успех и чувства неудачи осуществляется, по отношению к ребенку, уже в детстве, в так называемом «комплексе Лая», антитезе Эдипову комплексу, «источником агрессии всегда является тот, в ком скрытая агрессивность сочетается с внешним смирением. В большинстве случаев это мать образцовая, инфантильная и неудовлетворенная, направляющая агрессию кого-либо из семьи против отца и тем попадающая в зависимость от ребенка. Она манипулирует всей семьей, чтобы скомпенсировать свою фрустрацию, делает пособниками собственных детей».

Во всяком случае, представляется весьма вероятным, что один из механизмов симпатии, тем более, возникающий быстро, при пилотажной встрече, – ощущение общности семейных «условий игры». Технически же меру симпатии обычно определяют:

ü    по реакции на просьбу что-либо передать, причем партнеру это неудобно; симпатизирующий человек делает это с готовностью;

ü    по реакции на неудачный юмор, неловкая ситуация часто «заглаживается», или, по крайней мере, не акцентируется партнером, испытывающим симпатию к хозяину;

ü    по реакции по поводу жалобы на здоровье, описание болезни, дурные предчувствия; интерес к ним обычно косвенно свидетельствует о симпатии;

ü    по наличию ревности к близким симпатичному тебе человеку людям – супруге, друзьям, идеальным героям;

ü    по симпатии к детям, в силу известного феномена переноса симпатий;

ü    по наличию поощряющей мимики и пластики в разговоре;

ü    по наличию, или отсутствию, акцентированных секссимволов при беседе людей разного пола;

ü    по фактам попытки согласования идеалов, что бывает редко при отсутствии выраженной симпатии.

2. В ходе основной фазы пилотажной встречи имеет смысл соблюдать ряд поведенческих запретов, например, никогда не вступать в ожесточенный спор. Диалектика спора, самой психологии столкновения мнений, очень сложна, но, при любой ее трактовке, спор всегда подразумевает деструктивную фазу. Суть последней можно сформулировать так: мое мнение, вызывающее у меня целый мир устойчивых образов и ассоциаций, наталкивается на стимулы, разрывающие такие связи, а потому, чаще всего, некрасивые, вызывающие желание их сблокировать, не заметить, – или уничтожить. В любом случае, в ходе такого спора, партнер, либо не раскрывается, либо провоцирует неверные оценки своего психического мира, что, по понятным причинам, прямо вредно для пилотажной встречи. Кроме того, спор просто занимает много времени. Единственное исключение в таком правиле возможность осторожного спора, с непременным «проигрышем», при беседе с пассионарием, которые, обычно, испытывают симпатию к достойным, но проигравшим противником в споре.

¨                  Нельзя и ставить целей демонстрации интеллекта и эрудиции на основной фазе пилотажной встречи; они нравятся далеко не всем, так что риск был бы слишком велик; сохранять нейтральное положение при явной лжи партнера, учитывая меткое замечание Ф. Ницше о том, что есть «лживые натуры, которые лгут только одну минуту, а потом убеждают самих себя, и становятся убежденными и честными». Приведем еще несколько рекомендаций:

¨                  нежелательно поощрение лжи, не только по нравственным нормам, но и потому, что оно чревато раздражением запутавшегося во лжи партнера;

¨                  нельзя акцентировать любые темы, хотя бы косвенно описывающие ваши социальные успехи, хотя бы потому, что возможная зависть или скрытое раздражение прямо искажает сценарий беседы; не предлагать алкоголь первыми, но не отказываться, если партнер хочет его использовать, не превращать в допрос беседу, избегая, по возможности, прямых вопросов; не допускать паузу более 10 секунд, что провоцирует раздражение, но стараться, чтобы микропаузы заполнялись партнером, и так далее.

Позитивные же рекомендации широко известны, хотя бы по работам Д. Карнеги. Назовем потому только самые общие из них: при первой возможности называть собеседника по имени, стараясь придать индивидуальные, подчеркивающие приятность для вас, интонации произношения имени, что провоцирует ощущение общности и симпатии; постоянно поддерживать в себе ощущение важности происходящего, ни на секунду не забывая о поощрительной мимике, пластике, интонациях, повторяя мысли партнера и демонстрируя их важность для тебя; придерживаться принципа: важнее информация разносторонняя, пусть и неполная, чем более полная, но относящаяся лишь к одной, или нескольким «точкам», и другие, ставшие общим местом в современной имиджелогии.

В основном же технические приемы ведения беседы, общение с партнером на основной фазе пилотажной встречи полностью адаптированы к личности проводящего встречу, и описать их очень трудно, особенно у женщин.

Об особенностях же финальной фазы пилотажной встречи речь шла выше.

Следующей фазой проведения пилотажной встречи, согласно базовой схеме, является заполнение дневника имиджа.

Такой дневник необходим уже по самым прогматическим соображениям. Он позволяет операционализировать объем информации, больший, чем объем короткой памяти, и наглядно представить основные моменты строительства имиджа под конкретного человека.

Общий вид дневника имиджа представлен на рис. 23.

Рис. 22. Дневник имиджа

Общие характеристики респондента				«Паспортичка»
Конкретные социальные характеристики	Запреты	Гипотиза Происх.комп.	Вид Имиджа		Аксессуары
Конкретные психологические характеристики

Опишем, в качестве комментария к схеме, основные, и подтвержденные опытом, правила рекомендации по заполнению дневника.

Дневник имиджа должен заполняться как можно быстрее после окончания пилотажной встречи, во всяком случае, не позже, чем через 2–4 часа после окончания. В противном случае большая часть нюансов и ассоциаций просто забывается.

Разумеется, автор признает возможность неприятия самой идеи дневника имиджа, исходя из чувствования, глубоко ему симпатичного, и которое Боэций сформулировал так: «Неужели ты можешь управлять свободным духом? Неужели ты можешь вывести душу из уравновешенного состояния, свойственного, если она сплочена с творчеством рассудка?».

Подчеркнем еще раз имидж вовсе не есть проявление такого свободного духа, рассуждениями о котором полно «Утешение философией». Он есть сторона добровольного самоограничения разума, оформляющегося в групповом общении, и программирующего себя стереотипами и нормами такого общения; причем сторона лишь весьма вероятная, но не атрибутивная, поскольку свобода духа может преодолеть само желание иметь имидж.

Графа «адрес» дает координаты пилотажной встречи, причем персонаж и дату ее лучше шифровать, учитывая, что дневник имиджа - документ весьма интимный и не подлежащий огласке.

Графа «Общие характеристики» описываются общие впечатления от партнера по пилотажной встрече. Формализации достаточно нечеткая, идет по следующим, как минимум, характеристикам:

Þ               чувствование психической силы, энергетики;

Þ               чувствование чужой оценки происходящего и своей личности?);

Þ               оценка своей симпатии к партнеру;

Þ               тип темперамента;

Þ               выраженность секс символов, оценка уровня сексуальной симпатии при встрече людей разного пола;

Þ               общая оценка уровня лжи, обмана;

Þ               психологический тип по принятой классификации;

Þ               общая оценка интеллекта по любому, ясного для заполняющего, принципу, и другое.

Графы конкретных социальных и психологических характеристик заполняются спонтанно, выделяются все запомнившиеся характеристики; пунктирная черта в графах отделяет ясные и очевидные для заполняющего параметры от неясных, гипотетических. Заполнение идет в любом порядке, как можно быстрее, не ставя цели точного следования классификационным признакам именно социальных или психологических параметров.

В следующей графе, «запреты», выделяются, уже на основе анализа материала предыдущей графы, те ценности и действия, которые должны быть прямо запрещены в будущем общении с партнером; пунктирная черта, как и везде, описывает меру уверенности заполняющего в формулировках таких запретов.

Графа «гипотеза происхождения комплексов» выделяется, исходя из упоминавшегося исходного постулата данной работы относительно неизбежности комплексов и фобий у любого человека. Адаптировать типологию таких комплексов именно к партнеру по пилотажной встрече дело заполняющего. При неудаче таких операций в графу пишется хотя бы интуитивное описание прошлого, событийный ряд, партнера. Практика показывает, что данную графу гораздо успешнее заполняют женщины.

Выбор вида будущего имиджа и необходимые технические приготовления.

Первичный выбор типа будущего имиджа очень важен, и идет по линии приспособительный – атакующий имидж.

Приспособительный имидж основан на попытке «попасть» на сознательные и бессознательные ожидания партнера, закодировать на себя его вкусы и пристрастия в общении, провоцируя симпатии типов «Я-Я» и «Мы» по упоминавшейся классификации. Атакующий же имидж, встречающийся гораздо реже, представляет собой попытку психологического прессинга, навязывания своих норм и стереотипов, как якобы необходимого средства для достижения вербального выражения целей партнера. Наиболее часто встречающиеся примеры имиджей первого типа является «Золушка», впечатления от которого можно описать примерно так: «красивая, но не знающая себе цены, тихая, деликатная, работящая, готовая быть верной и любящей, сексуально не разбуженная, готовая учиться у мужчины знаниям жизни женщина». Примером обратного типа является имидж женщины – вамп», символы и акценты которого можно определить так: «мощная, сексуальная и мучительно притягательная, полная гордыни, склонная к психологическому садизму, опасная, но умеющая понять любую грязь женщина».

Выбор между такими типами осуществляется, как ипрактически все в строительстве имиджа, достаточно интуитивно, хотя существуют, по мнению автора, и некоторые объективные «показания» к использованию атакующего имиджа. Он более эффективен, если совпадают следующие, как минимум, условия:

·             если, по каким-то причинам, цели, ради которой строится имидж «под» конкретного человека, надо попробовать достичь быстро, пусть и рискованным способом;

·             если строящий имидж отслеживает за собой тягу к риску и имеет при этом «запасные варианты» достижения цели;

·             если, в ходе пилотажной встречи, вы отследили ваше явное энергетическое превосходство;

·             если партнер переживет духовный кризис, ищет рецептов решения своих проблем;

·             если по ходу пилотажной встречи и при заполнении дневника возникла уверенность в его симпатии;

·             если, при разнополом варианте, партнер явно подчеркивал секс символы в своем поведении;

·             если партнер относится к «одинарному» типу шизоида, сенситива, стоика, и уж во всяком случае не является пассионарием.

Разумеется, таковы лишь самые общие «показания», при отсутствии которых выбор приспособительного имиджа должен быть предопределен, при любой стартовой ситуации, поскольку, как отмечал Д. Лукач, «активное приспособление к окружающему миру, происходящие через альтернативные решения в любой целеустановке, порождает в каждом осуществляющееся, таким образом, в процессе воспроизводства общественного бытия, качество, в корне отличающееся от ситуации».

При планировании приспособительного имиджа целесообразно учитывать некоторые общие приспособления, – хотя конкретные технические проблемы решаются полностью самостоятельно.

Во-первых, приспособительный имидж должен быть удобен для носителя. Не следует, например, выдумывать несуществующие обстоятельства своей жизни, достаточно лишь расставить акценты в реальной биографии в соответствии с диагнозом дневника имиджа;

Во-вторых, сразу необходимо решить, какой реальный свой недостаток имеет смысл «открыть», акцентировать, чтобы спровоцировать, или, по крайней мере, не уменьшить, симпатию партнера: попытки инстинктивно строить образ безгрешного ангела уничтожают такую симпатию необратимо;

В-четвертых, в строящемся имидже должен быть один, или несколько, темных, неясных для партнера, и особенно партнерши, блока, чтобы спровоцировать его любопытство. Как правило, лучше, чтобы такие блоки формально были связаны с излюбленными темами бесед по психологическим типам: для пассионариев с темой элиты и остальных, с темами неизбежного якобы садизма в любом общении; для субпассионариев тема ущербности необычных людей; для шизоидовтемы «врагов» и тайных талантов шизоидов; для стоиков темы соотношения долга и желания, морали и нравственности, и так далее.

В-пятых, приспособительный имидж должен быть пластичен, позволяя его текущую корректировку в следующих встречах.

Правила же атакующего имиджа еще более абстрактны, поскольку описывают общие ориентиры психологической агрессии, сценарии которой весьма индивидуальны.

Например, при строительстве атакующего имиджа надо учитывать необходимость бурного начала встречи, которое должно быть хоть как-то замотивировано, причем в такой мотивации непременно имеется символ неравнодушия к партнеру.

Фаза же психодиагностики как бы разрывается на несколько частей в начале беседы, после «атаки», в конце. После фазы «атаки» надо установить меру однозначности реакций партнера. Если такие реакции нормальны, стереотипны, – встреча немедленно прекращается на постулировании причин происшедшего: нервный срыв, болезнь. В противном случае, при продолжении встречи, можно переходить к формированию того, что автор называет «фантомом цели». Последний понимается, как переход от описания психологической, навязываемой партнеру «рецептуры» к намекам на то, что, собственно, нужно носителю атакующего имиджа, и что должно быть воспринято партнером, как прямое продолжение блока «рецептуры». Более наглядно такие процессы можно пояснить, как не раз убеждался автор, только на практике.

Таковы лишь самые общие характеристики и рекомендации в деле подготовки и строительства индивидуальных имиджей. Они описывают лишь грубые метки, маркеры, возможного оптимального сценария формирования индивидуального имиджа, то есть пути, который уменьшал бы возможность хотя бы самых явных ошибок. Некоторые уточнения такого пути, а также сценарии строительства индивидуального имиджа для группы лиц, содержатся в следующем разделе. Пока же подведем некоторые предварительные итоги этого этапа исследования.

1. Влияние собственно социального качества общежития на бытие индивидуальных имиджей очевидно, структурировано и приоритетно.

2. Имидж, будучи, согласно базовой гипотезе, особым алгоритмом духовной жизни общества, одновременно выражает в своем качестве воспроизводство психической готовности человека к социальному поведению, критерии которого можно формализовать, и необходимость символьно-образной стороны практического внутригруппового и межгруппового общения.

3. Имидж не фатален, выступая своеобразным геном именно машинной, основанной на частной собственности и отчужденном труде, цивилизации.

4. К системе имиджей в группе применимы все операции системно-функционального анализа, в том числе и в постмодернистской его трактовке.

5. Системообразующим фактором такой системы являются процессы централизации внутригрупповой власти, замыкающейся на лидерстве.

6. Конкретные процессы функционирования имиджей в группе опосредованы ее спецификой, видом лидерства в ней, ситуацией и нравственностью, духовностью и энергетикой человека, который может блокировать мощную тягу к имиджам.

7. Имидж есть один из так называемых феноменов группового поведения, выражающих именно социальность вообще, безразлично к воззрениям членов группы. Иначе говоря, имиджи с высокой вероятностью возникают в колоссальном большинстве групп.

8. Представима система конкретных параметров, отслеживаемых специфическими и обычными социологическими методами, позволяющих оценить качество имиджа лидера.

9. Индивидуальный имидж имеет высокие степени свободы, заполняя некоторую детерминистскую нишу для него, всегда имеющуюся в жизни групп.

10. Такой имидж имеет границы пластичности, заложенные в практике группового стигмирования, бракующего неудачные имиджи или людей, пробующих обойтись без них.

11. Возможна просчитанная система практических рекомендаций, вариант которой приводился в тексте, по конструированию индивидуального имиджа с минимальным риском и избегая грубых ошибок.

12. Этапами такой системы последовательных рекомендаций непременно должны быть: сбор предварительной информации, пилотажная встреча с подэтапами социопсиходиагностики, провоцирования симпатий и других, заполнение дневника имиджа, выбор типа индивидуального имиджа и опробование его.

13. Критериями эффективности индивидуального имиджа является самоощущение, факт возникновение групповой симпатии, факт достижения заранее поставленной цели.

14. Существуют редчайшие варианты группового общения без имиджей в коллективах и так называемых толерантных группах, которые почти не поддаются моделированию.

Такие процессы ограничения эффективности имиджа исследуются в следующем разделе. Пока же отметим, что личные, индивидуальные имиджи особенно ярко показывают нас, как охотников за социальным успехом даже в самом интимном по форме общении в том, разумеется, случае, если такая погоня не воспринимается людьми как спрятавшийся внутри враг. Впрочем, последнее большая редкость, поскольку, по меткому замечанию Ф. Ницше, «охота была главным занятием в течение многих тысячелетий, и теперь еще в науке мы такие же охотники».