Люди, создавшие государство путем взаимного договора, не только санкционируют все его действия, но и признают себя ответственными за эти действия

2. Люди, создавшие государство путем взаимного договора, не только санкционируют все его действия, но и признают себя ответственными за эти действия.

3. Верховная власть может использовать силы и средства подданных так, как сочтет это необходимым для их мира и защиты. При этом верховная власть не несёт какой-либо ответственности за свои действия перед подданными и не обязана отчитываться за эти действия перед ними.

Таковы основные принципы договорной теории государства Томаса Гоббса, из которых он, верный синтетическому методу, дедуцировал все остальные положения своего учения о государстве.

Концепция общественного договора была прогрессивной идеей в условиях того времени. Она была направлена против теологического истолкования общественной жизни и феодальных политических теорий легитимности правящих династий. Она имела ярко выраженную демократическую направленность, так как государство, установленное людьми путём взаимного соглашения, рассматривалось в качестве гаранта мирной жизни граждан, было призвано защищать их от произвола и насилия. Подобные идеи имели огромное значение в период разложения феодализма, в эпоху ранних буржуазных революций.

Хотя, у Гоббса получается отождествление общества с государством и с правительством, однако суверенные права приписываются им только третьему члену данного тройного равенства и полностью отчуждаются от первого его члена. Правительство олицетворяет собою всё общество, но суверенно только правительство, а не все общество в целом и не его основная часть – народ. Для обоснования "равенства", так сказать, только в направлении от общества к правительству, но не наоборот, Гоббс трактует уже не общество, а именно государство как "искусственного человека" (см. 1, II, 27, 217), личность; и как у человека главным является его сознание, так и у государства все главное и определяющее сосредоточено в правительстве.

Приведенная аналогия влечет за собой частные биологические параллели: строение государства уподобляется устройству живого организма (суверен – душа, чиновники – нервы и т. д. и т. п.). И еще один цикл сравнений: гражданский мир в государстве – это его здоровье, и вообще нормально функционирующее государство – это святое животное, земной "смертный бог" (см. 1, II, 96).

И все же все эти органические уподобления носят только внешний характер, потому что Гоббс считает всякий организм, в том числе человека, а тем более "человека искусственного", т. е. "организм" общественный, механизмом. Не механизм подражает природе, а наоборот, природу, по Гоббсу, можно понять только через аналогию ее с механизмом, которому она как бы "подражает" сама. Тем более, если речь идет о социальной природе, - она есть механизм, созданный "механиками" - людьми и регулируемый посредством знаковых связей. Государство – это целесообразно устроенный гражданами "политический автомат". Таким образом, никакого противоречия между уподоблением государства животному и механизму нет, ибо животный организм и искусственный механизм устроены будто бы по одним и тем же принципам.

Ограниченность социально-политических воззрений автора "Левиафана" проявилась в том, что многие исследователи называют Гоббса апологетом государственной власти. Государство, по его взглядам, это – великая и могучая сила, своего рода "смертный бог", безраздельно властвующий над людьми и возвышающийся над ними. И хотя люди создали эту силу для защиты своей жизни и обеспечения безопасности, т. е. в своих собственных интересах, она действует так, как считает нужным, и ни в чём сама, не завися от своих подданных, требует от них беспрекословного подчинения и полного послушания.

В социологическом построении Гоббса отсутствует понятие договора между народом и правительством. Власть передается первым последнему без всяких условий и без права денонсации договорного обязательства (см. 1, II, 669). Народ, будучи источником власти, делается затем только ее органом (см. 1, II, 199). Таким образом, народ не является сувереном. Вся полнота суверенных прав достается правительству и даже конкретнее – правителю. Именно он, согласно Гоббсу, есть и должен быть безраздельным и никому не подотчетным носителем государственной воли (см. 1, II, 197).

Гоббс исходил из того, что подданные заключают договор не с сувереном, а между собой и что важнейшим следствием этого соглашения является отказ подданных от своих прав (за исключением права самозащиты) в пользу суверена и принятие ими обязательства "признавать как свои собственные все действия и суждения" носителя верховной власти (1, II, 198). Что же касается самого государства, то, обладая наивысшей возможной властью, оно "безнаказанно может делать все, что ему угодно" (1, I, 350): устанавливать законы, разрешать судебные споры граждан, налагать на них наказания, пользоваться по своему усмотрению их силами и средствами, объявлять войну и заключать мир. Наделяя государство неограниченной, абсолютной властью, Гоббс, по логике вещей, существенно ограничивал права подданных. Последние не могут, например, осуждать действия суверена или тем более его наказывать. Подданные не могут также протестовать против установлений верховной власти или же добиваться изменения формы правления (1, II, 198—202). Логическим выводом из подобного антидемократического толкования демократической в своей основе договорной теории государства является положение: "Верховная власть не может быть по праву уничтожена решением тех людей, соглашением которых она была установлена" (1, I, 354).

Для оправдания абсолютной власти государства Гоббс выдвигает тезис: "Верховная власть не столь пагубна, как отсутствие ее..." (1, II, 208). Развивая его, философ утверждал, что неудобства и стеснения, проистекающие из-за неограниченной власти суверена над подданными, не идут ни в какое сравнение с бедствиями и несчастьями, сопутствующими гражданской войне, или с состоянием безвластья, когда люди не подчиняются законам и не признают над собой никакой власти, удерживающей их от грабежа и насилия (см. там же). Словом, единственной альтернативой состояния войны всех против всех служит, по Гоббсу, ничем не ограниченная государственная власть.

Человеческая цивилизация, по мнению Гоббса, основана на продолжении, но в тоже время – на коренной метаморфозе состояния страха, заставившего людей обратиться к отношениям, порождающим цивилизацию. Если прежде люди опасались друг друга, трепеща за свою жизнь и собственность, то теперь они страшатся ими же над собой поставленного правителя: он устанавливает гражданский мир, но с помощью угрозы применить военную силу против тех, кто его нарушит. Принцип "безопасности" есть "гарантия" буржуазного права" (см. 12, I, 401). В результате этого на смену одним опасностям приходят другие –людям угрожают не равные им сограждане, а стоящий над ними могучий суверен. Место анархии стихийных отношений занимает произвол управления.

Существует и другой путь образования государства. Это путь, основанный на силе и завоевании, на приобретении власти. Гоббс считает вполне правомерным такой "сильно ослабленный" вариант общественного договора, называет его "естественным способом происхождения государства" (1, I, 345—346), отдавая предпочтение политическому государству, установленному самими людьми в своих общих интересах. Так возникает вторая, крайне широкая и расплывчатая формула общественного договора: "... всякий человек обещает повиновение тому, в чьей власти спасти или погубить его" (1, II, 224).

С другой стороны, эта формула вполне четко и определенно доводит до крайнего предела момент отчуждения власти от народа, который уже с самого начала имелся в учении Гоббса о механизме образования социального состояния. Правитель осуществляет насилие над естественными стремлениями своих подданных к полной свободе, подчинение государству требует подавления их воли, природных "порывов" и стремлений. Итак, общественный договор есть подчинение стоящей над обществом политической силе.

Общественный договор базируется на страхе, только в одном случае люди боятся друг друга, а в другом, подчиняются тому, кого боятся.

Гоббс не абсолютизировал отличие общества от природы. Он писал, что именно в условиях общества начинают в полной мере действовать вытекающие из законов природы вечные и неизменные "законы естественного права" (1, I, 337, 184, 293), на которые затем опираются конкретные гражданские законы, кодифицированные законодательной деятельностью суверена. "Естественный и гражданский законы совпадают по содержанию и имеют одинаковый объём" (1, II, 283). В условиях общества "естественный закон", утвержденный решением разума о создании социальных связей, придает разумный статус эгоизму, которой осознал теперь, что должен ограничить себя ради своих же глубоких интересов. Но если у Бэкона сила совпадала в тенденции со знанием, то у Гоббса сила тождественна конструирующей основе общественного порядка: ведь всё-таки уже не разум сограждан, а воля правителя, мощь государства и угрожающая санкциями сила официального права широко реализуют "естественные законы", устраняя преграды, стоявшие на их пути. Это происходит потому, что данные законы выгодны государству. Они освящены не только авторитетом природы, но и государственной пользой. Больше того: мерилом законности права становится польза государства и ничего более.

Рассмотрим теперь противоречия в которые попал Гоббс. Он считает, что безусловная добродетель, общий принцип подчинения закону и воле законодателя и императив содействия мощи государства совпадают, - все это одно и тоже. Очевидно, что данная цепочка равенств предполагает безошибочность законодательства и безупречность приказов, исходящих от суверена. И Гоббс себя же убеждает поверить в это: ведь он стремиться всемерно укрепить авторитет центральной власти и очень не хочет, чтобы были какие-то поводы, для недовольства ею, а значит для гражданской войны. Он требует безусловного подчинения правительству.

Теоретическим основанием для этого служит еще одна цепочка равенств: "естественные законы" = законы "правого разума" =="требования права и морали = законы, принятые государством = приказы правителя (см. 1, I, 310, 338 – 339; II, 155, 184, 299, 567). Под "правым разумом" в этой формуле подразумевалось разумное рассуждение людей.

В приведенной цепочке равенств происходит генетический переход слева направо, так что источником приказов правителя являются в конечном счёте "естественные законы", значит законы природы вообще. Но отсюда же возникает соблазн оправдывать любые приказы и решения правителя ссылкой на их "естественное" происхождения и базис. Итак, "...государству сообщается наивысшая возможная власть... Само государство не связано гражданскими законами..." (1, I, 350). Исходя из того, что действия власти в принципе тождественны требованиям законности, Гоббс приходит затем к противоположному выводу, что политическая власть выше законов, - ведь "люди и оружие, а не слова и обещания придают законам силу и влияние" (1, II, 650). Подлинные законы суть приказания правителя, и всякое действие "становится справедливым или несправедливым в результате осуществления права повелителя" (1, I, 370). Таким образом, при движении по рассматриваемой цепочке равенств наоборот, т. е. справа налево, равенства у Гоббса нарушились.

Это было вызвано определенными социально-политическими причинами. Он не видел того, что прогрессивные функции абсолютной монархии уже исчерпали себя в Англии и были на исходе во Франции. Лейтмотивом рассуждений Гоббса была идея, которой он оставался верен всегда: политика подлинного правителя должна быть решительной и пока она такова, правитель находится вне критики за свои поступки.

В результате у Гоббса государство поглощает все права его граждан и становится от них независимым. Граждане вошли в состав государства при определенных условиях, и оказались подчиненными ему уже без всяких условий, и свобода, которой они располагали, оказалась суженной до состояния добровольного подчинения и права заниматься частной торгово-предпринимательской деятельностью.

Прерогативы верховной власти распространялись Гоббсом и на имущественные отношения граждан и на их духовную жизнь. Государство и только государство может предписывать те правила, которые указывают каждому человеку, какими благами он может пользоваться и какие действия предпринимать с целью преумножения этих благ. Государство стоит на страже частной собственности граждан, да и само существование собственности целиком зависит, по Гоббсу, от установления верховной власти, ибо до этого, в естественном состоянии, когда все люди имели право на все, ни о каком владении собственностью не могло быть и речи. Государство призвано осуществлять контроль и за умами своих подданных, следить, в частности, за тем, чтобы не получали распространение мнения и учения, противодействующие миру и согласию. С этой целью Гоббс считает необходимым введение цензуры над книгами, а также над проповедями и обращениями к народу. Гоббс прежде всего имел в виду различные религиозные политические учения, которые обосновывали идею божественного происхождения государственной власти и категорически отвергали теории естественного права и общественного договора. Тем самым подрывалась, как считал Гоббс, идея абсолютной власти государства, что способствовало возникновению раздоров, создавало предпосылки для гражданской войны.

Гоббс выступает как противник теории разделения власти, согласно которой законодательная, исполнительная и судебная власти не должны совпадать, - "царство, разделенное в самом себе, не может сохраниться". Считал, что разделение власти ослабляет государство и это явилось одной из причин гражданской войны в Англии, высказывал ошибочное убеждение в том, что принцип неотделимости прав верховной власти будет восстановлен в ближайшем будущем.

Он различает три вида государства: монархию, демократию и аристократию. К первому виду относятся государства, в которых верховная власть принадлежит одному человеку. Ко второму -— государства, в которых верховная власть принадлежит собранию, где любой из граждан имеет право голоса. Этот вид государства Гоббс называет также народоправством (см. 1, II, 209). К третьему виду относятся государства, в которых верховная власть принадлежит собранию, где правом голоса обладают не все граждане, а лишь известная часть их (см. 1, I, 354; II, 209).

Хотя Гоббс и отдает предпочтение монархии перед другими формами правления, он видит в ней лишь такое государственное устройство, которое с наибольшей полнотой отвечает его главному принципу — принципу абсолютной власти. Вопрос же о формах, или видах государства он считает подчиненным этому принципу и допускает возможность, как аристократии, так и демократии с тем непременным условием, чтобы верховная власть в этих государствах была столь же мощной, что и в монархии.

Всем разновидностям государства должна быть в равной мере приписана верховная власть "...Верховная власть остается той же независимо от того, кому она принадлежит" (1, II, 207),— подчеркивал Гоббс. Далее он говорил, что "власть, если только она достаточно совершенна, чтобы быть в состоянии оказывать защиту подданным, одинакова во всех ее формах" (там же, 208). Гоббс как бы хотел сказать: всякая власть хороша, если она абсолютна. Он был, поэтому не столько сторонник абсолютной монархии, сколько абсолютизма вообще, как такового. Монархия же в его глазах "удобнее остальных видов государства" (3, I, 296), во-первых, потому, что полнее других выражала идею абсолютной власти, и, во-вторых, потому, что была более пригодна к осуществлению той цели, во имя которой и создано государство, "а именно к водворению мира и обеспечению безопасности народа" (1, II, 211). Нельзя забывать, наконец, что всякую форму правления, в том числе и монархию, Гоббс выводит из общественного договора, хотя и считает, что этот договор носит безусловный и нерасторжимый характер и что с момента его заключения вся полнота власти передается в руки суверена.

Необходимо учитывать, что Гоббсово учение о государстве само по себе утверждало законность всякой существующей власти и обязывало граждан к повиновению ей независимо от того, в какой конкретней форме эта власть была воплощена. Так что автору "Левиафана" не приходилось кривить душой, когда он в первом издании своей книги требовал признания республики, а во втором—заявлял о своей верности реставрированной монархии.

Гоббс считал, что свобода подданных вполне совместима с неограниченной властью суверена, если под свободой понимается не свобода от законов, а свобода делать то, что не указано в соглашениях с властью. Конкретно же речь шла о свободе купли и продажи имущества, заключения торговых сделок и договоров, выбора местожительства, образа жизни, воспитания детей и т. д. (см. 1, II, 234). Таким образом, имелись в виду не политические, гражданские свободы, а свобода владения частной собственностью, предпринимательства, что свидетельствует о том, что Гоббсу были близки и понятны интересы нового дворянства и буржуазии. Он выступал и против мелочной регламентации со стороны верховной власти личной жизни граждан, предоставляя им известные права и свободы в этой области. "Законы не должны регулировать дела людей более детально, чем того требует благо граждан и государства" (1, I, 380),—отмечал философ,

Но Гоббса все же нельзя считать идеологом буржуазной демократии. Те скромные свободы, которыми могут и должны пользоваться, по его мнению, подданные, не шли ни в какое сравнение с требованиями демократических слоев английского общества.

Весьма важным аспектомконцепции свободы является мысль Гоббса, согласно которой подданные обладают свободой защищать свою жизнь. Эта свобода проистекает, по его мнению, из того, что существует неотчуждаемое право каждого человека "спасать себя от смерти, увечья и заточения" (1, II, 166). Он считал оправданным защиту человеком своей жизни даже от тех, кто посягает на нее "на законном основании" (там же, 238), т. е. по приказу верховной власти. Б. Рассел полагает, что такое право самозащиты "логично, так как самосохранение является у него лейтмотивом в учреждении правительства" (16, 572). Но, по Гоббсу, нельзя оказывать сопротивление "мечу государства" в целях защиты другого человека (даже если тот невиновен), потому что представление такого права лишило бы суверена "возможности защищать нас" и разрушило бы "саму сущность правления" (там же, 240). Эгоизм и индивидуализм, которые стоят за этими рекомендациями, оправдывались ссылками на необходимость установления "внутреннего мира среди подданных" и их защиты "против общего врага" (1, II, 238).

Граждане обязаны повиноваться государству только до тех пор, пока оно в состоянии защищать своих подданных, когда же верховная власть перестаёт выполнять функцию защиты мира и безопасности, то подданные освобождаются от всяких обязанностей по отношению к суверену. Это может произойти в случае отречения суверена от власти, в случае, когда суверен сам становится чьим-то подданным, а также в тех случаях, когда тот или иной подданный подвергается пленению изгнанию и т. п. (1, II, 242 - 244).

Уподобляя государство Левиафану, "который является лишь искусственным человеком, хотя и более крупным по размерам и более сильным, чем естественный человек, для охраны и защиты которого он был создан" (1, II, 47), Гоббс подчёркивает, что всякий государственный организм может существовать только в условиях гражданского мира. Смута есть болезнь государства, а гражданская война – его смерть (там же, 48). И Гоббс исследует причины, ведущие к его распаду и гибели. Считал "недостаточность абсолютной власти" (там же, 334), главным источником внутренних междоусобий. Затем идут различные "ложные учения", противоречащие природе государства и способствующие его ослаблению. По Гоббсу "мерилом добра и зла является гражданский закон, а судьёй – законодатель, который всегда представляет государство" (там же, 336). Государство - единственный авторитет в решении вопроса о том, что есть добро и зло, в тоже время единственный и полный гарант неукоснительного соблюдения гражданами моральных законов, выполняющих одновременно и функцию норм права. Правовая и моральная добропорядочность совпадают, ибо "справедливость" и в юриспруденции, и в этике означает только одно – подчинение законам государства" (см. 1, I, 261; II, 713).

Предостерегает Гоббс и против попыток изменений установленной формы правления, в основе которых лежит подражание соседним народам или античным образцам. Особенно он выступает против тех людей, которые, начитавшись книг древних авторов, воображают, будто великое преуспеяние греков и римлян было обусловлено "их демократической формой правления" (1, II, 340), и на этом основании выступают против монархии.

Это свидетельствуют не только о его политических убеждениях, а также является следствием идеалистического понимания истории, согласно которому идеальные мотивы и побуждения являются движущей силой общественного развития. Отсюда шли и поразительные по своей наивности высказывания Гоббса о том, что причиной мятежа и гражданских войн может быть чтение книг, восхваляющих Афинскую демократию или Римскую республику.

Вся его социологическая доктрина, включая теорию общественного договора, покоится на идеалистическом понимании истории. Однако немало глубоких мыслей было высказано о роли и значении материальных факторов в жизни общества, в истории государств и народов и в связи с исследованием происхождения и сущности государства, анализом причин его распада и гибели.

Отметим еще два существенных момента, связанных с учением Гоббса о государстве и раскрывающих метафизическую и классовую ограниченность этого учения.

Он считал, что в государстве у всех единые интересы и цели, а классовые, сословные интересы и различие между богатством и бедностью отступают перед этим на задний план. Даже такой буржуазный историк философии, как Б. Рассел, счёл необходимым отметить полное игнорирование Гоббсом классовых, социальных противоречий, которые столь бурно проявили себя в эпоху английской буржуазной революции (см. 16, 575).

Игнорировал он и классовую природу государства. Верховная власть, выражающая, по его мнению, общие интересы подданных, изображается как надклассовая сила. За ней он не видит ни экономических, ни политических интересов каких-либо социальных групп. Гоббс был весьма далёк от подлинно научного понимания сущности государства.

Второй момент затрагивает область межгосударственных отношений. Эти отношения могут быть, по Гоббсу, только отношениями соперничества и вражды. Государства представляют собой военные лагеря, защищающиеся друг от друга с помощью солдат и оружия; они находятся в положении гладиаторов, направляющих оружие друг на друга и зорко следящих друг за другом (см. 1, I, 369; II, 154). Государства как бы пребывают в том состоянии войны всех против всех, в котором были люди до установления государственной власти. И это следует считать естественным, "ибо они не подчинены никакой общей власти, и неустойчивый мир между ними вскоре нарушается" (1, I, 369). Эти слова были сказаны в эпоху кровопролитных и почти что беспрерывных войн, которые велись европейскими государствами. И всё же Гоббс, безусловно, уступает тем мыслителям, которые в тех же исторических условиях выступали с призывами к вечному миру между народами, справедливо считая войну не естественным, а противоестественным состоянием человечества.

По Гоббсу, абсолютная власть государства распространяется и на экономическую жизнь общества. Государство он считал определяющим, а экономические отношения – определяемым элементом. Он высказал ряд глубоких и правильных мыслей о роли экономических условий и отношений в общественной жизни. Особенности его теории государства заключаются в том, что: 1) отождествлял государство с гражданским обществом – это было его ошибкой, но зато он придавал первостепенное значение материальным потребностям, поскольку гражданское общество издавна рассматривалось как "царство экономических отношений". 2) государство должно заботиться о благосостоянии граждан, а это требовало внимательного исследования экономической политики.

Труд он считал единственным источником всякого богатства и товаром, который можно обменять, как и всякий другой товар. Но в тоже время обладание плодами труда обеспечивается одной лишь властью государства.

Производство и распределение должно зависеть от государства и регулироваться им. "Введение собственности есть действие государства" (1, II, 266). Государство должно:

1.распределять земли среди подданных;

2.распределять места и объекты внешней торговли – монополия внешней торговли;

3.регулировать имущественные отношения между подданными. Роль гражданского права "сводится к тому, что оно санкционирует существующие экономические отношения между отдельными лицами" (12, XXI, 311).

По Гоббсу: "Деньги – кровь государства" (1, II, 270), мерило ценности всех вещей и средство обращения и накопления. Деньги в государство должны поступать от налогов с населения, а расходоваться на оплату разных общественных нужд. Недостаток денежных средств ведёт к ослаблению и гибели государства. Вина за это, по Гоббсу, ложится на подданных, поскольку, по его мнению, они забывают о правах суверена на их землю и имущество, что ведёт к трудностям при взимании налогов. В этом случае суверен вправе прибегнуть к насильственным действиям. Чтобы налоги взимались справедливо, должно быть равномерное налогообложение и сумма налога будет определяться не размером богатства, а размером потребления.

Государство должно заботиться о нетрудоспособных членах общества, а здоровых "заставлять работать" (1, II, 357). Оно должно развивать искусства и ремёсла, поощрять всякого рода промыслы и отрасли промышленности.

Большое внимание Гоббс уделял вопросу о колониях, которые он называл не иначе, как – потомство, или дети государства. При переселении в колонии призывал не ущемлять права коренного населения, "а лишь заставить их потесниться" (там же).

Согласно его учению, при перенаселении остается только война как последнее средство.

В "Левиафане" им был, выдвинут ряд догадок и предвосхищений, развитых впоследствии классиками английской буржуазной политэкономии – У. Петти, А. Смитом, Д. Рикардо, в которых намечалась теория трудовой стоимости и весьма плодотворной была мысль, о том, что богатство создается только производительным трудом.

Им же была высказана и такая мысль, что "стоимость, или ценность человека подобно всем другим вещам есть его цена, т.е. она составляет столько, сколько можно дать за пользование его силой, а поэтому является вещью не абсолютной, а зависящей от нужды в нем и оценки другого" (1, II, 118).Здесь Маркс усмотрел гениальную догадку о том, что рабочий продает не непосредственно свой труд, а свою рабочую силу.

Государство должно содействовать обогащению (см. 1, I, 379), но при этом частное богатство не должно быть чрезмерным "ибо деньгам повинуются все" (там же, 378). Законными средствами, ведущими к обогащению являются "доход с земли и воды, труд и бережливость" (там же, 380). Предлагал ввести законы, запрещающие безделье и осуждающие расточительство; запретить неумеренное потребление пищи и одежды "и вообще всего, что уничтожается при потреблении (там же).

Провозглашал приоритет государства по отношению к институту частной собственности, потому что без государства не может быть никакой частной собственности, так как частная собственность возникает вместе с установлением государственной власти и может существовать только под ее эгидой (см. 1, I, 351).

Его социально-экономическая программа отвечала интересам английской буржуазии и нового дворянства: развитие промышленности, сельского хозяйства, торговли, а главное – обогащение с помощью "справедливых" законов, издаваемых государством. С одной стороны – осуждение ростовщичества и призывы к бережливости, с другой стороны – против "бездельников" и принуждение к труду. Он не идеализировал ни социальное равенство, ни научно-технический прогресс.

Во внешней политике призывал к усилению колониальной экспансии Англии. Колонии – это "потомство государства". Допускал использование войны в целях получения недостающих товаров, если они не могут быть приобретены посредством внешней торговли (см. 1, II, 265).

Идеалом Гоббса была абсолютная власть государства, – "которая ограничена только силой государства и ни чем иным" (1, I, 353), которая "так обширна, как только это можно себе представить" (1, II, 230). Модель такого государства не могла быть осуществлена на практике, так как государство – это надстройка и зависит от базиса, т. е. от экономических условий жизни общества. Героем Гоббса был великий "Левиафан", государство с большой буквы, сила и мощь которого должны служить благу народа.

Социально-политические воззрения Гоббса являются не только концептуализацией его политических симпатий, но и попыткой найти естественное объяснение обществу и государству в духе механистического естествознания того времени. По своим взглядам на государство, общество и право он принадлежит к представителям теории договора в объяснении возникновения государства и естественных правовых концепций.

Гегель в "Истории философии" говорит в адрес Гоббса, "что его воззрения поверхностны и эмпиричны, но доводы и тезисы к ним оригинальны, так как взяты они из естественных потребностей" (7, XI, 333).

Гоббс, естественно, и не предполагает, что и развитие, и процесс возникновения общества проходили согласно теории договора. Договор, по Гоббсу, является договором лишь фиктивным, а действительное (эмпирическое) развитие происходило совсем иным образом.

4.5 Религиозные воззрения

Гоббс отвергал не только утверждение Декарта о врожденной идее бога, но и, вообще, тезис о божественной природе религии. Гносеологическими и психологическими корнями религии он считал:

1.       Природная человеческая любознательность, стремление "доискиваться причин наблюдаемых событий" (1, II, 135).

2.       Желание познать начало вещей, дойти до "первейшей из всех причин" (там же, 235).

3.       Способность человека наблюдать и запоминать последовательность и связь вещей, замечать "как одно событие производит другое" (там же, 136), стремление к познанию истинных причин вещей.

4.       Постоянная забота о будущем, страх смерти, безнадежность – все это порождало веру в "невидимую силу" (там же). Страх действительно создал богов, как говорили еще древние философы.

"...невидимым творцом видимого мира является бог, и боятся его чувствуя свою неспособность достаточно надежно защитить себя" (1, I, 397).

Гоббс постоянно искал "естественные семена религии" и к ней у него было сложное, а подчас и противоречивое отношение. Мнения, по поводу его учения о религии, колеблются в очень широком диапазоне. Приведём некоторые из них. Только у Гоббса из всех философов XVII в. единственно имеется "ясная позиция атеизма" (21, 170); Гоббс оставался деистом, - будучи апологетом монархической диктатуры на Земле, он желал иметь соответственно монарха и на небе (см. 17, 32); Гоббс пытался компромиссно соединить христианство с механическим материализмом, и строил социальные отношения на базе религиозных воззрений на историю, а "естественный закон для него – философская фикция, сравнимая с Эвклидовой фикцией точки" (24, 8). "Гоббс верил в бога, как он и говорил..." (23, 149). "Его толкование бога как причины имело тенденцию свести бога к одному из членов каузальной вселенной..." (там же, 144). В наши дни мы не в состоянии точно определить позицию Гоббса в вопросах религии, и философ XVII в. остаётся для нас неразрешимой загадкой (см. 25, 44).

Проблема здесь заключается в том, что Гоббс неоднократно призывал к строгой логической последовательности в рассуждениях и сам же допускает, разительные, казалось бы, противоречия. Нет никакой идеи, пишет он, потому что существуют только тела (см. 1, I, 420; II, 640), однако "бог существует" (1, I, 321) и даже бог христианский, так что "святой дух... был послан отцом и сыном" (1, II, 189). Существование бога Гоббс никогда не ставил под сомнение. "Первичная и предвечная причина всех вещей. А это именно то, что люди разумеют под именем бог" (1, II, 137). "...Разум подсказывает только одно имя для обозначения природы бога, - писал Гоббс, - а именно существующий, что равносильно простому утверждению: он есть..." (1, I, 394).

И если он не сомневается в существовании бога, то встаёт вопрос, а что он имеет в виду под именем бога? В действительности позиция Гоббса была строго материалистическая. Он пытался дать чисто логическое, рациональное доказательство бытия бога, которое не противоречило бы его материалистическим принципам и согласовалось с собственной социологической системой, в которой религии было отведено определённое место.

Космологическое доказательство бытия бога заключалось в том, что бог объявлялся заключительным звеном в причинной связи вещей и событий, "первейшей из всех причин" (1, II, 233), в признании бога перводвигателем.

Теологическое доказательство бытия бога вытекало из целесообразности природы, в создании могучих творений, таких как небо, земля (см. 1, I, 251).

Материализм Гоббса внес существенные коррективы в решение им вопроса о природе бога. Он был убежден в том, что понятие бестелесной субстанции лишено научной ценности. Всякое живое и мыслящее существо может возникнуть только от телесного и оно само телесно (см. 1, I, 146, 214). "Под словом дух мы понимаем естественное тело... но заполняющее пространство..." (1, I, 486 – 489).

Итак, дух или бог, есть "естественное тело", и хотя оно не воспринимается нашими органами чувств, как и всякое тело, оно обладает измерениями, протяженностью. По аналогии "человеческая душа", "духи", и даже в Священном писании нигде не говорится, что они бестелесны (1, I, 499). Он не верит в то, что мир был будто бы "создан" богом, весьма иронически отзывается о божественном откровении, вере в чудеса и загробные мучения грешников (см.1, I, 254,428; II, 96, 301). Чудес никто не видел, зато развелось много лжепророков, пытающихся ввести в заблуждение рассказами о чудесных знамениях и своих слушателей и друг друга (1, I, 271; II, 381 – 384).

По Гоббсу, выражение "бестелесный дух" – бессмысленное словосочетание и может обозначать только тонкое телесное образование, что соответствует его представлению о бесконечной делимости телесных корпускул. Здесь намечается путь к интерпретации "божественной пневмы" стоиков, что, конечно, не ведет к религии, как думает Ф. Коплестон (см. 22, 8), а, наоборот, отдаляет от неё. Бог Гоббса не имеет ума и воли, ибо представляет собой лишенную структуры массу. "...Познание или понимание... не могут быть приписаны богу". Бестелесный дух – это всего лишь "реальная, именно тонкая, невидимая субстанция, имеющая, однако, те же измерения, что и более грубые тела" (1, II, 403, 499), а библейские ангелы – это не то фантазии, не то земные, реальные люди, голуби и т. п. (см. 1, I, 499; II, 407). "Бог" и "сатана" для Гоббса - нарицательные имена человеческих качеств; церковников он именует колдунами, сумасшедшими, фантазерами и мистификаторами, составляющими бесовское "царство тьмы" (см. 1, I, 257, 259, 263; II, 99, 107, 111, 112, 453, 589, 626, 664).

Но если "бог" – это всего-навсего тонкое материальное тело, проникающее всю вселенную, то, возможно, истолковать "бога" как материальную причину всех прочих тел. "...Под богом мы понимаем причину мира...." (1, II, 371, 233; I, 391). Поскольку "бог" есть всепроникающая бесконечная телесная среда, то это основа многообразия всех тел, своего рода первотело. Причинение мира богом не имеет у Гоббса ничего общего с богословским творением мира из ничего. Коль скоро у бога нет ни сознания, ни страстей, то "всесилие бога" означает могущество природы (см. 1, II, 373), "веления бога" – неукоснительность действия причин (см. 1, I, 530), "божья кара" – естественные следствия поступков, расходящихся с законами человеческой природы (см. 1, II, 377). "Поклоняться богу" - значит не благодарить его и не просить о чем-либо, но лишь признавать бесконечное могущество природы в её порождающих законах (см.1, I, 342; 1, II, 367, 371). "Довериться всемогущему богу значит... приписывать действию его благости все то, что мы можем совершить при помощи наших собственных усилий" (1, I, 503 – 504). Все это приближает Гоббса к формуле deus sive natura, и теперь его слова "если воображаемая сила в самом деле такова, как мы её представляем, то это истинная религия" (1, II, 90) звучат атеистически. Бог непостижим, и его величие и мощь трудно себе представить. Это происходит не потому, что он сверхъестествен, а потому, что он бесконечен, а бесконечность крайне трудно познавать (см. 1, I, 392). Он не оставляет место ничему сверхъестественному потому, что вероятность его осуществления не более, чем вероятность нарушения законов природы, приостановки её естественного хода.

Гоббс понимал, что раз религия владычествует над умами людей, то она представляет собой большую политическую силу, и с ней надо считаться. Религия должна служить интересам государства и её нужно использовать в политических целях. Народ невежественен и должен следовать за своими вождями, и к этому его надо побудить страхом не только перед земной, но и небесной силой. Бесстрашный разум безбожен. Он был готов признать авторитет любой церкви, добившейся господствующего положения в стране и в тоже время, подчинившейся государственной власти, укреплявшей её могущество. В этом смысле религия есть суеверие, признанное данным государством. Политические соображения заставили Гоббса высказаться против атеизма, в котором он видел один из источников анархии и безвластья в государстве (1, I, 397 – 398). Он даже рекомендовал правителю обязать всех граждан исповедовать какую-то одну из религий, пусть даже и языческую, запретить все другие.

Итак, религия есть благо, если она служит делу укрепления государства, и она же есть зло, если претендует на самостоятельность и побуждает к гражданским войнам. Отсюда вытекает знаменитый принцип Гоббса, что свобода совести не желательна, и общепризнанные догмы религии следует принимать, как "целебные, но горькие пилюли", не разжёвывая, т. е. не рассуждая по их поводу (см.1, I, 409). Он действительно верил в "целебность" религиозных "пилюль", имея, однако, в виду их политическое и только политическое воздействие. Думай про себя что хочешь, но поступай в религиозных вопросах так, как тебе велит государство. И он сам подаёт пример гражданской дисциплины в отношении принятой в данном государстве религии. Он не идет на принципиальную сделку со своей совестью, оставаясь в душе атеистом и в то же время, делая вид, что принимает сам христианскую религию. Гоббс считает требованием политической совести призыв делать то, что необходимо для укрепления существующего государства. Мужество гражданина и долг теоретика обязали Гоббса своим личным примером продемонстрировать, как надо подчиняться решению суверена о государственной религии в той стране, где он живет. Для того, чтобы религия могла сыграть роль средства укрепления политико-морального единства, необходимо, чтобы, она обладала авторитетом, значит, надо соблюдать внешнее благочестие и культовый ритуал. Но при этом его отличало непримиримое отношение к стремлению церковников распространить свое влияние на все сферы жизни общества, подчинить себе верховную власть. Антиклерикализм пронизывает все его сочинения (см. 1, I, 276, 294, 406).

Граница между материалистической философией и религией проводится Гоббсом очень четко: здесь истина, а там – полезное политикам суеверие (см. 1, II, 719). Каков государь – такова и религия в его государстве. Пусть философия и наука занимаются телами, а теология имеет дело с "духами", вопросами происхождения мира и т. п. (см.1, I, 58, 204, 220). Надо исходить из того, что "религия не философия, а закон в каждом государстве; следует не спорить с ней, а исполнять ее веление" (1, I, 264), поэтому надо воспитывать в себе "доверие" к церковному учению. И к тому же культовые действия приучают поменьше рассуждать.

Ради тех же политических целей Гоббс утверждает, что воля суверена тождественна "божьей воле", но это значит, что грех "перед богом" означает "грех" перед правителем государства. Действия правителя "освящаются" религией, церковь наставляет паству "повиноваться королевским законам (которые являются также и божественными законами)" (1, I, 719). Религия - это величайшая "добродетель", поскольку она учит повиноваться политике правящих в государстве лиц (см. 1, II, 714 – 715). Нужно, чтобы не только церковь поддерживала государство, но и государственная власть всячески укрепляла авторитет церкви. И по Гоббсу, даже словарь религиозных терминов является по существу словарем терминов политических. "Святым" является все то, что следует считать государственным, а "еретическим" и "греховным" – то, что запрещено правителем государства и расходится с интересами последнего (1, II, 417, 560, 579).

Гоббс широко ссылается в ходе своей аргументации на христианские положения, которые для него служат средством "позлащения пилюли". Приказания государя – это то же самое, что "веление Христа" (1, I, 396, 401). Суверен – это истинный пророк, тогда как его политические противники все суть лжепророки. "Естественные законы" совпадают с евангельскими заветами (1, I, 282). "Абсолютный характер верховной власти подтверждают очевиднейшие места как Ветхого, так и Нового завета" (1, I, 369). Но в то же время, он говорил и том, что в ином не христианском, государстве суверен был бы "пророком" иного, уже не христианского, бога (см. 1, II, 510) и никакая, в том числе и христианская, церковь не может обеспечить "спасения" верующих, если она не будет сама во всем слушаться светской политической власти. Гоббс хорошо знал истинную цену религиозных обещаний и упований. Он использует религиозную фразеологию для чуждых собственно религиозным устремлениям целей. Он считал, что религия и церковь должны служить той цели, которая позволит "превратить доверяющих им людей в наиболее приспособленных к повиновению, к подчинению законам, к миру, милосердию, к гражданскому общежитию".