Жан-Жак Руссо и руссоизм

Жан-Жак Руссо и руссоизм

Руссо (1712–1778)

 

Руссо родился в Женеве 28 июня 1712 г. Предки его, французы по национальности, бежали в Швейцарию от преследований католической церкви еще в XVI столетии. Отец Руссо был часовщиком по профессии. Мать умерла при родах, и будущий писатель, едва выйдя из детского возраста, был предоставлен самому себе. Первые впечатления юного Руссо от столкновения с миром были печальны. Когда ему исполнилось 10 лет, отец его, покинув семью, бежал из Женевы, скрываясь от преследований властей за оскорбление дворянина. Мальчик был отправлен в деревню к священнику для изучения латыни. Через три года его отдали в учение к нотариусу, но тот вскоре прогнал его как нерадивого ученика. Тринадцатилетний Руссо никак не мог приучить себя к изнуряющей канцелярской работе. Далее мальчик попадает в ученики к граверу. Здесь жизнь показалась еще тяжелей: хозяин деспотически унижал, оскорблял его и бил. Однажды, гуляя в воскресный день за городом, Руссо задержался позже обычного. Добежав до городских ворот, он увидел их закрытыми, висячий мост был поднят. И это решило его судьбу. Руссо минуло 16 лет, перед ним был огромный, неведомый мир, и он пошел искать счастья, надеясь на случай, веря в успех. «Свободный и сам себе хозяин, я воображал, что могу все сделать, всего достичь; стоило мне только броситься вперед, чтобы подняться и парить в воздухе. Уверенно вступал я в обширное пространство мира», – писал потом Руссо в своей «Исповеди».

В Савойе один священник радушно принял странника и поставил перед собой задачу возвратить юного протестанта в лоно католической церкви. Он направил Руссо к молодой помещице госпоже Варенс для подготовки к акту отречения от кальвинизма.

«Что сталось со мной при виде ее! Я представлял себе хмурую, набожную старуху… Я вижу исполненное прелести лицо, прекрасные голубые глаза, полные нежности… – Ах, дитя, – говорит она голосом, от которого я вздрагиваю, – каким молодым скитаетесь вы по свету». Есть впечатления, которые оставляют следы на всю жизнь. Незадолго до смерти Руссо писал: «Сегодня пасха, чудесный день! Ровно пятьдесят лет со дня моей первой встречи с госпожой Варенс».

Молодой Руссо попал затем в Турин, в приют для новообращенных. Неопытный мальчик оказался в компании бродяг, темных личностей, которые ради пропитания меняли время от времени свою веру. Не лучше их были и сами священники. Месячное пребывание в приюте закончилось актом отречения Руссо от кальвинизма. «Меня одели в серое платье особого покроя, украшенное белыми нашивками и предназначенное для такого рода случаев. Два человека, впереди и позади меня, несли медные тазы, ударяя по ним ключами; каждый присутствующий клал туда милостыню сообразно со своим благочестием или участием к новообращенному. Одним словом, ничто из католической пышности не было упущено, чтобы сделать торжество более поучительным для публики и более унизительным для меня», – писал Руссо в «Исповеди».

После того как мальчик принял католичество, он перестал интересовать священников, и они отпустили его из монастыря со скудной суммой в 20 франков. Руссо стал приказчиком, потом лакеем. Оказавшись в Лозанне без копейки денег, объявил себя учителем музыки. Он даже берется написать музыкальную пьесу для исполнения в концерте. Последовал полный провал, исполнители потешались, слушатели затыкали уши. «Скверно мне тогда было; всякий поймет мое положение, но, конечно, я заслужил все это», – вспоминал Руссо. Далее Руссо поступил на службу к некоему архимандриту из Иерусалима в качестве секретаря и переводчика. Греческий монах собирал пожертвования «на восстановление гроба господня». Оказалось, что это был аферист. Покинув монаха, Руссо странствует по городам и селам. Веской 1732 г. он снова встречается с госпожой Варенс и теперь живет у нес несколько лет.

Сравнительно обеспеченное положение избавило его от постоянных забот о пропитании и позволило ему заняться самообразованием. Он изучает музыку, много читает. И наконец, в 1741 г. едет в Париж. Ему 29 лет. Он еще не знает своего истинного призвания, любит музыку и думает, что в ней проявит себя всего полнее. В Париж он привез проект изобретенной им новой музыкальной системы. Академия одобрила его, но применения система не нашла. Живя на чердаке, перебиваясь с хлеба на воду, Руссо пишет для театра оперу «Галантные музы», комедию «Нарцисс», но успеха не имеет.

Идут годы. Но вот в феврале 1745 г. в Версале поставлена «Принцесса Наваррская» – опера-балет, которую Вольтер написал с некоторой долей иронии, как некое эфирное создание для развлечения людей, не утруждающих свой мозг мыслью, а сердце чувством. Опера развлекла двор.

Что значила для Вольтера опера-балет, написанная к придворному празднеству? Безделка. Изящный пустячок, не более, Но в это время в Париже, на чердаке Латинского квартала, где жили бедняки, человек по имени Жан-Жак Руссо возлагал на нее самые большие свои надежды.

Он был уже не так юн (33 года), прожил жизнь, полную лишений, страданий, нравственных падений и высоких взлетов мысли и чувства. Этот человек с изящно очерченным профилем, лихорадочно горящими глазами, бледным лбом был еще никому не известен. Скоро он станет властителем дум целого поколения. Его бюст будет украшать тенистые аллеи парков, его имя будут произносить мечтательные девушки, среди них какая-нибудь Татьяна Ларина в «глуши забытого селенья» России. Его гневные строки, его терзающее сердце красноречие разбудят дремлющие умы. Он станет вровень с Вольтером, а может быть, может быть, и поднимется над ним, но пока он безвестный музыкант и поэт, прибывший недавно в Париж, без систематического образования, без дипломов, без знания обязательного тогда латинского языка, сын женевского часовщика, недавний бродяга, нищий, а теперь смутно ощущавший в себе тот беспокойный недуг, который именуется талантом.

Герцог Ришелье порекомендовал Вольтеру Руссо в качестве соавтора. Какими судьбами это имя дошло до ушей герцога, никто не знает. И вот Жан-Жак Руссо получает письмо, написанное рукой самого Вольтера. «Вы соединяете в себе, сударь, два таланта, которые до сих пор никогда не принадлежали одному лицу. Это заставляет меня особенно ценить вас. Мне жаль только, что предмет, ради которого должны быть использованы оба ваши таланта, не заслуживает того». Руссо читает это письмо как послание самой судьбы. Вот оно наконец то вожделенное нечто, широкое, безбрежное и ослепительное, что называется «славой»! Вольтер, Рамо и рядом с ними он, Жан-Жак Руссо! Бессонные ночи отданы труду. Руссо отдавал себя всего. Это была его «пробная работа», тот «шедевр», с каким выходили в люди средневековые мастера.

Он просит у Вольтера разрешения несколько изменить либретто – при этом высказывает в письме самые нежные, самые восторженные свои чувства к великому человеку. «Вот уже пятнадцать лет я работаю, чтобы быть достойным одного вашего взгляда».

Вольтер тронут, хотя подобных писем получал уже немало, Он пишет о своем сочинении со всей искренностью: «Я знаю, что все это очень ничтожно, что это недостойно мыслящего человека, желающего сделать что-то серьезное из такой безделицы». Руссо объят пламенем вдохновения. В своем увлечении он не замечает, как прав Вольтер, – тем более ужасным оказался для него финал сотрудничества с прославленными людьми.

Наступил день представления. Руссо развернул программу. В ней значилось только два имени – Вольтер и Рамо! О Руссо забыли. Устроители празднества не знали, кто он такой. Рамо и Вольтер не придали этому никакого значения, как не придали значения они самому произведению.

Человек, живший в маленькой каморке на одном из бесчисленных чердаков Латинского квартала Парижа, взлетевший было мечтой до небес счастья, рвал программу королевского празднества. Потом, в «Исповеди», самой правдивой книге мира, он расскажет о своих чувствах в эту минуту. Огорчение было такое сильное, что он заболел.

Слава к Руссо придет через пять лет, неожиданно и ослепительно, после опубликования им трактата о науках и искусствах.

Как это произошло? В 1749 г. Руссо отправился навестить друга Дени Дидро, который в это время находился в тюрьме, в Венсенском замке, за философское сочинение «Письмо о слепых в назидание зрячим». По пути остановился отдохнуть и, развернув газету «Французский вестник», прочитал объявление Пижонской академии о конкурсе на сочинение «Чему способствовало возрождение наук и искусств, очищению или порче нрав?» Философ был поражен вопросом. Давно уже бродили у него мысли о пагубности цивилизации, основанной на рабстве одних и господстве других. Теперь тема Дижонской академии внезапно осветила в сознании его целый мир. Придя к Дидро, он раскрыл Другу свои мысли, и тот поддержал его в желании заклеймить культуру угнетателей.

Если верить Руссо, то он очень сожалел об этой роковой минуте, решившей всю его дальнейшую судьбу, и порицал своего друга за то, что тот не отговорил его. «Все несчастья всей последующей моей жизни явились результатом этого минутного заблуждения». Через год появилось в печати сочинение Руссо, первый его философский трактат «Рассуждения о науках и искусствах». Имя его разнеслось по Франции, а вслед за тем и Европе, сопровождаемое хулой и клеветой одних и восторженным восхищением других.

В небольшом трактате Руссо изложил свою систему взглядов, которая потом вошла в историю общественной мысли под именем руссоизма¹.

Основная мысль трактата сводилась к тому, что цивилизация не только не дала счастья людям, а, наоборот, усугубила бедственное положение одних и паразитизм других, умножила пороки– («Науки и искусства все совершенствуются, а люди становятся все хуже и хуже… древо познания добра и зла растет, древо жизни сохнет».) Трактат превратился в красноречивое отрицание науки, прогресса, цивилизации. («Вечная книжная мудрость родится из низкого источника: астрономия – от суеверия, красноречие – от честолюбия, неискренности, лести; геометрия – от скупости, физика – от праздного любопытства, а нравственная философия, как и все остальное, – от человеческой гордости».) Руссо обращается к далекому историческому прошлому, вспоминает о первоначальной истории персов, скифов, германцев, хвалит их простую, непритязательную жизнь, основанную на уважении свободы, справедливости, правды, независимости. Руссо даже патетически прославляет древнюю Спарту. «Спарта, Спарта! Ты вечно будешь укором для ученых болтунов. Ты ненавистна доктринерам и книжным буквоедам».

Всю вину за социальные пороки Руссо возложил на науку, искусство, цивилизацию, дав возможность критиковать себя 1 противникам Просвещения, реакционерам, тонко уловившим, ш его сбивчивом, страстном протесте революционные нотки, и своим собратьям-просветителям, которые в прогрессе наук и искусства видели залог грядущего обновления человечества. Вольтер иронически отозвался о трактате Руссо.

Польский король Станислав Лещинский выступил в печати, обвиняя Руссо в том, что тот хочет уничтожить все культурные завоевания человечества. В своем ответе Станиславу Руссо возражал против такого толкования его трактата, заявляя, что он вовсе не хочет уничтожения наук и искусств. Впоследствии он признавался, говоря о своем первом трактате: «Из всех произведений, вышедших из-под моего пера, это самое слабое со стороны суждения» («Исповедь»).

Книга Руссо, хотя и не полностью отвечала пожеланиям Дидро, вызвала, однако, с его стороны самые восторженные отзывы: «Эта книга подымается в общественном мнении все выше и выше», – писал он о ней. Не потому, конечно, Дидро с восторгом отозвался о книге Руссо, что в ней содержалось красноречивое отрицание науки, искусств, цивилизации. Поборник просвещения, мыслитель и революционер, Дидро увидел в этой книге рациональное зерно, а именно революционный протест против социальных порядков феодальной Франции, страстную ненависть к господствующему классу, горячую симпатию к простому народу. «Под деревенской одеждой земледельца, а не под золоченой мишурой придворного скрываются силы и добродетель души», – смело заявлял Руссо в своем первом трактате.

В 1754 г. Руссо выступил с новым сочинением, опять на тему, заданную Дижонской академией, – «Об основах и причинах неравенства среди людей». Это сочинение уже не было удостоено премии Дижонской академии (премия досталась аббату Тальберу за сочинение, выдержанное в строгих рамках официальной идеологии и религиозности), но оно было более значительно по выраженным в нем идеям, более зрело, чем первое. Здесь снова ставится вопрос о природе и культуре. Руссо выдвигает идею «естественного человека», человека природы. Человеку природы он противопоставляет «человека, созданного обществом». «Все прекрасно, выходя из рук творца, все портится в руках человека», – пишет он. «Неравенство людей предопределено самой природой», – заявляли официальные идеологи феодализма. «Нет, это создание самого человека и противоречит природе», – протестовал Руссо. Разделение общества на богатых и бедных, на власть имущих и угнетенных порождено людьми. Человек от природы добр; только живя в развращенном обществе, он становится злым и порочным.

«Первый, кто, огородив клочок земли, осмелился сказать: «Эта земля принадлежит мне» – и нашел людей, которые были

Настолько простодушны, чтобы поверить этому, был истинным основателем гражданского общества.

Сколько преступлений, сколько войн, сколько бедствий и ужасов отвратил бы от человеческого рода тот, кто, вырвав столбы и засыпав рвы, служившие границами, воскликнул бы, обращаясь к людям: «Берегитесь слушать этого обманщика! Вы погибли, если забудете, что плоды принадлежат и всем, а земля никому». В этом сочинении Руссо снова склоняется к тому, что в человеческой развращенности повинна цивилизация, что человек был счастлив в первобытном состоянии. «Я искал и нашел первоначальный образ жизни первобытных людей и смело нарисовал эту картину; я раскрыл нелепые людские обманы и сравнил искусственного человека с естественным человеком; я посмел указать им в их мнимом усовершенствовании истинный источник их несчастий». Руссо воспевает жизнь дикарей, одевавшихся в шкуры диких зверей, орудовавших каменными топорами и не знавших, что такое общество и государство.

Послав один экземпляр своего сочинения Вольтеру, Руссо получил от «фернейского патриарха» ироническую отповедь: «Никто еще не потратил столько труда и усилий на то, чтобы сделать из нас зверей. Когда читаешь вашу книгу, хочется начать ползать на четвереньках. Но, к несчастью, я уже шестьдесят лет как разучился так ходить, и потому мне теперь трудно опять переучиваться. Я предоставляю это удовольствие другим, более достойным, чем вы и я».

Заявления Руссо о том, что «противно естественному порядку вещей положение, когда горсть счастливцев утопает в роскоши, а голодная масса лишена самого необходимого», касались непосредственно жизни народных масс, они будили их революционное сознание. Марат в годы революции читал на улицах Парижа страстные обличения Руссо, а в 1792 г. обращался к народу: «Наследник престола не вправе обедать, когда у вас нет хлеба… соберитесь, составьте войско и разделите между собой земли и имущество тех негодяев, которые похоронили свое золото и дают вам умирать с голоду, погибать в рабстве и нужде».

Руссо поссорился с Вольтером и д'Аламбером и даже со своим другом и учителем Дидро из-за статьи д'Аламбера «Женева», напечатанной в «Энциклопедии». Д'Аламбер нападал на ханжество женевцев, не позволяющих открыть в городе театр. Руссо встал на их защиту и в 1758 г. ответил на статью д'Аламбера резким письмом. Он отверг театр, считая его одним из средств развращения народа. Просветители не могли согласиться с этим, как и вообще с теорией Руссо о пагубности для человеческого общества цивилизации. Незадолго до того Руссо послал Вольтеру письмо по поводу его поэмы «О Лиссабонском землетрясении». В поэме Вольтер, потрясенный страшной катастрофой в Лиссабоне, нападал на церковников, на их проповеди о всеблагом боге, который печется о людях, и пр.

Вольтер в поэме выражал скептическое отношение к религии. Руссо встал на защиту веры в бога, но вместе с тем, уклоняясь от оценки явлений, происходящих в природе, он все свое внимание устремил на общество, на вопиющие противоречия, царящие в нем. «Не бог создал богатых и бедных. Люди сами создали себе искусственную, ненормальную жизнь, а потом жалуются на бога».

Вольтер подрывал основы церкви и религии. Руссо посягал на большее – на всю систему порабощения и угнетения человека человеком. Не удивительно поэтому, что «безбожник» и «богохульник» Вольтер был более терпим аристократами, чем религиозный Руссо. И если Вольтер называл Руссо «архисумасшедшим», то его корреспондентка госпожа дю Дефан писала о нем: «Жан-Жак антипатичен мне: он готов обратить все в хаос». Никто из французских просветителей не питал такой острой ненависти к господствующему эксплуататорскому классу, как Руссо. «Я ненавижу сильных мира сего, я ненавижу их положение, жестокость, предрассудки, мелочность и все их пороки, и я ненавидел бы их еще больше, если бы меньше презирал их». Страстность Руссо, его непримиримость и ожесточенность были известны всему культурному миру тех дней. Его современник английский писатель Голдсмит писал о нем: «Руссо из Женевы – отчаянный человеконенавистник или, точнее говоря, философ, разъяренный на одну половину человечества за то, что она неизбежно делает другую половину несчастной. Такие чувства обычно являются результатом очень доброго сердца и малого опыта».

После того как Руссо опубликовал свой философский роман «Эмиль», началась самая тяжелая полоса в жизни писателя. Парижский парламент (суд) 9 июня 1762 г. постановил сжечь книгу и арестовать ее автора. «Эмиль» и «Общественный договор» были брошены в костер рукой палача и на родине Руссо, в Женеве. Гонимый писатель должен был бежать из Франции, бежать из Женевы. Не принял его и Берн, куда было направился он. Руссо укрылся на время в одной маленькой деревне в суровых горах Юры. Область Невшатель, где нашел временное убежище писатель, находилась тогда во владениях прусского короля. Руссо вынужден был обратиться с письмом к Фридриху П. Он это делает с чувством глубокого презрения: «Я говорил о вас много дурного. Может быть, потом наговорю еще больше. Но, изгнанный из Франции, из Женевы, из Бернского кантона, я поставлен в необходимость искать убежища в ваших владениях». Однако и это отдаленное и глухое место не спасло Руссо. В августе 1762 г. архиепископ парижский Христофор Бомон разослал по всем церквам свое пасторское послание, в котором объявлял Руссо врагом бога и людей.

Попы, читая с амвона текст послания, возбуждали в суеверной толпе фанатическую ненависть к писателю. Руссо ответил письмом, полным гнева и горечи. Против Руссо посыпались десятки памфлетов. Писатель бросил в эту грязную толпу своих (другое и хулителей книгу «Письма с Горы». Это еще больше обожгло ненависть церковников. Теперь его объявили сатаной. – Письма с Горы» были сожжены в Женеве, в Гааге и в Париже имеете с «Философским словарем» Вольтера.

Под влиянием церковников жители Валя, где скрывался Рус – (I), прониклись недоверием и неприязнью к нему. Распространились слухи (не без участия церковных пасторов), что он колдун. I го стали преследовать на улице. Однажды толпа фанатиков напала на его дом, камнями разбила стекла окон. Руссо бежал на маленький островок де Сеи-Пьер на Биенском озере, но правительство Берна приказало ему оставить остров. Измученный, Вольной, Руссо в 1766 г. уехал в Англию. Но и здесь он не нашел покоя. Философ Дэвид Юм, который пригласил его, вскоре рассорился с ним и выступил против него в резкой форме в печати. Аристократическая чернь, жадная до скандальных историй, с наслаждением принялась обсуждать размолвку двух знаменитостей. Оскорбленный Руссо молчал. Впоследствии он с горечью признавался в письме к Сен-Жермену: «Везде притворство, измена и ни одного человеческого лица» (17 февраля 1770 г.).

Гениальный плебей, возвестивший смело и красноречиво требования угнетенных масс, вызвал негодование и ненависть привилегированных сословий всех государств Европы. Голосом этого пылкого, искреннего и благородного человека говорил сам народ, и потому таким грозным обвинителем предстал перед господствующим классом дерзкий сын женевского часовщика.

Гордо и независимо держал себя Руссо и по отношению к королю. Еще в 1753 г. поставленная в театре комическая опера Руссо «Деревенский чародей» восхитила парижан, в том числе и Людовика XV, который, как говаривали тогда, наидурнейшим голосом из всего королевства распевал по целым дням ариетку из этой оперы. Руссо, зная, что в театре будет король, нарочно приехал небритым, с дурным париком и весьма бедно одетым. Когда же ему сказали, что после спектакля король желает его принять в своей ложе и обещает ему пожизненную пенсию, Руссо уехал из театра, не дождавшись конца представления. Он не желал получать никаких подачек от ненавистного ему правительства.

Последние десять лет он прожил в Париже, в большой бедности, отказываясь от пенсий и подарков высокопоставленных поклонников, литературных гонораров. Деньги на пропитание зарабатывал перепиской нот по 10 су за страницу. Руссо умер в один год с Вольтером. Он был в Париже во время триумфального приезда в столицу «фернейского патриарха». 20 мая 1778 г. Руссо уехал в поместье де Жирардена в Эрменонвиль в двадцати милях от Парижа. Там он скоропостижно скончался 2 июля 1778 г. Похоронили его на острове паркового озера под тополями, как о том просил он незадолго до смерти. Во время революции его тело было перевезено в Париж в Пантеон великих людей Франц™ где покоится оно и ныне.

Философские взгляды Руссо

Сочинения Руссо, как и сочинения его современников – просветителей, написаны с единственной целью – пропаганды освободительных идей. Они содержат в себе горючий материал революции. Политические трактаты его поднимаются до уровня высокой художественной публицистики. Философские романы, где на помощь научным силлогизмам призван художественный вымысел, не могут быть строго отграничены ОТ' политических трактатов и, подобно им, публицистичны. Более чем кому бы то ни было из просветителей, Руссо свойственна страстность в отстаивании и пропаганде своих идей. «Философский индифферентизм походит на спокойствие в деспотическом государстве; это спокойствие смерти; оно более опустошительно, чем сама война», – писал он в «Эмиле».

Руссо не причислял себя ни к одному из философских лагерей. «Все диспуты идеалистов и материалистов лишены всякого смысла для меня». По своим воззрениям он скорее принадлежит к дуалистам, т.е. признает существование двух субстанций – материальной и духовной. Он правильно утверждает, что мир материален и существует независимо от человека, что человек познает мир через посредство ощущений. «Все, что я сознаю вне себя и что действует на мои чувства, я называю материей». Руссо высказывает правильные суждения об ощущениях, подтверждающих материальность мира. «Мои ощущения происходят во мне… но их причина есть нечто постороннее для меня». Он совершенно правильно раскрывает процесс человеческого мышления. «При посредстве ощущения предметы предлагаются мне разг.' единенными, изолированными, такими, каковы они в природе; посредством сравнения я передвигаю их, переношу их, так сказать накладываю одно на другое, чтобы высказаться об их различии или об их сходстве и вообще о всех их отношениях».

В этих утверждениях Руссо идет еще с материалистами. Но дальше начинаются его колебания, сомнения и идеалистические выводы. Как и Вольтер, он приходит к деизму. Ему непонятен закон движения материи. Мысль о том, что движение есть форма бытия материи, ему кажется абсурдной. «Ее естественное состояние – оставаться в покое», – утверждает он.

Материалисты XVIII в. понимали под движением лишь физические изменения, движение в пространстве. Руссо отметил недостаточность такого понимания. Однако ничего иного противопоставить этому взгляду он не мог. «Опыт и наблюдение привели нас к познанию законов движения; эти законы определяют действия, не указывая причин; они недостаточны для объяснения системы мира и хода вселенной». Говоря об открытых Ньютоном.законах всемирного тяготения, он заявляет: «Пусть Ньютон покажет нам руку, которая бросила планеты по касательной к их орбитам». И подобно Вольтеру, приходит к выводу, что есть высшее существо, некий всемирный разум, который дал первый толчок жизни вселенной и определил законы бытия.

Отсюда исходит его теория естественной религии. Правда, как бы отвечая церковникам, которые настаивали на божественном происхождении мира, он в смущении заявлял: «Сотворил ли он материю, тела, духов, мир, я не знаю. Идея творения смущает меня и превосходит мое разумение». Отвергая способность высокоорганизованной материи мыслить и чувствовать, Руссо приходит к признанию существования в человеке души. «Я думаю, что душа переживает тело». Несмотря на эти явно идеалистические выводы Руссо, церковь объявила его еретиком, более страшным, чем все атеисты.

Яростные нападки попов и монахов на великого писателя объясняются его красноречивой критикой христианской религии. Руссо опроверг сказки о «чудесах». Он развенчал деятельность сановников церкви. Он опроверг христианского бога, культ которого служил целям насилия и закабаления людей, «бога гневного, мстительного, пристрастного, ненавидящего людей, бога войны и сражений, всегда готового разрушать и громить, вечно толкующего о муках, о казнях и хвалящегося даже наказанием невинных». Руссо заклеймил служителей культа как мракобесов, терроризирующих человеческий разум, как проповедников насилия и вдохновителей национальных распрей. «Ваш бог – не наш!» – гневно восклицал Руссо, обращаясь к «наместникам Христа». Этому «богу войны» он противопоставил «бога мира». «Есть одна книга, открытая для всех глаз, это книга природы. По этой великой и возвышенной книге я учусь служить и поклоняться ее божественному автору».

Теория «естественной религии» Руссо в пору борьбы с феодальной идеологией и оплотом феодализма – христианской церковью – содержала в себе значительный революционный элемент. Отмечая идеалистичность этой теории, нельзя забывать об исторической обстановке, в которой жил писатель, о тех реальных силах, с которыми ему пришлось бороться во имя глубоко народных по своему существу освободительных идей. Прославляя природу и тот изумительный порядок, который господствует в ней, он с революционным пафосом бичует беспорядок и несправедливость, царящие в мире социальном: «Картина природы являла мне только гармонию и пропорции, картина рода человеческого являет только смятение и беспорядок! Согласие царит между стихиями, люди же обретаются в состоянии хаоса!»

Церковь подчиняла себе сознание масс, их волю сказками о страшных мучениях в загробном мире. Негодующий Руссо отвечал на это: «Какая надобность искать ад в будущей жизни? Он существует уже в здешней». Кто же является виновником того состояния, когда «злой благоденствует, а справедливый остается' угнетенным»? Сами люди, отвечает Руссо: «Человек, перестань искать виновника зла; этот виновник ты сам».

Значит ли это, что причина всех социальных невзгод коренится в моральной испорченности человека? Отнюдь нет. Руссо самого высокого мнения о достоинствах людей. Человек – царь природы. Он наделен мыслью и чувством. Он несет в себе изначальную идею добра и справедливости.

Рассуждения Руссо о человеке идеалистичны. В них много благородной романтики, но мало здравого смысла. Существовать для человека – значит чувствовать. Сила человека не в разуме; как утверждал Вольтер, а в его чувстве. В глубине души каждого человека живет врожденный принцип справедливости и добродетели, имя которому «совесть». «Совесть! Совесть! Божественный инстинкт, бессмертный и небесный голос, непогрешимый, судья добра и зла, делающий человека подобным богу!» – пылко' восклицал Руссо.

Человек противоречив. В нем постоянно борются две субстанции – телесная и духовная, спорят два голоса: «совести – голос души – и страсти – голос тела». Но побеждает все-таки голос совести, если человек не окончательно испорчен. Идеалистически звучит теория Руссо об абсолютности и вечности человеческой морали. Писатель вступает в спор с Монтенем, утверждавшим относительность и историческую' обусловленность нравственных категорий. «Бросьте взгляд на все нации мира, пробегите все истории; среди стольких бесчеловечных и причудливых культов, среди чудовищного разнообразия нравов и характеров вы всюду найдете те же идеи справедливости и честности; всюду те же принципы морали, всюду те же понятия добра и зла».

Человек, по мнению Руссо, активен. В этом одна из лучших сторон личности. Писатель резко возражает против церковной идеи предопределения, божественного произвола или божественной благодати в поступках человека. «Человек свободен в своих действиях», – заявляет Руссо, и в этой активности и деятельности людей он видит залог их грядущего обновления, способность исправить и преобразовать социальный мир.

Трактат Руссо об общественном договоре (1762) является его политической программой. Если в первых двух сочинениях он обличал и бичевал пороки современного общества, то здесь пытается наметить возможные пути уничтожения социальных пороков и установления лучших форм человеческого общежития.

«Человек рожден свободным, а между тем он везде в оковах», – отмечает Руссо основное противоречие социального мира.

«Пока народ, принужденный повиноваться, повинуется, он поступает хорошо; но как только, имея возможность сбросить с себя ярмо, народ сбрасывает его, он поступает еще лучше, так как народ, возвращая себе свою свободу по тому же праву, по какому она была у него отнята, был вправе вернуть себе ее, – или же не было никакого основания отнимать ее у него». Иначе говоря, если свобода силой отнята у народа, то народ силой же может и вернуть себе ее.

Руссо предвидит, что его станут хулить за призыв к «анархии», «смуте», «беспорядкам», за попытку нарушить «гражданское спокойствие». «Живут спокойно и в тюрьмах», – заявляет он. Культура развращенного общества, разделенного на тружеников и тунеядцев, есть культура порочная, вредоносная. Культура общества, построенного на новых началах, будет благодетельной для человека. «Хотя в состоянии общественном человек и лишается многих преимуществ, которыми он обладает в естественном состоянии, но зато он приобретает гораздо большие преимущества: его способности упражняются и развиваются, мысль его расширяется, чувства его облагораживаются, и вся его душа возвышается до такой степени, что, если бы злоупотребления новыми условиями жизни не низводили его часто до состояния более низкого, чем то, из которого он вышел, он должен был бы беспрестанно благословлять счастливый момент, вырвавший его из прежнего состояния и превративший его из тупого и ограниченного животного в существо мыслящее и в человека».

Руссо утверждает в своей книге суверенность народа. Только народу может быть предоставлено право издавать законы. Только народ должен владеть фактической властью. Правительство, каким бы оно ни было (монархическим, аристократическим, демократическим), должно являться лишь исполнителем воли народа, контролироваться народом и исполнять функции правительства лишь до тех пор, пока оно необходимо народу.

Нет необходимости входить в подробности анализа политической системы Руссо, разбирать правильность или ошибочность всех его размышлений о государстве, государственных формах, учреждениях и пр. Некоторые мысли, изложенные в книге (о монархии, аристократии, демократии, о разделении властей), были высказаны ранее Монтескье, которого Руссо называет «гениальным писателем». Правда, политическая программа Руссо демократичнее программы Монтескье; в ней слышится голос беднейших слоев населения Франции.

Книга «Об общественном договоре» сыграла большую роль в истории французской революции (Робеспьер был страстным поклонником Руссо и пытался провести в жизнь его политическую программу).

Эстетические взгляды Руссо

Руссо вместе со всеми просветителями выступил против ограниченности и условности ряда принципов эстетики классицизма, во имя искусства демократического и реалистического. «Больше жизни и правды в искусство! Расширьте круг наблюдений, пишите о простых людях – о ремесленниках, крестьянах! Говорите простым языком!» – вот призывы, с которыми он обращался к писателям своего времени. Он критиковал Вольтера за уступки, какие тот делал вкусам аристократов, критиковал Корнеля и Расина за склонность к эффектам в ущерб реалистической правде, за склонность к сентенциям. Их трагедии он называл «красноречивыми диалогами». Знаменитое письмо Руссо к д'Аламберу о театре содержит в себе, несмотря на ошибочность основного тезиса (отрицание воспитательной роли театра), много весьма важных суждений, нисколько не противоречащих общей эстетической программе просветителей, хотя «Письмо», как было уже сказано, направлено против Вольтера, д'Аламбера и Дидро. Руссо отвергает возвышенность и высокопарность классицистической трагедии, он резко осуждает систему сословной иерархии в театре, когда право на высокие чувства и героические подвиги предоставлялось только высокопоставленным людям, выводимым в трагедиях. Однако он чутко подметил и недостатки нового жанра, так называемой «слезной комедии», и решительно осудил склонность к резонерству, присущую нравоучительным драмам Дидро («Побочный сын», «Отец семейства»).

Современников Руссо восхитил его роман «Новая Элоиза» (1761). Это было что-то неожиданное для них. Лирика в прозе, мелодия любви, полная огня, поэзии чувств, всестороннего преклонения перед природой, ее красотой. Ничего подобного они еще не знали в своей литературе. Романтики позднее назвали роман «поэмой в прозе», сравнивали его с музыкой Моцарта.

Взяв за основу романа трагическую историю двух влюбленных XII в., Абеляра и Элоизы, он нарисовал подобную же ситуацию в современной ему Швейцарии и Франции.

Действие развертывается у подножия Альп, среди великолепной природы Швейцарии. К Юлии д'Этанж, богатой и знатной девушке, приглашен учитель для завершения ее образования. Это молодой Сен-Пре. Он умен, хорош собой, но беден и по рождению не принадлежит к сословию дворян. Сен-Пре пылко влюбляется в свою юную ученицу. Так же горячо полюбила его и Юлия. Сен-Пре – натура созерцательная. Он очень чувствителен, но почти не способен действовать, бороться за свое место на земле, за свое счастье. Юлия, наоборот, натура сильная, волевая, активная. Она поняла и оценила умственное и моральное превосходство Сен-Пре над людьми ее круга и, не страшась осуждения со стороны последних, идет на зов своего чувства.

Молодые люди не видят в своих отношениях ничего порочного: они нарушили законы общества, запрещавшие брак между простолюдином и аристократкой, но они подчинились закону природы, по которому союз между двумя любящими существами, к какому бы классу они ни принадлежали, естествен и необходим. «Истинная любовь есть самый целомудренный из всех союзов», – пишет Юлия своему возлюбленному. Однако не так смотрели на это родители Юлии, особенно ее отец, которого оскорбляла даже мысль о браке его дочери с Сен-Пре.

Итак, мы видим в романе конфликт между «естественной морали» и ложными понятиями «цивилизованного» общества. Сен-Пре отвергнут, потому что он не дворянин. Но… «Какие же заслуги, кроме грабежа и бесстыдства своих предков, может выставить это дворянство?. Чем же гордится ваше дворянство, которым вы так тщеславитесь? Что сделало оно для славы отечества и для человеческого счастья? Смертельный враг законов и свободы, что породило оно, кроме тирании и угнетения народов?»

Юлия вынуждена подчиниться воле отца – «ревнивого охранителя пустого титула». Она вышла замуж за дворянина Вольма-ра. Закон «цивилизованного» общества был соблюден, но нарушен священный закон природы, запрещающий человеку заключать брак без любви. «Обдумайте, жестокий отец, так мало достойный этого сладостного имени, обдумайте, какое ужасное детоубийство вы совершаете, заставляя вашу нежную и покорную дочь принести свое счастье в жертву вашим предрассудкам», – пишет Сен-Пре отцу Юлии.

Юлия все рассказала своему супругу. Благородный Вольмар ее понял. Прошло шесть лет, Юлия уже мать, преданная своей семье, своим детям. Она глубоко религиозна и обращается к богу всякий раз, когда чувствует, что готова уступить зову своего сердца, влекущего ее к Сен-Пре. Она по-прежнему любит Сен-Пре и потому несчастна. Вольмар приглашает бывшего учителя Юлии к себе в поместье. Влюбленные снова встречаются. Жизнь их превращается в постоянную мучительную борьбу чувства, связывающего их, и долга, препятствующего им соединиться.

Однажды, катаясь в лодке по озеру, они оказались далеко от посторонних. Их застигла буря и прибила к скале, где некогда Сен-Пре один тосковал по возлюбленной, начертав ее имя на камне. Воспоминания принесли много милых подробностей их былых отношений. Юлия была взволнована и поспешила удалиться. Она много резонерствует, стараясь голосом рассудка заглушить терзания своего сердца. Она утешает себя самыми невероятными софизмами. «Что меня долго обманывало и что, быть может, обманывает вас и теперь, – это мысль, что любовь необходима для счастливого супружества», – пишет она Сен-Пре.

Но жизнь показала всю несостоятельность суждений Юлии. Она несчастна, боясь признаться себе в этом. Гибель ее случайна. Спасая утопающего ребенка, она сильно простудилась и заболела неизлечимо. Смерть становится логическим завершением цепи событий ее жизни. Смерть приходит к ней как избавительница. «Небо охраняет мою честь и предупреждает несчастья, кто может ручаться за будущее! Днем больше, и я была бы, может быть, виновата!» – признается она, умирая.

Такова основная линия романа, основной его конфликт – противопоставление «естественной морали» и морали общества, погрязшего в предрассудках. Философскую концепцию романа Руссо подтверждает не только судьбой Юлии и Сен-Пре; он противопоставляет также два мира – нравы «цивилизованного Парижа» и порядок жизни дикарей. Сен-Пре, уехав в Париж, в письмах к Юлии сообщает о своих впечатлениях от наблюдений за жизнью высокопоставленных сословий столицы. «Кажется, что весь строй естественных чувств здесь разрушен». Отправившись в кругосветное путешествие и посетив не тронутые цивилизацией острова, Сен-Пре восторженно прославляет жизнь на лоне природы.

Политическое и нравственное воздействие романа Руссо на современников и на новое поколение было очень сильным. Стендаль, который еще в детстве прочитал роман, в своих воспоминаниях писал: «Совестливость Сен-Пре сделала из меня глубоко честного человека».

Второй философский роман Руссо, «Эмиль», является беллетризированным педагогическим трактатом. Вопросы воспитания входили в круг самых близких интересов просветителей. Путем воспитания они надеялись исправить общественные пороки, искоренить социальное зло. Вопросом воспитания занимались предшественники просветителей – гуманисты эпохи Возрождения, и тоже с политическими целями. Необходимо воспитывать короля в духе философии гуманизма, полагал Рабле, и дал своему просвещенному монарху Гаргантюа в качестве воспитателя гуманиста и философа Понократа. Вольтер два века спустя со всей серьезностью принялся осуществлять подобную же задачу на практике, занимаясь «воспитанием» Фридриха II, короля Прусского, и Екатерины II, императрицы Всероссийской.

Руссо предложил вниманию своих современников проект воспитания аристократа (Эмиль – сын обеспеченного дворянина), ибо сын бедняка «научится жить сам». В сочинении философа много верных мыслей, тонких наблюдений из области детской психологии и человеческих отношений, вместе с тем много и наивных суждений, несбыточных надежд и упований.

Свою педагогическую теорию он развивает на примере воспитания Эмиля. Мальчику с детских лет сопутствует воспитатель, который заботливо, день за днем в течение двадцати лет формирует его характер, находясь с ним всегда и везде, будучи его наставником, старшим товарищем и поверенным. От мальчика удаляют все книги, которые способны лишь развратить его. Одна только история жизни Робинзона Крузо на необитаемом острове оставлена воспитаннику, ибо в ней живы и ярки картины общения человека с природой. Мальчика удаляют из города, ибо «город – это бездна, губящая род человеческий».

Однако не в этой утопической обстановке воспитания Эмиля заключаются смысл книги и ее достоинства. Значение трактата Руссо определяется теми общими просветительскими принципами, которые вошли в основу его педагогической системы. «Некто, знакомый мне только по своему титулу, предложил мне воспитать его сына… Если бы мне удалось… его сын отрекся бы от своего титула, он не пожелал бы быть принцем», – заявляет Руссо. С наивной надеждой научить привилегированные сословия «откалываться от титулов» пишет Руссо свой педагогический трактат, полный сатирических выпадов против всей социальной системы феодализма. «Цивилизованный человек родился, живет и умирает в рабстве; родился он – его завертывают в пеленки, умер – заколачивают в гроб; пока он сохраняет образ человеческий, он скован нашими учреждениями».

Какова же цель воспитания, по мысли философа? Она сводится к тому, чтобы дать обществу полезного человека. «Жить – вот ремесло, которому я хочу его обучить. Выйдя из моих рук, он не будет – я согласен с этим – ни судьей, ни солдатом, ни священником; он будет прежде всего человеком».

Что же понимает Руссо под словом «жить»? Прежде всего способность действовать и чувствовать. Первая заповедь, которую дает философ человеку, желающему научиться «жить», – это быть свободным, не быть ничьим рабом и никого не порабощать. «Только тот исполняет свою волю, кто не нуждается для этого в чужих руках: отсюда следует, что первое из всех благ не власть, а свобода. Истинно свободный человек хочет только того, что может, и делает то, что ему угодно. Вот мое основное правило. Остается только приложить его к детству, и все правила воспитания будут вытекать из него».

Руссо призывает к воспитанию в человеке высоких чувств человеколюбия. С горячим призывом он обращается ко всем: «Люди, будьте человечны, это ваш первый долг; будьте такими для всех состояний, для всех возрастов, для всего, что не чуждо человеку. Какая мудрость может быть для вас вне человечности?»

Как же воспитывать в ребенке высокие чувства гражданственности, свободолюбия, гуманности? Где та книга, которая откроет ему великие жизненные истины и научит его быть человеком? Эта книга – природа. «Наблюдайте природу и следуйте тем путем, который она намечает для вас», – призывает Руссо.

Перу Руссо принадлежит одна из самых откровенных и искренних книг о себе – «Исповедь». «Я хочу показать людям человека во всей его неприкрашенной правде, и этот человек – я сам», – заявляет он во вступлении к «Исповеди». И он показывает эту «неприкрашенную правду», не утаивая ничего, не считая себя вправе что-либо умалчивать о своей жизни и своей личности.

Но не только эта потрясающая правда о самом себе составляет содержание его книги. В ней раскрывается широкая, яркая, волнующая правда жизни, картина социальной действительности, быта, нравов той эпохи, история борьбы бедняка за существование, история борьбы гениальной личности за утверждение себя в мире социальных несправедливостей.

Художественные особенности прозы Руссо

Произведения Руссо принадлежат к жанру философского романа, созданного просветителями XVIII века. Роман Вольтера и роман Руссо – два полюса этого жанра: в одном философская концепция предстает через призму комического, в другом она облекается покровом трогательного; один возбуждает в читателе смех и презрение, уничтожающие политических врагов просветителей, второй – слезы и ненависть к виновникам социального зла. Кто разил сильнее, трудно сказать. Герцен писал, что «смех Вольтера разрушил больше, чем плач Руссо».

В истории эстетического развития человечества художественные произведения Руссо сыграли значительную роль. Французский писатель выступил провозвестником свободы человеческого чувства и обратил внимание своих современников на волнующие картины жизни сердца, на внутренний мир человека. «О чувство! Где то железное сердце, которое тебя никогда не знало?» – восклицал он. И современников восхитила эта поэзия чувства, воспетого красноречивым и мелодичным слогом.

Руссо писал Мельхиору Гримму, что сочинитель романов должен «знать человеческое сердце и странности любви». Странности любви? То сложное переплетение чувств, которое не поддается холодному аналитическому мышлению.

Наполеон, находясь на острове Святая Елена, читал «Новую Элоизу», как записал в своем «Мемориале» Лас Казес. «Он часто останавливался, отмечая мастерство, силу суждений, красоту стиля и отдельных выражений». Наполеон, однако, не согласился с писателем. «Жан-Жак преувеличивает – он рисует неистовство страсти. Любовь должна нести радость, а не страдание. Но роман полон огня, волнует, терзает». Реалистический роман XIX века использовал открытие Руссо. Стендаль, тончайший психолог, вышел из школы автора «Новой Элоизы».

Руссо писал трудно. Ему недоступна была та легкость пера, которой владел Вольтер. «Мои рукописи, перечеркнутые, перемаранные, с перемешанными кусками, не поддающиеся расшифровке, свидетельствуют о трудах, каких они мне стоили. Нет ни одного листа, который бы я не переписал четыре, пять раз, прежде чем отдать в печать».

Его повествование лирично, полно патетических восклицаний, гневных, скорбных, восторженных. Иногда оно спокойное, неторопливое, как течение реки, но вдруг прерывается каскадом бурных эмоций. «Парадоксальное нагромождение образов, мощь красноречия, смелые сопоставления, энергичные взмахи пера, обращение к чувству, воображению, чувствительности читателя, и если все это случайно попадает в русло истины, то все крушит, опрокидывает… Таков Жан-Жак Руссо», «Фанатик идей», – писал о своем неистовом друге Дени Дидро.

Лирическая проза Руссо стала одним из первых образцов «литературы самовыражения». «Я знаю, читателю нет нужды слушать все это, но я, я нуждаюсь в том, чтобы рассказать ему об

этом», – писал Руссо. Не случайно одно из самых ярких, самых интимных своих произведений он назвал «Исповедью».

Политические трактаты Руссо стали школой ораторского искусства. Их четкая, отточенная фраза разила, убеждала, звала. Его язык стал языком ораторов революции – Робеспьера, Марата, Сен-Жюста.

 

Руссоизм

Руссо создал культ чувства («Мы велики своими чувствами»). Все творчество Руссо тесно связано с его философией, с его «религией сердца». «Не тот человек всех больше жил, который насчитывает наибольшее число лет, а тот, который всех больше чувствовал жизнь», – писал Руссо в «Змиле».

Одним из первых французских прозаиков Руссо обратил внимание на красоту природы и сумел воспеть ее. Современников взволновали и захватили многоцветные картины альпийских пейзажей, нарисованные волшебной кистью замечательного художника слова. «Наш народ совсем недавно открыл красоту природы. Еще Вольтеру она была неизвестна; ее ввел в моду Руссо», – писал Стендаль.

Как это ни странно, ни парадоксально, Руссо, один из просветителей XVIII в., который «пережил» революцию 1789–1794 гг., перешагнул через ее исторический рубеж и является до спх пор живой, действующей фигурой в духовной жизни человечества. Его соратники сделали свое дело, подготовили революцию, помогли ей свершиться и остались со своим веком. Их читают ныне вовсе не ради их критики феодализма, а наслаждаясь тонким изяществом их письма. Проблемы, волновавшие их, давно перестали интересовать людей. Даже их яркая, остроумная критика религии сейчас, в дни строгой научной мысли, кажется слишком поверхностной.

Между тем Руссо с его мрачными нападками на цивилизацию, уродующую здоровую естественность человека, разрушающую естественные связи и гармонию природы, волнует и терзает мысль человека XX в. как призрак провидца. Еще в XIX в. проницательный взгляд Герцена отметил разницу между Вольтером и Руссо. «Вольтер еще борется с невежеством за цивилизацию – Руссо уже клеймит позором эту искусственную цивилизацию». Страстно отрицая феодальное сословно-монархическое государство, Руссо вместе с тем провидел пороки нового, идущего на смену феодализму буржуазного миропорядка. Поистине потрясающим прозрением выглядят сегодня строки из его письма к д'Аламберу: «При монархии богатство никогда не дает возможности простому смертному стать выше государя, но при республике он легко может стать выше законов. Тут правительство теряет всякую силу, и подлинным сувереном становится богач». Никто из просветителей не поднимался до такой высоты исторического предвидения.

Герой Шатобриана Рене, подобно Сен-Пре, уходит от цивилизации Европы к дикарям Америки. Нервозность, мрачная страстность философа оказались созвучными с настроениями поколения, пришедшего в литературу Франции после падения Наполеона.

В России Руссо вызвал противоположные чувства. Екатерина II его не терпела и даже выговаривала Академии наук за то, что в ее книжной лавке продавался «Эмиль». Фонвизин же, отправляясь во Францию, обещал сестре посетить ее кумира в Париже. Он потом получил даже согласие философа на встречу, но неожиданная смерть автора «Исповеди» помешала ей осуществиться. Радищев был самым ревностным читателем французского автора. Семнадцатилетний лицеист Пушкин находился во власти его идей. В стихотворении «Деревня» он насыщает идеями Руссо картины русской действительности. Руссоистский культ природы и его свободолюбивая патетика находят в России самое выразительное подтверждение.

Позднее Пушкин с известным скептицизмом судил о Руссо («красноречивом сумасброде»), по образ французского философа волновал его:

Теперь куда ж меня б ты вынес, океан? Судьба людей повсюду та же: Где благо, там уже на страже Иль просвещенье, иль тиран.

Откуда этот выпад против Просвещения? Конечно, от Руссо.

Живя в Молдавии, Пушкин бродил некоторое время с цыганским табором. Откуда это желание узнать жизнь «детей природы»? Конечно, от Руссо. Свои впечатления, свои мысли Пушкин выразил в поэме «Цыганы». Старый цыган чудесными пушкинскими стихами излагает руссоистскую теорию о незлобивости и чистоте сердец дикарей:

Мы дики, нет у нас закона. Мы не терзаем, не казним, Не нужно крови нам и стона…

Но Пушкин не согласился с Руссо. Осудив «неволю душных городов» (руссоистскую «цивилизацию»), он не нашел альтернативы и в жизни дикарей:

Но счастья нет и между вами, Природы вольные сыны, И под изодранными шатрами Живут мучительные сны…

Пятнадцатилетний Лев Толстой увлекся идеями французского философа и всю жизнь проносил его образ в своем сердце. Руссоизм Толстого общеизвестен. Печать идей Руссо лежит на многих страницах гениального русского писателя. Раскройте его роман «Воскресенье», первая его страница, первая его фраза – руссоистское отрицание «ложной цивилизации», неволи и лжи «душных городов» и печаль по отверженной, но неистребимой природе. И не помнит этого великолепного вступления к роману, в котором говорится о том, что, как ни старались люди вытравить в I ироде каждую травинку, все-таки весна была весной даже и в городе! Сила идей – великая сила.