Этика в философии экзистенциализма

2. Этика в философии экзистенциализма

В начале XX века в западной философии появилось новое направление, которое получило название экзистенциализма (от слова «экзистенция», что значит существование). Знаменитый афоризм Декарта «я мыслю, следовательно, я существую», которым он хотел подчеркнуть важность разума, экзистенциалисты перевернули, поставив на первое место существование: «я существую, следовательно, я мыслю». Основное внимание экзистенциалисты уделили наиболее важным с их точки зрения состояниям и чувствам человека, таким как тревога, страх, совесть, забота, отчаяние, любовь и т. п. Они обратились к интересам отдельной личности и отошли от историзма, что свойственно в XX веке не только им. Крупнейший философ XX века К. Поппер утверждал в своей работе «Нищета историзма», что «ход истории предсказать невозможно». Все такие попытки не более, чем гипотезы, основанные на вере. А. Камю по поводу историзма говорит так: «История не может больше возводиться в объект культа. Она всего лишь возможность, которую нам надлежит сделать плодотворной посредством неусыпного бунта» [2, с. 353].

В исторической и эволюционной этике основной упор делался на объективные законы развития, которые ведут к неизбежному лучшему будущему, а человек предстает как простой исполнитель мировой необходимости. С точки зрения экзистенциализма, таких законов нет, и человек остается с самим собой перед лицом неизбежной смерти. Поэтому самым естественным состоянием человека, в котором он раскрывается полно, является страх — «пра-переживание — лежащее в основе существования. В состоянии страха мир как бы берется в скобки и человек оказывается наедине с собой». Преследуемый страхом смерти человек ищет свое место в обществе. Но общественная жизнь индивида не истинна. В глубине его личности скрыто подлинное, одинокое существование, которое доступно немногим. Страх смерти раскрывает человеку его индивидуальность и его одиночество, ибо никто не может умереть вместо другого, каждый умирает сам.

В то время как верующий христианин считает, что страх нагоняют на человека бесы и признает только страх Божий, экзистенциалисты полагают, что страх естественен и даже боготворят его за то, что в нем проявляется подлинность человека. Страх экзистенциалистов проистекает от отсутствия веры в загробную жизнь.

В эпоху Возрождения на смену аскетизму церковной морали пришел идеал жизнерадостности и наслаждения. Прошло несколько веков и основатель экзистенциализма немецкий философ М. Хайдеггер вернулся к обычным для стоиков разговорам о смерти своим утверждением, что только в сильных переживаниях — страха, тревоги, ужаса — человек раскрывается таким, каков он есть на самом деле. Однако, если стоики не видели в смерти ничего страшного, а скорее освобождение от тягот бытия, то в экзистенциализме, отказавшемся от представления о Высшем Существе и загробном - существовании, смерть предстает концом данной личности.

В пьесе Камю «Калигула» римский император говорит об «очень простой и очень ясной истине, немного нелепой, но ее трудно открывать для себя и тяжело выносить: люди умирают и они несчастны» [2, с.105]. Это рассуждение напоминает буддизм, но в соответствии с этикой буддизма люди несчастны, потому что живут, а в экзистенциализме — потому что умирают. Причина расхождения в том, что в экзистенциализме нет представления о перевоплощении.

Жизнь, кончающаяся неизбежным распадом, предстает как некий абсурд. Если же нет Бога и человек умирает насовсем, то жизнь абсурдна — таков пессимистический вывод экзистенциализма. Душа без веры в Бога и без истории, предоставленная самой себе, оказывается во власти абсурда, который Ж.-П. Сартр определяет так: «Абсурдность изначальная — прежде всего разлад, разлад между человеческой жаждой единения с миром и непреодолимым дуализмом разума и природы, между порывом человека к вечному и конечным характером его существования, между «беспокойством», составляющим самую его суть, и тщетой всех его усилий».

В страданиях, вызванных абсурдностью существования, человек не является пассивным объектом чужой воли. В работе «Экзистенциализм — это гуманизм» Сартр утверждает, что «существование предшествует сущности». Это значит: человек «первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам. Таким образом, нет никакой природы человека, как нет и бога, который бы ее задумал. Человек просто существует, и он не только такой, каким себя представляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку он представляет себя уже после того, как начинает существовать и проявляет волю уже после того, как начинает существовать, и после этого порыва к существованию, то он лишь то, что сам из себя делает. Таков первый принцип экзистенциализма». Позже Камю скажет: «Разумеется ошибочно утверждать, что жизнь есть постоянный выбор. Но верно и то, что невозможно вообразить жизнь, лишенную всякого выбора».

Сартр подчеркивает значение личного выбора, который мы можем делать только сами и для себя, потому что не существует какого-либо одного, пригодного для всех решения. Даже если и есть наилучший вариант, мы его не знаем. «Выбирать можно все, что угодно, если речь идет о свободе решать». Поэтому свобода и есть главная ценность, основание всех ценностей.

Экзистенциалистов беспокоило, что в современных условиях, когда большинство людей живет в крупных городах и подвержено сильному влиянию средств массой информации — радио, телевидение — люди становятся все более похожи друг на друга и отдельный человек теряет свою неповторимую индивидуальность. Свобода начинается по ту сторону социальной сферы, в мире духовной жизни личности. Быть свободным — значит не думать и не поступать так, как «поступают и думают другие».

Экзистенциалисты повторяют стоиков в том, что у человека всегда остается свобода, в крайнем случае, свобода умереть (хотя сейчас это уже не так, учитывая появления психотропных средств и иных способов воздействия на личность). Человек, по Сартру, обречен быть свободным, если нет Бога, который руководил бы его поступкам, и нет объективных законов, которым бы он подчинялся. В отличие от Ницше экзистенциалисты признают свободу не только для себя, но для всех людей. Это абсолютная свобода в том смысле, что нет ничего над человеком, что определяло бы его поведение.

Обеспечение такой свободы нелегко. В работе «Первичное отношение к другому: любовь, язык, мазохизм» Сартр пишет, что конфликт — изначальный смысл социальной жизни. Человек — эгоист, поэтому зло и борьба с другими людьми неизбежны. Используя военную терминологию Сартр пишет, что «я являюсь проектом отвоевания для себя моего бытия» [3, с.208]. Жизнь — как бы исходный плацдарм, с которого надо начинать битву за себя. «Но это невозможно себе представить иначе, как путем присвоения мною себе свободы другого. Выходит, мой проект отвоевания самого себя есть по существу проект поглощения другого». Вывод, что «единство с другим фактически неосуществимо», Сартр обсуждает на примере любви. Для любви нужен отказ от самого себя. Это идеал любви. В действительности же «мы хотим овладеть именно свободой другого, как таковой». Человек не хочет властвовать над автоматом. «Полное порабощение любимого существа убивает любовь любящего», потому что он хочет владеть свободным человеком. Выхода из этого противоречия как будто нет, но другой знаменитый экзистенциалист X. Ортега-и-Гассет высказал идею, что влюбляемся мы в человека, близкого в чем-то нам, и это способ узнать, кто мы сами (скажи мне, кого ты любишь, и я скажу, кто ты).

Мысль Сартра можно разъяснить на примере взаимоотношений в семье. Родители хотят, чтобы дети слушались их и росли похожими на них, а детям хочется поступать по собственному разумению, и отсюда неизбежный конфликт.

Чем больше отвоеванная свобода, тем больше ответственность. Ведь некого винить за то, что мы сделали, коль скоро мы свободны. Если человек создает самого себя и все его поступки — результат личного решения, на которое не влияют ни общество, ни гены, и нет никого, кто стоял бы за человеком — ни Бога, ни дьявола, — то именно человек и никто другой ответственен за свои поступки. Как на свободу, человек осужден на ответственность за свои действия и на вину за свои грехи. Камю в романе «Падение» говорит: «В конце всякой свободы нас ждет кара: вот почему свобода — тяжелая ноша».

К середине XX века экзистенциализм начал распадаться на несколько течений, чему способствовала Вторая мировая война. В 1944 году Камю пишет в «Письме к немецкому другу»: «Вы никогда не верили в осмысленность этого мира, а вывели отсюда идею о том, что все в нем равноценно, что добро и зло определяются желанием человека. Вы решили, что за неимением какой бы то ни было человеческой или божественной морали единственные ценности — это те, которые управляют животным миром, а именно: жестокость и хитрость. Отсюда вы вывели, что человек — ничто и можно убить его душу; что в самой бессмысленной из историй задача индивидуума состоит лишь в демонстрации силы, а его мораль — в реализме завоеваний. По правде сказать, я, думавший, казалось бы, точно так же, не находил контраргументов, ощущая в себе лишь жадное желание справедливости, которое, признаться, выглядело в моих глазах столь же необоснованным, как и самая бурная из страстей».

Одно из направлений немецкого экзистенциализма солидаризировалось с идеологией фашизма. Фашистам понравился Ницше, во-первых, своими авторитарными установками («доблесть раба — восстание, доблесть свободного человека — послушание»), во-вторых, проповедью воли к власти как основе жизненных устремлений. Ницше отождествил человека с рвущимся к власти животным и это не могло не понравиться нацистам, презиравшим человека как индивидуальность. В то же время экзистенциалисты, ставящие личность превыше всего, в конце концов приходят к свободе, составляющей условие раскрытия индивидуальности. «В чем же заключалось различие? А вот в чем: вы легко отказались от надежды найти смысл жизни, а я никогда в этом не отчаивался. Вы легко смирились с несправедливостью нашего, людского положения, а потом решились еще и усугубить его, тогда как мне, напротив, казалось, что человек именно для того и обязан утверждать справедливость, созидать счастье, чтобы противоречить миру несчастий.

Итак, желание справедливости и поиск смысла жизни разводят Камю и его немецкого друга. Но мы знаем со времен Платона, что справедливость есть высшая добродетель. Камю приходит к античной этике, но со стороны чувства.

«Бунтующий человек» начинается с утверждения: «Мы ничего не сумеем сделать, если не будем знать, имеем ли право убивать ближнего или давать свое согласие на убийство». И далее Камю формулирует свой разрыв с прошлым: «Во времена отрицания небесполезно поставить перед собой вопрос о самоубийстве. Во времена идеологий необходимо разобраться, каково твое отношение к убийству. Если для него находятся оправдания, значит наша эпоха и мы сами вполне соответствуем друг другу».

О сопротивлении злу силой Камю говорит в терминах жалости и ненависти: «в тот самый миг, как мы без всякой жалости уничтожим вас, мы все-таки не будем питать к вам ненависти».

Единение людей возможно, по Камю, только в бунте против абсурдного мира. Но «революция, не знающая иных границ, кроме исторической эффективности, означает безграничное рабство». Сомневался Камю и в нравственных возможностях политики: «это отнюдь не религия, а став таковой, она превращается в инквизицию».

Сартр утверждал, что экзистенциализм исходит из тезиса Достоевского «если Бога нет, то все дозволено», но Камю понял, что не все дозволено и сделал вывод: «справедливость бессмертна». Обратившись к человеческой душе, экзистенциализм вернулся к нравственности. Начав со стремления к свободе, осознал масштаб ответственности.

Экзистенциалисты исследовали расщепление человека на социальные и технические функции, которые он выполняет. Обратившись к личности, экзистенциалисты поняли, что души как нравственного ядра у современного человека нет. Поставленный в центр Вселенной в эпоху Возрождения человек оказался лишенным внутренней целостности. Особенно это трагично для привыкшего поступать по велению разума. Г. Марсель заключает: «для сегодняшнего человека мудрость явно может быть только трагической». Она была трагической для Сократа, но теперь трагизм приобретает внутренний характер.

Экзистенциализму свойственно внутреннее убеждение, что «чисто научный и технический прогресс не в силах сам по себе способствовать установлению между людьми согласия, без которого невозможно никакое счастье».

Если Новое время началось с сомнения в доводах веры, то XX. век усомнился и в доводах разума. Европейская философия дошла до скептицизма и пессимизма. Завершился еще один круг развития философии - третий после античного и христианского, окончание которого совпало с мировыми войнами, разгулом тоталитаризма и экологическим кризисом.