Глобализация как исторический фактор изменения религиозного сознания кабардинцев

1.2. Глобализация как исторический фактор изменения религиозного сознания кабардинцев.

Глобализация - термин для обозначения ситуации изменения всех сторон жизни общества под влиянием общемировой тенденции к взаимозависимости и открытости [11]. Явление глобализации – это следствие определённой векторной заданности мирового исторического процесса. Поэтому условно её можно делить на этапы. Рубежом одного из них для кабардинцев стала вторая половина XVIII века. Именно тогда совокупность внешних и внутренних факторов привела к началу серьёзных сдвигов во всём строе жизни народа, включая религиозную сферу и её связи с культурой.

Возможно, необоснованно считать, что этому периоду предшествовал период некой религиозно-культурной стабильности. Однако со второй половины XVIII века мы отмечаем ряд существенных изменений в сознании народа и вызваны они именно новым историческим этапом.

Вхождение в состав Российской империи привело к смене социально-культурной парадигмы существования кабардинского субэтноса. Но оно сопровождалось и сознательно инициированным изменением этой парадигмы в результате деятельности внешних и внутренних сил. Приход России на Кавказ и попытка кабардинской элиты и внешних сил «исламизировать» кабардинцев, привёдшие к существенным, как краткосрочным, так и долгосрочным, изменениям религиозно-культурной сферы – всё это следствия особенностей нового исторического этапа.

В ходе массовой исламизации конца XVIII – начала XIX века, последующего бытия субэтноса в рамках мусульманской религиозности и одновременно в ходе вхождения и последующего существования в составе Российской империи (впоследствии – СССР, Российской Федерации), сопровождающегося изменением социальных, экономических, культурных условий, произошло (и происходит) дальнейшее развитие народного мировоззрения под влиянием взаимодействия новой совокупности факторов в духовной сфере. Следствием этого являются изменения в религиозно-культурной самоидентификации, в нормах социально-культурного поведения и общественных взаимоотношений.

Условно данный процесс можно поделить на три временных отрезка, в каждый из которых происходила трансформация религиозного сознания и культурного поля кабардинцев:

1)         последняя четверть XVIII – первая четверть XX веков – «мусульманский» период;

2)   1920-е – 1980-е гг. – «советский» период;

3)         начиная с конца 1980-х годов по сегодняшний день – период бифуркации, кризиса.

В принципе, по отношению к предшествующим периодам религиозно-культурной истории кабардинцев «мусульманский» и «советский» периоды также могут быть охарактеризованы как «критические». Сама история культурных систем в динамическом представлении может характеризоваться регулярностью критических угроз, вследствие чего культурная система либо, видоизменившись, продолжает своё существование, либо «растворяется» или гибнет [23, 365]. Существенные изменения религиозно-культурных модусов в народном мировоззрении в указанные периоды обеспечили выживание кабардинского субэтноса, в том числе как уникальной этнокультурной системы. То есть, благодаря этим изменениям, народ преодолевал вызовы времени, сохраняя свою самобытность.

«Советский» период явился переходным от традиционного состояния культурной среды кабардинского субэтноса к современному. В свою очередь, будем надеяться, переходному. Критическое состояние религиозно-культурного модуса кабардинцев сегодня очевидно, а целостного, системного обновления пока не произошло.

Религиозная трансформация «мусульманского» периода привела к значительным последствиям в различных областях культуры: политической, бытовой, ритуально-обрядовой, творческой, правовой, этической, педагогической, экономической. Иначе говоря – в мировоззренческой и, следовательно, поведенческой.

Влияние «исламского фактора» на культуру политическую, правовую и экономическую может быть прослежено по различным источникам. Однако в настоящее время оно имеет более исторический интерес и в рамках данной работы почти не затрагивается. Также может достаточно явно быть обнаружено влияние «исламского фактора» на обрядово-ритуальную сферу кабардинской культуры, причём в наше время это влияние видимо обретает «второе дыхание». Но вот вопрос о следах влияния «исламского фактора» в этической, педагогической и бытовой культуре кабардинцев является одновременно и наиболее актуальным, и наиболее сложным для анализа. К тому же, данный ракурс в сегодняшних общественно-политических условиях может быть предметом спекуляций и болезненных дискуссий.

«Исламский фактор» в данном случае понятие многомерное. Ждёт дальнейших исследований история мусульманского образования в кабардинской среде. Особо важным может оказаться вопрос о том, какие явления и реалии тогдашнего мусульманского мира, а также его духовно-интеллектуального наследия оказывали имевшее культурные последствия влияние на представителей кабардинского народа. Считая, что данная тема требует более тщательных исследований, ограничимся констатацией того факта, что сегодня этическое наследие прошлого воспринимается кабардинцами в целом как «адыгское», «кабардинское». Возможное влияние «исламского фактора» (как и любого другого) в массовом сознании не рефлексируется. Хотя, возможно, массовое сознание и не может быть рефлексивным, его состояние зависит от информационного обеспечения.

В данной связи целесообразно обратить внимание на особенности исламизации кабардинцев в конце XVIII – начале XIX века. Кабарда той поры – это сословное феодально-аристократическое общество, где нескольким фамилиям высшей знати (пши) подчинялись зависимые дворяне-уорки и крестьяне. В предшествовавшие столетия «мусульманство» пши и уорков носило скорее формальный характер. В их среде главенствовала воинственная рыцарская культура, дворянский этикет – уэркъ хабзэ. Дж.Интериано, побывавший среди адыгов в XVI cтолетии, свидетельствовал, что и во времена относительной христианской самоидентификации адыгов, дворяне-рыцари до старости не ходили в храм и проповеди слушали снаружи культовых зданий, сидя на конях [2, 47] Подобное отношение к религиозности через призму возрастного критерия встречается среди кабардинцев до сих пор. В XVI - XVII веках выезжавшие на русскую службу кабардинские князья и дворяне легко переходили в православие.

 Но в преддверии столкновения с Российской империей, в условиях формально признанной Россией по условиям Белградского мирного договора 1739 года независимости, в связи с разворачивающимся новым витком геополитического противостояния на Кавказе, в борьбе группировок кабардинской знати фактор религиозно-культурной ориентации получил, видимо, значение ориентации политической. При этом в новых исторических условий требовалась новая форма консолидации всего народа. Для обеспечения должного уровня поддержки турецкой стороне в её противостоянии с Россией на Кавказе нужна была «мусульманизация» всего кабардинского народа: и многочисленных дворян-уорков, и полуязыческого-полухристианского по своим верованиям простонародья. Это, в частности, по мнению В.Кажарова [18, 29], совпало со стремлением части феодальной элиты сплотить народ в преддверии борьбы за независимость. Так как врагом в глазах этой группы была христианская Россия, то выбран был ислам и поддержка мусульманской Порты. По мнению некоторых исследователей, сыграл свою роль и фактор симпатии воинственных кабардинских (адыгских) рыцарей к представлениям о мусульманстве, как об идеологической оболочке их борьбы, согласующейся с их простым воинским мировоззрением, базирующемся на концептах адыгской рыцарской культуры [9, 68; 22]. Здесь также можно привести свидетельство Н.Дубровина о том, что в определённый период кабардинских князей стали называть «нэмэзрэ зэуэнрэ» – «благочестие и доблесть» [12].

Также консолидация кабардинского общества на базе ислама как дополнительного к обычному праву фактора социального устройства, способствовала на определённом этапе прекращению беспрерывных дворянских междоусобиц. Артемий Волынский в своём донесении царю от 1721 года констатирует повсеместную «резню» между различными группировками кабардинской знати. И это продолжает цепь аналогичных свидетельств предыдущих веков [28]. Объединение дворянства на почве религиозного братства и дела борьбы с общим врагом, видимо, в определённой мере стало реальностью [10, 163; 18, 28]. При этом сохранялось как бы «сословное» понимание значения «фактора исламизации». Так, введение элементов шариата в судебную практику в конце XVIII и первой половине XIX веков касалось внутрисословных дел, между сословиями судили по обычному праву – адату, так как в исламе понятие сословий отсутствует. А кабардинская дворянская молодёжь ещё в 1801 году на своём собрании приняла симптоматичное «постановление» об уравнении перед судом высших и прочих дворян, мотивируя это шариатом и идеями Французской революции. Как комментирует С.Бейтуганов, «Адиль-Гирей Атажукин и его сподвижники – «девять ветреных владельцев и много узденей» - и не стремились к равенству всех кабардинцев. Они добивались лишь равенства между владельцами и узденями (уорками), то есть демократии для феодалов или феодальной демократии» [9, 28].

Таким образом к исламизации Кабарды привела совокупность внешних и внутренних факторов. Порта и Крым видимо активнее на тот момент поддерживали своих сторонников среди кабардинской знати, чем Россия. После расправы крымцев и османов над немусульманским духовенством для народа остался лишь авторитет князей и дворянства, который для простого народа был, видимо, выше авторитета стариков из собственной среды. Последовало сплочение высших сословий вокруг «мусульманской» идеи. Выход в 1750-1760-е годы небольшой части кабардинцев в казаки, отселение малокабардинского князя Кургоко Кончокина с подданными в Моздокское урочище под российское покровительство и принятие ими православия можно расценивать как признаки победы «промусульманской» (не факт, что при этом в целом «проосманской» или «прокрымской») партии в Кабарде. В последовавших кровопролитных столкновениях кабардинцев с российскими войсками по свидетельствам российских участников тех событий кабардинские дворяне шли в бой с мусульманскими молитвами и символикой, о чем свидетельствуют архивные документы [14, 41]. Хотя и существует точка зрения, что надписи из Корана на доспехах и оружии кабардинских наездников конца XVIII века (см., например стихотворение М.Лермонтова «Дары Терека», 1832 г., или анонимный «Битва русских с кабардинцами» начала XIX века) – это художественный вымысел русской литературы.

Также возможна иная версия событий. В религиозно-культурном отношении массовая исламизация стала реальностью в 1780-1790-ые гг., когда после первых территориальных потерь, ограничений привычного суверенитета и столкновений с наступающей Российской империей, часть кабардинских «владетелей» приняла участие в региональном, поддержанном Портой, антироссийском движении шейха Мансура [9, 26; 10, 41; 18, 28]. В любом случае, согласно сведениям российских архивов, во время карательной экспедиции генерала Булгакова в Кабарду в 1801 году было уничтожено 200 аулов и 111 мечетей. В этом сообщении обратим внимание на количество мечетей. Ясно, что по сравнению с серединой XVIII века, когда комендант русской крепости Св. Креста констатировал их отсутствие в кабардинских аулах, к началу XIX века в кабардинском обществе распространилось влияние мусульманского духовенства и была сформирована культовая инфраструктура: приходы аульских мечетей. Известно также, что в этническом составе мусульманского духовенства изначально было значительно присутствие пришлого элемента. И если приток кадров из Османской Турции к середине XIX века очевидно прекратился, то выходцы из Дагестана пополняли кабардинское духовенство вплоть до установления Советской власти. Здесь можно отметить, что потомками выходцев из Дагестана считаются и два последних главы Духовного управления КБР Шафиг и Анас Пшихачевы, чья фамилия переводится как «гость князя».

Однако наибольшее в историческом плане религиозно-культурное влияние на дворянство оказали «эфенди» из собственной среды. По свидетельству русских источников и Шоры Ногмова, благодаря политическим мерам и идеологической работе князя Адиль-Гирея Атажукина и уорка Исхака Абукова, на сходах начала XIX века кабардинские дворяне клялись руководствоваться во внутрисословных разбирательствах нормами шариата, не курить табака, не пить вина. Сообщая об итогах деятельности эфенди Исхака Абукова, пристав Кабарды Дельпоццо в первой четверти XIX века указывал, что тот сумел повлиять на кабардинцев настолько, что те перестали курить и нюхать табак, пить горячее вино, сквернословить, устраивать набеги друг на друга, отрастили бороды, надели чалмы на шапки и стали носить длинные черкески вместо коротких, а также отказались от некоторых закреплённых обычаем прав на произвол в отношении чужого имущества.

Русский исследователь конца первой половины XIX столетия свидетельствовал: «У жителей равнин кубанских и предгорий везде стоят мечети, население разделено на джемгаты, прежний быт предков уже забыт, а между кабардинцами и не подозревают его, так что рассказы о былом представляются им невероятной сказкой» [27, 38].

Обращение к исламу как идеологии, модели социального реформирования и к Османской Порте как союзнику прошли в ходе борьбы с Российской империей почти все народы Северо-Кавказского региона. Кабардинская знать играла роль политического лидера на Центральном Кавказе и очевидно видела в «исламском факторе» ещё и возможность сохранить это своё положение. Этим вероятно объясняются и сведения о существенной роли кабардинских «владетелей» в распространении ислама среди части чеченцев, ингушей, осетин [2, 495], карачаевцев [16, 262].

С прекращением активных военных действий в Кабарде шариат лишается возможности стать основой кабардинского суверенитета, но получает возможность к дальнейшему распространению своего влияния на духовную и бытовую сферы. Созданная культовая инфраструктура стала базой для развития системы мусульманского образования. Кабардинский просветитель князь Кази Атажукин в 1864 г. писал: «Каждый кабардинец поставляет в обязанность себе отдать сына своего в медресе на учение, почему аульный мулла никогда не имеет недостатка в учениках». До установления Советской власти большинство кабардинских детей обучалось в мусульманских школах, а не в светских («министерских») [3, 773-774].

 У автора данной работы недостаточно материала по истории этого вопроса, чтобы проследить его динамику, но можно констатировать: поколение кабардинцев, родившееся в конце XIX – начале XX веков, в массе обладало элементарным минимумом мусульманского религиозно-культурного знания и действия, соединённым с представлениями самобытной кабардинской культуры в вопросах этики и быта. Как характерные признаки указанного минимума можно выделить: регулярное урочное совершение намаза (а также практику совершать его по особым ситуативным случаям и по зову сердца); знание шахады; почитание Корана, умение его бегло читать, но зачастую без понимания смысла и со своеобразными фонетическими дискурсами; уважение к личности Пророка Мухаммада (ص); соблюдение мусульманского поста, обязательного и дополнительных (тех, которые были усвоены национальной традицией); сознательная благотворительность материальными средствами под религиозными обозначениями садака, бытыр, деур (опять же, в интерпретации национальной традиции). Возможность хаджжа была в советский период чрезвычайно ограниченна, но стремление к нему оживлялось при малейших послаблениях. Не употреблялась в пищу свинина. В то же время, воздержанность от употребления спиртного, сквернословия, азартных игр не была столь однозначной. Интересно отметить, что поживший в Турции и вернувшийся в Кабарду Н.Цагов (имевший религиозное образование), в своих статьях в начале ХХ века изобличал в том числе и религиозное невежество кабардинцев: на опасения, что в русской армии заставят есть свинину, он отвечал, что соплеменникам следовало бы вспомнить, что в исламе помимо запрета на свинину, есть ещё запрет на убийство, ложь, воровство, прелюбодеяние, азартные игры. С.Бейтуганов, комментируя данное высказывание, отметил, что Н.Цагов не упомянул употребление спиртного, видимо потому, что такое нарушение мусульманских канонов в его время в Кабарде характер массового явления ещё не имело [9, 275].

Период мирной жизни под российским правлением становится эпохой, когда носителями мусульманской религиозности в рамках национальной культурной системы стали уорки и простонародье. Аристократия, сохраняя в целом мусульманскую религиозно-культурную самоидентификацию, по образу жизни позиционировало себя как светскую. Но это не значит, что уорки и простонародье по образу жизни были религиозно сознательнее. Скорее, их быт в силу социально-экономических причин был более традиционен, а мусульманский компонент уже стал частью традиции. Об этом свидетельствует, например, сообщение Г.Лайэлла о дискуссии кабардинского старшины с шотландским миссионером в начале XIX века [2, 246]. Свидетельством восприятия кабардинцами своего «мусульманства» в значительной мере как компонента национально-культурной среды может служить тот факт, что в XIX и начале ХХ веков отдельные выходцы из кабардинских аристократии и дворянства, проводившие жизнь на русской службе, вели не только весьма немусульманский образ жизни, но и открыто меняли вероисповедание, переходя в православие (в частности, Д.Кодзоков, И.Хагондоков). Хотя, например, М.Бекович-Черкасский, командир кабардинской сотни в Русско-Японской войне, наоборот, принял ислам (крещён был в детстве) [35].

В то же время, сохранив элитарное положение и общественное значение аристократии, российская власть способствовала исчезновению сакральности из обычаев почитания пши (князей), в том числе путём уменьшения формальной и реальной зависимости от них народа и дворянства. Развитие социальной сферы в целом, в том числе уменьшение социального разрыва между различными слоями населения, а также развитие образованности, для народной массы заключавшейся прежде всего в элементарном мусульманском образовании в приходских школах, вело к зарождению из числа лиц, получивших религиозное образование, кабардинской национальной интеллигенции. В Кабарде появляются школы адаба – интеллектуально-духовного, культурного просвещения [3, 753, 611]. Базой для них становятся несколько образовательно-просветительских центров – медресе. Лучшими кадрами там как правило были выходцы из кабардинского дворянства, иногда – вольноотпущенники. Получая религиозное и светское образование в таких центрах мусульманского мира как Стамбул, Дамаск, Каир, они в то же время нередко имели и хорошее российское образование.

Ещё в начале XIX века, представители царской администрации на Кавказе отмечали всё возрастающее влияние мусульманского духовенства на кабардинцев и указывали, что это ведёт к ожесточению борьбы их с Россией. Но, с другой стороны, высказывались также суждения, что именно духовенство, скорее, чем приверженная «старинной вольности» знать, может содействовать «усмирению», «умиротворению» народа [9, 31-34]. Некоторые из представителей кабардинской знати (в частности, родной брат Адиль-Гирея Атажукина Исмаил), наоборот, указывали, что влияние присылаемого и финансируемого Портой духовенства направлено и против «древних кабардинских обычаев», и против России [9, 41; 44, 159]. Всё это может свидетельствовать о борьбе за авторитет в народе между родовой аристократией и духовенством. Усилению позиций духовенства в кабардинском обществе объективно способствовали социально-экономические реформы, проведённые в Кабарде царской администрацией в 1860-е годы. В результате, аристократия либо покинула родину, либо инкорпорировалась в российскую сословную среду. А мусульманское духовенство при этом становилось в духовно-интеллектуальном отношении влиятельной силой среди кабардинцев. Дворянство видимо этому влиянию было менее подвержено. В его среде, к слову, в более детализированной форме бытовал традиционный этикет.

Влияние духовенства имело как негативные, так и позитивные последствия. Негативность обуславливалась фактором невежества значительной части мулл и их проосманской ориентации. Здесь также уместно отметить, что среди зависимых крестьян, из которых набирали учеников эфенди, немало было кабардинцев «натурализованных», то есть выходцев из других народов. Исторически центры религиозного образования, в которых готовились «кабардинские» муллы, располагались либо на Кавказе (в Дагестане), либо в пределах Османской империи. Антироссийские настроения и связи с Турцией, наряду с низким уровнем образования, были распространённым явлением в их среде. Однако социально-экономическое развитие кабардинцев в составе России, формирование национальной кабардинской интеллигенции выдвинуло ко второй половине XIX столетия духовно-интеллектуальное течение, которое, по нашему мнению, и обеспечило развитие самобытной кабардинской этнокультурной системы в рамках «мусульманского» периода.

Если читать статьи образованных кабардинских мусульман в журнале «Мусульманин» (выходил в Париже в начале ХХ века), газете «Гъуазэ» (выходила в Стамбуле в 1910-1915 гг.), то можно обнаружить сетования на невежество народа, на то, что он слушает малообразованных мулл, которые не пытались реализовать в своей деятельности гуманистический, просветительский потенциал ислама, на то, что отворачивается от России и следует за проповедями мулл на переселение в Османскую империю. Характерно, что подобные статьи публиковали люди, сами переселившиеся в Турцию и разочаровавшиеся в этом.

Эта тема пока что малоизученна в кабардиноведении. По сложившемуся у автора впечатлению, на рубеже XIX – XX веков среди кабардинской мусульманской интеллигенции окрепло гуманистическое патриотическое течение. Эти люди были по преимуществу выходцами из дворян, получившими религиозное и светское образование в названных выше духовно-интеллектуальных центрах мусульманского мира. «Путёвку в жизнь» им дало, судя по имеющейся информации, медресе А.Дымова. Именно с выпускниками этого заведения, с именем его основателя связана в доступных источниках информация о просветительской, издательской, педагогической деятельности кабардинской мусульманской интеллигенции в первой четверти ХХ века. Представители этой интеллигенции были близки народу, они были учителями, врачами, религиозными наставниками, культурными деятелями [3, 611]. Отдельные представители, условно говоря «светской» российской интеллигенции кабардинского происхождения, не были для них конкурентами в борьбе за влияние на народ. Таковыми для них являлись представители большей части мусульманского духовенства, характеризуемого ими как «косное» и «невежественное». Аналогичные тенденции в то время имели место и в среде закубанских адыгов, а также в целом среди мусульман Российской империи и мира. Это было характерной чертой частью происходившего в России процесса тадждида - стремления части мусульманской интеллигенции к реализации потенциала ислама на новом, адекватном современности уровне [24, 270-273; 26].

В данной связи определённое значение имеет исследование вопроса о взаимоотношениях между существовавшими в Кабарде во второй половине XIX века просветительскими школами А.Дымова и А.Гугова. В исследовании З.Налоева «Адаб баксанского культурного движения», в котором удалось найти информацию о медресе А.Дымова, о медресе А.Гугова, который изначально способствовал развитию деятельности А.Дымова, информации гораздо меньше. По некоторым сведениям, между подходами этих двух просветительских центров к вопросу о роли ислама в культурном развитии кабардинцев существовала определённая разница, которая заключалась в отношении к национально-культурной самобытности и к освоению знаний, лежавшего за пределами утвердившихся стандартов религиозного образования. Школу А.Дымова принято считать более этнокультурно ориентированной и прогрессивной в отношении «светской» науки. Вероятно, расходились позиции представителей двух указанных школ также и по вопросу о переселении кабардинцев в Турцию.

Cуществуют различные точки зрения о наиболее значимых факторах этого переселения. Кабардинцы эмигрировали в Османскую державу на протяжении всего XIX века и вплоть до окончательного установления Советской власти. Значительную роль при этом играло, помимо политической воли российских и турецких властей, влияние духовенства и дворян. Боль кабардинских переселенцев от расставания с родной землёй зафиксировал очевидец – Я.Абрамов – в 1883 году [1, 3]. Несмотря на развитое чувство Родины, несмотря на известия о жестоком разочаровании переселенцев кабардинцы продолжали семьями покидать землю предков. Объективно этому способствовали негативные реалии российского правления, среди субъективных причин можно указать на пропаганду духовенства и волю дворян, стремившихся сохранить свои социальный авторитет и материальное влияние.

Здесь уместно вспомнить, что с 1860-х годов масса кабардинского народа представляла собой вольноотпущенников. Они сохраняли социально-экономические связи со своими дворянами, но юридически от них более не зависели. Анализ списков переселенцев после 1860-х годов показывает, что именно вольноотпущенники и их дети составляли основную массу выезжавших в Турцию кабардинцев. Выезжали, как правило, вместе со «своими» дворянами, для которых мотивом могло служить стремление к сохранению социальных привилегий. Но нередко уезжали семьи вольноотпущенников тех дворян, которые оставались и в принципе против переселенческого движения возражали. Это свидетельство того, что духовное влияние духовенства могло преобладать над социальным влиянием дворянства. С другой стороны, кто-то из вольноотпущенников мог стремиться благодаря эмиграции избавиться от ещё сохранившейся социальной зависимости.

Однако в целом, с нашей точки зрения, существенным, если не главным для большинства переселенцев фактором эмиграции стал выбор модуса своего дальнейшего существования. Масса кабардинцев находилась в состоянии морально-психологической депрессии, вызванной кардинальными изменениями традиционного быта и мировоззрения вследствие происходивших одновременно вхождения в состав Российской империи и исламизации. Мусульманский вектор при этом воспринимался положительно, российский – отрицательно. Выбор между эмиграцией или приспособлением к новым порядкам на родине в любом случае был смирением перед лицом происходящей трансформации этнокультурного поля. Ориентация на исламское мировоззрение при этом имела значение не только для уезжающих, но и для остающихся.

В первой четверти ХХ века влияние просветительского течения кабардинской мусульманской интеллигенции, количество его участников очевидно возрастало в геометрической прогрессии. При этом неясно, какое из двух направлений – «гуговского» и «дымовского» - в какой период какую позицию в этом течении занимало. Интересен может быть вопрос о том, чьё влияние было сильнее в так называемом «шариатистском» движении в Кабарде, поддержавшем Советскую власть, особенно в деятельности Н.Катханова.

На основании имеющейся информации можно сделать вывод, что близость воспитанников А.Дымова к народу предопределила то, что ряд основоположников кабардинской творческой, гуманитарной интеллигенции советского периода был их учениками [3, 753]. Возможно, близки к народу были и воспитанники А.Гугова. Какова их судьба и какой след они оставили в сознании народа? Более того, какова была роль мусульманского духовенства, народного религиозного сознания в кабардинских восстаниях 1920-1930-х гг.? Прояснение этих малоисследованных вопросов, как нам представляется, может конкретизировать сведения о характере и глубине влияния религиозного фактора на кабардинское общество в первые десятилетия Советской власти.

Достоверно известно, что в 1920-1930-е годы кабардинская мусульманская интеллигенция была в большинстве своём уничтожена или выслана. Тем не менее, влияние духовенства сохранилось до конца существования традиционной кабардинской этнокультурной среды – до 50-60-х годов ХХ столетия. В годы Гражданской войны, а также в короткий период фашистской оккупации, когда горскому населению была предоставлена возможность разбирать некоторые вопросы согласно норм обычного и мусульманского права, муллы (как правило, малограмотные люди) нередко рассматривались односельчанами как единственные легитимные носители судебной власти. Так, в 1919 году в селе Бороково (Арик) за супружескую измену была утоплена в реке женщина. Её любовник (двоюродный брат), голый, вываленный в перьях, был возим на ишаке по улицам села и изгнан из него с позором. Такой, далёкий от норм шариата, приговор вынес мулла, названный по такому поводу кадием (судьёй). А народ запомнил это как «шариатскую казнь». Так же он воспринял расправу над беременной женщиной в селе Адыгохабль (КЧР), в период фашистской оккупации забитой по приговору местного муллы камнями.

Подводя итог рассмотрению роли «мусульманского» периода в религиозно-культурной истории кабардинцев, констатируем: некоторый мусульманский комплекс стал частью их традиционного быта, традиционной культуры. Это стало следствием динамического процесса роста влияния ислама, фактически прервавшегося после репрессий 1920-х годов. В «советский» период мусульманское наследие среди кабардинцев забывалось и вырождалось. Сегодня союзниками духовенства, протестующего против разнообразных обременительных либо искажённых нововведений в обряды жизненного цикла, становятся старики, заявляющие, что в их молодости обычаи были проще и более мусульманские по существу.

Новое развитие исламский фактор в религиозно-культурной жизни Кабарды получил лишь с 1980-х годов. На сегодняшний день значительная часть кабардинцев относится к сохранившим актуальность следам исламского влияния как к национальным обычаям. Так, например, считается, что совершение намаза – это признак мусульманской религиозности. Но участие в похоронах по мусульманскому обряду многими воспринимается скорее как дань традиции. Также кто-то, например, идентифицирует те или иные правила личной гигиены с мусульманской традицией, кто-то просто следует им как усвоенному культурному наследию. В настоящее время ситуация меняется, но это тема для отдельных масштабных исследований.

Помимо возрождения мусульманской религиозности, в наши дни появилась также полноценная возможность научной разработки темы влияния ислама на кабардинцев. В этом направлении по-прежнему остаётся много неисследованных вопросов, в том числе касающихся темы мусульманского воздействия на морально-этическую сферу кабардинской культуры. Среди интересных для подобного исследования вопросов могут быть:

- где и как готовились приезжавшие в Кабарду из Османской империи и Дагестана муллы, проповедники, каково было содержание их образования?

- где в мусульманском мире получали религиозное образование кабардинцы, каково оно было, из чего состояло, с кем они общались, чем интересовались, чем это оборачивалось по их возвращении на родину?

- что известно об истории суфизма и его влиянии среди кабардинцев?

Данные вопросы малоизученны. Материала по ним найти не удалось. Лишь известный современный исследователь истории и нынешнего состояния исламской религиозно-культурной традиции на Кавказе Д.Бобровников, изучив материалы полевой экспедиции РАН в КБР 2002 года, констатировал, что в республике некому обрабатывать имеющийся архивный материал, в котором особое место занимают изучавшиеся кабардинскими просветителями труды по суфийской этике. Он также поставил вопрос о связях с кабардинской мусульманской интеллигенцией ряда дагестанских учёных, занимавшихся просветительской деятельностью в Балкарии в первой четверти ХХ века, указав на неоднозначную оценку этой деятельности дагестанским и татарским духовенством [15]. Как уже было сказано выше, развитие религиозно-культурного модуса кабардинского субэтноса с «мусульманским» вектором было, условно говоря, «законсервировано» с началом «советского» периода. К 1925 году в Кабарде были ликвидированы шариатские суды и система мусульманского образования, к 1940-м годам – репрессированы (уничтожены либо высланы) практически все носители сколько-нибудь серьёзного уровня религиозного знания, а к 1950-м годам не осталось ни одной официально функционирующей мечети [3, 774].

В этих условиях и произошло окончательное вхождение в народном восприятии идеально обусловленных установок индивидуального и общественного бытия в комплекс национальной этики, понимаемой в основе своей как человеческая, и в сочетании с новым, «советским» моральным кодексом. Несмотря на официальный атеизм, советская идеология была по сути религиозной, так как полагала примат идеала над бытием. О соответствующем гуманистическом потенциале адыгской культуры писал в своё время, в частности, Б.Бгажноков [6, 148].

Родоначальниками кабардинской интеллигенции «советского» периода стали ученики прежних исламски образованных наставников-просветителей, являвшихся при этом патриотами самобытности адыгской культуры и сторонниками всестороннего духовно-интеллектуального развития. Как культурологический феномен можно рассматривать тот факт, что значительная часть современной кабардинской интеллигенции происходит из семей лиц, имевших религиозные образование и авторитет.

 Влияние просветителей в духе развития лучших черт национальной культуры на приходское образование дало тех стариков 1950-1970-х годов, которые были для народа подлинными носителями духовности. Воспоминания о них широко распространены среди сегодняшних кабардинцев в возрасте от 35 лет и старше. В их наставничестве (сами они, как правило, соблюдали ритуальные предписания ислама) на первый план выступало содержание этических норм, а не их религиозная идентификация и соблюдение формальных ритуалов религии. Характерно, что и в творчестве кабардинской интеллигенции советского периода теизм ретушируется, главным становится стремление сохранить, выразить и культивировать морально-нравственное наследие предков – как общегуманистическое.

Это можно расценивать как особенности нового формата религиозно-культурного модуса. Сохранение самобытности кабардинской этнокультурной системы, в том числе усилиями её актива, происходило за счёт адекватности «требованиям эпохи» – советскому пониманию гуманизма без конфессиональной, теистической привязки.

Особенности «советского» периода в религиозно-культурной истории для массового сознания, мировоззрения кабардинцев имеют определённые последствия, проявляющиеся в сегодняшних условиях.

Рассмотрим вопрос о том, какие изменения в религиозно-культурном сознании кабардинцев произошли в «советский» период по сравнению с предшествующим, «мусульманским», периодом.

Прежде всего отметим, что в аспекте комплекса культурной истории кабардинского субэтноса в «советском» периоде можно выделить очень важный рубеж: 1950-1960-е годы. Именно тогда культура кабардинцев теряет целостный вид формата предшествующей эпохи. Именно с этого рубежа становятся реальными следующие изменения религиозно-культурного сознания:

– сохраняя национальное самосознание, народная масса в гораздо меньшей, по сравнению с предшествующей эпохой, степени идентифицирует свою этничность со своей культурностью. С одной стороны, национальная культурность становится частью, аспектом общечеловеческой культурности в её советском понимании, с другой, отношение к национальной культурности в значительной мере сводится к формализму, без идейного отклика;

– проявления теизма сводятся к минимуму. Это сильно понижает устойчивость культурной системы в целом и её способность к воспроизводству в массах, так как атеистическая концепция «гуманистических идеалов» гораздо более размыта, неясна для массового восприятия, чем концепция «Бога», «Мирового закона» – условно персонизированного «сакрального идеала»;

– разрушается целостное самовосприятие кабардинского субэтноса в национально-культурном отношении, а также в плане религиозной идентификации. В «советский» период новые поколения кабардинцев весьма смутно в своей массе представляли себе не только духовное, но и кровное единство с зарубежной диаспорой. Хотя формально «мусульманская» самоидентификация сохранялась, своих зарубежных соплеменников советские кабардинцы уже не могли воспринимать как таких же единоверцев. В целом, их не воспринимали и как таких же кабардинцев, адыгов. Во-первых, потому что они и не были уже «такими же», во-вторых, потому что народная масса практически ничего толком о зарубежных соплеменниках не знала, за исключением отрывочной информации. Более того, внутри самого субэтноса (советских кабардинцев) фактор религиозной общности стал практически нулевым. Значение сохранил фактор национально-культурной общности, но в гораздо меньшей степени, чем раньше. Для идеологемы формирования нового советского общества это было позитивным явлением, но для уникальной кабардинской этнокультурной системы это был распад.

Как видим, «советский» период стал в религиозно-культурной истории уже российских кабардинцев прологом к современности. Именно в нём проявились тенденции, в наше время получившие дальнейшее развитие в соответствии с характерными особенностями эпохи.

Глава 2: Современное религиозное сознание кабардинцев.