Трансформационный спад как феномен переходной экономики

2. Трансформационный спад как феномен переходной экономики

На протяжении 90-х годов, вплоть до 1999 г. российская экономика находилась в состоянии затяжного экономического спада, достигшего наивысшей точки в кризисном 1998г. Экономическому спаду предшествовала стагнация советской экономики в 80-е годы, на преодоление которой и была направлена в свое время концепция ускорения развития, разработанная в годы перестройки. Однако потенциал развития социализма был к тому времени полностью исчерпан, что выразилось в его неспособности обеспечивать дальнейший экономический рост. Безысходность ситуации обрекла на неудачу предпринятую попытку реанимации социализма, закончившуюся его летальным исходом. С 1990 г. экономический рост прекратился даже по официальным данным. Начался затяжной трансформационный спад.

Термин «трансформационный спад» введен в научный оборот венгерским ученым Я.Корнаи. Он утверждал, что при переходе от административно-командной системы к рынку экономика переживает глубокий кризис, вызванный переходным, трансформационным состоянием экономической сиг темы. Оно выражается в том, что прежние, плановые механизмы организации экономической координации уже разрушены, а новые рыночные механизмы еще слабы или отсутствуют вообще[3].

Переходная экономика — уже не плановая, но еще и не рыночная экономика. Между различными типами хозяйства, между различными экономическими системами лежит длительная полоса переходного периода, который по определению не способен обеспечить немедленный экономический подъем уже вследствие коренного преобразования всей системы экономических и других отношений. А потому это неизбежно в любой переходной экономике. Переходных периодов было немало в многовековой истории человечества, когда происходила смена экономических, а следовательно, и всех прочих общественных отношений[4].

Не составляет исключения и переходный период от плановой к рыночной экономике, от социализма к капитализму. Трансформационного спада не удалось избежать ни одной из постсоциалистических стран, хотя масштабы спада производства были разными.

Исключением явилась КНР, но китайские реформаторы сознательно не относят свою страну к числу постсоциалистических.

Глубина и продолжительность трансформационного спада во всех постсоциалистических странах оказались разными. Россия в этом смысле относится к числу «рекордсменов» и по его продолжительности, и по его разрушительной силе, уступая пальму первенства лишь немногим из стран СНГ.

Каковы же причины, порождающие трансформационный спад в экономике переходного периода? Представляется целесообразным выделить две их группы. К первой относятся те, что порождены предшествующим развитием, ко второй — обстоятельствами самого переходного периода как такового.

Остановимся на первой группе. Неизбежность трансформационного спада обусловливается необходимостью частичного разрушения унаследованной от прошлого макроэкономической структуры в силу следующих обстоятельств:

- смены критерия сбалансированности в связи со сменой экономических систем;

- необходимости преодоления противоречий социализма, материализацией которых данная структура является, что наиболее отчетливо просматривается в структурных и технологических дисбалансах, ей присущих.

В связи со сменой критерия макроэкономической сбалансированности выдвигается проблема глобальной реструктуризации, направленной на преодоление унаследованных от прошлого дисбалансов, которые таковыми в советский период не трактовались.

Как уже отмечалось, структурный дисбаланс проявляется в наличии избыточных для новой системы экономических отношений производственных мощностей в отраслях тяжелой промышленности, в ВПК — в особенности, что связано с завершением в 80-е годы холодной войны в связи с окончанием глобального противостояния. Устранение избыточных мощностей достигалось различными путями, в том числе конверсией отраслей ВПК, перепрофилированием, реструктуризацией и даже банкротством убыточных и неперспективных предприятий первого подразделения. Неизбежным следствием этих процессов явилась деиндустриализация унаследованного научно-производственного потенциала, так как именно в подлежащих сокращению производственных мощностях (а это, прежде всего отрасли ВПК и на него преимущественно работающие), сосредоточивалось высокотехнологичное наукоемкое производство. В гражданском комплексе, напротив, мощностей явно недоставало для удовлетворения внутренних потребностей. Но парадокс состоял в том, что отрасли именно этого комплекса в наибольшей мере подверглись разорению. Причиной явилась их технологическая отсталость, в полной мере выявившаяся в связи с либерализацией внешнеэкономической деятельности, поставившей их в отношения гибельной для них конкуренции с внешним миром.

В результате произошел общий спад промышленного производства, в наименьшей мере затронувший лишь отрасли ТЭК, продукция которого на протяжении последних десятилетий остается неизменно востребованной на внешних рынках, чем поддерживается высокий уровень цен на нее. Все эти обстоятельства привели к возрастанию удельного веса добывающих отраслей, хотя и не столь значительному, если учесть более высокий спад в обрабатывающих отраслях. Тем не менее, можно говорить о деградации макроэкономической структуры, если подходить к ней с позиции современных стандартов соотношения отраслей добывающей и обрабатывающей промышленности, демонстрируемых развитыми странами. Пока что сделаны лишь первые шаги в преобразовании унаследованной структуры народного хозяйства, позволившие приступить к устранению наиболее очевидных дисбалансов. Но и это имеет важное значение для обеспечения условий возрождения экономического роста.

Не менее значимы и способствовавшие трансформационному спаду обстоятельства, порожденные самим переходным периодом.

Среди них отметим наиболее существенные:

- дезинтеграционный кризис, которым сопровождалась гибель социализма, а это распад мировой социалистической системы, Совета экономической взаимопомощи (СЭВ) и даже ряда стран (СССР, ЧССР, СФРЮ);

- длительность процесса формирования нового класса собственников как субъектов инвестирования;

- отсутствие денежного капитала, накопление которого уже в переходный период удлиняло образование промышленного;

- массовый отток накопленного в стране денежного капитала за рубеж;

- повсеместная всеобщая криминализация экономической деятельности[5].

Дезинтеграционный кризис выразился в распаде мировой социалистической системы и Совета экономической взаимопомощи, а вместе с тем и традиционных экономических связей, сложившихся в течение десятилетий внутри этих образований, что не могло не стать фактором снижения темпов роста во входивших в них странах. Однако наиболее разрушительным по своим последствиям был распад СССР, а вместе с ним — единого народно-хозяйственного комплекса, сформировавшегося за три четверти века, единого экономического пространства. Так, по экспертным оценкам, на долю этого обстоятельства приходится одна треть спада в российской экономике.

Приостановка экономического роста неизбежна и вследствие коренного преобразования отношений государственной собственности. С разрушением старой системы экономических отношений покидает историческую арену класс прежних собственников, новый же отнюдь не мгновенно нарождается. Между тем, как известно, инвестиционная деятельность, обеспечивающая экономический рост, образует функцию именно собственника объектов реального сектора экономики, позволяющую ему сохранить свой социальный статус приумножением и качественным совершенствованием этих объектов, используя в этих целях различные доступные ему источники инвестиционных средств, собственных и заемных, внутренних и внешних. Формирование класса собственников протекает в процессе первичного капиталообразования. При этом исторически и логически исходной формой капитала выступает денежная. Денежный капитал не только по определению не мог появиться в советский период, но и вынужденные сбережения населения, исчислявшиеся накануне рыночной трансформации в миллиардах рублей, не успели принять форму денежного капитала. Это произошло вследствие их полного обесценения в условиях гиперинфляции, явившейся следствием либерализации цен в январе 1992 г. в хронически дефицитной и сверхмонополизированной советской экономике. Но без денежного капитала исключается участие в денежном этапе приватизации, тем более что в индустриальной, к тому же чрезвычайно богатой природными ресурсами стране речь шла о присвоении в огромных масштабах. Так, национальное богатство СССР на 1985 г. исчислялось астрономической суммой в 3,6 трлн. руб. — без стоимости земли, недр, лесов. Стоимость основных производственных фондов в том числе составляла 2,34 трлн. руб.

Раздел и передел такого богатства сами по себе требуют не только немалого времени, но и наличия сопоставимых размеров денежного капитала. Отсутствие такового в исходном пункте явилось одной из основных экономических причин проведения на первом этапе бесплатной приватизации, хотя ей подлежала отнюдь не большая и не лучшая часть государственного имущества. Но уже вскоре за ней последовала денежная. К тому же практически сразу начался постваучерный передел собственности, участие в котором также немыслимо без денежного капитала. Острая и настоятельная потребность в денежном капитале в немалой мере питала криминальные способы борьбы с конкурентами за объекты присвоения.

Отметим, что, с данной точки зрения, и спонтанная приватизация носила вынужденный характер, тем более что осуществлена была — еще до официального провозглашения рыночных преобразований — в тех или иных масштабах во всех постсоциалистических странах. Денежного капитала как такового не было, но вместе с тем можно было в полной мере и безнаказанно использовать административный ресурс в условиях начавшегося хаоса. Поэтому вполне объяснимо то, что ее субъектами стали прежде всего представители власть имущей номенклатуры, а также представители крупного теневого бизнеса, получившие к тому времени возможность легализовать свой капитал на основе вновь принятых в тот период прорыночных по существу законов.

Итак, требуется длительное время для появления новых собственников. К тому же первые из них, появившиеся в годы ваучерной приватизации, весьма часто оказывались временщиками, терявшими в силу тех или иных причин приобретенные объекты в ходе начавшегося постваучерного передела собственности. Потребовалось время и для накопления денежного капитала. И хотя победу на аукционах и тендерах обеспечивали не только деньги, но и множество привходящих обстоятельств, как, например, степень близости претендентов к властным структурам, подкуп государственных чиновников разного уровня, способность успешно лоббировать конфликтные сделки и пр., — все же их участникам пришлось выкладывать сотни миллионов долларов, а в начале нового века счет пошел и вовсе на миллиарды. Но их надо было накопить, начиная, по существу, с нуля. Многообразные способы такого накопления наработаны историей становления капитализма и весьма приумножены российской практикой первичного капиталообразования в лихие 90-е годы. Но в любом случае между образованием денежного и промышленного капитала неизбежен временной лаг, что уже само по себе выступает фактором трансформационного спада.

Продолжительность трансформационного спада тем более возрастает, если накопленный в стране денежный капитал устремляется за рубеж. А это вполне естественно в условиях экономической, политической и прочей нестабильности, свойственной всякой переходной экономике, в условиях, когда за прозрачными и легко преодолимыми границами давно сформировался благоприятный инвестиционный климат. По экспертным оценкам, за 90-е годы из России было вывезено порядка 200—300 млрд. долл. Накопленного в стране капитала, не говоря уже об ущербе, причиненном экономике так называемой утечкой мозгов, потери от которой не менее значительны.

Как видим, множество внутренне присущих переходной экономике обстоятельств не только ограничивают экономический рост, но и порождают прямо противоположное явление — трансформационный спад разной продолжительности и разрушительной силы в зависимости от конкретно-исторических условий той или иной постсоциалистической страны. Переход от спада к росту происходит по мере овладения капиталом реальным сектором экономики, по мере формирования благоприятного инвестиционного климата в стране, не только приостанавливающего отток отечественного капитала за рубеж, но и стимулирующего приток иностранного капитала. Такой процесс отчетливо наметился в российской экономике в последние годы, начиная с 1999 г. Вместе с тем любое обострение взаимоотношений властных структур с крупнейшими российскими компаниями без убедительных для представителей крупного бизнеса причин чревато опасностью ухудшения ситуации для национальной экономики с точки зрения притока иностранного капитала и оттока отечественного. И уж во всяком случае сдерживается переход от восстановительного экономического роста к инвестиционному.

Все эти процессы и явления, порождающие и питающие трансформационный спад, отчетливо просматриваются не только в переходной российской экономике, но и экономике в других постсоциалистических стран, хотя в силу специфики каждой из них они протекают в них по-разному. Но в любом случае по мере появления критической массы подлинных собственников, способных перейти от первоначального, то есть вневоспроизводственного, накопления капитала к воспроизводственному, трансформационный след становится отправной точкой экономического роста.

Различные страны с переходной экономикой характеризуются крайне неравномерной динамикой макроэкономических показателей. Их с определенной условностью можно разделить на следующие типы:

1)страны, для которых на первом этапе трансформации была характерна своеобразная "макроэкономическая яма": значительное (кризисное) снижение объемов производства и ВВП в 1990-92 гг. с последующим резким замедлением спада и выходом в 1993-1994 гг. (а в Польше - уже в 1992 г.) на траекторию роста. К этой группе относятся Польша, Чехия, Словакия, Словения, Хорватия, Венгрия, с несколько менее уверенным выходом из "ямы" - Болгария, Румыния, Албания, Эстония, Литва, Латвия и Армения. В Болгарии в 1996-97 гг. экономический рост вновь сменился катастрофическим спадом, в Албании жесточайший политический кризис привел к полному распаду государственности, в Латвии и Румынии рост так и остался весьма медленным и неустойчивым.

2)страны, экономики которых находятся в состоянии непрерывного не-равномерно замедляющегося спада.

Государства Восточной Европы прошли «дно» экономического спада в первой половине 90-х гг. В середине 90-х гг. почти все они вошли в стадию роста, кроме Болгарии, где в 1996-1997 гг. экономическая ситуация вновь резко ухудшилась. В конце 90-х гг. Восточная Европа в целом, и особенно те государства, где энергично и последовательно проводились рыночные реформы, приблизились к докризисному уровню и даже превзошли его (Польша, Словакия и Словения). Особенно высокими темпами развивается польская экономика, которая уже значительно превысила уровень конца 80-х гг.

В отличие от России, где самыми устойчивыми оказались предприятия добывающего комплекса, в Восточной Европе наибольшую жизнеспособность проявили те производства, которые занимают «срединное» положение в технологической цепочке. Это отрасли, выпускающие продукцию с невысокой добавленной стоимостью: текстильная, пищевая, деревообрабатывающая, полиграфическая и т. д. Они не требуют больших капиталовложений, ориентированы главным образом на потребительский спрос, который стабилизировался уже к середине 90-х гг., и обладают сравнительным преимуществом в издержках на мировом рынке.

Почти полностью рост обеспечивается расширением «нового частного сектора», т. е. частных фирм, созданных в последние годы «с нуля» и не обремененных типичными проблемами государственных и приватизированных предприятий (устаревшее оборудование, излишки рабочей силы, наличие объектов социальной сферы и т. д.). Частные предприятия быстро появились именно в вышеперечисленных отраслях, продемонстрировавших относительную устойчивость в трудных условиях переходного периода.

Например, в Польше в начале 90-х гг., когда страна переживала «шоковую терапию», частный сектор был единственной растущей сферой экономики. В 1993 г. объем производства в этом секторе, включая компании с иностранным участием, по официальным данным, увеличился на 35%, тогда как на государственных предприятиях производство сократилось на 6%. Надолго частных предприятий приходилось более 50% ВВП Польши, причем речь идет о «новом частном секторе», потому что приватизации в Польше тогда фактически не было. На самом деле доля частного сектора была еще выше, потому что результаты его деятельности не полностью отражаются в статистике. В Венгрии доля частного сектора в 1993 г. оценивалась в 30% ВВП.

Быстро увеличивается производство и на новых предприятиях, построенных иностранными компаниями (они обычно предпочитают новое строительство приобретению старых заводов, требующих дорогостоящей модернизации, урегулирования отношений с другими собственниками и улаживания трудовых конфликтов).

Примечательно, что экономическая политика восточноевропейских стран весьма прагматична и мало связана политической идеологией новых правительств, сменивших радикальных либералов в 1993—1995 гг. Для укрепления денежной системы, развития рыночных институтов и решения острейших бюджетных проблем новые руководители обычно вынуждены сокращать государственные расходы и приватизировать государственную собственность не менее энергично, чем реформаторы начала 90-х гг.

Такое положение особенно характерно для Болгарии, Венгрии и Польши. Именно «левые» правительства этих стран в середине 90-х гг. приступили к «приватизации» системы социального обеспечения и блокировали попытки ортодоксальных политических групп восстановить элементы административно-командной экономики (в Болгарии — путем воссоздания аграрных кооперативов, в Польше — путем ренационализации банков).

Опыт Восточной Европы показал, что, несмотря на быстрое развитие «нового частного сектора» и приток иностранного капитала, динамика экономического роста в огромной степени зависит от состояния основной массы государственных и приватизированных предприятий. Эта зависимость проявляется двояко:

во-первых, без улучшения финансового положения основной массы предприятий нельзя ожидать расширения производства обычной, массовой и стандартной продукции для внутреннего рынка;

во-вторых, кризис в реальном секторе лишает государство налоговых доходов и, напротив, вынуждает его отвлекать огромные средства на субсидии, дотации к ценам, пособия по безработице и иные формы поддержки предприятий и рабочих. Из-за этого государство не в состоянии выполнить свои бюджетные обязательства по другим статьям расходов, что оборачивается дефицитом бюджета и ростом инфляции.

Дефицит бюджета, как и в России, первоначально покрывался за счет эмиссии государственных ценных бумаг. Это приводило к известному явлению — «эффекту вытеснения» (crowding out), т. е. отвлечению скудных финансовых ресурсов из реального сектора. Банки предпочитали вкладывать деньги не в производство, а в надежные ценные бумаги, выпускаемые государством. Это приводило к еще большему «инвестиционному голоду» и спаду производства.

Чтобы разорвать этот «порочный круг», восточноевропейские страны провели широкие кампании санации банков и реструктуризации предприятий[6].

В Югославии динамика ВВП первоначально была схожа с динамикой ВВП республик Закавказья (нарастающее углубление спада). Но затем проис-ходит внезапный переход от спада в 27.7% к экономическому росту. В отличие от других стран Центральной и Восточной Европы Югославия обеспечила экономический рост не через 2-4 года после начала реализации программы финансовой стабилизации, а практически сразу с ее началом.

Российская экономика по всем указанным выше параметрам имела к на-чалу переходного периода самые "благоприятные" условия для глубокого трансформационного кризиса. Производственная структура была резко пере-кошена в сторону высокого удельного веса первого подразделения, группы "А" в промышленности при значительном развитии производств ВПК. Слабо развита была сфера обслуживания. В области техники и технологии экономика занимала ведущие позиции лишь в ряде отраслей (космос, военная техника), в целом обладала слабой конкурентоспособностью на мировых рынках, была утяжелена массой устаревшего оборудования. Особенно сложной была задача реформирования в области рыночных отношений: было необходимо воссоздать рыночные институты "из ничего". Развитие производства ради производства определяло относительно низкий уровень жизни населения, что означало отсутствие в обществе некоего "запаса прочности", благоприятствующего его радикальному реформированию. Глубокое проникновение в общество социалистического менталитета стало одной из причин остроты борьбы политических сил в процессе трансформации, слабости демократических сил. Необоснованные, неоправданно оптимистические заявления руководства страны о преодолении трудностей за год-полтора породили соответствующие ожидания населения и тем более глубокое разочарование при их неосуществлении.

В начале переходного периода многие предполагали, что в России сложится экономика либерального типа, похожая, например, на экономическую систему США. Однако практика показала, что вопрос о конечной цели трансформации гораздо сложнее. Особенности исторического опыта России нельзя отбрасывать в сторону. Россия не может быть похожа ни на США, ни на Германию, ни на какую-либо иную страну. Оставаясь самобытной, она должна взять все позитивное из мирового опыта.

Очевидно одно: Россия должна развиваться по пути рыночного и демократического государства. Рынок глубоко связан с демократией. Эта связь обусловлена, во-первых, тем, что частный собственник должен видеть в государстве не противника, а союзника и покровителя, способного защитить его права собственности. Уверенность в незыблемости своих экономических и политических прав позволяет собственнику развивать свое дело на основе долгосрочной и продуманной стратегии. Во-вторых, демократия обеспечивает такие условия, при которых важные государственные решения принимаются в интересах большинства и, следователь но, благоприятствуют тем направлениям и сферам экономической деятельности, которые являются наиболее перспективными на каждый данный момент времени.

Исторический путь нашей страны в сочетании с универсальными социально-экономическими тенденциями (мегатрендами) свидетельствует о том, что конечной целью переходного периода должна служить социальная рыночная экономика.

Будущая смешанная модель российской экономики, которая явится итогом переходного периода, должна обладать следующими основными чертами:

—органичным единством и взаимодействием рынка и государства, при котором частная собственность и рыночные механизмы распределения ресурсов сочетаются с надежной защитой государством конкуренции и других «правил игры», активным участием государства в производстве «общественных благ» и в развитии социальной сферы;

—наличием развитых институтов рынка, образующих целостную взаимоувязанную систему и способных обеспечить быстрый рост благодаря мобильности всех факторов производства и их эффективному использованию;

—социальной ориентированностью экономики, отвечающей высоким современным требованиям к качеству рабочей силы, творческой мотивации трудовой и предпринимательской деятельности, гуманизации отношений на производстве, состоянию образования, науки, здравоохранения, культуры, окружающей среды;

—социальным партнерством, опирающимся на развитые институты гражданского общества и демократической государственной власти[7].

Заключение

Переходный период - это исторически непродолжительный отрезок времени, в течение которого завершается демонтаж административно-командной системы и формируется система основных рыночных институтов. Одной из относительно простых форм демонтажа выступает либерализация экономики. Но рыночное поведение экономических субъектов может опираться только на рыночные институты. Поэтому институциональная трансформация первична по отношению к другим направлениям реформ.

На раннем этапе реформ центральная задача состояла в подавлении инфляции, обеспечении макроэкономической стабилизации и либерализации экономики. В ходе реформ большинство стран были вынуждены пойти на резкие и болезненные для народного хозяйства и населения меры «шоковой терапии». Успешная финансовая стабилизация наряду с формированием рыночных институтов позволяет перейти к этапу экономического роста. На третьем, завершающем этапе реформ должна сложиться современная структура экономики.

Теория и практика трансформации позволяют выделить несколько закономерностей переходного периода. Это изменение роли государства, макроэкономическая стабилизация, приватизация, трансформационный спад и интеграция в мировое хозяйство. Исторический путь нашей страны в сочетании с универсальными социально-экономическими тенденциями свидетельствует о том, что конечной целью постсоциалистической трансформации для России является социальная рыночная экономика.

Список использованной литературы

1. Вечканов Г.С., Вечканова Г.Р.Экономическая теория: учебное пособие.- М.: Эксмо, 2008.- 448с.;

2. Красникова Е. В. Экономика переходного периода: Учеб. пособие— М.: Омега-Л, 2005. — 296 с. — (Высшее экономическое образование);

3. Экономика: учебник /под ред. А.И.Архипова, А.К.Большакова.- М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2008.- 840с.;

4. Ясин Е.Г.Российская экономика: Истоки и панорама рыночных реформ.- М.: ГУ ВШЭ, 2003.- 437с.

[1] Вечканов Г.С.Экономическая теория.- М., 2008.- С.423

[2] Вечканов Г.С.Экономическая теория.- М., 2008.- С.425

[3] Экономика /под ред. А.И.Архипова, А.К.Большакова.- М., 2008.- С.534

[4] Красникова Е. В. Экономика переходного периода.- М., 2005.- С.88

[5] Красникова Е. В. Экономика переходного периода.- М., 2005.- С.93

[6] Экономика /под ред. А.И.Архипова, А.К.Большакова- М., 2008.- С.627

[7] Экономика /под ред. А.И.Архипова, А.К.Большакова- М., 2008.- С.537