Религиозное воспитание в философско-педагогическом творчестве И. Канта

Религиозное воспитание в философско-педагогическом творчестве И. Канта

В последние десятилетия в связи с переходом к личностно ориентированной парадигме образования в нашей стране возрос интерес к научным исследованиям в области философии педагогики и, что еще более важно, к философской педагогике. В основе последней лежит мысль о принципиальной невозможности воспитания человека в строгом смысле слова. Здесь представляется необходимым пояснить, что представители другого педагогического течения, эмпирической педагогики (например, В. Брецинка в Германии), настаивают на следующем: зная и умело оперируя законами психологии, можно при помощи специальных педагогических технологий сформировать личность с конкретно заданными ценностями. К счастью, к последним в таких современных учениях относят ответственность, веру, товарищество, доброту и т.п. С нашей точки зрения, игнорируется тот факт, что личность, словами К.А. Сергеева, — это категория не сугубо антропологическая, а метафизическая в своем изначально Божественном назначении, которое вообще не подсудно научному познанию [1, с. 28]. Эта "самобытийность" личности, утверждаемая категорическим императивом Канта, обусловливает границу педагогики, которую она не может переступить и которой нельзя пренебрегать.

При попытке осмысления религиозного воспитания представляется целесообразным обращение к философскому наследию И. Канта (1724-1804). Он убедительно показывает, что, как только человек начинает заниматься самопознанием, исследованием своего разума и глубин души, он неизбежно приходит к вере в Бога.

В предлагаемом к рассмотрению философском учении акцентируется необходимость религиозного воспитания. Важно, что при этом Кант подчеркивает первостепенность нравственного воспитания по отношению к религиозному. Это не кажется таким уж безосновательным сегодня, если мы задумаемся над понятием "христианин". По определению российского православного философа А. Кураева, христианин — это человек, "который смотрит на Христа глазами апостолов". Согласно этому утверждению, быть христианином — это еще не означает быть свободной, ответственной и высоконравственной личностью. Следовательно, цель религиозного (христианского) воспитания должна формулироваться как воспитание не просто христианина, но личности, достойной этого высокого звания. Таким образом, прежде чем сообщать ребенку серьезные религиозные понятия, необходимо, чтобы в нем пробудились свобода, добрая воля, чувство долга, чтобы он открыл в себе и признал мерилом своих поступков высший нравственный закон, названный Кантом категорическим императивом. Идеи рациональной этики философа — свобода, добрая воля, чувство долга, — как и религиозное чувство, есть неотъемлемые свойства человеческого разума и находятся в нем изначально в зародышевом состоянии. Задача воспитателя — сделать все возможное, чтобы помочь этим зародышам прорасти и окрепнуть.

Воспитание, по Канту, осуществляется на этапах, которые называются в соответствии с задачами воспитания [2]:

1. Уход за ребенком.

2. Дисциплинирование, т.е. укрощение дикости (на данном этапе большое значение придается игре).

3. Культивирование, т.е. передача знаний, умений и навыков.

4. Цивилизирование, говоря современным языком, социализация.

5. Нравственное воспитание, т.е. создание такого настроения, под влиянием которого избирались бы лишь добрые цели.

6. Религиозное воспитание. Две последние задачи для Канта самые важные.

Эти этапы преемственны, и первые четыре всегда ориентированы на нравственность; современные кантоведы характеризуют их как "чувственную подготовку к нравственности" [3]. Кант ограничивает содействие воспитанию человека 16-ю годами. В итоге правильного воспитания осознание в себе навыка руководствоваться в поступках нравственным законом, который каждый принимает для себя сам, является вершиной в иерархии форм рефлексии, человек становится способным к самоопределению и, тем самым, к человеческому бытию. Все меры воспитания в конечном итоге направлены на осуществление человеческого бытия [4; с. 40]

Теперь обратимся непосредственно к вопросам религии, веры и религиозного воспитания в философии Канта.

И. Кант был глубоко верующим человеком. В детстве родители будущего философа, убежденные пиетисты (пиетизм — одно из наиболее строгих течений лютеранской церкви), привили ему трудолюбие, ответственность и порядочность. К этим его достоинствам надо прибавить великолепное знание Священного Писания. Религиозная философия Канта, по справедливому замечанию Т.И. Ойзермана, образует лейтмотив большей части его произведений [5, с. 107]. Конечно, он в духе протестантизма отрицает значение Предания, без которого мы, православные, не мыслим нашего вероисповедания, но, тем не менее, его произведения имеют большое значение для самоопределения верующих христиан (и верующих вообще), заставляют исследовать свои разум и сердце: соответствует ли наш образ жизни тем критериям, которых требует от нас почитание Творца. Более того, его размышления убедительно показывают, что для человека более естественна вера в Бога, чем атеизм, т.е. эти размышления могут привести к Богу еще не верующих.

Для Канта Бог, свобода и бессмертие — это фундаментальные проблемы нашего разума, а их познание есть потребность каждого. Философ пишет, что разум готов "скорее заблудиться", чем он откажется от этого исследования. Понятие о Боге он относит к самым чистым априорным знаниям, т.е. к знаниям, безусловно независимым от всякого опыта, к которым совершенно не примешивается ничто эмпирическое, но которые, тем не менее, необходимы для возможности самого опыта [6]. Известно выражение Канта: "Я готов приподнять знание, чтобы рассмотреть, чтобы уступить место вере" [7, с. 26]. Если углубленно изучать его произведения, то именно в этой фразе мы находим доказательство неизбежности прихода к вере.

Что же касается понимания отношений "человек—знание", "человек—этика", "человек—эстетика", "человек—педагогика", сегодня говорят о кантовских революциях, основным характерным признаком которых является то, что в центр всего поставлена человеческая личность: познающий субъект, мыслящее Я возвышаются до того, что порождают объективность, предметность.

Так, кантовская этика меняет отношение добра и зла, с одной стороны, и нравственного закона — с другой. Понятия добра и зла должны определяться не до категорического императива, а после и посредством него. Таким образом, идея о Высшем благе в мире — производная от нравственности, а отнюдь не основание морали. Для религиозного воспитания это означает пересмотр отношения религии и нравственности: первая оказывается обоснованной во второй. Речь идет о естественной, производной от практического разума религии, о религии доброго образа жизни. Здесь можно усмотреть субъективирование религиозного сознания людей, которые находят Божественное в себе, в своем практическом разуме, а не в книгах и интерпретациях. Предполагается, что в религиозном воспитании важно сообщить учащимся идею о естественной универсальной религии, которую могут без всякого принуждения разделить все люди [8].

Человек, по Канту, есть конечная цель, он никогда не должен использоваться только как средство. Но, другими словами Канта, высшее благо — это конечная цель каждого разумного существа. Субъективно — это "стремление к счастью", объективно — "достойность быть счастливым". Человек в силу своего несовершенства не в состоянии реализовать высшее благо в этом мире, привести счастье в мире в полное согласие с достойностью быть счастливым. Но это все-таки должно быть возможно, потому что разум способен это помыслить. Гарант этому — Бог, всемогущее нравственное существо, властитель мира [9, с. 265]. Мы не можем научно доказать Его существование, но мы должны разумно в Него верить, чтобы иметь пример для нашего нравственного человеческого существования. Бог в Его совершенстве, с нашей точки зрения, ни в коем случае не может быть целью для становления и самоосуществления человека, как об этом заявляют атеистически настроенные толкователи Канта. Сам Кант поддерживает нас в нашем заявлении тем, что признает "Бога Сына" (или "Сына человеческого", или "Богочеловека") идеалом для нашего человеческого существования. Таким образом, согласно размышлениям Канта в его произведении "Религия в пределах только разума", мораль неизбежно ведет к религии.

К.А. Михайлов также отмечает очевидное тождество религии и морали в произведениях Канта, объясняя это тем, что произвол человеческого поведения, согласно философу, ограничен свыше безусловным принуждением нравственных принципов [10, с. 67]. М. Руффинг поясняет в связи с этим, что не нравственные принципы сами по себе принуждают человека, но человек, чтобы быть нравственным, должен принять решение, сделать нравственный закон своим высшим принципом поведения, т.е. свобода воли ограничена разумом, который противостоит неразумным склонностям. Насколько сильным окажется разум, чтобы его было достаточно определять волю к добру и позволить человеку действовать из долга, зависит не от нас, это есть милость Бога и, добавим мы, по Канту, одна из Его тайн.

Религию Кант определяет как познание всех наших обязанностей как Божественных заповедей [9, с. 380]. При этом он призывает осторожно относиться к этому термину и не путать его с термином "вероисповедание". Другими словами, нельзя сказать, что кто-то исповедует, например, мусульманскую религию: исповедовать можно веру, а религия всегда одна — это религия чистого разума. Кант, рационалист в делах веры, признает морально необходимой лишь естественную религию — такую, согласно которой человек сначала должен знать, что нечто есть долг, прежде чем он признает это за божественную заповедь. Такой религией мыслитель считает христианство, которое, будучи окончательным отходом от иудейства, где оно возникло, было основано на совершенно новом принципе и произвело полную революцию в вероучении. Основателем этой "свободной от всех статутов и начертанной в сердце каждого человека религии и основателем первой истинной церкви" он называет Христа. Словами Канта, Учитель Евангельский объявил единственно душеспасительной моральную веру, которая одна только освящает человека, "как Отец ваш на небесах свят есть", и в добром жизнеповедении доказывает свою истинность. Источником учения христианской веры может быть Новый Завет. Христианство соответствует великому требованию церкви, а именно — всеобщности, поскольку под этим понимается ее значимость для каждого, т.е. всеобщее единодушие (в случайных мнениях она может и не быть единой, но в отношении существенной цели она воздвигнута на таких принципах, которые должны вести ее ко всеобщему объединению в единую Церковь) [9, с. 336]. Различий и перемен, по мнению философа, нельзя избежать, пока мы ищем религию не в нас, а вне нас. Христианская религия, полагает Кант, как моральная религия теснейшим образом связана с разумом, и поэтому она "с завидным постоянством" может распространиться на все времена и все народы. В этой религии можно убедить каждого и, "по крайней мере, предположить действие ее у каждого как долг".

Христианское учение, построенное на фактах, а не только на понятиях разума, Кант называет уже не христианской религией, а христианской верой.

Кант рассматривает Всевышнего как священную тайну. С его точки зрения, нам не обязательно знать, что такое Бог по своей природе. Он представляет интерес для человека прежде всего как моральное существо. В соответствии с данной потребностью практического разума, всеобщая истинная религиозная вера, которая также должна сообщаться детям, есть "вера в Бога 1) как во всемогущего Творца неба и Земли, то есть в моральном смысле как в святого законодателя, 2) как в хранителя человеческого рода, то есть благого правителя и морального опекуна его, 3) как в блюстителя своего собственного священного закона" [9, с. 370]. Кант считает, что призывать Бога следует только во имя Отца и Сына и Святого Духа (и никогда "в столь многообразных личностях"), т.е. во имя "даже Им Самим выше всего почитаемого и любимого предмета, пребывать в моральном единстве с которым есть наше желание и, вместе с тем, наш долг" [9, с. 375—377].

По Канту, Бог открыл нам свою волю через моральный закон, но оставил недоступными для нашего знания причины, побуждающие к свободному действию. Философ объясняет это непостижимой для нас Божественной мудростью: "В отношении же объективного правила... все, в чем мы нуждаемся, нам достаточно открыто (через разум и Писание), и это откровение в то же время понятно каждому человеку". И далее: "То, что человек моральным законом призван к доброму образу жизни... — этому поучают и к этому побуждают одновременно разум, сердце и совесть" [9, с. 375]. Кант считает, что требовать большего было бы нескромно, и это не есть всеобщая человеческая потребность.

Высшая, для человека никогда вполне не достижимая цель морального совершенства, по Канту, — это любовь к закону (категорическому императиву).

Источником всякого зла в мире философ называет себялюбие.

Кант возлагает огромную ответственность за образ мыслей на самого человека: "Если человек в моральном смысле бывает или должен быть добрым или злым, то он сам себя должен делать или сделать таким". И далее: "Если говорят: он рожден добрым, то это может означать только то, что он создан для добра, и что первоначальные задатки в человеке добрые" [9, с. 291]. На этом моменте о первоначальных задатках добра представляется необходимым остановиться подробнее. Под "первоначальными задатками" Кант понимает объективно необходимую составную часть существа, следовательно, компонент, без которого человек не был бы возможен вообще. При этом важно, что зло, в противоположность задаткам добра, не относится к человеку с объективной необходимостью. Кант говорит о "тяге к злу", которая вообще случайна для человека. Философ провозглашает необходимость искоренения зла и борьбы с ним. Он полагает, что высшая склонность в нас — к добру — может быть достаточно сильной, чтобы определять нашу волю без каких-либо дополнительных мотивов. В связи с этим К. Шенхерр рекомендует разбирать с воспитанниками героические поступки литературных героев: насколько чистыми были их мотивы, т.е. насколько они соответствовали долгу, а сами они, следовательно, были добрыми [11].

Как педагогам, так и воспитанникам важно осознать, что в противостоянии злу борьба против какого-то одного порока, выявленного эмпирическим путем, — не есть путь к успеху. Ссылаясь на Евангелие от Иоанна, Кант акцентирует следующий момент: если кто-либо становится морально (а не только по закону) добрым (богоугодным), это "должно быть вызвано революцией в образе мыслей человека (через переход к его максиме святости)" [9, с. 294], и новым человеком он может стать только через некое возрождение, как бы через новое творение и изменение в сердце. Добрый человек является таковым только в непрерывной деятельности и созидании, в никогда не прекращающемся стремлении к лучшему. Для образа чувств, которые иногда этому препятствуют, необходима постепенная реформа.

По словам Канта, только в постоянном самосовершенствовании, в стремлении стать лучше человек приобретает право надеяться на непостижимое для него Божественное содействие [9, с. 292].

Он критикует молитву, если та есть только внутреннее формальное богослужение: "Сердечное желание стать угодным Богу во всем нашем поведении — вот дух молитвы, который всегда должен и может иметь место" [9, с. 418]. Также он осуждает посещение церкви только ради снискания благодати. В церкви, по Канту, должно происходить общение верующих, которое "являет собой достойное похвалы средство для назидания каждого в отдельности, но и для всех как членов гражданского Божественного государства, представляемого здесь на Земле" [9, с. 421]. В этом смысле посещение церкви есть долг.

Говоря о единой религии для всего человечества, в которой с наибольшей полнотой воплощены нравственные принципы, Кант, как было сказано выше, отдает предпочтение христианству. Тут есть соблазн заблуждения и гордыни. Кант имеет в виду идеальную, "невидимую Церковь", к которой могут принадлежать все одаренные разумом существа, поскольку они верующие; "видимая" Церковь, как реальное объединение людей для молитвы, веры и добра, необходима и должна стремиться к этому идеалу на Земле, но никогда не может, по Канту, претендовать на то, чтобы быть единственной возможностью реализации веры. Священники, которые проповедуют обратное, занимаются, с точки зрения философа, лжеслужением. Важно понять, что именно "невидимая церковь" должна объединить людей, исповедовавших прежде разные веры.

Кант считал, что маленькие дети не в состоянии осознать, что такое Бог, и предостерегал от воспитания в страхе перед Богом, а также от привычки в ожидании какого-либо поощрения совершать сообразные с долгом поступки. Однако, воспитывая детей, надо учитывать, считал он, что уже в самом раннем возрасте дома и в церкви они становятся свидетелями молитв своих родителей, церковных обрядов и празднеств. Отсюда возникает необходимость объяснить им на элементарном уровне, что такое Бог: следует учить детей почитать в Нем любящего Отца, знатока человеческих сердец. Согласно Канту, формировать у детей глубокие религиозные убеждения надо уже на базе имеющихся нравственных [2].

Нравственное же воспитание должно начинаться не с исправления нравов, а с преобразования образа мыслей и с утверждения характера. При этом каждый человек тем сильнее проникается уважением к сообразному с долгом поступку, чем более он отвлекается от других мотивов, которые из-за себялюбия могли бы иметь влияние на максиму поступка. Философ предупреждает, что дети способны подмечать самый ничтожный след примеси ненастоящих мотивов, и тогда поступок мгновенно утрачивает для них всякую моральную ценность. Кант подчеркивает важную роль примеров добрых поступков, которые могут быть почерпнуты также из книг, на которых ученики учатся судить в области морали о нечистоте некоторых максим по действительным мотивам поступков — посредством этого "задатки добра необычайно развиваются и постепенно переходят в образ мыслей, так что долг ради одного только долга начинает получать в их сердцах заметный вес" [9, с. 295]. Примеры должны служить для ободрения, но ни в коем случае не для подражания, так как подражание в сфере нравственности, по Канту, неуместно. Мыслитель предупреждает о том, что не стоит учить удивляться добродетельным поступкам из долга, подобного рода удивления заслуживает, скорее, поддержка долга со стороны нашего чувства. Но и этому у Канта есть объяснение, а именно — наличие в нашей душе первоначальных моральных задатков, того, что возвышает душу. Кант рекомендует как можно чаще возбуждать чувство зозвышенности своего морального назначения, что опять возвращает нас к Богу [2, с. 3].

Сегодня обращение к Канту также не утратило смысла. В статье о современном значении этикотеологии Канта Т.И. Ойзерман, например, пишет, что она является философско-историческим обоснованием экуменического движения, которое приобрело значительное влияние в странах христианского вероисповедания [5, с. 113]. Это — добрые тенденции настоящего и будущего, и мы со своей стороны убеждены в том, что современной науке о воспитании следует учитывать критический потенциал, который содержится в философско-педагогической теории Канта.

Список литературы

1. Сергеев К. А. Философия Канта и новоевропейская метафизическая позиция // Иммануил Кант. Трактаты. СПб., 1996.

2. Кант И. 0 педагогике // Трактаты и письма. М., 1980.

3. Niethammer A. Kants Vorlesung iiber Ра-dagogik: Freiheit und Notwendigkeit in Erziehung und Entwicklung. Frankfurt a.M., 1980.

4. Hufnagel E. Immanuel Kant // Hufnagel E. Der Wissenschaftscharakter der Padagogik: Stu-dien zur padagogischen Grundlehre von Kant, Natorp und Hbnigswald. Wurzburg: Konigshausen u. Neumann, 1990.

5. Ойзерман Т.И. Этикотеология Канта и ее современное значение // Вопросы философии. 1997. № 3.

6. Кант И. Критика чистого разума. М., 1994.

7. Мамардашвили М.М. Кантианские вариации. М., 1997.

8. Koch L. Kants Revolutionen // Kant — Padagogik und Politik / Hrsg. von Lutz Koch und Christian Schonherr. Wurzburg: ERGON-Verlag, 2005.

9. Кант И. Религия в пределах только разума // Трактаты и письма. СПб., 1996.

10. 100 этюдов о Канте / Общ. ред. В.В.Васильева. М., 2005.

11. Schonherr С. Uber Kant, das Bose und die Frage nach der ethischen Bildung des Menschen // Kant — Padagogik und Politik / Hrsg. von Lutz Koch und Christian Schonherr. Wurzburg: ERGON-Verlag, 2005.