Дворянский консерватизм: М.М.Щербатов (1733-1790)

3. Дворянский консерватизм: М.М.Щербатов (1733-1790).

Если для зарождающегося либерализма рост абсолютистских тенденций был сопряжен прежде всего с недостаточностью правовых ограничений («непременных законов»), то для консерватизма, напротив, это означало «повреждение нравов», «забвение отечественных преданий». Враждебно настроенный к европеизации, западничеству, он весь погрузился в прошлое России, ее патриархальный быт и отношения. Идейным вдохновителем этого движения был Щербатов, крупный екатерининский вельможа, действительный камергер императорского двора. Отличаясь упорством и трудолюбием, он оставил большое литературное наследие, включающее многотомную «Историю российскую от древнейших времен» (вышло 18 книг), острые политические памфлеты «О повреждении нравов в России» и «Путешествие в землю Офирскую», написанные им примерно в 1786-1787 гг., но изданные впервые лишь столетие спустя, а также множество всевозможных философских сочинений. По подсчетам исследователей, Щербатов в своих трудах высказал «семьдесят два неудовольствия»: три раза самой системой правления, пять раз - законами, пятьдесят раз - монархом, четыре раза - правительством и десять раз - вельможами.8 Это была критика господствующих устоев «справа», однако по некоторым важным пунктам она переходила границы, намеченные самим автором, и объективно совпадала с либеральными оценками.

Отвергая петровские преобразования, Щербатов отнюдь не идеализирует «старину». Его также многое не устраивает в ней - и суеверные обычаи, и невежество народа, и деспотизм власти. Поэтому, признает он, «нам ничего не оставалось более, как благоразумно последовать стезям прежде просвещенных народов». Щербатов даже с удовлетворением констатирует, что благодаря начавшейся европеизации «мы подлинно в людскости и в некоторых других вещах, можно сказать, удивительные имели успехи и исполинскими шагами шествовали к поправлению нашей внешности». Но он видит и то, что на неподготовленной почве взрастают только горькие плоды. Народ никак не проникается новым самосознанием, и «обрезование» его старых воззрений влечет за собой лишь «совершенное истребление всех благих нравов, грозящее падением государству». В особенности опасным симптомом «повреждения нравов» в России представляется Щербатову развитие секуляризации, приведшее к ослаблению веры, к вольтерьянству. Похвально, рассуждает он, что Петр Великий хотел истребить суеверия, ибо и в самом деле «не почтение есть Богу и закону суеверие, но паче ругание». Так, на Руси бороду образом Божиим почитали и за грех считали ее брить, впадая тем самым в ересь антропоморфитов. Или же упование на чудеса и явленные образы, которые столь «привлекали суеверное богомолие и делали доходы развратным священнослужителям». Вооружась против всего этого, Петр, несомненно, был прав и желал блага стране, но он действовал как «неисусный садовник» - больше разрушая, нежели созидая. Оттого и случилось, что «отнимая суеверия у непросвещенного народа, он самую веру к божественному закону отнимал». «Исчезла рабская боязнь ада, но исчезла и любовь к Богу и к святому его закону; и нравы, за недостатком другого просвещения, исправляемые верою, потеряв сию подпору, в разврат стали приходить». Отсюда Щербатов приходит к важному заключению: чем больше ослабевает нравственность народа, тем сильней становится деспотизм власти. Правительство вынуждено принимать меры для «спокойствия» страны, а это невозможно без «строгостей» и насилия. Причем, по мнению Щербатова, не жаловавшего правления Екатерины II, «жены более имеют склонности к самовластию, нежели мущины». Но здесь начинает действовать и обратное правило: рост деспотизма вызывает еще большее «расстройство» государства. За примерами ходить Щербатову не приходилось: достаточно было пугачевского бунта.

Какие же российские реалии вызывают наибольшее «неудовольствие» Щербатова?

Из критических разделов «Путешествия в землю Офирскую» видно, что самым «болезненным» для него был перенос столицы из Москвы в Петербург. На его взгляд, это имело два печальных последствия: с одной стороны, равнодушие власти к внутренним делам государства, а с другой - отстранение помещиков от своих крепостных крестьян, сведение отношения к ним к беззастенчивому грабежу их труда. Первое вызвало чиновный произвол на местах, второе - непрекращающиеся волнения в народных массах.

Поднятая Щербатовым «столичная» тема прочно закрепилась в русской политологии, превратившись в своеобразный синоним противопоставления России и Запада. От него эта тема перешла к славянофильству и далее - к Леонтьеву и Каткову, пока, наконец, не была завершена об ратным возвращением столицы в Москву большевиками.

Неприязненно относится Щербатов и к политике градостроения, проводившейся Екатериной П. Губернатор Перегаба, столицы Офирского государства, в беседе с путешественником, от лица которого ведется повествование, с «великой премудростью» заявляет, что «власть монарша не соделывает города, но физическое или политическое положение мест, или особливые обстоятельства». Само по себе градостроение приносит только вред, ибо «где есть стечение разного состояния людей, тут есть и большое повреждение нравов; и переименованные земледельцы в мещане, отставая от их главного промысла, развращаясь нравами, впадая в обманчивость и оставляя земледелие более вреда, нежели пользы, государству приносят». Щербатов однозначно считает, что урбанизация дестабилизирует общество, вносит в него разрушительный элемент социальной мобильности. Его идеалом была сословно-кастовая система: в богоданном государстве монарх должен оставаться монархом, вельможа - вельможей, а крестьянин - всегда крестьянином. «Сельская жизнь, воздержанность, трудолюбие» - такова триединая формула щербатовского понимания народного блага.

Не менее решительно Щербатов осуждает и захватнические войны, которые вела Россия со времен Ивана Грозного. «Не расширение областей, - заявляет мыслитель, -составляет силу царств, но многонародие и доброе внутреннее управление. Еще много у нас мест не заселенных, еще во многих местах земля ожидает труда человеческого, что бы сторичный плод принести; еще у нас есть подвластные народы, требующие привести их в лучшее состояние, то не лучше ли исправить сии внутренности, нежели безнужною войною подвергать народ гибели и желать покорить или страны пустые, которые трудно будет охранять, или народы, отличные во всем от нас, которые и чрез несколько сот лет не приимут духа отечественнаго Офирской (Российской) империи и будут под именем подданных наших тайные нам враги». Щербатов предлагает воздействовать на соседние страны дипломатическими средства ми и в укреплении «дружелюбия» видит главное назначение мудрой политики.

Переходя от сатиры к положительному идеалу государства, автор «Путешествия в землю Офирскую» создает «кодекс», или «зерцало» благоразумного правления.

В Офире власть государя «соображается» с пользой народа, с его же согласия «соделываются» законы, которые «беспрестанным наблюдением и исправлением в лучшее состояние приходят». Правительство здесь «немногочисленно, но и дел мало, ибо внушенная из детства в каждого добродетель и зачатия их не допускает». Народ в Офире чтит, в первую очередь добродетель, затем закон, а уж потом властителей. В «зерцале» это обосновывается тем, что «не народ для царей, но цари для народа, ибо прежде нежели были цари был народ». Офирский царь получает властью наследству, он назначает чиновников, принимает участие в законодательной деятельности, но не может самостоятельно издавать законы. «Цари, - как сказано в одном из пунктов «зерцала», - не бывают ни ремесленниками, ни супцами, ни стряпчими и не ощущают многих нужд, которые их подданные чувствуют, а потому и неудобны суть сами сочинять законы». Для избежания культа правителя предусматривается ряд превентивных мер: запрещаются личные почести царям, не дозволяется особая охрана и He воздвигаются им при жизни и даже сразу после их смерти памятники; лишь по прошествии нескольких десятилетий собрание мудрых мужей «непредвзято» оценивает деяния покойного властителя. Сами офиряне разделяются на несколько строго иерархизированных сословий. На вершине пирамиды стоят аристократы-дворяне; царь среди них лишь «первый среди эваных». Только дворянам предоставляется право занимать Руководящие посты в стране, в армии, обладать законодательной властью. Доступ в их среду для представителей других сословий практически исключается. За ними идут средние помещики и незначительное по численности купечество. (Вообще Офирская страна, согласно Щербатову, не выказывает никакого интереса к торговым отношениям и неохотно принимает иностранцев («чужестранных»), и не потому, что «сей народ не был сообщителен и человеколюбив, но по некоим политическим причинам», т.е. из опасения «повреждения нравов».)

 Купеческие депутаты допускаются преимущественно в департаменты «домостроительства», государственных доходов и торговли, да и то в ограниченном количестве. Самый низший класс - крестьяне; они обрабатывают землю и несут на себе всю массу государственных податей, оставаясь большей частью в крепостной зависимости. Щербатов находит подобное их состояние вполне нормальным и настойчиво выступает против каких бы то ни было «освободительных» тенденций, признавая достаточным «присмотр» за помещичьими имениями со стороны правительства.

Жесткий правительственный контроль устанавливается и в духовной сфере. В Офире за нравами и религией наблюдает полиция. Сами священники служат в полиции и носят форму офицеров. Обязательной считается еженедельная молитва в храме. Богохульство тяжко карается. Уличенный в этом преступлении лишается всех должностей, имение его и он сам отдается под опеку, а дети отымаются и от воспитания. Если к тому же обвиняемый упорствует в своем заблуждении, он «яко бешенный», подвергается заключению и остается там «дондеже исправится и принесет публичное признание в безумии своем». Кроме того, священнослужители вмешиваются и в семейные отношения, наблюдают за нравственностью супругов. Строжайше запрещаются не только многоженство и сожительство, но и разводы. «Виновная» сторона предается осуждению и изолируется от общества.

Офиряне не изучают ни литературы, ни философии, ни даже теологии - все необходимое в смысле духовности и идеалов им доставляет государство. Офирская система поощряет лишь технические усовершенствования, умножающие материальные блага.

Таким образом, щербатовская утопия несла на себе все черты феодально-полицейского государства, предвосхищая этом отношении мрачные реалии «казарменного социализма».