Христианство в России в XVII–XVIII веках

Реферат

Христианство в России XVII – XVIII веках

1. Патриарх Никон. Обрядово-культовые реформы

С деятельностью Никона, занимавшего патриарший престол в 1652—1667 гг. в царствование Алексея Михайловича, связана важная страница в истории русской православной церкви.

За три года до того, как Никон стал патриархом, было обнародовано знаменитое Уложение царя Алексея Михайловича, содержавшее нечто вроде свода основных законов государства. Им были ущемлены интересы православной церкви: ограничивались масштабы церковно-монастырского землевладения, учреждался Монастырский приказ, который ведал управлением церковных земель, причем само это учреждение не входило в систему церкви. Кроме того, Уложением предусматривалась подсудность духовенства гражданскому суду; это решение затрагивало не только юридические права, но и материальные интересы церкви, ибо в какой-то мере лишало ее судебных пошлин и всех поборов, связанных с отправлением своеобразного правосудия того времени.

Никон относился к Уложению и к его порядку с ненавистью. Он называл Уложение проклятой книгой, а его установление — бесовским и еретическим.

Патриарх был весьма неравнодушен к мирским благам, он грабил страну в масштабах, до того времени неведомых. За сравнительно недолгие годы первого периода своего патриаршества (до удаления в Ново-Иерусалимский монастырь в 1658 г.) он сумел стать богатейшим после царя человеком в стране. Посетивший Россию в середине XVII в. архидиакон Антиохийского патриарха Макария Павел Алеппский писал: «...в то время как прежде было пожаловано от царя патриархии в угодье 10 000 крестьянских домов, Никон довел их число до 25 000, ибо всякий раз, как умирает кто-либо из бояр, патриарх является к царю и выпрашивает себе часть крестьян и имении умершего. Он взял также себе во владение много озер, кои приносят ему большой доход от соли и рыбы... патриарх Никон взял себе половину дохода монахов...»

Постепенно царь Алексей Михайлович начинал понимать, что обогащение и возвышение Никона грозят самодержавию прямым подчинением патриархии. Все ясней становились претензии Никона на превращение царя в простого исполнителя патриарших предначертаний. Развернулась борьба. Царь отстранил патриарха от участия в государственных делах, стал публично демонстрировать ему свое нерасположение и пренебрежение. Патриарх совершил демарш, который, как он, вероятно, считал, должен был заставить царя капитулировать. В 1658 г. он уехал из Москвы в свой Ново-Иерусалимский монастырь, оставив таким образом патриархию «вдовой». На царя это, однако, не оказало особого влияния. Ряд лет на патриаршем престоле фактически никого не было, хотя формально Никон продолжал сохранять свое патриаршее звание. В 1660 г. царь созвал собор для низложения Никона, но, несмотря на то что подавляющее большинство высказалось за принятие такого решения, дело не было доведено до конца, так как требовалось мнение остальных православных патриархов. Только в 1666—1667 гг. новый собор с участием их или их представителей объявил Никона лишенным патриаршего сана и приговоренным к ссылке в отдаленную пустынь. Главным обвинителем Никона выступил на соборе царь, который перечислил все причиненные ему обвиняемым обиды и все «беспокойства», доставленные им церкви.

И все же след, оставленный Никоном в истории русской церкви, был весьма значителен. В первые годы своего патриаршества, еще пользуясь благосклонностью и поддержкой царя, он начал исправление богослужебных книг, послужившее исходным моментом для раскола и старообрядческого движения.

Назревшей задачей церковного «домостроительства» являлась унификация религиозной жизни во всей стране. Единому централизованному государству с одной государственной религией должны были соответствовать и общие внешние формы культа — одинаковый текст молитв, один и тот же чин богослужения, одни и те же формы магических обрядов и манипуляций, составлявших самый культ.

За время, прошедшее с христианизации Руси и позаим-ствования ею византийского ритуала богослужения, в нем произошли некоторые изменения. В частности, крестное знамение в те времена практиковалось двуперстное, а с конца XII в. получило право гражданства троеперстное. На Руси же укоренилось двуперстное, так что, когда по никоновской реформе в богослужение стали внедрять троеперстное крестное знамение, это было воспринято как неслыханное новшество. Да и независимо от изменений, которые могли произойти в самой Византии, любое новшество в делах веры казалось русским православным людям нарушением основ благочестия, которое обязательно должно было быть древним.

Когда стало ясно, что исправление книг по греческим образцам будет неминуемо связано, с ломкой многих, укоренившихся в русской церкви форм выполнения обрядов, Никон решил заручиться поддержкой Константинопольского патриарха Паисия в этой сложной и деликатной операции. Немедленно после собора 1654 г. он обратился к Паисию с 27 вопросами почти исключительно обрядового характера: когда зажигать лампадарию свечу в церкви, когда открывать царские врата, где класть антиминс по окончании литургии — над потиром или под ним и т. д. Патриарх Паисий попытался уклониться от ответа на поставленные вопросы, проявив при этом известную широту взглядов: в общем он не рекомендовал Никону начинать ломку установившихся форм. Но Московский патриарх все же предпринял такую ломку, преодолев сильное сопротивление церковных и светских кругов, отстаивавших старину. Основными нововведениями были следующие: крестное знамение надо было творить тремя пальцами, а не двумя; крестный ход вокруг церкви совершать не с востока на запад (посолонь), а с запада на восток (противу солнца); вместо земных поклонов надо делать во время богослужения поясные; почитать крест не только восьмиконечный и шестиконечный, но и четырехконечный; аллилуйю петь трегубую, а не сугубую; литургию служить не над семью просвирами, а над пятью.

В так называемую неделю православия 1656 г. на торжественной службе в московском Успенском соборе была провозглашена анафема всем придерживающимся двуперстного крестного знамения. Мотивировка такого резкого осуждения этой формы обряда выглядела так: при двуперстном знамении большой палец, соединенный с двумя «малые персты», символизирует вместе с ними троицу, но таким способом, что ее ипостаси выглядят неравными, а два пальца, которыми производится крещение, выражают два естества Христова, но не нераздельные, а раздельные. Все это означает явственную ересь Нестория, за каковую полагается, конечно, отлучение от церкви. Искусственность такой мотивировки бросается в глаза. Но, как и в большинстве случаев, когда речь идет о разногласиях по обрядовым и даже по догматическим вопросам, в основе всей борьбы лежат не сами эти разногласия по их существу, а складывающаяся обстановка взаимоотношений между различными борющимися группировками. В данном случае царю и Никону надо было навязать церкви и верующим единую культовую систему, а обстановка сложилась так, что эту роль могла выполнить лишь система, базировавшаяся на греческих богослужебных книгах.

В. О. Ключевский считает, что ожесточенная борьба патриарха против старых обрядов вовсе не оправдывалась «убеждением Никона в их душе вредности и в исключительной душеспасительности новых». Он приводит факты, свидетельствующие о том, что тот вообще равнодушно относился к вероисповедной основе самих разногласий со сторонниками старых обрядов. В разговоре, например, с раскаявшимся Иваном Нероновым Никон сказал о старых и новоисправленных богослужебных книгах: «И те, и другие добры; все равно, по коим хочешь, по тем и служишь». Из-за чего же тогда возникла борьба? Ключевский объяснял это следующим образом: «...церковная власть предписывала непривычный для паствы обряд; не покорявшиеся предписанию отлучались не за старый обряд, а за непокорность; но кто раскаивался, того воссоединяли с церковью и разрешали ему держаться старого обряда. Это похоже на пробную лагерную тревогу, приучающую людей быть всегда в боевой готовности». Очевидно, формула «разрешали держаться старого обряда» должна означать, что при условии публичного признания правоты церкви в ее нововведениях последняя смотрела сквозь пальцы на то, что практически их не всегда придерживались; главным было внешнее подчинение церкви. В.О. Ключевский с неодобрением пишет, что «такой искус церковного послушания — пастырская игра религиозной совестью пасомых». Но кому какое дело было тогда До религиозной совести?!