Июня 2007 г. ОАО "Саратовская территориальная компания" реорганизовано в форме присоединения к открытому акционерному обществу "Волжская ТГК"

01 июня 2007 г. ОАО "Саратовская территориальная компания" реорганизовано в форме присоединения к открытому акционерному обществу "Волжская ТГК".

В порядке пункта 2 статьи 58 Гражданского кодекса РФ спорное право на сумму 241.836,01 рублей было передано в ОАО "Волжская ТГК".

Рассматривая заявленный иск, суд с учетом положений статьи 196 Гражданского кодекса РФ о сроках исковой давности, и заявления ответчика о пропуске срока исковой давности, признал, что за периоды февраль, март 2004 г. истцом пропущен 3-х годичный срок исковой давности и отказал истцу в его удовлетворении.

Вместе с тем признав обоснованными исковые требования о взыскании 164 748,77 рублей задолженности за апрель, декабрь 2004 г. и январь, декабрь 2005 г., удовлетворил данные исковые требования.

Анализ материалов также показал, что суд первой инстанции правильно отказал в удовлетворении встречного иска о взыскании 186 000 рублей неосновательного обогащения и 56 962,50 рублей процентов.

Требования по встречному иску основаны на договоре уступки права требования от 14.09.07 года, заключенным между Афанасьевой Н.В. (цедент) и ЖСК "Престиж-2000" (цессионарий), в соответствии с которым цедент уступил цессионарию право требования ОАО "Саратовэнерго" 186 000 задолженности. Однако судом установлено, что Агафонова Н.В. не обладала правом передачи по договору об уступке прав требования, поскольку уплаченные ею денежные средства (186 000 рублей) по платежному поручению были зачислены в погашение задолженности за ЖСК "Интеграл". Именно Агафонова Н.В. в платежном поручении указала назначение платежа - "оплата за теплоэнергию согласно договору N 2103 за ЖСК "Интеграл".

Поскольку цедент уступил цессионарию несуществующее право, встречный иск ЖСК "Престиж-2000", основанный на недействительном (ничтожным) договоре цессии, не подлежал удовлетворению.

При реорганизации юридического лица в форме выделения или присоединения не происходит прекращения текущей экономической деятельности юридического лица, реорганизованного в форме выделения или присоединения. Так, п. 1 ст. 55 Закона РФ "Об обществах с ограниченной ответственностью" указывает, что реорганизуемое в форме выделения общество с ограниченной ответственностью не прекращается, такая же ситуация и в отношении реорганизованного в форме присоединения общества (п. 1 ст. 53 Закона об ООО). Подобные формулировки можно встретить и в Законе РФ "Об акционерных обществах": в ст. 17 и ст. 19. Однако не следует думать, что при отсутствии прекращения текущей деятельности юридического лица не происходит его реорганизации, при этом если в отношении реорганизованного в форме присоединения юридического лица еще можно сомневаться, происходит ли реорганизация, то при реорганизации в форме выделения вполне очевидно происходит именно реорганизация, которая характеризуется существенным изменением имущественного положения реорганизуемого лица, составом его участников и структурой капитала.

Именно поэтому в федеральных законах, посвященных отдельным организационно-правовым формам, юридическое лицо, из которого произведено выделение, именуется реорганизованным юридическим лицом, а выделенное юридическое лицо - созданным в результате выделения (п. 4 ст. 58 ГК РФ). Существенным признаком реорганизации в форме выделения, позволяющим отграничить ее от реорганизации в форме разделения, выступает механизм правопреемства по отдельным обязательствам, в которых состояло юридическое лицо до реорганизации. При разделении юридическое лицо прекращает свою деятельность, и реальный переход прав и обязанностей от юридического лица, существовавшего до реорганизации, к юридическим лицам, возникшим в результате реорганизации, сопровождается заменой одной из сторон во всех ранее существовавших обязательствах реорганизованного юридического лица. При выделении такой переход имеет место лишь в отношении юридического лица, созданного в порядке выделения.

2.2 Наследственное правопреемство

Тезис об универсальности наследственного правопреемства, выдвигавшийся еще юристами Древнего Рима, в российском наследственном праве получил легальное закрепление только вследствие последней кодификации гражданского права: "В случае смерти лица к наследникам переходят не какие-либо права и обязанности, а весь их комплекс. Именно поэтому наследование представляет собой общее, или универсальное, правопреемство...".

Институт универсального наследственного правопреемства был и остается традиционным для отечественного права. И хотя сам термин "универсальное правопреемство" впервые получил легальное закрепление в российском законодательстве лишь в ст. 1110 ГК РФ, весь предыдущий опыт правового регулирования этой сферы показывает, что такой вид наследственного правопреемства всегда был характерен для российского гражданского права. Авторы как дореволюционного, так и советского периода развития национальной цивилистики практически безоговорочно признавали универсальный характер наследственного правопреемства.

Так, согласно мнению Г.Ф. Шершеневича, "совокупность юридических отношений, в которые поставило себя лицо, со смертью его не прекращается, но переходит на новое лицо... Новое лицо заменяет прежнее и занимает в его юридических отношениях активное или пассивное положение, смотря по тому, какое место занимал умерший".

Б.С. Антимонов и А.К. Граве также полагали, что "лицо, приобретающее права и обязанности (наследник), является непосредственным общим (универсальным), а не частным (сингулярным) правопреемником умершего".

Несколько иной позиции придерживался В.И. Серебровский. Не отрицая в целом универсального характера правопреемства, он тем не менее полагал, что в условиях социалистической правовой системы правопреемство возможно только в отношении прав наследодателя, но не его обязанностей. Наследование же пассива, по его мнению, не имеет универсального характера, а основывается на императивных нормах законодательства. Данный подход объяснялся во многом идеологическими соображениями и у других специалистов поддержки не встретил.

Так Карасева Н.И. обратилась в Арбитражный суд Пензенской области с заявлением к ООО "Рыбхоз "Телегинский" о признании ее участником ООО "Рыбхоз "Телегинский" с долей в уставном капитале, пропорциональной 12 обыкновенным акциям ОАО "Рыбхоз "Телегинский".

Как следует из судебных актов, ОАО "Рыбхоз "Телегинский" было зарегистрировано администрацией Колышлейского района Пензенской области 16.02.1993 N 70. Уставный капитал общества составлял 1922 рублей, который был разделен на 1992 обыкновенных акций, номинальной стоимостью 1 рубль.

Карасева Е.Ю. являлась собственником 12 акций общества номиналом 12 000 рублей, что подтверждено выпиской из реестра владельцев ценных бумаг.

Карасевой Н.И., являющейся наследницей Карасевой Е.Ю. 01 марта 2006 выдано свидетельство о праве на наследство по закону, состоящее из 12 обыкновенных акций ОАО "Рыбхоз "Телегинский".

По решению собрания акционеров ОАО "Рыбхоз "Телегинский" от 10.01.2006 акционерное общество преобразовано в ООО "Рыбхоз "Телегинский", уставный капитал которого составил 66 850 рублей. В состав участников общества вошли Попов В.М., Прохоренко П.Г., Прохоренко Н.А., Комраков Д.В., Быхун А.В.

При реорганизации общества вопрос об акциях, зарегистрированных на имя Карасевой Н.Ю., разрешен не был.

В соответствии со статьей 1 статьи 1110 Гражданского кодекса Российской Федерации при наследовании имущества умершего (наследство, наследственное имущество) переходит к другим лицам в порядке универсального правопреемства, то есть в неизменном виде как единое целое и в один и тот же момент.

Удовлетворяя требование, суды обоснованно исходили из того, что все права Карасевой Е.Ю., основанные на факте владения акциями ОАО "Рыбхоз "Телегинский", перешли к ее наследнице Карасевой Н.И.

В условиях, когда положения об универсальном характере наследственного правопреемства и составе наследственной массы закреплены в законе (ст. 1110 и 1112 ГК соответственно), теоретические споры на этот счет, как представляется, не утратили свою актуальность, поскольку наследственное правопреемство как в советском, так и в современном российском законодательстве сохранило конститутивный, а не транслятивный характер, когда наследник по долгам наследодателя отвечает только в пределах стоимости перешедшего к нему имущества (абз. 2 п. 1 ст. 1175 ГК). В этом существенное отличие норм советского и постсоветского наследственного права как от положений римского права, так и от норм дореволюционного законодательства: последние устанавливали принцип, предусматривающий полную ответственность наследника по долгам наследодателя, даже в объемах, превосходящих актив наследственной массы. По римскому праву наследник должен отвечать "за долги наследодателя, как за свои собственные, т.е... не только в размерах актива наследства, но и своим собственным имуществом".

Аналогичным образом вопрос решался и в законодательстве Российской империи. "Вместе с имуществом и правами к принявшему наследство переходят и обязанности, - писал С.В. Пахман, -

1) платить долги умершего сообразно наследственной доле и ответствовать в случае недостатка имения даже собственным капиталом и имуществом...;

2) выполнять обязательства и удовлетворять открывшиеся на умершем казенные начеты и взыскания;

3) вносить судебные пошлины и штрафы, которые внесены при жизни им не были;

4) вообще ответствовать в исках по имуществу".

Наследственное правопреемство транслятивного характера сохраняется до сих пор в ряде зарубежных государств, поэтому универсальность такого правопреемства не вызывает сомнений. Конститутивный же характер наследственного правопреемства советского и современного российского права существенно подрывает квалификацию наследования универсальным правопреемством.

Сомнения в универсальном характере наследственного правопреемства связаны и с тем обстоятельством, что наследников порой бывает несколько, причем часть из них может наследовать по закону, а часть - по завещанию. Бесспорно, что наследственная масса не разделяется на отдельные права и обязанности, которые распределяются между наследниками, считается единой, но наследники вправе отказаться от наследования по отдельным основаниям, количество которых существенно увеличено в новом российском наследственном законодательстве. Все это свидетельствует о необходимости обращения к анализу наследственного правопреемства, учитывая новеллы российского законодательства и достижения современной цивилистической науки.

В п. 1 ст. 1110 ГК РФ впервые дано легальное определение наследования, под которым понимается переход прав и обязанностей умершего лица - наследодателя к его наследникам в соответствии с нормами наследственного права. С одной стороны, законодателем предпринята попытка отразить присущие наследованию наиболее характерные черты, разработанные цивилистической доктриной. С другой стороны, легальная дефиниция наследования повлекла за собой необходимость доктринального определения, которое, с одной стороны, должно опираться на легальное, воспринимая его сущностные признаки, но и восполнить имеющиеся в легальном определении пробелы, т.е. воплотить то, что прямого отражения в нем не нашло. Именно такой путь уяснения подлинного смысла правовых норм, раскрытия содержания закрепленных в законе понятий наиболее перспективен не только с точки зрения теоретико-познавательной, но и с точки зрения практического применения правовых норм в полном соответствии с заложенной в них волей законодателя.

Наследование, как правило, относится к числу производных, т.е. основанных на правопреемстве, способов приобретения прав и обязанностей, поскольку при наследовании переход прав и обязанностей наследодателя к его наследникам происходит в порядке правопреемства. Как отмечал Б.Б. Черепахин, "институт наследования связан с правопреемством в области имущественных прав и обязанностей, что определяет его существо".

Как известно, в правопреемстве четко прослеживается юридическая зависимость прав и обязанностей правопреемника от прав и обязанностей его предшественника. Так, согласно легальному определению наследования к наследникам переходят все права и обязанности наследодателя, однако кроме тех, которые не переходят по наследству в силу их юридической природы либо прямого указания закона. Обычно правопреемство рассматривается как переход права от одного лица к другому непосредственно в силу закона или соглашения, когда новый субъект в правоотношении заступает на место первоначального, а перешедшие к нему права остаются тождественными правам первоначального субъекта, поскольку изменение субъектного состава в правоотношении всегда ведет к правопреемству, и наоборот, правопреемство - к смене субъектов в правоотношении.

В цивилистической науке, как и в теории права, различают два вида правопреемства: специальное (сингулярное) и общее (универсальное). Следует заметить, что в отличие от теории права и цивилистики в гражданском законодательстве легально не определены общие положения (принципы, условия, механизм) об универсальном и сингулярном правопреемстве, они имеют место только в цивилистической доктрине, были разработаны на основе специальных норм гражданского права о правопреемстве в вещных, обязательственных и иных правах и обязанностях. Вследствие отсутствия общих легальных положений специальные нормы о правопреемстве нередко изменяются, порождая необходимость пересмотра общего учения о правопреемстве. Так, согласно общему учению при универсальном правопреемстве имущество лица как совокупность прав и обязанностей, ему принадлежащих, переходит к правопреемнику или правопреемникам как единое целое, причем в этой совокупности единым актом переходят все отдельные права и обязанности, принадлежавшие на момент правопреемства правообладателю, независимо от того, выявлены они к этому моменту или нет. Напротив, в новом наследственном законодательстве (разд. V "Наследственное право" части третьей Гражданского кодекса РФ) заложена иная, чем прежде, концепция универсальности в наследственном правопреемстве, поскольку значительно расширена сама сфера действия этого принципа. Так, ранее принцип универсальности распространялся на все наследство независимо от оснований наследования отдельных его частей (например, принятие наследства по закону предполагало обязательность принятия наследства и по завещанию, и соответственно не допускались принятие наследства по завещанию и отказ от наследства по закону и т.п.); сейчас специально предусмотрено, что в случае призвания наследника к наследованию по нескольким основаниям (по закону или по завещанию, по праву представления, в порядке наследственной трансмиссии, в результате направленного отказа от наследства и др.) он вправе принять наследство как по всем, так и по одному или нескольким основаниям.

Считается, что наследственное правопреемство является только универсальным и характеризуется прежде всего тем, что наследство переходит к другим лицам в неизменном виде как единое целое и в один и тот же момент, а также со всеми лежащими на них обременениями и способами обеспечения. Акт принятия наследства распространяется на все наследство, в чем бы оно ни выражалось и у кого бы ни находилось. Универсальный, или всеобщий, характер наследственного правопреемства усматривается и в том, что к наследникам переходит весь комплекс юридических отношений умершего, либо вся совокупность прав и обязанностей определенного лица, либо вся совокупность имущественных прав, принадлежащих гражданину, либо наследство как известное целое, а самый переход этого комплекса, всей совокупности прав и обязанностей и т.д. осуществляется сразу и одновременно - единым актом и непосредственно от наследодателя к наследникам. Некоторые ученые существенно расширяют признаки, по которым определяется универсальность наследственного правопреемства, считая, что универсальный характер наследования определяется не только преемством во всем имуществе, но также единым правовым основанием перехода имущества к правопреемникам: "Наследство должно переходить одновременно и в силу одного правового основания". Согласно этому нельзя говорить об универсальности преемства в случаях, когда наследник по завещанию, не входящий в круг наследников по закону, наследует часть имущества, а другая переходит к наследникам по закону или к государству. Таким образом, если наследование осуществляется одновременно по двум основаниям, оно не является универсальным правопреемством.

По мнению Т.Д. Чепиги, наследование не утрачивает характера универсального правопреемства, хотя бы к наследованию было призвано несколько наследников по закону или наследодатель изменил бы завещанием порядок наследования по закону, призвав к наследованию своего имущества в части или в целом иных лиц и завещав им отдельные права или отдельные совокупности прав и обязанностей, принадлежавших ему, вследствие чего наследники по завещанию получат отдельные доли наследства или отдельные части его. Однако, по мнению автора, необходимо видеть две стороны наследственного преемства. К лицам, совместно наследующим по закону и по завещанию, в конечном итоге переходит все наследство, оставленное умершим. Переходит оно при этом непосредственно от наследодателя к наследникам и единым актом - посредством принятия наследства. Но то обстоятельство, что одна часть наследства переходит по закону, а другая часть - по завещанию, не делает сам переход прав и обязанностей умершего к наследникам частичным, ибо сохраняется главное свойство универсальности правопреемства, заключающееся в том, что предметом перехода остается вся совокупность прав и обязанностей правопредшественника. Ни одно право или обязанность, входящие в состав наследственного имущества, не остаются бессубъектными.

Имеет ли место сингулярное правопреемство при наследовании? По мнению М.В. Телюкиной, сингулярное правопреемство возникает в отношениях, связанных с завещательным отказом (легатом), но в отношениях с завещательным отказом "речь идет не об универсальности правопреемства, а об ограничениях в силу закона прав отказополучателя, поскольку обязанность по оплате долгов наследодателя лежит на наследнике, а не на отказополучателе; последний же никаких обязанностей не несет, следовательно, данное правопреемство является сингулярным".

Напротив, М.В. Гордон считал, что на легатария (отказополучателя) могут ложиться долги наследодателя. В литературе нередко указывается, что "при завещательном отказе имущество переходит к отказополучателю (легатарию) в порядке универсального правопреемства, подтверждением чему служит то, что по долгам умершего при определенных обстоятельствах придется расплачиваться и тем имуществом, которое было предназначено отказополучателю".

Данное мнение представляется ошибочным, поскольку отношения, связанные с завещательным отказом, являются прежде всего обязательственными и регулируются общими положениями обязательственного права, поэтому такое правопреемство наследственным назвать нельзя.

Некоторые ученые ставят под сомнение содержание самого понятия универсального правопреемства. Так, Т.А. Фадеева считает, что универсальность предполагает принятие наследства в целом, а если можно отказаться от части наследства, то здесь уже нет универсальности, так как это частичное правопреемство. Более того, если оснований наследования несколько (по закону и по завещанию) и по одному из них наследник может принять наследство, а по другому - отказаться, то тем самым здесь принцип универсальности также нарушается.

Попытку отрицания самой категории наследственного правопреемства первым, пожалуй, предпринял Н.Д. Егоров, который высказал мнение, что при наследовании речь должна идти не о правопреемстве, а о преемстве, причем не в самих правах, а в объектах этих прав.

Близка с названной позиция В.П. Толстого, который, объявляя понятие правопреемства "устаревшим", считает, что тот факт, что права не переходят, а возникают и прекращаются, с неизбежностью ведет "к отрицанию самого понятия правопреемства и производных способов приобретения прав и обязанностей". Практически вторя ему, В.А. Белов утверждает, что, поскольку имущественные права и обязанности не обладают таким качеством, как оборотоспособность, раз возникнув, они должны прекратиться, оставаясь принадлежащими этому лицу, ибо ни права, ни обязанности не могут поменять своего обладателя, следовательно, термин "передача прав" есть последовательные акты прекращения одних и возникновения других прав, а "сам термин "изменение правоотношения" - не более чем вывеска, за которой скрывается прекращение одного и возникновение другого правоотношения". Таким образом, В.А. Белов полагает, что сам термин "правопреемство" обозначает не процесс передачи прав, а процесс перемены лиц. "Сочетание слов "право" и "преемство" навевает мысль о "переходе" прав, подобных передаче вещей. Правильнее говорить просто о преемстве, ибо речь идет о "переходе" качества участника правоотношения, переходе "места" в правоотношении и о преемственности в содержании, достоинствах и недостатках субъективных прав и (или) юридических обязанностей - "правопреемство места" и "правопреемство содержания", но никак не правопреемство".

ГЛАВА 3. СИНГУЛЯРНОЕ ПРАВОПРЕЕМСТВО В ОБЯЗАТЕЛЬСТВАХ ПО РОССИЙСКОМУ ГРАЖДАНСКОМУ ПРАВУ 3.1 Основания сингулярной перемены лиц в обязательстве в системе сделок по современному российскому гражданскому праву

Делегация (активная и пассивная), цессия (также активная и пассивная) и, наконец, перевод долгов и прав - вот те шесть сделок, которые могут служить основаниями сингулярной перемены лиц в обязательстве. Определить их место в системе сделок по современному российскому гражданскому праву, значит не только отнести их к той или иной категории, к тому или иному роду сделок, но и показать, как те или иные характеристики института в целом преломляются в необходимые и случайные свойства каждой из конкретных сделок.

В отличие от сделок делегации, сделки цессии - и активной (сукцессии), и пассивной (интерцессии), а также сделки перевода долгов и прав следует причислять к числу договоров, т.е. сделок, совершаемых посредством выражения воли со стороны, как минимум, двух лиц. Однако юридический эффект договоров цессии (уступки) и перевода различен. Если договоры цессии - активной или пассивной (безразлично) достигают своих целей без посредства иных юридических фактов, то договоры перевода (опять же неважно, долгов или прав) подобной результативностью похвастаться не могут, по крайней мере, до тех пор, пока не соединятся с другими юридическими фактами.

Сторонами договора сингулярной сукцессии являются два кредитора - первоначальный и новый. Должник ни в самом этом договоре не участвует, ни вообще никак не в состоянии на него повлиять (санкционировать, запретить, обусловить и т.д.), ибо заключение такого договора никак не затрагивает его имущественного положения.

Сторонами договора интерцессии выступают кредитор и новый должник. Прежний должник также в этом договоре не участвует, равно как и не имеет к нему никакого вообще отношения, ибо его заключение влияет на имущественное положение должника исключительно благоприятным образом (освобождает от бремени долга).

Договор о переводе долга заключается между двумя должниками - (первоначальным и новым), однако не может произвести своего главного последствия (замены должника - прекращения обязательства с одним должником и производного возникновения на его месте обязательства нового с другим должником) без согласия кредитора (п. 1 ст. 391 ГК). ГК в данном случае не отличает согласия (предварительного акта) от одобрения (последующего акта), из чего можно сделать вывод, что кредиторское согласие на замену должника может как предшествовать заключению договора перевода долга (быть согласием в собственном смысле слова), так и иметь форму одобрения уже фактически заключенного договора о замене должника.

Договор о переводе прав - договор, заключаемый должником с новым кредитором. В соответствии с таким договором должник принимает на себя долг перед новым кредитором, который идентичен прежнему долгу, прекращаемому этим фактом, долгу перед первоначальным кредитором. Разумеется, подобная операция ухудшает имущественное положение прежнего кредитора, а значит может производиться исключительно с его согласия или одобрения.

Из сказанного ясно, что с практической точки зрения имеет смысл уделить наибольшее внимание исследованию институтов активной цессии - уступки прав и перевода долгов. По этой причине, в дальнейшем говоря об уступке, мы будем иметь в виду, как правило, уступку прав, но не долгов, а говоря о переводе - наоборот, перевод долгов, но не прав.

Российское гражданское законодательство не содержит ни исчерпывающего перечня прав, в отношении которых допускается их уступка, ни исчерпывающего перечня обязанностей, которые могли бы стать предметом перевода. Имея в виду, что одним из элементов правоспособности всех субъектов российского гражданского права является правомочие распоряжения принадлежащими им субъективными правами и юридическими обязанностями, следует заключить, что по общему правилу должна считаться допустимой сингулярная перемена всякого лица во всяком обязательстве, по крайней мере, по основанию цессии или перевода. Упомянутое нами правомочие распоряжения субъективными правами и обязанностями было ранее выведено нами теоретическим путем; закреплено оно и в действующем российском ГК: для физических лиц - в ст. 18 ГК под именем возможности "совершать любые не противоречащие закону сделки и участвовать в обязательствах", для лиц юридических - в п. 1 ст. 48 в виде указания на возможность от своего имени приобретать и осуществлять субъективные имущественные права, а также, создавать и нести обязанности. Терминологическое различие делает формулировку п. 1 ст. 48 более универсальной и предпочтительной, поскольку сделки являются хотя и основной, но все же отнюдь не единственной правовой формой юридических (распорядительных) действий (реализации правомочия распоряжения - элемента правоспособности). Кроме сделок существуют еще и три формы юридических актов (корпоративные, административные и судебные), а также юридические поступки; притом каждое из перечисленных действий может быть не только правомерным, но и противоправным. Как юридическим, так и физическим лицам доступно не только совершение сделок, но и участие в выработке и исполнении положений корпоративных актов, инициирование принятия актов административных и судебных, а также подчинение их предписаниям и, наконец, совершение юридических поступков, в частности таких, которые становятся основаниями для cessio legis. Само собой понятно, однако, что применение п. 1 ст. 48 ГК должно осуществляться с учетом другого положения п. 1 ст. 49, определяющего целевой характер правоспособности юридических лиц. Несколько сложнее с публично-правовыми (государственными и муниципальными) образованиями. Но и для них возможность совершения юридических (распорядительных) действий, в т.ч. уступки (цессии) обязательственных прав и перевода обязательственных обязанностей (долгов), может быть усмотрена в виде положений п. 1 и 2 ст. 124 ГК о том, что указанные субъекты участвуют в гражданском обороте на равных началах с физическими и юридическими лицами с учетом особенностей, установленных для юридических лиц (очевидно - некоммерческих организаций).

Вывод о том, что дозволенность перемены лиц во всяком обязательстве должна считаться общим правилом, а запрет - исключением, "...которое должно находить себе оправдание в законе", был сделан еще Д.И. Мейером. В последующем его практически никто не подвергал сомнению. В советский период данный вопрос практически не поднимался.

Гораздо весомым и универсальным является рассуждение, предложенное в свое время дореволюционными цивилистами. Помимо обоснования возможности передачи всяких прав и долгов "через правоспособность" их носителей, та же возможность обосновывалась ими и через свойства прав и долгов как объектов гражданских прав. Как имущественные права, так и корреспондирующие им имущественные обязанности, следует причислять к категории движимых имуществ. Движимое же имущество всегда признается свободным в обороте, если иного не установлено законом. Значит, и права требования, и долги как имущество движимое являются оборотоспособными, если иное не установлено законом. В настоящее время с точки зрения современного российского ГК, а также с обоснованных выше теоретических позиций такое рассуждение не может быть оправдано (ГК, хотя и знает категорию движимых вещей, но не причисляет к ним права и долги, а мы не признаем имущественные права объектами гражданских правоотношений). Тем не менее, оно несомненно сохраняет теоретический интерес, по крайней мере, для сторонников концепции правопреемства - передачи прав и сторонников признания прав объектами гражданских правоотношений (В.В. Байбак, В.А. Лапач, Д.В. Мурзин, В.В. Почуйкин, А.С. Яковлев и др.). Увы, несмотря на возможность достаточно недвусмысленного выведения из законодательства общего правила о допустимости сингулярной перемены лиц во всяком обязательстве, "современная российская правоприменительная практика, - по замечанию Л.А. Новоселовой, - в подходе к возможности изменения лиц в обязательстве ориентируется больше на древние образцы, чем на потребности современного оборота".

Нередко можно встретить и мнение, приурочивающее возможность совершения цессии (приобретения требования по цессии) только к определенным субъектам. Так, в течение длительного времени претендовал на статус господствующего взгляд, согласно которому для приобретения права требования в порядке цессии необходимо было иметь лицензию на деятельность финансового агента, т.е. специальную правоспособность субъекта, занимающегося финансированием под уступку денежных требований - факторингом. Действительно, договор факторинга "по сути близок к договору возмездной уступки требования", но будучи оставленным без комментариев данное положение на практике легко огрубляется в заведомо неверный вывод типа "всякая цессия денежного требования за деньги - это факторинг". Увы, почти что в таком (чуть более тонком) виде (цессия денежного требования, возникшего из предоставления кредитором товаров, выполнения им работ или оказания услуг, производящаяся за деньги (финансирование), представляет собой факторинг) этот вывод делается и другим весьма авторитетным в своей области специалистом.

1) Возможность перемены лиц в обязательстве якобы может быть ограничена определенными временными рамками. В частности, еще совсем недавно (вплоть до его прямого нормативного разрешения) существовал вопрос о допустимости перемены лиц в обязательстве на стадии исполнительного производства, и до сих пор периодически дает знать о себе вопрос о допустимости перемены лиц в так называемых длящихся обязательствах. В действительности, перемена лиц в обязательстве допускается на любом этапе, на любой стадии существования обязательств и, уж конечно, безотносительно к тому, продолжает ли обязательство в момент своей уступки эволюционировать (изменяться), "обрастая" новыми элементами - правами и обязанностями (это и есть обязательства, в практике обычно называемые длящимися), или оно уже находится в полностью сформировавшемся, "застывшем" и неизменном состоянии. В обоих случаях вопрос может касаться лишь предмета уступки; во втором - также условий существования и осуществления уступленных требований. Но ни в том, ни в другом случае для разрешения возникающих проблем нет никакой надобности в запрещении или ограничении самой возможности уступки требований.

2) Возможность перемены лиц в обязательстве якобы ограничивается заранее предустановленным объемом (размером) требования. Из этого заблуждения вырастает практический вопрос о недопустимости частичной уступки требования (уступки части требования, уступки некоторых, но не всех требований, составляющих содержание так называемых сложных обязательств). В действительности, следует признать, что перемена лица может производиться, по общему правилу, как в отношении всего объема обязательства, так и в отношении его части, если иное не установлено законом. Единственным естественным ограничителем свободы волеизъявления в этом вопросе является делимость предмета обязательства. В случае делимости предмета обязательства можно сказать, что составляющие его право и обязанность также являются делимыми.

3) Возможность перемены лиц в обязательстве якобы исключается двусторонне обязывающим характером договора, из которого возникло уступаемое требование (переводимый долг). Досадно, что вослед этому заблуждению арбитражной практики отправилась и наука. Так, например, в одном из комментариев к российскому ГК отмечается, что перемена кредитора в обязательстве из договора купли-продажи или поставки "...будет одновременно означать и перевод долга, который требует согласия другой стороны в обязательстве. По этим причинам сделка о переуступке требования может быть признана судом недействительной".

Подобная позиция, с которой, конечно же, никак невозможно согласиться, являет собой заблуждение, основанное на недопустимом смешении понятий об обязательстве и договоре и неизбежно вытекающей отсюда путанице понятий о перемене лиц в обязательстве с переменой стороны в договоре. Договор, как правило, является основанием возникновения не одного, а целого ряда обязательств, притом, как правило, не односторонней, а именно встречной направленности. Ничто, однако, (ни характер обязательств - (основной или акцессорный), ни их направленность) не препятствует уступке прав (переводу долгов) как по всем обязательствам, возникшим из договора, так и только по некоторым, в том числе и одному из них. Уступка одного из требований при наличии других, хотя бы и встречных, означает только замену кредитора по уступленному требованию и ничего более; выводить из такой уступки необходимость еще и одновременного перевода на нового кредитора (цессионария) также и всех долгов по встречным требованиям нет никаких оснований. Да, так можно поступить - и в этом случае состоится перемена лица во всех договорных обязательствах, или замена стороны в договоре - но никакой необходимости в подобном поведении нет. Кроме того, для того, чтобы так поступить, очевидно, мало заключить только договор уступки требований - необходим еще и договор перевода долгов по встречным требованиям, который, ясное дело, не произведет своего главного следствия (замены должника) без санкции кредитора - второго контрагента по договору.

Уступка требования - перемена активного субъекта обязательства - ни при каких обстоятельствах не может автоматически влечь и еще и перевода долга - перемену обязанного субъекта. Перевод долга не может ни предполагаться, ни даже "вытекать" из каких-либо положений договора или, тем паче, из его "существа". О переводе долга обязательно должно быть прямо указано в договоре. Договор уступки требования в таком случае приобретет характер смешанного договора - договора, сочетающего в себе элементы двух различных сделок - цессии и делегации. Уступив право требования, вытекающее, скажем, из статуса поставщика (например, право получения покупной цены поставленных товаров), лицо вовсе не перекладывает на плечи нового кредитора своих обязанностей поставщика - они остаются на нем самом, на лице, ранее бывшем кредитором, на цеденте. Получится, что обязанности по договору лежат на одном лице (исполняются одним лицом), а права по нему принадлежат другому лицу и, стало быть, осуществляются этим самым другим лицом, только и всего.

На наш взгляд, будет ли в соглашении о цессии либо договоре перевода долга прямо сказано, что за основание его породило, или не будет - это неважно. На его абстрактную природу это обстоятельство никак не влияет и в каузальный соответствующий договор не превращает. Вместе с тем было бы неправильным и совершенное игнорирование воли сторон, выразившейся, в числе прочего, и в условии, которое касается основания совершения соответствующего договора. Достижение договоренности по этому вопросу означает, что для сторон является важным, принципиальным моментом то, чтобы соответствующее основание в действительности существовало. При нормальном течение хода дел оно предполагается существующим и действительным; иное необходимо доказывать. Абстрактный по своей природе договор с подобным условием приобретает характер договора титулированного, становится, по выражению Л.А. Новоселовой "...чем-то средним между абстрактной и каузальной сделкой, но все же больше тяготеющим к сделке абстрактной". Пресловутое "тяготение" проявляет себя в ограниченном (относительном или одностороннем) действии титула: его наличность и действительность оказывает влияние только и исключительно на отношения участников договора (старого и нового кредиторов, либо прежнего и нового должников), но не влияет на их отношения с третьим лицом, в договоре не участвующим (должником при цессии требований и кредитором при переводе долгов). Так, цедент не вправе, ссылаясь на то, что следуемое ему от цессионария по договору уступки встречное предоставление не было им получено, получено несвоевременно, является недействительным или отпало впоследствии, требовать возврата уступленного права и, уж тем более, - принуждать должника, уже исполнившего обязательство цессионарию, к повторному исполнению. Точно также не вправе поступить подобным образом и новый должник, не получивший ожидаемого эквивалента от первоначального должника, обязанность которого он принял на себя по титулированному договору перевода долга. Однако дефектами основания титулированной цессии или титулированного перевода вправе, а в некоторых случаях - и обязаны пользоваться должники и кредиторы, хотя бы и не участвующие в соответствующих договорах, но заинтересованные в охранении собственных интересов.

Итак, цессия прав и перевод долгов по современному российскому гражданскому законодательству должны пониматься как сделки, которые хотя и могут быть заключены как с указанием их основания, но, несмотря на это, должны рассматриваться как сделки абстрактные. Что же касается сделок делегации, интерцессии и перевода прав, то, имея в виду отсутствие специальных указаний закона на сей счет, мы не имеем никаких оснований признавать эти сделки каузальными.

Так открытое акционерное общество "АВТОВАЗТРАНС" обратилось в Арбитражный суд Самарской области с иском к обществу с ограниченной ответственностью "Предприятие международных перевозок" о взыскании задолженности в размере 721837 руб. 15 коп. по договору уступки права требования N 892-1 от 05.12.05.

Как видно из материалов дела, между открытым акционерным обществом "АВТОВАЗТРАНС" (цедент) и обществом с ограниченной ответственностью "Предприятие международных перевозок" (цессионарий) был заключен договор уступки права требования от 05.12.05, зарегистрированный в юридическом отделе за N 892-1, по условиям которого открытое акционерное общество "АВТОВАЗТРАНС" уступает, а общество с ограниченной ответственностью "Предприятие международных перевозок" принимает права (требования) к открытому акционерному обществу "АВТОВАЗ" (ОСКБ) по счетам-фактурам. Согласно пункту 2 договора общая сумма задолженности открытого акционерного общества "АВТОВАЗ", указанной в пункте 1 договора, составляет 721837 руб. 15 коп., в том числе НДС 18%.

Пунктом 5 договора предусмотрено, что погашение задолженности цессионарием перед цедентом должно быть произведено в течение пяти банковских дней с момента поступления денежных средств от открытого акционерного общества "АВТОВАЗ" (ОСКБ) на расчетный счет цессионария. Сумма подлежащая уплате цеденту по настоящему договору составляет 721837 руб. 15 коп., в том числе НДС 18%.

В соответствии со статьей 309 Гражданского кодекса Российской Федерации обязательства должны исполняться надлежащим образом в соответствии с условиями обязательства и требованиями закона, иных правовых актов.

В соответствии со статьей 65 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации каждое лицо, участвующее в деле, должно доказать обстоятельства, на которые оно ссылается как на основание своих требований и возражений.

Представленные истцом копии платежных поручений N 3329 от 10.11.05, N 329 от 26.02.06., N 716 от 03.10.06., N 246 от 15.02.06. о перечислении денежных средств открытым акционерным обществом "АВТОВАЗ" ответчику не имеют ссылок на договор уступки права требования от 05.12.05.

В качестве назначения платежа в них указана оплата по договорам N 8050 от 11.10.05, N 8061 от 12.10.05, N 5477 от 20.05.05, заключенным между открытым акционерным обществом "АВТОВАЗ" и ответчиком.

Доводы о том, что фактически по указанным договорам ответчик получил от открытого акционерного общества "АВТОВАЗ" сумму, указанную в пункте 5 договора цессии, документально не подтверждены и обоснованно не приняты судом во внимание.

Последний общий вопрос, который следует обсудить перед дальнейшим изложением, касается следующего. Являются ли сделки, имеющие своим следствием перемену лиц в обязательстве, реальными или консенсуальными? Ответ на него кажется достаточно очевидным: такие сделки попросту не могут быть реальными хотя бы потому, что их предмет не относится к числу вещей. Действительно, само наименование сделок реальными происходит от латинского res, т.е. "вещь", и, по общему правилу, означает сделки, считающиеся совершенными в момент передачи вещи. Это узкое или собственное понимание категории "реальные сделки". Но вот какой вопрос в таком случае небесполезно обсудить: какова причина выделения реальных сделок и их противопоставления консенсуальным? Ответить на него можно, только имея в виду то юридическое значение, которое связывается с передачей вещей. Общеизвестно, что именно передача вещи (владения движимой вещью) признается моментом перехода права собственности на эту вещь (п. 1 ст. 223 ГК). А что есть момент перехода (прекращения прежнего и возникновения нового) права собственности? Одно из возможных абсолютно-правовых, т.е. распорядительных, последствий сделок. Реальные сделки, стало быть, выделены из общей массы сделок не столько по моменту их заключения, сколько по наличию у них распорядительного (абсолютно-правового) эффекта. Ясно, что абсолютно-правовые последствия могут наступать не только в отношении одних лишь вещей: так, пресловутая перемена лиц в обязательстве, сводящаяся к прекращению субъективного обязательственного права (требования) в одном лице и к производному возникновению на его базе другого требования, тоже представляет собой не что иное, как абсолютно-правовое (распорядительное) последствие.

Таким образом, определяя место сделок по перемене лиц в обязательствах в системе сделок современного российского гражданского права, следует иметь в виду, что: (1) все они могут иметь своим предметом любое обязательство, за исключениями, прямо установленными законом или вытекающими из его общих предписаний, причем как в полном объеме обязательства, так и во всякой его части, при условии делимости предмета обязательства; (2) все эти сделки являются абстрактными, хотя действие их абстрактности может быть ограничено - сведено к относительному материальному эффекту посредством титулирования сделок; (3) все они могут совершаться и как условные и как безусловные сделки, но при этом (4) сделки делегационные относятся к числу односторонних, в то время как цессионные и переводные - к числу договоров; (5) сделки делегации являются сделками реальными, в то время как сделки цессионные и переводные - консенсуальными с точки зрения момента своего заключения, но вместе с тем распорядительными (реальными) с точки зрения создаваемых ими гражданско-правовых последствий.

3.2 Договор уступки требования (цессия)

Перемена активного субъекта обязательства, или иначе - переход прав кредитора к другому лицу, может произойти, согласно п. 1 ст. 382 ГК, либо по сделке (уступка требования), либо на основании закона.

ГК не уточняет, что за сделка имеется им в виду. Помещение им в "скобках" после указания на сделку словосочетания "уступка требования" может быть, конечно, сочтено наименованием такой сделки, но, скорее всего, законодатель здесь имел в виду указать на цель сделки. Вне зависимости от своего характера (односторонняя ли она или относится к числу договоров) и, уж тем более, - названия, это должна быть такая сделка, которая непосредственно направлена на достижение распорядительного эффекта - уступку требования (его прекращение у одного кредитора и производное возникновение в другом лице).

Все следующие положения статей главы 24 ГК сформулированы, однако, таким образом, что из них однозначно прослеживается ориентация исключительно на сделку договорного характера. Так, п. 2 ст. 382 ГК указывает, что "для перехода к другому лицу прав кредитора не требуется согласие должника, если иное не предусмотрено законом или договором". Если согласие должника не требуется, то чье же требуется? Очевидно, согласие субъектов, прежде должника упомянутых, то есть "другого лица" (к которому будут "переходить" права кредитора) и самого этого "кредитора". На договорный характер уступки требования указывают и некоторые другие нормы Кодекса; он признается и подавляющим большинством ученых, и арбитражной практикой. Представляется, что договорную природу сделки, о которой говорит § 1 гл. 24 ГК, можно считать вполне однозначно установленной; больше того, из Кодекса ясно следует, что им имеется в виду договор, заключенный между двумя кредиторами - прежним и новым. Следовательно, все дальнейшие нормы ГК о перемене кредитора в обязательстве следует понимать как нормы, регламентирующие договор сингулярной сукцессии или активной цессии.

Договор сингулярной сукцессии (активной цессии) - это соглашение, в силу которого одна сторона (первоначальный кредитор, цедент) передает другой стороне (новому кредитору, цессионарию) субъективное обязательственное право (право требования) к третьему лицу (должнику, цессионару), а цессионарий приобретает это право требования.

Имея в виду сделанные ранее общие выводы, а также наличие в ГК норм, регламентирующих отдельные случаи недопустимости совершения цессии, можно утверждать, что общим правилом ГК считает дозволенность уступки в порядке сингулярной сукцессии всякого требования по всякому обязательству. Исключения из этого правила, известные ГК, немногочисленны. Это:

1) требования, связанные с личностью кредитора, так называемые строго личные или высоко персонифицированные (термин Л.А. Новоселовой) требования (в качестве примера ст. 383 ГК приводит требования об алиментах и о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью);

2) требования, уступка которых противоречит закону или иным правовым актам (п. 1 ст. 388 ГК);

3) требования, уступка которых противоречит договору (имеется в виду договор первоначального кредитора с должником) (п. 1 ст. 388 ГК);

4) без согласия должника - требования по обязательству, в котором личность кредитора имеет существенное значение для должника (п. 2 ст. 388 ГК), либо иное требование, не подлежащее уступке без согласия должника в силу прямого указания закона или соглашения цедента с должником (п. 2 ст. 382 ГК).

В различные времена выделялись различные требования, уступка которых прямо запрещалась законом. Так, в дореволюционной России наиболее известным было предписание о запрещении передачи прав из закладных и заемных писем, обеспеченных закладом недвижимости. В советское время принципиально недопустимой считалась уступка такого требования, которая приводила бы к нарушению принципов планирования, например, требования о поставке продукции, о передаче предприятиями друг другу основных фондов. Транспортными уставами и кодексами было закреплено положение о недопустимости уступок прав предъявления претензий и исков к перевозчику. Современными авторами нередко обращается внимание на недопустимость уступки ряда требований, связанных с банковской деятельностью, например, требований клиента к банку по распоряжению банковским счетом и вообще любых требований банка после отзыва у него лицензии на совершение банковских операций и т.п.; требований арендатора к арендодателю без согласия последнего (противоречит п. 2 ст. 615 ГК); недопустимость безвозмездной уступки любых требований в отношениях между коммерческими организациями (противоречит ст. 575 ГК); недопустимость уступки любых требований, совершенной потенциальным банкротом во вред своим кредиторам (ранее противоречила и противоречит ныне соответствующим нормам законодательства о несостоятельности (банкротстве). До недавнего времени к этому перечню следовало бы добавлять еще и случай недопустимости уступки резидентом России резиденту же любых требований, выраженных в иностранной валюте, кроме как по специальному разрешению Банка России на каждую уступку: таковая противоречила п. 7-10 ст. 1 и п. 1 и 2 ст. 6 ранее действовавшего Закона РФ о валютном регулировании и валютном контроле. В настоящее время следует согласиться с мнением В.В. Почуйкина, согласно которому новый (ныне действующий) российский валютный закон не относит право требования, выраженное в иностранной валюте, к числу валютных ценностей и не рассматривает уступку такого права в качестве валютной операции.

В настоящее время следует констатировать недопустимость уступки:

1) любых требований лицом, признанным банкротом, без санкции на то временного, внешнего или конкурсного управляющего (противоречит ст. 64, 82, 101, 109, 112, 133 и 140 Закона о несостоятельности (банкротстве);

2) любых требований малолетними (противоречит ст. 28 ГК);

3) отдельных прав из ценных бумаг, удостоверяющих совокупность прав, например, уступки только права получения дивидендов из акции без уступки остальных прав (противоречит п. 1 ст. 142 ГК, устанавливающей начала презентационности и неделимости ценных бумаг);

4) преимущественного права покупки (противоречит п. 4 ст. 250 ГК РФ);

5) залогодержателем своих прав по договору о залоге, иначе, как при условии одновременной уступки тому же лицу и прав по обеспеченному залогом обязательству (ст. 355 ГК);

6) требований, возникших из договоров пожизненной ренты и пожизненного содержания с иждивением (противоречит п. 2 ст. 589 ГК);

7) финансовым агентом требований, которые он сам приобрел в порядке уступки (противоречит ст. 829 ГК, если иного не будет предусмотрено договором финансирования под уступку данного требования).

Точное определение позиции по вопросу о недопустимости уступки того или иного отдельно взятого требования имеет и еще один существенный практический аспект: требования, которые не могут быть предметом уступки, не могут быть также и предметом залога (п. 1 ст. 336 ГК), а в более широком смысле - и предметом всякого иного обеспечения, реализация которого неизбежно или вероятно связана с изменением субъекта данного требования.

ГК регулируется вопрос о форме, в которой должна быть совершена сделка сингулярной сукцессии (ст. 389). По общему правилу уступка требования, основанного на сделке, совершенной в простой письменной или нотариальной форме, должна быть совершена в соответствующей письменной форме, т.е., простой письменной или нотариальной.

Уступка требования по сделке, требующей государственной регистрации, должна быть зарегистрирована в порядке, установленном для регистрации этой сделки, если иное не установлено законом.

Каких-либо специальных предписаний о форме сукцессии требований, возникших из устных сделок, а также, юридических фактов, не являющихся сделками (например, из событий, юридических поступков, административных актов, судебных решений, причинения вреда, неосновательного обогащения), законом не установлено. Следовательно, должны применяться предписания общие, которые суть следующие.

В силу общего правила п. 1 ст. 159 ГК следует заключить, что поскольку для сделок уступки перечисленных требований не устанавливается, что они должны быть совершены письменно, постольку они могут быть совершены и устно, если иного не будет установлено соглашением сторон (например, предварительным договором). Законом же, как известно, установлено "иное" в отношении (1) сделок юридических лиц между собой и с гражданами и (2) сделок граждан между собой на сумму, превышающую не менее чем в десять раз установленный законом минимальный размер оплаты труда - таковые должны совершаться в простой письменной форме (п. 1 ст. 161 ГК). Не требуется письменной формы для сделок (даже двух указанных выше категорий), если эти сделки исполняются при самом их совершении, а также, если они совершаются во исполнение письменного договора (п. 2 и 3 ст. 159, п. 2 ст. 161 ГК).

Общество с ограниченной ответственностью "ПрогрессСпецстрой" (далее - истец) обратилось в Арбитражный суд Самарской области с иском к обществу с ограниченной ответственностью "Зеркало" (далее - ответчик) о взыскании 78 497 руб. 82 коп., составляющую задолженность по договору от 9 ноября 2004 года за N 53.

Как следует из материалов дела, между ООО "Прогрессмехавтотранс" и ООО "Зеркало" заключен договор N 53 от 9 ноября 2004 г., согласно которого ответчик (заказчик) поручает, а 3-е лицо (подрядчик) принимает на себя обязательства по предоставлению башенного крана КБ-405 N 465 для производства строительно-монтажных работ на объекте по адресу: г. Самара, ул. Нагорная, 133 (л. д. 7 - 8).

Во исполнение своих обязательств ООО "Прогрессмехавтотранс" предоставил ответчику, а последний принял услуги, предусмотренные вышеуказанным договором.

Демонтаж вышеуказанного крана ООО "Прогрессмехавтотранс" был произведен в январе 2006 года. ООО "Прогрессмехавтотранс" предъявило ответчику соответствующие счет-фактуры для оплаты вышеуказанных работ, однако, ответчик свои обязательства по оплате оказанных ему услуг надлежащим образом не исполнил.

В соответствии с Актом сверки взаимных расчетов по состоянию на 31 января 2006 года за ответчиком числится задолженность в сумме 78 497 руб. 82 коп.

15 мая 2007 года между ООО "ПрогрессСпецстрой" и ООО "Прогрессмехавтотранс" заключен договор уступки требования (цессии) N 33, согласно которому Цедент (ООО "Прогрессмехавтотранс") уступает, а Цессионарий (ООО "ПрогрессСпецстрой") принимает все права требования по договору N 53 от 9 ноября 2004 г., заключенным между Цедентом и ООО "Зеркало", а также права, обеспечивающие исполнение указанных обязательств, и другие, связанные с указанными требованиями, в том числе право на неуплаченные проценты, а также штрафные санкции.

Удовлетворяя исковые требования в части взыскания с ответчика основного долга в сумме 7 997,82 руб., суды исходили из их доказанности и правомерности. При этом руководствовались положением статей 307, 309, 382, 779 Гражданского кодекса Российской Федерации.

Вывод судов обоснован тем, что ответчиком представлены расходные кассовые ордера от 27.06.2006, 26.03.2006, 1.03.2006, подтверждающие факт получения истцом от ответчика 70 500 руб.

Доказательства, подтверждающие погашение оставшейся суммы задолженности, суду не представлены.

Поскольку между истцом и ООО "Прогрессмехавтотранс" заключен договор уступки требования (цессии) N 33, право требования от ответчика оставшейся суммы задолженности перешло к истцу в силу ст. 382 Гражданского кодекса Российской Федерации.

Следуя содержанию рассмотренных норм ГК, можно заключить, что современный российский законодатель придерживается взгляда, согласно которому форма договора сингулярной сукцессии зависит от формы сделки, из которой возникло уступаемое требование. Такой взгляд можно обозначить термином теория зависимости (формы одной сделки от формы другой). Теорию зависимости можно без преувеличения назвать господствующей в русской цивилистической литературе. С ней конкурирует взгляд, не имеющий специального наименования, в соответствии с которым форма договора цессии признается подчиняющейся общим правилам Гражданского кодекса о форме сделок и о форме договоров. Большинство сторонников этого взгляда олицетворяли собой время действия ст. 128 ГК РСФСР 1922 г., которая и в самом деле устанавливала, что "уступка требования и перевод долга должны быть совершены, поскольку в законе нет специальных указаний, в форме, установленной для договоров вообще". Но поскольку буквально тут же следовало "специальное указание": "уступка требования или перевод долга, вытекающих из договора, совершенного в письменной форме, во всяком случае, должны быть облечены в такую же форму". Как видим, "теория общего правила" по ГК РСФСР 1922 г. оказывалась органически соединенной с теорией зависимости: общие правила работали только тогда, когда речь не шла о требовании, возникшем из письменного договора, т.е. подлежала субсидиарному применению наряду с теорией зависимости.

Допуская возможность совершения договора сингулярной сукцессии в устной форме законодатель тем самым предполагает возможным возникновение затруднений в доказывании факта заключения и условий подобных договоров. Исключая же такую возможность и допуская только письменную форму договора сингулярной сукцессии, законодатель эти трудности отсекает.

Таким образом, общим законодательным правилом о форме договора сингулярной сукцессии должно быть правило о письменности его формы. Теория зависимости должна применяться только к договорам уступки требований, возникших из сделок, заключенных в форме, более строгой, чем письменная.

По причине отсутствия специальных законодательных предписаний по данному вопросу следует руководствоваться нормами общими, содержание которых таково.

1) Несоблюдение простой письменной формы сделки, по общему правилу, не влечет ее недействительности, а только лишает стороны права в случае спора ссылаться в подтверждение сделки и ее условий на свидетельские показания (п. 1 ст. 162 ГК). Именно это правило и должно применяться как общее при определении последствий несоблюдения простой письменной формы договора сингулярной сукцессии.

2) Несоблюдение простой письменной формы сделки влечет ее недействительность только в случаях, прямо указанных в законе или соглашении сторон (п. 2 ст. 162 ГК). В отношении именно договора цессии таких случаев в законе не указано; в отношении же сделок определенных родов и видов необходимо обратить внимание на норму п. 3 ст. 162 ГК, устанавливающую недействительность внешнеэкономической сделки, совершенной с нарушением простой письменной формы. Следовательно, договор сингулярной сукцессии, относящийся к категории внешнеэкономических сделок, должен быть совершен в простой письменной форме под угрозой его недействительности.

Кроме того, заслуживает внимания норма ст. 390 ГК, допускающая принятие цедентом на себя поручительства за должника перед цессионарием. Нормой ст. 362 ГК установлено, что договор поручительства должен всегда облекаться в письменную форму под страхом его недействительности. Следовательно, договор уступки требования с условием о поручительстве цедента перед цессионарием за должника должен быть совершен в простой письменной форме под угрозой его недействительности.

3) Вопрос о том, будет ли недействительным договор сингулярной сукцессии требования из сделки, несоблюдение простой письменной формы которой влечет ее недействительность (например, из тех же самых внешнеэкономических сделок (п. 3 ст. 162 ГК), соглашений о неустойке (ст. 331), договоров о залоге (п. 2 и 4 ст. 339), поручительстве (ст. 362), предварительного договора (п. 2 ст. 429) и др. - см. еще ст. 550, 560, 651, 658, 820, 836, 940, 1017 и 1028 ГК), должен решаться, по нашему мнению, в положительном смысле, несмотря на отсутствие прямого указания об этом в законе. Иными словами, договоры уступки требования из договоров, для которых законом установлена обязательность простой письменной формы под страхом недействительности, также должны совершаться в простой письменной форме и также под страхом их недействительности.

4) Несоблюдение нотариальной формы сделки в случаях, когда ее обязательность установлена законом (см. ст. 185, 187, 339, 349, 584, 883, 1124) или соглашением сторон, влечет ее недействительность (п. 1 ст. 165 ГК). Следовательно, несоблюдение установленного законом правила о необходимости совершения договора сингулярной сукцессии требования, возникшего из нотариально удостоверенной сделки, в нотариальной письменной форме, влечет ничтожность договора сингулярной сукцессии.

5) Несоблюдение (в случаях, установленных законом) требования о государственной регистрации сделки также влечет ее недействительность (п. 1 ст. 165 ГК). Иначе говоря, договоры уступки требования из договоров, для которых законом установлена обязательность их государственной регистрации под страхом недействительности, подлежат государственной регистрации под страхом их недействительности, если иное не будет установлено законом (п. 2 ст. 389 ГК). В ином случае (т.е. когда требование о государственной регистрации договора есть, но указания на недействительность как последствие его несоблюдения нет) применяется общее правило п. 3 ст. 433 ГК, согласно коему "договор, подлежащий государственной регистрации, считается заключенным с момента его регистрации, если иное не установлено законом". Следовательно, если имеет место договор сингулярной сукцессии требования из договора, подвергнутого государственной регистрации, но в отношении которого законом не установлено страха его недействительности по мотиву отсутствия государственной регистрации, то такой договор без его государственной регистрации не считается заключенным.

ГК установлено, что "уступка требования по ордерной ценной бумаге совершается путем индоссамента на этой ценной бумаге" (п. 3 ст. 146, п. 3 ст. 389 ГК). Буквальное толкование этих предписаний позволило ряду ученых прийти к совершенно ложному выводу о том, что индоссамент - это не более, как особенная форма договора сингулярной сукцессии, так называемая "передаточная надпись". В действительности, термином "индоссамент" обозначается не только надпись о сделке, но и, прежде всего, сама сделка, хотя и приводящая к сингулярному обязательственному правопреемству, но с договором цессии ничего общего не имеющая. К сожалению, большинство современных авторов, не специализирующихся на вопросах теории ценных бумаг, ошибочно полагают, что индоссамент представляет из себя особую разновидность договора уступки требования.

Содержание договора сингулярной сукцессии (активной цессии, уступки требования), как, впрочем, и содержание всякого договора, составляют его условия. Российским законодательством не установлено, какие именно условия являются существенными для наличности и действительности договора сингулярной сукцессии. Из этого (с точки зрения практики - весьма прискорбного) обстоятельства, нужно сделать вывод, что единственным существенным (с точки зрения закона) условием данного договора является условие о его предмете (как и для всех договоров, см. об этом ч. 2 п. 1 ст. 432 ГК).

Предметом договора сингулярной сукцессии может быть субъективное обязательственное право или право требования. При делимости предмета обязательства - предметом уступки может быть как полное требование (в отношении всего предмета обязательства), так и его часть. При всем том негативном отношении к сделкам уступки частей требования, какое периодически продолжает являть нам и по сию пору российская арбитражная практика, мы должны еще раз констатировать, что в уступке части требования нет ничего незаконного или противоестественного. Больше того, Гражданский кодекс (ст. 384 ГК), постановляя, что "...право первоначального кредитора переходит к новому кредитору в том объеме и на тех условиях, которые существовали к моменту перехода права" лишь в том случае, "если иное не предусмотрено законом или договором", можно сказать, прямо позволяет кредиторам в их цессионных соглашениях "дробить" делимые требования в целях их уступки на любое количество частей любого размера - лишь бы наименьшая часть каждого, образуемого таким способом нового требования, не выходила бы за пределы делимости его предмета.

Индивидуализация предмета договора цессии может иметь различную степень точности. Подобно тому, как денежные купюры можно индивидуализировать как путем фиксации их серий и номеров, так и помещением их в какой-нибудь кошелек или бумажник, также и с требованиями. Выше мы приводили пример, когда надлежащая точность в обозначении предмета договора сингулярной сукцессии обеспечивают сведения по числу позиций от пяти до семи. Но на практике нередко встречаются случаи, когда оказывается достаточным и меньшее число известных признаков. Таковы, например, ситуации, когда предмет договора сингулярной сукцессии формулируется как "все требования, возникшие (имеющие возникнуть) из кредитного договора такого-то между А. и Б.". Здесь содержатся определенные сведения только о сторонах обязательственного отношения, содержанием которого являются искомые требования (А. и Б.) и основания их возникновения (кредитный договор такой-то). Сведения по двум другим позициям определимы из норм указанного кредитного договора и самого договора уступки - по тому, кто выступает в нем цедентом, можно узнать, какой именно комплекс прав (кредитора или заемщика) он передает цессионарию. Возможно представить себе и ситуацию, в которой предметом уступки является единственное требование (определенного рода или вообще), связывающее в момент совершения уступки определенного кредитора с определенным должником. Конечно, такие ситуации чаще будут встречаться в отношениях с участием граждан и, скорее всего, окажутся лишены предпринимательской окраски (один коллега "перехватил" у другого несколько тысяч рублей "до получки", один сосед помог другому с ремонтом квартиры, а с оплатой согласился обождать и т.п.). Если никаких иных обязательственных отношений между данными лицами в момент уступки просто не было, то ясно, что о цессии иного требования, кроме одного-единственного, реально существовавшего, речи быть не могло; никакой надобности в какой-то особенной его индивидуализации, стало быть, и нет.

Уступая требование, цедент должен помнить, что одновременно он уступает и все связанные с ним (дополнительные) права, в частности права, обеспечивающие исполнение, а также право на неуплаченные (точнее - не набежавшие) проценты, если иное не предусмотрено законом или договором (ст. 384 ГК). Мнение о подобном "подразумеваемом" предмете уступки является общепризнанным не только в законодательстве и арбитражной практике, но и в научной литературе.

С описанным не следует смешивать случай уступки права требования денежной суммы, хотя бы и возникшее в ходе реализации дополнительного обязательства, но к моменту уступки приобретшее определенный размер. Таковы, например, требования об уплате определенной суммы штрафа, неустойки или процентов, "набежавших" за определенный период. Подобные требования вполне могут существовать независимо от других, т.е. имеют вполне самостоятельный характер и могут быть "оторваны" от требования основного. Подобно тому, как главная вещь не следует за принадлежностью, точно также и уступка дополнительных по происхождению, но самостоятельных по сути прав, не влечет смену кредитора в основном обязательстве. Иная судьба у акцессорных обязательств с иным предметом (например, из залога, обременения имущества арендного типа или обременения типа security interest), а также - условных денежных обязательств (из договора поручительства, банковской гарантии) и денежных обязательств с неопределенной суммой: права, составляющие содержание таковых, действительно, не могут быть уступлены отдельно от прав, слагающих основное обязательство.

С точки же зрения наших взглядов на сущность уступки как один из производных способов возникновения субъективных прав, ответ может быть двояким.

Понимая под производным такое возникновение обязательственных прав, которое происходит на основе уже существующего требования и сопровождается его прекращением (производное возникновение прав в собственном (узком) смысле слова), мы полагаем, что на поставленный вопрос также должен быть дан отрицательный ответ. Если мы говорим о будущем (по отношению к известному моменту) требовании, то мы признаем, что в данный определенный момент обсуждаемого требования еще нет, оно не существует, отсутствует. В состоянии отсутствия требования отсутствует и обязательственное правоотношение, в котором могла бы произойти замена кредитора, а значит, отсутствуют и должник, и кредитор, т.е. двое из трех участников операции уступки и один из контрагентов договора цессии (цедент) - кредитор, который мог бы быть заменен. Отсутствие же цедента делает просто невозможным заключение договора цессии.

Такой ответ, однако, не объясняет норм п. 6 ст. 340 и п. 1 ст. 826 ГК, согласно которым будущие денежные требования могут быть предметом залога (сделки, с совершением которой связывается возникновение возможности отчуждения заложенного права, причем безотносительно к моменту его возникновения), а также уступки, совершенной в рамках факторинга. Последний институт никак не может быть списан на особенности отечественного законодательства, поскольку практика уступки будущей дебиторской задолженности с определенными родовыми и видовыми характеристиками (так называемой оптовой уступки) не только является общепринятой в мировом масштабе, но и, более того, представляет собой самую характеристическую черту операции факторинга, выражающую ее суть. Факторинг - это не просто уступка денежных требований за деньги, а бесперебойное финансирование финансовым агентом основной деятельности клиента, его избавление от проблем, вызываемых платежеспособностью его покупателей и заказчиков. Это обстоятельство заставляет подойти к вопросу о допустимости уступки будущих требований несколько иначе и, в частности, уточнить выведенное выше понятие о производном приобретении субъективных прав.

Вместе с тем распорядительный (абсолютно-правовой) эффект договора об уступке будущих требований будет обладать существенной спецификой. Если юридический результат классической уступки (цессии существующего требования) исчерпывается его прекращением в лице цедента с последующим возникновением в лице цессионария (изменением принадлежности), то в случае цессии будущего требования его необходимым образом предваряет иной, совершенно специфический гражданско-правовой эффект: наделение (связывание) его контрагентов статусом будущего цедента и будущего цессионария. Каждый из участников договора уступки будущих требований становится в состояние связанности по отношению к другому участнику. Будущий цедент связывается перспективой неизбежного прекращения субъективного права - предмета договора немедленно в момент его возникновения; будущий цессионарий - перспективой неизбежного возникновения у него субъективного права - производного по отношению к праву будущего цедента. Это состояние взаимной связанности образует содержание совершенно специфического правоотношения и может быть разорвано контрагентами посредством заключения договора, отменяющего договор уступки будущего требования. Оно подобно состоянию связанности, обеспечивающей секундарное право с той лишь разницей, что распорядительный эффект, связанный с переходом требования будет вызываться не действиями по реализации секундарного права, а юридическим событием - фактом возникновения субъективного права. Данная трактовка замечательно вписывается в предложенное выше понимание распорядительных действий как актов, приводящих к изменению динамической составляющей правоспособности субъектов гражданских правоотношений.

Разумеется, все сказанное выше имеет смысл и эффект лишь в том случае, если условия договора уступки будущих требований сформулированы таким образом, чтобы они позволяли однозначно судить о том, являются ли те или иные возникающие в ходе деятельности его сторон требования предметом уступки или нет, причем уже в самый момент их возникновения (п. 1 ст. 826 ГК). Это объясняется нормой п. 2 ст. 826, которая постановляет, что денежное требование, уступленное в потенциальном (будущем) состоянии, считается перешедшим к финансовому агенту (цессионарию) именно в момент своего возникновения (если только переход требования не обусловлен каким-либо иным юридическим фактом). Формулировка данной нормы такова, что, на наш взгляд, не дает никаких оснований для так называемой теории непосредственности, т.е. возникновения будущего требования непосредственно у цессионария, минуя цедента. В свете п. 2 ст. 826 речь может идти именно о переходе этого права к цессионарию, т.е. о его возникновении у цессионария не ранее, чем таковое возникнет и прекратится в лице цедента (теория промежуточности).

От уступки будущих требований - прав, к моменту уступки еще не возникших - следует отличать требования, которые в момент уступки уже существуют, но еще не могут быть осуществлены по причине отсутствия необходимых для этого условий. Чаще всего в качестве такого условия выступает определенный срок: его ненаступление не позволяет осуществить существующего требования. С уступкой таких требований - хотя бы и не осуществимых, но существующих - никаких проблем нет и быть не может; к категории будущих такие требования не относятся.

Уступку будущих требований следует отграничивать от иных возможных случаев будущей уступки (договор будущей уступки) требований, которая может иметь своим предметом как будущие, так и реально существующие ко времени заключения договора требования, но условия которой, однако, таковы, что связывают абсолютно-правовой эффект этой уступки с каким-то действием или событием, которое может или должно наступить в будущем. Уступка, совершение которой стороны связывают, скажем, с подписанием акта приема-передачи права или с уведомлением должника, будет будущей уступкой, но совсем не обязательно уступкой будущих прав. В то же время уступка будущих требований, как уже указывалось, всегда связывается, как минимум, с возникновением таковых в будущем. Это означает, что уступка будущих прав - суть частный случай более широкого понятия будущей уступки.

Условие о встречном удовлетворении, эквиваленте, составляющем ближайшую причину (основание) уступки требования, в договор сингулярной сукцессии помещать не обязательно, ибо он относится к числу абстрактных сделок. Практика показывает, что предоставление эквивалента нередко предшествует моменту перехода требования, являющегося предметом уступки, или даже происходит до вступления в силу, а то и до заключения договора цессии. Это и понятно, ибо в случае договоренности об обратной последовательности цедент фактически меняет одно право требования на другое. Сначала у него было требование к должнику (к цессионару), а после цессии появилось требование об эквиваленте к новому кредитору (к цессионарию). Естественно, что такой "обмен" имеет смысл только тогда, когда цедент уверен в том, что кредитоспособность цессионария более высока, нежели кредитоспособность должника по уступленному требованию. Такого рода договоры практикуются с цессионариями - организациями, "специализирующимися" в области "выколачивания" (взыскания) долгов. Получают распространение подобные договоры и у нас, о чем свидетельствует практика Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ, отвергающая возможность совершения цессии под условием выплаты цессионарием цеденту того или другого процента от фактически взысканных с должника сумм.

Несомненно, в интересах цессионария потребовать установления в договоре и условия о сроке и порядке передачи ему цедентом документов, удостоверяющих наличность и действительность обязательства, статус цедента в этом обязательстве, доказательства чистоты прав цедента. Не имея на руках таких документов, цессионарий не сможет осуществить приобретенных им прав.

Очень важно обусловить, чтобы в число документов, подлежащих передаче, входили бы, в частности, документы, опровергающие возможные возражения должника. Как мы показали в предшествующем параграфе, должник не должен страдать от совершения сделки цессии без его участия, а значит, такая сделка не должна ухудшать его положения. Поскольку нередко бывает сложно предвидеть, какие же именно возражения, касающиеся отношений с цедентом, должник противопоставит цессионарию, постольку и определить документы, подлежащие передаче цедентом цессионарию, тоже бывает непросто. В этой связи целесообразно убедить цедента включить в договор условие о том, что цедент обязан оказывать цессионарию любую затребованную им помощь в опровержении возражений должника, основанных на отношениях последнего с цедентом, в том числе - предоставлять необходимые документы по мере возникновения такой необходимости. Цедент, не выполнивший этой обязанности, должен быть обязан договором к возмещению всех тех убытков, которые понесет цессионарий из-за того, что цедент что-то не представил или о чем-то не предупредил цессионария.

Наоборот, со стороны цедента вполне разумным и естественным было бы требование о том, что цессионарий, не привлекший его цедента в процесс, завязавшийся из возражений должника, не "позвавший" цедента "на помощь", должен сам принимать на себя бремя всех возникших вследствие этого убытков.

3.3 Перемена лиц в обязательстве, основанная на указании закона

Статья 387 ГК предусматривает, что в определенных случаях может состояться переход прав кредитора к другому лицу на основании закона и наступления указанных в нем обстоятельств. В числе случаев такого перехода статья называет (1) универсальное правопреемство в правах кредитора; (2) решение суда о переводе прав кредитора на другое лицо, когда возможность такого перевода предусмотрена законом; (3) исполнение обязательства должника его поручителем или залогодателем, не являющимся должником по этому обязательству; (4) при суброгации страховщику прав кредитора к должнику, ответственному за наступление страхового случая. Перечень этот, как можно судить по завершающей фразе ("и в других случаях, предусмотренных законом"), не является исчерпывающим.

Термин "переход" прав не тождественен терминам "уступка" (права) и "перевод" (долга). Его значение более универсально. Российский ГК говорит не только о переходе (1) прав обязательственных (полный перечень см. далее), но также и о переходе (2) имущества (ст. 128 и др.); (3) права собственности и иных вещных прав (п. 1 ст. 131; п. 4 ст. 209, п. 3 ст. 216; п. 3 ст. 268, п. 2 ст. 271, ст. 273 и мн. др..); (4) доли в праве (ст. 251 - в праве общей собственности, п. 2 ст. 596 - в праве получения постоянной ренты); (5) риска (например, ст. 459); (6) исключительных прав (п. 2 ст. 559, п. 1 ст. 1038); (7) обязанностей (п. 5 ст. 340, п. 2 ст. 581, п. 1 ст. 621 и др., полный перечень будет приведен далее); (8) корпоративных прав (ч. 2 ст. 79, п. 6 ст. 93, п. 1 ст. 142) и даже (!) (9) полномочий по управлению делами юридического лица (п. 2 ст. 57 и п. 3 ст. 62).

Из приведенного перечня случаев употребления законодателем термина "переход" нас интересуют, пожалуй, только случаи (1) и (7), т.е. случаи перехода на основании закона обязательственных прав и корреспондирующих им юридических обязанностей. О переходе обязательственных прав и обязанностей ГК говорит в следующих местах:

1) ч. 2 ст. 79 - "при передаче доли (части доли) (в полном товариществе. - В.Б.) иному лицу к нему переходят полностью или в соответствующей части права, принадлежавшие участнику, передавшему долю (часть доли)";

2) п. 1 ст. 142 - "с передачей ценной бумаги переходят все удостоверяемые ею права в совокупности";

3) п. 2 ст. 313 - уже встречавшаяся нам норма о переходе к третьему лицу, за свой счет удовлетворившему требование кредитора без согласия должника вследствие подверженности опасности утраты своего права на имущество должника, прав кредитора. "В этом случае к третьему лицу переходят права кредитора по обязательству в соответствии со ст. 382-387 настоящего Кодекса", - уточняет ГК;

4) п. 5 ст. 340 - "если ипотека установлена на земельный участок, на котором находятся здания или сооружения, принадлежащие не залогодателю, а другому лицу, то при обращении залогодержателем взыскания на этот участок и его продаже с публичных торгов к приобретателю участка переходят права и обязанности, которые в отношении этого лица имел залогодатель";

5) п. 1 ст. 365, ст. 387 - "к поручителю, исполнившему обязательство, переходят права кредитора по этому обязательству и права, принадлежавшие кредитору как залогодержателю, в том объеме, в котором поручитель удовлетворил требование кредитора";

6) ст. 384 - если иного не предусмотрено законом или договором, то с цедируемым обязательственным правом (требованием) переходят "...права, обеспечивающие исполнение обязательства, а также другие связанные с требованием права" (не подлежит сомнению, что среди прочих имеются в виду и обязательственные права);

7) ст. 387 - права кредитора переходят "...вследствие исполнения обязательства должника его ...залогодателем, не являющимся должником по этому обязательству";

8) п. 1 ст. 586 - в случае отчуждения недвижимого имущества, переданного под выплату ренты плательщиком ренты, "его обязательства по договору ренты переходят на приобретателя имущества";

9) п. 2 ст. 596 - "в случае смерти одного из получателей ренты его доля в праве на получение ренты переходит к пережившим его получателям ренты, если договором пожизненной ренты не предусмотрено иное, а в случае смерти последнего получателя ренты обязательство выплаты ренты прекращается";

10) п. 1 ст. 700 - "ссудодатель вправе произвести отчуждение вещи или передать ее в возмездное пользование третьему лицу. При этом к новому собственнику или пользователю переходят права по ранее заключенному договору безвозмездного пользования, а его права в отношении вещи обременяются правами ссудополучателя";

11) ст. 960 - "при переходе прав на застрахованное имущество от лица, в интересах которого был заключен договор страхования, к другому лицу права и обязанности по этому договору переходят к лицу, к которому перешли права на имущество, за исключением случаев принудительного изъятия имущества по основаниям, указанным в п. 2 ст. 235 настоящего Кодекса, и отказа от права собственности (статья 236). Лицо, к которому перешли права на застрахованное имущество, должно незамедлительно письменно уведомить об этом страховщика";

12) п. 1 ст. 965 и ст. 387 - "если договором имущественного страхования не предусмотрено иное, к страховщику, выплатившему страховое возмещение, переходит в пределах выплаченной суммы право требования, которое страхователь (выгодоприобретатель) имеет к лицу, ответственному за убытки, возмещенные в результате страхования";

13) ст. 986 - "обязанности по сделке, заключенной в чужом интересе, переходят к лицу, в интересах которого она совершена, при условии одобрения им этой сделки и если другая сторона не возражает против такого перехода либо при заключении сделки знала или должна была знать о том, что сделка заключена в чужом интересе. При переходе обязанностей по такой сделке к лицу, в интересах которого она была заключена, последнему должны быть переданы и права по этой сделке";

14) ч. 2 ст. 1002 - "в случае объявления комиссионера несостоятельным (банкротом), его права и обязанности по сделкам, заключенным им для комитента во исполнение указаний последнего, переходят к комитенту";

15) п. 3 ст. 1029 - "если иное не предусмотрено договором коммерческой концессии, заключенным на срок, при досрочном его прекращении права и обязанности вторичного правообладателя по договору коммерческой субконцессии ...переходят к правообладателю, если он не откажется от принятия на себя прав и обязанностей по этому договору. Это правило соответственно применяется при расторжении договора коммерческой концессии, заключенного без указания срока".

Наряду с термином "переход" прав и обязанностей ГК употребляет также термин "перевод" прав и обязанностей (ст. 387), а в ряде случаев указывает на процесс перемены лиц в обязательстве и иным, иногда менее явным образом, а иногда и традиционными терминами - "уступка", "перевод". Сюда относятся следующие его нормы:

1) п. 3 ст. 250 - "при продаже доли с нарушением преимущественного права покупки любой другой участник долевой собственности имеет право в течение трех месяцев требовать в судебном порядке перевода на него прав и обязанностей покупателя";

2) ст. 353 - переход права собственности на заложенное имущество не отменяет залогового его обременения, т.е. на нового собственника имущества переходят обязанности его залогодателя;

3) ст. 617 - переход права собственности на имущество, сданное в аренду, не отменяет прав его арендатора, т.е. на нового собственника имущества переходят обязанности его арендодателя;

4) п. 1 ст. 621 - "если арендодатель отказал арендатору в заключении договора на новый срок, но в течение года со дня истечения срока договора с ним заключил договор аренды с другим лицом, арендатор вправе по своему выбору потребовать в суде перевода на себя прав и обязанностей по заключенному договору и возмещения убытков, причиненных отказом возобновить с ним договор аренды, либо только возмещения таких убытков";

5) п. 2 и 3 ст. 993 - "в случае неисполнения третьим лицом сделки, заключенной с ним комиссионером, комиссионер обязан немедленно сообщить об этом комитенту, собрать необходимые доказательства, а также по требованию комитента передать ему права по такой сделке с соблюдением правил об уступке требования (ст. 382-386, 388, 389)"; "уступка прав комитенту по сделке на основании пункта 2 настоящей статьи допускается независимо от соглашения комиссионера с третьим лицом, запрещающего или ограничивающего такую уступку. Это не освобождает комиссионера от ответственности перед третьим лицом в связи с уступкой права в нарушение соглашения о ее запрете или об ограничении";

6) ст. 1000 - "Комитент обязан: ...освободить комиссионера от обязательств, принятых им на себя перед третьим лицом по исполнению комиссионного поручения".

К приведенному перечню необходимо добавить случаи перехода обязательственных прав (требований) и долгов в составе имущественных комплексов, не образующие универсального правопреемства, а именно - их переход по договорам (1) продажи (ст. 559-566 ГК), (2) аренды (ст. 656-664) и (3) залога (п. 2 ст. 340) предприятия (имущественного комплекса), а также (вероятно) (4) договору доверительного управления предприятием (имущественным комплексом) (п. 1 ст. 1013).

Кроме того, известный интерес для нашего исследования представляют нормы п. 1 и 2 ст. 686 ГК - о сингулярном правопреемстве в правах и обязанностях нанимателя жилого помещения.

Согласно п. 1 наниматель жилого помещения может быть заменен "по требованию нанимателя и других граждан, постоянно с ним проживающих, и с согласия наймодателя". Что это за основание? Буквально читая эту норму, можно заключить, что для замены нанимателя жилого помещения не требуется даже ...согласие того лица, которое заменит собою нанимателя - достаточно, чтобы замены потребовали существующий наниматель и постоянно проживающие с ним граждане. Подобное толкование явно неверно, ибо статус нанимателя предполагает переход не только прав, но и обязанностей, что, конечно же, недопустимо без согласия лица, на которое эти обязанности планируется перевести. Выполнять "требование" принять на себя обязанности нанимателя никто не обязан. Очевидно, ГК имел в виду ситуацию, когда кем-либо из граждан, совместно проживающих с нанимателем, проявлена инициатива не только по замене нанимателя, но и выражена готовность занять место нанимателя; эта инициатива может привести к предположенной замене, если она поддержана самим нанимателем, другими гражданами, совместно с ним проживающими, и наймодателем. Речь, следовательно, идет о договоре (соглашении) многочисленных участников операции найма жилого помещения о замене стороны договора найма, т.е. договоре комплексном (соединяющем в себе черты и договора цессии, и договора перевода долга) и по этой причине подлежащем санкционированию другой стороной (наймодателем). Поскольку мы рассматриваем здесь случаи перемены лиц в обязательстве по основаниям иным, чем договор, то полагаем, что этот случай можно пропустить.

Гораздо более интереса представляет для нас п. 2 ст. 686, согласно которой обстоятельствами, приводящими к замене нанимателя жилого помещения может стать сложный фактический состав, слагающийся из, во-первых, факта смерти или выбытия прежнего нанимателя и, во-вторых, факта достижения или отсутствия соглашения лиц, постоянно проживающих в данном жилом помещении, о личности нового нанимателя. Получаем четыре варианта состава: 1) смерть нанимателя + соглашение, 2) смерть + отсутствие соглашения, 3) выбытие нанимателя + соглашение и 4) выбытие + отсутствие соглашения. Независимо от того, каким составом вызывается к жизни преемство в статусе нанимателя в том или другом конкретном случае, речь идет, несомненно, о правопреемстве сингулярном и именно по специфическому основанию, установленному законом (cessio legis). То, что одним из элементов юридического состава может быть факт смерти правопредшественника, сам по себе не означает, что речь с неизбежностью пойдет именно об открытии наследства: наследственное правопреемство хотя и наиболее распространенный, но не единственный случай посмертного правопреемства. Точно также и то, что другим элементом состава может быть соглашение, само по себе не означает, что речь идет о договорном (цессионном) правопреемстве, поскольку заключаемое в этом случае соглашение имеет принципиально иную природу, нежели договор цессии.

Итак, ГК известно, по меньшей мере, двадцать пять случаев сингулярной перемены лиц в обязательстве, основанной не на одном юридическом факте (сукцессия) и не на двух (перевод долга), а на сложном юридическом составе, одним из фактов, непременно входящих в который, является предписание закона (точнее - обстоятельство, названное в законе). Попытавшись классифицировать перечисленные случаи с целью удобства их дальнейшего изучения, мы должны обратить внимание, прежде всего, на тот факт, что роль предписания закона для изменения лиц в обязательстве, неодинакова в различных случаях. В соответствии с этой ролью все перечисленные случаи разбиваются на следующие группы.

Первая группа объединяет ситуации, в которых указание закона (обстоятельство, указанное в законе) является не только необходимым, но и достаточным для того, чтобы породить перемену лиц в обязательственном правоотношении, безотносительно к каким бы то ни было другим факторам. В нее входят случаи перехода обязательственных прав на основании:

1) исполнения обеспеченного обязательства:

1.1. поручителем;

1.2. залогодателем - третьим лицом;

2) передачи (продажи, отчуждения):

2.1. доли в полном товариществе;

2.2. ценной бумаги;

2.3. земельного участка, заложенного третьим лицом;

2.4. недвижимости, переданной под выплату ренты;

2.5. имущества, данного в ссуду;

2.6. заложенного имущества;

2.7. арендованного имущества;

3) операций с имущественным комплексом, а именно - при его:

3.1. продаже;

3.2. аренде;

3.3. залоге;

3.4. передаче в доверительное управление;

4) надлежащего совершения комиссионером сделок, составляющих предмет договора комиссии;

5) объявления комиссионера несостоятельным;

6) смерти или выбытия нанимателя жилого помещения.

Вне зависимости от соглашения сторон, одностороннего волеизъявления какой-либо из них, их действий, обращения в суд и тому подобных факторов права и (или) обязанности в перечисленных выше случаях меняют своего носителя только потому, что так говорит закон. Отсюда можно заключить, что данная группа ситуаций влечет перемену лиц в обязательственных правоотношениях только при наличии состава из двух юридических фактов - (а) факта, являющегося основанием перемены лица и (б) указания закона, санкционирующего такую перемену.

Вторая группа, напротив, объединяет в себе те случаи, когда наряду с основанием перехода прав (обязанностей) и указанием закона для того, чтобы перемена лиц в обязательствах состоялась, необходимым является наличие или отсутствие одного или нескольких юридических фактов-условий. К таким фактам относятся следующие:

1) отсутствие указания о противоположных правовых последствиях (т.е. указание о том, что перемены субъекта обязательства не происходит), помещенного в определенном договоре. Законодатель считает допустимым договорную отмену общего правила о перемене лиц в обязательстве на основании закона в случаях:

1.1. перехода прав, связанных с требованием, уступаемым по договору цессии, в т.ч. прав, дополнительных по отношению к такому (уступаемому) требованию (такой переход может быть исключен законом, но может быть и отменен договором);

1.2. перехода прав кредитора по обязательству выплаты пожизненной ренты вследствие смерти одного из получателей ренты к другому (пережившему) получателю (пережившим получателям) (отмена должна быть сделана в договоре пожизненной ренты);

1.3. перехода прав кредитора к страховщику, уплатившему страховое возмещение, так называемых "суброгации" (отмена должна быть сделана в договоре имущественного страхования);

1.4. перехода прав вторичного правообладателя по договору коммерческой концессии к правообладателю вследствие прекращения договора (отмена такого перехода прав должна быть сделана в самом договоре коммерческой концессии);

2) наличие последующего одностороннего волеизъявления кредитора - требования о передаче прав или согласия на возложение обязанностей. Сюда относятся случаи:

2.1. возложения обязанностей по сделке, заключенной в чужом интересе, на лицо, в интересе которого заключена данная сделка (такие обязанности переходят к этому лицу только при условии одобрения им этой сделки, а также при отсутствии возражений на замену должника со стороны контрагента такой сделки);

2.2. уступка требований, приобретенных комиссионером в интересах и по поручению комитента по сделке, нарушенной третьим лицом (таковая может быть осуществлена лишь на основании требования об этом со стороны комитета);

3) оформление перемены лиц в обязательстве по правилам, установленным главой 24 ГК, требуется в случаях:

3.1. перехода к третьему лицу, за свой счет удовлетворившему требование кредитора без согласия должника вследствие подверженности опасности утраты своего права на имущество должника, прав кредитора (требуется соблюдение норм ст. 382-387 ГК);

3.2. уступки требований, приобретенных комиссионером в интересах и по поручению комитента по сделке, нарушенной третьим лицом (требуется соблюдение норм ст. 382-386, 388, 389 ГК);

4) обращение в суд с требованием о признании статуса кредитора (с требованием о переводе прав) необходимо для того, чтобы приобрести: