Розыск и арест подозреваемых в ереси

3.1 Розыск и арест подозреваемых в ереси

После успешного искоренения массовых еретических движений к концу XIII в, еретики и еретические общества стали более редки и научились хорошо скрываться перед организованным беспощадным преследованием. Поэтому для успешного проведения розыска инквизитор был принужден совершать постоянные объезды подведомственной ему провинции. Приезжая в тот или иной населенный пункт, он объявлял, так называемый, срок милосердия (от 15 до 30 дней), в течение которого все окрестные еретики могли прийти, покаяться перед лицом инквизиции и получить снисхождение. Это снисхождение иногда могло быть полным, а иногда только смягчало окончательную меру наказания.

По окончанию срока милосердия инквизитор уже никому не давал пощады и начинал розыск, который должен был привести к выявлению и аресту еретиков или подозреваемых в ереси. Никто из достигших возраста ответственности за свои поступки не мог отказаться от обязанности давать показания перед инквизитором. Этот возраст в различных землях колебался в очень широких пределах: от 7 до 25 лет. Иногда даже назначали взрослого опекуна, под прикрытием которого несовершеннолетнего пытали и казнили уже с 14-ти летнего возраста[16].

Вообще розыск вошел в практику духовных судов еще до учреждения инквизиции. В каноническое право было внесено положение, что в случаях неявки подозреваемого, для его обвинения без прений и защиты вполне достаточно сведений, добытых розыском. Если инквизитору указывали на некое лицо, подозреваемое в ереси, то он начинал негласное расследование и собирал все возможные свидетельства (даже сплетни и слухи) на сей счет. Если имелись покаявшиеся еретики, то он заставлял их выдать своих бывших единоверцев. Если же таковых не оказывалось, то инквизитор принуждал под присягой всех местных жителей указать подозрительных или еретиков. Подозреваемого в ереси тайно требовали в назначенный день и час явиться на суд. Если были подозрения, что обвиняемый имеет намерение скрыться, с него брали поручительство или неожиданно арестовывали и держали под стражей до суда.

3.2 Допрос и следствие

Арестовав вновь выявленных еретиков, инквизитор под конвоем препровождал их в центр епископии, где и начиналась вторая стадия инквизиционного процесса – допрос и следствие. Почти с первых же шагов инквизиция начала применять шантаж и пытки, как физические, так и психологические[17].

Инквизитор был уполномочен и подготовлен к тому, чтобы суд его был короток. Он не стеснялся в методах дознания и не позволял, чтобы ему мешали юридические правила и хитросплетения адвокатов (если таковые, что почти невероятно, находились). Он сокращал процесс судопроизводства, лишая обвиняемого обыкновенной возможности сказать хотя бы слово в свою защиту. Он не давал обвиняемому право на апелляции и отсрочки.

Еще одной важной особенностью инквизиционного судопроизводства, способствовавшей беззаконию, являлась глубокая тайна, которой инквизитор облекал дело. Даже вызов подозреваемого в суд делался тайно, а о том, что происходило после его явки туда, знали очень немногие «скромные люди» и эксперты, которых приглашал инквизитор. Все эти люди обязывались инквизитором хранить молчание обо всем, что им стало известно по делу[18].

Главной целью допросов было добиться от обвиняемого признательных показаний. Признание всегда сопровождалось изъявлением обращения и раскаяния. Наиболее убедительным доказательством искренности раскаяния была выдача единомышленников (особенно друзей и близких родственников). Отказ кающегося еретика выдать своих единомышленников принимался, как попытка не раскаявшись избежать наказания. Это квалифицировалось как закоренелая ересь, а обвиняемый передавался в руки светской власти на сожжение. Также не допускалось настаивать на своей невиновности. Если при наличии свидетельств против него, обвиняемый продолжал упорно настаивать на своей невиновности, его рассматривали как закоренелого еретика и выдавали светской власти. Так что единственным средством спастись для обвиняемого было «чистосердечное раскаяние» и согласие на любую епитимью (духовное наказание), которое на него могли наложить¹.

Как правило, только одно признание самого обвиняемого уже устанавливало факт его ереси. Поэтому инквизитор стремился любой ценой вырвать это признание уже заранее установленной вины у обвиняемого. При этом широко применялись методы психологического давления, запутывания и запугивания. Обвиняемого расспрашивали о разных незначительных подробностях и вдруг внезапно объявляли ему, что он лжет и о нем все известно. К нему в камеру подсаживали «сочувствующих», которые должны были войти к нему в доверие и натолкнуть его на дачу этих показаний. Бывало даже, что в темницу к несчастному подсылали жену и детей, чтобы они своими слезами смягчили его упорство и привели его к «чистосердечному покаянию» перед «милосердным» отцом-инквизитором¹.

Еще одной эффективной формой оказания психологического давления на обвиняемого было испытание забвением. Между первым и вторым вызовом обвиняемого, который упорствовал в своей невиновности, на допрос могло пройти несколько лет, и все это время несчастный мучался в одиночной камере, мечась между надежной и отчаянием и пребывая в полнейшем неведении относительно своего дела и своей участи. И, наконец, если все перечисленные меры не склоняли обвиняемого к сознанию своей вины, то инквизитор прибегал к последнему и самому надежному средству - пытке. Причем пытке можно было подвергать и свидетелей по делу, если имелись подозрения, что они скрывают правду от следствия.

Пытка противоречила основополагающим принципам христианства, а также традициям Церкви. За исключением порочных и изнеженных благодатным южным климатом вестготов, варвары, создавшие государства современной Европы не признавали в своем законодательстве применения пыток. Однако в 1252 г Иннокентий IV одобрил применение пытки для раскрытия ереси, но не уполномочил инквизиторов или их помощников лично применять пытку к подозреваемым. Эта роль перекладывалась на светские власти, которые должны были пыткой принуждать всех схваченных еретиков признаться и выдать соумышленников. Церковные каноны запрещали духовным лицам даже присутствовать на пытке. Но в 1256 г Александр IV дал инквизиторам и их помощникам право взаимно отпускать грехи за «неправильности»: отныне сам инквизитор и его помощники могли подвергнуть подозреваемого пытке[19].

В отношении законного обоснования условий применения пытки к обвиняемому четкого установления не было. Одни считали, что человека с хорошей репутацией можно пытать, если против него есть не менее двух свидетельских показаний, а если репутация у обвиняемого дурная, то достаточно и одного неблагоприятного для него свидетельства. Другие полагали, что независимо от репутации обвиняемого, достаточно свидетельских показаний одного уважаемого лица. Третьи вообще настаивали на том, что для применения к обвиняемому пытки довольно и одной «народной молвы». В итоге, решение этого вопроса оставалось на окончательное усмотрение самого инквизитора¹. В этом можно указать еще одну негативную особенность инквизиционного судопроизводства, которая также вела к судебно-следственному произволу.

Применению пытки предшествовали угрозы намерением ее применить. Обвиняемому объявляли о намерении подвергнуть его пытке, если он не признает своей вины. Далее ему демонстрировали камеру и орудия пыток. Если обвиняемый упорствовал, его раздевали и готовили к применению пытки, демонстрирую каким орудием и как его будут пытать. В случае упорства обвиняемого пытка начиналась.

По закону пытка могла применяться к обвиняемому только один раз. Но достаточно было просто приказать продолжить, а не повторить пытку и это законодательное ограничение на ее повторное применение снималось. При этом, как бы ни был велик перерыв в пытке, ее можно было продолжать «один раз» до бесконечности. Признательные показания, вырванные пыткой, заносились в протокол с обязательной отметкой, что оно сделано добровольно, без угроз и принуждения[20].

Если позже обвиняемый отказывался от признания, вырванного под пыткой, то пытку в его отношении можно было «продолжить». Но в любом случае инквизиторы считали признание правдивым, а отречение - клятвопреступлением. Такое клятвопреступление свидетельствовало о том, что обвиняемый – нераскаявшийся еретик, которого следует выдать светским властям на сожжение. Если вырванное пыткой, но взятое обратно признание обвиняло третьих лиц, то либо оставляли в силе первое признательное показание или же наказывали сделавшего это признание как лжесвидетеля.

Отдельно стоит сказать об использовании свидетельских показаний в инквизиционном судебном процессе. Для сбора материалов, подтверждавших степень виновности обвиняемого, инквизитор не гнушался заведомой клеветой, а также слухами, сплетнями и доносами, которые вымогал у свидетелей и обещаниями и угрозами. Свидетельским показаниям придавали большое значение, если они давали повод к задержанию и обвинению, а также если они могли служить средством устрашения. С самого начала деятельности Святых Трибуналов действовало правило: «Обвиняемые не могут быть осуждены, если только сами не сознаются или не будут уличены свидетелями. Но при этом надо сообразовываться не с обычными законами, как при обычных преступлениях, а с частными узаконениями и привилегиями, предоставленными инквизиторам Святым Престолом, ибо есть много иного такого, что свойственно одной только инквизиции» [21].

Проблема добычи и квалификации свидетельских показаний состояла в том, что не существовало четкого определения ереси. Поэтому добытые свидетельские показания были настолько же ничтожны и неосязаемы, как и те факты, которые ими требовалось подтверждать. Инквизиторы не только предоставляли свидетелям право, но даже и убеждали их говорить все, что вздумается. Все, что могло повредить обвиняемому тщательно собиралось и записывалось, а это могли быть даже самые вздорные слухи и сплетни. Все, что нельзя было истолковать благоприятно для обвиняемого, обращалось против него.

В качестве свидетелей могли привлекаться и люди заведомо нечестивые и опороченные и даже еретики (если они свидетельствовали против других еретиков), хотя таковые не допускались законом в качестве свидетелей по обычным уголовным делам. Этот принцип был принят повсеместно в католических странах и внесен в каноническое право. Если бы было иначе, то инквизиция попросту бы лишилась одного из наиболее действенных приемов для преследования еретиков[22].

Возраст свидетелей, привлекаемых по делам о раскрытии ересей, также не был четко определен и этот вопрос оставался на усмотрение инквизитора. В деле об открытии гнезда еретиков в Монсегюре в 1244 г имел место случай, когда осуждение целой группы еретиков из более чем 70 человек произошло во многом на основании показаний 10-летнего ребенка. Жены, дети и слуги обвиняемых не могли свидетельствовать в их пользу, но если их показания были неблагоприятными для обвиняемых, то эти показания безусловно принимались¹.

При таком дифференцированном отношении к свидетельским показаниям осуждение за ересь выносилось намного легче, чем по любым другим делам и все, опять таки, практически полностью зависело только от воли инквизитора.

Единственным поводом отвода свидетелей являлась его смертельная вражда к обвиняемому. Но здесь нужно отметить еще одну характерную черту инквизиционного судопроизводства: уже в 1244 и 1246 гг соборы в Безье и Нарбонне запрещают инквизиторам объявлять имена свидетелей, мотивируя это якобы заботой об их безопасности[23]. Таким образом, обвиняемый не мог точно назвать в числе свидетелей своего злейшего врага. Единственным шансом здесь было называть своих смертельных врагов, надеясь, что свидетель попадет в их число.

Тайна свидетелей и свидетельских показаний отражалась и в том, что обвиняемого судили на основании показаний, которых он не слышал и исходили они от неизвестных обвиняемому свидетелей. Если свидетель обвинения отказывался от своих показаний, то это держалось в тайне от обвиняемого. Такая таинственность освобождала свидетелей от всякой ответственности, вызвала массу злоупотреблений и дала всем и каждому полную возможность удовлетворять свою личную ненависть. Даже если такой свидетель уличался в лжесвидетельстве и подвергался за это наказанию, то его показания все равно сохранялись и могли иметь решающее влияние на вынесение приговора.

Указанное отношение к свидетелям и свидетельским показаниям – яркий пример характерной тенденции в любом инквизиционном судебном процессе: создавать как можно меньше преград инквизиционным трибуналам и давать им в деле преследования ересей неограниченные полномочия.