Сплошная коллективизация

2.         Сплошная коллективизация

 

Хлебозаготовительный кризис и поиски выхода из него

К 1927 г., рубежному во многих отношениях, когда впервые замедлились темпы производства зерна, довоенный уровень сельского хозяйства был превзойден по всем показателям (посевные площади, валовые сборы, урожайность, производительность труда, кроме товарности, которая была в 2 раза ниже довоенной.

Основными производителями стали бедняцко-середняцкие слои. На их долю приходилось 84% товарной продукции, но они отчуждали на рынок лишь 11 % производимого в хозяйстве зерна.

Производство товарного хлеба в кулацких хозяйствах сократилось по сравнению с дореволюционным периодом в четыре раза: в 1913 г. половина рыночного хлеба была кулацкой, а в 1926/27 г. – только 20%. Значительно упала товарность предпринимательских хозяйств. Если в царской России 34% хлеба кулачество отвозило на рынок, то в 1926/27 г. – лишь 1/5 часть. Эта цифра говорит о серьезном ослаблении позиций кулачества. Однако в 1926/27 г. – кулачество играло весьма существенную роль в сфере производства товарного хлеба.

Кризис в результате взаимосвязанных причин сыграл свою роль сознательный саботаж кулачества и шедшей за ним зажиточной части середняков, накопивших большие хлебные запасы.

К январю 1928 г. дефицит по хлебозаготовкам приблизился к 200 млн. пудов. Это привело к несбалансированности в развитии основных отраслей народного хозяйства. Экспорт хлеба упал до нуля, под угрозой оказались планы индустриализацииии. В городах пришлось ввести карточную систему снабжения продуктами.

Борьба за хлеб стала настолько ожесточенной, что следует говорить о «хлебном фронте» в деревне. Располагая значительной частью товарного хлеба, кулачество саботировало хлебозаготовки, придерживая хлебные запасы для спекулятивных целей, с тем чтобы добиться повышения цен на хлеб. Укрепились связи кулачества с городом. Уровень частных цен на хлеб в производящих районах поднимался на 100 и более процентов. Формы подрывной работы кулаков были весьма разнообразны. Проникая в комиссии по хлебозаготовкам, они кое-где избегали твердых заданий, добиваясь принятия сходами сплошной подушной разверстки «по пуду с едока». Использовалось «мнимое раскулачивание», передавая излишки для хранения родственникам и подкулачникам, хлеб продавался тайком. Кулак также спасался бегством с другие районы.

О сложившейся обстановке Политбюро ЦК ВКП(б) приняло ряд административных чрезвычайных мер:

1)         извлечение части деревенских накоплений в денежной форме (закон о самообложении; жесткая дисциплина в сроках взыскания платежей);

2)         удар по кулакам-скупщикам и спекулянтам, взвинчивавшим цены на хлеб;

3)         проверка и чистка советского, кооперативного и партийного аппарата в хлебозаготовительных районах.

Сельсоветы получили право конфисковывать имущество отдельных хозяйств, занимавшихся спекуляцией. В Среднем Поволжье было привлечено к уголовной ответственности 17 тыс. кулацких хозяйств, причем у половины из них было конфисковано имущество. На Урале в период с января по март 1928 г. у 255 хозяйств было конфисковано от 1 до 4 тыс. пудов в каждом.

События развивались таким образом, что избежать применения чрезвычайных мер было уже невозможно. Уголовный кодекс должен был применяться только к тем хозяйствам, которые, имея большие запасы хлеба, отказывались от продажи их государству по твердым ценам. При этом конфискации подлежали излишки и средства производства.

Однако чрезвычайные меры из вспомогательных становились основными. В деревню было направлено 30 тыс. уполномоченных коммунистов с заданием: достать хлеб под личную ответственность. Им предстояло добиться сдачи хлеба крестьянством в счет досрочных платежей – подписки на государственный заем, налога самообложения. В этих условиях вводилась обязательная сверхплановая продажа зерна, а тех, кто отказывался продавать хлеб, привлекали к уголовной ответственности. Рецидивы продразверстки, повальные обыски, заградительные отряды, захват зерна и аресты напомнили обстановку 1918 г. Создавалась большая напряженность в отношениях города и деревни. По данным В.П. Данилова, в начале 1928 г. произошло 150 крестьянских выступлений.

К весне 1928 г. наступил перелом в ходе хлебозаготовок: дефицит был в основном покрыт и созданы минимальные хлебные резервы. Отмена чрезвычайных мер несколько нормализовала обстановку. Потом были повышены заготовительные цены на хлеб.

В следующем 1928/29 г. трудности с заготовками повторились. Они были усилены как неурожаем в главных производящих районах (Украина, Северный Кавказ), так и ростом сопротивления крестьянства, которое видело в хлебе возрастающую ценность, позволяющую влиять на события, добиваться повышения цен.

Вновь были применены чрезвычайные меры, сопровождавшиеся насилием.

Хлеб являлся резервом индустриализации, основной статьей экспорта, обеспечивавшей закупки промышленного оборудования за границей. Государству было необходимо стабильное и гарантированное производство зерна.

Согласно данным статистики, в конце 20-х годов у основной массы крестьянства запасы не превышали необходимых страховых фондов.[2]

Сказались результаты чрезвычайных ситуаций.

Хлебозаготовительный кризис подтвердил срочность принятого курса на усиление производственного кооперирования.

Колхозное движение в 1928 – 1929 гг.: новые проблемы

Колхозное движение нарастало. Уровень коллективизации к концу 1927 г. достиг почти 4% только за 3 – 4 месяца 1928 г. было создано несколько десятков тысяч новых кооперативов, куда были вовлечены сотни тысяч членов. В зерновых областях РСФСР и Украины сосредоточилась третья часть всех колхозов.

Обозначилась лидирующая роль важнейших хлебопроизводящих регионов – Северного Кавказа, Средней и Нижней Волги. Успешно развивались крупные колхозы, возникшие путем перерастания простых форм в более сложные или в результате объединения мелких коллективов. Создавались кустовые производственные объединения, куда государство направляло большое количество техники.

Возникли целые селения, а затем районы (например, Чапаевский на Средней Волге) и даже округа (Хоперский – Нижняя Волга) сплошное коллективизации.

Остро стоял вопрос об укреплении общественных фондов коллективных хозяйств, поскольку неопределенность в этом вопросе, нередко формальное обобществление рождали текучесть и колебания середняцкой части. Середняк воздерживался от вступления в колхоз из-за отсутствия четких правовых норм, неясности условий выхода из коллектива, а главное – не имел сильных материальных стимулов для обобществления хозяйства.

«…Середняки ставят вопрос так: для чего мы пойдем в коллектив, если там не имеется тракторов? Без тракторов, конечно, расширять темп коллективизации наших хлеборобских масс очень трудно»[3]. Лишь 10% новых колхозов имели тракторы, а свыше 70% их не были землеустроены к лету 1929 г.

Жизнь выдвинула еще один животрепещущий вопрос: допускать ли кулака в колхоз? В одних случаях кулаки вели агитацию против создания коллективных объединений, в других – когда колхоз создавался, входили в него с целью развала или обогащения. Некоторые считали возможным включение кулаков в крупные колхозы, экономически окрепшие, а в небольшие, только что выдвинувшиеся – нет.

Таким образом, опыт, накопленный колхозным движением к концу 20-х годов, не позволял в полной мере моделировать по нему предстоящую массовую коллективизацию. Подготовка широкого колхозного движения только начинала разворачиваться, нарастать по всем направлениям, но далека была от завершения.

Пятилетний план намечал такую экономическую политику, при которой участие деревни в финансировании индустриализации не должно подрывать крестьянское хозяйство.

Насильственная коллективизация: ноябрь 1929 г. – март 1930 г.

К октябрю 1929 г. уровень коллективизации поднялся до 7,0%. Она набирала ход с каждым месяцем, с каждым днем. Если в июне – сентябре ежедневно в колхозы вступало в среднем 7,5 тыс. крестьянских хозяйств, то в октябре – декабре – уже 30 тыс.

Реальный ход коллективизации в зерновых районах страны даже превосходил наметки пятилетки. Так, на Северном Кавказе уже к ноябрю в колхозы вошло 25-30% единоличников.

7 ноября 1929 г. в «Правде» была опубликована статья И.В. Сталина «Год великого перелома». Суть «коренного перелома» определялся в ней противоречиво: было сказано о том, что удалось повернуть основные массы бедняков и середняков к социалистическому пути в целом ряде районов, и в то же время о том, что середняк повернулся в сторону колхозов, но уже без указания районов. Общий вывод статьи – «решающая победа на самом трудном фронте социалистического строительства» уже одержана – не соответствовал реальности: ведь в колхозы начал идти середняк лишь в ведущих зерновых районах.

Между тем уже начали поступать многочисленные сигналы о бешеных темпах коллективизации на местах и нарушениях принципа добровольности. Сводки содержали тревожные симптомы массовых выходов из колхозов, развалов «бумажных» объединений. Были приведены факты перегибов.

Дальшейший план коллективизации разрабатывала комиссия Политбюро ЦК ВКП (б), возглавляемая наркомом земледелия СССР Я.А. Яковлевым. В начале декабря 1929 г. было образовано 8 подкомиссий, решавших следующие вопросы:

1)   о темпах коллективизации,

2)   об отношении к кулачеству в районах сплошной коллективизации,

3)   о типе хозяйств коллективизирующихся районов,

4)   о системе управления о организационном построении хозяйственных и общественных организаций в районах сплошной коллективизации,

5)   о распределении материальных ресурсов,

6)   о мобилизации крестьянских средств на строительство колхозов,

7)   о кадрах для колхозного строительства,

8)   о культурном и политическом обслуживании колхозов.

Комиссия предложила первый проект постановления о плане коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству. Предполагалось закончить коллективизацию «основных зерновых районов… в пределах 2-3 лет (а в отдельных округах и даже областях, возможно и скорее).» Для потребляющей полосы и основных сырьевых районов намечались сроки в 3-4 года, т.е. до конца пятилетки. Однако в окончательном варианте проекта, который комиссия представила в Плитбюро ЦК ВКП (б), сроки коллективизации для Нижней и Средней Волги и Северного Кавказа сокращались до одного – двух лет. В качестве возможного срока завершения коллективизации здесь называлась осень 1930г.

Комиссия сделала вывод об основной форме колхозного строительства в районах сплошной коллективизации – сельскохозяйственной артели. Это было закреплено в Постановлении ЦК ВКП (б) от 5 января 1930 г. «о темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», содержавшем программу формированной коллективизации.

Уже к началу второго года пятилетки линия сочетания в течение ряда лет возможностей единоличного крестьянства с нарастающим развитием крупного общественного производства отбрасывается: темпы коллективизации радикально пересматриваются – не менее 1/5 части, а абсолютному большинству крестьянских хозяйств предстояло теперь объединиться в коллективы к 1932/33 г.

Раскулачивание

В декабре 1929 г. в Комиссии Политбюро ЦК ВКП (б), возглавляемой Я.А. Яковлевым, была образована подкомиссия в составе К.Я. Баумана (председатель), Г.Н. Каминского, И.Е. Клименко, Г.Р. Рыскулова для подготовки предложений об отношении к кулачеству в районах сплошной коллективизации. Подкомиссия пришла к выводу, что в условиях начавшейся коллективизации таких мер, как недопущение кулаков в колхозы или изгнание их оттуда, недостаточно.

Речь шла о переходе к экспроприации всех средств производства в кулацких хозяйствах и передачу их в неделимые фонды возникающих молодых коллективов.

Предполагались арест или высылка кулаков, ведущих контрреволюционную деятельность, выселение (переселение) других групп кулаков, не смирившихся с коллективизацией. Большинство же кулацкого населения предполагалось использовать «как рабочую силу, без предоставления избирательных прав».

К лету 1929 г. кулаки был изгнаны из всех деревенских общественных организаций – земельных обществ, Советов, кооперативов. Ноябрьский (1929г.) Пленум ЦК ВКП (б) принял окончательное решение о недопущении их в колхозы.

Создавая колхозы, крестьяне по собственной инициативе сгоняли кулаков с земли, отбирали скот, инвентарь, общие собрания принимали резолюцию об их выселении.

Решения о выселении и конфискации принимались не только в зерновых, но и в потребляющих районах, где еще было далеко до перехода к сплошной коллективизации.

Кулацкий слой делился на три категории: к первой (10% численности) был отнесен контрреволюционный актив, организаторы террористических актов и антисоветских мятежей. Он подвергался аресту, предавался суду.

Вторую категорию составляли кулаки, бывшие полупомещики, выступавшие против коллективизации. Им предстояло выселение из районов сплошной коллективизации в северные и отдаленные регионы страны.

Порядок расселения кулаков третьей категории возлагался на окрисполкомы. Это наиболее многочисленная (до 80%) группа кулаков должна быть расселена в пределах районов на специально отводимых за пределами колхозов землях.

Кулачеству, отнесенному к третьей категории, предстояла частичная конфискация, с сохранением трудовой нормы для ведения хозяйства с твердыми заданиями по сдаче сельскохозяйственной продукции.

Таким образом, принятая модель раскулачивания решала сразу несколько взаимосвязанных проблем – удаление из деревни противников поспешной коллективизации с передачей их имущества колхозам, а также освоение необжитых районов с помощью даровой рабочей силы.

Круг хозяйств, определяемых как кулацкие, был расширен за счет таких размытых категорий, как «культурный хозяин», «подкулачник», «зажиточный», да и просто не согласных с коллективизацией.

Вскоре ЦК потребовал, чтобы раскулачивание не проводилось вне связи с ростом колхозного движения, чтобы центр тяжести был перенесен на строительство новых колхозов.

Однако, принятые меры носили формальный характер, их было явно недостаточно. В ряде районов добровольность заменялась принуждением к вступлению в колхозы под угрозой раскулачивания.

Раскулачивание и выселение в отдельные районы проходило с огромными издержками. Сотни тысяч семей спешно, в сильные морозы проделали многодневный путь в холодных, неприспособленных вагонах. На местах размещения спецпереселенцев часто не хватало самого необходимого: число переселяемых намного превышало плановые наметки, и местные власти не справлялись с обеспечением их продовольствием, стройматериалами, инвентарем.

Исторические источники скупо освещают эту сторону процесса раскулачивания, а в специальных исследованиях по данной теме проблема слишком упрощена: процесс переселения и трудоустройства на новых местах якобы соответствовал официальным инструкциям.

Бесправие становилось нормой, а «применение в процессе ликвидации кулачества как класса в массовом масштабе внесудебной репрессии привело к широкому распространению в партии и народе настроений гражданской войны. Это явилось почвой для культа личности».[4]