Навигация
Сущность социализма с «китайской спецификой»
174460
знаков
0
таблиц
0
изображений
1.2 Сущность социализма с «китайской спецификой»
В последнюю четверть ХХ в. КНР пошла на хозяйственные эксперименты, которые не укладывались в прежние представления о социализме, но которые стали очень быстро улучшать социально-экономическую ситуацию в стране. Результатом интенсивного теоретического и практического поиска после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва (1978 г.), пленума, заложившего основу хозяйственной реформы принцип «практика - критерий истины», стала целая серия новых научных выводов китайских ученых, которые были названы и действительно являлись «прорывами» в экономической теории социализма. На их основе вначале были обрисованы контуры того пути, который должна пройти КНР для достижения цивилизованности, а к рубежу XXI в. сформировалась вполне целостная «теория строительства социализма с китайской спецификой». Начав решительный эксперимент «снизу», КНР сумела за короткий промежуток времени реально продвинуться в демократизации экономики, и уже к середине 80-х годов смело поставила целый ряд таких кардинальных теоретических вопросов, как необходимость развития товарного хозяйства, дифференциации доходов, конкуренции внутри страны и на международной арене, плюрализма в формах собственности и распределения.
Новизна постановки вопроса - о социалистической плановой товарной (позже - социалистической рыночной) экономике - состояла в том, что она не совпадала ни с классическим наследием марксизма по этому вопросу (отрицание товарного производства в социалистической экономике), ни с относящимися к периоду НЭПа ленинскими идеями активного, но временного (до построения социализма) использования товарно-денежных отношений, ни с реформационными постулатами 80-х годов, получившими распространение во многих странах бывшего социалистического мира и чаще отвергающими социализм, чем ищущими совмещения с какими бы то ни было его идеями.
Особенностями социализма с китайской спецификой являются следующие: руководящая роль марксистской идеологии и Коммунистической партии; начальный этап строительства социализма; многообразие форм собственности при господствующей роли общественной собственности; соединение социалистического общественного строя с рыночной экономикой; социалистический строй на основе демократической диктатуры народа и правовой системы; цивилизация, обладающая высоким духом; строй, открытый вовне, построенный по принципу «одно государство, две системы», выступающий за мир во всем мире, против гегемонизма, строящий гармоничное процветающее общество. Социализм с китайской спецификой, отвечает конкретно-историческим условиям Китая.
Китайцы при выборе модернизационной модели учитывали особенности своей страны и не стремились перестать быть китайцами. Руководство страны принимало во внимание численность населения (более одного миллиарда человек), и низкий стартовый экономический уровень, и отсутствие достаточного количества природных ресурсов, и явный недостаток грамотных кадров. Поэтому необходимо было единое централизованное руководство, т.е. авторитарный режим. Одновременно китайское руководство понимало, что модернизация - это не одномоментное действие, а длительный процесс. Следует сказать, что успех реформ в Китае обеспечивал наличие коллектива единомышленников, на деле заинтересованных в процветании своей страны[57].
Россия и Китай — крупные автономные страны с сильными государственническими традициями; в XX столетии они пошли по коммунистическому пути. Исторически Россия и Китай сложились как империи, унаследовав черты государств с отчетливыми идентичностью и полномочиями власти. Как следствие, в обеих странах нормы гражданского общества не получили широкого распространения. Государство выступало в качестве «сторожа» в контактах с внешним миром, который воспринимался как таящий в себе угрозу[58]. Из Второй мировой войны они вышли победителями, несмотря на понесенные ими потери. Как Россия, так и Китай обладают самобытной культурой, лежащей вне плоскости европейской культуры. Однако контакты России с Европой были гораздо более интенсивными, таким образом, Россия, в отличие от Китая, представляет собой гибридное образование с сильными европейскими элементами. Элиты обеих стран долго считали себя экономически отсталыми в сравнении с Западом (в Китае - с начала XIX в., в России — с XVI в.). При обсуждении своих задач китайские и российские руководители до сих пор используют термин «модернизация».
При коммунистической власти у этих государственных экономик было много общего. Однако в 1990-е годы они отказались от многих элементов своих моделей. Вначале казалось, что они движутся в противоположных направлениях: Россия — к интеграции с Западом и рыночной демократии, в то время как Китай пытался сохранить авторитарное правление, совмещая его с осторожным открытием страны для торговли и инвестиций. Россия прошла через быструю политическую либерализацию при М.Горбачеве с последующим системным крахом Советского Союза. Китай пошел по пути управляемого перехода — поэтапного внедрения капиталистических элементов при сохранении монопольного положения коммунистической партии Китая (КПК) в политической сфере.
Если отход Китая от государственного социализма в целом принято считать успехом, то путь России многие считают неудачным. ВВП Китая каждое десятилетие удваивался, 400 млн. человек выкарабкались из абсолютной нищеты. Китай догнал Россию по ключевым показателям развития, таким как телефонизация, пользование Интернетом, ожидаемая продолжительность жизни и высокотехнологичный экспорт. Несмотря на то, что распад СССР весьма шокировал китайские власти, признаки развала российского общества, произошедшего после 1991 г., были не менее тревожными — рецессия в экономике, рост преступности, падение рождаемости, война в Чечне. Китайские лидеры извлекли уроки из ошибок Москвы; они пришли к выводу, что следует не только прибегать к репрессивным механизмам, но также провести реформы, необходимые для укрепления легитимности режима. Российские власти, напротив, похоже, не предпринимали никаких серьезных усилий, чтобы почерпнуть что-нибудь из китайского успеха.
Исходные условия на начало переходного периода в России и Китае существенно отличались. Более того, руководители опирались на радикально отличные друг от друга стратегии перехода. Сегодня оба государства, тем не менее, формируют схожие модели развития, предусматривающие руководящую роль государства перед лицом общих глобальных вызовов и возможностей[59].
К концу 1980-х годов Россия представляла собой равную США сверхдержаву, продолжавшую считать себя мировым лидером в науке и технологиях. На начало своего переходного периода в конце 1970-х годов Китай был преимущественно сельскохозяйственной страной (80% населения составляли крестьяне против 15% в России) с неконкурентоспособным промышленным сектором и минимальным научным потенциалом. У Китая есть проблемы с перенаселенностью, однако, по крайней мере, благодаря этому страна обеспечена дешевой рабочей силой. Перед Россией стоит проблема сокращающегося населения и хронического дефицита рабочих рук, тем не менее, в отличие от Китая, у России богатые запасы природных ресурсов.
В политической эволюции государств до 1980 г. также отмечаются разительные отличия. КПК перестраивалась в результате «культурной революции» (1966-1976 гг.)[60], которая нанесла серьезный ущерб ее легитимности в глазах народа. У СССР за плечами было 20-летие стабильности при Л.Брежневе, однако этот период ознаменовался ростом коррупции, стагнацией в экономике и рядом внешнеполитических авантюр (самыми заметными стали вторжение в Афганистан и возобновление гонки вооружений с США).
Зачастую утверждается, что основное различие между российским и китайским путями заключается в последовательности реформ. В соответствии с этим аргументом, Горбачев совершил большую ошибку, проведя сначала политическую либерализацию и лишь затем — экономическую реформу. Китайское руководство явно нельзя упрекнуть в совершении подобной ошибки.
Второе отличие кроется в скорости проведения реформ. Принято считать, что Китай шел по пути постепенных преобразований, тогда как Россия в 1992 г. взяла на вооружение методы «шоковой терапии». У Китая за спиной был вековой опыт неудачных попыток радикальных реформ, и, как следствие, правительство страны исповедовало философию инкрементализма. Москва, напротив, устала от десятилетий постепенных изменений, и кризисное состояние начала 1992 г., по всей видимости, не оставило Ельцину иного выбора, кроме как проведение радикальной реформы.
Проведение экономической реформы вперед политической позволило китайским лидерам сохранить политическую дееспособность. Что касается негативной стороны, благодаря подобной последовательности проведения реформ китайское руководство смогло получить ресурсы, необходимые ему для сохранения репрессивной системы управления. Горбачев, напротив, отказался от использования именно тех инструментов, с помощью которых он рассчитывал развивать экономическую реформу. Преобразования Горбачева нарушили организационное единство аппарата коммунистической партии и напрямую подорвали ее идеологическую легитимность. Как Горбачев, так и Ельцин воспользовались стратегией «разделяй и властвуй», которая размежевала элиты и фрагментировала политические институты.
Китайским лидерам, похоже, удалось избежать подобных размолвок в силу того обстоятельства (а может быть, и благодаря ему), что в руководстве КПК исторически было меньше единодушия, чем у их советских коллег. В Китае хорошо усвоили уроки «культурной революции» и распада СССР. Несмотря на разногласия по политическим вопросам, им удалось сохранить единство на публичной арене.
Между стратегиями реформ России и Китая имеется множество различий. Российское правительство в 1992 г. бросилось претворять в жизнь пакет радикальных мер, составленных на скорую руку. Реформы Пекина были устроены скорее по принципу «из середины наверх», чем «сверху вниз» — центр поощрял инициативу снизу и терпимо относился к ней. Расхожим выражением в Китае стала метафора «чувствовать камни во время перехода через реку», тогда как в России любимая поговорка одного из реформаторов звучала так: «нельзя перепрыгнуть пропасть в два прыжка». КПК сохранила возможность отслеживать ход реформ и корректировать их по мере необходимости. Если китайские лидеры говорили о «перевыполнении плана», то Кремль «отставал» от плана.
Китай в 1978 г. начал с освобождения крестьян от контроля планового режима посредством введения системы ответственности домохозяйств. Данное нововведение позволило высвободить рабочую силу для заводов. Затем местным властям разрешили создавать коммерческие городские и сельские предприятия. Государственным предприятиям также предоставили больше свободы в осуществлении предпринимательской деятельности. Китай сохранил госконтроль над промышленным сектором и социальные гарантии, первоначально за счет бюджетных субсидий, а затем с помощью «мягкого» кредитования через четыре госбанка. В силу быстрого роста частного сектора доля занятых на государственных промышленных предприятиях выросла до 29%. В 1994 г. стартовала приватизация предприятий среднего и малого бизнеса (СМБ), хотя власти предпочитали не пользоваться данным термином, вместо этого говоря о реструктуризации и передаче активов. В 1997 г. запущена масштабная программа реструктуризации предприятий СМБ, следствием которой стали задержки заработной платы и увольнения. Правительство смягчило последствия, установив выходное пособие в размере 60% зарплаты за предыдущие три года. В целом, государство продемонстрировало взвешенный подход при реализации реформ[61].
Если в Китае реформы начались с сельского хозяйства, то в России эту отрасль преобразования, по сути, обошли стороной. В банковской системе расхождение между темпами реформ в двух странах имеет обратный характер. Если в Китае государство сохранило контроль над банковской системой, то в России отмена госконтроля привела к появлению на свет полутора тысяч частных кредитных организаций, многие из которых рухнули во время финансового кризиса августа 1998 г. В результате проведенной в России массовой приватизации госпредприятия превратились в самостоятельные юридические лица в соответствии с западной теорией, подчеркивающей важность четкого разграничения прав собственности в системе, основанной на верховенстве закона. Китай пошел совсем по иному пути: никакой массовой приватизации, вместо этого - эволюция гибридной модели ГСП и ГП, выступающих в качестве коммерческих образований с нечетко определенными правами собственности. Эти предприятия также были глубоко вплетены во влиятельные местные, и даже семейные сети. В 1998 г. принято решение, по которому КПК и армия должны устраниться из бизнеса[62].
И Россия, и Китай рассматривали внешнюю интеграцию в качестве главной движущей силы трансформации своей экономики. Однако здесь их пути вновь расходятся. Объем торговли Китая утраивался каждое десятилетие, доля страны в мировой торговле увеличилась.
На фоне падения экономики в 1990-е годы и развала СЭВ, удельный вес России в мировой торговле сократился.
Регенерация экономики Китая происходила под знаком «взрывного» роста сборочного производства в прибрежных регионах, импорта сырья и экспорта продукции на зарубежные рынки, а также задействования неисчерпаемого «человеческого» ресурса. У России не было ни таких трудовых резервов, ни портов, расположенных вблизи мировых транспортных путей.
Китайцы, в отличие от России, полагались на приток прямых иностранных инвестиций.
Для стимулирования притока капитала в страну Китай создал особые экономические зоны. Китаю помогло существование капиталистических эксклавов в Гонконге и на Тайване, где проживает китайская диаспора численностью в 50 млн. человек. Несмотря на политику привлечения иностранных инвесторов, последних, как правило, обязывали создавать совместные предприятия, где их доля не превышала 50%.[63]
Российские реформаторы, напротив, в основном следовали советам Запада и проводили политику внешней либерализации.
Различные траектории России и Китая подтверждают, что влияние глобализации на отдельные страны непредсказуемо. Невзирая на то, что глобальная конкуренция создает общие проблемы для обоих государств, решения их руководства и условия исторической эволюции все же имеют значение. Развитие двух стран — хороший урок теоретикам глобализации, демонстрирующий, что мир не является «монохромным» и что сильные государства могут найти свою нишу в новом глобальном порядке. Похоже, что обе страны пришли к модели регулируемого рынка, в котором элементы рынка вплетены в посткоммунистические авторитарные институты и практики. Таким образом:
1) Власти твердо намерены сохранить целостность государственного суверенитета и национальной идентичности. Это означает, что правительства России и Китая не допустят навязывания тех или иных решений со стороны иностранных лидеров и институтов. Национальный суверенитет не должен быть платой за участие в международной экономической интеграции.
2) Власти сосредоточены на экономическом росте как основном приоритете — это хорошо для национальной безопасности и способствует укреплению легитимности режима в глазах народа в те времена, когда иные идеологические посылки теряют свою значимость. Рост также расширяет возможности для личного обогащения политических кадров, что, увы, отвлекает их внимание от проблем общественного развития.
3) Рыночный механизм — наиболее эффективный инструмент для достижения экономического роста. Международная торговля — тот случай, когда выигрывают все участники. Страна должна найти наиболее подходящую нишу в международном разделении труда посредством принятия логики сравнительных преимуществ. Для Китая это подразумевает эксплуатирование дешевой рабочей силы в экспортоориентированном производстве. В российском случае данная логика предполагает реализацию природных ресурсов страны. Китай опережает Россию в следовании логике глобализации. Пекин демонстрирует еще большую приверженность снижению торговых барьеров, чем давний союзник США - Япония.
4) Рынок имеет свои пределы, соблюдение которых должно контролировать государство. Рыночные силы, размывающие легитимность государства и вызывающие социальные протесты, должны корректироваться. Государство обязано вмешиваться там, где необходимо предоставление общественных благ, начиная от инвестиций в инфраструктуру и заканчивая, выплатой компенсаций жертвам реформ, а также создавать регулятивную среду.
России здесь присуще больше нюансов: официально ее руководство разделяет демократические ценности, и они закреплены в конституции 1993 г. Однако на практике видны существенные расхождения с теорией демократии. Частично признавая такую ситуацию, кремлевские идеологи выдвигают теории «управляемой демократии» и «суверенной демократии», стремясь восполнить пробел между российской действительностью и западными идеями.
5) Новый средний класс служит социальной базой для режимов регулируемого рынка»[64].
По мнению Э.Фридмана, «новый средний класс в урбанистическом Китае рассматривает демократию скорее как систему, которая привела бы к усилению позиций большинства населения, представляющего собой сельскую бедноту»[65]. Китайский средний класс также опасается хаоса, который последовал за развалом СССР и, как следствие, в большей степени склонен поддерживать технократическое авторитарное руководство.
Если сравнивать нынешнюю экономическую политику Китая с новой экономической политикой Советской России, тем более считать ее разновидностью той, то мы оказываемся в довольно сложном положении. Типологически новая экономическая политика в СССР и Китае, инициированные соответственно Лениным и Дэн Сяопином имеют много общего, так как проходили в сходных условиях.
Только и в данном случае, как говорят, аналогии хромают. И хромают не только по сути дела, сколько по части хронологии. В Советской России новая экономическая политика началась через три с половиной года после революции, а реформы Дэн Сяопина — спустя почти три десятилетия. Да и совсем по-другому шли страны к НЭПу. После провозглашения 1 октября 1949 г. Китайской Народной Республики ее руководство взяло за образец советскую модель развития. СССР, некоторые другие социалистические страны активно помогали Китаю создавать основы индустриальной базы, содействовали развитию инфраструктуры, там работали многие советские специалисты, а многие китайцы обучались и проходили производственную практику в СССР.
Одним словом, КНР неспешно шла по проторенному «первой в мире страной социализма» пути в деле социалистических преобразований. Постсталинское руководство, со своей стороны, не подталкивало Китай к форсированной социализации.
После «большого скачка» и «культурной революции» ситуация в Китае многими своими чертами напоминала ситуацию в советской России после «военного коммунизма». И с этой точки зрения действительно можно сравнивать экономическую политику Дэн Сяопина с новой экономической политикой Ленина[66].
Через какие этапы проходило формирование новой экономической политики Китая? Начало ей положили решения 3-го пленума ЦК КПК 11 созыва, состоявшегося в декабре 1978 года. Тогда ставилась исключительно прагматическая задача подобная той, которую должен был решить и решал НЭП в советской России: раскрепостить развитие экономики посредством допуска в определенных рамках товарно-денежных отношений. Ради того, чтобы как можно скорее решить проблему голода, накормить страну и тем самым снять социальную напряженность, которая накапливалась в обществе в ходе провальной экономической политики, инициируемой Мао Цзэдуном. Результаты, как известно, превзошли все ожидания. Буквально за три-четыре года китайские крестьяне, получив в подряд землю, формально принадлежащую коммунам, увеличили в несколько раз производство сельскохозяйственной продукции. Тем самым реформы получили широкую поддержку в обществе.
Надо полагать, именно под воздействием авторитета Дэн Сяопина 3-й пленум ЦК КПК 12 созыва (октябрь 1984 г.) сделал акцент на реформу собственности, возведя этот вопрос в ключевой вопрос всей хозяйственной реформы. Два года спустя 6-й пленум ЦК КПК 12 созыва закрепил положение о том, что при социализме необходимы «многообразные экономические уклады», в том числе несоциалистические. Очень важное значение в процессе формирования концепции рыночных реформ (хотя само это понятие не употреблялось и до сих пор не употребляется в Китае) также имели документы XIII съезда КПК (октябрь — ноябрь 1987 г.). В них, в частности, говорилось о «допущении существования и развития в стране частного хозяйства»[67]. В документы XIII съезда вошел тезис о допущении использования наемного труда без ограничения численности работников на одном предприятии.
Одновременно с реабилитацией частной собственности в условиях социализма шел процесс переосмысления социализма как феномена. И здесь важную роль сыграл тезис Дэн Сяопина о том, что строительство социализма в Китае и сам этот социализм имеет свою специфику. Выдвижение понятия «начальная стадия социализма» было удачной находкой китайских реформаторов, позволяющая, так сказать, списывать на переходную стадию от капитализма к социализму любые отступления от догм марксизма-ленинизма.
Но практически каждая глубокая реформа, так или иначе, проходит через кризисы. И кризисы, как правило, начинаются в экономике, но в конечном итоге приобретают социальный и политический характер.
Не избежал кризиса и вставший на путь глубоких реформ Китай, пик которого пришелся на весну 1989 г. и который, как известно, разрешился вооруженным подавлением властями выступлений молодежи и студентов. Только кризисы кризисам рознь. В Китае был, если можно так сказать, классический пример развития кризиса. Достаточно сказать, что за первые десять лет реформ (1979—1988 гг.) ВНП Китая увеличился в 3,5 раза при темпах роста производства в 9,1%, национальный доход — в 3,4 раза, доходы городского населения — в 4,5 раза, сельского — в 5 раз[68]. То есть кризис стал следствием очень быстрого экономического развития, что в какой-то момент создало «перегрев экономики», но также вызвало и социальную и политическую напряженность.
Быстрое и неравномерное развитие, само по себе естественное в конкретных условиях Китая, так же естественно породило структурные диспропорции в экономике, привело к росту инфляции, повышению цен на товары широкого потребления. В результате выросла социальная напряженность.
Важно при этом отметить, что одновременно с социально-экономическим ростом в Китае начался и процесс демократизации страны. Впервые за многие годы в открытой печати стали обсуждаться острые экономические, социально-политические и иные вопросы, так или иначе связанные с реформой, которые никогда ранее не поднимались.
Как считают некоторые российские ученые, общественный кризис в Китае был вызван не экономическими, а политическими причинами. После смерти Мао Цзэдуна огромное число образованной китайской молодежи вернулось в города из деревень, куда они были отправлены на «перевоспитание» в годы «культурной революции», и включилось в общественную жизнь. Они-то и стали наиболее активными поборниками демократических перемен. А также тысячи студентов, которых в свое время послало руководство Китая для приобретения знаний в престижных западных университетах и которые за годы обучения там прониклись идеями западной демократии.
Иной точки зрения придерживается Л. П. Делюсин, передавая слова видного китайского журналиста и общественного деятеля Ху Цзивея: «По мнению Ху Цзивея,— пишет Делюсин,— если бы в 1989 году партийное руководство поддержало студенческое движение и направило его в русло законности и демократии, на чем настаивал Чжао Цзыян, то оно нанесло бы сильный удар по коррупции. Он отмечает, что не случайно именно мэр Пекина Чэнь Ситун, впоследствии разоблаченный как крупный взяточник и казнокрад и осужденный за свои преступления, первым заклеймил студенческие демонстрации как контрреволюционные, а Дэн Сяопин согласился с этой его оценкой, что и привело к трагическим последствиям[69]».
В Китае подавление выступлений молодежи и студентов носило исключительно жестокий характер. После событий лета 1989 г. В Китае установилась жесткая цензура печати. Любая независимая от воли властей общественная деятельность стала решительно пресекаться. Одним словом, демократический процесс был свернут. Начался период «упорядочения экономики» (1989—1991 гг.), включавший в себя наряду с прочим перерегистрацию частных компаний, многие из которых были закрыты или самоликвидировались. Произошло ужесточение налоговой инспекции. Развернулась борьба против «буржуазной либерализации», вестернизации. Возникла серьезная опасность отката назад, возврата к командно-административным методам хозяйствования[70].
И вот здесь сказались масштаб личности и мудрость Дэн Сяопина и, естественно, его огромный авторитет в глазах китайцев. Он не дал этой тенденции укрепиться, и Китай не только не свернул рыночные реформы, но они получили еще более глубокий характер. Другими словами, тот, кто начал реформы, тот и взял их под защиту.
Что же касается проблемы развития в Китае демократии, то дело не в позиции «властолюбивого» Дэн Сяопина и не в «феодально-патриархальной» политической системе, сохранившейся со времен правления Мао Цзэдуна. Главным препятствием на пути развития демократии в развивающихся странах, к которым причисляет себя и Китай, являются объективные причины. Они в бедности, общей неразвитости, в преобладании среди населения по большей части полуграмотного или вообще неграмотного крестьянства, в вековых традициях подчинения низов верхам, в авторитарном массовом сознании. Объективные предпосылки для демократии создаются в ходе быстрого экономического развития и роста благосостояния населения, изменения социально-классовой структуры общества, подъема его образовательного и культурного уровня, трансформации массового сознания — от авторитарного к компромиссному, демократическому.
Установка Дэн Сяопина на неизменность курса реформ, о необходимости дальнейшего развития частного предпринимательства были теоретически обоснованы в ходе работы XIV съезда КПК (октябрь 1992 г.) и нашли отражение в партийных документах. В частности, была принята концепция «социалистической рыночной экономики». Прежде была концепция «социалистической товарной экономики». Цзян Цзэминь, выступая на съезде с докладом, говорил о том, что «бедность — не социализм».
Таким образом, что же представляют собой китайские реформы? Своеобразная форма НЭПа? Частный случай того пути развития, по которому пошли Южная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур, Малайзия? Или же это какой-то особый феномен? На эти вопросы видимо нельзя дать однозначный ответ. Здесь присутствует и то, и другое и третье. Да, это своего рода форма НЭПа в том смысле, что после затянувшихся на многие годы попыток перескочить через исторически обусловленные этапы развития, другими словами, свернуть товарное производство на низком уровне развития производительных сил в угоду формированию социалистических, а частично и коммунистических (имея в виду полное обобществление частной собственности) преобразований, страна вынуждена коренным образом менять свою экономическую политику и поощрять развитие товарного производства.
Значит ли это, что «китайская модель» не имеет своих неповторимых особенностей? Видимо, нет. Во-первых, огромную роль играет численность населения страны, в которой, по оценкам на конец 2000 г., проживало 1,3 млрд. человек. Это целый континент. Когда грянул так называемый азиатский кризис, то Китай от него пострадал меньше других. Несмотря на довольно широкую и все более растущую включенность китайской экономики в мировую экономику, ей в то же время свойственна высокая степень самообеспеченности. В ходе обмена мнениями востоковедов по поводу вступления Китая в ВТО А. И. Салицкий подчеркивал: «По-видимому, неприменимость многих классических схем и математических моделей к оценке китайского хозяйства вытекает уже из его гигантских масштабов»[71]. Во-вторых, неповторимым является огромный приток капитала в страну со стороны хуацяо (разбросанных по всему миру этнических китайцев) и тун-бао (китайцев, проживающих на Тайване, в Гонконге, Макао). Из 300 млрд. долларов прямых иностранных инвестиций, по данным на 2000 г., не менее 70%, по оценкам, составляли как раз средства хуацяо и тунбао[72] . Как пишет Салицкий, капитал хуацяо и тунбао растворяется «в основном массиве китайского хозяйства»[73]. Не поэтому ли и азиатский финансовый кризис меньше всего ударил по экономике Китая?
В-третьих, трудно воспроизводима та международная обстановка, в которой начались китайские реформы. В период обострения советско-китайских отношений стратегической задачей Запада и США в первую очередь стало стремление всеми силами углублять раскол между двумя социалистическими странами. Поэтому страны Запада и Япония не препятствовали, а, напротив, содействовали успеху реформ в Китае, в особенности на начальном и самом трудном этапе. В международной печати не раз отмечалось, что в первые годы китайских реформ Запад и Япония довольствовались больше политическими, нежели экономическими дивидендами. К сказанному следует добавить и то, что к моменту вступления Китая на путь рыночных реформ несостоятельность государственной экономики в условиях ускорившейся НТР уже не требовала доказательств.
Китай — страна древней культуры. Достаточно сказать, что в 1999 г. отмечалась 2550-я годовщина со дня рождения великого китайского философа Конфуция, который оказал огромное влияние на жизнь китайского общества сродни религиозному. Как ни хотели «великий кормчий» и его сторонники вытравить из массового сознания гуманистические начала наследия Конфуция, заменив их теорией классовой борьбы, им это не удалось. Идеи Конфуция о человеческом достоинстве, о справедливости и нравственности в отношениях между людьми, о взаимоуважении, заботе друг о друге, о том, что позволительно, а что недопустимо делать даже в самых критических ситуациях, оказались, как никогда, востребованными в переходный период развития Китая, когда, скажем так, развитие капитализма на этапе первоначального накопления связано с огромными потерями для общества в духовно-нравственной сфере.
И не случайно Дэн Сяопин стал брать на вооружение некоторые идеи Конфуция и, в частности, понятие «сяокан» — «общество малого благоденствия», в котором будет, достигнут уровень средней зажиточности. Как пишет Делюсин, «отец китайских реформ считал, что именно такая цель является для КПК реальной и осуществимой к началу XXI века. Именно достижимость этой цели, означающей решение проблемы «тепла и сытости» для всего населения, позволяет лучше активизировать трудовые и умственные усилия народа, чем звучавшие при Мао Цзэдуне несбыточные лозунги, призывавшие в короткие сроки построить лестницу, ведущую на коммунистическое небо»[74]. Глубоко проникшие в массовое сознание идеи Конфуция уберегли китайское общество и от глубокого социального расслоения, и от духовно-нравственного кризиса, включая национальный и государственный нигилизм, и помогли сохранить преемственность поколений.
Китай — страна древней цивилизации, веками считавшая себя средоточием Вселенной. Именно отсюда идут корни известного лозунга опоры на собственные силы. Именно поэтому она легко «переваривает» иностранные заимствования. Популярный в Китае лозунг «Иностранное— на службу Китаю!» действительно реально воплощается в жизнь. Редкая, если не беспримерная, привязанность этнических китайцев к своей матери-родине, тоже содействовала успеху китайских реформ.
И в то же время «китайская модель» имеет немало общего с «восточноазиатской моделью». Авторитарный режим, реформы осуществляются под руководством партии, которую некоторые исследователи небезосновательно называют «партией-государством». И она действительно является не столько партией в общепринятом смысле этого слова, сколько государственной структурой, причем не в меньшей, если не в большей мере, чем была КПСС. При этом огромную роль в общественной жизни страны играет армия, тесно связанная с компартией, победа которой в гражданской войне, в сущности, и проложила путь созданию КНР.
С «восточноазиатской моделью» «китайскую модель» сближает и многое другое. Это высокий уровень сбережений и капиталовложений. Так, по данным В. А. Мельянцева, в 1996 г. доля инвестиций в ВВП в КНР, Малайзии и Таиланде составляла 41—42%, чуть меньше в Южной Корее, причем в основном за счет внутренних источников финансирования[75]. Это активное государственное вмешательство в экономический процесс с целью стимулирования роста производства и экспорта, а также создания финансово-промышленных групп как локомотивов экономического развития и экспортной интервенции.
Разумеется, Китай с его масштабами не может всю свою экономику ориентировать на производство экспортной продукции, но темпы роста его экспорта достойны подражания. Как пишет В. В. Попов, политика поддержки государством конкурентоспособных отраслей, стимулирование перемещения в них ресурсов «проводилась сначала в Японии, затем в Южной Корее, на Тайване, в Гонконге и Сингапуре, позже — в странах Юго-Восточной Азии (ЮВА) и в Китае привела к впечатляющим результатам. В Китае именно экспорт был мотором экономического роста, а доля экспорта в ВВП выросла с 5% в 1978 году до более 20% сегодня»[76].
Экономическое сотрудничество России и Китая отражает, скорее, вчерашний день и не обращено в будущее. Экспорт РФ в Китай в основном состоит из сырьевых товаров, энергоносителей при сокращении доли готовых изделий. Исключение составляет военно-технический компонент, но и здесь «на горизонте времени» маячат сложности в недалеком будущем — отставание в поставках запасных частей, сервисных услуг, растущая конкуренция в этом динамичном сегменте мирового рынка. Подспудно назревает еще одна проблема: насколько стратегически оправдана преимущественная ориентация России на военно-коммерческое сотрудничество с КНР, как скоро его можно будет, по крайней мере, дополнить, если не заменить современной машиностроительной продукцией мирного назначения?
Китай же со своей стороны наводнил Россию дешевой продукцией повседневного спроса, не пренебрегая при этом широким сбытом контрафактной продукции. Последнее относится и к нарушению прав интеллектуальной собственности. Россию очень волнует тот факт, что Китай позволил себе в точности копировать, к примеру, российские истребители Су-27, выдавая их за китайскую разработку[77].
Китайское «экономическое чудо» затрагивает лишь около 1/10 населения страны, в основном в ее юго-восточной части, где сосредоточены основные производственные мощности страны (экономический комплекс Шанхая, провинций Цзянсу и Чжэцзян). Концентрация грандиозных экономических и финансовых средств на ограниченной территории неизбежно означает сдерживание развития остальных регионов страны. В результате глубокая социально-экономическая дифференциация, сложившаяся исторически, стала сочетаться с процессом, воспроизводящим отсталость центральных и западных районов. Почти миллиард китайцев в центральных и западных районах страны живут не намного лучше, чем в XIX в. Среднемесячный заработок в КНР составляет 34—40 долл. США, а почасовая заработная плата в промышленности — 59 центов (для сравнения: в Индии — 43 цента, в Таиланде — 85, Малайзии — 278, Турции — 346)[78]. Китай прочно держится в списке стран с самыми низкими среднедушевыми доходами. В 2005 г. ВВП на душу населения составлял всего 1,7 тыс. долл./год, а в США этот показатель достиг 42 тыс.[79] Удельный вес населения Китая, причисляемого Всемирным банком к среднему классу, не превышает 5%[80].
Культивируемая площадь страны — 13,4%. Крестьяне, составляющие 60% населения, имеют мизерные наделы — от 0,15 до 0,3 га — являющиеся главным источником их существования[81]. Одним из главных факторов социально-экономического неравенства горожан и крестьян является игнорирование властью на протяжении почти четверти века интересов сельского хозяйства, деревни, крестьянства.
Власть подчинила всю жизнь общества и государства интересам форсирования темпов экономического роста на основе всемерного расширения экспортного производства. Большую часть периода «реформ и открытости» органы власти обеспечивали прикрепление горожан к предприятиям, крестьян — к земле.
Таким образом, итоги экономического развития страны за последнюю четверть века показывают, что их невозможно оценить как однозначно положительные. Цена, которую общество заплатило и продолжает платить за форсированные темпы экономического роста, оказывается чрезмерно высокой.
ГЛАВА II. ПРИОРИТЕТНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ КИТАЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ РАЗВИТИЯ
Похожие работы
... это означало прекращение существования в качестве самостоятельного государства и утрату возможности проведения собственной внешней политики - «страна Юга» стала частью французской колониальной империи. § 3. Стабилизация французского режима Итак, начав покорение Индокитая в 1858 г. с агрессии в отношении Вьетнама, французские колонизаторы лишь к концу XIX века смогли подавить героическое ...
... плане вопрос заключается в следующем: разумно ли расширять нашу территорию в любом направлении такой ценой». В политических кругах северных штатов, т.е. сторонниками приобретения Аляски, высказывалось суждение, что США должны были отплатить России сторицей за ее поддержку в годы Гражданской войны. Под влиянием сообщений о задержке по вине Конгресса Соединенных Штатов выплаты России оговоренной ...
... от ненависти арабско-мусульманского мира до яростной защиты своих ценностей и коллективных культурных особенностей в Европе, Латинской Америке и значительной части Азии. 3. Перспективы развития отношений стран АТР и США Развитие стран Азиатско-Тихоокеанского региона является одним из наиболее динамичных элементов интеграционных процессов. Еще недавно это наиболее отсталый регион мира. Сегодня ...
... в Африку все же сдерживает обнищание населения, хотя и не сильно улучшает положение большинства жителей. Рост ВВП превышает рост численности населения. В 2006 году рост ВВП составил 5,5%. 2.2. Проблемы развивающихся стран в мировом хозяйстве Одной из самых серьезных проблем развивающихся стран является развитие сельского хозяйства, где сосредоточена основная масса экономически активного ...
0 комментариев