4 Исходные точки теории познания

В начале теоретико-познавательных исследований, после всего, что мы видели, следует отвергнуть все то, что входит уже само в область познания. Познание есть нечто, произведенное человеком, нечто, воз­никшее через его деятельность. Для того, чтобы теория познания действительно простиралась на, всю область познания, бросая на нее свет, она должна взять за исходную точку нечто такое, что осталось совершенно не затронутым этой деятельностью, отчего эта деятель­ность скорее сама только получает первый толчок. То, с чего нужно начинать, лежит вне познания, оно само еще не может быть познани­ем. Но мы должны его искать непосредственно перед познанием, так что уже следующий шаг, который, исходя из него, предпринимает человек, является уже познавательной деятельностью. Способ же, которым должно быть определяемо это абсолютно первое, должен быть таким, чтобы в это абсолютно первое не включалось ничего такого, что происходит из познания.

Между тем такое начало может быть сделано только с непосредственно данным образом мира, т.е. тем образом мира, который предлежит человеку, прежде чем он подверг его как бы то ни было процессу познания, стало быть, прежде чем оп совершил хотя бы малейшее высказывание о рем, предпринял малейшее мысленное определение его. То, что тогда проходит мимо нас и мимо чего мы проходим - это лишенный всякой связи и все-таки не разделенный на индивиду­альные частности образ мира[31], в котором ничто не отделено друг от друга, ничто не обусловлено друг другом и ничто не определяется друг другом, это - непосредственно данное. На этой ступени суще­ствования - если мы вправе употребить это выражение - ни один ' предмет, никакое событие не является важнее, значительнее другого. Рудиментарный орган животного, не имеющий, может быть, на более поздней, уже освещенной познанием ступени бытия никакого значения для его развития и жизни, является с тем же правом на внимание, как и самая благородная и необходимая часть организма. До всякой познавательной деятельности в образе мира ничто не является как субстанция, ничто как акциденция, ничто как причина или действие; противоположности материи и духа, тела и души еще не возданы. Но и от всякого другого предиката должны мы воздер­жаться для стоящего па этой ступени образа мира. Этот образ мира не может быть понимаем ни как субъективный или объективный, ни как случайный или необходимый; есть ли это вещь в себе или простое представление, этого нельзя решить на этой ступени. Так как мы уже видели, что познания физики и физиологии, соблазняющие нас на подведение данного под одну из указанных категорий, не могут быть поставлены во главе теории познания.

Если бы внезапно из ничего было создано существо с вполне развитым человеческим интеллектом встало перед миром, то первое впечатление, которое этот последний оказал бы на его чувства и его мышление, было бы приблизительно тем, что мы назвали непосредственно данным образом мира. Человеку, конечно, этот образ мира ни в одно мгновение его жизни не представляется в этом виде; в его развитии нигде не существует границы между чистым, пассивным обращением вовне к непосредственно данному и мыслительным его познанием. Это обстоятельство могло бы вызвать некоторое сомнение к нашему установлению начала теории познания. Эд. ф. Гартман, например, говорит: "Мы не спрашиваем, каково содержание со­знания у просыпающегося к сознанию ребенка или у стоящего на низ­шей ступени живых существ животного, так как философствующий человек не имеет об этом никакого опыта и выводы, при помощи ко­торых он пытается реконструировать это содержание сознания при­митивных биоэнергетических или онтогенетических ступеней, долж­ны всегда основываться опять-таки на его личном опыте. Мы, таким образом; прежде всего должны установить, что представляет собой содержание сознания, найденное философствующим человеком при начале философской рефлексии"[32]. Но против этого можно возра­зить, что тот образ мира, который мы имеем в начале философской рефлексии, уже несет в себе предикаты, добытые посредством по­знания. Эти предикаты не должны быть приняты без критики, но должны быть тщательно выделены из образа мира, для того, что­бы он явился совершенно чистым от всего присоединенного через процесс познавания. Граница между данным и познанным вообще не совпадает ни с каким моментом человеческого развития, но ее нужно провести искусственно. Это можно сделать на каждой ступени раз­вития, если мы только правильно проведем разрез между тем, что является нам без мысленного определения до познания, и тем, что еще только создается из него через это последнее.

Теперь нас можно упрекнуть в том, что мы уже накопили целый ряд мысленных определений для того, чтобы выделить тот будто бы непосредственный образ мира из образа мира, дополненного человеком через познавательную обработку. Но против этого можно возразить следующее: те мысли, которые мы привели, не должны были как-нибудь характеризовать этот образ мира, не должны были придавать ему никаких свойств или вообще что-либо высказывать о нем; они должны были лишь так направить наше рассмотрение, чтобы оно было приведено к той границе, где познание видит себя поставленным перед своим началом. Поэтому нигде не может быть речи об истине или ошибочности, правильности или неправильности тех рассуждений, которые, согласно нашему пониманию, предшествуют тому моменту; когда мы стоим в начале теории познания. Все они имеют только задачей целесообразно привести к этому началу. Никто из намеревающихся заниматься теоретико-познавательными проблемами не стоит в то же время перед - по праву так назван­ным - началом познавания, но имеет уже до известной степени развитые познания. Удаление из этих познаний всего, что добыто через работу познавания, и установление начала, лежащего до этой работы, может произойти только через соображения, выраженные в форме понятий. Но на этой ступени понятия не имеют никакой познавательной ценности, они имеют чисто отрицательную задачу удалить из поля зрения все то, что принадлежит к познанию, и при­вести туда, где это последнее только начинается эти соображения являются указателями пути к тому началу, к которому примыкает акт познавания; но не принадлежат еще к этому началу. Во всем, что гносеолог должен изложить до установления начала, есть, та­ким образом, только целесообразность или нецелесообразность, но не истина или заблуждение. Но и в самой этой начальной точке ис­ключено всякое заблуждение; так как это последнее может начаться только вместе с познанием, следовательно, не может лежать до него.

На это последнее положение не может притязать никакая другая теория познания, кроме той, которая исходит из наших рассужде­ний. Где объект (или субъект) устанавливает исходную точку мы длительным определением, там, конечно, заблуждение возможно и вначале, именно при самом этом определении. Ведь оправдание последнего зависит от законов, которые кладет в основу акт познания. Но оно может явиться лишь в течение теоретико-познавательных исследований. Только когда говорят: я исключаю все мысленные, достигнутые через познание определения из моего образа мира и удерживаю только все то, что появляется на горизонте моего наблю­дения без моего участия, только тогда всякая ошибка исключена. Где я принципиально воздерживаюсь от всякого высказывания, там я не могу совершить и никакой ошибки.

Поскольку гносеологически дело идет о заблуждении, оно может лежать лишь внутри акта познания. Обман чувств не есть заблу­ждение. Когда луна при восхождении кажется больше, чем в зените, мы имеем дело не с заблуждениями, а с фактом, хорошо обоснованным в законах природы. Ошибка в познании возникла бы только тогда, когда мы, при сочетании в мышлении данных восприятий, неправильным образом истолковывали бы вышеупомянутое "боль­ше" и "меньше". Но это истолкование лежит внутри акта познания.

Если хотят действительно понять познание во всем его существе, то нужно, без сомнения, прежде всего взяться за него там, где оно стоит перед своим началом, где оно начинается. Ясно также, что-то, что лежит до этого начала, не может быть привлечено для объяснения познания, но должно быть именно предпослано ему. В проникновении в сущность того, что здесь дам предпосылается, и заключа­ется задача научного познания в его отдельных разветвлениях. Но здесь мы хотим получить не особые познания о том или другом, а исследовать само познание. Только после того, как мы поймем акт познания, можем мы составить суждение о том, какое значение име­ют высказывания о содержании мира, производимые в познавании этого содержания.

Поэтому воздержимся от какого бы то ни было определения, непо­средственно данного до тех пор, пока мы не знаем, какое отношение имеет такое определение к определенному. Даже самим понятием "не­посредственно данного" мы ничего не высказываем о том, что лежит до познавания. Это понятие имеет единственной целью указать на это неопределенно данное, направить на него взгляд. Форма поня­тия здесь, в начале теории познания, есть только первое отношение, в которое становится познавание к содержанию мира. Этим обозна­чением предусмотрен и тот случай, что все содержание мира - есть только призрак нашего собственною "я"; так что сохранил бы свои права и исключительный субъективизм, так как о данности этого факта ведь не может быть и речи; он мог бы быть только резуль­татом познающего соображения, т.е. оказаться правильным только благодаря теории познания, но не служить ей предпосылкой.

В этом непосредственно, данном содержании мира все уже за­ключено, что только может вообще появиться в пределах горизонта наших переживаний в самом широком смысле слова: ощущения, вос­приятия, воззрения, чувства, акты 1юли, создания сна и фантазии, представления, понятия и идеи.

Иллюзии и галлюцинации на этой ступени еще совершенно рав­ноправны с другими частями содержания мира. Ибо какое они имеют отношение к другим восприятиям, этому может научить только по­знающее наблюдение.

Если теория познания исходит из допущения, что все только что приведенное есть содержание нашего сознания, то, естественно, сей­час же возникает вопрос: каким обрезом приходим мы от сознания к познанию бытия? Где переход, переходящий нас из субъективного в транс субъективное? Но для нас дело обстоит совершенно иначе. Для нас как сознание, так и представление о "я" прежде всего только ча­сти непосредственно данного, и какое отношение первые имеют к последнему - это уже будет результат познания. Не из сознания хотим "мы определить познавание, а наоборот: из познавания - сознание и отношение субъективного и объективного. Так как мы оставляем данное пока без всяких предикатов, то мы должны спросить: каким образом мы вообще приходим к определению этого данного? Как воз­можно начать где-либо акт познавания? Как можем мы одну часть образа мира обозначить, например, как восприятие, другую как по­нятие, одну как бытие, другую как видимость, ту как причину, эту как действие? Как можем мы отделить пас самих от объективного и глядеть на себя, как на "я" в противоположность "не я"?

Мы должны найти мост от данного образа мира к тому, который мы развиваем через наше познание. Но при этом мы встречаемся со следующей трудностью. До тех пор, пока мы лишь пассивно глазеем на данное, мы нигде не можем найти начальной точки, к которой мы могли бы примкнуть, чтобы отсюда уже продолжать пить на­шего познавания. Мы должны были бы найти в данном где-нибудь такое место, где мы могли бы вступить, где заложено нечто одно­родное познаванию. Если бы действительно все было только дано, то пришлось бы остаться при простом глазении на внешний мир и совершенно равноценном ему глазении в мир нашей индивидуально­сти. Самое большее, что мы могли бы, — это описывать вещи, как вненаходящиеся, но никогда не понимать их. Наши понятия имели бы чисто внешнее отношение к тому, к чему они относятся, но ни­какого внутреннего. Для истинного познавания все зависит от того, чтобы мы где-нибудь в данном нашли область, в которой наша по­знающая деятельность не предпосылала бы себе нечто как данное, но пребывала бы деятельно внутри этого данного. Другими слова­ми: если строго держаться только данного, то именно должно вы­ясниться, что не все есть только данное. Наше требование должно было быть таким, чтобы при строгом соблюдении его оно частично упраздняло само себя. Мы поставили это требование не для того, чтобы установить произвольно какое-либо начало теории познания, а чтобы действительно найти таковое. Стать данным в нашем смы­сле слова может все даже по своей внутренней природе не данное. Тогда оно является именно только формально для нас данным, но раскрывается затем при более точном рассмотрении само собою, как-то, что оно есть действительно.

Вся трудность в понимании познавания лежит в том, что мы не производим содержания мира из нас самих. Если бы мы это делали, то не было бы вообще никакого познавания. Вопрос может для меня возникнуть по поводу вещи тогда, когда она мне "дана". То, что я произвожу, я наделяю определениями; таким образом, мне не нужно сначала еще прашивать об их правомерности.

Это второй пункт нашей теории познания. Он заключается в постулате: в области данного должно находиться нечто такое, где наша деятельность не витала бы в пустоте, где в эту деятельность входило бы само содержание мира.

Определив начало теории познания таким образом, мы поставили это начало всецело перед познающей деятельностью, чтобы не затемнять внутри познания никаким предрассудком само это позна­ние; теперь мы определяем первый шаг, который мы делаем в нашем развитии, и определяем его таким образом, что не может быть речи о заблуждении и неверности. Так как мы не произносим никакого суждения о чем-либо, но намечаем только требование, которое над­лежит выполнить, чтобы вообще могло состояться познание. Все де­ло в том, что мы сознаем с полной критической осмотрительностью следующее: мы ставим как постулат самую характеристику, какую должна иметь та часть содержания мира, с которой мы можем на­чать нашу деятельность познания,

Иначе поступить совершенно невозможно. Содержание мира, как данное, совершенно лишено определения. Ни одна часть его не может сама собой дать толчок к тому, чтобы с ней начать внесение порядка в этот хаос. Здесь познающая деятельность должна, таким образом, произнести веление и сказать: "такою-то должна быть эта часть". Такое веление нисколько не затрагивает данного в его каче­стве. Оно не вносит в науку никакого произвольного утверждения. Оно именно ничего не утверждает, оно только говорит: если возмож­ность познания должна поддаваться объяснению, то нужно искать такую область, как она характеризована выше. Если такая область существует, тогда существует и объяснение познания, в противном случае — нет. Между тем как мы начали теорию познания с "данно­го" вообще, мы теперь ограничиваем требование тем, что обращаем внимание на определенный пункт этого данного.

Теперь подойдем ближе к нашему требованию. Где находим мы в образе мира нечто такое, что не есть просто данное, но есть данное лишь постольку, поскольку оно в то же время произведено в акт познания?

Нам должно быть совершенно ясно, что это произведение мы должны иметь снова данным во всей непосредственности. Для его познания не должно быть еще нужды в заключениях. Из этого же следует, что чувственные качества не удовлетворяют нашему тре­бованию. Так как о том обстоятельстве, что они возникают не без нашей деятельности, мы знаем не непосредственно, а только через физические и физиологические соображения. Но действительно непосредственно знаем мы, что понятия и идеи вступают в сферу непо­средственно данного всегда в акте познания или через него. Поэтому ни один человек и не обманывается относительно такого характера понятий и идей. Можно, конечно, счесть какую-нибудь галлюцина­цию за данную извне, но никто никогда не будет думать о своих понятиях, что они нам даны без нашей собственной мыслительной работы. Сумасшедший считает реальными только вещи и отноше­ния, снабженные предикатом "действительности", хотя бы фактиче­ски они не были таковыми; но он никогда не скажет о своих понятиях и идеях, что они появляются в мире данного без его собственной де­ятельности. Все другое в нашем образе мира носит именно такой характер, что оно должно быть дано, если мы хотим его пережить; только при понятиях и идеях наступает еще и обратное: мы должны их произвести, если хотим их пережить. Только понятия и идеи даны нам в той форме, которая была названа интеллектуальным созерцанием. Кант и более новые, примыкающие к нему философы совершенно отказывают человеку в этой способности, потому что всякое мышление относится только к предметам и абсолютно ни­чего не производит из самого себя. В интеллектуальном созерцании вместе с формой мышления должно быть одновременно дано и содер­жание. Но не происходит ли это действительно при чистых понятиях и идеях?[33] Нужно только рассматривать их в той форме, в которой они еще совершенно свободны от всякого эмпирического содержания. Когда, например, хотят постигнуть чистое понятие причинности, то нельзя держаться какой-нибудь определенной причинности или сум­мы всех причинностей, но только лишь одного понятия ее. Причины и действия должны мы отыскивать в мире; причинность как форму мысли должны мы сами произвести, прежде чем мы сможем найти в мире первые. Но если держаться кантовского утверждения, что понятия без созерцания являются пустыми, то было бы немысли­мо доказать возможность определения данного мира через понятия. Ибо, допустим, что даны два элемента содержания мира: а и Ь. Если мне надо отыскать отношение между ними, то я должен это сделать при помощи определенного в смысле содержания правила; но такое правило я могу произвести лишь в самом акте познания, так как из объекта я потому не могу его извлечь, что определения этого Последнего должны быть еще только добыты при помощи прави­ла. Такое правило для определения действительного входит, таким образом, всецело в состав логических сущностей чистых понятий.

Прежде чем идти далее, устраним еще одно возможное возраже­ние. Именно: кажется, как будто в нашем ходе мысли бессознательно играет роль представление "я", "личного субъекта", и что мы вос­пользовались этим представлением в ходе развития наших мыслей, не доказав права на это. Это происходит/когда мы, например, гово­рим: "мы производим понятия", или "мы ставим те или иные требо­вания", Но ничто в нашем изложении не дает повода видеть в этих предложениях нечто большее, чем стилистические обороты. То, что акт познания принадлежит какому-то "я" и "от него исходит, это, как мы уже говорили, может быть установлено только на основании познавательных соображений. Собственно говоря, мы и должны бы­ли бы говорить пока только об акте познания, даже не упоминая о его носителе, так как все, что установлено до сих пор, ограничива­ется тем, что перед нами "данное", и что из одного пункта этого данного проистекает приведенный выше постулат; наконец, что по­нятия и идеи - это область, которая соответствует этому постулату. Этим не отрицается, что пункт, из которого вытекает этот посту­лат, есть "я". Но на первое время мы ограничиваемся установлением в их чистоте обоих указанных шагов теории познания.

 


Информация о работе «Рудольф Штейнер "Истина и наука"»
Раздел: Философия
Количество знаков с пробелами: 120071
Количество таблиц: 2
Количество изображений: 0

Похожие работы

Скачать
98622
0
0

... теле которого снова воплотился “Учитель мира”, то есть Христос. Этим искажалась духовная истина.   Глава III. Антропософия и Христианство   1. Христианство - новая мистерия?   В этой части своей работы мне бы хотелось дать некоторое описание того, как трактовал Р. Штейнер христианство. Этому у него посвящена целая книга - “Мистерии древности и христианство”. Основной мыслью данного текста ...

Скачать
38274
0
0

... "Воспитание ребёнка с точки зрения духовной науки" Последователь Штайнера, вальдорфский учитель Ф. Карлгрен подчёркивал, что для подхода к сложным задачам воспитания вальдорфская педагогика обращается к своей духовно-научной основе - к антропософскому познанию человека. Доклад, с которым Штайнер выступал в различных населённых пунктах Германии в 1907 году "Воспитание ребёнка с точки зрения ...

Скачать
31051
0
0

... ". "Гербалайф" в Америке, может, является обычной экономической авантюрой ("пирамидой"), но в России явно превращается в секту. Вроде бы безобидные "обливанцы" Порфирия Иванова уже провозгласили своего учителя воплощением Бога Отца. Тем более искони религиозная "вальдорфская педагогика" в России зацветет пышным оккультным цветом. И еще сотни школ перейдут на религиозный статус, числясь при этом ...

Скачать
89430
0
0

... Рерих, выдающийся художник, ученый, общественный деятель, родился 27 сентября 1874 года в Петербурге. Предки Рериха, принадлежавшие к древнему датско-норвежскому роду, переселились в Россию в первой половине XVIII века. Отец Николая Константиновича, владелец нотариальной конторы, был очень образованным человеком, с широким кругом интересов. Дом Рериха часто посещали видные ученые. С детства ...

0 комментариев


Наверх