Современный русский язык

План

1.  Развитие словарного состава русского языка

2.  Фразеологические единицы, их основные признаки.

3.  Основные типы фразеологических единиц.

4. Практическое задание.

Развитие словарного состава русского языка.

Проблема слова в языкознании еще не может считаться всесторонне освещенной. Не подлежит сомнению, что понимание категории слова и содержание категории слова исторически менялись. Структура слова неоднородна в языках разных систем и на разных стадиях развития языка. Но если даже отвлечься от сложных вопросов истории слова как языковой категории, соотносительной с категорией предложения, в самом описании смысловой структуры слова еще останется много неясного.

Лингвисты избегают давать определение слова или исчерпывающее описание его структуры, охотно ограничивая свою задачу указанием лишь некоторых внешних (преимущественно фонетических) или внутренних (грамматических или лексико-семантических)признаков слова. При одностороннем подходе к слову сразу же выступает противоречивая сложность его структуры и общее понятие слова дробится на множество эмпирических разновидностей слов. Являются «слова фонетические», «слова грамматические», «слова лексические».

Фонетические границы слова, отмечаемые в разных языках особыми фонологическими сигналами (например, в русском языке силовым ударением и связанными с ними явлениями произношения, оглушением конечных звонких согласных и отсутствием регрессивной ассимиляции по мягкости на конце). Бывают в некоторых языках не так резко очерчены, как границы между морфемами (т.е. значимыми частями слов – корневыми или грамматическими элементами речи). С другой стороны, фонетическая грань между словом и фразой, т.е. тесной группой слов, во многих случаях также представляется неустойчивой, подвижной. Напри -мер, во французском языке «слова фонетически ничем не выделяются», а в звуковом потоке обособляются «группы слов, выражающие в процессе речи единое смысловое целое», так называемые «динамические, или ритмические, группы».

Если рассматривать структуру слова с грамматической точки зрения, то целостность и единство слова также оказываются в значительной степени иллюзорными.

«Слово есть один из мельчайших вполне самодовлеющих кусочков изолированного «Смысла», к которому сводится предложение», - формулирует Сепир. Однако не все типы слов с одинаковым удобством укладываются в эту формулу. Ведь «есть очень много слов, которые являются только морфемами, и морфем, которые иногда еще являются словами». Слово может выражать и единичное понятие, конкретное, абстрактное, и общую идею отношения (как, например, предлоги от или об или союз и), и заключенную мысль (например, афоризм Козьмы Прут- кова: «Бди!»). правда, глубокая разница между словами и морфемами как будто обнаруживается в том, что только слово способно более или менее свободно перемещаться в пределах предложения, а морфемы, входящие в состав слова, обычно неподвижны (однако ср., например: лизоблюд и блюдолиз, скалозуб и зубоскал или любомудр и мудролюб; но щелкопер и перощелк – величины разнородные).

Способность слова передвигаться и менять места внутри предложения различна в раз- ных языках. Следовательно, и этот критерий самостоятельности и обособленности слова зыбок, текуч. В таких языках, как русский, отличие слова от морфемы поддерживается невозможностью вклинить другие слова или словосочетания внутрь одного и того же слова. Но все эти признаки имеют разную ценность в применении к разным категориям слов. Например, никто, но: ни к кому; некому, но: не у кого; потому что, но: я потому не писал, что твой адрес потерял и т.п. (ср.: есть где, но: негде; нездоровится, но: не очень здоровится при отсутствии слова здоровится и т.п.).

Такие модальные («вводные») слова и частицы, как знать (Ай, моська, знать, она сильна, что лает на слона), дескать, мол и т.п., вовсе не способны быть потенциальным минимумом предложения и лишены самостоятельного значения. В этом отношении даже союзы и предлоги счастливее.

Таким образом, и с грамматической (а также лексико-семантической) тоски зрения обнаруживается разнообразия типов слов и отсутствие общих устойчивых признаков в них. Не все слова способны быть названиями, не все являются члена- ми предложения.

Даже формы соотношений и отношений между категориями слова и предложения в данной языковой системе очень разнообразны. Они зависят от при -сущих языку методов образования слов и методов связывания слов в более крупные единства. «Чем синтетичнее язык, иначе говоря, чем явственнее роль каждого слова в предложении указывает его собственными ресурсами, тем менее надобности обращаться, минуя слово, к предложению в целом». Но, с другой стороны, в структуре самого слова смысловые элементы соотносятся, сочетаются друг с другом по строго определенным законам и примыкают друг к другу в строго определенной последовательности. А это значит, что слово, состоящее не из одного корневого элемента, а из нескольких морфем, «есть кристаллизация предложения или какого-то отрывка предложения».

На фоне этих противоречий возникает мысль, что в системе языка слово есть только форма отношений между морфемами и предложениями, которые являются основными функциональными единицами речи. Оно есть «нечто определенным образом оформленное, берущее то побольше, то поменьше из концептуального материала всей мысли в целом в зависимости от «духа» данного языка». Удобство этой формулы состоит в том, что она широка и расплывчата. Под нее подойдут самые далекие грамматические и семантические типы слов: и слова-названия, и формальные, связочные слова, и междометия, и модальные слова. Ей не противоречит и употребление морфем в качестве слов.

При описании смысловой структуры слова рельефнее выступают различия между основными семантическими типами слов и шире уясняется роль грамматических факторов в разных категориях слов. Пониманию строя слова нередко мешает многозначность термина «значение». Опасности, связанные с недифференцированным употреблением этого понятия, дают себя знать в таком поверхностном и ошибочном, но идущем исстари и очень распространенном определении слова: «Словами являются звуки речи в их значениях» (иначе: «всякий звук речи, имеющий в языке значение отдельно от других звуков, являющихся словами, есть слово»). Если бы структура слова была только двусторонней, состояла лишь из звука и значения, то в языке для всякого нового понятия и представления, для всякого нового оттенка в мыслях и чувствованиях должны были бы существовать или возникать особые, отдельные слова.

Общеизвестно, что, прежде всего, слово исполняет номинативную, или дефинитивную, функцию, т.е. или является средством четкого обозначения, и тогда оно – простой знак, или средством логического определения, тогда оно – научный термин.

Слова, взятые вне системы языка в целом, лишь в их отношении к вещам и явлениям действительности, служат различными знаками, названиями этих явлений действительности, отраженных в общественном сознании. Рассматриваемые только под этим углом зрения слова, в сущности, еще лишены соотносительных языковых форм и значений. Они сближаются друг с другом фонетически, но не связаны ни грамматически, ни семантически. С точки зрения вещественных отношений связь между стол и столовая, между гость, гостинец и угостить, между дуб и дубина, между жила в прямом номинативном значении и глаголами зажилить, ужилить и т.д. оказывается немотивированной и случайной.

Значение слова далеко не совпадает с содержащимся в нем указанием на предмет, с его функцией названия, с его предметной отнесенностью (gegenstan -dlishe Beziehung).

В той мере, в какой слово содержит в себе указание на предмет, необходимо для языка знать обозначаемые словами предметы, необходимо знать весь круг соответствующей материальной культуры. Одни и те же названия в разные эпохи обозначают разные предметы и разные понятия. С другой стороны, каждая социальная среда характеризуется своеобразиями своих обозначений. Одни и те же предметы по-разному осмысляются людьми разного образования, разного миро -воззрения, разных профессиональных навыков. Поэтому одно и то же русское слово как указание на предмет включает в себя разное содержание в речи разных социальных или культурных групп.

Необходимостью считаться при изучении истории слов с историей обозначаемых ими вещей общепризнана.

Как название, как указание на предмет слово является вещью культурно-исторической. «Там, где есть общность культуры и техники, слово указывает на один и тот же предмет; там, где она нарушается, дробится и значение слова».

Однако легко заметить, что далеко не все типы слов выполняют номинативную, или дефинитивную, функцию. Ее лишены все служебные слова, в смысловой структуре которых преобладают чисто грамматические значения и отношения. Номинативная функция чужда также междометиям и так называемым «вводным» словам. Кроме того, местоименные слова, хотя и могут быть названиями, но чаще всего являются эквивалентами названий, Таким образом, уже при анализе вещественных отношений слова резко выступают различия между разными структурно-семантическими типами слов.

Переход от номинативной функции словесного языка к семантическим формам самого слова обычно связывается с коммуникативной функцией речи.

В процессе речевой коммуникации вещественное отношение и значение слова могут расходиться. Особенно ощутительно это расхождение тогда, когда слово не называет предмета или явления, а образно его характеризует (например: живые мощи, колпак – в применении к человеку, баба – по отношению к мужчине, шляпа – в переносном значении и т.п.).

В этом плане слово выступает как система форм и значений, соотносительная с другими смысловыми единицами языка.

Слово, рассматриваемое в контексте языка, т.е. взятое во всей совокупности своих форм и значений, часто называется лексемой.

В не зависимости от его данного употребления слово присутствует в сознании со всеми своими значениями, со скрытыми и возможными, готовыми по первому поводу всплыть на поверхность. Но, конечно, то или иное значение слова реализуется и определяется контекстом его употребления. В сущности, сколько обособлен -ных контекстов употребления данного слова, столько и его значений, столько и его лексических форм; при этом, однако, слово не перестает быть единым, оно обычно не распадается на отдельные слова-омонимы. Семантической границей слова является омоним. Слово как единая система внутренне связанных значений понимается лишь в контексте всей системы данного языка. Внутренне единство слова обеспечивается не только единством системы его значений, которое, в свою очередь, определяется общими закономерностями семантической системы языка в целом.

Язык обогащается вместе с развитием идей, и одна и та же внешняя оболочка слова обрастает побегами новых значений и смыслов. Когда затронут один член цепи, откликается и звучит целое. Возникающие понятие оказывается созвучным со всем тем, что связано с отдельными членами цепи до крайних пределов этой связи.

Способы объединения и разъединения значений в структуре слова обусловлены семантической системой языка в целом или отдельных его стилей. Изучение изменений в принципах сочетания словесных значений в «пучке» не может при -вести к широким обобщениям, к открытию семантических законов – вне связи с общей проблемой истории общественных мировоззрений, с проблемой языка в мышлении. При иной точки зрения «само значение слова продолжало бы оста -ваться темным и непонятным без восприятия его самого в общем комплексе всего миропонимании изучаемой эпохи.

Объем и содержание обозначаемых словами понятий, их классификация и дифференциация, постепенно проясняясь и оформляясь, существенно и много -кратно видоизменяются по мере развития языка. Они различны на разных этапах его истории.

Характерной особенностью русского языка является тенденция к группировке слов большими кучками вокруг основных центров значений.

Слово как система форм и значений является фокусом соединения и взаимодействия грамматических категорий языка.

Ни один язык не был бы в состоянии выражать каждую конкретную идею самостоятельным словом или корневым элементом. Конкретность опыта беспредельна, ресурсы же самого богатого языка строго ограничены. Язык оказывается вынужденным разносить бесчисленное множество значений по тем или другим рубрикам основных понятий, используя иные конкретные или полуконкретные идеи в качестве посредствующих функциональных связей. Поэтому самый характер объединения лексических и грамматических значений в строе разных типов слов неоднороден.

Лексические значения слова подводятся под грамматические категории. Слово представляет собою внутреннее, конструктивное единство лексических и грамматических значений. Определение лексических значений слова уже включает в себя указания на грамматическую характеристику слова. Грамматические формы и значения слова то сталкиваются, то сливаются с его лексическими значениями.

Семантические контуры сова, внутренняя связь его значений, его смысловой объём определяются грамматическим строем языка.

Различия в синтаксических свойствах слова, в особенностях его фразового употребления находятся в живой связи с различиями значений слова.

Пути семантической эволюции слов нередко определяются законами развития морфологических категорий.

Известно, что слово, принадлежащее к кругу частей речи с богатым арсеналом словоизменения, представляет собою сложную систему грамматических форм, выполняющих различные синтаксические функции. Отдельные формы могут отпадать от структуры того или иного слова и превращаться в самостоятельные слова (например, формы существительного становятся наречием).

Грамматически законами определяются приемы и принципы связи и соотношения морфем в системе языка, способы их конструктивного объединения и слова. Сдвиг в формах словообразования изменяет всю систему лексики.

Грамматические формы и отношения между элементами языковой системы определяют грань, отделяющую слова, которые представляются произвольными, не мотивированными языковыми знаками, от слов, значения которых более или менее мотивированны. Мотивированность значений слов связанна с пониманием их строя, с живым сознанием семантических отношений между словесными элементами языковой системы.

Различия между мотивированными и немотивированными словами обусловлены не только грамматически, но и лексико-семантическими связями слов. Тут открывается область новых смысловых отношений в структуре слова, область так называемых «внутренних форм» слова.

Слово как творческий акт речи и мысли, - учит Потебня, - включает в себя, кроме звуков и значений, еще представление (или внутреннюю форму), иначе «знак значения».

Во «внутренних формах» слова отражается «толкование действительности, ее переработка для новых, более сложных, высших целей жизни». С этим кругом смысловых элементов слова связаны и сложные словесные композиции поэтического творчества.

«Внутренние формы» слов исторически изменчивы. Они обусловлены свойственным языку той или иной эпохи, стилю той или иной среды способом воззрения на действительность и характером отношений между элементами семантической системы.

«Внутренняя форма» слова, образ, лежащий в основе значения или употребления слова, могут уясниться лишь на фоне той материальной и духовной куль -туры, той системы языка, в контексте которой возникло или преобразовалось данное слово или сочетание слов.

Легко заметить, что «внутренние формы» в разных категориях слов проявляются по-разному. На такие типы слов, как слова служебные, слова модальные, до сих пор понятие внутренней формы, в сущности, и не распространялось, хотя и в их образовании и употреблении сказывается громадная роль внутренних форм.

Во внутренних формах слова выражается не только «толкование действительности», но и ее оценка.

Слово не только обладает грамматическими и лексическими, предметными значениями, но оно в то же время выражает оценку субъекта – коллективного или индивидуального. Само предметное значение слова до некоторой степени формируется этой оценкой, и оценке принадлежит творческая роль в изменениях значений.

Слово переливает экспрессивными красками социальной среды. Отражая личность (индивидуальную или коллективную) субъекта речи, характеризуя его оценку действительности, оно квалифицирует его как представителя той или иной общественной группы. Этот круг оттенков, выражаемых словом, называется экспрессией слова, его экспрессивными формами. Экспрессия всегда субъективна, характерна и лична – от самого мимолетного до самого устойчивого, от взволнованности мгновения до постоянства не только лица, ближайшей его среды, класса, но и эпохи, народа культуры.

Предметно-логическое значение каждого слова окружено особой экспрессивной атмосферой, колеблющийся в зависимости от контекста. Выразительная сила присуща звукам слова и их различным сочетаниям, морфемам и их комбинациям, лексическим значениям. Слова находятся в непрерывной связи со всей нашей интеллектуальной и эмоциональной жизнью.

Слово является одновременно и знаком мысли говорящего, и признаком всех прочих психических переживаний, входящих в задачу и намеревание сообщения.

Экспрессивные краски облекают значение слова, они могут сгущаться под влиянием эмоциональных суффиксов. Экспрессивные оттенки присущи грамма тическим категориям и формам. Они резко выступают и в звуковом облике слов, и в интонации речи.

Экспрессивная насыщенность выражения зависит от его значения, от внушиельности его внутренней формы, от степени его смысловой активности в общей духовной атмосфере данной среды и данного времени.

Тенденция экспрессивная обогащает язык конкретными элементами, продуктами аффектов и субъективизма говорящего; она создает новые слова и выражения; тенденция интеллектуальная, аналитическая устраняет эмоциональные элементы, создает из части их формальные принадлежности.

Все многообразие значений, функций и смысловых нюансов слова сосредотачивается и объединяется в его стилистической характеристики. В стилистической оценке выступает новая сфера смысловых оттенков слов, связанных с их индивидуальным «паспортом». Стилистическая сущность слова определяется его индивидуальным положением в семантической системе языка, в кругу ее функциональных и жанровых разновидностей (письменный язык, устный язык, их типы, язык художественной литературы и т.п.). дело в том, что развитой язык представляет собою динамическую систему семантических закономерностей, которыми определяются соотношения и связи словесных форм и значений в разных стилях этого языка. И в этой системе смысловых соотношений функции и возможности разных категорий слов более или менее очерчены и индивидуализированы.

Индивидуальная характеристика слова зависит от предшествующей речевой традиции и от современного соотношения смысловых элементов в языковой системе и в ее стилевых разновидностях.

В этом плане слова и их формы получают новые квалификации, подвергаются новой группировке, новой дифференциации, распадаясь на будничные, торжествен- ные, поэтические, прозаические, архаические и т.п. Эта стилистическая квалифика- ция слов обусловлена не только индивидуальным положением слова или соответст- вующего ряда сов в семантической системе литературного языка в целом, но и функциями слова в структуре активных и живых разновидностей, типов этого язы -ка. Развитой литературный язык представляет собой весьма сложную систему более или менее синонимичных средств выражения, так или иначе соотнесенных друг с другом.

 

Фразеологические единицы, их основные признаки.

 

Фразеология (от греч. Phrasis – оборот речи, Logos – учение) представляет собой особый раздел лингвистики, в котором изучаются семантические, морфо-лого-синтаксические и стилистические особенности фразеологизмов.

Фразеологизм – это воспроизводимый в речи оборот, построенный по образцу

сочинительных или подчинительных словосочетаний (непредикативного или предикативного характера), обладающий целостным (или реже – частично целостным) значением и сочетающейся со словом (ни рыба ни мясо).

Фразеологизм возникает тогда, когда, по меньшей мере, два слова (чаще знаменательных), участвующих в его формировании, оказываются семантически преобразованными в такой мере, что полностью или частично утрачивают собственное лексическое значение. Сказанное вместе с тем означает, что между фразеологизма- ми и нефразеологизмами возможны переходные, промежуточные образования.

Фразеологизм наделён целым рядом существенных, определяющих признаков: устойчивостью, воспроизводимостью, семантической целостностью значения, расчлененностью своего состава (раздельнооформленным строением), не -замкнутостью (открытостью) структуры.

Воспроизводимость – это регулярная повторяемость, возобновляемость в речи языковых единиц разной степени сложности, т.е. неоднородных, разнокачественных образований; воспроизводятся крылатые изречения (И дым отечества нам сладок и приятен), пословицы и поговорки (Тише едешь, дальше будешь). Составные термины и наименования (серная кислота, переменный ток), фразеологические сочетания (обращать внимание, попадать зависимость), собственно фразеологизмы (валять дурака, выжимать сок).

Идиоматичность – это смысловая неразложимость фразеологизма вообще.

Устойчивость – это мера, степень семантической слитности и неразложимости компонентов. В этом смысле устойчивость неразрывно связана с идиома -тичностью. Чем выше мера семантического расхождения между словами сво -бодного употребления и соответствующими компонентами фразеологизма, тем выше устойчивость, тем идиоматичнее такой оборот. Справедлива и обратная зависимость.

Исходя из этого следует признать, что фразеологизмы с целостным немотивированным значением типа у черта на куличках “очень далеко” характеризуются большей устойчивостью, чем фразеологизмы с целостными немотивированным значением типа носить воду решетом “бесцельно и безрезультатно трудиться”, а эти последние отличаются большим «коэффициентом устойчивости», чем фразеологизмы с частично целостным мотивированным значением типа на дружеской ноге “в близких, приятельских отношениях”. Чем устойчивее в этом смысле фразеологизмы, тем в большей мере его компоненты теряют ранее присущее им исходное, общепринятое значение, и наоборот.

Устойчивость может быть исследована в каждом конкретном случае методом соотношения общего (целостного) значения фразеологизма со значением слов, входящих в одноименное свободное словосочетание слов, входящих в одноименное свободное словосочетание, если оно теоретически возможно, или путём соотношения общего (частично целостного) значения фразеологизма с системой значений, если свободное словосочетание эквивалентного состава нельзя образовать.

Поскольку мерилом устойчивости служит степень семантической сплоченности компонентов, она (устойчивость) не зависит от предсказуемости компонентов на лексическом уровне. Изучение такой предсказуемости представляет узкоспециальный интерес в области конструирования информационных машин. Нельзя допустить, будто в языке возможны «неустойчивые идиоматические сочетания» типа намылить голову, подложить свинью, чесать язык и др. В составе подобных фразеологизмов обнаруживается устойчивость на семантическом уровне, на уровне сочетания семем. Этот уровень обусловливает ограничения в выборе форм и на всех остальных уровнях.

Принимая в расчет сказанное, можно заключить, что устойчивость – это мера сопротивляемости фразеологизма как особой, качественно определенной единицы языка свободному словосочетанию, и прежде всего своему прототипу – перемен -ному словосочетанию эквивалентного состава, а также словам свободного упот -ребления, с которым фразеологизм структурно связан в языке и речи. Такое понимание устойчивости находится в полном соответствии с законами материалистической диалектики.

Итак, устойчивостью и Воспроизводимость – понятия соприкасающиеся, но отнюдь не тождественные. Все языковые единицы, обладающие устойчивостью, воспроизводимы, но не все воспроизводимые «сверхсловные» образования на -делены устойчивостью.

Под семантической целостностью условимся понимать такое внутреннее смысловое единство фразеологизма, которое в конечном итоге приводит к полной или частичной потере компонентами собственного лексического значения. Иначе говоря, семантическая целостность – это проявление идиоматичности применительно к конкретному фразеологизму.

Существуют ли какие-либо формальные признаки, выражающие семантическую целостность фразеологизма? Думается, что существуют. Однако измерить степень семантической спаянности, притяженности компонентов и в особенности установить степень утраты ими смысловой самостоятельности, т.е. определить семантическую «величину» компонента, крайне затруднительно.

Представляется, что семантическая целостность не является постоянной, неизменной языковой величиной. Высшей степенью семантической целостности обладают фразеологизмы с утраченной внутренней формой (ср.: бить баклуши, валять дурака). Такого рода фразеологизмы имеют закрытую, семантически не -проницаемую структуру. Это проявляется в невозможности распространять компоненты фразеологизма словами полного или местоименного значения. Такие фразеологизмы обладают сверхцелостным значением.

Напротив, меньшая степень семантической целостности присуща фразеологизмам, у которых каждый компонент обладает семантической соотнесенностью с однозвучными словами свободного употребления. Так, к каждому компоненту фразеологизма находить общий язык последовательно можно подобрать слова-идентификаторы – “добиваться взаимного понимания”. Цепочка словоформ, составленная из слов-идентификаторов, является вполне осмысленной и более или менее верно передаёт содержание этого фразеологизма. При этом слова, входящие в развернутое определение, относятся к тем же частям речи, что и определяемые компоненты, отчего модель фразеологизма полностью отражается в модели идентифицирующего словосочетания. Семантическая структура подобных фразеологизмов характеризуется семантической проницаемостью, известной «открытостью».

 Между высшей и низшей степенями семантической целостности размещается непрерывная цепь переходных звеньев, отражающих постепенное сближение (но не слияние!) компонента фразеологизма со словом, а фразеологизма в целом со словосочетанием.

Целостность значения фразеологизма достигается полным или частичным пере- осмыслением, деактуализацией компонентов.

Деактуализация – это семантическое преобразование слова в составную часть фразеологизма, его компонент. В результате семантического преобразования компоненты, как правило, не укладываются со стороны содержания в смысловую структуру исходных слов свободного употребления. Поэтому собственно фразеологизмы определяются, разъясняются посредством такого словесного материала, которым не располагает толкуемый фразеологический оборот. Невозможно, напри-

мер, фразеологизмы висеть над головой “ постоянно угрожать”. Соответственно растолковать посредством знаменательных слов в их свободном употреблении: висеть, голова. Следовательно, развернутое определение служит одним из существенных средств обнаружения семантической спаянности компонентов и выявления их внесистемных, внутрифразовых значений.

Семантическая целостность наиболее полно проявляется у фразеологизмов, возникших в результате метафорического переосмысления свободных словосочетаний такого же лексического состава: выбивать из седла.

В составе, например, фразеологизма брать быка за рога “смело начинать с самого важного” рог – не “костяной вырост на черепе некоторых животных”, а нечто другое, не содержащееся в смысловой структуре этого слова. Действительно, в слове рог различают, кроме названного значения, ещё другие: а) “музыкальный или сигнальный инструмент в виде изогнутой трубы с расширяющимся концом”; б) “острая торчащая часть чего-нибудь” (рог луны). Зачастую выявить собственное значение компонентов трудно или вовсе невозможно, что служит показателем высокой идиоматичности фразеологизма.

Важным признаком фразеологизма является его расчлененное строение, неоднословность. Так, фразеологизм стреляный воробей и свободное словосочетание голубое небо построены по одному образцу «прил.+сущ. в им. п.», являются разделительно-оформленными единицами и не отличаются друг от друга по своим внешним признакам.

Фразеологизм, как отмечалось выше, имеет незамкнутую, открытую структуру. Это означает, что он обычно всем своим составом, как одно неделимое целое, сочетается в речи со знаменательными словами (словом), составляющими фразеологическое окружение.

Этот фразеологизм семантически реализуется при подлежащем со значением отвлеченного предмета и при дополнении со значением отвлеченного предмета и при дополнении со значением лица. Вне окружения соответствующий фразеологизм трудно отличить от эквивалентного свободного словосочетания.

Одни признаки фразеологизма характеризуют его внутреннее содержание, а другие – его форму. Определяющими признаками служит семантическая целостность, раздельнооформленность состава, структурная связь со словом.

Многим фразеологизмам присуща экспрессивность. Тем не менее это свойство распространяется далеко не на все фразеологические обороты. Стилистически нейтральным оборотам не свойственна экспрессивность, например: во что бы то ни стало “обязательно”.

Компонент – это составная часть фразеологизма, представляющая собой семантически преобразованное слово. В семантическом отношении компонент – величина непостоянная, так как степень преобразования бывает неодинаковой: одни компоненты теряют какую-либо семантическую связь со словами свободного употребления (куры не клюют “очень много”), другие лишь частично сохраняют семантическую близость со словом (короче воробьиного носа “очень невелик”), третьи почти не несут какие-либо семантические потери (ср. находить общий язык “добиваться взаимного понимания”).

 Компонент воспринимается как слово (семантически преобразованное) до тех пор, пока ему может быть однозначна приписано то или иное внесистемное (специфическое) значение. Например, в составе фразеологизма витать в облаках “бесплодно мечтать” компоненту витать легко присваивается внесистемное значение мечтать. Во всех остальных случаях компонент приходится рассматривать как такую составную часть фразеологизма, которая лишена словесных свойств, несоизмерима со словом.

Семантическое преобразование компонентов, их Деактуализация вызывает чаще всего метафорическим переосмыслением свободного словосочетания – объекта метафоризации. Метафоризация слова и словосочетания – явление качественно разного порядка. При метафоризации слова возникает новое переносное значение. Например, слово тюлень в переносном значении характеризует неуклюжего, неповоротливого человека. При метафоризации свободного слово - сочетания возникает фразеологизм, наделенный обобщенно-переносным значением; при этом компонен- ты в составе такого фразеологизма не приобретают переносного значения.

Фразеологизмы с обобщенно-переносным значением типа плевать в потолок “предаваться безделью” резко отличаются от таких словосочетаний, которые состоят из порознь переосмысленных слов.

Нельзя, однако, не заметить, что в процессе фразеологизации не все словесные свойства компонентов равномерно и без остатка поглощаются общим значением фразеологизма: отдельные компоненты обладают особой предрасположенностью к передаче символического значения или к переходу в так называемые «потенциальные слова», некоторой части компонентов присуще внесистемное значение, многие компоненты в составе фразеологизма являются семантически до-

минирующими, оказываются смысловым центром и т.п. Наиболее прочно удерживается в составе грамматически господствующего компонента категориальное значение, но оно в силу своей абстрагированности при толковании фразеологизма не получает словесного воплощения.

Факты показывают, что в объяснительной части, отражающей семный состав толкуемого фразеологизма, компонентам нередко приписывается такое внесистемное значение, которое передается одним словом отвлеченного содержания.

Соответствующие компоненты семантически элементарны, их собственное (внесистемное) значение не поддается развернутому определению. В противопо -ложность этому слова свободного употребления имеют многосемную структуру,

вследствие чего их значение передается развернутым словосочетанием.

«Семантическое расстояние» между исходным словом и соответствующим компонентом может быть определено посредством развернутого толкования фразеологизма.

Взаимодействием свободного словосочетания с переосмысленным на его основе фразеологизмом создается внутренний образ, внутренняя форма фразеологизма, живущая в семантической структуре фразеологической единицы и во многом предопределяющая ее семантическую эволюцию. Внутренняя форма присуща лишь фразеологизмам, которые могут быть наложены на свободное словосочетание такого же лексического состава и на его фоне дают семантический и метафорический эффект.

Общее (целостное) значение таких фразеологизмов не выводится из значений компонентов (ввиду их деактуализации), а мотивируется внутренним образом (внутренней формой), которой подлежит расшифровке. Мотивировка и выводимость – явление различного порядка в области фразеологии.

Внутренняя форма участвует в образовании фразеологического значения, которое возникает в результате метафорического переосмысления того словосочетания, которое формирует внутренний образ фразеологизма, его внутреннюю форму. При этом именно образ, лежащий в основе такого фразеологизма, пред сказывает объект обозначения, т.е. несет своеобразную указательную функцию, иначе нельзя было бы говорить о мотивированности целостного значения.

Внутренняя форма, предопределяя семантическое развитие фразеологизма, сама по себе не способна выступать в качестве смыслоразличительного (дифференциального) признака фразеологического значения. Поэтому фразеологизм нельзя определить посредством тех слов, которые входят в словосочетание, образующее внутреннюю форму.

То обстоятельство, что внутренняя форма имеет словесную основу, а не компонентную, еще не означает, будто она (внутренняя форма) находится лишь на глубине «Совмещенной стадии», когда фразеологизм характеризует якобы двойным планом (буквальным и фигуральным) В действительности, однако, двойным планом отличаются лишь пословицы, а фразеологизмы лишены такой особенности: они не могут одновременно употребляться в буквальном и в переносном значении. При употреблении в буквальном значении фразеологизмы перестают быть самими собой, становятся качественно новыми образованиями – свободными словосочетаниями такого же лексического состава.

 

Основные типы фразеологических единиц в русском языке.

Необходимо пристальнее вглядеться в структуру фразеологических групп, более четко разграничить их основные типы и определить их семантические основы, их отношение к слову.

Несомненно, что легче и естественнее всего выделяется тип словосочетаний абсолютно неделимых, неразложимых, значение которых совершенно независимо от их лексического состава, от значений их компонентов и так же условно и произвольно, как значение немотивированного словазнака.

Фразеологические единицы этого рода могут быть названы фразеологически- ми сращениями. Они не мотивированны и непроизвольны. В их значении не никакой связи, даже потенциальной, со значением их компонентов. Если их составные элементы однозвучны с каким-нибудь самостоятельным, отдельными словами языка, то это их соотношение – чисто омонимическое.

Чисто внешний, формальный, хотя бы лексикологический подход к фразеологическим сращениям не достигает цели. Изолирование, единичное слово, известное только в составе идиоме и потому лишенное номинативной функции, не всегда является признаком полной смысловой неразложимости выражения. Например: дело не терпит отлагательства; совесть зазрила; мозолить глаза; мертвецки пьян и т. п.

Точно так же грамматический архаизм может быть легко осмыслен при наличии соответствующей категории или соотносительных форм в современном языке; например: положа руку на сердце; сидеть сложа руки; средь бела дня; на босу ногу и т.п.

Грамматические архаизмы чаще всего лишь поддерживают идиоматичность выражения, но не создают его.

Основным признаком сращения является его семантическая неделимость, абсолютная невыводимость значений целого из компонентов. Фразеологическое сращение представляет собой семантическую единицу, однородную со словом, лишенным внутренней формы. Оно не есть ни произведение, ни сумма семанти - ческих элементов. Оно – химическое соединение каких-то растворившихся и сточки зрения современного языка аморфных лексических частей.

При этом семантическая не разложимость целого иногда сопутствует сох - ранение внешних грамматических границ между частями фразеологического сращения. Это своеобразный след былой лексической расчлененности словосоче -тания.

Семантическое единство фразеологического сращения часто поддерживается синтаксической нерасчлененностью или немотивированностью словосочетания, отсутствием живой синтаксической связи между его морфологическими компо -нентами.

Таким образом, фразеологические сращения являются только эквивалентами слов, они образуют своеобразные синтаксические составные слова, выступающие в роли частей предложения, либо целых предложений. Поэтому они подводятся под грамматические категории как целостные семантические единицы. Но полного параллелизма между грамматическими и лексическими изменениями их состава нет. Однако сохранение грамматических отношений между членами фразеологического сращения – лишь уступка языковой традиции, лишь пережиток прошлого. В фразеологических сращениях кристаллизируется новый тип составных лексических и синтаксических единств.

Если в тесной фразеологической группе сохранились хотя бы слабые признаки симатической раздельности компонентов, если хотя бы глухой намёк на мотивировку общего значения, то о сращении говорить уже трудно.

Таким образом, многие крепко спаянные фразеологические группы легко расшифровываются как образные выражения. Они обладают свойством потен -циальной образности. Образный смысл, приписываемый им в современном языке, иногда вовсе не соответствуют их фактической этимологии.

По большей части, это – выражение, состоящее из слов конкретного значения, имеющие заметную экспрессивную окраску. Например, положить, класть зубы на полку – в значении: голодать, ограничить до минимума самые необходимые потребности.

Понимание производности, мотивированности значения такого фразеологии -ческого единства связано с сознанием его лексического состава, с сознанием отношения значения целого к значениям составных частей.

Однако в этих сложных единствах возможны и такие элементы, которые являются упаковочным материалом. Они заменимы, тем более что фразеоло -гические единства не всегда образуют застывшую массу неотделимых элементов. Иногда части фразеологического единства отделяются друг от друга вставкой иных слов.

Таким образом, от фразеологических сращений отличается другой тип ус -тойчивых, тесных фразеологических групп, которые тоже семантически неделимы и тоже являются выражением единого, целостного значения, но в которых это целостное значение мотивированно, являясь произведением, возникающим из слияния значений лексических компонентов.

В таком фразеологическом единстве слова подчинены единству общего образа, единству реального значения. Подстановка синонима или замена слов, являющихся семантической основой фразы, невозможна без полного разрушения образного или экспрессивного смысла фразеологического единства. Значение целого здесь абсолютно неразложимо на отдельные лексические значения компонентов. Оно как бы разлито в них и вместе с тем оно как бы вырастает из их семантического слияния.

Фразеологические единства являются потенциальными эквивалентами слов, и в этом отношении они несколько сближаются с фразеологическими сращениями, отличаясь от них семантической сложностью своей структуры, потенциальной выводимостью своего общего значения из семантической связи компонентов. Фразеоло- гические единства по внешней, звуковой форме могут совпадать с свободными сочетаниями слов.

Фразеологическое единство часто создаёт не столько образным значением словесного ряда, сколько синтаксической специализацией фразы, употреблением ее в строго фиксированной грамматической форме.

Нередко внутренняя замкнутость фразеологического единства создается специализацией экспрессивного значения.

К числу фразеологических единств, обособлению и замкнутости которых содействуют экспрессивные оттенки значения, относятся, например, такие раз -говорно-фамильярные выражения: ему и горюшка мало!; плакали наши денежки!.Отдельно должны быть рассмотрены целостные словесные группы, являющиеся терминами, т.е. выступающие в функции названия. Прямое, логически оправданное отношение термина к обозначаемому им предмету или понятию создаёт неразрывность фразовой структуры, делать соответствующую словесную группу эквивалентом слова. С познавательной точки зрения, между составными терминами – научными или техническими – и таким же номенклатурным ярлыком, например название какого-либо явления, предмета, - большая разница, но в бытовом языке эта разница часто стирается. Естественно, что многие из такого рода составных названий, переходя по закону функциональной семантики на другие предметы, процессы и явления, однородные с прежними по функции, становятся не только неразрывными, но и вовсе немотивированными единствами. Многие составные термины превращаются в фразеологические сращения (ср.: железная дорога, грудная жаба и т.п.)

В фразеологических единствах грамматические отношения между компонента- ми легко различимы. Они могут быть сведены к живым современным синтаксическим связям. Это естественно. Потенциальная лексическая делимость как основной признак фразеологического единства естественно предполагает и синтаксическую разложимость словосочетания. Таким образом, и здесь грамматические формы и отношения держатся устойчивее, чем лексико-семантические. Здесь сохраняется, так сказать, морфология застывших синтаксических конструкций, но их функциональное резко изменяется. В той мере, в какой фразеологические группы этого типа являются семантически неделимыми единицами, приходится считать их и синтаксически несвободными, хотя и разложимыми, слитными словосочетаниями.

Это положение получит особенную ясность и выразительность, если применить его к тем группам фразеологических единств, которые представляют собою союзные или предложные речения.

Таковы, например, союзные речения, чаще всего образующиеся из непроиз- водного союза, предложной формы имени существительного со значениями времени, места или причины и указательного местоимения или из союза и ука -зательного местоимения с подходящим по значению предлогом: до тех пор пока, с тех пор как, в то время как. Сюда же примыкают союзы, включающие в себя наречия образа действия, сравнения или сравнительной степени: подобно тому как, прежде чем, так что. Наконец, можно отметить составные союзы из модальных частиц: едва только, лишь только, чуть лишь.

Все эти служебные слова семантически неразрывны, функционально неде -лимы, хотя с этимологической точки зрения производны. Эта аналогия бросает свет на синтаксическую природу фразеологических единств.

Рядом с фразеологическими единствами выступают и другие, более аналитические типы устойчивых сочетаний слов. Фразеологические единства как бы поглощают индивидуальность слова, хотя и не лишают его смысла: например, в выражениях разговорной речи глаз не казать, носу не казать потенциальный смысл глагола казать, не встречающегося в других контекстах, еще ощутим в структуре целого.

Но бывают устойчивые фразеологические группы, в которых значения слов-компонентов обособляются гораздо более четко и резко, однако остаются несво -бодными. Например: щекотливый вопрос, щекотливое положение.

В самом деле, большая часть слов и значений слов ограничена в своих связях внутренними, семантическими отношениями самой языковой системы. Эти лексические значения могут проявляться лишь в связи с строго определенным кругом понятий и их словесных обозначений. При этом для такого ограничения как будто нет оснований в логической или вещной природе самих обозначаемых предметов, действий и явлений. Эти ограничения создаются присущими данному языку законами связи словесных значений. Например, слово брать в значении: овладеть, подвергать своему влиянию; и в применении к чувствам, настроениям не сочетается свободно со всеми обозначениями эмоций, настроений. Говорится: страх берет, тоска берет.

Таким образом, круг употребления глагола брать в связи с обозначениями чувств и настроений фразеологически замкнут.

Фразеологически связанное значение трудно определимо. В нём общее ло -гическое ядро не вступает так рельефно, как в свободном значении. Фразеологически связанное значение, особенно при узости и тесноте соответствующих контекстов, дробится на индивидуальные оттенки, свойственные отдельным фразам. Поэтому чаще всего такое значение не столько определяется, сколько характеризуется, освещается путем подбора синонимов, которые могут его выразить и заменить в соответствующем сочетании.

Едва ли нужно ещё раз добавлять, что многие слова вообще не имеют свободных значений.

Они лишены прямой номинативной функции и существуют в языке лишь только в составе фразеологических групп – их лексическая отдельность поддерживается лишь наличием словообразовательных родичей и слов-синонимов. Можно сказать, что лексическое значение таких слов определяется местом их в лексической системе данного языка, их отношением к синонимическим рядам слов и словесных групп, их положением в родственном лексическом или грамматическом гнезде слов и форм. Таково, например, в современном языке слово потупить. Оно выделяется из устойчивых словесных групп: потупить взор, взгляд, глаза; потупить голову. Оно воспринимается на фоне синонимических фраз: опустить глаза, опустить голову.

Различия в онтологическом содержании свободных и связанных значений настолько велики и существенны, что их неразличение приводит к искажению всей смысловой структуры слова. Можно думать, что степень свободы и широты фразеологических связей слова до некоторой степени зависит и от его граммати -ческой структуры. Наиболее многообразно и свободно комбинируются номина -тивые значения существительных, особенно конкретного, вещественного харак -тера. Затем идут переходные глаголы, вслед за ними непереходные. Необходимо отметить, что в русском литературном языке со второй половины XVIII в. все более широко распространяются сочетания глаголов с отвлеченными именами существительными в качестве субъектов действия. Почти на одном уровне с гла -голами находятся свободные связи имен прилагательных в основном номинатив -ных значениях. В категории наречия только наречия качества и степени, отчасти времени и места, располагают более или менее широкими возможностями словосочетания; остальные разряды наречий очень связаны фразеологически.

Фразеологические группы, образуемые реализацией несвободных, связанных значений слов, составляют самый многочисленный и семантически веский разряд устойчивых сочетаний слов в русском языке.

Тип фраз, образуемых реализацией несвободных значений слов, целесообразнее всего назвать фразеологическими сочетаниями. Фразеологические слово -сочетания не являются безусловными семантическими единствами. Они ана -литичны. В них слова с несвободным значением допускают синонимическую подстановку и замену, идентификацию. Аналитичность, свойственная словосочетанию, может сохраняться и при ограничении контекста употребления несвободного слова лишь в одной-двух фразах.

Отличие синтетической группы или фразеологического единства от фра -зеологического сочетания состоит в следующем. В фразеологическом сочетании значения сочетающихся слов в известной степени равноправны и рядоположны. Даже несвободное значение одного из слов, входящих в состав фразеологического сочетания, может быть описано, определено или выражено синонимом. Во фразеологическом сочетании обычно лишь значение одного из слов воспринимается как значение несвободное, связанное. Для фразеологического сочетания характерно наличие синонимического, параллельного оборота, связанного с тем же опорным словом, характерно сознание отделимости и заменимости фразеологиически несвободного слова.

Среди тесных фразеологических групп, образуемых реализацией так называемых «несвободных» значений слов, выделяются два типа фраз: аналитический, расчлененный, допускающий подстановку синонимов под отдельные члены выражения, и более синтетический, близкий к фразеологическому единству.

Фразеологические группы или фразеологические сочетания почти лишены омонимов. Они входят лишь в синонимические ряды слов и выражений. Для того чтобы у фразеологической группы нашлось омонимическое словосочетание, необходимо наличие слов-омонимов для каждого члена группы. Однако сами фразеологические сочетания могут быть омонимами фразеологических единств, или идиом (сращений). Например: отвести глаза (от кого-нибудь) – фразеологическое сочетание; отвести глаза (кому-нибудь) – фразеологическое единство.

В фразеологических сочетаниях синтаксические связи слов вполне соответствуют живым нормам современного словосочетания. Однако эти связи в них вос- производятся по традициям. Самый факт устойчивости и семантической ограниченности фразеологических сочетаний говорит о том, что в живом употреблении они используются как готовые фразеологические единицы, воспроизводимые, а не вновь организуемые в процессе речи. Следовательно, грамматическое расчленение ведет к познанию лишь этимологической природы этих словосочетаний, а не их синтаксических форм и функций в современном языке.

Таким образом, с учением о слове органически связаны наблюдения над сращениями слов, над фразеологическими единствами и фразеологическими сочетаниями. Эти наблюдения приводят к выводу, что в русском языке широко распро -страняются синтаксически составные слова («речения», фразеологические сращения) и разнообразные типы устойчивых фразеологических единиц, которые обособляются от свободных словосочетаний и примыкают к лексическим единицам.

Практическое задание.

Джером К. Джером. Трое в лодке…

 

Незадолго до того, как мы подошли к шлюзу, я сам занялся нашей бечевой. Гаррис человек легкомысленный, и я бы не позволил ему даже дотронуться до бечевы. Я смотал ее медленно и осторожно, связал посередине, сложил вдвое и аккурат- но положил на дно лодки. Гаррис ловко поднял ее и передал Джорджу. Джордж крепко вцепился в нее и, держа на расстоянии, стал разматывать не так, как если бы он разворачивал пеленки новорожденного младенца. Но не успел он размотать и десяти ярдов, как вся эта штука стала необыкновенно похожа на плохо сплетенный веревочный половик.

Это обычная история, и всегда она кончается одним и тем же. Тот, кто на берегу занимается разматыванием бечевы, совершенно уверен, что во всем виноват тот, кто ее укладывал. А когда человек, плывущий по реке, что-нибудь думает, он сразу это высказывает.

- Что ты пытался из нее сделать? Рыболовную сеть? Недурной клубочек у тебя получился! Неужели ты не смог свернуть ее как следует, оболтус! – ворчит он, отчаянно сражаясь с бечевой, раскладывая ее на тропинке и топчась вокруг клубка в поисках конца веревки.

С другой стороны, человек, который сматывал ее, уверен, что виноват во всей истории тот, кто пытается ее размотать.

- Ведь когда ты ее брал, она была в порядке! – негодующе восклицает он. – На- до думать о том, что делаешь. Вечно у тебя все получается черт знает как. Ты даже верстовой столб умудришься завязать узлом, с тебя станется!

И оба так злятся, что готовы удавить друг друга пресловутой бечевой. Проходит минут десять – и вдруг распутывающий бечеву издает страшный вопль и начинает бесноваться. Он топчет веревку, потом в остервенении хватается за первый попавшийся под руку кусок и тянет его к себе. Естественно, что от этого все запутывается еще больше. Тогда его товарищ вылезает из лодки и пытается ему помочь, и они толкаются и мешаются друг другу. Оба они хватаются за один и тот же кусок веревки, тянут его в разные стороны и никак не могут понять почему он не поддается их усилиям. В конце концов все образуется, и тогда они оборачиваются и обнаруживают, что лодку тем временем унесло и она направляется прямехонько к плотине.

Однажды я был очевидцем подобной истории. Это произошло утром, немного выше Бовени. Дул свежий ветер. Мы гребли вниз по реке. И вот, когда мы обогнули излучину, мы увидели на берегу двоих людей. Они смотрели друг на друга с выражением такой беспредельной растерянности и уныния, каких я ни до, ни после не встречал на человеческих лицах. Оба держали в руках концы длинной бечевы. Было ясно, что с ними что-то неладно, поэтому мы подгребли к ним и спросили, что произошло.

- Нашу лодку унесло, - ответили они негодующе. – Мы вылезли, чтобы распутать бечеву, а когда оглянулись, оказалось, что лодки и след простыл.

Видимо, они были очень шокированы поведением своей лодки и считали его актом черной неблагодарности.

Своенравная беглянка нашлась на полмили ниже. Она застряла в камышах, и мы привели ее обратно. Бьюсь об заклад, что после этого они целую неделю не оставляли ее одну ни на минуту.

Никогда не забуду вида этих мужчин, топчущихся на берегу с веревкой в руках и высматривающих свою лодку.

Когда лодку тянут бечевой, случаются презабавные истории. Картинка, которую можно наблюдать чаще всего, такова: двое, тянущих бечеву, быстро шагают по берегу, занятые оживленной беседой, тогда как третий в ста ярдах от них тщательно взывает к ним из лодки, умоляя остановиться, и отчаянно сигнализирует веслом о бедствии. У него что-то случилось – выскочил руль, или за борт упал багор, или шляпа полетела в воду и теперь стремительно несется вниз по течению. Он просит их остановиться – сначала спокойно и вежливо.

- Эй, остановитесь-ка на минутку! – кричит он весело. – У меня шляпа упала в воду.

Потом уже менее любезно:

- Эй, Том, Дик, оглохли вы, что ли?

И наконец:

- Эй, черт вас подери, болваны вы этакие, стойте! Ах, чтоб вас!..

Потом он вскакивает и начинает метаться по лодке и орет во все горло, и ругается на чем свет стоит. А мальчишки с берега глазеют на него, и издеваются над ним, и швыряют в него камнями, когда он проплывает мимо них со скоростью четырех миль в час и имея возможность вылезти и задать им трепку.

Подобных огорчений можно было бы избежать, если бы те, кто тянет лодку, постоянно помнили, что они тянут лодку, и почаще оглядывались бы на того, кто в ней находится. Лучше, чтоб бечеву тянул один человек. Когда этим занято двое, они принимаются болтать и забывают обо всем на свете, а что кается самой лодки, то она, как ей и полагается, оказывает ничтожное сопротивление и потому не в состоянии напомнить им об их основном занятии.

Вечером, когда мы после ужина рассуждали на эту тему, Джордж рассказал нам прелюбопытную историю, - пример того, до какой невероятной забывчивости могут дойти двое людей, тянущих бечеву.

Однажды вечером, рассказывал Джордж, ему и трем его приятелям пришлось подниматься от Мэйденхеда вверх по реке на тяжело нагруженной лодке. Немножко выше Кукэмского шлюза они увидели молодого человека и девушку, которые брели по тропинке, углубленные в какую-то, по-видимому, необычайно интересную и захватывающую беседу. В руках у них был багор, а к багру привязана волочившаяся за ними бечева, конец которой уходил в воду. Лодки по близости не было, во- обще ни одной лодки не было на горизонте. Очевидно, когда-то к этой бечеве была привязана лодка, но что с ней приключилось, какая страшная участь постигла ее и тех, кто в ней оставался, - это было покрыто тайной. Однако, что бы ни произошло с лодкой, ее судьба ни малейшим образом не волновало молодую чету, тянувшую бечеву. У них был багор, у них была веревка, а до остального им не было дела.

Литература

1.  Виноградов В.В. Русский язык «Высшая школа» - М. 1972 г

2.  Под редакцией Леканта П.А. Современный русский язык. Дрофа – М. 2001 г.

3.  Шанский Н.М., Иванов В.В. Современный русский язык (I часть) Просвещение – М. 1981 г.