Мотив метели в поэзии Б.Л. Пастернака

Министерство Образования и Науки Российской Федерации

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Шуйский Государственный Педагогический Университет»

Кафедра литературы и методики обучения

Дипломная работа

МОТИВ МЕТЕЛИ В ПОЭЗИИ Б.Л. ПАСТЕРНАКА

Работу выполнила студентка

5 курса 2 группы историко-филологического факультета

Воробьёва Светлана Юрьевна

Специальность – 032900.00

филология с дополнительной специальностью 032600 история.

Работа защищена С отметкой « » Председатель государственной экзаменационной комиссии ___________________(Л.Н. Таганов) «______» __________________ 2004

Научный руководитель «Допустить к защите» Заведующий кафедрой литературы и методики обучения ________________(В.П. Мешеряков) «______» __________________ 2004

ШУЯ - 2004

Содержание

Введение

Глава 1. Эволюция мотива метели в поэзии Б. Пастернака

Глава 2. Поэтический образ бытия

2.1 Символический план мотива

2.2 Противоборство стихий (метель-огонь)

Заключение

Литература

Введение

Актуальность темы.

В феврале 1990 года отмечалось 100-летие со дня рождения Бориса Леонидовича Пастернака – выдающегося поэта XX столетия. По решению ЮНЕСКО 1990 г. был объявлен годом Пастернака. В публикациях о творчестве и судьбе Б. Пастернака воссоздан образ удивительного человека, мастера поэтической речи, художника-мыслителя в широком смысле слова. На языке искусства он стремился выразить своё понимание жизни, истории, природного мира. «Погружение в историю и современные ему течения философской мысли оказало влияние на его мировоззрение, весь строй его поэтического восприятия природы и социальной действительности».[1] В письме к Жаклин де Труайяр от 1959 г., обращаясь к годам своей юности. Б. Пастернак говорит о стремлении постигать если не Вселенную, то какое-то измерение вещей, несравненно более широкое, чем личные впечатления.

Сейчас, хоть и реже, чем в 1988-1991 годы, в газетах и журналах появляются статьи, исследования, монографии о жизни и творчестве Б. Пастернака, о его произведениях. Многое написано, сказано, но во многом ещё следует разобраться. Освещены многие темы и основные мотивы произведений этого автора, но и многое ещё не изучено.

В качестве основных источников нами будет использовано множество журнальных, газетных публикаций, монографии. Второй номер «Литературного обозрения» за 1990 год полностью был посвящен Б. Пастернаку. Такие статьи, как: Бухштоб Б.Я. Лирика Пастернака. // Литературное обозрение. 1987. №9; Померанц Г. Неслыханная простота: [о поэзии Б. Пастернака]. // Литературное обозрение. – 1990. №2; Франк В.С. Водяной знак: [Поэтическое мировоззрение Пастернака] // Литературное обозрение. – 1990. №2 и другие наиболее ярко выражают характер поэзии Б. Пастернака.

Большое значение имело издание первой советской монографии. Посвященной жизни и творчеству Б. Пастернака, написанной Е.Б. Пастернаком «Борис Пастернак: материалы для биографии» (М, 1989 г.) В книге используется огромное число писем, мемуарных свидетельств. Содержательная рецензия М. Флейшмана на эту книгу была опубликована в журнале «Новый мир» за 1991 г. №5.

Издательство «Советский писатель» выпустило монографию В. Альфонсова «Поэзия Б. Пастернака» (Л., 1990 г.). Это литературно-критический разбор творчества Б. Пастернака от первых сборников до стихотворений последних лет.

Так же к юбилею почти во всех философских и литературно-художественных журналах было опубликовано много материалов, касающихся писателя. А журнал «Литературное обозрение» (1990, №2), выпуск «Досье литературной газеты», журнал «Наше наследие» (1990, №2) и др. вообще были полностью посвящены Пастернаку. В них собраны различные публикации: письма, записи Б. Пастернака, воспоминания современников, фрагменты дневников, статьи, исследования, фотографии.

В статье «Пастернак и символизм» (вопросы литературы, 2002. №2) Клинг наиболее ярко осветил проблему поэзии Пастернака и поэзию символизма. Статья «Б. Пастернак. Метель.» (журнал «Поэтический строй русской лирики». – Л., 1973 г.) посвящена стихотворению «Метель», автор статьи – Смирнов И.П. рассмотрел стихотворение с точки зрения поэтического строя русской лирики, отметил наиболее яркие особенности ранней лирики Б. Пастернака.

В 1990 году в Москве были проведены пастернаковские конференции. Материалы Межвузовской конференции, прошедшей в Персии, были опубликованы.

Таким образом, можно сделать вывод, что поэзия Пастернака изучается и исследуется. Но недостаточно изучен мотив метели в поэзии Пастернака, эту тему незаслуженно забыли, а она играет далеко не последнюю роль.

Цель и задачи исследования.

В данном исследовании мы постараемся детально разобрать, как отражается мотив метели в поэзии Пастернака, какое место занимает мотив в его творчестве, каким символическим планом обладает, как взаимосвязан мотив с другими мотивами лирики. Попытаемся рассмотреть мотив метели как проявление стихии, ведь в метели, как в природном явлении, безусловно присутствует стихийное начало.

Понятие «стихия» имеет множество значений. Стихия (от греч. Stoicheion – первоначально элемент). В древней натурфилософии – одно из первовеществ, основных элементов природы [например: вода, огонь, металл, земля – в древнекитайской философии: земля, вода, воздух, огонь]. Другое значение – явление природы, проявляющееся как могущественная, разрушительная сила.

В словаре иностранных слов даётся дополнительное толкование этого слова:

У древнегреческих философов-материалистов – основные элементы природы: огонь, воздух, земля и вода;

Явления природы, отличающиеся часто разрушительной силой (например, ураган, шторм, вулканические извержения);

Отсутствие организации, полная неорганизованность, бесплановость (пер.);

Окружающая привычная среда, обстановка (пер.).

Нас интересует значение стихии как разрушительного природного явления и некой неуправляемой, неконтролируемой человеком силы. Метель есть выражение этой стихии на художественном уровне.

Итак, в данном исследовании при рассмотрении произведений Пастернака, речь будет идти о стихиях природы (вьюге, метели, буране, снегопаде, ливне, дожде).

Метель, вьюга, ливень, дождь, огонь – это природные стихии. Так. Нередко, одна стихия, чаще более сильная, выражается другой. Например, у многих авторов, в том числе у А. Блока, революционная эпоха выражена снежной метелью, буря чувств в душе героя – бурей в природе. Стихии являются предвестниками несчастий, а у некоторых авторов иногда выступает на стороне героев.

Мотив метели (вьюги) является сквозным в поэзии Пастернака. Сама ритмика его стихов, стремительных и бурных в движении, воплощает стихию метели.

В русской литературной традиции XIX-XX в.в. любое упоминание о метели отсылается к пушкинским произведениям: «Метель», «Бесы», «Капитанская дочка», «Пир во время чумы». Метель входит в лирику и прозу Пушкина в 1830 г. не пейзажной окантовкой. А художественным явлением: как тема, как символ, как событие. Метель – символ рокового стечения обстоятельств, она примиряет и разрешает противоречия; метель – знак беды и враждебной стихии. Эти сложные ассоциации обусловлены культурной памятью.

«Образ метели на пушкинских страницах настолько художественно самостоятелен, что овладевает вниманием читателя и запоминается как действующее лицо, и настолько эмоционально и идейно значителен, что понимается как осмысленный автором мистический знак…»[2]

Пушкинская метель именно поэтому приобретает значение почти самостоятельного образа и завораживает душу мистической тайной, что выступает тем «случаем», с помощью которого Провидение направляет и корректирует действия героев.

Б. Пастернак воспринял традиции А.С. Пушкина. Как и у Пушкина, метель выступает в качестве действующего, значимого образа. В «Бесах» у Пушкина метель – фантастический, жуткий образ, символизирующий тёмные силы, ополчившиеся против человека. В поэзии Пастернака метель олицетворяет нечистую силу, таинственную, неподдающуюся контролю.

Через внешние проявления стихии многие писатели раскрывают внутренний мир своих героев, их переживание. Стихия метели в произведениях русской литературы XIX-XX в.в. нередко выступает как против, так и заодно с человеком.

Мотив метели характерен для русской поэзии, русской традиции. Он заявляется у многих писателей (Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Блок, Булгаков и др.). Пастернак подхватывает мотив и развивает его в своем творчестве, привносит новое в эволюции мотива метели.

Глава 1. Эволюция мотива метели в поэзии Б. Пастернака

Лирика Б. Пастернака обладает подтекстом и проникновением в мир природы. «В романтически взволнованном стихе самая обыкновенная картина рисовалась под совершенно неожиданным зрительным углом.»[3]

В юности Пастернак увлекался живописью, серьёзно занимался музыкой, философией. Черты лично-духовной биографии нашли отражение в его творчестве, отличающемся любовью и живописью природы, к поэтическому пейзажу, стремлением включить зёрна философской мысли в изобразительно-повествовательную стихотворную ткань. Не случайно его поэзия посвящена природе, её земным просторам (весне, земле, солнцу, снегу, дождю, метели, вьюге). Главная тема стихотворений – благоговение перед природой («чудом жизни»). Не случайно исследователи отмечают, что «природа всю жизнь была его единственной Музой, его тайной собеседницей, его невестой и Возлюбленной, его женой и Вдовой – она была ему тем же, чем была Россия Блоку. Он оставался ей верен до конца, и она по-царски наградила его.»[4]

Пастернак неоднократно обращается к мотиву природной стихии (метели – зимняя стихия, дождю и ливню – летняя стихия).

Мотив метели (вьюги, бурана) как отражение природной стихии бытия, обозначился в раннем творчестве поэта и явится одним из загадочных и одновременно впечатляющих созданий.

В мотиве намечается поэтическая антитеза – противоборство с губительными силами, в раннем стихотворении «Метель» (1914 г.) изображается метельный «посад» и метель явлена как «ворожея-вьюга»:

В посаде, куда ни одна нога

Не ступала, лишь ворожей да вьюги

Ступала нога, в бесноватой округе,

Где и то, как убитые спят снега. [5]

Центральный образ – образ метели («вьюги») – выступает как мотивировка событийного ряда. «Метель обуславливает отличительные признаки «посада». Создаётся художественное пространство, в котором сбивается с пути лирический герой. «Посад» - часть города, и метель, бушующая в нем, создаёт городское пространство.»[6]

Изображенный поэтом мир не имеет конечных величин, не поддаётся управлению человеком. Метель не во власти человека, он бессилен.

Герой сбивается с пути в этом «метельном посаде»:

В посаде, куда ни один двуногий…

Я тоже какой-то… Я сбился с дороги:

- Не тот это город, и полночь не та.[7]

Чуждый герою «посад» - олицетворение города, вместилище социальных отношений:

Ни зги не видать, а ведь этот посад

Может быть в городе, в Замосковоречьи…[8]

Метель бушует над миром, над посадом как нечистая сила: «И вьюга дымится, как факел над нечистью…»[9]

В «посаде господствует состояние, не имеющие начальной и конечной точки: ночь не сменяется днем, снега спят». Во второй части поэтического сюжета задаётся тема ночи и финальное четверостишие заканчивается реминисценцией: «Ночь Варфоломеева. За город, за город!»[10]

Таким образом, в кольцевой компетенции («ночь» - «ночь») нет смены времени суток, в «ночном» посаде «пурга» - «заговорщица» является символом страшной силы, «нечисти». Образ вьюги в ночи, напряженная поэтическая интонация рисуют картину «мертвого, заброшенного посада», который чужд лирическому герою, в котором «как убитые, спят снега».

Мотив метели, вьюги, зимы, снега в ранней лирике Пастернака является символом смерти, болезни, рокового стечения обстоятельств. Метель – природная зимняя стихия, которая всё уничтожает на своём пути и которой ничто не подвластно.

Природные образы «вьюги» включаются в праздничную жизнь лирического героя. Зимний пейзаж дается в двух планах: в будни наступают оттепели, в праздники бушуют вьюги. В будни город подчиняет себе природу, в праздничные дни природа победительно обрушивается на город. Сны, ветер, буран метомимически представляют поэзию, именно поэтому город в буране представляется праздничным:

Вот так бывало в будни –

В праздники ж рос буран

И нависал с полудня

Вестью полярных стран.[11]

(«Оттепелями из магазинов». 1915 г.)

Включенность природной стихии в городское пространство обуславливает исторический план мотива.

Мотив бурана как превосходная степень метели символизирует революционную эпоху, метель – «хохочущая вьюга» становится символом исторического времени. Революция сравнивается с природной стихией, исторические события свершаются на фоне метели, бурана:

Остаток дней, остаток вьюг,

Сужденных башням в восемнадцатом,

Бушует, придаёт вокруг,

Видать – не наигралось насыто.[12]

(«Кремль в буран…»)

Теме революции посвящена поэма «Девятьсотпятый год» (1926 г.). Во вступлении к поэме выражено характерное для поэта представление о «природном начале революции, о стихийном её проявлении», связанном с его пониманием слитности природного и исторического процессов. Мотив метели, снега, зимы выступает символом революционных событий:

В нашу прозу с её безобразием

С октября забредает зима.

Небеса опускаются наземь,

Точно занавеса бахрома.

<…>

Это пьяное паданье снега…

Что ни день, то метель…[13]

В то же время следует отметить, что мотив метели не имеет однозначной трактовки, поэт раскрывает целебные, созидающие качества природы:

На свете нет тоски такой,

Которой снег бы не вылечивал.[14]

(«Январь. 1919»)

Мотив метели как устойчивый формально-содержательный компонент литературного текста выражает не романтический, а реальный смысл, он связан с «гибелью», «с холодом», с революцией, с нечистью и т.д.

Пастернак создаёт образ города, который пронизан зимним холодом, сугробами:

Зима на кухне, пенье Петьки,

Метели, вымерзшая плеть

Нам хуже хуже горькой редьки

В конце концов осточертеть.[15]

(«Город», 1942 г.)

Метель в городском пространстве выступает как символ смерти и мёртвого сна:

Из чащи к дому нет прохода,

Кругом сугробы, смерть и сон,

И кажется, не время года,

А гибель и конец времен.[16]

(«Город», 1940 г.)

Мотив города – сквозной мотив поэзии Пастернака. Город в ранней и поздней лирике представлен как «снежный», «метельный». Чуждый лирическому герою. Городская среда наполнена холодом, сыростью, она имеет урбанистическое начало. Целью урбанизации города Б. Пастернак «подхватил» тогда, когда вращался в футуристических кругах, состоял в группировке «Центрифуга», которая декларировала идеи о будущем цивилизации. Город – промышленная, безличная среда.

Метель бушует в городе и символизирует тьму, стужу, гибель:

В переулках потёмки,

Их заносит метель,

И змею подземки

Снег ползет на панель…[17]

(«Город», 1957 г.)

Метель выступает как действующее лицо, как образ-олицетворение. Авторский голос материализируется и «вступает» в борьбу с «метелью-лютней»:

Мой голос завет, утопая

И видеть, как в единоборстве

С метелью, с лютней из лютен,

Он – этот голос – на чёрствой

Узде выплывает из мути…[18]

(«Раскованный голос», 1915 г.)

«Особый поэтический смысл в том, что в воплощении мотива нет деления природы на живую и неживую».[19] Для поэта важен не только взгляд на природу, но и внешние предметы, природа объясняется от собственного имени. Не поэт рассказывает о метелях и вьюге, а они сами, от первого лица, ведут речь о поэте. Этот приём, в котором является пантеистическое чувство в воплощении мотива:

Три месяца тому назад,

Лишь только первые метели

На наш незащищенный сад

С остервененьем налетели

<…>

Заглядывала в дом из сада.

Она шептала мне: «Спеши!»

Губами белыми от стужи…[20]

(«После перерыва», 1957)

Эпитет «незащищенный» придает метели оттенок враждебности, она (метель) олицетворена, имеет человеческие черты («губами белыми от стужи»). «Зима», метель становятся реальными, живыми образами.

Мотив отличается насыщенной поэтической детализацией:

Снаружи вьюга мечется

И всё заносит в лоск

<…>

Утайщик нераскаянный, -

Под белой бахромой…[21]

(«Первый снег», 1956)

Образ метели создается за счет повтора («снег идет»), который передает не остановимое, как время, движение падающего снега:

 

Снег идет, снег идет.

К белым звездочкам в буране

Тянутся цветы герани

За оконный переплёт.

Снег идет, и все в сметеньи,

Все пускается в полёт…

<…>

Снег идет, снег идет,

Словно падают не хлопья.[22]

(«Снег идет», 1957)

В стихотворении «Снег идет» повторяется анафора («снег идёт» в начале каждой строфы, что создаёт динамику мотива, символизирующую скоротечность времени.

Поэтическая символизация усиливается риторическим вопросом:

Может быть, проходит время?

Может быть, за годом год

Следует, как снег идёт,

Или как слова в поэме?[23]

Более того, риторический вопрос создаёт философский подтекст – бытие-движение снега, падающие хлопья («всё в смятении») – олицетворение хаоса, падающий снег с неба является символом времени: («может быть, за годом год // Следует как снег идёт…»)

Сравнения как художественное выразительное средство участвует в создании мотива метели. Развёрнутые сравнительные обороты придают мотиву особую поэтическую выразительность. Метель сравнивается с «небосводом», который «сходит наземь»:

Снег идёт, снег идёт,

Словно падают не хлопья,

А в заплатанном салоне

Сводит наземь небосвод.

<…>

Словно с видом чудака

Сходит небо с чердака.[24]

(«Снег идёт»)

Зима, снег, стужа, вьюга – это составляющие элементы мотива, которые сравниваются с «белой женщиной мёртвой из гипса»:

Я, наверно, не прав, я ошибся,

Я слеп, я лишился ума.

Белой женщиной мёртвой из гипса

Наземь падает навзничь зима.[25]

(«После вьюги», 1957)

Рисуя картину «заснеженного мира», поэт делает вывод о том, что метель, которая обладает стихийным началом, повелевает всем миром, каждой его частью:

Всё в снегу: двор и каждая щепка,

И на дереве каждый побег.

<…>

Целый мир, целый город в снегу.[26]

Человек и природа одинаково одушевлены и одухотворены в их единстве и взаимодействии. Лирический герой находится в постоянном контакте с миром природы, природными явлениями: «И видеть, как в единоборстве // С метелью, с лютейней из лютен, // Он - этот мой голос…». Зима не бывает без снега, спокойной, без метелей и вьюг, она бушующая, морозная, а метель, снегопад, буран – нарушение обычного порядка жизни. Метель есть неизменный атрибут зимы:

Зимы делаются метелями,

Когда, тронувшись как бы в рассудке,

Снег повалил и валит неделями,

День за днём и за сутками сутки…[27]

(«Зимы…»)

Мотив метели создаётся за счёт анафорического повтора, повтора сродных звуков, слов, ритмических построений в начале смежных стихотворных строк и строф (единоначатие): «Сыпет, сыпет и сыпет неделями // Снег уляжется и подморозит». Таким образом, повтор таких строк придаёт мотиву динамичность.

Мотив метели меняется на протяжении всего творчества Пастернака. Происходит трансформация мотива метели: мотив формируется из мотива дождя, ливня. Метель – это падающий снег с неба. Снег – это «зимняя» вода. Вода воплощена в образе ливня, дождя так же природная стихия. Вода преимущественно в форме атмосферных осадков, падающая, оседающая сверху.

С самых ранних стихов дождь знаменует воздействие таинственной, внеземной силы на природу.

Дождь равнозначен жизни:

«Сестра моя жизнь и сегодня в разливе

Расшиблась весенним дождём обо всех…»[28]

Как жизнь, он бесконечно разнообразен. Вот – дождь ликующий:

У капель тяжесть запонок,

И сад слепит, как плес,

Обрызганный, закапанный

Мильоном синих слёз.[29]

(«Светает»)

И не только сам ликующий, но и заставляющий ликовать все орошаемое им:

Душистою веткою машуни,

Впивая впопыхах это облако,

Бежала на чашечку с чашечки

Грозой одуренная влага.[30]

(«Развлеченные любимой»)

Но ликование неземной силы может оборачиваться бездействием для земного:

Гроза, как жрец, сожгла сирень

И дымом жертвенным застлала

Глаза и тучи.[31]

(«Наша гроза»)

Или:

Вот и ливень Блеск водобоязни,

Вихрь, обрывки бешеной слюны.[32]

(«Болезни земли»)

Ливень сравнивается с вихрем, «вихрь» в значении страшной, беспредельной природной силы. Она эта неземная сила может превращаться во что-то жалкое, одинокое и несчастное:

Но тишь. И листок не шелохнётся.

Ни признака зги: кроме жутких

Глотков и плескания в шлепанцах в шлепанцах,

И вздохов, и слез в промежутке.[33]

(«Плачущий сад»)

В ранних стихах Пастернака преимущественно преобладал мотив ливня, дождя, текущей воды, заключающей в себе разное понимание этого «водяного знака». Дождь – это и знак беды, и знак радости, и знак вихря, несущегося во всем мире.

Из более поздних собраний можно выделить несколько наиболее характерных дождей:

Велось у всех, чтоб за обедом

Хотя б на третье дождь был подан…

Дождь – желаемый, традиционный элемент быта, включенный в обыденную жизнь. Элемент дождя сравнивается с «вихрем-велосипедом»:

Меж тем как вихрь-велосипедом

Летал по комнатным комодам.[34]

(«Мефистофель», 1919)

Образ воды («дождя») олицетворяется, приобретает черты живого существа:

Всю ночь вода трудилась без отдышки

Дождь до утра льняное масло жёг. [35]

(«Петухи», 1923)

В одном из самых насыщенных чувством благоговения перед жизнью пастернаковских стихотворений герой обращается к дождю, чтобы поведать ему своё ликование:

Мой друг, мой дождь, нам некуда спешить.

У нас есть время. У меня в карманах…[36]

(«Белые стихи», 1918)

«Дождь», «ливень» уподобляется событиям революционных лет, имеющие стихийное начало. Заметим, что метель (буран, вихрь) также являются символом революции: «Прошли года. Прошли дожди событий…» Или: «Остаток дней, остаток вьюг, // Сужденных башням в восемнадцатом» («Кремль в буран»).

В поэтическом тексте контрастные природные явления становятся синонимическими образами, олицетворённые в злобном, агрессивном существе: «Весь вечер вьюга, не щадя затрещин, // Врывалась сквозь трещины тесин… // Мело, мело. Метель костры лизала…» («Спекторий», 1925-1930 г.г.)

Образ ливня и образ вьюги, как две природные стихии слиты воедино и олицетворяют хаос, мировой, государственный беспорядок во всём мире, в мире природных вещей. Часто снег сменяется дождём:

Все снег да снег, - терпи и точка

Скорей уж, право б, дождь пошёл.

И горькой тополевой точкой

Подруги сдобрил скромный стол.[37]

(«Все снег да снег…», 1931 г.)

«Снег» как событийный фон доминирует не только в лирике, но и в прозе (роман «Доктор Живаго»).

Жизнь человека (Юрия Живаго) проходит на фоне снега: воды, нисходящей с неба, но воды мёртвой. Все утраты в романе происходят в снегу и под снегом. После похорон матери Юрия: «За окном не было ни дороги, ни кладбища, ни огорода. На дворе бушевала вьюга, воздух дымился снегом…»[38]

Мотив метели (снега) пронизывает художественный текст, вживается в его строки.В поздней лирике снег завладевает той территорией, под которой когда-то шли дожди. Мотив дождя, ливня, текущей воды перерастает в снежную бурю, метель – и это не случайно. Снег – безвозвратно уходящее время, снег – напоминание о конце:

Тогда я понял, почему

Она во время снегопада,

Снежинками пронзая тьму,

Заглядывала в дом из сада.

Она шептала мне: «Спеши!»[39]

(«После перерыва»)

Снег – смерть: «Белой женщиной мёртвой из гипса // Наземь падает навзничь зима».

Так замыкается жизненный круг. «Водяной знак» (дождь, ливень, снег) жизнеподателя-дождя превращается в «водяной знак» могильщика-снега.

«Сходящая с неба вода (это и дождь, и снег), как живой образ связи мира реальности с миром эмпирической действительности, пронизывает всё мировоззрение Пастернака. «Я смок до нитки от наитий», - писал он в ранней молодости. И до конца своих дней он остаётся верен «водяному знаку».[40]

Таким образом, мотив дождя можно считать зарождением мотива метели: вода, нисходящая с неба, превращается в бушующие снежинки, в метель. Мотив дождя, ливня и мотив метели, вьюги тесно переплетаются. Отсюда определяется общий мотив – стихия, и она не всегда несёт разрушительное начало, а метель, вьюга – это зимняя стихия, зачастую, выступающая как разрушительная, «хаотичная» стихия. Но метель не просто природная стихия в феврале, но и символическое изображение стихийности социальных явлений. Это не просто пейзажный образ, но и действующее лицо, компонент поэтического сюжета, образующий символический план.

Мотив метели, вьюги, бурана сопутствует остальным образам. Метель появляется тогда, когда наступает страх, боязнь, смерть, социальная нестабильность (революция), многие события в жизни природы и человека происходят на фоне метели.

Через всю поэзию Пастернака проходит мотив метели, он является сквозным в его творчестве. Мотив проходит сложную эволюцию в поэзии Пастернака, он трансформируется в другие мотивы, имеет различные символические значения.

Через внешние проявления стихии многие писатели раскрывают внутренний мир своих героев, их переживания. Стихия в произведениях русской литературы XIX-XX в.в. нередко выступает как против человека, так и заодно с ним.

А вот в лермонтовском «Мцыри» и в «Боярине Орша» стихия близка героям: «… О как я, брат, // Обняться с бурей был бы рад!» («Мцыри»); или «Той дружбы кроткой, но живой, // Меж бурным сердцем и грозой?..» («Боярин Орша»).

У Лермонтова герои (Мцыри и Арсений) сроднились со стихией («и бурю братом назвал я»). Для них гроза и буря является символом свободы, стихия завладела их «бурным сердцем».

Авторы обращались к этому мотиву, чтобы передать через стихию природы чувства, мысли, ощущения, характер героев, отразить события, происходящие вокруг.

Таким образом, мотив метели – это устойчивый мотив, повторяющийся в поэзии Пастернака. Она выражается в различных аспектах с помощью варьирования наиболее значимых его элементов.

Глава 2. Поэтический образ бытия   2.1 Символический план мотива

Мотив метели получает разнообразную интерпретацию: метель – стихия революции, стихия творческого вдохновения, стихия холода, тьмы, снега.

Стихия – разрушительная сила. И нельзя говорить о стихии зла и стихии добра, ибо, когда добро становится стихией, оно превращается в зло.

Мотив метели (стихии) на синтетическом художественном уровне воплощается не только в поэзии, но и в прозе пастернака (роман «Доктор Живаго») и создаёт символический план.

Пейзажи занимают в произведении огромное место. Однако характер описаний природы заметно отличается от традиционного.

Структура художественного мира романа определена сильным лирическим началом, предполагающим субъективность автора в воссоздании событий исторической жизни и явлений природы, в сюжете участвуют образы-символы, образующие сквозные поэтические мотивы произведения: метель, вьюга, буря, огонь.

В роман включен поэтический цикл «Стихотворения Юрия Живаго», который имеет функциональное значение в развитии мотива метели. Наиболее точно и ярко мотив обозначился в стихотворении «Зимняя ночь», которое является поэтическим обобщением всего романа.

В романе «Доктор Живаго», как итоговое произведение автора мотив метели приобретает своё окончательное выражение. Пастернак работал над романом, словно подгоняемый некой стихией, писал роман, несмотря на все трудности и испытания, которые посылала ему жизнь.

История создания этого произведения, история его написания и история выхода в свет является показателем противостояния двух стихий. С одной стороны — стихия творческого вдохновения, которая захватила автора, подчинила себе его жизнь. С другой стороны — стихия неприятия, непонимания. Люди, которые не понимали, а, скорее всего, боялись этого одаренного, талантливого, страстного человека и его таланта, боялись быть на стороне его друзей, предпочитая сторону врагов, всей своей мощью бросились на борьбу против Пастернака. И видимо свои мысли об этом Борис Леонидович вкладывает в уста Юрия Живаго о его друзьях: «Дорогие друзья, о как безнадежно ординарны вы и круг, который вы представляете, и блеск и искусство ваших любимых имен и авторитетов. Единственно живое и яркое в вас, это то, что вы жили в одно время со мною и меня знали».[41]

Автор всю свою энергию, всю свою страсть вложил в это произведение. Он боролся до конца, но стихия зла одержала победу. Однако это была лишь временная победа в бою, битву выиграл роман. Пусть спустя тридцать лет (в 1988 г. в журнале «Новый мир»), но он всё-таки появился на Родине и получил признание.

Роман о докторе Живаго и стихи Юрия Живаго становятся воплощением радости, которая превозмогает все, даже страх смерти.

«Мне представляется, что ты боишься смерти, что этим все объясняется — твоя страстная бессмертность, которую ты строишь, как кровное свое дело...»[42] — так писала Пастернаку о романе Ольга Фрейденберг.

Обратимся к самому произведения и посмотрим, как представлен в нём мотив метели. Юрий — безвольный человек, он не противостоит, а полностью подчиняется стихии революции, стихии жизни. Но в то же время Юрий Андреевич стойко сносит все испытания судьбы, он духовно не меняется, не изменяет своим идеалам, и стихии не в силах изменить его моральные принципы.

Юрий Живаго — человек, который воспринимает эпоху, но не вмешивается в нее. Он не принимает конкретных однозначных решений, а живет сомнениями и колебаниями. Однако это скорее не слабость, а моральная сила. «В нем есть решимость духа не поддаваться соблазну однозначных решений, избавляющих от сомнений».[43] События управляют внешней жизнью Юрия, но не в силах изменить его духовной жизни. Революция подчиняет себе героя, но не может заставить доктора Живаго принять ее, она не может перетянуть Юрия на свою сторону. Он остается сторонним наблюдателем, со своими мыслями, впечатлениями, изменить которые не в силах никакая стихия. В этом, на мой взгляд, и заключается «страстная бессмертность» души, противостоящая смертности тела.

Роман состоит из противоборства жизни и смерти, света и тьмы. Недаром одним из первоначальных названий романа было:

«Свеча горела». Свеча — стихия огня, символ света, тепла, жизни.

Мотив доминирует в романе и появляется в стихах Юрия Живаго.

Мело, мело по всей земле

Во все пределы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Мело... Метель, снег — символы холода, тьмы, смерти, противопоставлены свече — теплу, свету, жизни. Стихия холода против стихии огня.

Роман является своего рода автобиографией Бориса Пастернака, но не в событийном плане (то есть роман не отражает событий, происходящих с автором в реальной жизни), а в духовном (произведение отражает то, что происходило в душе писателя). Тот духовный путь, который прошел Юрий Андреевич Живаго, является отражением собственного духовного пути Бориса Леонидовича Пастернака.

С первых страниц, в роман включается стихия природы, выражается сильная связь между человеком и природой, Пастернак олицетворяет, обожествляет ее. Первая же фраза романа свидетельствует о неразрывности связи природы и культуры. Один из литературных приёмов Бориса Пастернака — перенос восприятия с человека на природное явление — становится в романе основополагающим. Автор через внешние природные факторы показывает внутреннюю сущность героев, природными стихиями выражает события, происходящие в стране, мысли и чувства людей.

В ночь после похорон матери Юра просыпается от стука в окно. И тут он впервые сталкивается с природной стихией — со снежной бурей. «За окном не было ни дороги, ни кладбища, ни огорода. На дворе бушевала вьюга, воздух дымился снегом. Можно было подумать, будто буря заметила Юру и, сознавая, как она страшна, наслаждается производимым на него впечатлением. Она свистела и завывала, и всеми способами старалась привлечь Юрино внимание. С неба оборот за оборотом бесконечными мотками падала на землю белая ткань, обвивая ее погребальными пеленами. Вьюга была одна на свете, ничто с ней не соперничало».[44]

Снег ассоциируется со смертью. Буря, вьюга заметает все, все обвивает «погребальными пеленами». Подобную ассоциацию можно встретить не только у Пастернака, но и у многих других авторов. (Например, в рассказе Б. Зайцева «Волки» снег, падающий с неба, несет гибель, белые просторы ассоциируются со смертью.) В «Докторе Живаго» снежная буря за окном ассоциируется с бурей переживаний и чувств в душе мальчика, потерявшего мать. Буря наслаждается, «сознавая, как она страшна» — и в душе ребенка действительно страх, он боится: «То его пугало, что монастырскую капусту занесет и ее не откопают, то что в поле занесет маму, и она бессильна будет оказать сопротивление тому, что уйдет еще глубже и дальше от него в землю».[45] Вьюга заслонила собою все вокруг: и дорогу, и кладбище, и огород, и мальчик словно отрезан от всего мира, он одинок, мать, самый близкий ему человек, покинула его. «Вьюга была одна на свете» — и Юра остался один.

Природа служит соединительным мостом, скрепляющим разные периоды истории. Борис Пастернак говорит: «Природа — часть истории». Автор выразительными пейзажами показывает, что Россия жива, она никуда не делась и все превозможет. «Для Живаго и Лара — «рябинушка» — часть русской природы, сама Россия».[46] Мать ассоциируется у маленького Юры с иволгами, запахом цветов, жужжанием пчел. «Над лужайками слуховой галлюцинацией висел призрак маминого голоса, он звучал Юре в мелодических оборотах птиц и жужжании пчел. Юра вздрагивал, ему то и дело мерещилось, будто мать аукается с ним и куда-то его подзывает».[47]

В день похорон Анны Ивановны: «отдало после сильных морозов. День был полон недвижной тяжести, день отпустившего мороза и отошедшей жизни, день, самой природой как бы созданный для погребения. Погрязневший снег словно просвечивал сквозь наброшенный креп, из-за оград смотрели темные, как серебро с чернью, мокрые елки и походили на траур».[48]

Именно зимой, когда идет снег, бушует вьюга, метель — свирепствуют стихии, происходят события, которые накладывают свой отпечаток на жизнь героев, меняют их судьбы.

Образ вьюги, метели проходит через весь роман. Вьюга — очистительный, снежный буран революции, это ноябрьский снег, падающий на газету с первыми декретами. Это и метель, в которой Юрий, пока еще не знакомый с Ларой, предчувствуя судьбоносную встречу, видит с улицы огонь свечи, просвечивающий сквозь маленький оттаявший кружок в заиндевевшем окне Камергерского переулка. За окном идет разговор между Ларисой и Пашей Антиповым. «Сквозь эту скважину просвечивал огонь свечи, проникавший на улицу почти с сознательностью взгляда, точно пламя подсматривало за едущими и кого-то поджидало».[49] И именно в это мгновение в душе Юрия рождаются поэтические слова: «Свеча горела на столе, свеча горела».

  2.2 Противоборство стихий (метель-огонь)

Природным стихиям холода (метели, вьюге, бурану) противостоит стихия огня, свеча. Они возникают в самом начале романа (буря после похорон матери Юрия, манящая свеча в окне Камерческого переулка) и сопровождают героев до конца (гроза в момент гибели Живаго, образ свечи в стихотворном творении Юрия «Зимняя ночь»). «Мы видим, как в процессе жизни, в душевной смуте автора героя романа, сначала брезжит пламя свечи, увиденное сквозь морозное окно… Затем ночная, чувственная свеча становится символом его любви к Ларе. Метель – символ истории, додувает этот одинокий огарок, гибнет личность, одухотворённость, интеллигент – и, наконец, в финале романа расцветает чудо классического стихотворения «Свеча горела», без света которого уже нельзя представить нашей духовной культуры».[50]

На протяжении всего повествования идёт противопоставление: свеча-метель, свет-тьма, жар-холод, жизнь-смерть. Свет свечи, как символ страсти, - это стихия огня, несущего тепло, добро, свет, жизнь. Снег, метель, вьюга – стихия холода, несущего зло, тьму, страдание, смерть.

Революция – стихия. Её нельзя избежать, нельзя вмешаться в её события. Ибо все равно ничего нельзя изменить. Стихия подчиняет себе всех и вся, она ничего не выпускает из своей снежной круговерти. Действительно, основным символом революционной стихии является метель. Метель, сметающая, заметающая всё вокруг. Снежинки – словно люди, летящие на свет неведомого очага и гибнущие бесчисленно.

Мело, мело по всей земле

Во все пределы...

В повествовании доминирует лиро-эпический план, выражающий буйство вселенской стихии. Вселенская стихия есть «историческая вьюга событий, ставшая уже совершенно стихийной и вовсе безликой, нечеловечески темной и жестокой, грозит задушить последние, слабые, казалось бы, проявления свободной человеческой личности». Личность противопоставлена морозным вихрям безликой мертвенной стихии. Люди, как блуждающие ноябрьские листья разносятся эти личности зимними вьюгами по всей необъятной земле, по всей нашей застылой стране; иногда приникают они друг к другу, приникают особенно любовно и задушевно, — ибо ничего, кроме голой душевности, у них и не осталось, а они ищут какого-то сочувствия и тепла: но вновь порыв зимней ночной вьюги отрывает их друг от друга, несет их вдаль, торжествующе поет самому себе оды, похваляется своей силой и умерщвляет все живое, противостоящее ему». [51] Действительно, вселенская стихия изображена живо, она чувствуется не только на страницах ее описания, но еще и ощущается между. И об этом порыве зимних вьюг говорит сам писатель. «Писать о нем надо так, чтобы замирало сердце, и поднимались дыбом волосы. Писать о нем затвержено и привычно, писать не ошеломляюще, писать бледнее, чем изображали Петербург Гоголь и Достоевский, — не только бессмысленно и бесцельно, писать так — низко и бессовестно. Мы далеки еще от этого идеала».[52]

Писатель не только ярко и живо воплотил разгул ночной стихии, он еще заставил поверить в ее смысл. Ночная вьюга свирепа и непроглядна, несчастные изнемогающие путники потеряли дорогу, ничего не видят вокруг, уже изверились в спасении. Но вдруг в далеком заиндевевшем окне мелькнул маленький путеводный огонек — «Свеча горела на столе, свеча горела». И вот уже увереннее идет человек сквозь злую ночь и смертельную вьюгу на свет любви, добра, тепла, человечности. Он вновь начинает верить в жизнь, в любовь, в себя, в спасение.

Мело, мело по всей земле

Во все пределы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Свеча — крохотный маяк, просвечивающий сквозь пелену ужаса, безысходности, хаоса. Ее свет дает веру в спасение. Этот маленький огонек обладает какой-то безрассудной смелостью противостоять стихии.

И так на протяжении всего романа встречаются, противоборствуют два образа — свеча и снег, две стихии — огонь и метель, пламя и вьюга, свет и тьма.

Природная стихия вторит стихии революции. «Порошил первый реденький снежок с сильным и все усиливающимся ветром, который на глазах у Юрия Андреевича превращался в снежную бурю.

Юрий Андреевич загибал из одного переулка в другой и уже утерял счет сделанным поворотам, как вдруг снег повалил густо-густо, и стала разыгрываться метель, та метель, которая в открытом поле с визгом стелется по земле, а в городе мечется в тесном тупике, как заблудившаяся».[53] Пастернак изобразил разбушевавшуюся стихию, метель в конце октября (начале ноября — по новому стилю) 1917 года. Природа бушует, мечется, она отражает происходящее в окружающем нравственном, духовном и физическом, в человеческом мире.

«Что-то сходное творилось в нравственном мире и в физическом, вблизи и вдали, на земле и в воздухе. Где-то, островками, раздавались последние залпы сломленного сопротивления. Где-то на горизонте пузырями вскакивали и лопались слабые зарева залитых пожаров. И такие же кольца и воронки гнала и завивала метель, дымясь под ногами у Юрия Андреевича на мокрых мостовых и панелях».[54] В городе, среди людей такой же хаос сумятица, такое же бушевание стихии, как и в природе. И опять метель вмешивается, как будто бросает вызов, насмехается, издевается уже над взрослым Юрием Андреевичем Живаго. «Метель хлестала в глаза доктору и покрывала печатные строчки газеты серой и шуршащей снежной крупою».[55]

Буран, снег предопределяет судьбу героя, предупреждает о грядущих испытаниях. Накануне отъезда героя из Москвы поднялась снежная буря: «Ветер взметал вверх к поднебесью серые тучи вертящихся снежинок, которые белым вихрем возвращались на землю, улетали в глубину темной улицы и устилали ее белой пеленою».[56]

Во время пребывания Юрия в партизанском отряде, накануне страшных событий: жено- и детоубийства Палых, глупой и кровавой «колошматины и человекоубоины», звучит предупреждение метели о будущих жертвах, о каком-то кровавом помешательстве.

«Погода была самая ужасная, какую только можно придумать. Резкий порывистый ветер нес низко над землей рваные клочья туч, черные, как хлопья летящей копоти. Вдруг из них начинал сыпать снег, в судорожной поспешности какого-то белого помешательства».[57]

Снег, метель являются предупреждением о неприятном, нежданном визите Комаровского: «валил снег крупными хлопьями».[58] Комаровский пришел из декабрьской темноты весь осыпанный валившим на улице снегом».[59] Снег как предвестник несчастья, посланец недобрых вестей, приносящий разлуку.

Когда жизнь героев спокойна — вьюг, метелей нет. В описании первой зимы Юрия Андреевича и Антонины Александровны в Варыкино нет ни одного упоминания о снежных стихиях.

Природа отражает внутренние чувства героев. После прочтения письма Антонины Александровны в душе Юрия Андреевича возникают боль, страдание, буря эмоций, а за окнами - буйство стихии. И в этот раз доктор Живаго видит эту метель в себе. «За окном пошел снег. Ветер нес его по воздуху вбок, все быстрее и все гуще, как бы этим все время что-то наверстывая, и Юрий Андреевич так смотрел перед собой в окно, как будто это не снег шел, а продолжалось чтение письма Тони и проносились и мелькали не сухие звездочки снега, а маленькие промежутки белой бумаги между маленькими черными буковками, белые, белые, без конца, без конца».[60]

Сквозной образ, который озаряет произведение, противостоит стихии тьмы. Это пламя и свет свечи, стихия огня. Мерцание свечи видит Юрий в заиндевелом окне еще незнакомой ему Лары. «Юра обратил внимание на черную протаявшую скважину в ледяном наросте одного из окон. Сквозь эту скважину просвечивал огонь свечи, проникавший на улицу почти с сознательностью взгляда, точно пламя подсматривало за едущими и кого-то поджидало».[61]

Именно с этой минуты начинают приходить Юрию Андреевичу стихотворные строки. И словно заговор, заклинание, повторяемое — «свеча горела», повторяется на тех страницах, где рассказывается о невольном отшельничестве Юрия Андреевича и Ларисы Федоровны посреди зимы, войны, холода, разрухи.

Свет свечи на протяжении всей жизни помогает герою преодолевать, вернее сказать, переживать жизненные проблемы, удары судьбы.

Существует пословица: «Ветер задувает свечу, раздувает костер». Свеча слаба, её пламя не устоит против ветров стихии. Но настойчиво, словно некий заговор, повторяет в течение жизни Юрий Живаго своё заклятье:

«Свеча горела на столе, свеча горела». Он будто стремится утихомирить, заговорить, заворожить вселенскую метель. Он будто верит, что колдовской силой певучего слова можно остановить эту стихию, замедлить неумолимый ход времени, запретить вторжение общей жизни в жизнь отдельного человека.

На протяжении романа идет борьба двух стихий. И в финале они сходятся в одном стихотворении «Зимняя ночь». В нем сосредоточена, сконцентрирована эта борьба. Оно является обобщением всего романа.

Мело, мело по всей земле

Во все пределы...

В стихах нечто меланхолическое. Темп плавный, сонный, движение усыпляет. И вдруг нарастание темпа:

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Идет контраст противопоставления, сопротивления, страсть: «мело, мело» — «свеча горела». Вот оно — противоборство двух стихий, включающееся с первых строк.

Стихотворение А.С. Пушкина «Зимний вечер» напоминает биографию жизни самого автора — ссылку Пушкина в Михайловское. Стихотворение Пастернака напоминает февральскую революцию, неопределенные, весьма бурные события тех лет.

Чисто внешне стихи Пушкина и Пастернака схожи, вроде одно и то же: непогода, метель, двое внутри дома укрываются, спасаются от ненастья. Но разница состоит в том, как герои этих стихотворений воспринимают непогоду, как ее переживают. «Для Пушкина — это единение сердец — свет во тьме бури. У Пастернака единение — источник обмана, свет как символ самой страсти — будущей правды».[62]

Данное стихотворение имеет двойной смысл. С одной стороны — это стихотворение о любви, соединяющей две души, два сердца, два тела в зимнюю непогоду. Но с другой стороны явно чувствуется другой смысл, другой подтекст. Это стихотворение о революции, о стихии, захватывающей и сметающей всех подряд.

Стихотворение начинается с монотонного, усыпляющего — «мело, мело по всей земле». Всё заметает снег, всё застыло, заснуло, стоит.

Жизнь в городе как будто остановилась. На улицах царствует буря, непогода, причем непогода во всех смыслах (с первых строк чувствуется двойной смысл: непогода — снег, и непогода — революция). Всё останавливается и засыпает на снегу. И в то же время чувствуется движение. Идет снег, все тот же нескончаемый снег. Но он не просто падает с неба, и он падает не в одном направлении.

Мело, мело по всей земле

Во все пределы...

Это метение — постоянное, непрерывное движение наискосок и вниз. Снег с огромной скоростью, плотной стеной уходит из неба прямо в землю. Из бесконечности в бесконечность со страшной скоростью летит снег, несомый стихией. И если смотреть на него неотрывно, то становится непонятно: то ли он летит с такой бешеной скоростью, то ли он стоит на месте, а ты взмываешь вверх.

Метение — это поступь революции, которая заползает и проникает во все, ничего и никого не пропускает.

Метель никого не оставляет в покое, она сносит, затапливает всех, как потоп. И нельзя ни спастись, ни спрятаться. Возможность укрыться — это счастье, подаренное судьбой лишь единицам. В данной ситуации человек ничего не может сделать, он беспомощен. Счастье зависит только от судьбы, рока, креста — «судьбы скрещенье».

Идет война, война со всеми страшными последствиями — голодом, холодом, одиночеством, смертью. У людей одна цель — выжить, выжить вопреки всему, несмотря ни на что. Все остальное неважно. Тут вроде и не до любви. Но люди не любят одиночества, они даже в этом хаосе ищут друг друга, пытаются возродить былые соединения.

Метель — страстная стихия, она несет с бешеной скоростью снег на улице, несет всех и вся, кого-то больше, кого-то меньше. Некоторые еще способны удержаться, кого-то уже отрывает и уносит, а кого-то уже унесло. Но кто-то смог спрятаться от этой стихии, он смотрит на все это со стороны, из окна своего маленького домика, который в любой момент тоже может поглотить та же непогода.

Однако и внутри дома неспокойно. Самих героев захватывает стихия страсти, а свеча, стихия огня, противостоит метели, которая пытается пробраться снаружи в дом и захватить его тоже: «... Слетались хлопья со двора к оконной раме».

Снежной стихии, снегу противопоставлена свеча. Она дает свет, освещает пространство дома, делает возможным общение, жизнь. Но, в то же время, освещая дом, свеча дает возможность появиться теням.

На озаренный потолок

Ложились тени...

Тени — части тьмы, они являются выразителями и побудителями той страсти, которая охватила героев. Тени руководят сознанием укрывшихся в доме людей. Они заставляют отдаться общему потоку, метению, слиянию.

На свечку дуло из угла...

Огонек свечи трепещет от ветра, тени мелькают, движутся, метутся в ритме заоконной непогоды. Они находят уединение на «озаренном» потолке, словно наслаждаясь тем, что смогли хоть на время вырваться из этой несущейся в никуда, в ни во что, разбивающей в смерть стихии.

Скрещенья рук, скрещенья ног,

Судьбы скрещенья.

Судьбы пересекаются, скрещиваются. Но скрещенье — это всего лишь пересечение линий, пересечение в маленькой точке. Героев свела судьба всего лишь на один миг. Встретились, соприкоснулись, и стихия несет дальше. Несет всех «по всей земле, во все пределы», причем внутренний мир живет в лад с внешним — «мело, мело», он набирает скорость и несется вместе с метелью. Куда — это неизвестно — «по всей земле».

Героев все больше захватывает уличная круговерть, их спокойное, размеренное существование остается в прошлом.

На свечку дуло из угла,

И жар соблазна

Вздымал, как ангел, два крыла

Крестообразно.

«Жар соблазна» надувает из угла, сквозняком с улицы. И этот жар вздымает «два крыла крестообразно». Опять рок, судьба, крест. Страсть дана по воле судьбы, по воле стихии. Жар — тоже стихия, это вселенский масштаб, тут и сгореть недолго. Жар — это не свеча. Свеча дает тепло и свет, а жар — гораздо большее, это намного опаснее.

Как летом роем мошкара

Летит на пламя,

Слетались хлопья со двора

К оконной раме.

Тяга к огню у мошкары природная, пламя для нее — нечто высшее. Мотылек знает, что сгорит, но не лететь не может (что-то вроде «если я гореть не буду...»). Пламя для него, как своего рода высший идеал, ради которого можно умереть. А снег слепой, неодушевленный. Он летит, как мошкара, но куда, зачем, во имя чего? Его пламя — мираж, оно обманное, его нет. Слепой снег, летящий из ниоткуда в никуда — символ революции. Снег, несомый стихией. Так сотни, тысячи судеб захватила и понесла стихия революции, кого к смерти, кого к этому пламени-миражу, тоже, возможно на гибель. Во имя чего — многие толком и не понимают, но стихия не ждет понимания, она несет, ей так хочется.

Февраль. Значит скоро весна. Скоро стихии придет конец. Она чувствует скорую гибель, поэтому атакует снова и снова, бросает все новые и новые полчища снега. Он еще может победить, захватить все, кроме этого дома. Его изнутри охраняет и защищает свеча, которая знает — скоро лето, пригреет солнышко и снег погибнет, ей недолго осталось держать оборону. Свеча и солнце. Они дают тепло и свет, в их силах спасти от непогоды. Свеча, как символ победы.

Стихия нарушает гармонию прошлой жизни, все погублено, сметено — «мело, мело». Те, кто внутри дома, кто смотрит на все это из окна, пока в безопасности, их не несет, они еще в том старом времени.

И все терялось в снежной мгле,

Седой и белой.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Вот оно новое — снежная мгла. Снег все заметает, в нем все теряется. Старый мир уничтожен, его больше нет. Автор оплакивает старое время. Падение башмачков, как символ падения мира. Меняется, сбивается, изменяется ритм. Свеча своими восковыми слезами оплакивает это падение, оплакивает тот правильный, спокойный мир, которого больше не существует — «и воск слезами с ночника на платье капал».

Свеча противостоит снежной мгле, но и ее атакует стихия: «на свечку дуло из угла». И героев, их внутренний мир захватывает вихрь несения. Стихия, страсть не дают им больше избегать общего движения, скорости. Героев тоже охватывает стихия страсти — «жар соблазна».

Мело весь месяц в феврале,

И то и дело

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Противоборство идет не один день — «мело весь месяц», но все же за свечой поэт оставляет последнее слово. «И то и дело» — в этом ритме можно жить, он дает надежду на спасение. Скоро война закончится, она почти выиграна. На пороге весна, тепло. Стихия метели захватила героев, но не погубила их, т.к. стихия тепла (свеча) противостояла этому. На протяжении всего стихотворения постоянно повторяется: «свеча горела на столе, свеча горела», и этими же строками оно и заканчивается. Свеча — надежда, последнее слово за ней.

Это стихотворение, как уже отмечалось, имеет двойной смысл. С одной стороны, это стихотворение о любви, с другой — о революции. О том, что она сделала со спокойной, уравновешенной жизнью людей. Стихотворение является лирическим ключом романа, это своеобразное завершение мотива: метель как природное, стихийное начало.

Без контекста оно теряет свою двойственность, тот смысл, который придаёт ему роман, оно является неотъемлемой частью произведения. В стихотворении заложена история, ход исторических событий, оно словно кроткое изложение романа «Доктор Живаго».

Мотив метели связывает прозу и поэзию в романе, он обозначается в экспозиции романа и в финале – в поэтическом цикле стихов окончательно определяется. В романе и в цикле стихов Юрия Живаго мотив является символом революции, природная стихия вторит стихии революции. Стихия метели чувствуется не только на страницах её описания, но ещё и ощущается между строк на протяжении всего романа.

Природа наделена способностью видеть, думать, чувствовать, т.е. принимает деятельное участие в жизни человека. Вместе с героями в движении сюжета участвуют образы-символы, образующие сквозные мотивы произведения: метель, вьюга, буря, свеча.

В романе и в стихотворении «Зимняя ночь» показано слияние человека и природы. Мотив метели, бури сплетаются с мотивом смерти, и стихия становится одним из активно действующих персонажей. Метель изображена как безличная человеку стихия, которая ничем не детерминирована и не определена, но в романе и стихотворении у метели есть «соперник» - свеча, которая символизирует свет жизни и пламя любви.

Заключение

Основной целью исследования было рассмотреть, как отображается мотив метели в поэзии Б. Пастернака. За основу работы были взяты стихотворения («Метель» (1914), «Январь» (1919), «Город» (1940), «Раскованный голос» (1919), «Первый снег» (1956), «Снег идёт» (1957), «Кремль в буран…» (1919) и др.) и стихотворение «Зимняя ночь» из поэтического цикла «Стихотворения Юрия Живаго». При раскрытии мотива метели рассматривалась и проза поэта (роман «Доктор Живаго»). Это обусловлено следующими причинами: во-первых, в роман включен сборник стихотворений, написанный героем-поэтом. Стихотворение «Зимняя ночь» является обобщением всего романа, в нем наиболее ярко определился мотив метели; во-вторых, структура художественного мира романа определена доминирующим лирическим началом, предполагающим субъективность автора в воссоздании событий исторической жизни и явлений природы; в-третьих, роман заключает творчество писателя.

Таким образом, мотив метели проходит через всё творчество Б. Пастернака. Стихия метели воплощается и в первых стихотворениях поэта, и в сборниках более поздних стихов, и в прозе, и, конечно, в романе «Доктор Живаго».

В поэзии Пастернака отражены все виды стихии, которые встречаются отдельно, в других произведениях писателя, мы встречаем стихии метели, бурана, вьюги, ливня, грозы, огня, революции, творческого вдохновения, любви. К стихиям природы можно отнести вьюгу, метель, буран. Из всего множества природных стихий у Пастернака встречаются именно эти. Причем они могут как переходить друг в друга (редкий падающий снежок переходит в снежный буран, буран – в метель), так и противостоять друг другу (противостояние стихий холода – метели, вьюги, бурана – стихии огня – свече). Все эти стихии тесно связаны между собой и нередко автор посредством одних отображает другие. Чаще всего природными стихиями (метель, вьюга) выражает стихии, захватывающие государство (революции).

Стихийность позволяет живо описать происходящие события, даёт возможность окунуться в окружающий мир, увидеть, почувствовать его. Через описание метели глубоко раскрывается внутренний мир героев, их чувства и ощущения, их отношение к происходящему вокруг. На наш взгляд, и сам автор был стихийным человеком, он чувствовал стихию, «жил в ней». Ведь человек не испытавший, не почувствовавший её, никогда не смог бы так точно, ярко описать её.

Мотив метели является сквозным и проходит сложную эволюцию в творчестве писателя. В ранней лирике метель – атрибут смерти и болезни, роковое стечение обстоятельств, знак беды и враждебной стихии, олицетворение нечистой силы, затем мотив переосмысливает и получает социальные коннотации, становится символом социальных катаклизмов. Стихия метели становится стихией мирового масштаба, символом революции и мирового беспорядка. Мотив метели трансформируется в мотив ливня, дождя, тоже стихии, но летней, и приобретает несколько иное толкование.

Как уже было сказано, мотив метели обозначается и в прозе. На художественном миро-эпическом уровне в романе «Доктор Живаго» идёт борьба двух стихий: метели и огня. Они сходятся в тематической доминанте «зимняя ночь» в стихотворении «Зимняя ночь». Без контекста стихотворение теряет тот смысл, который придаёт ему роман.

Мотив метели играет доминирующую роль в творчестве Б. Пастернака, создаёт символический план. В мотиве отражаются лучшие традиции А.С. Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Фета, Блока и Достоевского. В литературно-историческом синтезе создаётся философская поэзия, насыщенная сложными вопросами эпохи.

В творчестве Пастернака мы находим отражения жизни в реальных формах, и символические знаки, и футуристические поиски, и романтические мечтания, и импрессионистические зарисовки. Поэт не умещается в пространство одного какого-то метода или направления. Его творчество достигло вершин мирового искусства и ставит автора на почётное место среди классиков XX столетия.

Мир Б. Пастернака, явлений в его творчестве, ещё ждёт всестороннего исследования.

Литература:

1.  Альфонсов В. Поэзия Бориса Пастернака. – Л., 1990.

2.  Баевский В.С. Борис Пастернак – лирик: Основы поэтической системы. – Смоленск, 1993.

3.  Берёзов Р. Свеча горела. // Р. Берёзов. Лебединая песня. – М., 1991. С. 266-268.

4.  Бройде М. Образ метели у А.С. Пушкина. // Воскресная школа. 2002. – № 47 (декабрь). С. 4-5.

5.  Бухштаб Б.Я. Лирика Б. Пастернака. // Литературное обозрение. – 1987, №9. С. 106-112.

6.  Верникович О. Две вьюги. // Новая юность. 1994, №4. С. 180-189.

7.  Вознесенский А. Свеча и метель. // Правда. 1988. 6 июня. С. 4.

8.  Воробьев К. Свеча человечности и правды. // К. Воробьёв. Заметы сердца: из архива писателя. – М., 1989. С. 61-63.

9.  Гусев В. Стихия и правда жизни. // Литературная Россия. 1987, №43, 23 октября. С. 7.

10.  Зайцев Б. Вечность. // Слово. 1990, №2. С. 50-51.

11.  Клинг О. Б. Пастернак и символизм. // Вопросы литературы. 2002, № 2. С. 25-59.

12.  Ковалёв В.А. Лирика Б. Пастернака. // Русская литература. 1980, №4. С. 59-70.

13.  Кузнецова М. Так начинают жить стихом. (О поэзии Б. Пастернака к 100-летию). //Библиотекарь. 1990, №2. С. 56-57.

14.  Кунин Н.Ф. Как читать ранние стихи Пастернака. // Русская речь. – 1994, №1. С. 12-19.

15.  Лихачев Д.С. Размышления над романом Б.Л. пастернака «Доктор Живаго». // Новый мир. 1988, №1. С. 5-10.

16.  Марговелошвили Т.С. С бурей и ветром в лад. // Единство. 1972, №5. С. 343.

17.  Мир Пастернака. – М., 1989.

18.  Овчинников Н.Ф. Б.Л. Пастернак – поиски призвания (от философии к поэзии) // Вопросы философии, М., 1990, №4. С. 7-22.

19.  Пастернак Б. Доктор Живаго. Повести. Фрагменты прозы. – М., 1989.

20.  Пастернак Б.Л. Собрание сочинений. В пяти томах. – М.: «Художественная литература», 1989-1992.

21.  Пастернак Е.Б. Мир Пастернака. – М., 1989.

22.  Переяслов Н.В. Важная тайна. // Литература в школе, 1996, №6. С. 49.

23.  Померанц Г. Неслыханная простота: [о поэзии Б. Пастернака]. // Литературное обозрение. – 1990, №2. С. 19-24.

24.  Рыбаков В. Свеча на ветру. // Семья и школа, 1990, № 2. С. 45-47.

25.  Смирнов И.П. Б. Пастернак. Метель. // Поэтический строй русской лирики. – Л.: 1973. – С. 231-240.

26.  Смирнов И.П. Роман тайн «Доктор Живаго». – М., 1996.

27.  Советский энциклопедический словарь. / Под ред. А.М. Прохорова. 4-е изд. – М.: «Советская энциклопедия», 1990.

28.  Сонникова Е. «Мело, мело по всей земле, во все пределы». Вечер памяти в Москве 1994 г. // Русская мысль – Париж, 1994, 17-23 февраля, № 4017. С. 16.

29.  Стариков Д. Уроки жизни. // Д. Стариков. Свеча на ветру. – М., 1966. С. 46-47.

30.  Франк В.С. Водяной знак. // Литературное обозрение. 1990, №1. С. 72-76.

31.  Фроловская М. Горящая свеча или страсти по Юрию. // Простор, 1988, №9. С. 194-200.

32.  Якобсон Р.О. Работы по поэтике. – М.: 1987. С. 324 – 338.

[1] Овчинников Н.Ф. Б.Л. Пастернак – поиски призвания (от философии к поэзии). // Вопросы литературы. – М., 1990. №4. С.7.

[2] Бройдя М. Образ метели у Пушкина А.С. // Воскресная школа. 2002. № 47 (декабрь). С. 4.

[3] Бавин А.М. Б. Пастернак. // Бавин, Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. 1993. – С. 334.

[4] Ковалёв Н.С. Лирика Б. Пастернака. // Русская литература. 1990. №4. – С. 60.

[5] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.1. – С. 76.

[6] Смирнов И.П. Б. Пастернак. Метель. // Поэтический строй русской лирики. – М.: 1973. – С. 237.

[7] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.1. – С. 76.

[8] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.1. – С. 76.

[9] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.1. – С. 76.

[10] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.1. – С. 77.

[11] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.1. – С. 71.

[12] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.1. – С. 192.

[13] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.1. – С. 281.

[14] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.1. – С. 193.

[15] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.2. – С. 29.

[16] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.2. – С. 149.

[17] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.2. – С. 546.

[18] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.1. – С. 75.

[19] Бухштаб Б.Я. Лирика Б. Пастернака. // Литературное обозрение. – 1987. №9. С. 107.

[20] Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5-ти томах. – М.: 1989-1992. Т.2. – С. 106.

[21] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.2. С. 106.

[22] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.2. С. 108.

[23] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.2. С. 108.

[24] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.2. С. 108.

[25] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.2. С. 111.

[26] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.2. С. 111.

[27] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.2. С. 581.

[28] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.1. С. 112.

[29] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.1. С. 42.

[30] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.1. С. 17.

[31] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.1. С. 25.

[32] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.1. С. 136.

[33] Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т.1. С. 113.

[34] Пастернак Б. Собрание сочинений. Т.1. – С. 136.

[35] Пастернак Б. Собрание сочинений. Т.1. – С. 240.

[36] Пастернак Б. Собрание сочинений. Т.1. – С. 269.

[37] Пастернак Б. Собрание сочинений. Т.1. – С. 397.

[38] Пастернак Б. Доктор Живаго. 1959. С. 4.

[39] Пастернак Б. Собрание сочинений. Т. 2. – С. 106.

[40] Франк В.С. Водяной знак. // Литературное обозрение. 1990. №1. С. 75.

[41] Пастернак Б. Доктор Живаго. Повести. Фрагменты прозы. – М., 1989. С. 44.

[42] Пастернак Б. Переписка с О. Фрейнсдснберг. С. 273-274.

[43] Лихачёв Д.С. Размышления над романом Б. Пастернака «Доктор Живаго». // Новый мир. 1988, №1. С.6.

[44] Пастернак Б. Доктор Живаго. С. 21.

[45] Пастернак Б. Доктор Живаго. С. 21.

[46] Фроловская Т. Горящая свеча или страсти по Юрию. // «Простор», 1988, №9. С. 199.

[47] Пастернак Б. Доктор Живаго. С. 27.

[48] Пастернак Б. Доктор Живаго. С. 77.

[49] Пастернак Б. Доктор Живаго. С. 71.

[50] Вознесенский А. Свеча горела. // Правда. 1988. 6 июня. С.4.

[51] Воробьёв К. Свеча человечности и правды. // К. Воробьёв. Заметы сердца: из архива писателя. – М., 1989. С. 61.

[52] Пастернак Б.Л. Биографический очерк. (1957-1958 г.)

[53] Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. С. 155.

[54] Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. С. 154.

[55] Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. С. 151.

[56] Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. С. 165.

[57] Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. С. 272.

[58] Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. С. 314.

[59] Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. С. 315.

[60] Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. С. 314.

[61] Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. С. 172.

[62] Верникович О. Две вьюги. // Новая юность. 1994, №4. С.180.